Персонажи

    Мы гуляли с Портером, было около 8 утра. Побирающийся инвалид в кресле каталке на остановке поинтересовался, миттель ли Портер. Пришлось признаться, что Портер цверг. В пекарне Хлебов Я взял себе две слойки: одну – с картофелем и печенью, другую – с вишней, а также капучино (1 сахар).

    С недавних пор в сквере у остановки поселились бомжи. Проходя мимо них я заметил что-то, что когда-то было женщиной; оно сидело на пятой точке, согнув колени, на листе картона, служившем ему домом, столом и постелью, приспустив штаны и справляя нужду (а, может, сразу две нужды) прямо под себя,  и мутным, как растекающаяся под ним лужа, взглядом бестолково озираясь вокруг. Я узнал её, это была алкашка из двора напротив дома, где мы жили. Периодически встречая её на улице, с каждом разом всё более пропитую и побитую, я наблюдал, её нисхождение в бездну деградации.

    Есть, однако, и пример обратный: алкоголичка из другого дома, тоже рядом, в первом этаже которого аптека. Я часто наблюдал её в той аптеке; молча она заходила, протягивала 50 рублей фармацевту за прилавком, молча получала в ответ пару флакончиков боярышника, и молча же решительно удалялась. Иной раз она встречалась мне уже после двух флаконов, бредущая, шатаясь, порою с парой синяков, устремив мутный взгляд вдаль навстречу будущему. Каково же было моё удивление, когда она сделала решительный шаг наперекор алкоголической судьбе и устроилась кассиршей в «Пятёрочку», всё в том же первом этаже. Признаюсь, я испытал за неё радость и даже гордость, она ломала стереотипы и боролась. С тех пор я не видел её шатающуюся пьяной, хоть иногда по утрам, сидя за кассой, она и сетует, что пришлось работать в свой выходной, а по всему понятно, что вчерашний вечер явно к этому не располагал.

    Гуляя с Портером, Я всегда примечаю подобных персонажей, они как элементы компьютерной игры, генерируются из нулей и единиц, когда я выхожу на улицу, до этого лишь хранясь в памяти компьютера, готовые ожить по велению запущенного алгоритма.

    Например, у нас есть Карен, который находится в странных отношениях с калиткой своего двора. Он часто спорит с ней, ругается, иногда шутит, бывает, показывает ей неприличные жесты. Часто он ходит хмур, но временами и хохочет, идя по улице и постоянно оборачиваясь назад, мыслями возвращаясь к своей калитке, что-то ей доказывая, на что-то пеняя. Ему около сорока, но выглядит он под пятьдесят, худой и нервный, поседевший, в ветшающей одежде; когда-то на районе он строил из себя крутого парня, подкатывал к нашим девчонкам из школы, задирал нас – ботаников-гимназистов. А теперь он постепенно превращался в тень.

    Ещё есть колоритный армянский бомж-шизофреник, передвигаясь скорым шагом по рынку и окрест он периодически внезапно начинал чесать за ухоми громко орать на кого-то, кого видел только он, перемежая выкрики трёхэтажным русско-армянским матом. Местные к нему привыкли, торговцы подкармливали его, только пришлые пугались и сторонились от греха. Про себя Я думал, что он, возможно, контуженный из Карабаха, потерявший дом, работу и прошлую жизнь в жерновах вооруженных конфликтов.

    Я сидел на скамейке на площади, пил кофе и думал: а что если такие персонажи – столпы действительности, юродивые оракулы судьбы, искажённые гримасой боли атланты, на плечи которых всё сильнее давит невыносимый груз всепожирающего прогресса, ускоряющего гибель планеты. Что, если однажды я выйду на улицу гулять с собакой, а кого-то из них (или хуже того, всех разом) не окажется в пределах видимости, или они резко изменят своё поведение: Карен не будет ссориться с калиткой, кассирши не окажется за кассой, контуженный перестанет орать и чесаться, а бомжиха вовсе сгинет...

    Мною овладел испуг, по позвоночнику пробежал холодок, экзистенциальный ужас наполнил моё сознание.

    Я посмотрел на Портера, он взглядом карих собачьих глаз призвал меня не фантазировать и не впадать в панику. Тогда я допил кофе, и мы отправились домой.