Ярость. Зима 1237-38-го. Глава 6 окончание

- Зачем ты их злишь, племяш? – как только гости вышли вон, почти закричал Глеб Владимирович. – Я далеко не всегда смогу защитить тебя, тем более перед такими большими людьми.
- Я не просил о защите, дядюшка, - сделав очередной глоток из чаши, отозвался Олег.
- Впрочем, кажется Хулагчи ты понравился, - внезапно остывая, произнес князь-изгнанник. – И за что только? Уж точно не за твой язык. Чем же ты ему глянулся такой поперечный?
- Сам удивляюсь, - пожал плечами Олег. – Кстати, он мне тоже глянулся – не похож на прочих татар-монгол.
- Да, если бы не его заступничество, неизвестно, чем бы все кончилось, - почесал бороду Глеб Владимирович. – Могли и на пытку взять.
- И неужто ты бы не вступился за любимого племянника? – с легкой насмешкой поинтересовался Олег.
- С мечом в руках – нет. На словах – наверное, но вряд ли бы это помогло, если б оба за тебя взялись. Повезло тебе, парень, что понравился ты батыеву брату. Только не кобенься – пользуйся этим, если получится.
- Не умею я дружбой пользоваться, дядя, даже если мы с этим Хулагчи и подружимся.
- Ничего, научишься, - буркнул Глеб Владимирович и, обращаясь к Абике, приказал. – Плесни-ка еще чайку.
- Твой дядя говорит правильно, - вмешалась в разговор, молчавшая до сих пор Джи. – И ты прав: Хулагчи хороший человек – он добр и справедлив, зря никого не обижает.
- И как это мы будем с ним дружить – пленник, безвылазно сидящий в юрте, и царевич, брат предводителя огромного войска?
- Если ты и впрямь понравился Хулагчи, он сам придет к тебе и предложит дружбу. А как этим воспользоваться, зависит от тебя, - назидательно произнесла Джи. – К примеру, если ты дашь слово не вредить татарам и не пытаться бежать, тебе будет представлена почти полная свобода.
- Вот как… - протянул Олег.
Ему было над чем подумать. Дать слово татарину? Безбожному сыроядцу, как называл в проповеди степных пришельцев епископ рязанский? Нужно ли держать таковое. Может, дать, а при первом удобном случае податься к своими? Бог простит такое… Бог-то, может, и простит, но простит ли он сам себе порушенную клятву? Клятву воина, витязя? Ох, нет… Олег сокрушенно покачал головой.
- Что? – встревожилась Джи. – Опять голова болит?
- Не голова – душа, - потер грудь переяславский князь.
Так что, не давать слова? Тогда придется почти безвылазно сидеть в юрте-повозке, не видя света белого, в окружении десятка стражей, следящих за каждым твоим шагом. И опять не сбежишь, если только свои не отобьют. Опять же, Джи говорит: у стражников приказ зарезать его в случае чего, и что-то подсказывает, что они этот приказ выполнят с полным удовольствием. Но давать слово и ехать дальше в глубь русских земель вместе с татарами, глядя, как они зорят города и веси, убивают и насилуют. Выдержит ли он такое? С другой стороны, ходил же он в походы на соседние русские же княжества, видел, как свои убивают своих, жгут села и деревни, позорят девок, угоняют смердов в полон. И ничего, смотрел и даже сам в чем-то участвовал. Опять же, будучи другом батыева брата, может быть он сможет русским как-то помочь? Отговорить жечь-зорить какой-то город, не убивать пленников, да и мало ли что еще? Задача… Тут надо думать и думать.
Он поднял взгляд на дядюшку и киданьскую целительницу. Оба смотрели на него с разными выражениями на лицах. Джи смотрела с тревогой и надеждой, а Глеб Владимирович с пониманием и легкой насмешкой в прищуренных глазах.