Родиться Царём

 
                Глава 1
 
        В это солнечное утро Олег Грачёв встал с постели и, не умываясь, зашёл в кухню. Выпив стакан кипячёной воды из керамического кувшина, его взор упал на календарь, висевший над маленьким холодильником «Морозко». Дата там стояла 12 июня. Сорвав листок прошедшего дня, и увидав последующее 13 число, он от досады скомкал отслуживший календарный лист и бросил его в открытое настежь окно. Он считал себя закоренелым атеистом, но с суеверием тесно дружил. Даже если голубь — сизарь будет переходить ему дорогу, он всё равно сплюнет через левое плечо, не говоря уже о кошках. Для него число 13 — это недобор, а вот 21 или 33, 36, это было в цвет!!! Это были лучшие очки в его картёжной жизни. Олег по кличке Дорогой хоть был и молод, но известность быстро приобрёл в определённых кругах.
Он слегка потянулся и с радостью вспомнил, что июнь на исходе и начал отрывать один за другим листки календаря. Дойдя, до двадцать восьмого июня он остановился и вспомнил, что сегодня кобелю Цветка, кавказцу Ашоту исполняется восемь лет.
— Надо сегодня начинать отмечать, — сказал вслух Дорогой. — Эту цифру двадцать восемь необходимо сегодня вспрыснуть. Все серьёзные дела по боку!
Он прошёл в спальню и, опустив руку в карман рубашки, извлёк оттуда несколько купюр. Пересчитав деньги, он понял, что этой суммы будет вполне достаточно, чтобы намеченные планы по корректировке собственного календаря свести к исполнению. Дорогой приятно улыбнулся и стал названивать своим друзьям, Мартыну и Цветку.
Их уговаривать, долго не пришлось. И уже через час в середине фруктового сада, где груши и яблони, дразня своими не доспевшими, но уже вполне розовыми плодами, компания друзей начинали выполнять свой намеченный план. Ароматного запаха от фруктов не исходило. Так как до абсолютного созревания им надо было ещё повисеть на ветках. Но всё равно приятно было находиться в этом райском саду. Вдыхать чистый воздух и любоваться изобилием румяных плодов. Некоторые яблоки и груши были максимально преклонены к земле. Тяжёлые же ответвления, особенно яблонь, беспардонно прикасались к разбушевавшимся завязям, переплетённых огурцов, будь — то, предлагая создать общую демографию фрукта с овощем. Лето в этот год выдалось неимоверно жарким. Для Олега Дорого этот климат, был родным. Но находясь шесть лет за северным полюсом, он отвык от него. Ежедневная сильная жара допекала его так, что он порой опускался в холодный погреб, чтобы там подышать камковым льдом. С утра после холодного душа он себя чувствовал хорошо, но после одиннадцати часов его тело будто подменяли. К нему подкрадывался упадок сил, а продолжительный и донимающий его спокойствие звон в ушах, подталкивал к необъяснимой тревоге. Жажда от жары не покидала его желаний к обильному питью. Выручало всё, что содержало много воды, но больше предпочтения он отдавал красному вину, особенно сухому. От умудрённых жизнью людей он знал, что в тропиках только это вино спасало от жары советских моряков и строителей. Его животворящее и тонизирующее действие он сразу испытал, как только освободился из колонии строгого режима, где отсидел приличный срок. Выпил стаканчик и незаметно все тревоги и жажда покидали его. Он частенько задумывался о смене местного климата, считая, что именно он пагубно влияет на его организм. Хотя бы эту жару пересидеть в более суровом климатическом регионе. Иногда хотелось плюнуть на всё и быстрее упорхнуть к белым медведям, но тут сразу же подкрадывалось тревожное смятение, и внутренний протест ему нашёптывал. «Не забывай про мать!!!» Олег давно уже усвоил, что самые преданные женщины это те, у кого сыновья и мужья попали в волчий капкан закона. Эти женщины, чтобы хоть одним глазом взглянуть на родного человека, ехали на край света во тьму тараканью. Пересекали северный полюс и при этом тащили за собой неподъёмные сумки с продуктами. Олег не забывал про сыновний долг. Хоть у него и была гражданская жена, но мать его Вера Александровна Грачёва была, есть и остаётся единственно близким и родным ему человеком. Ей тоже выпала тяжкая доля навещать своего непутёвого сына вдали от родного края, и он это ценил. Она ни на минуту не забывала о сыне, когда он был вдали от неё. Постоянно переживала, что вместо наваристого борща, её сын хлебает баланду, и вместо логарифмов и котангенсов познаёт тюремные университеты. Он рос всесторонне развитым мальчиком. Способности к математике привели его в класс одарённых детей. В шахматы Олег мог обыграть взрослого и опытного кандидата в мастера спорта, но долго не заигрывался. Любил играть быстро — не задумываясь. Поэтому и в соревнованиях не участвовал. А, ловко махая у себя во дворе палками и будучи замеченным приезжим тренером, с берегов Волги — рапиристом Германом Смеховым, определило его спортивное будущее. Ему было уже семнадцать. Он пошёл покорять юношеские пьедесталы спортивных высот и это у него хорошо получалось. Но вот страсть к наживе и нездоровый интерес к заброшенным церквям и кладбищам, к несчастью, перечеркнули все его намеченные перспективы к нормальной жизни. Попалась на глаза с виду убогая, не напоминающую действующую церковь в селе Кульки. Купол у неё был разобран. Вход из бетонных ступеней был покрыт мхом и кое-где пробивались ростки тополей. А главное рядом не было сторожа. Все эти предательские приметы заставили его проникнуть в церковь. На самом же деле там шёл длительный ремонт, осуществляемый местными жителями села. Через день после его «паломничества» в Кульки в их доме был произведён обыск, где нашли целый иконостас из этой церкви. А главные залежи, что были закопаны под опилками на чердаке, остались неприкосновенными, так, как никто из органов не догадался в куче опилок лопатой ковырнуть. Олега в этот день арестовали.
... Мать Дорогого, работающая учительницей начальных классов и познавшая культ личности Сталина, после смерти отца, приложила все силы, чтобы сын вырос нормальным и честным человеком. Но здесь был явный недосмотр, за что корила она только себя. Отца Олега бывшего разработчика недр, в 1948 году забрали через неделю после рождения сына, прямо в стенах родильного дома, вменив ему чуть ли не шпионаж. Вина его заключалась в том, что он незаконно обсуждал тему кладезей КМА с иностранными учёными. Отца отправили в Воркуту, где он заболел чахоткой и вскоре скончался, так и не подержав на рукав маленького сына. Олег воспитывался один у матери, но мать научила его ощущать присутствие отца с раннего детства. В том самом фруктовом саду, где каждое плодовое дерево было посажено отцом, Олегу мать и зимой и летом вдалбливала, что груши и яблони в их саду были посажены в день его рождения 18 октября. И, что эти деревья по жизни будут его спутниками. Поэтому он не должен обрывать на них ветки и сдирать кору для свистулек. Он понял, что основной уход за этими деревьями должен быть только им, что он и делал, перешагивая ежегодные этапы своей короткой жизни, не забывая про садовые насаждения. Каждый плод с дерева он считал даром отца и никогда не позволял даже огрызки яблока или груши кинуть за забор соседнего двора — все отходы шли в перегной или на корм гусям. И когда он освободился весной, то в первую очередь каждое деревце обкопал, удобрил, а стволы побелил известью. Хоть в этом году от жары завял щавель, засох лук, но фруктовый сад благоухал, обещая богатый урожай к осени. С овощами тоже было всё в порядке. Ежедневный полив и натянутая защитная плёнка помогали огурцам и помидорам стойко сопротивляться капризам природы. Солнце в этот день беспощадно палило, так, что даже бабочки вяло помахивая крыльями, не боялись присутствия людей. Они перелетали с цветка на цветок, а оттуда вместо аэродрома могли использовать плечо любого из трёх друзей. Этих бархатных красавиц можно было без беготни с сачком, взять спокойно пальцами и опустить обратно на волю, как одомашненных голубей. Да что там бабочки, даже лягушки, жившие в ёмкости для воды и донимающие ежедневно своими лягушачьими концертами, на этот раз не подавали голоса. На столе у друзей лежали свежие похожие на бычье сердце помидоры и пару пахучих огурцов. А столом служил старый кованый сундук, в котором хранились огородные инструменты. Три друга детства Дорогой, Мартын и Цветок сидели за этим сундуком, пили розовый Портвейн, и сухой Рислинг, запивая вино живым пивом. Дорогой на правах хозяина развалился в старом шезлонге. Другие же два друга скромно примостились на отслуживших свой век поржавевших ведрах. Повод для выпивки был только у Олега, он его сам спонтанно и придумал. Он решил в этот день отметить день рождения собаки своего друга. Щенком он подарил восемь лет назад породистого Кавказца Павлу. А Павлом был Цветок — бывший радиохулиган. С этим техническим хулиганством под напором жены ему пришлось раз и навсегда завязать. Так, как был дважды пойман сотрудниками милиции, оштрафован и строго предупрежден. Дома от жены Павел за своё необдуманное вольнодумство и радиохулиганство получал ежедневный звонкий нагоняй, в виде смачного нелицеприятного крика от соседей, который он переносить не мог. Поэтому это было поводом первопричины, чтобы безоговорочно свернуть своё подпольное хобби. Выслушивать истерические крики в которых были угрозы относительно его аппаратуры, он выдержать не мог. Он был семейный человек, как и Мартын. Своё же радиотехническое мастерство Павел вскоре пошёл оттачивать в телеателье.
Алексей Мартынов, скромный по натуре парень и к тому же очень ранимый скинув с себя шлёпки, водрузил свои ноги на валявшую рядом берёзовую чурку. Одна ступня у него была перевязана бинтом.
Дорогой, обратив внимание на травмированную ногу друга, спросил:
— Где культю поранил?
— Если бы, — ухмыльнулся Мартын, — эта культя и стала поводом моего увольнения. Накрылась теперь моя квартира котлом для варки смолы, — огорчился он. — Меня Софья совсем запилила. Спасу никого нет. Я, конечно, глупо поступил. Мне надо было больничный лист взять, а меня как лоха развели в бригаде. Сами же скоты, мне ногу сожгли битумом по своей халатности, и я виноватым остался. Запугали, что если возьму больничный, то составят акт производственной травмы, где виноватым окажусь в любом случае я сам, потому что нарушил технику безопасности. Говорят, что должен был не тряпочные кеды на ноги во время работы обувать, а кирзовые сапоги. Мало того, что я пострадал, так они пообещали меня турнуть из управления по 33 статье, с которой меня и в ад не пустят. Короче бригада посоветовала мне добровольно уйти и как можно скорее, чтобы их премии не лишили.
Дорогой поднялся с шезлонга, сорвал с грядки свежий огурец и немытым засунул половину себе в рот. Раздался приятный хруст, и он громко рассмеялся. Разжевав и проглотив огурец, он укоризненно взглянул на друга:
— Ты Мартын иногда такие умные жизненные примеры приводишь, слушать приятно, но, чтобы из тебя сделали лоха мне что-то с трудом верится. Думаю, что во всём виновата твоя скромность. И ещё я тебе скажу ты излишне наивен, а твою наивность не каждый «двор» принимает. Правильно Софа тебя долбит за нерешительность. Неужели ты не понимал куда, попал работать? Это бригада троглодитов, а ты грамотный парень. Законы их волчьи надо было им в рожу бросить. А кто ошпарил тебе сваю, — ткнул он в больную ногу друга, огрызком огурца. — Того надо было с ног до головы обмундировать чёртовой смолой. Я вот ни дня нигде не работал, а знаю, что будь я на твоём месте, то лежал бы до конечного упора вот в этом шезлонге, — показал он пальцем на старый шезлонг. — Получал бы на законных основаниях хорошие денежки. Всё-таки мне как бойцу трудового фронта на боевом посту был нанесён вред здоровью. А моё здоровье государство должно охранять, как Монетный двор Советского союза. Не можете охранять, платите контрибуцию. А профсоюзный комитет пускай меня регулярно навещает, но только не с цветами, а с добрыми харчами. Сами понимаете, цветами здоровье не поправишь.
Мартын осторожно убрал ногу с чурки и, не смотря в глаза другу, пробурчал:
— Дождёшься от них добротных харчей. Держи карман шире!
Дорогой вопросительно покрутил пальцем у виска:
— Ты же вроде говорил мне, что они в обед только мясные деликатесы уминают.
— Да, — промямлил Мартын, — а ещё в карты лихо на деньги играют. За день до травмы я проиграл им всю зарплату и сто десять рублей остался должным. Если бы моя Софья узнала, заела бы меня до костей, а мослы в каменке сожгла. Для неё символ счастья, не дружная семья, а много денежных знаков.
Для Дорогого это была ужасная новость, Мартын — всегда скромный, довольно-таки разумный парень, не веривший даже в государственную лотерею, вдруг хронически подсел на карты, как наркоман на иглу. Это был нонсенс!
— Вот про карты я впервые от тебя слышу. Ты же даже в спортлото никогда не играл, — сморщился Дорогой. — А тут карты! Это серьёзно! Надо понимать, что у тебя на лбу все твои очки будут высвечиваться? Зачем ты залез в это болото? Ты же парень не азартный, с головой вроде всегда дружил? Лил бы себе смолу по крышам и в ус не дул. А хату бы получил, помахал им ручкой и сказал: «Адью Навоз».
Мартын в ответ хмыкнул:
— А они не игровых работников быстро укрощают. Либо садишься за карты, либо паши за всех. А за всех мне не в жилу рога мочить. Поэтому я подсел на карты. Была у меня дома заначка, вот я её один раз и прихватил с собой на работу. Так они утром увидали её и как свора гончих накинулись на меня. «Играй да, играй». Один, правда, мужик там нормальный, а все остальные шакалы.
Он сделал паузу, и тяжело вздохнув, грустно добавил — а на моём месте ты бы никогда не мог быть. Ты же в детском саду ещё хотел царём стать. У тебя другой характер, да и в карты, если тебе верить, ты бы их задрал. Неграмотные совсем немыслящие люди, но хочу заметить, считать они могут и неплохо.
Олег на слова Мартына только хитро улыбнулся, но посвящать друзей, какая ему в этот миг пришла идея, пока не торопился. После они резко сменили тему разговора, предаваясь приятными воспоминаниями детства. Они отвлечённо сидели на лоне природы, пили лёгкие спиртные напитки и хрустели свежими огурцами и другими овощами с грядки. Внезапно, где-то совсем близко раздался сильный взрыв, что Дорогой от неожиданности присел к земле, чем вызвал смех у друзей.
— Совсем ты Олег отвык от наших взрывов, — не переставая смеяться, сказал Цветок. — Я же тебя предупреждал сегодня — что четверг у нас как был, так остался в карьере взрывным днём.
Дорогой знал хорошо, что в 15 километрах от города стоит карьер. И знал, что по четвергам в карьере производится взрыв. Отбывая, в заключении приличный срок действительно отвык от мощных взрывов. Поэтому к четвергам он ещё совсем не привык и ему нередко приходилось испуганно реагировать на взрывы. Он поднял голову к верху и увидел, как из «исполинской чаши» — главной хранительнице богатейших залежей железной руды в небо взмыло густое жёлто — серое облако.
— Вот там бы я ни за какие калачи не стал работать, — кивнул он в сторону карьера, — а на работу устраиваться край надо. Не то опять на «каторгу» сошлют. Участковый уже ходит через день, то к матери, то ко мне.
— А ты иди к нам в ателье, — предложил Цветок, — полгода в учениках походишь, потом разряд дадут. Ежедневный левый заработок всегда будет. Я вон себе мотоцикл, за калымные деньги купил.
Цветок блаженно зевнул, прикрыв глаза, но рот закрыть, не успел. Дорогой засунул ему туда огрызок огурца:
— Нет, Паша, диоды и триоды — это не моя стихия. Наверное, я пойду смолу варить. Есть такое поверье; кто при жизни варится в смоле, тому после смерти жить в Эдеме.
— Что и моя бригада в рай попадёт? — захлопал глазами Мартын.
— А как же — засмеялся Олег, — и они туда попадут. Только им любой рай, хуже самого плохого ада покажется. Пойду я работать к вам в управление и желательно в твою передовую бригаду. Там я пройду трудовую реабилитацию. Хату вскоре получу, да и с картишками немного пошалю. — Он перевёл взгляд на Мартына. — Только вот с этим лохом собеседование ещё раз завтра проведу. Сегодня не хочу на реальные темы говорить, а завтра ты мне Алексей подробно расскажешь всю эпопею своей беды. Постараюсь, я заехать в гости на пару месяцев в твою бригаду, создам им кучу проблем, затем как Властелин победитель со знаменем в руках направлюсь другие вершины покорять, — пообещал он.
— Да зачем тебе с этой необразованностью связываться, — заканючил Мартын. — Мне один умный человек сказал, что каждый безграмотный это практически условный пациент психушки.
— В чём-то может и прав твой умный человек, — задумчиво рассудил Олег, — но я всё-таки удочку закину в тот омут. Тянет меня на то поле брани. Дюже хочется негодным дядям букет сюрпризов преподнести. А сейчас закрываем этот базар, разговариваем только на отвлечённые темы. Что нам говорить больше не о чем? Сделаем сегодня этот день душевно благодатным!
— Давай тогда ещё что ли выпьем? — предложил Цветок.
— Хорошее предложение, — встрепенулся Дорогой, — наливай!
Под тост Олега ребята выпили ещё бутылку. Вино было слабенькое и пили они его стаканами. Из закусок предпочтение отдавали огурцам. Нравилась им эта закуска больше, чем мясистые помидоры. Их необычный хруст и запах грядок они сравнивали с ароматом гаванской сигары, что двигало друзей к непринуждённой и откровенной беседе. С тех пор как Олег освободился они лишь третий раз, встретились вместе. Поводы были, но не было времени. Друзья Олега зачастую занимались помимо работы, хозяйственными делами по дому. В своём доме хлопот хватало по самое горло. Свой дом — это не квартира со всеми удобствами, — работа всегда найдётся, только не ленись. Олег же в плане труда был свободным человеком, но свою энергию ежедневно растрачивал в собственном саду и дворе. К тому же Олег обзавёлся гражданской женой, звали её Регина. Сама она была приезжая и до этого жила в общежитии. В первые дни свободы гражданскую совесть Олег совсем не принимал и относился к ней с прохладцей, зная, что трудовой фронт от него никуда не убежит. Ему нужен был моральный отдых, а не обязательный труд на государство. Считал, что лом и лопата от для него далеко не друзья. Да, и зачем ему было спину гнуть на государство? — эта перспектива его не прельщала. Когда своими филигранными пальчиками он себе на картах мог раздать в сваре три шестёрки, а жадному оппоненту подсунуть три туза. И банк был его. Вся проблема была только в жирных и самоуверенных котах. Так он называл азартных людей с мизерными умственными способностями, но толстыми кошельками. В своём городе он таких персонажей не знал. Поэтому ему приходилось своё умение применять в поездах дальнего следования. Но на железнодорожном транспорте не редко случались и холостые поездки, что его до безумия бесило и наталкивало на мысль найти нормальную работу с приличным заработком и где бы он смог получить квартиру, — так на всякий случай. Дом у них был добротный, четыре комнаты, со всеми удобствами. Места было вполне достаточно, для проживания их малочисленной семьи.
Мать ежедневно, каждое утро наставляла единственного сына на путь истинный.
«Говорила, что в СССР право не работать имеют, только инвалиды и пенсионеры».
Регина тоже не отставала от матери, скромно намекая ему, что декрет не за горами и семейство их увеличится на одного человека. И неприлично будет находиться двум молодым и здоровым людям на иждивении у родительницы — инвалидки. Грозил пальчиком и рябой участковый, обещавший сослать его лес пилить за тунеядство. Но у Олега были для него веские аргументы. «Ухаживаю за больной матерью».
Мать действительно болела артритом и были дни, когда она совсем не могла вставать на ноги. Сегодня она была на ногах и выглядела вполне здоровой. С блюдом пельменей, облитых сметаной, она подошла к сыну, сидевшему в кругу друзей. Поставив перед ними дымившее блюдо и вытерев о передник руки, она окинула всех добрым взглядом, тихо произнесла:
— Вы ребятки нашли бы моему сынку работу, а то ведь без неё вновь может загреметь на нары. Вон как сейчас стригут безработных. И чихнуть не успеет, как на бесплатный труд попадёт. Олег зацепил вилкой пельмень и, подув на неё, засунул себе её в рот:
— Мам ну что ты переживаешь? Всё у меня образуется. Только ты вначале поправься.
— Да я сынок без тебя справлялась со своей болячкой, — ответила мать, — так и нынче не пропаду. Мне ведь легче на душе будет, если я буду знать, что ты занят делом. А если совсем в тягость будет, Регина поможет.
Олег нанизал на вилку ещё одну пельменю, но в рот засовывать не спешил, давая остыть ей:
— Мам я всё понял. Завтра мы Павлу день рождения отметим здесь в саду, на этом самом месте, — ткнул он вилкой в сундук, — а в понедельник я пойду трудоустраиваться. Регину я тоже сегодня вечером обрадую.
У матери лицо просветлело и она, встав на вымощенную из кирпича дорожку, несколько раз вымолвила: Дай то Бог! — и не спеша, скрылась в гуще сада.
— А ведь мать права, — раздался голос Мартына.
— Ешь пельмени, — оборвал друга Дорогой. — Остынут. — Позже о работе поговорим. Завтра в это же время собираемся у меня.

                Глава 2
               
     Лысый кадровик с высыпавшими бровями и ресницами сидел в кабинете за видавшим виды старым письменным столом и с любопытством рассматривал через очки молодого человека. Олег пришёл устраиваться на работу в строительное отделочное управление.
Он с короткой стрижкой стоял перед кадровиком вполне серьёзный и жаждущий, как можно быстрее получить работу. Свои холёные и изнеженные руки, которые тяжелее тюремной пайки и колоды карт ничего не держали за свою жизнь, он старался не демонстрировать перед кадровиком. Олег хоть и имел весьма порочную биографию, то лицо же напротив. Оно отражало откровенную искренность и благородство и если пристально вглядеться в его глаза, то помимо ума, там можно без труда было отыскать избыток лукавства. Обычно про такое лицо говорят; утром увидишь — до вечера будет хорошее настроение. А уж если Олег на улице улыбнётся из встречных кому-нибудь, то прохожие, словно загипнотизированные невольно начинают улыбаться всем. Кадровик был ушлый мужик, но этой важной детали не заметил. Да и не до этого ему было, чтобы просвечивать каждого претендента на работу «рентгеновскими лучами». Духота, висевшая в кабинете, полностью выбивала его из колеи. Он только и подливал себе из графина воды в стакан, который незамедлительно осушал. К тому — же он буквально десять минут назад за ослабление в работе с кадрами получил неприятное внушение от начальника управления. Существенный недобор рабочих профессий негативно отражался на показателях всего строительного треста. Ужасная текучка кадров, уже не один месяц просто терзала управление. За эту текучку кадровик периодически и получал нагоняй от вышестоящего начальства. В варягов он не верил. Они партиями слетались словно мухи на мёд на важную стройку Советского Союза. Заезжали даже такие «специалисты», которые за плечами имели не одну судимость. Некоторые из подобных экземпляров умудрялись в своих родных регионах получить комсомольские путёвки, которые давало им полное право на выбор работы по душе и койко-место в современном общежитии. Этот загадочный контингент долго не задерживался на строительстве — максимум месяц они показывались на объектах. Как правило, уже после первого аванса они уходили в запой и на английский манер покидали Всесоюзную комсомольскую стройку.
«Этот парень приятной наружности, не имеет трудовой книжки, но имеет в паспорте отметку о судимости, — размышлял кадровик. — Значит тоже относится к категории бывалых. Но он наш местный товарищ, с городской пропиской в частном секторе. А с местными рабочими легче управляться. Даже с уголовной биографией, как у этого парня больших проблем у коллектива не возникнет. Будет трудиться спустя рукава или часто прогуливать, подключим профсоюз. Общественность тоже в стороне не останется, ежеминутно будет влиять на нерадивого члена бригады. А без рабочих рук мне хоть в петлю сейчас лезь. Почти каждый строительный участок ощущает серьёзную нехватку рабочих. Этот же интеллигентный парень с дворянской манерой поведения и приятным внешним видом, вполне устраивает меня».
И он, достав из ящика стола несколько чистых бланков, спросил:
— Кем бы вы хотели трудиться у нас товарищ Грачёв?
Парня вопрос заинтересовал, и он без разрешения присел на краешек стула:
— Мне бы там поработать, где платят неплохо, и чтобы в ад не попасть после длительного жизненного финала.
— Ангельских профессий не имеем, — флегматично бросил кадровик.
Парень за словом в карман не полез, сразу ответил:
— Я в небесную канцелярию и сам не пойду. Мне дайте такую работу, чтобы я на этом свете в смоле поварился, чтобы в аду эту процедуру не повторять?
Кадровик не задумываясь отправил новичку ироническую ухмылку и своё внимание тут же переключил на изнеженные руки парня. Он даже представить себе не мог, что эти руки через несколько дней будут держать тяжёлый, как голова кашалота квач и таскать по крышам двадцатилитровые вёдра, наполненные битумом.
— Кровельщиком, никак желаешь быть? — с изумлением спросил он.
— Могу кровельщиком, могу изолировщиком. Мне всё равно, — не задумываясь, бросил парень, — я специалист на все руки. Но лучше, кровельщиком, думаю это моя стихия! Свежий воздух и высотные ощущения всегда благотворно будут влиять на мой профессионализм.
Эта самоуверенность не понравилась кадровику, и он решил немного осадить парня:
— Таких специалистов как ты пруд пруди в любом пивном ларьке. Ты же считай производственного пороха не нюхал за свою жизнь. О каком ты профессионализме говоришь? — повысил голос кадровик и встал с кресла.
Подойдя к стене, где висел тихо говорящий динамик, он отключил его совсем и продолжил:
— Навыков у тебя в работе нет, трудовой книжки тоже нет. Из документов, только военный билет с лысой фотографией и паспорт с записью о положении в паспортах. Сколько отсидел в тюрьме и за что Олег Матвеевич?
— Шесть лет, за атеизм и археологию, — выпалил Дорогой.
Кадровик на его заданный вопрос, принял ответ Олега, как за насмешку и, состроив хитрые глаза, почти шёпотом бросил в лицо парню:
— Не ври, у нас за это не сажают.
Дорогой опять не задержался с ответом:
— Не сажают атеистов — лекторов, а я деятельный атеист — практик. Снимал иконы с заброшенных церквей и кладбищ, а потом их бабкам продавал по дешёвке.
Кадровик в ответ уже довольно крякнул и, откинувшись на спинку стула, ехидно произнёс:
— Так бы сразу и сказал, что сидел за кражу и спекуляцию, и нечего мне тут голову морочить своим острословием. Я не таких говорунов встречал у себя в кабинете. Хотя я юмор ценю, сам люблю иногда каламбурить. И ты меня, Олег Грачёв, как будущий покоритель высотных крыш вполне устраиваешь. Но смотри, на работе поначалу особо языком не чеши, — погрозил он парню пальцем. — Не поймут! Приживись хоть немного в бригаде, а потом заливай им свои басни.
— Ежу понятно, — воодушевился Олег, — но с юмором работа всегда спориться, а кто юмор не ценит, тот по жизни инвалид, — смело добавил парень, поняв, что практически он на работу принят.
— Хочешь, значит, грехи смолой свои смыть? — хитро спросил кадровик, не придав, внимания последней брошенной фразы парня.
Олег достал из наружного кармана рубашки расчёску и провёл ей несколько раз по своей короткой стрижке:
— Нет, я безгрешный?
Кадровик приподнял очки на лоб и сузив глаза пристально вгляделся в молодого человека.
У того было такое ангельское выражение лица, будто тот не срок отсидел на зоне, а окончил с отличием духовную семинарию и потчует его божьими законами.
Насчёт безгрешности, парень перебрал. Кадровик от такой наглости, словно заводной заёрзал на стуле:
— Как безгрешный? Отсидел огромный срок и думаешь, греха на тебе нет? Нет уважаемый, этот грех тебе аукаться будет, как минимум такой — же срок, который ты провёл в заключении.
Эта фраза нисколько не смутила Дорогого, и он с вполне серьёзным выражением лица продолжил:
— Все мои коллеги — атеисты, не признают никаких грехов, они считают только проступки. А моё преступление, проступком даже нельзя назвать. Тяга мальчишеская была полазить по забытым местам. Ну, это типа археологии. Вы вот точно, наверное, коммунист? — почти с патриотизмом спросил парень, — значит обязательно атеист. Мы с вами в этом плане единомышленники, поэтому должны протягивать друг другу руку помощи. А как же иначе?
Кадровик улыбнулся и покачал лысой головой:
— Ну, хорошо, оформляю тебя кровельщиком в передовую бригаду к Возничему. Их там четырнадцать человек ты будешь пятнадцатым. Бригада большая и разорвана на три звена. Это значит, трудятся они на разных объектах. Но когда фронт работы намечается большой, они слетаются в одну стаю. Ты, вероятно, пойдёшь в звено Лопатина. У них как раз до полного комплекта одного человека не хватает. Зарабатывают они неплохо по триста рублей в месяц, но ты пока будешь поменьше иметь. Разряд у тебя будет ниже. И ещё один немаловажный факт, там мужчины все почти из деревень, хоть и живут в городе. Языки у них намного острее бритвы. Предупреждаю сразу, новички у них почти не приживаются и зачастую переходят в другие бригады. А то и совсем увольняются. Тебе тоже будет сложно с ними сработаться, — не то внушающее, не то с сожалением покачал он головой.
Олег после этих слов совсем оживился:
— Оформляйте, любые трудности мне по плечу. Я на всё согласен. Мне всё равно хоть к Возничему, хоть к Лесничему, я везде буду работать, так — как надумал семьёй обзавестись. Иначе опять посадят.
Кадровик начал заполнять необходимые бланки, для оформления на работу, одновременно слушая новобранца строительного фронта, в то же время не переставал иногда хитро бросать на него свой взгляд:
— Молодец коллега, верно, думаешь, — подковырнул его кадровик и протянул ему бланк оформляющего на работу. — В этой немаловажной бумаге, четыре направления, — сказал кадровик. — Первое, пройдёшь медицинскую комиссию. Затем прослушаешь у нас в управлении обязательную лекцию по охране труда и пожарной безопасности. Отметишься в военкомате, и сразу приходишь ко мне на оформление. Оформишься, не тяни с заявлением на квартиру, в этот же день иди в профком и вставай на очередь. У нас квартиры в течение двух лет дают, а то и меньше. Семейное общежитие сразу могут выделить, если ты в начале своей трудовой деятельности покажешь себя с положительной стороны! Лепи из себя достойного покорителя Курской магнитной аномалии!
— Отлично! — обрадовался Олег, беря из рук кадровика направление.
— Удачи Олег Матвеевич! — бросил кадровик уходящему парню в спину.
Когда за Грачёвым закрылась дверь, он, потирая руки, произнёс:
— Вот у Лопатина тебе охоту к юмору обязательно отобьют, а работать уж наверняка научат! Через горнило этого звена немало разных ухарей прошло, и никто надолго не задержался. Пороху не хватило. Ну а тебе — то я в любом случае не дам зачахнуть, земляков надо беречь. В крайнем случае, переведу плиточником. Там и деньги неплохие платят и работа чище. Да и народ грамотней.               
               
                Глава 3               
      
       Олег Грачёв тянуть не стал с оформлением, и через два дня ему выдали спецовку кровельщика. Особой радости к первой своей выбранной профессии он не испытывал, но задумка корректно отомстить за беды друга, отметала все неудобства в душе. Да и перспектива получить гуманитарную квартиру с удобствами, тоже лишней бы не была.
И вот настал первый рабочий день. Дата вроде знаменательная, но запомнилась она ему не с лучшей стороны. Полного знакомства с бригадой не получилось, так как она на этот момент была разделена на три звена. Как и говорил кадровик, все звенья трудились на разных объектах. Его направили в звено, в которое он и стремился попасть. Звено трудилось на сельском объекте в большом селе Федино. Что ему сразу бросилось в глаза, у всех мужиков в руках были увесистые авоськи. В обед он понял, что это были их обеды, которые они называли термосами. Члены звена все поголовно до одного, были выходцы из деревень, хотя жили в городе уже по нескольку лет. После военной разрухи в стране им было не до учёбы. Важнее тогда было помогать своим родителям по хозяйству, да и школы в те времена не в каждой деревне были. Поэтому грамотой они не блистали. Поголовно все мужики, из азбуки знали только букву «А», да «Я», а ещё могли без труда прочитать самоё популярное заборное слово из трёх букв. И любая газета или книга для них была детищем иного мира, в который они слепо верили, слушая в автобусе, что пишут в прессе. Но зато эти неучи очень грамотно могли ехидничать, играть в карты на деньги и пить бурачный самогон. Единственный мужик Кашин, носивший редкое имя Модест, не досаждал Олегу и охотно помогал по работе. Это был тот мужчина, о котором Мартын отзывался положительно. Он был невысокого роста, с небольшим животиком и кривыми ногами. Имел дурную привычку постоянно при разговоре сквозь зубы выкидывать тонкую, словно нитка слюну. Кургузую рабочую фуражку натягивал на лоб до отказа, так что глаз не было видно, поэтому голова его была похожа в этой несуразной фуражке на половинку разрезанного арбуза с хвостиком. Но когда он снимал этот неказистый картуз с головы, чтобы утереть пот со лба, то помимо лысины можно было заметить, умные глаза. Тем боле речь у него была содержательней, чем у остальных мужиков. Так что с первого взгляда и не скажешь, что он совершенно безграмотный человек. Олегу этот мужик сразу пришёлся по душе. Модест не только доходчиво объяснил ему с чего начинать надо работу, но и сам заправил бак соляркой, зажёг форсунку под котлом. Затем они вместе начали рубить битум и загружать котёл. Проходившая мимо их бытовки маляр, увидав, что в звене кровельщиков работает новичок, крикнула Олегу:
— Он тебя не только битум научит рубить, но и в обед обязательно познаешь азартные игры. Смотри не втянись с ним в это порочное дело, — наказала та. — Да и зачем ты такой хорошенький, как плюшевый мишка, к ним работать подался? Шёл бы к нам в бригаду малярничать. Мы бабы покладистые никогда не обидим. А у них ты и за писаря будешь, и за смоляного кашевара. Ну и конечно обяжут тебя исполнять функции скорохода в магазин. В общем, быть тебе спринтером, но не сказочным, а настоящим бегуном.
Модест бросил в котёл увесистый кусок битума, который был у него в руках и быстро подбежал к маляру. Грубо облапил её своими грязными от смолы рукавицами и на всю стройку закричал:
— Договоришься ты у меня Надежда, быстро в бытовку уволоку, и тогда конец твоему языку придёт. А то моду взяли помелом почём зря молотить. У Гальки, либо научились?
Женщина, ловко вывернувшись из его объятий, слегка оттолкнула нагловатого кровельщика. Затем кокетливо ударив Модеста по козырьку фуражки, произнесла:
— У Галины один язык, а у меня другой. Но если мы с ней объединимся на собрании, то беспощадно будем обстреливать вашу бригаду претензиями, как из зенитки. А что, разве я не права? Ты Кашин мужик то вроде ничего, но нездоровый азарт к картам порой дурно влияет на твой характер.
Не знала тогда ни Надежда, ни Кашин, что устроился в эту бригаду Олег не просто так, а по наводке своего друга Мартына, который уже испил в этой бригаде свою чашу жгучей смолы.
Все сотрудники управления хорошо знали, что карты, поглотили мужской коллектив строителей. Ни для кого это секретом не было. Если даже со стороны свежий человек посмотрит, то заметит, что в карты на стройке все играют поголовно, как рабочие, так и их, прорабы. Начиналась прикидка, с утра в служебном автобусе и продолжалась на объекте.
Олега кровельщики в свою питейную компанию в этот день не думали приглашать, сославшись на его молодой возраст. И посоветовали ему оттачивать мастерство около котла, где варится битум. Что Олег и делал, постоянно заглядывая в нутро этой гигантской — чаши, и периодически регулировал напор солярки, которая поступала через форсунку.
Через пару часов битум в котле уже начал закипать и подавал признаки недовольства. По поверхности пошли шипящие пузыри, и небольшой парок ровным слоем витал над котлом. Не знал Олег и ему никто из членов бригады не подсказал, что это были первые признаки непроизвольного возгорания котла, поэтому особо и не переживал.
Котёл вспыхнул так, что Олегу показалось, он оторвался от земли, подпрыгнул, расплескав излишки смолы на землю. От неожиданности Олег быстро отбежал от него на небольшое расстояние. Момент вроде и интересный, но не для него, а для дворовых мальчишек. Их бы куча собралась на подобное зрелище, будь они рядом. Для Олега же это была нештатная ситуация. Очаг возгорания был похож на бурлящий вулкан, изрыгая из себя не только огонь, но и клубы едкой как дёготь чёрной сажи. Олег растерялся и не зная, что делать в такой ситуации. И он, сориентировавшись на месте, бросился к металлической, диаметром три метра крышке, пытаясь ей ликвидировать пламя. Он думал прикроет крышкой котёл, и огонь отступит. Но крышка была тяжёлая и громоздкая и ему одному вручную её было не осилить. Бригада смотрела на него сверху и издевательски смеялась, когда он неумело возился с этой крышкой. Они что — то кричали и показывали руками, но Олег их не понимал. Он злился на себя и думал, если бы на этом фоне около чёртовой кастрюли и под знойным солнцем его увидала Регина, то наверняка бы сбежала от него, не дожидаясь дня свадьбы.
Он как волчок крутился у этого адского котла, но поделать ничего не мог с этим огромным, как летающая тарелка диском. Для него это возгорание было сравни проснувшемуся Везувию. Не зная, что это обычное дело у кровельщиков Олег в душе уже запаниковал, думая, что на такой вьющийся чуть ли не до неба дым, должен разбудить не один пожарный расчёт.
Выручил Модест, — он спустился сверху и помог ему прикрыть крышку котла. После чего он убавил напор солярки и вразумительно сказал:
— Ты не суетись, в этом случае. Если только котёл начнёт загораться, сразу кинь в него кусок особой третьей марки битума, и он потухнет. Ну а если до такой степени разгорится, то тут уже конечно надо пользоваться крышкой.
Он показал Олегу, где лежит третья марка, и поднялся наверх.
И всё равно к концу смены Олег был похож на негра, так как котёл вспыхивал ещё несколько раз. А на следующее утро Дорогой отхаркивался до обеда одной чернотой. Он понял, что его бригада специально поставила варить битум. Чтобы курс молодого бойца прошёл с укрощения горящей смолы, где без надлежащей сноровки не обойтись. Хотя по сути дела хитрого в этой работе ничего не было. Любой бы новичок за пару дней, ну от силы неделю, мог освоить эту профессию.
Однако первый рабочий день, был не его. И он стал ждать счастливого момента, где он с ними поменяется местами, где они опустятся с крыши вниз, а он поднимется на верх. Он ежедневно, внимательно присматривался к своим коллегам через кипящую смолу в котле. Тяжко ему приходилось, когда они напивались. Так как всю работу ему приходилось тащить одному. Он молча переносил всё это и ждал справедливого суда, где в роли судьи выступит собственной персоной.
В строительном управлении его бригаду открыто называли свора горлопанов. Своим грязным языком, они могли опошлить любого, невзирая на личность, будь — то разнорабочий или прораб. Олега в свою бригаду они приняли с притворной радостью. Для них он в любом случае был в ипостаси чужака или объектом для рабских обязанностей. Каждый из мужиков изощрялся в совсем ненужных, никому командах. Они на каждом шагу, старались его заарканить на непристойной шутке. Послать его, например, к незнакомому трактористу за компрессией или в сельмаге купить, помимо вина за двадцать копеек мохнатый штык.
Молчаливый Олег принимал их слова за чистую монету. И везде и ко всем ходил, исполняя их команды, но не торопясь. К трактористу подошёл, тот ему кукиш показал. Он этот кукиш принёс бригаде. В сельмаге купил вина, а вместо мохнатого штыка на стол им положил недозревший початок кукурузы. Бригада смеялась над его исполнениями, считая его чуть пришибленным. Он, молча всё это учитывал, воспринимал их издевательства за шутку, и никаких обид им не показывал. Он понимал, что трудностей после тюрьмы не миновать. Он так же понимал, что можно сорваться и проучить смоляным ковшом всех колхозников, чтобы они не думали, что Олег Грачёв, тот парень, на котором можно бесплатно битум возить. Один Модест соблюдал нейтралитет и особо не докучал Олегу, так как автоматически они стали напарниками. Но Олег понимал, что мысленно тот на их стороне. Вместе в карты играют, вместе пьют, да и общий стаж по крышам их давно сблизил — значит для себя они все свои в доску.
Дорогой делал героическую выдержку и пытливо наблюдал за ними дальше. В карты он с ними никогда не садился играть, хотя его постоянно подмывало наказать их, но время для этого ещё не пришло.
Олег проявил себя в бригаде очень скромным и безотказным парнем. Со всеми был вежлив и учтив. Никто от него не слышал ни одного нецензурного или жаргонного слова. Мужики восприняли его поведение как должное. Считали, что он не нюхал по-настоящему жизни, а носил до их работы на груди значок ВЛКСМ и выступал на пионерских слётах с пламенной речью. Все члены его звена, ошибочно считали, что Грачёв работу кровельщика воспринимает как одну из самых ведущих профессий их строительного управления. Они ежедневно вдалбливали ему, что у них самые высокие заработки. Они предрекали Олегу скорое получение квартиры, если он их во всём будет слушаться. И ещё одна немаловажная льгота ждёт Олега при уходе на пенсию, где он уйдёт на заслуженный отдых с пятидесяти пяти лет. Они думали, зная все эти преимущества перед другими специальностями, новичок будет бояться проявлять непослушание, чтобы не вызвать гнев у бригады, поэтому заискивал перед ними. Свою же профессию они приравнивали, чуть — ли не к глобальной науке.
Нередко выдавались дни, когда кровельщики, распивая на крыше бурачный самогон закусывая большими кусками мяса и дорогой колбасой, они, не вставая с места, указывали, что ему нужно делать. Мясные продукты они приносили на работу в изобилии.
«Неужели они так много зарабатывают, что за обед съедают мою месячную норму мяса»? — иногда задумывался Олег. Хотя вполне понимал, что мясопродукты ворованы.
Позже из их разговоров он узнает, что все их жёны, кроме жены Косарева, — широко мордастого мужика с больной поясницей, работают на мясокомбинате. Узнав про эту деталь, Олег сразу уяснил, что их жёны изрядно поворовывают каждую смену. Схема выноса была очень проста. Но он ждал всё равно уточнений. Залететь за шмат свинины ему не было никакого резона. В тюрьме бы его не поняли сокамерники, узнав о его кишечной статье. Он героически терпел уже неделю все их диктаторские команды и ехидные приколы. Для первого решающего удара, Олег выжидал удачный момент. Хотя эта строительная атмосфера ему порядком надоела. Голова дома болела после такой сумасшедшей работы. Ни только что-то делать по дому, но и разговаривать ни с кем не хотелось. Даже с молодой женой с начала трудовой деятельности спал порознь. Но создавшиеся обстоятельства и жажда классически отомстить этим сквалыгам, заставляли его мучительно сдерживаться от взрыва. Для него наказать их, было уже делом чести! Каждый вечер он засыпал только с одной мыслью, чтобы как можно быстрее настал его день справедливости.
И его ожидание было вознаграждено. Очень удачный момент судьба ему, наконец, то подарила. Да такой весомый, что ему пришлось нагнуть всё звено вместе с напарником, на которого он виды и не имел. Олег находился один на крыше школы. Шпаклевал в нестандартной позе утеплительные плиты фибролита. Мужики за час до обеда, все скопом пошли в колхозную столовую попить пивка и купить минеральной воды. Сверху ему было хорошо видно, что они свернули к металлической будке, где у них хранился рубероид, который Олег разгружал один буквально вчера. Около будки стояла самосвал, в который они, со спринтерской скоростью, озираясь по сторонам, погрузили несколько рулонов рубероида. Сколько именно, он определённо не знал. Но то, что рулонов было несколько десятков, это было точно. Завершив погрузку, они свернули к сельмагу.
Пришли кровельщики в час дня пьяные и с собой принесли много водки и вина. Постелив на крыше клеёнку, они разложили свою закуску с батареей бутылок и продолжили сабантуй. Разговор вели о фашистах, которые во время войны жили в их домах. Ничего плохого о них не говорили. Даже восхваляли за определённые характеры немецких солдат. Но этот пьяный разговор к счастью для Дорогого был коротким, что радовало. Приличная доза испитого спиртного, вскоре уложила их бесчувственные тела на пыльном фибролите в ряд. Этот фибролит укладывался на гидроизоляцию. И уж только потом делалась асфальтная или же растворная стяжка, на которую клеился рубероид.
Приласканными знойными лучами солнца, они крепко спали, иногда во сне крепко матерясь.
Олегу работа в одиночку была не по душе и он, отложив самопальный шпатель в сторону, начал перешагивать приморенных кровельщиков, нарочно задевая их своими просмолёнными ботинками, и громко покрикивал:
— Эге, бригада Елкиных, вы спать приехали или работать? У вас гражданская совесть есть? Придётся вас краном спускать с крыши или заблокирую вас здесь на ночь, а водителю автобуса скажу, что вы на вторую смену остались.
Сон был их крепок. Ни один из спящих даже ухом не повёл, на его сигналы.
Олег осмотрел их импровизированный стол. На клеёнке рядом с закуской и остатками спиртного он увидал связку ключей. В этой связке был ключ и от склада, где хранился рубероид. Ответственным ключником был курносый Митька. Нередко за этот примечательный дефект его все называли Ломоносовым. У него был с детства перебит нос, отчего нижняя половина носа была сильно задрана к верху, и он постоянно гундосил. Когда Митька выходил из себя, то его глаза значительно выкатывались из глазниц и становились похожими на переспелые абрикосы, но без аромата. Официально Ломоносов считался звеньевым и был кумом Возничего. Командовать звеном, — это было его любимое дело, но вот только мужики его не слушали никто и зачастую посылали на хутор бабочек ловить. А по большому счёту они все были либо друзья, либо с одной деревни.  Как не подходи, всё равно свои. Поэтому Митька, на них обид не имел. Но он был самый вредный и жадный мужик. Сейчас он лежал в стельку пьяный и даже ни один лицевой мускул не вздрогнул, когда на его курносый нос взгромоздилась зелёная с перламутровыми крыльями муха.
Олег попробовал отогнать эту муху, но она отлетала и тут же опять садилась ему на лицо.
— Это называется, напились до кондиции, — бормотал Олег, — а это навозное насекомое знает на кого садиться. Не на Модеста села, а на Митьку, чует самую большую мерзкую кучку.
Озарение наказать нерадивых и жуликоватых мужиков к нему пришло сразу. Схватив ключи, он спустился вниз и пошёл в колхозные гаражи, которые стояла неподалёку от объекта. Там он и нашёл без труда покупателя на оставшийся рубероид.
Местного тракториста из этого села не понадобилось долго уговаривать, так — как Олег попросил у него по три рубля за рулон, что было ниже вдвое официальной цены:
— Сколько рулонов можешь продать? — не торгуясь, спросил тракторист.
— Все забирай, что есть, — сказал Олег. — Думаю там сейчас больше пятидесяти рулонов.
Тракторист в знак одобрения пожал Олегу руку:
— Сейчас я тележку подцеплю и подъеду.
За десять минут они погрузили в трактор пятьдесят пять рулонов рубероида. Тракторист рассчитался с Олегом и уехал довольный удачной сделкой, а Дорогой с месячной зарплатой в кармане поднялся на пылающую жаром крышу.
Положив ключи на место, он принялся за шпаклёвку крыши, намеренно производя шум, чтобы разбудить членов своей бригады. Первым поднялся Черныш, — это был худосочный и злонравный мужик. Особенно невыносим, Черныш бывал по утрам. После первого стакана он становился разговорчивым и немного ласковым. И начинал всем ежедневно привирать, как он был, когда — то в колхозе председателем товарищеского суда. После второго стакана, Черныш уже всем объяснял, что его и в народный суд приглашали работать, но он наотрез отказался, так как плохо владеет грамотой. А после третьего стакана разливая битум по крыше, он одновременно исполнял патриотические песни, в которых был ярко выражен сельский диалект. Черныш был единственным коммунистом в звене, и в отличие от всех немного разбирался в грамоте, слово из шести букв он мог прочитать только за пять минут. Усовершенствоваться в дальнейших познаниях не удосуживался, поэтому и читать он мог по слогам и то печатный шрифт.
Черных грязно выругался непонятно в чей-то адрес, громко отрыгнув, поднялся с пыльной фибролитовой плиты. Осмотревшись по сторонам, не понимая, где находится, он повторно отрыгнул, изображая из себя дракона. Краснеющие глаза от перепоя и от злости, ничего вразумительного не отражали. Весь мокрый, в волосах стружки — завитушки от фибролита и к плечу словно погон, прилипла просмолённая рукавица.
Он, проведя руками по волосам, взъерошив их, стал похож на натурального чёрта.
Олег подошёл к нему и осуждающе покачал головой:
— Иди к котлу с битумом, пока он горячий, а я сбегаю за селькором, пускай он тебя сфотографирует и в журнал «Кошмар Ада» отправит.
Но тот не понял, что ему Олег сказал, только недовольно пробурчал себе под нос и, дотянувшись до канистры с водой, допил остатки. А капли вылил себе на ладонь и оросил своё лицо, размазав только грязь:
— Грачёв ты чего расшумелся на всё село, не можешь тихо шпаклевать? — раздражительно произнёс Черныш.
— А вам не пора заканчивать спать? — сказал Олег, и показал на часы. — Скоро автобус за нами придёт, а вы все в дугу. Где ваша гражданская совесть?
Черныш, не поверив Олегу, посмотрел на свои часы и тут — же встрепенулся. На часах стрелки показывали 16 часов. Он стал тормошить своих собутыльников и приводить в чувство, обливая всех тёплым лимонадом:
— Вставайте пьяный хозрасчёт. Автобус нас ждать не будет. Задницу нам покажет и пылью нас припудрит. Пешим ходом сорок километров тогда придётся добираться до родных пенатов. Пора подсчитывать, сколько материала сегодня израсходовали и сколько сэкономили, и домой поедем.
Митька протёр глаза и прогундосил:
— Этот месяц у нас пробный будет. Бригадный подряд не в счёт. Пускай Возничий съездит вначале к Злобину по обмену опытом, потом и мы скромно, тихим шагом перейдём к этому проклятому хозрасчёту, а сейчас перед дорогой надо выпить ещё по стакану.
Обратно с работы они в карты не играли, но ехали с песнями. В репертуаре у кровельщиков в основном были украинские песни.

                Глава 4
   
         На следующий день, Олег пошёл на своё «почётное место», разжигать котёл с битумом. А кровельщики, переодевшись в спецовку, поднялись с хорошим настроением на крышу, зная, что после вчерашнего дня, наверху есть чем поправить здоровье.
Похмелившись, весёлые они спустились вниз и позвали Олега с собой, таскать из будки рубероид к лебёдке. Но, открыв дверь, увидали, как бессовестно гуляет сквозняк по складу.
На том месте, где лежал рубероид, валялся рваный облитый битумом резиновый сапог и старые тоже вымаранные битумом брезентовые брюки.
Кровельщик переглянулись между собой, и моментально протрезвели:
— Куда рубероид делся? — округлил глаза Митька, — мы же оставляли под обрез, чтобы доделать крышу.
— Не иначе деревенские мужики спёрли, — выдал свою версию Косарев. — Надо милицию срочно вызывать, пускай по дворам ищут, а то перепродадут в другое село и ищи ветра в поле.
— Правильно вызывайте, — подал голос Олег, — а я как член комсомола молчать не буду, всю правду скажу, как меня учил великий Ленин.
В комсомоле он, конечно, никогда не состоял, так как, в школе, считался отъявленным анархистом, отвергающий все патриотические собрания и различные митинги.
— Ты, что видал, кто своровал наш хлеб? — занервничал Черных.
— Конечно, видел, и номер машины записал, — спокойно сказал Олег.
— Это уже лучше, — облегчённо вздохнул Митька. — Мы сейчас пойдём в гаражи и по номеру машины узнаем шофёра. Поговорим с ним серьёзно, потребуем возврата и магарыч за молчание.
Олег подошёл к валявшему резиновому сапогу и с размаху ударив его ногой, артистически заявил:
— Вы что бригада коммунистического труда, совсем память потеряли? Мы вчера вместе с водопроводчиком обозревали, как вы загружали целый самосвал рубероидом, и потом пошли в магазин. У вас пир горой стоял от левого навара. Так что уважаемые коллеги выбирайте одно из двух; либо вы идёте к участковому, либо едете на лесоторговую базу и покупаете там сто пять рулонов рубероида по семь рублей за рулон. Я без зарплаты по причине вашего воровства сидеть не желаю, — напустил он на себя важности.
Олег в этот миг чувствовал себя хозяином положения. Ему нравилось наблюдать за этими алчными и пьяными рожами. Они хоть грамоты и не знали, но законы чтили, и по мере возможности соблюдали их. После веско угрожающего заявления Грачёва они мгновенно забыли об участковом. Им было уже не в руку к нему обращаться. Паника забралась в их подленькие душонки, и тревога отчётливо проявилась на трусливых физиономиях. Потому что знали, факт кражи был не оспорим и обратное, доказывать Грачёву они не собирались.
Первым из оцепенения вышел Черныш:
— Нам такое количество рулонов сюда не надо, хватит и пятидесяти, — завизжал Черныш. — Решили, что сделаем трёх слойку, а весь верх зальём битумом. Скинемся звеном по нужной сумме, и будет всё «хоккей»!
Олег сдержался, чтобы не рассмеяться. Его подтачивало всем им кинуть в рожу заслуженный упрёк:
«Что козлы, допились до беспамятства, теперь делайте свой личный материальный вклад в строительство школы».
Но Олег мудро промолчал. Только приблизился вплотную к брызгающему слюной Чернышу и небрежно водрузив ему свою руку на плечо, сказал:
— Не забывайте, ваша честь? Этот объект возводят для детей, а не для ваших ненасытных мясных утроб. Эта несчастная школа, не дожидаясь ввода в эксплуатацию, уже потерпела крушение ввиду промашек болгарских строителей. Хотите и вы себя опозорить? Давайте, вперёд! А я к вашей компании присоединяться не желаю.
— Как это не желаешь, мы же одна бригада, — пробубнил Черныш.
— Я позавчера товарищ коммунист разгрузил один машину, в которой было сто пять рулонов и не меньше, а вы без зазрения совести пропили его. И стелить мы будем четыре слоя, а не три, так как в этом здании будут находиться цветы жизни! А ты мне про единение толкуешь.
— Ты чего это комсомолец как Ленин с броневика перед нами выступаешь, — напал на Олега Митька. — Молчал, молчал всё время, а сегодня против коллектива идёшь, или газет правдивых начитался?
Олег резко развернулся лицом к Митьке:
— Не надо передо мной гопака отплясывать? — металлическим голосом заявил Олег. — Я вам сказал своё слово, а вы, как хотите, думайте, — закрепил своё доминирующее положение Дорогой, и хладнокровно добавил. — Тоже мне коллектив нашёл, как пить, так без меня, а как кражу погашать, так со мной. Нет, я свою совесть в утиль сливать не собираюсь! Не получится «хоккей», — передразнил он Черныша.
Митька, недовольно поводил по сторонам своим курносым носом. Выругался непонятно в чей — то адрес и, махнув рукой, гневно посмотрел на Олега:
— Ладно, комсомол, иди туши котёл? — Сегодня смысла нет битум варить.
В бытовке Олег по их просьбе подсчитал им убыток. Сумма была высокой — семьсот тридцать пять рублей. Эти цифры они каждый воспринял, как весьма крупную трагедию семейного бюджета. Олег до копейки поделил эту сумму на четверых, не обмолвившись ни одним словом о себе и предложил на следующий день возместить пропитые материалы.
В этот день все занимались только утеплением крыши, других работ не производили, отсутствие рубероида ощущалось. Олега в этот день никто не задевал плоскими шутками. Мало того в перерыв пригласили к своему хлебосольному столу, но он скромно отказался и вышел из бытовки, сославшись на то, что обедать, намерен в колхозной столовой.
Он уже с нетерпением предвкушал праздничные дни. Оставалось только до конца сбить спесь с этой передовой бригады.

                Глава 5               

        Утром следующего дня, когда строители сели в заказной автобус, мужики из всех бригад начали раздавать карты. На банк клали по десять копеек, но при крупных сварах счастливчик снимал половину своего месячного заработка, а это сто пятьдесят рублей. Олег в это время находился в качестве зрителя. Из верхнего прозрачного кармана рубашки у него отчётливо просматривались несколько купюр красных десятирублёвок. Он специально одел, эту рубашку, чтобы засветить свои червонцы перед алчными мужиками. И это не убежало от их взглядов:
— Чего ты всегда зрителем бываешь? — спросил Черныш, — присоединяйся, может, повезёт. Новичкам говорят, всегда фартит.
— Нет, боже упаси, я в них никогда не играл, боюсь, проиграюсь в пух и прах, — начал притворно ломаться Олег.
— Посчитать очки сможешь и больше ничего не надо, — уговаривал Черныш.
Олег подсел ближе к картёжникам:
— Эх, была, не была, дай и мне карту попробую разок сыграть, — поставил Олег на банк деньги.
— Вот это по-нашенски, — обрадовался Митька, — карты всегда нас объединяют, и ты к нам ближе будешь.
— Не играй с ними Грачёв? — отговаривали Олега женщины отделочницы, — они тебя если не обманут, то горлом возьмут.
Олег за две минуты проиграл, шестьдесят копеек, но, когда пришла очередь раздавать ему, он сделал несколько свар, и на банке лежало уже не рубль, а четыреста рублей.
В общей сложности за какой-то неполный час к нему в карман перекочевали все их наличные деньги, чему были рады отделочницы.
— Так вам и надо пьяницы чёртовы, теперь долго играть не будете. Каждый, наверное, по своему твёрдому окладу проиграл, — донимали они кровельщиков.
В своей душной бытовке кровельщики сидели до неимоверности озабоченные. В противовес солнечной погоде, у них были пасмурные лица так, как они смотрели, как Грачёв издевательски пересчитывал их деньги:
— Повезло как! — говорил радостно он. — Мне даже и не верится, выиграть тысяча двадцать рублей. У меня никогда таких денег в руках не было. Куплю себе аквариум большой с золотыми рыбками и кроликов. Займусь кролиководством, и обязательно куплю мопед — за травой в луга буду ездить, а остатки спрячу на чёрный день. Отпуск заработаю, поеду на море, а то я ни разу его не видел. Или потрачу на свадьбу.
Этим он совсем убил бригаду. Они в разнобой кидали ему нелицеприятные слова, на которые он не обращал внимания. А Митька от злости опрокинул на пол питьевой бачок. Кашин был тоже озадачен проигрышем, но голоса не подавал.
— Успокойтесь! — поднял руку вверх Дорогой, — вы меня сами затащили в эту игру. Теперь молчите. Я сказал кроликов куплю, значит куплю. Деньги мои и я волен с ними поступать, как сам захочу.
— Не спеши, — начал взахлёб говорить Косарев, — на крыше мы продолжим. Мы имеем права отыграться. В обед привезут зарплату, и сядем снова в круг. Размечтался кроликов, он купит. Кролики дело серьёзное! — важно заявил он, — я два года ими занимаюсь. Мороки с ними хватает, больше, чем с курами. А у тебя руки, как у неженки, — заметил Косарев. — Такими руками только кошек гладить.
— Ладно, руки, а шея, у него как зоб у индюка, — ввернул ехидну Черныш.
Олег пропустил мимо ушей комариный укол Черныша и, состроив несуразную гримасу, заявил:
— Нет, я больше играть, не согласен, а то проиграю и накроются все мои планы.
— Так нельзя, ты обязан нам дать шанс отыграться, — напирал Митька, — иначе мы тебя из бригады погоним.
— Ни за, что не буду, — продолжал Олег строить из себя простака. — Я знаю, второй раз мне не повезёт. Тем более, я зарплату не заработал ещё. Эти проиграешь, да и в долги к вам влезешь.
Он встал со своего обычного места. Подошёл к Ломоносову, склонился перед его ухом и тихо, с серьёзным выражением лица, прошептал:
— А будешь приставать ко мне, заложу вас сегодня участковому!
Митька от неожиданности резко отпрянул от наглого новичка и, с виноватой миной, вышел из бытовки.
До обеда все до одного работали молча и ударно. Только Косарев задавал иногда вопросы Олегу:
— Грачёв, а ты я смотрю, кроличье мясо любишь?
— Терпеть не могу, — отрезал Олег.
— А зачем кроликов хочешь разводить?
— Вы слышали, когда-нибудь про подопытных кроликов?
— Приходилось и не раз, — утвердительно ответил Косарев, — но какой смысл для опытов кроликов разводить, когда на рынке для этой процедуры можно всегда парочку или тройку закупить.
Олег изобразил умное лицо:
— Не о тех ты кроликах речь ведёшь Косарев. Я вот был на Украине в одном хуторе два года назад. У них там особые породы кроликов разводят. За счёт этих кроликов, каждая хата имеет автомобиль Волга. И хатами их дома назвать язык не поворачивается. Что ни дом, то дворец.
— Что это за кролики такие? Никак золотым помётом ходят? — не верил Косарев.
— Нет помёт как помёт. Он бывает вязкий, бывает твёрдый, но сила оздоровительная в нём громадная. Они его сами употребляют вместе с мёдом и стручковым перцем. Съешь такого двести граммов и забудешь про радикулиты и геморрои. Хохлы его закатывают в трёх литровые банки, как мы огурцы и продают во Францию за большие деньги. Те пригоняют к ним по две фуры в месяц. Наши соотечественники тоже хадж туда за помётом делают. Лечит практически от всех болезней. Один стакан двести рублей стоит. Это подороже паюсной икры будет.
— Что — то я не слышал про такую икру, — не унимался Косарев.
— Это потому, что ты родился в кабачковой республике, а паюсную икру кушают только аристократы да браконьеры из Астрахани.
— Почему это я в кабачковой республике родился? — обиделся Косарев. — Моя родина Страна Советов.
— И много ты советов от своей родины получил? — с иронией спросил Грачёв и тут же ответил на свой вопрос. — «Ноль». — А вот формой неправильного кабачка, тебя работа наградила.
Косарев опешил от такой неслыханной наглости, но шум поднимать прилюдно не стал, а только неприязненно отодвинулся от Олега на приличное расстояние, продолжая усердно пыхтеть над утеплителем. Но вселившая в него мысль о необычном чудо препарате его заинтриговала, и сверлила мозг. Его уже семь лет мучил радикулит, поэтому он постоянно носил на себе маску вечного страдальца.
Через пять он не выдержал и вновь подошёл к Олегу:
— Не пойму, а в чём его сила этого помёта? — вкрадчиво спросил Косарев.
Олег, не теряя прежнего лица, продолжил свои ложные курсы для неграмотного кровельщика:
— Это совсем просто, они в течение месяца кормят их одними яблоками и вместо воды дают молоко.
— И всего-то? — удивился Косарев.
— Конечно, но это ещё не всё. Других же кроликов они кормят толчёным стеклом с капустой, — не переставал заливать Олег. — У кроликов в организме происходит кристаллизация в желудке, после чего образуется алмаз. Чем больше кролик, тем больше алмаз. Когда кролик достигает больших размеров, его режут на мясо и извлекают драгоценный камень. Этим хуторяне ударно пополняют наш советский алмазный фонд. Но, каждый такой кролик, состоит на учёте у КГБ.
— Надо же никогда бы м в голову не пришло? — открыл от удивления рот Косарев.
— И это ещё не всё, есть и третья категория кроликов, — с воодушевлением нашёптывал Олег. — Они едят натёртую морковь с мелкой металлической пылью, и шкурки у них потом скупает за большие деньги оборонный завод, который шьёт из этих шкурок бронежилеты и продают наёмным армиям.
— Ничего себе, вот хохлы дают, — причмокнул Косарев от удивления губами.
— А что ты думаешь, они только сало могут, кушать? — улыбнулся Олег. — Нет, они много чего умного изобрели.
— Грачёв, откуда ты всё знаешь? — не унимался Косарев.
Дорогой отбросил шпатель и, поднявшись во весь рост перед Косаревым, с гордостью произнёс:
— Когда я работал секретарём комсомольской организации на текстильной фабрике, нас посылали туда на семинар. Так вот там я два стакана купил их чудо — помёта, и мы с моим дедом изготовили гремучую смесь. Он тогда излечился за три недели от радикулита, диабета, а я от хронического холецистита.
Косарев всю байку о кроликах принял за чистую монету и, прекратив работу, схватился за поясницу:
— У меня у жены диабет, а сам я страдаю позвоночником. Рецепт мне напишешь завтра? — умоляюще попросил Косарев.
— Хорошо, если не забуду, — пообещал Олег.
У Косарева повеселело лицо, и он продолжил дружеский диалог с молодым строителем:
— Грачёв, а ты, что не местный? У нас вроде нет в городе текстильного комбината.
— Нет, конечно, — я сюда приехал по комсомольской путёвке из Кинешмы. Хочу квартиру получить быстрее. У меня здесь никого нет. Снимаю комнату в пятиэтажке. На чердаке и думаю развести кроликов. Я уже смастерил десять клеток.
Они не договорили, приехал кассир на автобусе и привёз зарплату. Кровельщики дружно побросали работу и бросились за получкой. На крыше остался один Олег. Свою зарплату он уже сделал с лихвой по дороге на работу. Мужики, получив деньги, послали Кашина в сельмаг за водкой и новыми картами. Тот принёс всего две бутылки. Они выпили по стакану, закусив водку мясом, и сразу создали картёжный банк в четыре рубля. Для такого количества игроков, это была большая ставка. Здесь был риск у каждого проиграть всю зарплату за считанные минуты. Но они игру организовали не для того, чтобы проигрывать деньги, а отбить свои, которые случайно перекочевали в карман новичка.
— Ну, мужики испробуем новые карты, может они для меня счастливые будут, — потирая руки, сказал Черныш, — чую попрёт мне сегодня карта.
Олегу было ясно, что работа на этот день уже закончена. Он сам не напрашивался на игру, ждал, когда мужики его вежливо пригласят. Понимал, что организовали они игру, чтобы возвратить свои деньги. Олег управился с обедом, запив его холодной водой, и с интересом стал наблюдать за ходом игры.
Увидав, что Митька скинул хорошие карты, сделал ему замечание:
— Я бы на твоём месте двух тузов не скидывал, а стал бы давить дядю Васю деньгой, — посоветовал он Ломоносову.
— У него двадцать три очка было, куда мне с двумя тузами лезть на рожон, — буркнул Митька и тяжело засопел.
— А ты Павел Корчагин не советуй, а вливайся в игру, покажи класс? — встрял в разговор Черныш.
— Что — то боязно, вам всем фартит, — ответил равнодушно Олег.
— Ты сядешь и карту сразу разрежешь, и она вся повалит к тебе, — сказал Косарев.
— Что и такое возможно? — недоуменно спросил Олег.
— Конечно, и даже не бойся, — уговаривал Василий Олега.
— Тогда для начала попробую пару раз сыграть, — хлопнув в ладошки, сказал Олег. — Если не повезёт, продолжать дальше не буду, — наигранно осторожничал Олег.
После чего он положил перед собой двадцать рублей.
Выиграв четыре рубля, он оживился и полностью втянулся в игру. Олег не стал форсировать события, а дал мужикам побороться между собой. Они не соображали в тонкостях игры и не замечали, как новичок, не умело тасующий карты, умело манипулировал ими и давал всем такие очки, какие он сам хотел. Они умели только быстро раздавать карту и считать очки, а психологический процесс в игре ввиду своей тупости просто исключали.
К концу рабочего дня, Олег обчистил их всех, не дав проиграться только Косареву, подпустив его в честь их оздоровительного союза к небольшому выигрышу. Мужики были не в себе. Им не на что было купить даже вина на дорогу. А главная опасность ждала их дома — все без исключения боялись появиться домой к своим жёнам без зарплаты. Один Косарев ликовал, он отложил зарплату в один карман, а выигранные деньги в другой:
— А я на дорожку имею права выпить бутылочку вина, — травил он своих дружков.
— Возьми нам всем по бутылке до аванса? — жалобно протянул Митька.
— Что вы нюни все распустили, как барышни кисейные? — подбадривал их Косарев, — с голоду не помрёте. У вас у каждого бабы ежедневно по пять килограммов мяса волокут, и домой и на продажу. А вина я вам куплю, но вы мне за это каждый завтра должен принести по палке копчёной колбасы.
— Пойдёт, — одобрил за всех предложение Косарева Митька.
Олег вышел из бытовки и, не закрывая за собой дверь, присел на уложенную рядом стопу фибролита. С этого места помещение просматривалось хорошо, да и звуковые волны доносили до его ушей весь разговор кровельщиков. Понимая, что за ним наблюдают, он выгреб все деньги из кармана и стал подсчитывать свой выигрыш. Он оказался более чем ощутимый, что его безумно радовало. И дело не только в деньгах, он больше получил удовольствие от самого игрового процесса. Да и на раздавленных горлопанов было приятно смотреть. Он ещё раз демонстративно пересчитал свой выигрыш и как бы, между прочим, крикнул мужикам:
— На эти деньги можно купить мотоцикл Яву с коляской, но он мне не нужен пока. Лучше приберегу деньги себе на свадьбу.
Он приподнялся с фибролита, положил деньги в карман брюк, осуждающе посмотрел на бригаду и подошёл к дверному проёму бытовки, загородив своим телом просвет в помещение. Спрятав доброжелательность в закоулки своей души, добавив немного басу в свой голос, заявил:
— Дядя Митя, дядя Вася, дядя Толя, дядя Модест, обращаюсь к вам всем персонально. Колбаса и вино — это дело не плохое. Но вы не забывайте, что мне в следующем месяце будет положена получка. Но так, как основной материал для осуществления производства у нас отсутствует, я её вряд ли получу. Так что у меня к вам просьба будет такого характера: — Либо вы мне отстёгиваете среднею заработную плату кровельщика четвёртого разряда. А это двести восемьдесят рублей, и я тихо жду, когда вы раздобудете пропитый вами рубероид. Либо завтра мы катаем на крыше рубероид. А где вы его раздобудете, меня это не волнует. Если мои условия для вас не приемлемы, завтра утром на оперативке, я приглашу на объект главного инженера или начальника участка. А то я смотрю, вас закинули в село и за всё время, сколько я с вами работаю, ни один начальник не навещал. Первое сентября не за горами, а вы важный для школьников объект нагло пропиваете.
В словах Олега было столько уверенности и твёрдости, что никто не засомневался в его намерениях.
Один только Черныш возмутился:
— Комсомол, ты совсем обнаглел. Ободрал нас всех до — гола как вахлаков, так ему ещё деньги подавай.
Олег обернулся назад и, убедившись, что поблизости никого нет из других строительных бригад, возразил Чернышу:
— Вы уважаемый кивала, не путайте работу с игрой. Лучше откройте КЗОТ и там, на первой странице написано, что самое дорогое, у человека руки! Я один разгружал эту машину с рубероидом два часа, и никто из вас не удосужился мне помочь. Но, как вам приспичило пропить его, вы за пять минут его закидали в кузов самосвала и мне даже не предложили сто граммов выпить. А почему? Отвечаю, — вы все поголовно здесь рогатые шершни и жлобы.
Кровельщики упорно молчали — крыть было нечем, да и за прошедшие две рабочие смены они стали серьёзно побаиваться с комсомольскими амбициями, новичка. Что ему там взбредёт в голову, им было не ведомо. А на скамью подсудимых никто не собирался садиться.
После короткой паузы Ломоносов всё-таки не выдержал и с обидой выдал свою тираду:
— Ты Корчага, давай не обзывайся, мы тебе в отцы годимся. Думаю, лучше будет всем нам, если мы на этом «огороде» договоримся? Сам подумай, в какое мы неловкое положение попали за эти дни. Давай сделаем так, — прошипел он. — У тебя холодильника наверняка нет? Обзавестись думаю ещё не успел, если недавно приехал в наш город.
Олег делал вид, что внимательно его слушает, а потом начал подмигивать одним глазом.
Митька, принял эту выходку как насмешку и от напряжения прервался, затем прокашлялся и продолжил:
— Тебе сейчас живется тяжело. Ни родных, ни знакомых, близко нет. Понимаю, как плохо жить одному в чужом городе. Видим, что на обед ты берёшь огурец, яйцо и плавленый сырок. Предлагаю тебе принять наши выгодные условия. С завтрашнего дня мы тебе ежедневно будем на протяжении месяца поставлять по палке колбасы и килограмму любого мяса. А свою зарплату ты всё равно получишь, не переживай.
— Ты меня поражаешь, дядя Митя, — изумился Олег, — читать и писать не умеешь, а говоришь, как Александр Сергеевич Грибоедов.
— С, таким как ты, нужно по-другому разговаривать, а ласково, почти прошу у тебя, — шипел Ломоносов, — говори, что ты думаешь над моими словами? Принимаешь, нет?
Олег притворно задумался:
— Предложение конечно заманчивое, — ответил Олег, — надо подсчитать, что буду я иметь от такого предложения, а в какую сумму вам это выльется мне без разницы.
Дорогой взял карандаш и быстро начал складывать их услуги, озвучивая для всех цифры подсчёта:
— И так в месяце у нас в среднем двадцать два рабочих дня. Палка колбасы пять рублей, получаем сто десять рублей. Мясо три рубля, — беру по рыночной цене, — получается шестьдесят шесть рублей. Сто десять плюс шестьдесят шесть, равняется сто семьдесят шесть рублей, а где ещё сто четыре рубля? — обвёл он бригаду вопросительным взглядом. — Нет, так не пойдёт, — недовольно замотал головой Олег. — Если вы мне в конце месяца к свадьбе ещё достанете самой дорогой копчёной колбасы десять палок, то я согласен. Только смотрите, не вздумайте отравить её. А то у вас в городе поговаривают, что царица Екатерина вторая раньше ссылала сюда с Руси всех колдунов и чернокнижников. Всякого можно ждать от местных людей.
Косарев, с Митей словно сговорившись, после этих слов одновременно закашляли, а Модест изучающим взглядом наблюдал за только что объявившимся новым лидером в звене, не предвкушая в будущем ничего хорошего для старых кадров. Черныш же не сразу понял, слова Олега, а когда до него дошло, он бросил от злости на землю державший коробок спичек, раздавил его ногой, и почти с обидой произнёс:
— Мы родом все поголовно из ближайших деревень. Родились в голодные годы, в школах не обучались. В войну мёрзлую картошку, да бурак выкапывали и ели. И никогда не слышали ни о каких колдунах. Отравить бы тебя не мешало за такие слова, но мы на это не способны. Ладно, будет тебе колбаса дорогая, — заверил он. — Но ты когда женишься, не забудь поставить нам четверть самогона.
— Это без проблем, — пообещал Олег и протянул Кашину пятнадцать рублей. — Пойдёшь в магазин купишь всем вина и мне бутылку марочной Массандры. Это от моего столика, — загадочно улыбнулся он всем.
Этим жестом он чуть оживил проигравших мужиков, но их злость и негодование, не ускользнули от его глаз. Как они только не пытались маскировать свои чувства, но наделённый острым умом Олег заметил, как у Черныша в этот миг ненавистно загуляли по скулам желваки. А звеньевой Ломоносов никак не мог укротить раздувшие ноздри своего неформального носа.

                Глава 6               
               
        В автобусе Олег сидел с Василием Косаревым на одном сидении. В карты никто не играл, звено кровельщиков через горлышко потягивало вино. К тому же водитель всему автобусу объявил, что не только управление, но и весь трест знает, что кровельщики по дороге на работу проиграла больше тысячи рублей новичку. Все были от души рады за удачливого новичка. И злорадствовали над горлопанами.
— Не тысяча, а считай две, — просипел Митька, пригубив бутылку.
— Так вам и надо паразиты чёртовы, — сказала отделочница Галина. — Может другим пакостить меньше будете, а то больно возгордились. Подумаешь бригада мне передовая нашлась, навешали на груди медальки победителей соцсоревнования, а форсу будто орден Ленина носят на себе. Да плевать, я хотела на ваши награды, вы их не трудом, а горлом заработали. Я почитай, пятнадцать лет в управлении работаю, а мне за многолетний труд, даже ударника коммунистического труда не удосужились дать. Я примерный работник: не курю, трезвенница, на субботники всегда хожу, в хоре пою и никогда больничный лист не беру. А вы постоянно, то пьяные, то драные, то болеете по месяцу. Не понимаю, как вам эти медяшки достаются?
Ломоносов порывался ей возразить, но Черныш не дал ему слова сказать, толкнув того локтем в бок и, первым схватился с женщиной в перепалку:
— Ты зимой в тепле работаешь, а мы на морозе. И наша работа считается самой важной и ответственной на стройке. Мы брак если допустим, значит, крыша потечёт, тогда и ваша отделочная работа ничего стоить не будет. И к тому же нам доверяют воспитывать молодых кадров — важно кивнул он на Олега, — а у тебя в бригаде одни старые грымзы работают, как и ты сама.
Этого оскорбления Галина потерпеть не смогла, она встала с места и, вырвав из рук Черныша бутылку, топнула ногой:
— Это я — то старая грымза? На себя посмотри бабуин поганый. Один помёт петушиный жрёшь, да помои лакаешь, — подняла она бутылку к верху. — Рожа от вина облезла, а кожа желчью пропиталась — на лимонную корку стала похожа. Да тебе пёс вшивый, начальник городского кладбища уже второй месяц прогулы ставит, после того как вы мальчишку смолой обварили и с работы выдавили через шантаж.
По автобусу прокатился смех.
Черныш не ожидал такой атаки от женщины.
Противостоять ей при набитом рабочими автобусе, он не мог. Поняв, что словесная баталия проиграна, он попытался вырвать у неё бутылку с вином. Но она, придавив его грудную клетку коленом к сиденью, спрятала вино за спину.
— Не отдам, пока не извинишься за старую грымзу, — прошипела Галина.
— Ладно, проехали, — взмолился Черныш и протянул руку к бутылке.
Но бригадирша твёрдо заняла позицию, не убирая своего препятствия с его грудной клетки.
— Да отдай ты ему Галина его пойло, — раздался голос маляра Надежды. — Пускай захлебнётся. Только на кладбище городском ему делать нечего. Пускай его хоронят в своём селе и не на погосте, а на поляне, где мухоморы да поганки растут.
Это был словесный артобстрел, после которого Черныш произнёс всего одно слово:
— Извини!
Галина вернула ему бутылку и села на сиденье рядом с Надеждой, где они громко начали обсуждать все грехи кровельщиков.
Олег делал вид, что усердно прислушивается к их беседе, но на самом деле ему было в это время всё равно. Он без них всё знал из исповеди Мартына. Выпитое вино полностью расслабило его, а свалившийся на него неплохой денежный куш, придавал больше уверенности и массу приятных надежд на дальнейшую личную жизнь.
— Не слушай их? — сказал Косарев Олегу, — это они будут буровить до самого дома. Галька сволочь ещё та! Зубастая словно пила, постоянно на собраниях глотку дерет за порядок на работе. Больше всех ей надо. Ты лучше не забудь мне завтра записать рецепт лечебного состава.
— А мёд то у тебя есть? — спросил Олег.
— Этого добра, я к себе в деревню съезжу на выходные, привезу бесплатно целое ведро. Хоть залейся этим мёдом. У меня почти все родственники пасеки держат.
— А мне нельзя килограммов пять заказать, я хочу себе еще для питания мозга сделать целебный бальзам и пить его вместо воды. Студентам рекомендуют его пить народные целители и медицинские светила. Я уже все документы подал две недели назад на вечернее отделение политехнического института. Через месяц буду экзамены сдавать, — безбожно врал Олег Косареву, после выпитого им вина.
— Как это ты мозг мёдом будешь кормить? — допытывался Косарев.
— Я тебе по секрету одну вещь скажу, я ведь сегодня выиграл у вас за счёт своей феноменальной памяти, несмотря, что в карты никогда играть не умею. Для меня даже дурак, сравни древней карте Хаджи Ахмеда. Я утром посмотрел несколько ваших конов и запомнил все отметины на ваших картах, вот и выиграл. А после обеда ещё проще, вы играли новыми картами, но грязными руками. А для моей памяти это просто подарок. Понимаешь, на новой рубашке, отметины пальцев лучше видны, чем на старых картах. Всё остальное делала моя память и логический ход мыслей и, если бы я не пил тот умный медовый бальзам, я бы никогда до этого не додумался.
— Мне и этот рецепт запиши, — чуть не задохнулся от радости Косарев. — Он сгодится мне, когда вся бригада будет работать на одном большом объекте. Тогда я их всех причешу. Только ты в это время не играй, но нам с тобой иногда можно на одну руку сыграть, — предложил он.
— Как это на одну руку, — сделал непонимающий взгляд Олег.
— Перекрёстным ходом бомбим всю кровельную армаду, а выигрышные деньги пополам делим. Я тебе позже объясню.
— Согласен, но откровенно сказать я карты не люблю. В азартные игры можно последние сапоги проиграть. Я ведь глубокомысленно подхожу к оценке жизненных ситуаций. Так меня в комсомоле учили.
Косарев сделал удивлённый вид:
— По разговору ты грамотный парень, а зачем пошёл работать на стройку?
— А что грамотные люди разве не нужны на стройке?
— Знамо дело нужны, но в строители идут или деревенский или приезжий люд, а наши городские больше на заводах работают.
— Я тоже приезжий и пошёл работать к вам за квартиру, — ответил Олег, — где её ещё быстрее получишь?
— Правильно сделал, — одобрил Вася слова Олега. — У нас с этим делом неплохо. Некоторые строители, приехавшие по вызову, уже через месяц вселяются в новые квартиры.
Когда автобус въехал в город, Олег сказал всем строителям до свидания и сошёл на первой остановке. Никуда не заходя, он пошёл домой.
А кровельщики вышли через две остановки и направились в пивнушку, где Косарев угостил мужиков пивом и рассказал про выигрышный секрет Грачёва, умолчав, только о целебных бальзамах, лечащие ряд болезней и мозг умом насыщают.
Митька от досады прошипел:
— Мужики, давайте на следующей неделе купим пять колод карт, положим их в бытовке, и будем играть только чистыми руками, посмотрим, как он у нас запоёт.
— Надо, я думаю пока с картами завязать, — задумчиво сказал Кашин, — у меня в загашнике почти ничего не осталось, за один день, я дунул почти половину тысячи. Мне кажется, ему везёт и всё, а в аванс мы его зацепим и на долг посадим. Поросёнок такой, устроил нам позор на всё управление. Но я всё равно уважаю такую молодёжь.
— Нашёл, за что уважать, — подал голос Черныш, — убил бы сволочь эдакую, — с негодованием добавил Черныш
— Как это завязать? — гундосил Митька, Модесту, — он сейчас в выходные все наши деньги спустит, и гуляй Вася.
— Я Модест, а не Вася, — поправил его Кашин.
— Неважно, — всё равно гуляй. Не слышал разве, куда он наши деньги хочет пристроить. Его надо до выходных дней ошкурить. Я лично найду завтра триста рублей.
— Я сразу заявляю, у меня дома нет ни копейки, — сказал отрешённо Кашин. — Если, кто в долг, только даст рублей двести, тогда с новой колодой карт и чистыми руками можно попробовать его облапошить.
— Я тебе принесу — пообещал Митька. — Только в получку или завтра после выигрыша вернёшь, а Возничему утром на оперативке скажу, чтобы подбросил нам рулонов тридцать. Скажу, что рулоны были не по двадцать метров, а по десять. Поэтому не хватило полностью закрыть крышу. Но прикупать нам всё равно придётся, на деньги, которые мы у него как пить отыграем. Видите, каким Корчага дотошным стал, словно муха назойливая. Требует паразит, а не просит, чтобы мы четыре слоя делали. Он так всю работу нам собьёт. Всегда по три да два слоя гнали. Деньги, как свои вернём, его из бригады нужно выживать любыми путями. Будет нас ещё контролировать разная «Комсомольская правда».
— Вот за это Митька ты молодец! — поддержал Черныш звеньевого. — Его за жабры нужно брать каждый день и потом за шкирку выкинуть к отделочникам. Пускай им раствор, да краску учитывает. И не забывайте, что с завтрашнего дня приносим ему мяса и колбасу. У меня мяса дома полно, а колбаса не знаю, какая есть. Надо нам распределить, кто и в какие дни носит.
Косарев растерянно посмотрел на своих дружков:
— Вы меня по своей гастрономии в свою компанию не берите. У меня мясо, только то, которое, я в надворье держу. Кролики, да птица.
— Мы тебя в счёт не берём, ты за это не переживай. Нам ничего не стоит, за неделю ему отдать разделанную свинью. Моя баба каждый день продаёт по пять килограммов, а то и больше бывает.
Пока кровельщики обсуждали в пивной, как обыграть и изжить с бригады «комсомольца», Олег в это время сидел в ресторане «РУДА» со своей Региной. Угощал её шампанским и изысканными блюдами, ведя деловую беседу о предстоящей свадьбе, которая была назначена на первую декаду августа. Они уже жили вместе три месяца у матери Олега, и острой нужды в жилье у них не было.
Регина была приезжая и работала лаборантом на ТЭЦ, вместе с женой Мартына Софьей. Регина пыталась выпытать у Олега, где он достал деньги на роскошный стол в ресторане, но он промолчал, только загадочно в ответ улыбался.
Откуда у него деньги на ресторан, он ей признаваться не думал. Посчитав, что ей совсем необязательно знать о его закулисной жизни.
А на следующий день, ему пошли мясо — колбасные поступления. От его глаз не ушли и пять новых колод, лежавших на щитке рубильника в бытовке:
— Карт новых закупили, на пять лет, — равнодушно сказал Олег.
— Пять не пять, но если будем чистыми руками играть, то нам их хватит надолго. А с такими руками, как вчера играли, то за неделю истреплем, — промычал Ломоносов.
— А вы мойте руки перед едой, берегите свои желудки, — ответил ему Олег, поняв, что Василий рассказал им про его ложное везение.
Олег в этот день передал Косареву на листке выдуманные им рецепты кроличьего помёта и пошёл разжигать котёл, а мужики поднялись наверх готовить крышу. К десяти часам обещали привезти рубероид. Он зажёг форсунку под котлом и, взяв все новые карты, пошёл в гараж к знакомому трактористу. Тот отвёл его в мастерскую, где Олег, аккуратно раскупорил все колоды карт, нанёс на них незаметный крап, и аккуратно зажав каждую колоду в слесарных тисках, мелким напильником снял с них фаску. Так что все колоды были сточены на конус, но заметить, такую разницу несведущему человеку в карточных секретах практически было невозможно. Также аккуратно запечатав карты, он вернул их на старое место.
Вскоре привезли рубероид тридцать рулонов, и до обеда его весь наклеили на крыше.
Мужики слезли довольные, что, так быстро управились с работой и пошли к водопроводному крану тщательно мыть руки.
Олег копался около котла. Большим заступом он собирал мелкие куски битума, и закидывал его в ещё не остывшую смолу. Когда рабочее место было чисто, он бросил заступ и ловко накрыл котёл крышкой. Мимо него в одиночестве вытирая руки ветошью, проходил Косарев. Олег тут же окликнул его:
— Дядя Вась, а вы после обеда будете играть?
— Обязательно — работа на сегодня окончена, — улыбчиво буркнул тот.
— А мы с вами будем сегодня на одну руку играть? Расскажите мне, в чём принцип такой игры? — назойливо заглядывал Олег ему в глаза.
— Нет, сегодня каждый за себя играет. Нас народу мало. Это вот когда будет двенадцать человек, тогда мы с тобой сыграем. А денег у тебя много для игры? — поинтересовался он.
— На тяжелый мотоцикл с коляской хватит и на кроликов, — спокойно ответил Олег и безразлично отвернулся.
От такого известия Косарев забыл про свой радикулит, и как сайгак вбежал в бытовку. Олег не стал торопиться. Он подобрал валявшийся около битума заступ и поднёс его к бытовке. Этим заступом он подпёр открытую дверь и переступил порог. Разговоры сразу прекратились при его появлении. Но по лицам кровельщиков было видно, что они находятся в приподнятом настроении. Он взял полотенце с мылом и пошёл к кранику мыть руки. Давая, таким образом, мужикам возможность свободно обсудить подробно план его проигрыша. Вымыв руки, он, не торопясь, обошёл своё рабочее место и, наглядно встав перед открытой дверью, незаметно стал наблюдать за мужиками. Слышимости не было никакой, но он чувствовал интуитивно, что разговоры они в это время ведут про него и планируют, как бы быстрее добраться до своих потерянных денег. Это была их первостепенная задача.
Обедали они в бытовке с чистыми руками и открытой дверью. Олег свой скромный обед поглощал на улице и намеренно не шёл в бытовку, ждал, когда они его сами пригласят.
Его окрикнул Черных:
— Грачёв помоги написать заявление на отгул Митьке, а то у нас с грамотой полная хромота. Все писари сейчас работают у Возничего.
— Сейчас подойду, — безразлично махнул Олег рукой.
Он обошёл бытовку вокруг, затем зашёл в неё.
— Что ты всё ищешь там? — спросил Черных.
— Сто рублей, я отдельно отложил и завернул в газету, потом, где — то обронил, теперь найти не могу, — соврал Олег.
— После найдёшь, — съязвил Митька и протянул Олегу вырванный лист из тетради и авторучку. — Пиши на двадцать восьмое число, на послезавтра, это у нас пятница будет, — добавил он.
Дорогой напустил на себя непонимание и решил сыграть со звеньевым в другую игру, от которой он полагал у него появиться, немало насмешников.
Олег без всякого желания взял бумагу с авторучкой и скромно процитировал всей рабочей публике:
— Дело в том, что я тоже никогда заявлений на эту тему не составлял. Были от меня заявления оформление на работу и в баскетбольную школу — интернат, где учился целый год.
— А что, так мало проучился? — спросил Митька.
— Отчислили по причине низкого роста. Я за год должен был на восемь сантиметров подтянуться, а подрос только на сантиметр и меня, как бесперспективного вернули в образовательную школу.
— Ладно, хрен с ним пиши, примерно так, как ты писал в интернат, только пишешь на отгул.
— Но это проще простого, — сказал Олег.
Он быстро написал размашистое заявление.

Дорогому начальнику управления СУ — 3
Зотову В. С. от Лопатина Митьки.
Прыжок в высоту с места 15см.

ЗАЯВЛЕНИЕ.
Валентин, прости, за спешность, но понос меня совсем обуял. Я намедни объелся конской колбасы, и сейчас меня понесло как кобылу весной. Спасу никакого нет. Уважь ради бога. Срочно нужен отгул на пятницу, для ремонта «духового сопла». Буду тебе весьма признателен. Магарыч за твою отзывчивость, — за мной.
Прославленный кровельщик Центрального Черноземья, победитель социалистического соревнования, неоднократный ударник коммунистического труда.
Дата: август 1973 г.
Митька Лопатин.

— Готово, — сказал Олег, протягивая заявление Митьке.
Тот бережно принял из рук Олега лист и, полюбовавшись им, осветил каллиграфию всему звену:
— Смотрите лопухи, как красиво писать надо, — поднял он вверх заявление, — а мы на ликбез в своё время плюнули, в дремучесть ушли. Одним словом темнота!
Он взял авторучку и нарисовал большую звезду внизу бумаги. Олег от недоумения выпучил глаза:
— Ты чего мои труды портишь? — возмутился он, наблюдая за Митькой.
— Успокойся Грач, — хитро улыбнулся тот. — Зотов только эту подпись от меня признаёт. У нас у всех вместо подписей свои каракули. Один Косарев у нас умный. Ему дочка и заявление пишет и подписывается за него.
— Он бережно свернул заявление и положил в карман чистой рубашки.
— Опять не понял, — изумился Олег, — а в ведомости на зарплату, ты тоже звезду ставишь?
— Не забивай ты себе голову, — внёс ясность Кашин. — Подписи у нас хоть и корявые, но отработанные. Это Митька звезду всегда рисует в заявлении. Напоминает Зотову, что пора его выдвигать на Героя Социалистического Труда. А автограф он поставит над своей фамилией дома, чтобы ему никто не мешал.
— Я могу и здесь расписаться, — извлёк Митька заявление из рубашки.
Внимательно всматриваясь в лист бумаги, и с трудом найдя свою фамилию, он начеркал напротив два непонятных иероглифа и только после этого положил заявление на старое место.
— Ну что раздаём? — спросил Черныш.
— Поехали, — поддержали его все.
— На тебя Грачёв раздавать? — спросил Митька.
— Я лучше пока посмотрю, как у вас игра сложится, — отказался Олег.
— Нечего смотреть, играть, так играть? — недовольно буркнул Митька.
— Тогда раздавайте, — с неохотой согласился Олег.
Игра шла с переменным успехом. Олег дал выиграть Чернышу и Митьке, чем приподнял им дух победы. Через час Косарев и Кашин сидели уже без денег. Их деньги оказались, у двух бригадников. Олег оставался пока при своих деньгах. Митька и Черныш сидели, чрезмерно веселясь, что перед каждым образовалась куча выигранных денег. А Косарев и Кашин с понурыми лицами остались за бортом азартной и богатой деньгами игры.
Олег лукаво взглянул на этих бедолаг и невзначай напомнил им:
— Вы мужики сходите, поищите на нашей территории мои сто рублей? Найдёте, ваши будут. На них можно запросто отыграться и выиграть.
— Погодите никуда не ходите? — остановил их Митька, — вот вам тридцать рублей, возьмите десять бутылок вина и закуски. Я чувствую сегодня мой день, карта идёт карамельная, и ты Черныш отстегни, с выигрыша червонец.
Черныш двумя пальцами извлёк из кучи десять рублей и небрежно бросил их мужикам.
— Зря вы дядя Митя кидаетесь деньгами, когда игра не окончена, — со знанием дела сказал Олег, — я вчера в журнале "Наука и жизнь" смотрел немного про карты, узнал. Хотел вам принести ознакомится, но вспомнил, что у вас с буквами проблемы, и не стал брать. Так вот там написано, что пока игра не окончена, нельзя давать в долг и транжирить свою казну на другие нужды. Может Фортуна отвернуться от вас. Такое поверье ходит среди всех картёжников.
— Бабушкины сказки, — засмеялся Митька, — мы всегда одалживаем деньги в игре, и как ты балакаешь, так редко у нас бывает.
— А что там ещё в этом журнале про карты было прописано? — спросил Черныш.
— Фокусы разные и правила игры в двадцать одно очко, но я два раза перечитывал, так и не понял принцип этой игры. Знаю, что очки надо считать.
— Мы тебя научим, не кручинься, — сказал Митька. — В очко мы часто тоже играем.
Заметив, что Кашин и Косарев не спешат идти в магазин, Митька раздражённо на них рыкнул:
— А вы чего вылупились несчастные? Бегом в магазин!
Кровельщики взяли авоську, и вышли из бытовки. Купив в сельмаге целую авоську вина и много закуски, они через полчаса вернулись назад. В бытовке витали флюиды. К этому времени около Ломоносова лежало только три металлических рубля с изображением Ленина. Сам он сидел, сгорбившись над столом и беспрестанно скрипел зубами. Когда от него ушли и эти деньги, он грязно выругался на всю бытовку, и вышел из неё.
— Скрипел бы зубами меньше, глядишь, деньги целее были, — вслед бросил ему Черныш.
— Ты давай не подначивай, а то, не ровен час, мне под горячую руку попадёшь. Сам меня шакал обул, — бросил с улицы Ломоносов, и вернувшись назад в бытовку, ударил со всей злости кулаком по столу.
— Ты же шкура подыгрывал Грачу, чтобы жадность свою порадовать, — заорал он.
Его глаза сверкали красноватым отливом. Недобрый взгляд Ломоносова ничего хорошего для Черныша не предвещал. Было ясно, Митька начинает входить в фазу бешенства.
— Дмитрий, ты чего, я же не виноват, что мне карта идёт, — злорадствовал Черныш, — успокойся, засоси лучше вина и присаживайся к столу. В очко сейчас сыграем, я в долг тебе полторы сотни могу дать без всяких разговоров.
— Не надо мне твоих подачек. Ты чухонец сволочной все помарки мне отбил. На двух крупных сварах зарезал начисто. «Надо было этого Грача на перекрёстный ход брать», — уже более спокойно сказал он, и откупорил сразу пять бутылок вина, протянув первому бутылку вина Олегу.
— Нет, я этот червивый «коньяк» не пью, — отверг угощение Олег, — я пью благородное, дорогое вино, из крымского или венгерского ассортимента, что я вчера покупал себе.
— Дай денег Ваське? — сказал Митька, — он быстро управится.
Олег отсчитал мелочью Косареву четыре рубля, положил их на край стола. Потом стал дожидаться, когда мужики выпьют открытое в бутылках вино.
Черныш допил своё вино и, не вставая со скамейки, выбросил, пустую бутылку на улицу через открытую дверь.
— Ну, что, сгоняем в очко? — предложил он Олегу.
— Вы вначале научите, как очки считать? — попросил Олег, — я ведь только косвенно знаком с этой игрой.
— Считаешь очки, также, как и в свару, — учил Митька. — Главное, чтобы перебора не было. Двадцать два очка, — это уже перебор. Два туза — золотое очко. По ходу дела научишься.
Митька хоть и бычился на Черныша, но в долг у него всё-таки сто пятьдесят рублей взял и стал первым банкиром на очке. А Косарев в это время побежал в магазин за благородным вином Олегу. Когда он вернулся, Митька вновь сидел с копейками и пил следующую бутылку вина. У Черныша тоже денежная куча значительно ниже была. Банк в это время держал уже Олег.
— Хоть не отлучайся никуда ни на шаг, — сказал Косарев. — Не успеешь выйти за дверь, а у Митьки опять денег шиш да маленько осталось.
Митька не выдержал и ударил кулаком по столу, отчего вся оставшаяся мелочь покатилась по полу.
— Свинячьи потроха, ничего не могу понять, — брызгал он от злости слюной. — Карта будь — то заколдованная, вся Грачу идёт. Пойду, может, найду его оброненную сотню. Глядишь, прозрю и найду спасательную купюру?
— Грач птица весенняя, кормится на полях, грызунов отвергает, но наказывать их любит, — многозначительно заявил Олег.
Никто не понял его брошенной фразы. Все ждали финала игры. Косарев открыл Олегу бутылку и поставил перед ним:
— Давай я тебе деньги складывать буду в пачку? — услужливо предложил он Олегу.
— Не утруждай себя? Мне никакого труда не представит самому эту приятную операцию провести! Вот сейчас, только дядя Толя последнюю тридцатку мне проиграет, и я возрадуюсь.
У Черныша тряслись руки. На лбу выступили синеватые прожилки. Было видно, что надежды на выигрыш он все потерял.
— Открой мне Васька бутылочку? — обратился Черныш к Косареву, — проглочу на счастье. Как только пятнадцать рублей останется, так сразу завяжу с игрой. Впереди выходные на пиво и вино надо оставить.
Но Олег лишил его и выходного довольствия, отбив у него всё до копейки. Он сложил все выигранные деньги, в толстую пачку не пересчитывая. Примерно он знал, что выигрыш его составил около тысячи двести рублей. Положив деньги в карман брюк, он взял свою бутылку и вышел с ней на улицу сев около бытовки на стопу фибролита и начал с удовольствием пить вкусное вино.
«Больше эти колхозники никогда со мной не сядут играть, — размышлял он. — За два дня они мне проиграли почти три тысячи. На эти деньги я могу беспрепятственно себе купить кооперативную квартиру небольших квадратов. Но она мне в данный момент не нужна, а там жизнь покажет.
Мужики в это время обмывали свой проигрыш дешёвым вином и тихо, как им казалось, разговаривали. Но Олег не только видел, что творилось в бытовке, но и отчётливо слышал всё, о чём говорил каждый из них. Не думал он, что его мудрый уход из бытовки приведёт к серьёзным стычкам двух закадычных друзей.
— Я думаю, никакой он не комсомолец, а опытный шулер, прикинулся дурачком и раздевает нас потихонечку, — донёсся до Олега голос Черныша. — Я слышал про таких игроков.
— Ты что не видишь, молод он для шулера, — резюмировал Митька, — он поди и в армии, не служил. Ты посмотри на него, он совсем ещё ребёнок, просто он умный! Просчитывает все наши ходы и деньгами нас не давил, как ты меня падла срезал два раза, — зло фыркнул он на Черныша.
— Это кто падла, — возмутился Черныш, — не посмотрю, что ты кум бригадира, быстро врежу по гундосой харе.
— Это у кого гундосая харя? — взревел Митька и привстал со скамейки. — Ах ты, мешочник соломенный, — схватил он своего напарника за грудки.
В бытовке моментально возникла потасовка с элементами французской борьбы. Потом из дверного проёма вылетело тело Черныша и распласталось на мелких кусочках гравия и битума. Не успел он встать, как к нему подлетел Митька и ударил того в бок ногой.
Черныш взвыл на всю стройку. Хоть и потеряв равновесие, но на корячках проворно дополз до двери. Схватив в руки подпирающий дверь заступ, начал дубасить им Митьку по всем частям тела. Косарев с Модестом пытались вырвать у него это холодное оружие, но тот, махая заступом перед их лицами, не подпускал к себе миротворцев. Из окон школы высунулись отделочники и начали кричать на драчунов.
Остановился Черныш только тогда, когда увидал, что из головы Ломоносова фонтаном брызнула кровь. Он откинул заступ дальше от бытовки и, наклонившись над распластанным другом, на правах победителя гордо заявил:
— Сам курносая падла, ещё под салазки надумал мне бить. Хоть раз руку подымишь, окуну в котёл со смолой.
Митька, постанывая, и держась за бока, пошёл обмываться к крану. А Олег, удивлённый таким исходом игры, решил снять с себя маску комсомольца. Перед бригадой уже предстал поборник уголовного кодекса:
— Гражданин Черныш, ты же коммунист! Зачем на глазах большого коллектива строителей, ты пытался убить заслуженного человека, применив холодное оружие? Не считаясь с тем, что его доблестный портрет победителя социалистического соревнования висит на доске почёта нашего управления. К тому же он является твоим лучшим другом. Как ты посмел Дмитрия Лопатина лопатой избивать? Вон смотри, все бабы наши с автобуса из окон вывалились. Тебя же в тюрьму за это посадят, а коммунистам там туго живётся. Специальных тюрем у нас, в СССР пока для коммунистов не создали. Всё сталинское осталось.
— Иди на хрен пернатая порода, а то и тебе сейчас накостыляю, — пригрозил Черныш.
— На хрен, наверное, тебе придётся идти, а я пойду свидетелем к следователю. Если дядя Митя снимет побои сегодня и подаст на тебя в суд, то три года тебе по 206 части обеспечено. Это в лучшем случае, а в худшем, статья 103, попытка к убийству, а это уже срок огромный. А там тебе несладко придётся, колбаску с мясом не увидишь, даже когда тебе в посылках эти вкусняшки будут присылать. Блатные всё отберу. А самое мерзкое на зоне, — это моральное унижение и от блатных, и от надзирателей.
— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросил Черныш.
— А я в армии в Мурманской области заключённых охранял два года. Насмотрелся там всякого. Ты лучше иди, помирись с ним пока не поздно и прости ему долг. А то, не ровен час, у него нервы сдадут, жилка мужская лопнет, и он пойдёт с побоями к прокурору.
Слова Олега тут же возымели на Черныша положительное действие. Вина оставалось ещё много. Через десять минут Митька и Черныш в обнимку за столом, продолжали попойку и исполняли дуэтом песню «Ой ты рожь». К Олегу в это время подошла, отделочница Галина.
— Что они не поделили, опять за картами подрались? — спросила она.
Олег вопросительно взглянул на неё:
— Они, что часто дерутся по этому поводу?
— Вначале дураки ругаются, на чём свет стоит, — объяснила Галина. — А потом как психи дерутся.
— Выходит, я у них сегодня вызвал особую причину к драке. Я их оставил без копейки. Теперь им придётся до следующей получки впроголодь жить.
— Ничего себе? — обхватила она лицо руками и покачала головой. — Так им и надо крохоборам. Может, больше в карты играть не будут. А голод им не грозит, у них у каждого жены работают на мясокомбинате, всегда принесут шматок мяса с работы.
— Оттуда можно в большом количестве вынести парное мясо? — поинтересовался Олег, — думаю это не так просто сделать, через вахту.
— Там через проходную никто никогда не выносит. Они воруют другим методом. В конце смены прячут на территории свёртки, а мужья или сыновья после лезут через забор и забирают колбасу с мясом. А мы у них по бросовой цене покупаем мясопродукты, — доложила Галина. — Она посмотрела на часы и сказала.
— Пора идти умываться и переодеваться, скоро автобус придёт за нами.
В автобус бригада Черныша и Ломоносова затягивали за руки и за ноги волоком. Самостоятельно они передвигаться не могли. Все другие бригады на эту транспортировку не обращали внимание, для них это было не диво.

                Глава 7
               
       На следующее утро на центральном хозяйственном дворе управления, где обычно происходил оперативный развод строителей, Ломоносов с перевязанной головой и фиксированной рукой подал заявление начальнику управления. Тот не глядя, положил его в папку, устно дав согласие на отгул. В автобусе кроме Олега из кровельщиков никого не было.
«Наверное, с рубероидом приедут» — подумал он.
Но когда Олег подошёл к бытовке, то застал, там уже переодевших Косарева и Модеста. Олег не стал выражать своего удивления, по поводу их скорого прибытия на объект, а только спросил у Косарева:
— Я Мите Ломоносову на пятницу писал заявление на отгул, он ничего не перепутал?
— Нет, они с Чернышом поехали за рубероидом, — объяснил Косарев. — Мы завтра должны закончить крышу школы и на той неделе поедем на новый объект к основной бригаде. Вон тебе передали кулёк с мясом и колбасой. А ты сейчас начинай топить котёл, а мы с Модестом пойдём стяжку загрунтуем. Если получится, сегодня закончим, а завтра сачка всем звеном будем давить. Переезжать будем в понедельник
Не переодеваясь, Олег пошёл к котлу, но, порывшись в карманах, обнаружил, что у него кончились спички. Он вернулся назад, подходя к бытовке, услышал интересный диалог Косарева и Кашина:
— На месте Ломоносова и Черныша я бы Грачу мышьяку подложил в колбасу или мясо. Пускай зеленеет! — это был голос Косарева. — Может, прав был «судья», что этот комсомолец вовсе не комсомолец, а самый настоящий карточный шулер. Ты слышал, как он вчера рассказывал, что служил в тюрьме два года?
— Слышал, ну и что? — с безразличием ответил Модест, — я в пятидесятых годах сидел, так что я тоже карточный шулер? Что из этого, что он служил?
— Как что из этого? — раздался удивлённый голос Косарева. — Там у тюремщиков и научился играть. А перед нами сухарём прикинулся. Черныш хочет натравить на него своего сына и племянника. Ну, поколотят они его, а толку, что. Денег то нет. Вот если бы они отобрали у Грача деньги, другое дело.
— И вам отдали, — засмеялся Модест, — Василий, думать даже грешно про это. Не надо никого травить и бить. Вам самим эти козни боком вылезут. На что способен этот парень, нам неизвестно. Воткнёт напильник в бок и не прокашляется. Я вот сегодня утром завтракал и подумал, — пускай по мне он хоть кто будет, шулер или комсомолец. Но виноваты мы сами во всём. Втянули его в игру, теперь нечего пенять. И за рубероид он нас вовремя прижал. С этого месяца мы на хозрасчёте. Митька неверно нам сказал. Поэтому они с Чернышом сегодня и поехали в ПМК к своим знакомым за рубероидом. Мне лично Грачёв плохого ничего не сделал. Пускай работает. Вы просто смотрите на него, как на чужака вот и взъелись в парня. А он молодой, ему семью надо создавать и квартиру получать. Тем более у него из родни здесь совсем никого нет.
— Какой ты жалостный стал Модест. Смотри только не заплачь? — сказал Косарев, — я бы его, также отходил лопатой, как Черныш Митьку вчера, но сейчас повременю, пока здоровье себе не поправлю его рецептом.
— Что за рецепт? — поинтересовался Модест.
— Никому не расскажу. Сам вначале испробую, — покосился Косарев на дверь. — Поможет, будете у меня покупать это лекарство. Завтра после работы поеду к своим старикам за мёдом. Грач для себя тоже заказал трёх — литровую банку, вот я ему привезу, — и он показал Модесту большую дулю.
Олег давно распознал Косарева, этого с кулацкой прослойкой мужика и ему почему-то стало не приятно что он стал невольным свидетелем этого разговора. Считая всегда, что подслушивание, это удел шпионов и сплетников. Он больше не стал прислушиваться к трепотне двух кровельщиков и отошёл от двери, предполагая, что продолжение их разговора скоро обязательно проявиться на деле. Олег без этого диалога, хорошо изучил внутренний мир каждого мужика и знал, кто и чего стоит в бригаде. Он вернулся назад к котлу и оттуда крикнул кровельщикам, чтобы захватили спички. Олег согнулся перед окном котла и начал устанавливать форсунку на шамотные кирпичи, не показывая вид, что ему известно, о чём они вели их разговор в бытовке. Косарев протянул ему спички.
— Дядя Вася, посмотри, пожалуйста, в бак? — спросил ангельским голоском Олег, — солярки доливать или хватит той?
— Пока не надо, если, что после зальёшь, — сказал Косарев и держась за поясницу, полез на крышу школы.
Митька с Чернышом приехали через час. В кузове газона у них лежало сорок рулонов рубероида.
— Доволен? — спросил Митька у Грачёва.
— А мне всё равно, — равнодушно ответил Олег. — Так или иначе, школу вы всё равно бы сделали, как положено и без меня. Кураторы такие здания проверяют щепетильно, не смотря, что это деревня. А если бы не проверили, то я бы вас заложил точно за всю масть. Так, как вы есть мелкая шушера с огромным тупым и хищным нравом. Если перевести на русский язык; вы есть расхитители социалистической собственности! Забыли, как сами трепали про Сталинские времена, что за колоски в тюрьму сажали невинных людей.
— Комсомол, ты чего раззвонился, — закричал Черныш, — мы все сделали, как ты хотел. Теперь молчи в тряпочку. А если хочешь поговорить о морали строителя коммунизма, то в обед к нам приедет лекцию читать главный партиец нашей конторы, вот ты с ним и побалакай.
— Сам разговаривай со своим одночленом, — бросил ему Олег, — а мне за детей обидно. Мне просто в голову не лезет, как вы деревенские мужики можете обижать деревенских детей?
— Хватит тары-бары разводить, — крикнул Митька, — если битум готов, подавай наверх. Мы сейчас полезем на крышу. Пора кончать с ней.
В обед, автобус привёз парторга Михаила Ивановича Гладкова. Это был маленький мужичок, ростом меньше ста пятидесяти сантиметров, обутый в детские сандалии и белую рубашку которые носят пионеры по торжественным дням.
— Ему бы пионерский галстук нацепить и пилотку, совсем на пионера бы смахивал, — подумал Олег.
Лекцию парторг проводил в бытовке у отделочников, но вместо графина с водой перед ним лежал кулёк семечек, которые он ловко кидал в рот, а шелуху складывал на стол в кучку.
— Товарищи строители я к вам приехал, чтобы обсудить намечающий визит Леонида Ильича Брежнева в Индию. Как вы на это смотрите?
— Да не хай, катается, — закричали бабы, — нам, по хрену его поездки. Или ты думаешь, что мы можем запретить ему. Нашёл о чём с нами побеседовать. Лучше присядь к нашему столу, поешь окрошки, да молочка выпей и отправляйся к другим бригадам.
— Спасибо за угощение, но для меня молоко с квасом является взрывоопасным продуктом, — отказался он.
— Михаил Иванович, чему там взрываться, в тебе весу то, как в воздушном шарике, — смеялись женщины.
— Не забывайте, что шарики, хоть и лёгкие, но хлопать могут похлеще водородной бомбы, — вполне серьёзно сказал парторг, — а вам же всем, хочу посоветовать, что к международной политике, необходимо проявлять интерес. Политический кругозор нужно расширять, тогда вы будете интересными людьми. А интересным человеком быть на земле, это большое счастье! Надеюсь, все знают, что произошло в Чили. Пиночет привёл хунту к власти, убит Сальвадор Альенде. Большая масса людей страны арестована. А у нас жизнь сравнительно спокойная и благосостояние народа растёт. И смотрите, сколько лет мы обходимся без войны и это всё благодаря правильно выстроенной линии партии и личной заслуге дорогого Леонида Ильича Брежнева.
Михаил Иванович взял свой кулёк с семечками со стола, сел в автобус и уехал, не попрощавшись на другой объект проводить политинформацию. Кровельщики после обеда в школе закончили все работы, и что успели собрать из своих принадлежностей, уложили в металлическую будку и бытовку. В карты в этот день никто не играл.
Митька перед посадкой в автобус всем объявил:
— Косарев и Черныш завтра весь день занимаются перевозкой бытовки и инвентаря. А Грачев и Кашин с утра идут на хозяйственный двор, грузить рубероид и сколачивать для битума. С понедельника вся бригада будет трудиться на новом объекте в цехе обогащения горного комбината. Там работы месяца на два хватит. Возничий сказал, будем вводить новые технологии и материалы. Завтра работаем все до обеда, после обеда можно идти по домам. Отныне по деревенским объектам, долго не будем ездить и это радует. Заколебали они уже с этими сёлами, ни денег, ни удовольствия.
— Про деньги и удовольствия, дядя Митя, я бы на твоём месте помолчал, — подковырнул Олег, — каждый день винцо кушал. На картах бабки имел, а вчера мы все удовольствие получили, когда тебя Черныш лопатой приголубил. Да ты и сам думаю, кайф получил после заступа ошеломительный. У тебя глаза сразу посоловели. Сам посуди, где бы мы смогли такого посмотреть? Даже в кино подобные турниры не показывают. Там в основном на мечах дерутся.
— Не продавливай мне вены комсомол? — засопел недовольно Митька, — а то я тебе тоже могу кайф устроить. Заступ под бытовкой лежит.
— Посмотреть бы, как же это у тебя интересно получится с одной рукой и перевязанной головой? — спросил, усмехаясь, Олег. — Я думаю, что эту лопату вырву у тебя и пройдусь по твоему жбану второй раз. И ты у меня после этой воспитательной процедуры взмоешь на купол местной церкви и закукарекаешь на всю Курскую Магнитную Аномалию. Не забывай, что я начал, твоим мясом и колбасой питаться. И бугорки у меня на руках крепкие выросли. Сила у меня сейчас убойная, с одного удара твое тело земле предам.
Лопатин, бросил на Олега недобрый взгляд. Смачно выругался и зашёл в автобус.
— Ты скоро договоришься у нас Олег Кошевой, — со злобой протянул Черныш и пошёл вслед за Митькой.
Олег не стал закусываться с Чернышом, только улыбнулся в ответ и достал из-за пояса спрятанную бутылку десертного вина. Выпив половину, он затем передал бутылку Модесту.
Тот с благодарностью взял вино из рук Олега и допивал его уже в автобусе.
Остальные кровельщики смотрели на Модеста и глотали завистливую слюну.

                Глава 8               
               
         В пятницу к восьми утра Олег пришёл на хозяйственный участок в мастерскую плотника и начал на коленях топором рубить из досок планки для щёток. Модест появился через полчаса. На лице у него была непонятная улыбка. Он поздоровался за руку с Олегом, важно посмотрел ему в глаза и прыснул от смеха:
— Ты, чего дядя Миша зайчика с утра поймал? — спросил Олег.
— Поймал, но не зайчика, а хорошего хохотуна, — ответил он. — Я на рабочим разводе сейчас был. Заявление Василия относил. Вчера вечером он ко мне прибежал, как в задницу ужаленный, передал бумагу на недельный отгул. Ему коров надо ехать пасти в деревню. У них пастуха нет, так они по очереди стадо пасут. Вот он у меня и попросил, чтобы я его заявление отнёс нашему начальнику управления. Я Зотову отдаю бумагу, а он начал зачитывает заявление Ломоносова при всех, которое ты написал ему. Там попадали все со смеху. Черныш на тебя бочку покатил, говорит, что это издевательский фортель нового комсомольца. Тут то и выяснилось какой ты патриот ВЛКСМ. Оказывается, ты никакой не комсомолец и не приезжий, а наш местный городской разбойник. Отсидел в колонии шесть лет за спекуляцию иконами.
Олег хладнокровно выслушал Модеста и, вонзив топор в доску, выпрямился во весь рост:
— Подумаешь новость, какая. Да я знал, что это всё скоро откроется. Поэтому приготовился входить в свой натуральный человеческий образ.
Модест с восхищением посмотрел в глаза Олега:
— Я сразу догадался, что ты не простой парень. Так везти постоянно в картах неопытному игроку никак не может, уж я-то это хорошо знаю. Первый день, я вначале поверил, в ту байку, что новичкам всегда везёт. А когда на второй день слил все бабки тебе, мне просто любопытно было, как ты их дерёшь. Теперь «комсомол» держи удар. Они тебе этого не простят. Будут выживать всячески из бригады, правдами и неправдами. Ты для них ты чужак и не просто чужак, а грамотный. Вся бригада здесь создана из ближайших деревень из Глазовой или Сабурова. Они все между собой или соседи или кумовья. Один я случайный человек из другой области, и к ним никакого отношения не имею.
— А откуда ты приехал? — спросил Олег.
— Я приехал сюда с Украины, когда мне было десять лет. Шёл третий год войны. Отца направили сюда работать лесником во Владимирское лесничество. Так вот и остались здесь. Назад на Украину смысла ехать не было. Жили на заимке в лесу, а в пятьдесят втором году к отцу приехал на неделю погостить старый друг. Меня в то время в армию должны были призвать. Но приехали люди в кожаных пальто, забрали всю семью вместе с гостем. Мать с отцом сгинули в неизвестность, а я отсидел полтора года в Тобольске и после смерти Сталина меня освободили.
— А что вменили тебе и твоим родителям? — спросил Олег.
— Мне десять лет неволи дали в пособничестве врагу народа, и родителям столько же отмерили, только с добавкой, (без права переписки). А, что это такое (без права переписки), ты должен знать. Когда желтоперый следователь вёл моё дело, он там такого ужаса нацарапал, что мы и оружие на заимке прятали и листовки печатали. Я же так ни писать, ни читать не научился, и мать малограмотная у меня была. А отцу некогда было со мной заниматься. Вот я крестик и поставил себе под протоколом. Хорошо вовремя разобрались со мной. После освобождения я назад вернулся, но заимка наша была отдана другим хозяевам. К счастью, новые хозяева заимки оказались порядочными людьми. Выгонять меня не стали, а поселили во времянке. А через полгода я их дочь сосватал у её родителей, себе в жёны. Мы оказались равноценной парой, она тоже была не совсем грамотной. Когда здесь стройку грандиозную организовали я, не раздумывая махнул сюда. Поначалу плотником работал, а потом перешёл в кровельщики. Платят здесь больше. — Кашин немного задумался, и посмотрев на внимательно слушающего Грачёва, сказал:
— Тебе Олег могу дать дельный совет: с кровельщиками ты можешь сработаться только в двух случаях. В первом случае, выполнять все их команды и не играть в карты. А во втором случае: если тебя назначат бригадиром.
— Каким это образом? — изумился Олег.
— У Возничего век недолог, — продолжил Модест, — он не совсем здоров. У бригадира, почки больны, как, впрочем, и у Митьки. Но у бригадира в придачу давление дюже скачет — постоянно болеет.
— Да ты что дядя Модест? — удивился Олег, — я пока в этой кровле не в зуб ногой, да и командовать дубами приятного мало.
— А что такого, у тебя бы всё получилось. Ты смотри, как ты настоял на четырёхслойной крыше, они сразу забоялись. Всё достали, и возникать не стали. Мне понравилось, как ты их укротил. А мяса у них больше не бери. А из рук Василия в особенности — даже конфетки не смей брать. Мяса то у него нет. Запомни, это хитрый и подлый лис. Он перед тобой будет заискивать, а из угла гадить. У него и жена такая — же стерва. Мы с ним в одном подъезде живём, но я стараюсь дома отдыхать от него, обхожу его стороной. Он мне на работе надоедает. Да ещё, как назло, сараи у нас рядом. Провонял и мой сарай кроличьим помётом. А мясо прими только от меня. Давай я тебе свою долю принесу и всё. Я тебе три килограмма должен и три палки колбасы.
— Спасибо дядя Модест за совет, но колбаса не главное сейчас. У меня к тебе сей минуту всплыл один вопрос. Только честно ответь на него? — хитровато прищурил глаза Олег.
— Валяй свой вопрос.
— Сколько ты денег проиграл за два дня в карты?
— Пятьсот сорок рублей. А что?
— Да ничего, — просто я уважаю нормальных людей. Я обратил на тебя внимание, что из всей смоляной компании за время моей работы, один ты не проявлял неприязни ко мне. А твоего соседа Косарева я сразу выкупил. Если у человека от жадности расширяются глаза, то для меня это свежая уха. Я знаю, что этот игрок уже тиной пропах. И в принципе из него лепить что угодно можно. Хороший катала, он не только карты может виртуозно тасовать, но первым делом должен быть прекрасным психологом. А с колодой карт может научиться обращаться каждый, но эти трюки сойдут для игры с вашей бригадой, а вот с профессиональными игроками, такие фокусы не всегда проходят. Здесь нужно обладать хладнокровием, умом и психологией. Если, я раскусил, чем дышит мой партнёр, то можно считать, что игру я наполовину сделал. Всё остальное будет зависеть от меня. Я поведу соперника, куда захочу и обязательно обыграю его.
— А мне ты не можешь объяснить несколько простых трюков? — попросил Кашин, — чтобы иногда своих смоляных коллег обыгрывать?
Олег достал из кармана пачку денег, отсчитал пятьсот сорок рублей и протянул их Кашину.
— Вот возьми, свой проигрыш, — а то, что мне передали мои учителя, этого извини, я никому не имею права открыть. Но те трюки, что я сам разработал, я тебе покажу. Этого будет достаточно для того, чтобы шкурить ваших бобров.
— Ты, что это серьёзно мне деньги возвращаешь? — растерялся Кашин.
— Ну а почему бы нет?
— Вот это ты мне удружил, — обрадовался Модест, — большое спасибо тебе за это! Я хоть долг Митьке отдам, да деньги в загашник назад положу. Копил на новый телевизор и все жахнул за пару дней.
— Значит, лучше смотри новый телевизор, а в карты, как вы играете безрассудно. Лучше совсем не играть, — дал дельный совет Олег Кашину.
— У тебя было желание их жигануть и у меня тоже оно есть, поэтому обучишь меня своим маленьким хитростям. У нас ведь как непогода, или отсутствие материала, обязательно на столе появляются карты. А что делать?
Они долго сидели и сбивали щётки для битума, а машины с объекта всё не было. Перед обедом к ним заглянула маленькая пухлая кладовщица со знаменитой фамилией Репина подошла к Олегу и спросила:
— Это ты приказный дьяк, выходит в бригаде Возничего? Ну и натворил ты дел со своим делопроизводством, уморил всё управление. Хотя нашему Зотову это понравилось. Ты же его дорогим там назвал. Михаил Иванович наш парторг, правда, недовольным остался. Сказал, что дорогой у нас только Леонид Ильич Брежнев.
— Дорогим, не я, а Ломоносов его назвал, хотя это в корне неправильно. Глупый ваш начальник. Нельзя таким вещам огласку давать. Он мало чем отличается от Ломоносова. Я бы такого человека, в жизни не назначил на руководящую должность.
— Всё правильно Зотов наш глупый, а ты значит дорогой?
— Наверное, так, — спокойно ответил Олег.
— А если так, то можете идти домой, — обрадовала она Олега с Модестом. — Машины сегодня не будет. Обломалась она на стройке, трактор пошёл туда буксировать её. Когда вернуться неизвестно.
Олег попрощался с напарником и ушёл домой. Дома плотно пообедав, он взял с собой пустой рюкзак и пошёл на работу в ателье к своему другу детства Цветку. Вытянув друга из помещения на улицу, Дорогой ему сказал:
— Кончай работу, пошли лучше квасу выпьем?
— Квасу я согласен выпить, но работу кончать рано. У меня ещё два вызова.
— Ты на мотоцикле сегодня? — поинтересовался Олег.
— Вон видишь, «Ява» стоит? — показал Цветок, на новый минский мотоцикл.
— Короче Паха дело есть выгодное и мясное. Надо до трёх часов управиться. Сгоняем с тобой до мясокомбината. Там мясо и колбасу бесплатно будут раздавать. Праздник сегодня большой, мясо — колбасным спасом называется.
— Пургу не гони мне Дорогой? Существует спас медовый и яблочный, — не верил ни одному его слову Цветок.
— Я сегодня листок численника оторвал, а там написано на обратной стороне, что каждый христианин должен в этот день употребить в своё чрево, не меньше одного килограмма мяса и литра хорошего красного вина. И праздник этот учрежден был давно, но о нём запрещалось во всеуслышание говорить народу, чтобы не спровоцировать мясные бунты. А сейчас, мяса много, поэтому смело можно праздновать его.
— Может быть? — задумался над нелепым высказыванием Олега Цветок, — помнишь, как раньше в школе, если ты принёс яичко крашеное, значит, ты в бога веришь. Пасху запрещали праздновать.
Мясокомбинат находился в трёх километрах от города в посёлке Топольки. Рядом около возведённого из красного кирпича строения, похожего на средневековый замок, не примыкает никаких других сооружений. Этот «замок» был окольцован вокруг густыми лесными посадками, от которых разветвлялось несколько дорог, убегающих в город, и другие поселения. Вот и вся география одного из пунктов посёлка Топольки. Одним словом, это был не божий храм, а сытый объект. Так, как для хищения мясопродуктов, это комбинат был возведён очень удачно.
В три часа друзья подъехали к забору мясокомбината.
— Глуши мотор, — сказал Олег Цветку, а сам в это время припал к дырке забора.
— Что ты там смотришь? — спросил Цветок.
— Сейчас всё поймёшь, только не мешай мне, — оборвал его Олег.
— Так, так, — перебегал он от дырки к другой дырке.
Потом посмотрел на часы и, передав Цветку рюкзак, сказал:
— Я сейчас полезу за этот забор, а ты будешь ловить свёртки и укладывать в рюкзак.
— Понял я твой мясной спас. Потом мы даем газу и летим отсюда сломя голову, чтобы нас не засекли ушлые мясники, — догадался Цветок.
— Не мясники, а носильщики мяса с толстой прослойкой жира, — ответил Олег. — Я пока в дырку смотрел, ни одной бабы худой не видал. — Теперь держи друг от меня с той стороны «МОС», — мясной опознавательный свёрток, — сказал Олег и перемахнул ловко через забор.
Разворошив ворох шкур крупнорогатого скота, он извлёк оттуда два увесистых свёртка и побежал быстро к забору. Третий свёрток он взял из пустого ящика, который был прикрыт грязной тряпкой и два последних забрал в обломках шифера.
Цветок к этому времени набил полный рюкзак мясных деликатесов. На последние МОС места не хватило. Их пришлось бросить в лог и прикрыть ветками деревьев, затем приехать на это место повторно.
— Видишь сколько мяса и колбасы здесь, — сказал Олег Цветку, уже дома.
— Да, поистине не зря ты кличку в колонии получил Дорогой. Тут мяса и колбасы рублей на сто будет. Считай моя месячная зарплата, — восхищённо смотрел на разложенное, на столе богатое пищевое изобилие Цветок.
В кухню вошла мать Олега:
— Откуда такое изобилие? — опешила она.
— Тут половина Пашкина доля, — ответил ей Олег, — остальное мясо на мою свадьбу прикупили у барыг. А сейчас мы к приходу Регины у нас в саду приготовим сочный шашлык.
— Сынок это мясо дорого стоит, тут одно филе и колбаса по пять и семь рублей. Где ты такие деньги достал? И это не первый день уже. Ты меня волнуешь, — запричитала мать.
— Мам не тревожься ни о чём? Все приобретено законным путём. Закончили в селе школу деткам, и нас местная власть премировала дешёвыми мясопродуктами, — соврал Олег.
— Смотри сын, чтобы недоразумений по этому поводу не было, — предостерегла его мать.
— Я тебе сказал, не беспокойся значит, верь мне и жизни радуйся, — повысил голос на мать Олег.
К приходу Регины из кирпичей они соорудили мангал в саду и начали жарить мясо. Мясной спас с вином у них получился на славу. Позже на запах подошёл Мартын, живший за забором.
— Откуда такая роскошь? — спросил Мартын.
— Я тебе поведаю, где мы с Цветком раздобыли свинину и говядину, но имей в виду, если пойдёшь по моему следу, то будь предельно внимательным. Главное часто этой лазейкой не увлекаться. Жадность может сгубить.
Он до мельчайших подробностей рассказал, как, ошкурил всю бригаду на картах и без утайки сообщил, как добывал мясо с Цветком.
— Ура! — обрадовался он. — Наконец то бригада овцебыков наказана, а добычу мяса надо поставить на поток, — предложил Мартын.
— Я согласен, и всё давно обдумал. Считаю, что больше нет надобности лазить через забор, а заделать корочки работников ОБХСС, и встречать у забора барыг и хищников. Ведь по сути дела мы преступники, так, как это мясо несём с территории комбината. А за забором мы уже не жулики, а экспроприаторы, или борцы с расхитителями социалистической совести. С корочками мы будем иметь и деньги, и мясо. И таким образом мы через некоторое время уничтожим всех жуликов, кто пользуется такой схемой. Потом сделаем паузу, притупим их бдительность и начнём по второму кругу строгать мясников. К тому же, я знаю на кого нужно прицел настроить.
Разобрав тщательно всю модель пополнения своего бюджета, они разошлись по домам. В саду остались только Олег и Регина:
— Олег, я не пойму, — сказала Регина, — зачем тебе это надо связываться с мясокомбинатом? — спросила она.
— Понимаешь Регина я по натуре игрок и мне необходимо наказать тех людей, которые способны на дикое преступление. Им лишний раз доказать, что они быдло и твари для меня сейчас является задачей номер один. И с этой задачей я должен ударно справиться. В основном я сейчас нацелен на одного Косарева, хотя он никакого отношения к мясокомбинату не имеет, поэтому наказание ему последует по другому проекту. Это такая гнида, уму непостижимо. Как только таких приматов земля носит?
В ответ Регина покачала молча головой, но уму — разуму учить его больше не стала. За время их знакомств она хорошо изучила Олега и понимала, если ему будешь говорить одно, он всё равно будет делать по — своему. Она убрала остатки пиршества в корзинку, и они пошли в дом.

                Глава 9               
               
        После выходных Олег впервые вышел на строящийся горный — обогатительный комбинат. Это была международная комсомольская стройка. От ритма заданной работы, там всё кипело и бурлило. Строительные башенные краны, похожие на жирафов, ни на минуту не останавливали свою динамичную работу. Праздно шатающихся людей было незаметно. Все здесь крутились и все были заняты своей работой. Столько рабочего люду и техники Олегу ещё не приходилось видеть за свою жизнь. Контингент бригады Олегу не понравился, все они были чем — то схожи с Митькой и Чернышом. Своеобразная речь выдавала в них закоренелых деревенских прижимистых мужиков.
Бригадир Возничий Николай Петрович, — заметно отличался от своих угловатых и безграмотных рабочих. Он выглядел рассудительным и грамотным человеком. Внешне он Олегу чем — то напоминал покойного отца, которого знал только по фотографии. Такой же чуб на голове и ясные глаза. Небольшая приятная улыбка совсем не сходила с его лица. Этот человек был без бахвальства и гонора несмотря на то, что имел множество солидных правительственных наград.
— Олег, ты сейчас садись в машину с Модестом, — сказал Возничий, — и поезжайте за рубероидом, а мы сегодня будем швы заделывать и производить грунтовку. А за то, что ты моему куму написал хулиганское заявление, держи краба, — и он протянул Олегу свою сильную мозолистую руку.
— Как он просил, так я и написал, — сказал Олег.
— Да нормально всё Олег. Ты насчёт этого не переживай? Я им давно уже ничего не пишу. У них дети есть, которые и читать и писать умеют, а Митька пожинает плоды своей лени. У него детей нет. То — есть большими заботами в жизни не был обременён. Я его сколько раз уговаривал пойти в школу рабочей молодёжи, но ему было дороже лото и домино, чем знания.
Возничий посмотрел на часы:
— Сегодня его, что — то нет, запаздывает, или больничный лист взял?
— Морду надо этому Грачу набить, — сказал подошедший Черныш, — он специально состряпал Ломоносову такое заявление.
— Ты побереги лучше свою морду, — оборвал Возничий Черныша, — и я, чтобы впредь больше не слышал подобных слов у себя в бригаде. А с тобой, — сельским законником и Ломоносовым, по четвергу я ещё разбираться буду. Вы оба есть позор всей бригады!
Черныш недовольно, что — то себе под нос пробурчал и отошёл в сторону. В этот день на хозяйственном дворе Олег с Модестом загрузили три машины рубероида. После последней загрузки они вернулись с этой машиной на объект. Кровельщики в это время вместе с бригадиром играли на крыше в свару. Митька тоже сидел в кругу и недобро взирал на своего писаря. Олег заметил, что в бригаде отсутствует Василий.
— Садись комсомол, покажи класс игры, — прогнусавил Митька.
— Да у вас комплект двенадцать человек. Если кто проиграется, я сяду, — ответил Олег.
— Я тебе уступлю своё место, пока раствора нет, — привстал Ломоносов.
— Спасибо я с великой радостью присоединюсь к вашей компании, — заменил Олег Митьку и присел на его место.
Позже он выбил из игры своего соседа справа, которого звали все Иглой. Вместо него сел играть Модест и при помощи виртуозных пальчиков Олега, он выиграл шестьдесят рублей. Сам он не стал пугать кровельщиков крупным выигрышем, дошёл до тридцати рублей и остановился. Возничий имел девять рублей выигрышных денег. Остальных кровельщиков Олег оставил в пролёте.
— Сволочь, — заключил Ломоносов, — как пить дать, сволочь! Я за ним наблюдал всё время. Он ничего не показал, а все наши деньги у него оказались.
— Почему у него? — спросил бригадир, — мне кажется, больше всех выиграл Модест, и я на литр водки выиграл тоже.
— Дурит он падла нас всех, как последних лохов, — ходил и гнусавил по крыше Ломоносов.
— Дядя Митя ты хоть меня намного и старше, но выбирай слова, а то ведь я терплю твои оскорбления до поры до времени. Не ровен час, что я и спрошу строго с тебя за необдуманные слова. Поэтому на будущее всё-таки постарайся быть со мной вежливым. Мне кажется, я тебя уже предупреждал об этом неоднократно.
Ломоносов попытался открыть рот, но бригадир подошёл к нему и, посмотрел строго в глаза:
— Ты хочешь разбора обстоятельств Митя? — спросил он. — Давай! Я не посмотрю, что ты мой кум. Поставлю всё ваше звено вместе с тобой к стене позора.
Митька недовольно засопел и отошёл к краю крыши.
После такого жеста бригадира, никто из кровельщиков не посмел ни одного слова сказать Олегу. Но с этого дня он занимался только растопкой котла и подавал краном битум на крышу.
Через три дня Возничий подошёл утром к Олегу и сказал:
— Всё хватит тебе истопником работать. Ты так в полной мере не освоишь профессию. Будем чередовать истопников, как делали всегда, а значит, установим очередь. А ты с сегодняшнего дня подымайся на крышу и дерзай, — постигай науку профессии. В скором будущем тебе придётся заменить меня.
Косарев появился в бригаде через неделю с хорошим настроением и большим ведром пурпурного ранета, высыпав его на стол в бытовом вагончике.
— Покушайте мужики лично моей скороспелой, не мичуринской породы яблоки? — сказал он гордо.
Олегу он отдельно сунул большое яблоко.
— Оцени дружище, — собственноручно прививал. — Тебе специально отобрал за твой рецепт. Мы с отцом и братом уже неделю лечимся по твоему рецепту. Спасибо тебе за это! Результат колоссальный у всех. Я теперь по ночам и в туалет не бегаю, как раньше и поясница перестала болеть.
Он открыл клетчатую сумку, где были закручены жестяными крышами десять полулитровых банок с мёдом и кроличьим помётом.
— Вот это богатство я сейчас за милую душу продам нашим мужикам по тридцатке.
Олег яблоко есть не стал, а положил его в свою сумку, и загадочно посмотрев на Косарева, спросил:
— А не продешевишь ты дядя Вася с такой низкой ценой? Гони по полтиннику, не прогадаешь. Только бригадиру не предлагай, пока сам здоровым не станешь. Вдруг ему твоё снадобье не подойдёт?
— С Колей мы вместе росли, он почитай, что брат мне. Я ему продавать не буду. Позже подарю ему пару банок, как сам вылечусь и ума наберусь.
И у Косарева торг получился удачный, несколько банок он продал в своей бригаде. Правда деньги не все сразу отдали, но всё равно настроение у Косарева было отменное. Только один Митька у него купил две банки. И по одной взяли Шаталов и Горохов, а шесть остальных забрала бригада болгарских кровельщиков, которая работала с ними на одной крыше.
Деньги, которые он выручил от продажи «кроличьего мёда» в обеденный перерыв все спустит на картах. Они прочно осядут в кармане Олега.
Косарев от злости начал бить себя ладонью по голове.
— Долбан я бестолковый, зачем полез на двух тузах? Глядишь, и деньги бы были целы.
— Нет, земляк, если сел в картёжный круг будь готов к любому исходу, и воспринимать выигрыш и проигрыш нужно как должное, — мудро произнёс Возничий. — А сейчас пора на низ, — взглянул он на часы, — конец рабочего дня.
Олег внизу умылся и переоделся. Достал из сумки яблоко, которое ему дал Косарев. Надкусив, его он увидал, что мякоть яблока имеет местами коричневый цвет.
— На, смотри, чем ты меня угостил? — положил он перед Косаревым надкушенное яблоко.
— Возможно, испорченное яблоко попалось, — спокойно сказал Косарев, — возьми на столе другое. Яблок много, неделю будем есть.
Олег не притронулся к другим плодам, а надкушенное яблоко выкинул в ведро с мусором.

                Глава 10               
               
         Когда Олег принёс в бригаду пять литров самогону за свою свадьбу, в бытовку толпой нагрянули болгарские кровельщики. Они довольно-таки все прилично изъяснялись на русском языке. Особенно удачно и чётко иностранные специалисты владели русским матом. Они с претензиями накинулись на Василия, обвинив его, что в мёде вместо ценного ингредиента плавает помёт кролика.
Выставив на стол купленные у него банки, они потребовали возвратить деньги.
— Да эти кроличьи шарики. Но именно они мёду придают исцеляющий волшебный эффект. Не верите мне, спросите вон у него, — показал Василий на автора рецепта.
Олег, не ожидавший такого поворота дела, наигранно возмутился:
— А что ты на меня стрелки переводишь? Я же тебе рассказывал про особую породу кроликов. А в твоём мёде самое натуральное говно, которое внутрь употреблять может и невредно, но наверняка невкусно. Хотя оно плавает в банке красиво, сойдёт за настольный сувенир в квартиру Ломоносову.
Василий от такой Анти — рекламной речи, открыл рот. Жадно, чуть не задыхаясь, глотнул воздух и вперил свои глупые глаза на Олега:
— Это, что выходит я и все мои родственники ели сладко — ядрёное говно?
Бытовка задрожала от неудержимого смеха.
Когда смех затих Олег, улыбаясь, ответил:
— Об этом ты меня мог бы и не спрашивать. Сам должен понимать, что это натуральный продукт! А ценный он или бесценный, как не крути, всё равно говно! А за теми особыми кроликами — нужно ехать в Сумскую область.
— Ах ты, злодей такой, я по твоему рецепту половина фляги мёда испортил, куда мне его теперь девать? — кричал на всю бытовку Косарев.
Митька, сжавшись в углу, молча сопел и ни на кого не смотрел.
— А мы с Костей Шумовым его и домой не уносили, вон на окошке стоит твой мёд, — сказал Горохов, — заберёшь его назад, а деньги вернёшь.
— Зараза, сволочь никудышная. Ввел меня в такие расходы, — не унимался Косарев.
— Хватит глотку рвать? — одернул его бригадир. — Я собственными ушами слышал, как ты Грачёву рассказывал, что тебе помог этот необычайный нектар. Вот и продолжай его кушать.
Вся бытовка вновь наполнилась оглушительным хохотом.
— Ты есть плут, — показывали пальцем у виска болгары, — в получку верни нам рублики?
— Идите на хрен турки паршивые, я покажу вам сейчас такую плут, — психовал Косарев.
Болгары ушли, а Василий, не унимался от негодования. Злился он на весь белый свет. Всем припомнил старые обиды. Горохову за зажиленный три года назад набор стамесок. Модесту за верёвку, которую ему принёс крановщик на работу для дома. Верёвка была не убрана, а лежала на общем столе, вот Модест из неё и соорудил себе кудрявую щётку под смолу. А на Олега обрушил самый большой шквал грубого деревенского сленга.
В другой ситуации Дорогой среагировал бы жёстко на эти оскорбления, но в этот раз не мог, его сознание было выше эмоций. Его яркий протест против жизненного уродства, дал такой результат, о котором он совсем не думал. Его давил внутренний смех. Он с большим трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, и поэтому он вновь взялся поучать Косарева, как правильно делается целебное кушанье:
— Сам виноват липовый провизор, — слегка улыбнулся он. — Я же ясно тебе писал на бумаге, кроличьи катышки пропустить через кофемолку или жернова. А ты этот душистый фундук в банки раскидал и мёдом залил. Поэтому у тебя сомнительное снадобье получилось. А придерживался бы моего совета, то с сегодняшнего дня имел почётный статус народного целителя. К тебе бы народ как в мавзолей валил за этим лекарством.
У Василия задёргались губы, от обиды и злости, что он дал маху, нарушив правильный метод изготовления своего «яства». Зубы его заскрежетали, и он забубнил:
— Я сейчас дрын хороший возьму и покажу тебе и Ленина, и мавзолей, и народного целителя.
— Тебе сказали, помолчи, — не выдержал бригадир. — У тебя на роду написано век в говне купаться и питаться им. Или забыл, как тебя пацаном обмывали всей деревней в речке, когда ты по горло в навозную жижу угодил.
Косарев моментально прикусил язык. В бригаде об этом происшествии знали все. И при случае, каждый считал своим долгом напомнить ему об этом.
— Сегодня котёл разжигать не будем, — заявил всей бригаде Возничий. — Я заказал тридцать кубов асфальта, будем его укладывать на фибролит. А на той неделе утеплитель будет из минеральной плиты, что это такое мне пока не известно, — честно признался бригадир. — Поработаем, увидим. Я же сейчас уйду на весь день в прорабский участок заниматься нарядами. Вы тут, без меня управляйтесь. Самогону много не пить, — наказал Возничий.
Но кровельщики ослушались своего бригадира. Не успел он за собой закрыть дверь, как они начали самогон разливать в стаканы. До обеда они приняли пять машин асфальта, после обеда уже изрядно пьяный Черныш на крыше спросил ехидно у Олега:
— Грачёв говорят, у тебя жена еврейка?
— Почему еврейка, у неё имя просто необычное, а фамилия у неё самое русское Синичкина.
— О, птичья порода образовалась в нашем городе, грач и синица. Будете теперь стряпать птенцов — стервятников, — припудрив хамской лингвистической формой свои слова, изобразив при этом безобразную улыбку.
Больше пьяный кровельщик не успел сказать ни слова, только взмахнул руками и рухнул голым телом на кучу горячего асфальта. Олег, прямым ударом в челюсть отправил его в нокдаун. Черныш, не соображая, что с ним произошло, вскочил быстро и попытался оказать сопротивление Олегу. Но второй удар вновь послал его на асфальт.
Косарев и Митька, вытащили его за ноги с кучи. Он, распластав руки, лежал без движения и угрозы уже никакой не представлял для Олега. Но его спасатели набросились с матом на обидчика Черныша. Другие члены бригады стояли и смотрели на драку. Вмешиваться никто не стал.
Олег технично управился с Косаревым и Митькой. Ударом ноги в пах он вывел из строя вначале Василия. Затем одним движением руки сорвал майку с Ломоносова, и по пути порвал ему ухо и разбил нос. Митька весь в крови с раздвинутыми руками, стоял с голым торсом и смотрел на бригаду, будто прося у неё помощи. Но увидав, что никто и шагу не сделал, подобрал с крыши изорванную майку и стал прикладывать её то к разбитому носу, то к рваному уху. К нему подошёл один Модест и протянул канистру с питьевой водой. Затем укоризненно посмотрел на своего звеньевого, успевшего за короткий срок дважды отхватить «физические поправки» к своему поведению.
Без смеха на Митьку нельзя было смотреть, но Модест сдержался. Но не удержался, чтобы не отпустить в его адрес остроумную реплику:
— Ну, вот Митя опять паспорт придётся менять, был Ломоносов, теперь ты Ухо рваное.
Ломоносов зло посмотрел на Модеста, и в гневе запустил канистру с водой в сторону, лежащего пластом Черныша. Кровь из Митиного носа хлестала, как из родника и лилась ему в рот и на грудь. Модест скривил лицо и сказал ему:
— Ляг на спину, кровь утихнет.
А Дорогой после драки спустился с крыши, переоделся и уехал рейсовым автобусом домой.

                Глава 11               
               
       Утром у него возникло желание сходить в отдел кадров и подать заявление на расчёт по собственному желанию. Но, придя на площадку к автобусу, понял, что этим он только покажет слабость своего характера. К тому же о происшедшей драки на крыше все молчали. Но когда заказные автобусы подъехали на промышленную площадку строящегося обогатительного комбината, всех рабочих и ИТР пригласили в мобильный, сбитый из досок, красный уголок.
— Ему надо без суда и следствия дать три года, — орал Митька, — он мне сопатку разбил и ухо оторвал. Черныш всю спину на асфальте сжёг, а Косарев хромает. Такого терпеть нельзя. Он нам не нужен в бригаде. Мало того Косарева и всю его семью катышками кроличьим накормил.
В зале поднялся смех.
— Бесстыжие морды, — поднялись в защиту Олега Грачёва женщины, поднимая вверх свои кулачки.
— У вас на объектах, как ни пьянка, так и драка. В норму уже вошло, — кричала Галина. — Это вас надо в три шеи гнать со знаменитой стройки, чтобы вы не портили молодёжь. Думаете, нам не известно, как вы пропили рубероид в школе, а он вас не напугался, а заставил вернуть социалистическую собственность. Мы не слепые, всё видим и слышим!
— Правильно подруга, — подхватила эстафету маляр Надежда. — Пускай лучше Митька коллективу расскажет, почему недавно ходил перевязанный как командир полка Николай Щорс.
— Как это понимать? — задал вопрос маляру Зотов.
— А вот так! И Надежда на весь зал пропела слова из песни.

Голова обвязана,
Кровь на рукаве,
След кровавый стелется
По сырой траве.

По залу прошёлся заразительный смех строителей. Надежда сама не выдержав рассмеялась и села на место. Но тему эту не закрыли. На смену маляру пришла Галина.
— А ну-ка расскажи передовик производства, как тебя дубасил лопатой Черныш? Молчишь Митька, — не унималась Галина, — тогда и на мальчишку нечего наговаривать. Вашу охальную бригаду надо расформировывать и комплектовать именно такими кадрами, как Грачёв, — заключила она.
Тут с места встал Возничий:
— Я думаю всё дело в том, что мои подшефные нарвались на того, кто может дать сдачи. Факт драки имел место, но спровоцировал драку ныне потерпевший Черныш. Поэтому считаю, что на повестке дня должен стоять вопрос не о Грачёве, а об этой троице, — показал он рукой на побитых членов бригады. И я вам обещаю, что с ними я разберусь прямо сегодня. Не посмотрю, что Лопатин приходится моим кумом.
После чего Возничему все зааплодировали.
Зотов, дослушав его речь, внимательно посмотрел на Олега и, не вставая со стула, призвал всех к тишине. Затем поднялся во весь рост, поправил галстук на шее и громкоголосо начал отчитывать всех строителей:
— Поздно товарищи строители хлопаете. Почему только сейчас руководство управления узнаёт о вопиющих фактах, творившихся в бригаде кровельщиков. Так дело не пойдёт. Запомните новый хозрасчёт и бригадный подряд, заставит вас взглянуть на работу с иной стороны. Вы посмотрите, молодой парень Грачёв, работающий без году неделя, осознал это и мало того, не дал возможность нечестному звену нарушить технологию строительства. Отрадно слышать, что именно у нас на важном для страны объекте появляется такая сознательная молодёжь. На них и надо нам всем опираться. Будем такую молодёжь обязательно премировать и посылать учиться на повышение квалификации, назначать их бригадирами и мастерами, выделять им вне очереди квартиры и тому подобное. Те же, кто вчера был задействован в драке кроме Грачёва, будут лишены премии и отпуска им профсоюз перенесёт на зимнее время. Это я ответственно заявляю. Партийную же судьбу Черныша будет решать в ближайшее время партийное бюро треста. Я лично буду ходатайствовать о выводе его из членов партии. Не чего позорить наше краснознамённое управление.
Зотов перевёл свой взгляд на Олега: — А на Грачёва я сегодня же издам приказ за содействие реализации функций нашего почётного управления о премировании его в размере ста рублей. Такие смелые поступки я отношу к одной из форм гражданского долга. Грачёв не дал маленькой кучке ничтожных людей опозорить наш многочисленный и передовой коллектив, показав при этом бескомпромиссность и принципиальность. Думаю, премию он вполне заслужил!
— Слава КПСС! — торжественно выкрикнула Галина, — а Ломоносова вместе с Чернышом, срочно пастеризовать в битуме и отправить на Байконур. Пускай их с первым же рейсом, космонавты выкинут на планету Плутон. Пускай они по ней плутают, но не по Земле.
Всем было понятно, что она ёрничала, но, однако её лозунг поддержали все рабочие, чётко и громко отбивая ладонями хвалебный ритм и Галине, и Зотову.
Митька с Чернышом, как из парной первыми вылетели из красного уголка и прытко устремились к своему объекту.
То, что Зыков узнал, про рубероид, который они толкнули налево из-за малограмотности им даже не икнулось. Они посчитали, что премию Грачёву дали, за то, что он при помощи кулаков проучил «заслуженных строителей». Они взмыленные и красные сидели возле котла, который собственноручно разожгли, хотя растопка в этот день входила в обязанность Олега. Но у них не было ключа от бытовки, и они решили сделать полезное дело для бригады.
Бригада же после собрания не торопилась идти на рабочее место. Подобное мероприятие для многих являлось поводом немного расслабиться и посудачить о происшедшем. Олег, напротив, ни с кем не хотел говорить и никого не хотел видеть. Он чувствовал себя победителем, а вот находиться в эпицентре события ему было не по душе. Мало его прельщало быть у всех в языцех. Ведь мужской коллектив управления никто слова в его защиту не сказал, а значит не одобряли его поступок с кулаками. Молча, проходя на улице через раздробленные кучки рабочих, он слышал в свой адрес. Молодец! Умница! Мало ты им надавал! Но это были женские голоса.
Олег, не переодеваясь, подошёл к котлу. Там убитые горем сидела незадачливая троица и о чём — то тихо вела беседу. Заметив Олега, они замолчали, напустив на лица маски безразличия.
Он, достав из кармана яблоко, надкусил его, посмотрел на Лопатина:
— Так вы поняли шакалы, почему заведение, из которого вы бежали, как от возбуждённого армянина называется красным уголком?
— Помолчи? — взмолился Митька.
— А чего сейчас, то молчать? — идите в бытовку и посмотрите в зеркало на свои позорные хари. Вы, наверное, и котёл без спичек разжигали?
— Замолчи, — вскипел от злости Черныш, — тебе это так с рук не сойдёт. У меня блат в суде есть. Они тебя опять постригут, как рецидивиста.
— Родимый да ты моли бога, что из красного уголка бежал сегодня, а вот из белого уголка, в котором вы могли тоже быть сегодня, у вас бы не получилось пулей вылететь.
— А это что за басня? — наблюдая за горящей форсункой, отвлечённо спросил Косарев.
— А это городской морг! — засмеялся Олег и бросил Митьке ключ от бытовки.
— Сукин сын! — прогундосил Митька и засеменил в бытовку. За ним бросились и Черныш с Косаревым.
Олег больше на крышу после собрания не поднимался. Он стоял у котла и подавал краном горячий битум наверх. Ему было приятно, что Зотов, по справедливости, разобрался с инцидентом. Хотя такой реакции он не ожидал. Считал, что всё перевернут с ног на голову, и он виноватым останется. А когда мысленно разобрал по полочкам всё собрание, то понял почему мужики из других бригад молчали. У них тоже было хроническое заболевание, которое называлось, «карты». Если бы они голос подали, то звонкоголосые бабы и им бы напомнили про их порочную тягу.
— После этого собрания можно смело рассчитываться, — думал Олег, — эту неделю доработаю и пойду другую работу искать. Деньги можно заработать и на самом комбинате, не только на стройке. Покажу им карты, как я их дурил и уйду. Пускай у себя на заднице волосы дёргают».
Возничего на следующий день положили в больницу. И, как назло, в этот день на объект в контейнерах стала прибывать минеральная плита для утепления всех крыш. Это были прямоугольные толстые прессованные плиты из стекловолокна и попадая на голое тело мелкие частицы вызывали ужасный зуд. Олег невзначай запустил по бригаде версию, что от неё можно схватить туберкулёз, так как она въедается в лёгкие и не отхаркивается. Правда это или нет, но для себя он сделал такое умозаключение. Пикетов протеста в этот день на объекте не было, зато на следующее утро вся бригада заголосила.
Приехал на объект начальник управления Зотов с главным инженером. Они не знали, кого слушать. Кровельщики все до одного были похожи на матросов броненосца Потёмкина. Всех активнее был Черныш.
— Что ты от меня хочешь? — спросил Зотов у Черныша.
— На морду мне дай и на глаза? Что бы я ни дышал разной гадостью, — растопырив перед своим лицом мозолистые ладони, негодовал он.
— Ты в морду уже получил? — кричал Зотов. — Сегодня уже в глаз захотел. Ты что мазохист? Ладно, будет вам техника безопасности! Но попробуйте у меня нарушить её! Хоть один человек только отвергнет эту меру предосторожности, вся бригада будет лишена месячной премии.
В этот день начальник дал команду снабженцам, чтобы всем кровельщикам привезли на объект противогазы. И в этот же день вся бригада применила на себе новую модернизацию охраны труда. Один Олег стоял у котла и посмеивался над безграмотными кровельщиками, которые ограничили себе доступ воздуха в такую жару.
Они спустились с крыши в конце смены, почёсывая тело и руки. Олег к этому времени уже переоделся и дожидался их.
Когда все умылись и приняли нормальный вид, он взял новую колоду карт с рубильника и, показал, что карты аккуратно сточены на конус. После чего как заправский фокусник перетасовал карты и гордо заявил:
— Мои отношения с вами изжиты. Потому что здесь основное большинство относятся к людям каменного века. Не хочу я жизненного регресса, находясь рядом с тёмными людьми. Завтра вы меня здесь уже не увидите.
Он словно фокусник подбросил карты вверх, которые плавно разлетелись по воздуху. Элегантно поймав пальцами джокера, показал его обезумевшим кровельщикам и на прощание сказал:
— А это вам привет от моего друга Мартына, — и бросил джокера на стол перед Чернышом.
Он вышел из бытовки, оставив всех сидеть с раскрытыми ртами.
На следующий день, Дорогой в управлении встретился со старым знакомым — начальником отдела кадров. Тот крепко от души поприветствовал Олега. Но, узнав, что Грачёв пришёл, не ради скуки, а брать расчёт, кадровик, искренне расстроился, но воспрепятствовать не стал:
— Понимаю я тебя хорошо Олег Матвеевич. Ты парень умный, красивый, эрудированный, как книга мудрости. Не твоя это была компания на крышах нашего индустриального города. Но ты хорош! Не ожидал от тебя такой прыти. За месяц вымуштровал непокорную бригаду, а это говорит о том, что у тебя и характер есть. Я ведь тебя туда направил, думал они спесь с тебя быстро собьют, а получилось очень даже наоборот. И ты естественно вовсе не смотришься на фоне котла с копчёным лицом, в окружении людей, которые и букваря не выкурили за свою жизнь. Хочешь я тебе найду работу чище и интеллигентней. Всё-таки не забывай, ты быстрее квартиру нигде в нашем городе не сможешь получить.
— Спасибо не надо, — отказался Олег. — Я еду в Баку на годичные курсы. Мелиоратором буду.
— Причина важная для увольнения, — сказал кадровик и выдал Олегу трудовую книжку.

                Глава 12               
               
        Два дня подряд Олег с друзьями выходил на дозор к забору мясокомбината, терпеливо выжидая, когда им покажут мелкие жулики место временного захоронения мясопродуктов. С полным рюкзаком они возвращались назад. И обязательно в этот день они жарили шашлык, запивая его вином.
— Всё пацаны, надо заканчивать с мясокомбинатом, иначе запалимся, — сказал Олег друзьям. — Главная цель нами успешно достигнута. Мы оштрафовали семью Лопатина и Черныша и не хило. Больше ничего придумывать не надо, а мясо можно всегда купить в магазине или на рынке.
— Я никакой опасности в этом не нахожу, — сказал Цветок, — вор на вора никогда заявлять не будет.
— Я смотрю, ты во вкус вошёл? — посмотрел вопросительно на него Олег. — Не забывай, что эти люди очень дешёвые, они мяса украли на грош, а вы их с Мартыном оштрафовали на пятьсот рублей. Если бы они знали, что уголовные дела заводятся в том случае, если кража мяса превысила пятьдесят рублей, они бы подали на вас в суд, не задумываясь.
— Не на вас, а на нас, — передёрнулся от сказанного Мартын.
— Вот пойди с таким на важное дело, сразу заложишь за всю масть, — упрекнул друга Олег.
— Да ты чего Дорогой, шуток, что ли не понимаешь? Это я передразнил Труса — Вицина из кинофильма «Операция «Ы» — оправдывался Мартын.
— Да понял я всё, думаешь, я совсем тупой и до юмора далёк? Короче пацаны, я завтра иду устраиваться на работу слесарем на комбинат. Там сейчас рабочие руки нужны. А бесцельно слоняться по улицам я не хочу. Все это пустое шатанье по городу может привести вновь меня на скамью подсудимых. Я женился и, похоже, скоро буду отцом. Пора привыкать жить в другом режиме, как вы, к примеру. У вас уже дети есть, и мне вскоре семью надо будет кормить, да и за матерью надо ухаживать. Но я знаю одно о себе. Как говорят в народе, что и камень в одном месте мхом обрастает, — это не про меня. Я по жизни непоседа, не понравится на комбинате, найду другую работу. А вообще моя мечта скатать на север. Посмотреть мир и бабки хорошие заработать.
— Ты чего Олег, ты же недавно оттуда приехал? — спросил Цветок.
— Там за колючей проволокой я севера не видел, а только ощущал его, — ответил Олег.
— На север бы и я смотался, — изъявил желание Мартын.
— А хочешь, завтра уедем, на три месяца по организованному набору в Игарку, — неожиданно предложил Олег Мартыну. — Приедем с севера, устроимся на комбинат работать. К тому времени первую обогатительную фабрику запустят. Мы там ко двору придёмся, это точно!
— Тогда и я с вами поеду, — заявил Цветок.
— Ты же работаешь, зачем тебе ехать? — спросил Мартын.
— Ну и что у меня две трудовых книжки. Одна на руках, другая в комбинате бытового обслуживания лежит. Я с заведующим нашим запросто договорюсь. Он мне будет восьмёрки ставить три месяца, а зарплату мою себе пускай забирает. Только вот выписываться долго, наверное, придётся.
— Выписываться не обязательно, — сказал Олег, — туда приезжаем, и нам делают временную прописку. Я всё узнал. И на дорогу дают небольшие подъёмные деньги. Половина этого мяса, надо тогда замариновать и взять с собой в дорогу. Колбасу копчёную тоже всю заберём с собой, она долго живёт. Дорога туда длинная, пять суток поездом из Харькова до Красноярска и столько — же по Енисею на теплоходе.
— Заманчивое предложение, я обязательно поеду, чего мне думать. «Моя Маринка возникать не будет», — оживлённо говорил Цветок.
— Тогда завтра в военкомат с утра идём с учёта сниматься. А оттуда в исполком прямым ходом направимся, — вербоваться будем, — объяснил Олег.
— А с собой тёплые вещи, какие брать? — спросил Мартын.
— Я возьму только куртку тёплую и свитер, а остальное тряпьё там приобретём, — сказал Олег.
План их хоть был и спонтанный, но он друзьям пришёлся по душе. Закрепив его рукопожатием, они разошлись по домам.
У Олега в доме эту новость приняли спокойно, так как он мать и Регину к этому давно подготавливал.
У Цветка и Мартына дома был скандал, но не с жёнами, а со своими родителями. Они прибежали в этот вечер к Олегу за разъяснениями.
— Ты дома ещё не успел нажиться, а тебя уже потянуло на вольные просторы, — голосила мать Мартына, — что вы не видели на том севере, цинга да морозы. А у моего балбеса сын растёт, да и жена непутёвая. За ней глаз, да глаз нужен. Да и нет ничего хорошего на этом севере.
— Как нет? — без лишних эмоций возразил Олег, — там северные и полярные надбавки платят всем, кто работает. Мы деньги большие едем зарабатывать, — уверял их он. — А цинги там давно нет. Обеспечение сейчас на севере лучше, чем в Москве, я уж молчу про наш город. И Лёша не балбес, он во благо семьи едет туда.
— Да не отговаривай ты его Таисия? — сказала мать Олега. — Если он втемяшил себе в голову, то ни за что не свернёт. Упрямый паразит. А ты можешь не бояться за своего Алешку, они едут туда, где моя сестра Екатерина живёт. Я знаю, что там деньги большие получают.
Этим мать Олега немного успокоила родителей Мартына и Цветка. А через день троих друзей уже вся улица провожала в суровый северный край. Мартын с Цветком помимо рюкзаков за спинами несли на металлической трубе объёмный чемодан с провиантом с мясокомбината. Дорогой же, шагая сзади своих друзей, нёс один рюкзак и попыхивал папиросой.
               
                Глава 13
               
        Вначале на их пути был областной центр город Белгород. Когда они прибыли на сборный пункт организованного набора рабочей силы, в небольшом холле уже ютилась группа искателей приключений. Они сидели на своих «узлах» мрачные и озабоченные дыша друг на друга перегаром. Все они ждали билеты на поезд и подъёмных денег, чтобы поправить своё здоровье. Но находились среди этой разношёрстной публики и интересные живые экземпляры. Особенно Олег отметил поведение разговорчивого мужичка, обладающего ярким диалектом сельского жителя Черноземья и внешностью рубахи парня. На вид ему было лет тридцать пять, не меньше. Всем он представился Анатолием, но близкие называют его Бароном после того, как побывал на острове Врангеля в качестве промысловика моржей. Без излишнего стеснения он бравировал перед спившимся людом свои мужественные вояжи по стране, где ему приходилось и под землёй побывать и с парашюта прыгать в чрезвычайных ситуациях. Он без умолку рассказывал про северные края и другие географические точки Советского Союза, где ему пришлось побывать. Он откровенно говорил, что давно считает себя полярным волком. Врал он расчётливо, но не умно.
Олег в своих мыслях лишил его без излишних оправданий титула Барона Врангеля, переведя его в капитаны с именем Врунгель. Судя по словам Врунгеля, то он был зачат в каменном веке и плотничал на строительстве Джума — мечети в Дербенте и принимал активное участие в возведении арктического посёлка в Якутии на реке Колыма. А также гонял плоты по Енисею и Ангаре. Все мужики его охотно слушали и похоже верили в его нелепые байки. Около него образовалась уже заинтересованная группа, заглядывающая ему в рот, беспрестанно забрасывающая его вопросами по северу. А некоторые невольно и стали его аудиторией, так, как ждали, когда им выдадут подъёмные деньги и проездные билеты на поезд дальнего следования Харьков — Красноярск.
Олег из этой толпы выделил одного амбала в клетчатом вытертом из лавсана пиджаке и бесформенной шляпе. Он ему показался знакомым. Похожий совиный нос и глаза дебила он уже где-то встречал? Но выяснять с ним место пересечения не счёл нужным. Друзья вообще ни с кем из вербованных не общались, так как Дорогой их предупредил, что в пути допуск на пересечение с незнакомыми лицами они будут получать от него. Такое правило Олег не считал необдуманной прихотью. Он объяснил друзьям, что относит это жизненное правило, как к одним из самых важных элементов техники безопасности на транспорте дальнего следования. Ни Цветок, ни Мартын за пределы своей области никогда не выезжали, поэтому из этих соображений Олег, прочитал друзьям инструкцию правильного поведения на транспорте. Так, как в дальней дороге с неопытными пассажирами зачастую происходят разные приключения.
После проведения некоторых формальностей, они дружно направились в сторону железнодорожного вокзала, где сели на электропоезд, идущий до Харькова. Затем уже в Харьковском поезде следующим до Владивостока они встретили знакомые лица, кто с ними был на сборном пункте в Белгороде.
Среди них был и Барон — Врунгель, но его было не слыхать во время посадки, хотя места его группы были где-то рядом с купе Олега и его друзей. Дорогой, поменявшись со сговорчивыми пассажирами местами, объединились в одном купе. Вместе с ними четвёртую полку занял молодой парень, ехавший до Омска. Звали его Игорь, он был студентом второго курса педагогического института, исторического факультета. Игорь возвращался домой из Геническа, где гостил у родственников. Он был не особенно многословен, поэтому сразу забрался на верхнюю полку и уткнулся в окно, любуясь необъятными просторами страны. Иногда он прикрывал глаза, делая вид, что спит, и создавалось впечатление, что он прислушивается, к разговорам попутчиков.
Остальные сезонные рабочие, с Украины и Белгорода были рассредоточены по разным вагонам. И это было правильно сделано. Если бы всех пассажиров разудалого типа, кто ехал на короткий срок за большими заработками посадили в один вагон, то получился бы настоящий содом. И это радовало не только друзей, но и проводников. Но часть людей, из бесшабашных кадров всё-таки попала в вагон трёх друзей. Не сказать, что эта шершавая публика сильно докучала пассажирам, но мелкие неприятные эпизоды присутствовали в вагонах.
Олег в поездку, взял с собой двадцать колод краплёных карт, с разными рубашками и дорожные шахматы.
— Пацаны ни с кем в поезде не сходится, — повторил он свой наказ Олег, роясь в рюкзаке. — Едем своей компанией, нам никто больше не нужен. А то я смотрю, там некоторые землячки уже посматривают в нашу сторону. Но у них планы, похоже, прямо — противоположные нашим планам. Они в Белгороде, как получили бабки, начали вино пить. Тем более едут, кажется, в Ачинск и Норильск. У нас с ними дороги разные. Даю голову на отсечение, что вся эта команда из непутёвых каторжан. Одного амбала, что в помятой шляпе я, кажется, знаю, работал дневальным, у нас на зоне в санчасти. Пока точно не могу сказать, но похож здорово. По дороге всё равно проявится, если пьёт безмерно.
Дорогой достал из рюкзака дорожные шахматы и, выложив их на стол, кивнул Мартыну:
— А это нам с тобой в пути время коротать.
Но Мартын к идее с шахматами досуг проводить отнёсся с безразличием. Для него окно с природными просторами было лучшим досугом. Он приблизился к уху Олега и таинственно зашептал:
— Панорама за окнами изумительная, зачем я индийской игрой голову буду себе забивать. Ты лучше обрати внимания на мужика с корявой рожей, который север вдоль и поперёк изъездил? Он из той пьяной компашки, вроде тоже в Игарку едет. Он деньги в кассе за мной получал. Я слышал, он говорил Игарка. Морда до ужаса страшная, я бы сказал «нецензурная!» На конкурсе уродов, точно бы в тройке лидеров был. Такому нож в сердце вонзить, что мне на костёр отлить.
Олег весело улыбнулся нелепой логике друга о мультяшном капитане, но поучать того не стал:
— Пускай едет куда, хочет, но мне кажется, что этот мужик настоящий пахарь с крестьянской душой, но любящий присесть на чужие уши. Обрати при случае внимания на его руки, — это тиски. У бездельников таких рук не бывает. В дороге мы увидим, кто чего стоит. Сами же ведём себя скромно и тихо выпиваем в день по одной бутылке водки на троих, не больше. Я вижу у них компания шумная, но за буйки они не заплывают. На столе карты магнитофон и вино появилось. Не исключено, что они вскоре могут подвалить к нашему столику поиграть. Будем культурно отказываться, а потом наклоним их до букс. Пускай потом локти чешут. Я с такой публикой знаком. Им главное акцент один раз правильно сделать, и они больше не подойдут к нам или совсем испарятся. А на рожи ты Мартын не обращай внимания, какую бог дал, такую человек и носит. Смотри в глаза. Чем они яснее у человека — тем у него душа чище.
В других соседних купе была сборная компания, в основном это были мужчины затрапезного вида с полыхающим запахом изо рта. А также семейные мужчины, потерявшие любимую работу и поругавшиеся из-за этого со своими жёнами, — эта группа ехала в Норильск. Но они были все степенные и вели себя пристойно, не мешая никому отдыхать. Самая беспокойная компания была именно та из Белгорода, в которой находился амбал в пиджаке и Врунгель. Они направлялись в Лесосибирск на лесоразработки. Туда, где местные жители не справлялись с государственным планом. Вся эта сборная компания ехала по организованному набору. В Норильск для таких рабочих дорога была закрыта. Так как Норильск считался границей полярных владений СССР. Они пили дешёвое вино и шумно разговаривали под песню из старого кинофильма «Старики на уборке хмеля», которая беспрестанно лилась из их магнитофона. Щупленькая проводница неоднократно их предупреждала, чтобы они убавили немного звук или совсем выключили свою бандуру. Они выключали магнитофон, но через некоторое время вновь была слышна надоевшая всему вагону мелодия. Она до того била по ушам, пока пассажиры серьёзно не возмутились. Кто-то пригласили в вагон начальника поезда с милиционером, который тоже ехал пассажиром. Только после этого воцарилась тишина.
Вечером Олег с друзьями накрыли стол и чинно отдыхали под водочку. Игорь скромно отказался от застолья, сославшись, что предпочитает горячие блюда. Он спустился сверху и, взяв кошелёк, направился в вагон — ресторан. Через сорок минут, он возвратился оттуда сытый и, увидав, что его попутчики ещё трапезничают, сказал:
— Я сейчас после ресторана в тамбуре нашего вагона курил. Похоже, тот амбал о ком вы вели речь, мечтает в гости к вам зайти. Лучше бы вам подальше от него спрятать деньги и ценные вещи, — предостерег Игорь. — Больно планы у него не хорошие.
Он бросил свой кошелёк под подушку и вновь забрался на свою полку.
— Спасибо Игорь, — поблагодарил Дорогой, — но мы гостям завсегда рады. Даже если это будет орда Мамая.
Мартын недовольно поморщился от такого известия.
Ему не хотелось, чтобы кто — то нарушал их дружескую идиллию. Поэтому он выразил свой интеллигентный протест:
— Я понимаю, что поезд лучший транспорт для знакомства. Но мне кажется, не тактично вламываться в чужую компанию. Даже если здесь и нет дверей.
Олег слегка осадил друга локтем в бок:
— Пускай приходит, эта публика ничем не гнушается. Для некоторых такие поезда зачастую бывают смыслом жизни. Хлеб у них такой. Понимаешь?
Уверенность в словах и поведении Дорогого, успокоила Мартына.
Цветок же совсем не проникся к известию Игоря. Он знал, что с таким другом как Дорогой боятся нечего. Иначе бы он и не поехал покорять север.
Игорь быстро разобрался и понял, что Олег у попутчиков является лидером, и он с верхней полки вагона внимательно наблюдал за ним. В его глазах усматривалось недоверие. Он по своей ещё совершенно детской наивности не мог поверить, что эти три интеллигентных парня, смогут срезать громилу с уголовной физиономией, и поэтому напомнил ещё раз:
— Всё же я бы поостерегся на вашем месте и предупредил на всякий случай проводника.
Олег, пропустил мимо ушей совет Игоря и перевёл свой взгляд на закрытое шторками окно. Он раздвинул на всю ширь шторки окна, и цепко ухватившись за ручку оконной рамы, потянул её к низу. Окно открылось. В их купе гудящим покровом ворвался свежий воздух и послышался отчётливый стук колёс:
— Ты не против, если нас обдует немного свежаком? — посмотрел он на Игоря.
— Я простуды не боюсь, — ответил студент и высунул свою голову в окно.
Олег сел на место и стал взирать за лесными просторами, которые со скоростью поезда проплывали перед его глазами. Промелькнул семафор, с железнодорожным переездом, около которого стоял словно почётный постовой стрелочник. Проскочив под небольшим мостом, поезд начал делать крутой вираж. Олег увидал хвост своего поезда и быстро пересчитал для чего — то вагоны. Их оказалось шестнадцать.
— При таком шуме и не поговоришь хорошо, — первым нарушил небольшую паузу Цветок.
— Пускай немного освежит. Как стемнеет, закроем, — бросил Олег, не отрываясь от окна. И в это время он спиной почувствовал незваного гостя.
В их пролёте стоял здоровый детина, с красным и опухшим лицом как самовар. На этот раз он был без шляпы. Его короткая стрижка, больше напоминала видавшие виды обувную щётку. Безошибочно можно было определить, что стриг его доморощенный парикмахер.
Ещё в Белгороде Дорогой обратил на него внимания, — это была самая громоздкая фигура из всей группы вербованного люда. Тогда он сомневался, что им приходилось, где — то раньше встречаться. Сейчас, все сомнения были отброшены. Дорогой признал арестанта из его колонии.
Жадно посмотрев на обилие стола, верзила глотнул слюну и раскрыл свою массивную ладонь, в которой лежала колода карт.
— Ну, чего пацаны, скучаем? Давай в святцы скатаем? — предложил он.
— Нет, мы не знаем, что это такое? — вежливо отказался Олег.
— Эх, деревня, где вы только росли, — засмеялся детина, — святцы это по фене карты.
— А ФЕНЯ, - это что финский язык? — продолжил игру Олега Мартын.
— Ха, ха, ха, — вы меня уморили по чёрному замесу, — зашёлся от смеха детина, — действительно деревня. Феня, — это блатной жаргон, молодёжь не обстрелянная. Знать надо!
Олег без интереса посмотрел на ладонь, в которой лежала совершенно новая колода карт, и резко переведя взгляд в окно, робко сказал:
— Мы только в шахматы можем, да в дурака немного играем, а других игр не знаем.
Верзила вёл себя в присутствии друзей детства амбициозно и развязано, явно демонстрируя свои габариты и уголовную внешность. Небритое лицо, серо — зелёные настойчивые глаза и рот в кривой улыбке — на слабоватых людей все эти факторы действовали угнетающе и нередко вызывал страх. И они, как правило, смиренно подчинялись в этот миг обстоятельствам, беспрекословно выполняя «просьбы» активного приставалы.
Олег отметил про себя, что у громилы этот психологический трюк неплохо получается. Но при своём личном присутствии и участии эти дешёвые понты амбала он прикончит с позором для навязавшегося гостя:
— Интересная, конечно, лингвистика, — робко продолжил Олег, — но карты, наука серьёзная. Чтобы даже в дурака играть нужно не только хороший карточный расклад иметь на руках, но и голову. Я об этом в одном журнале читал.
Амбал чтобы не упустить своего шанса, сел напротив Олега. Поняв, что этот мальчик с шелковистым лицом и будет его жертва:
— Если в шахматы играешь, значит, голова кумекает. Я вас сейчас быстро в покер или буру научу играть, а дурак — это игра для пенсионеров и пионеров. По гривеннику и поехали. Плесните мне только пятьдесят граммов водочки, горло промочить? — попросил детина.
— Опоздал ты уважаемый, — сказал Мартын, — бутылка у нас пустая уже.
— Моя кличка, — Косач, а не уважаемый, — поправил он Мартына, не сводя взгляда с аппетитного стола.
— Тогда мясца мне кусочек дайте с хлебом, а то у меня от ливера в желудке урчит, как в забитом водопроводе. Мои попутчики накупили продуктов дешёвых, в глотку уже не лезет.
— А имя то у тебя есть? — спросил Олег у Косача, — а то мы, люди, не привыкшие к таким обращениям, — протянул он тому кусок жареной говядины и батон.
— Коля меня зовут, фамилия Глухарёв, вот и кличку такую получил на зоне Косач.
— Теперь понятно, — сказал Олег, — а меня Олег зовут, этого Паша, — кивнул он в сторону Цветка, — а около меня сидит Лёша.
— Вот и познакомились, — сказал Косач и встал с полки.
— Вы тут сгребите немного свою провизию, а я сейчас деньги возьму, — положил он карты на стол.
Колода была новая, со знакомой одёжкой. Олег быстро порылся у себя в рюкзаке и достал в точности с такой же рубашкой свою колоду карт, а карты Косача бросил в рюкзак.
Раздав на троих листы, они начали играть в дурачка.
За стенкой слышался голос Коли Косача. Он упорно выпрашивал у своего невидимого попутчика деньги:
— Дай ещё полсотни? Пацаны зелёные, я их быстро сейчас обую. Они при бабках, а играть совсем не могут.
— А если проиграешь, что жрать будем? — отвечал ему шепелявый голос, — дорога ещё длинная.
— Давай сказал сюда? Через час, я у них все бабки, как магнитом выужу.
— Как хочешь, но, если проиграешь, мы тебя съедим, — пообещал всё тот же шепелявый голос. Дорогой узнал это голос, был сказочного Врунгеля.
Косач довольный появился в купе у Олега и положил возле себя семьдесят рублей.
— Скобарь Барон, не давал денег с общей кассы, — сказал он.
Поплевав на руки, Косач взял колоду в руки.
— Сейчас я вас вначале научу в буру играть.
Он раздал по три карты всем и начал объяснять ходы и как считать очки.
— Понятно сказал Олег, — и положил на банк десять рублей.
— Ты, что с ума сошёл? — Я же сказал пока по гривеннику, а потом завысим взнос, — удивлённо сказал Косач.
— А я думал ты, имел в виду десять рублей, — сделал непонятливое лицо Олег.
— Мне ещё лучше — по декану, так по декану. Игра жгучей будет, — лихорадочно затряслись руки у Косача.
Через десять минут Косач оказался без копейки. У него пропала кривая улыбка, вспотели ладони, от чего он постоянно вытирал их о свои вельветовые брюки. Он несколько минут не мог прийти в себя, уставившись в окно, за которым уже спустились сумерки. Вдруг резко сорвался с места, но быстро вернулся.
В руках он держал портативный работающий магнитофон:
— За сто рублей покатит милорд? — выпалил он, положив магнитофон на стол ближе к окошку.
— Покатит, — ответил Мартын.
С магнитофоном Косач так же быстро простился.
— Ты играешь как знаменитый Гера Паштет, — побледнев, сказал Косач Дорогому.
В то время ни одного заключённого не было на зонах, который бы не слышал о самом сильном карточном катале Паштете. Это был старый дед с полным ртом золотых зубов и с платиновым кольцом на мизинце, которое срослось у него с мясом. Этим кольцом он творил большие чудеса на картах при тасовке и их раздаче.
— А ты его знаешь этого Геру Паштета? — спросил Олег.
— А как же на семёрке с ним чалился не один год. Он меня и обучил многим играм. Я только освободился оттуда, а он еще лямку тянет там.
Олега до и неимоверности возмутила это наглая неправда. Он с пренебрежением посмотрел в глаза амбала и с металлом в голосе произнёс:
— Не знаю, чему он тебя обучал и где? Но я точно знаю, что Паштет, на твоей зоне номер семь не был. Это меня он обучил в Новочеркасске в тюремной больничке премудростям карт. Там он и скончался. Это я был на семёрке и весной откинулся оттуда. Паха тоже там был, но освободился раньше, — соврал Дорогой, чтобы больше жути нагнать на неудачного шулера. — А ты человек ниоткуда и никто, если не знаешь Дорогого, у которого всегда туз лишний в рукаве найдётся.
— За Дорогого я слышал много, — задёргалось у Косача левое веко.
— Может быть, и слышал, — но что меня не знал, это точно! Я с такими чеками, как ты, не общался. Да и в санчасть я не ходок был, где ты полы драил, да утки за немощными больными мыл. Так что Коля, ты сам деревня иди на своё место и больше к нам постарайся не подходить без особой нужды.
Косач после такого позорного разоблачения, опустил голову, затем медленно встал, показав ребятам спину своей нескладной фигуры. Но на полпути его остановил Дорогой:
— Кстати, слово милорд означает «Ваша милость», но мне весьма приятно было, когда ты меня так назвал.
Амбал на этот познавательный этикет ничего не ответил. Только указательным пальцем, с чернозёмом под ногтем, почесал задумчиво свою переносицу, и скрылся быстро за перегородкой.
Игорь, после проигрыша Косача, убрал голову из окна. Лицо его было хоть и копчёное, но восторженное:
— Если бы здесь был духовой оркестр, я бы вам заказал триумфальную тушь. Такого мне ещё никогда не приходилось видать. Молодцы!
— Больше ни он, ни его кенты к нам не посмеют подойти, — сказал Олег студенту, — а ты сейчас сходи в туалет и посмотри в зеркало на своё лицо.
— А если ему понравилось ваше мясо? — спросил студент.
— Ну а подойдёт, рога ему быстро обломаем, — осмелел Мартын, геройски смотря на Игоря. — С кем там базар вести, одна синюшная рожа.
— А вот этого не надо, — возразил Олег, — лучшее оружие это язык. Кулаками махать нужно только в крайнем случае. Сам же только — что, дал понять студенту, что попутчики наши ничего серьёзного не представляют. И на будущее запомните, едем в незнакомое место. Никаких выпадов к дракам не должно быть. Я немного по разговорам знаю об Игарке. Там в полную силу гуляет землячество. По понятиям разбор никто не будет вести. Нас едет туда человек пять, а с других областей по сто человек приезжает и больше. То есть хочу вам популярно объяснить, что при любом конфликте разбираться не будут кто прав, кто виноват. Просто налетят, как саранча и переломают все кости. Ставку будем делать на работу и по ситуации на мои карты. Я везу половина рюкзака карт. Найдём игровых людей там и будем за картами проводить время.
Игорь весьма уважительно посмотрел на Олега и, взяв мыло с полотенцем, пошёл в туалет.
Дорогой же прошёлся по вагону и посмотрел на полки попутчиков. Многие из тех, кто сел с ними в Харькове в поезд, спали на голых полках без матрасов и пьяные.

                Глава 14               
               
        Утром они проснулись от громкой ругани своих соседей.
— Вот сука, пьянь конченая, — раздавался шепелявый голос корявого Врунгеля — Барона, — обчистил нас всех и сбежал.
Он подошёл к купе Олега и, убедившись, что пассажиры там проснулись, спросил:
— Ребят вы не видели нашего соседа?
— У тебя много соседей, мы к ним не присматривались, — ответил Цветок.
— Ну, тот, который с вами в карты резался, — объяснил Врунгель.
— Нет, мы сыграли, и он ушёл, — сказал Олег, — магнитофон, правда, он нам свой проиграл.
Олег посмотрел на стол. На нём магнитофона не было.
— Похоже, что ваш блатной попутчик прихватил музыку с собой, — сказал Олег.
— Какой он блатной? — явно нервничая, объяснял шепелявый. — В ЛТП сидел пару раз, а потом ему год дали за лук с колхозного поля. И последний раз за поджог три года отсидел. Мы с ним из одного посёлка, десять лет не видались. Случайно в Белгороде встретились. И зачем мне эта встреча нужна была? Выходит, он ночью украл у нас все последние деньги, остатки продуктов и кое-что из вещей. Ну, домой крыса приедет, я с ним поговорю по душам, — распалялся от обиды Врунгель.
— Ладно, землячок проехали, — сказал Олег, — нам твой корешок не интересен. До следующих подъёмных ещё много верст нужно трястись по железке. Думай, чем питаться будете? Или придётся вам вместо еды смотреть в окно и любоваться природой Урала и Сибири.
— Больше ничего и не остаётся делать, — печально сказал Врунгель, и ушёл к своим дружкам.
Но, как говорится, голод не тётка и шепелявый парень, постоянно ходил по проходу и посматривал на столик ребят, где лежало обилие съестных припасов. Догадаться было не трудно, что парень кушать хочет.
— Надо его угостить мясом и колбасой, — сказал Олег, — жалко парня. Он же вчера всеми путями отговаривал Косача не играть в карты.
— Пригласи, — равнодушно сказал Мартын.
Но это равнодушие было сравни протесту. Уж Олег знал хорошо своего друга. Мартын не был ярым физиономистом, но если ему человек не понравился с первого взгляда, то это может быть надолго. Антипатия будет сидеть в его в мозгу, до тех пор, пока не представится возможность Мартыну выпить с несимпатичным типажом, хотя бы чуточку водки.
Когда голодный Врунгель очередной раз появился около них, Дорогой без промедления пригласил его:
— Земляк, хватит пролётки бить по вагону? Присаживайся с нами, позавтракай?
— Спасибо ребят! — сел он рядом с Мартыном. — Я бы с удовольствием сейчас покушал, но то, что лежит на вашем столике, я при любом желании не разгрызу. У меня зубов совсем нет. Думаю, в Игарке поставить себе челюсти. Мне бы сто граммов сейчас и ливерной колбасы, я бы тогда, что-нибудь, придумал.
— Цветок достань бутылку? — сказал Олег другу, — налей ему лекарства? Да и нам немного не помешает, — он перевёл взгляд на Врунгеля. — А ты закусывай мясом, оно мягкое, одними деснами прожуёшь, а нет, то нарежь маленькими кусочками и глотай живьём, — посоветовал Олег гостю.
В своём купе за водочкой они познакомились с новым попутчиком. Его звали Толик Шорников, и ехал он в Игарку. Дорогой особо отметил его натруженные руки. По ним можно было без ошибочно определить трудового человека, который в своей жизни видимо не гнушался никакой работы.
Анатолий оказался забавным парнем с широкой душой.
Выпив водки, он разговорился и принялся вновь безбожно врать. Рассказывал, что он весь север исходил, отчего зубы потерял и желудок испортил. Только в Игарке не был.
Он пытался произвести на себя впечатление опытного полярника, чем вызывал неподдельный смех у ребят.
— Я был в бухте Проведения, золото извлекал из руды. Была возможность злата на зубы сбить, но не посмел, а золото там, в цеху на полу валяется, как у нас в колхозном элеваторе зерна.
— Ты там, на аффинажном заводе работал? — спросил Олег.
— Таких заводов я не знаю, — серьёзно отвечал он. — У нас был обогатительный комбинат золотых самородков. А народ, я вам скажу, там живёт до того тупой, чукчи в основном. Им перчатку покажи, они не сообразят, как на руку её надеть. Такие они отсталые люди.
— А на каком море эта бухта находится? — продолжал раскручивать Толика Олег.
— Там моря нет, кругом льды Северного Ледовитого океана, белые медведи, моржи и птичьи базары.
— Загибаешь ты не хило, — тихо засмеялся Дорогой и хитро прищурив глаза, добавил: — Никак Клуб кинопутешественников часто смотришь по ящику, но основательно не вникаешь до истины. Бухта Проведения находится у берегов Берингова моря, — уличил Толика во лжи Дорогой.
Толик не изобразил на своём лице никакого смущения, а только веско заявил:
— По телику брешут дюже сильно, верьте мне! Я весь Север избороздил!
— Толик, ты сам, откуда будешь родом? — спросил Мартын.
— Сам я из Ржавы, но всю жизнь жил в городе Донбассе.
— В каком говоришь, городе жил? — переспросил Цветок.
Толик звонко цокнул языком и показал свой обнесённый белым налётом, язык:
— Я же говорю город Донбасс, ну что вы не слышали про такой город на Украине? — осуждающе покачивая головой, смотрел он на ребят.
— Нет такого города ни на карте, ни на глобусе, — ответил ему Цветок, — есть Донецк, Ворошиловград, — эти области и называют Донецким угольным бассейном или сокращённо Донбассом.
— Вы, что мне рассказываете, я до седьмого класса там проживал, — пытался убедить Врунгель ребят, что город Донбасс существует.
— Ну и врать мастаки ребята из вашей Ржавы, — смеялся Олег. — Вчера твой земляк нам арапа заправлял, сегодня ты. Мы живём от Донбасса не далеко и знаем, что это не город. Ты слышал, про Кузбасс? — спросил нового знакомого Дорогой.
— А як — же, где — то в ту сторону сейчас и едем.
— Так вот Кузбасс, — это Кузнецкий угольный бассейн, а Донбасс, — Донецкий угольный бассейн. Понятно?
Только теперь Толик понял, что попал впросак на своём безобидном вранье. Почесав затылок, он ещё раз цокнул языком:
— Я прошу прощения? Немного заклинило. В Донецке я жил, — начал изворачиваться он, — и уехал оттуда, когда Гагарина запустили в космос.
— Гагарина запустили в 1961 году, до этого не было города Донецка, а был город Сталин, — удивил всех своими познаниями Цветок.
И вновь Толика сконфузили знания новых знакомых. Он оказался не в своей тарелке, но не отворачивался в сторону окна поезда и не прятал свои глаза. Напротив его глаза весело зашевелились, озаряя ребят полуулыбкой.
— Видишь Толик, как нехорошо в нашей компании туфту гнать. Мы хоть и моложе тебя лет на пять, но в жизни кое-что соображаем несмотря на то, что север нам предстоит увидеть в первый раз, — сказал Олег.
— Я сам там ни разу не был, просто болтаю для уюта, — признался он. — Вам — то какая разница, что слушать. Но своим попутчикам я так рассказал, поэтому и вам правды не стал говорить. Пускай это враньё, зато я вселил в них уверенность, а то они не успели порог дома переступить, поголовно все ударились в хандру. Я в основном по шабашкам ездил в нашей округе, плотничал да кирпич, клал.
— Вот так бы и давно Анатолий, а то мы уж перепугались, думали, снежный человек к нам подсел, — улыбнулся Олег. — Если ты думаешь держаться около нас, то извини, но нам Бароны Врангели в компании не нужны, поэтому мы тебе будем звать капитан Врунгель.
Толик непонятно, что-то прошамкал беззубым ртом, похожее на протест, но его Дорогой сразу успокоил.
— Не унывай — Христофор Врунгель по происхождению был тоже дворянских кровей, как и Врангель преподавал навигацию в морском училище. Поэтому новая кличка, для тебя совсем неоскорбительная, а почётная!
— Да мне всё равно, — махнул он рукой, — побыл пару дней Бароном, хватит. Теперь капитаном буду.
Толик пристально посмотрел в глаза Дорогого, и чтобы не слышали чужие уши, полутоном спросил:
— А ты я вижу в этой команде самый главный?
— Нет, мы друзья, у нас главных нет, — ответил Олег.
— А я главный у своих мужиков, — гордо заявил он. — Банк держал, которого, правда, лишился. Но меня всё равно они слушаются. Сам понимаешь, может они и не все конченые пьяницы, но впервые от дома отлучились и так необдуманно себя ведут. А я их как-никак, а за узды держу.
Олег одобрительно посмотрел на Толика:
— Ну, если ты пахан, то отнеси своим дружкам, подкрепится от нашего скромного столика, — протянул он Толику четыре больших куска говядины, предварительно завернув их в газету.
— За это большое спасибо! — оживился он.
— Не спасибо надо говорить, а благодарю, — поправил его Мартын.
Поезд проезжал Башкирию. Из его окон хорошо были видны горные хребты, усеянные густыми лесами.
— Да вот это леса здесь! — удивлялся Цветок. — Не то, что у нас. Не понимаю, зачем Гитлер напал на Союз? До этих мест если бы дошёл, то здесь и смерть свою нашёл. Задавили, как цыплёнка. Хотя он вроде на Сибирь не косился.
— Сюда фашисты бы не пошли, — сделал вывод Олег. — Зачем самим себя в мёртвый капкан загонять? Они обожглись на Курской дуге и в Сталинграде.
Поезд в это время постепенно начал сбавлять скорость. Проскочили реку Белую. Подъезжали к столице Башкирии, Уфе.
— Кто хочет по перрону пройтись? — предложил Олег друзьям. Сейчас будет остановка тридцать минут. Надо купить воды и батон.
— Вы идите, а я здесь посижу, — отказался Цветок, — а то не дай бог, и нас обчистят эти хмыри.
Он зачем — то приоткрыл полку, где лежал их багаж, посмотрел на него и, убедившись, что всё на месте, опустил её назад.
— Себе уже не веришь, — сделал ему замечание Мартын.
— Убедиться лишний раз для здоровья полезно, голова болеть не будет. Мы и так на предыдущей станции все на воздух выходили, — проворчал Цветок, — а проверить багаж забыли.
Поезд остановился, из окна было видно, как толпа бабок ринулась бегом к вагонам. Они несли на продажу пассажирам картошку, овощи, фрукты, рыбу, маринованные грибочки. В общем всё то, чего в вагоне — ресторане не купишь.
Не успели Олег с Мартыном сойти на перрон, как с другого вагона к ним навстречу бежал Толик. Он махал им рукой.
— Покупайте, горячие пирожки с мясом, с капустой, — раздавался призыв молодой лоточницы, внезапно вставшей на пути друзей.
Но они вежливо отказались и стали дожидаться Толика. По его лицу стекал пот, а лицо было изрядно перевозбуждено.
— Олег смотри? — разжал он кулак.
На его ладони блеснул золотой массивный мужской перстень.
— Возьми за полтинник? — попросил он. — Не ворованный, это нашего парня перстень. Он тоже, как и мы на бобах остался. Я бегал в вагон — ресторан, хотел там толкнуть, а они закрылись.
Олег без разговора отсчитал пятьдесят рублей и забрал у него перстень. После чего Толик так — же быстро исчез, как и появился.
— Здесь граммов восемь (золота), — определил на глаз Олег, и одел на свой палец.
Затем они прогулялись до киоска и купили две литровых бутылки башкирского кефира, батон и пошли в вагон.
У пассажиров из команды вербованных соседей после Уфы произошёл отток. Кто-то сошёл специально с поезда, чтобы вернутся назад в свою родную «деревню», а кто-то отстал, так — как на вырученные деньги за перстень, они накупили дешёвого вина и, начали его употреблять прямо на перроне.
Затем под башкирские мотивы, которые лились из вагона другого поезда, выплясывали краковяк и яблочко. А точнее сказать они исполняли плясовое попурри. Думая, что их каждого персонально пригласят в вагон на посадку, они выписывали ногами, кто во что горазд. И вероятнее всего они приняли за свой поезд тот, из которого лилась музыка. Но проводники после объявления диспетчера сделали отмашку машинисту и поезд тронулся. А это значит у плясунов осталась единственная перспектива; на перроне весёлыми плясками зарабатывать себе на обратный билет. Пассажирский поезд Харьков — Владивосток набирал скорость, а плясуны продолжали своё веселье. Из окна вагона Олегу показалось, что в той компании опоздавших был и Врунгель. Ему почему-то жалко стало этого забавного и простого парня. Хотя надежда у Олега была, что он ошибся, спутав его по одинаковой рубашке с другим пассажиром из его компании. Но по крайнем мере Толика в вагоне не было.
— В тишине едем без Врунгеля, — заметив его отсутствие, промолвил Цветок.
— Может в соседнем вагоне пристроился с другими земляками? — выдал версию Дорогой.
В Омске ребята проводили Игоря и на его место посадили нового пассажира по литеру, какого — то железнодорожника. Миновали Новосибирск, но Врунгель так и не показывался. Ребята решили, что он точно в Уфе загудел и остался с плясунами. Всё-таки три дня — это большой срок. Но за час до прибытия в Красноярск он появился в вагоне, как ясное солнышко. Выглядел он довольно-таки свежо, будто прошёл где-то курсы оздоровления. Щербатое лицо отражало независимое самодовольство. Он был сыт и в меру опрятен, на нём была чистая рубашка и пиджак. В руках держал авоську, в которой просматривался толстый свитер и пачка документов.
Его словно подменили за дни отсутствия, и Олег мысленно для себя вывел жизненную формулу.
«Пить на людях не смертельный грех, но надо знать меру, чтобы не выглядеть в их глазах дебилом».
«Обязательно скажу ему при удобном случае, что уродские компании плясунов не гармонируют с его лицом. Он среди них становится вдвое отвратительней». — подумал Дорогой и первым поинтересовался:
— Ты где пропадал всё это время?
— В вагоне — ресторане прописался, работал у них за еду. Я своим мужикам сказал в Уфе, что купим вина немного и продуктов. А они мне противоречить начали, сплясал с ними прощальный танец и ушёл от них. После того, конечно, как всё вино выпили, — поправился он. — Их от двенадцати человек трое осталось, но в другом вагоне. Один в Норильск едет, а двое в Ачинск, — эти уже сошли. Сейчас нас должен встречать в Красноярске официальный представитель и, наверное, сразу подъёмные деньги выдаст.
Олега от такого наивного оптимизма чуть покоробило, и он посмотрел на часы:
— Ты посмотри на время? Уже восемь часов вечера. Кому мы нужны. Теперь на вокзале до завтрашнего дня будем ожидать твоего покупателя.

                Глава 15

        Доводы Олега оказались верными. Когда пассажиры вышли на перрон по громкой связи несколько раз передали:
— Рабочих, прибывших по организованному набору поездом Харьков — Владивосток, просим не беспокоиться. Завтра в девять утра вас будет встречать в зале ожидания железнодорожного вокзала, представитель Лесопромышленного комбината города Игарка.
Врунгель из вагона вышел налегке вслед за ребятами без багажа. Как он не всматривался в пассажиров, но на вокзале его почему — то не оказалось.
Дорогой тщательно посмотрел вокруг, но всегда натыкался на незнакомые лица.
— Кого ты высматриваешь? — спросил Мартын Олега.
— Врунгеля, — крутил он головой, — может в вагоне — ресторане его багаж, и он пошёл за ним туда?
— Это ты о Толике волнуешься? — съязвил Мартын, — такие люди в огне не горят и в воде не тонут.
На вокзале только вербованных оказалось человек двести. Все были из разных областей. Публика была разношёрстная, от студентов до бородатых землепроходцев. (Так называли мужиков без дома и семьи.) Вместе толпились и мужики с синюшными лицами, и молоденькие интересные девушки с длинными ногтями. Девушки ехали на север за романтикой, и длинным рублём. А синюшники бежали от себя. Были там и семейные пары, не знавшие, что их ждёт на севере. Среди них была и молодая пара, ехавшая с ними в одном вагоне с солидным мужчиной. Но тогда никто не знал, что едут они в Игарку, так как держались они особняком в дороге и ни с кем в разговоры не вступали. В зале ожидания, они первые подошли к Олегу, и мужчина спросил:
— Извините вместе в одном вагоне ехали долгие сутки и не знали, что направление у нас одно. Вы — же в Игарку едете?
— Да именно туда, — ответил Олег.
— Давайте одной командой держаться. Я вижу, вы ребята серьёзные, не то, что те пьяницы, что ехали в нашем вагоне. Я сам корреспондент из Харьковской центральной газеты. Зовут меня Герман, — представился он, — а эта молодая чета Люся и Серёжа, — мои земляки, решили север посмотреть и денег подзаработать.
— Мы за дружбу между народов, — сказал приветливо Олег, — но сейчас нам, край нужно к родственникам отлучиться, а позже, часа через три мы подъедем.
— Вот и ладненько, — пожал Герман руку Олегу, — тогда как освободитесь, скромно отметим наше знакомство. Ресторан я оплачиваю, — предупредил Герман.
Ребята сдали свой багаж в камеру хранения и поехали в Зелёную рощу к тётке Олега, так и не встретив Толика.
Тётя Катя их уже ждала. Мать Олега отбила ей телеграмму, чтобы радушно встретила племянника с друзьями. Тётка жила в двухкомнатной квартире со своей невесткой и маленьким ребёнком. Двоюродный брат Олега, был геологом и редко бывал дома.
Олег передал тёте гостинец, который мать ему положила в рюкзак. На столе сразу появились традиционные сибирские пельмени и водка.
— Много пить мы не будем, только чуточку для аппетита, — сказал Олег. — Нам обратно на вокзал надо добраться, пока транспорт ходит.
— Пейте по своему желанию, но пельмени, чтобы все съели, — сказала тётя, — так, как настряпала я их на целую роту.
— Ясно тётя Катя, сколько сможем столько и съедим, — заверил её племянник.
Пельмени были сытные и все осилить они не смогли. Наевшись в меру, они попрощались с родственниками Олега и не спеша, тронулись на автобус с полным свёртком пирогов с черничным вареньем. Пироги доверили транспортировать Мартыну.
Герман в это время слонялся по залу, поглядывая постоянно на входные двери. Когда он увидел, своих новых знакомых, оживился и с радостью бросился им навстречу, поздоровавшись с каждым за руку, как будто давно их не видел:
— Пойдёмте друзья быстрее. Мои молодые уже там сидят, я договорился с директором ресторана, чтобы они нам продлили вечернею трапезу.
— Как это вам удалось? — спросил Мартын.
— Очень просто. Показал удостоверение собкора. Объяснил культурно, что надо в хорошем ресторане за приятным ужином побеседовать с исследователями Сибирских недр. Объяснил, что вы транзитом едете на запад и я намерен о вас написать очерк. Так — что не смотрите на меня удивленными глазами, когда я вытащу блокнот и авторучку.
— Поняли мы всё, — сказал Цветок, — но ужинать мы, скорее всего не будем. Пивка или вина можно выпить?
— Была бы честь предложена! — улыбнулся Герман.
Они прошли в зал, который был уже закрыт для основной массы посетителей. Герман заказал официанту два графина хорошего коньяку лимон и салаты. Перед ним лежал блокнот и авторучка. Он разлил коньяк по рюмкам и патетично сказал:
— Я хочу, чтобы мы въезжали в Игарку с коньяком и уезжали так — же! Если вы ребятки будете себя вести, как в поезде, удача вам будет сопутствовать! Поверьте мне, я север знаю. Единственное плохо, что едете вы туда в конце сезона. Лето считай уже на исходе.
— Ну и что из этого? — спросил Олег.
— Когда там заканчивается отгрузка, все сезонные рабочие разъезжаются по своим городам. Редко, кто остаётся там зимовать. Максимум вам работать в порту, три с половиной месяца. Обычно к Октябрьским праздникам в Игарке наступает тишина.
Это известие немного огорчило Олега. Он рассчитывал с друзьями подольше поработать на Севере, чтобы скопить деньжат. Он включил своё воображение, подумав, что соседи наверняка истолкуют их скорый возврат домой, как испуг перед суровыми условиями севера. Поэтому с позором и сбежали, не успев заработать больших денег.
— А вы, что там были раньше Герман? — подавленно спросил Олег.
Герман для подтверждения своей журналисткой миссии, и для видимости полистал страницы альбома и, не поднимая головы, произнёс:
— У меня к вам всем просьба небольшая есть. Не надо выкать со мной? Хоть я и значительно старше вас всех, мне всё равно это не в радость. Предпочитаю простоту в общении, тем более мы с вами уже знакомы.
— Понял Герман, — сказал Олег, — мне тоже, чем проще, тем лучше.
— Друг мой, в порт Игарку я еду второй раз, — сообщил Герман. — В прошлом году в командировке там находился. А сейчас намеренно еду по оргнабору, нужно мне в Игарке побывать некоторое время.
— Женщина, наверное, с голубой кровью по вас страдает в Игарке? - спросил Мартын.
— Не угадал приятель, — покачал он головой. — Книгу я пишу интересную о трудной судьбе одной большой закарпатской семьи, которую Сталин выслал после войны. Они все живут сейчас в Игарке и еду я туда не на северное сияние созерцать, а за историческими фактами. Там два брата и сестра, все они в войну состояли в ОУН. Буду собирать конечный материал, и заканчивать свою книгу. Но работать мне всё равно там придётся, так — же, как и вам.
— Даже такие там есть люди? — спросил Цветок.
— Основная масса населения там ссыльные люди, — Игарка раньше закрытая зона была. А для тех, кто попал не по своей воле туда, выезд на материк был запрещён. Молодые девочки или ребята, получившие аттестаты, не могли поступить в институты в больших городах. И вековали на берегах Енисея до седых волос. Некоторые мудрые родители находили выход из положения. Они ухищрялись за большие деньги, создавать для своих деток фиктивные браки с вербованными рабочими. А по окончании сезона со своими липовыми супругами и супружницами выезжали на материк и там разводились.
— А куда нам лучше на работу пристроится? — спросил Мартын.
Герман сдвинул брови и задумался:
— Наверное, на погрузку в порт, или на биржу сортировать лес? Если на биржу, то лучше четвёртого участка вы ничего не найдёте, там материал легче и денег больше платят. А если в порт устроитесь, то месяц всего один заработаете, а потом по реке шуга пойдёт. А это значит, доски будут обледенелые, и естественно тяжёлые, и вряд ли вы в это время хорошие деньги заработаете.
— А ты сам, куда думаешь идти? — спросил Мартын.
— Я матросом на плав кран устроюсь. Мне деньги не нужны у меня цель пребывания в Игарке иная. Хотя в порту на любом кране можно, немало заработать. Смену вахту отстоял, а после иди, подрабатывай на погрузку кораблей или на биржу. Кто водку не пьёт, все зарабатывают хорошо. Главное не лениться.
— А нам можно матросами устроиться? — одолевал Германа вопросами Мартын.
— А почему нельзя. Там везде устроишься, куда душа пожелает, — успокоил Мартына Герман.
Через некоторое время к ним подошёл официант и предупредил, что ужин их затянулся. Герман рассчитался с ним за столик, и они вышли в зал ожидания. Мартын так и не расставался с пирогами, периодически перебрасывая свёрток с одной руки на другую руку. Хоть и была ночь, но на вокзальной площади и самом вокзале гуляло много пассажиров. Создавалось обманчивое впечатление, что поезда не отправляются с Красноярского вокзала. Но это был обман зрения. Поезда шли в обе стороны, один за другим. Отток пассажиров был заметен, а приток ощутимей, — в зале ожидания негде было присесть. Очень много было геологов и студентов из стройотрядов. Они одеты были в штормовки и сидели все на рюкзаках. В разных углах вокзала исполнялись под гитару туристические песни. Они пели песни про Ангару, о медведях, про зелёную тайгу о морозном запахе севера. Этот гостеприимный железнодорожный вокзал Красноярска, многим гостям, прибывшим впервые в Восточную Сибирь, открывал ворота в неведомую жизнь, полную интереса и романтизма.
— До утра ещё долго и нам нужно, где — то приземлиться, — задумался Герман, — а здесь негде присесть.
— Пойдёмте на улицу? — предложил Цветок, — погода хорошая, а лавок там полно.
— Это сейчас тепло, а под утро холодно будет, — сказал Герман, — я что предлагаю; пошли сейчас на отстой поездов и попросимся за деньги, переспать в каком — ни будь вагоне до утра. Нас шесть человек за двадцать, тридцать рублей всех запустят в любой вагон, тем более у меня солидные корочки на руках и на всякий случай бутылка водки в сумке лежит. Но с водкой мне бы не очень хотелось расставаться. Она нам самим может пригодиться.
Он по-отечески обнял Люсю и повёл всех за собой в тупик, где ночевали поезда разных направлений.
Проблем с ночлегом, как и обещал всемогущий Герман, у них не возникло. Показав три червонца проводнику — казаху, который без разговора провёл их в купе, вдобавок напоил ещё чаем с галетами.
Олег устроился со своими друзьями в одном купе, а Герман с молодой парой в другом.
Но уснуть Олег так и не смог. Ворочался с боку на бок, иногда слышал, как открывается тихо дверь соседнего купе. И кто — то крадучись проходил мимо них.
— Наверное, молодые не спят? — подумал он, — может выйти покурить с ними?
Он обулся, достал сигарету и вышел из своего купе. Тихо пальцем постучал в полуоткрытую дверь соседей. Но, не дождавшись ответа, заглянул в купе. На столе стояла пустая бутылка от водки и половина тушки копчёной курицы. На верхней полке спал, как убитый молодой муж, а его жены и Германа не было.
— Что — то не очень-то похож этот писатель на порядочного человека? — подозрительно подумал Олег. — Надо будет присмотреться к нему? Дюже он щедрый для корреспондента. Интересное кино получается, мужа подпоил, а девочку в тамбур водит всю ночь на перекуры.
Олег решил отменить перекур, чтобы ни спугнуть парочку. Хотя его сильно подмывало, застать их в интересной позе и врезать по румяной роже писателя. Он зашёл к себе в купе, не закрывая плотно дверь, бросил сигарету на столик и устроился обозревать бодрствующих соседей.
Дождавшись, когда они прошли, он закрыл глаза, но уснуть не смог. В пять тридцать утра казах их выпроводил из вагона.
Неважно себя чувствовал с утра Сергей. Его подташнивало, и кружилась голова, так, что пока они шли до вокзала, ему приходилось несколько раз пригибаться к земле и отдавать выпитые ночью, излишки спиртного.
— Говорили, тебе много не пей, а ты вышел из повиновения своей жены и не внял словам умудрённого жизнью человека, — сказал ему Герман. — Здесь кислороду меньше, чем у нас в Харькове на двадцать процентов. И люди с непривычки обычно сильно болеют, а на севере ещё больше ощущается похмелье. Так что аккуратней будьте там с водкой, а то за два месяца сопьётесь.
Жена Сергея, выглядела не лучше мужа. После бессонной ночи, она была бледной и осунувшейся. На мужа она совсем не смотрела, а шла покорно за Германом, слегка придерживая его за локоть.
— Ему надо опохмелиться, и будет всё нормально, — сказал Мартын, — или пускай пирожок с черничным вареньем съест. А то я уже устал их носить.
— В это время мы выпивки не купим, только у проводников проходящих поездов, — знающе произнёс Герман.
— Не нужны нам проводники, без них я его поправлю, — оптимистически заявил Олег. — А пироги нам ещё пригодятся сегодня. Пошли со мной? — позвал он Сережу.
Они вдвоём шустро дошли до камеры хранения, где Олег взял рюкзак и достал оттуда фляжку с водкой:
— Идём на улицу? На лавке присядем, а то здесь неудобно пить, — позвал он страдающего от головной боли парня.
Они вышли на аллейку напротив вокзала, где в два ряда стояло несколько лавок. Проходя по освещённой аллее, они стали искать свободную лавку. Олег осмотрелся вокруг. Стоял не тёплый утренник, но свободных мест пока не попадалось. Люди спали на холодных лавках, укутавшись с головой своей одеждой, которая была на них или газетами. На одной лавке рядом со спящим мужчиной лежало охотничье ружьё в чехле, под головой кургузый рюкзак. Очевидно, это спал охотник — промысловик. И если бы кто — то захотел воспользоваться его сном и увести дорогое ружьё, то ничего бы из этой затеи не получилось. Покой его зорко охраняла крупная чёрная северная лайка. И была она не пустолайкой, а очень умной собакой. При любом шорохе она подымала свою морду и упреждающе рычала. Олега и Сергея она тоже так встретила, но, когда поняла, что у этих прохожих нет дурных намерений, замолчала. Вся эта картина со спящими людьми на улице напоминала кадры из документальных фильмов об американских бездомных негров. Но здесь, на спящей аллее, бездомных людей не было. Это были бывалые люди, ожидавшие свои поезда в суровые климатические регионы, где за работу платили длинные рубли.
В середине аллеи они всё-таки облюбовали свободное место, освещаемое ярким фонарём.
Олег налил в раскладной стаканчик немного водки и протянул молодому человеку:
— Пей молодожён, сразу легче станет, — приободрил он больного попутчика.
Сергей не задумываясь, выпил водку, после чего его глаза оживились, и лицо покрылось румянцем.
— Спасибо Олег, — поблагодарил Серёжа, — выручил. Мне так плохо никогда не было.
Олегу было жалко молодого парня. Болеет, да и жена, как назло, сучкой оказалась. Внутри у него моментально запротестовал червячок, требуя жизненной справедливости хорошему человеку.
Олега подмывало открыть глаза молодому человеку. Но, трезво рассудив, он решил дать отставку своему червячку и всего лишь спросил:
— Ты мне скажи, ты корреспондента давно знаешь?
— Нет, на один день раньше, чем тебя, — ответил он, — а почему ты интересуешься? — спросил Серёжа.
— Я вначале подумал, что он родственник ваш. Он так заботливо опекает вас. А если не родственник, значит человек хороший!
— Не просто хороший, а замечательный человек!
Герман обещал похлопотать за нас и пристроить в Игарке на приличные деньги.
— Тут и думать нечего, — одобрил Олег обещание Германа. — Соглашайся Сергей, но только, жену от себя не отпускай. Пускай рядом с тобой трудится, иначе отобьют у тебя красивую Люсю. На севере я слышал ухарей, пруд пруди.
Сергей вдруг неожиданно ойкнул и ударил себя по руке, где сидела до этого муха:
— Насекомые зло кусаются как скорпионы. Осень знать ранняя будет. А за Люсю я не беспокоюсь, мы с ней вместе росли в одном дворе. «Она не позволит мне ни с кем изменить», — уверенно сказал Сергей.
— Дай бог если это так, — пытливо взглянул на молодого человека Олег, — тогда выпей ещё сто граммов за её верность.
— Можно — уже более оживлённо произнёс Сергей.
Олег налил ему ещё и, положив фляжку на скамейку, закурил.
— А ты сам, почему не пьёшь? — спросил Сергей.
— Мне необязательно с утра пить, я не болен. — И услышав приближающие в их сторону шаги, он повернулся. Показался знакомый силуэт.
— А вот к нам идёт наш общий знакомый, тот наверняка ищет опохмелиться, — обрадовавшись встрече промолвил Олег.
К ним подошёл Врунгель с обескураженным видом:
— Куда вы все запропастились? — спросил он. — Я тут один считай, остался. Никого знакомых нет. Притулиться на вокзале негде. Вот и пришлось перебиваться ночь на этой лавке, которую сейчас вы оккупировали. Замёрз словно сосулька на крыше. Вернулся посмотреть, я тут ножик вроде перочинный случайно обронил.
— Не знаем — посмотри? — ответил Олег, — мы сами здесь минут пять сидим.
Врунгель потянул глубоко носом. Видимо ощутил запах свежей водки, но спрашивать из-за скромности про спиртное не стал. Только опустился на колени и заглянул под лавку.
— Вот он родимый нашёлся, — нащупал он складной перочинный нож. — Я к нему уже привык. Он у меня лет пять живёт, жалко было с ним прощаться.
— Водку будешь пить? — спросил Олег.
— Нет, не хочу, — на удивление Олегу отказался он. — Надо сегодня подъёмные вначале получить, а там видно будет.
Он вгляделся в тёмное небо и задал вопрос Олегу:
— Интересно в Игарку самолётом нас будут отправлять или пароходом?
— Не знаю точно. Но нам говорили, что по Енисею вплавь будем добираться. Пароходов кстати сейчас нет — давно уже теплоходы бороздят речные просторы, — внёс ясность Олег. — Так что получай подъёмные и покупай себе тельняшку.
— Хорошо бы если так, а то я на самолёте ни разу не летал, боязно очень. А тельняшка у меня есть.
— А чего самолёта бояться, на машине больше шансов разбиться, — весело сказал подлечившийся Сергей.
Олег открыл рюкзак:
— Если больше не будешь водку, то, я её прячу в рюкзак, и пошли на вокзал. А то нас ребята потеряют, — набрасывая рюкзак на плечи, сказал Олег.

                Глава 16               
    
       Вокзал был похож на муравейник. Но, несмотря на это, своих попутчиков они нашли без труда. Ребята стояли одним кругом, в середине которого находился бородатый мужчина, державший толстую пачку десятирублёвых купюр, и обращался к его друзьям и попутчикам с речью:
— Ребятки, у меня глаз намётанный. Я хороших людей без ошибки замечаю из толпы. Даже боковым зрением определю, кто есть спасатель человечества? Выручайте? Достаньте выпить или я сейчас кончусь в этом каменном крае. Помогите дяде Карлу? — протягивал он пачку денег Цветку.
— Я здесь впервые и не знаю, как вам помочь, — объяснял ему Паша.
— Я знаю, как помочь — раздвинув круг рукой, сказал Олег, и вытащил из рюкзака фляжку с водкой.
— Стакан нужен? — спросил он у бородатого мужчины. Но тот уже засунув почти пол фляжки в рот, глотал водку без стакана. Потом он оторвался на секунду от фляжки и, глядя на Олега, спросил:
— До конца можно пить?
— Пейте, пейте, — улыбнулся Олег.
Он допил водку, и присел на корточки, прижимая фляжку к животу. Олег отломил кусок копчёной колбасы и протянул Карлу:
— Закуси немного, а то назад уйдёт.
— Не позволю, — встал с корточек Карл и прильнул носом к голове Олега, глубоко вдыхая запах пота, несколько дней не мывшей головы.
Олег опешил от такого оригинального закусывания.
— Не удивляйтесь, друзья? — оторвался от головы дядя Карл. — Пот на голове, это самый лучший способ прервать рвотные позывы. Спасибо тебе, брат! Не дал мужику с севера умереть, — взял он из рук Олега колбасу.
Проглотив колбасу и утерев губы носовым платком, он снял с руки импортные, красивые часы с браслетом и протянул их Олегу:
— Не обижай дядю Карла? Прими подарок, — умолял он, — таких часов тебе нигде не купить. Я буквально сам их приобрел пару дней назад у знакомого лётчика. Так что не переживай, у меня имеется возможность приобрести такие же котлы. Не смущайся, бери друг!
И он, не спрашивая разрешения, сам насильно одел Олегу на руку дорогой подарок. Часы действительно были необычные с прекрасным дизайном и крутящимся часовым поясом по циферблату.
— Не надо, зачем? — отказывался Олег. — Это дорогой подарок для меня.
— Мне приятно дарить, а тебе должно быть приятно, принимать. Так что будем считать, что мы оба сделали себе обоюдно подарки, — сказал Карл. — Жалко, что мы не в Игарке, а то бы я вас всех опустил вниз на единственную мерзлотную станцию в нашей стране. Познакомил бы вас с моим близким другом писателем Виктором Астафьевым, который часто там бывает. Бог даст, свидимся в Игарке. Если, что ищите меня через месяц, в центральной больнице. Я там водителем в скорой помощи работаю. Спросите Карла, меня там все знают.
Он пожелал на прощание им удачи. Затем пожал всем руки, а Олега сжал в своих объятиях, которые тут же разорвал Герман.
— Извините? — спросил Карла корреспондент. — Это Виктор Астафьев, не тот, что Царь — рыбу написал?
— Именно он, в своём лице и теле, — отозвался бодро Карл.
— Интересно было бы с ним познакомиться, — сказал Герман, но он вроде не в Игарке живёт?
— Верно, не живёт, — сказал Карл, — но наезды часто к нам делает. Игарка — это его малая родина. Когда он у нас, весь город знает о его приезде, и он останавливается у меня. Мы с ним ряпушку и сига ловим на Енисее.
Карл резким движением взял в руку свой чемодан и, ещё раз простившись персонально с Олегом, удалился в сторону перрона.
— Олег, покажи часики? — попросил Герман.
Олег снял их с руки и дал Герману. Затем их подержали все в руках, и каждый дал им отличную оценку.
— Везёт тебе Олег, и почему у меня не было в это время водки? — с сожалением сказал Мартын, прижимая к груди свёрток с пирогами.
— Ты, наверное, не имеешь привычки оставлять спиртное на утро, как Олег, — произнёс Герман, — а это плохо. У таких людей в конечном итоге есть быстрая перспектива спиться. Вот вам наглядный пример с Серёжей, — перевёл он взгляд на молодого человека. — Говорил, ему не пей всё до конца, плохо утром будет. А он надрался, как сантехник, забыв про свою не совсем здоровую жену. А мне пришлось всю ночь за ней смотреть и лечить таблетками. Она смотри, сегодня молчит, ей не до чего в таком состоянии, — обратился он к Сергею, — ей бы малинового варенья с кипячёным молоком. Стрептоцид уже не помогает. Сегодня обязательно купи ей хороших антибиотиков в дорогу.
Сергей нежно обнял молодую жену и на ухо прошептал:
— Прости!
Олегу стало неловко от слов Германа.
Устыдившись своей первоначальной нехорошей версии о Германе и молодой женщине, он вновь проникся уважением к этому корреспонденту. Но показывать своих эмоций не стал а, только отведя в сторону Сергея, спросил:
— А чем она больна у тебя?
— У неё хроническая ангина с детства и сердце больное. Нам подсказал один бывший матрос с сухогруза из Николаева, что в Игарке есть много замечательных родников, которые лечат ангину, лучше, чем морская вода.
— Сказки я думаю это все, — сказал недоверчиво Олег, — как может простая вода лечить? Что она сильнее лекарства?
— А мы оба верим в целебные свойства родниковой воды, поэтому и едем убивать двух зайцев. Её вылечить и денег подзаработать, — оптимистически заявил Сергей.
Их разговор прервал Мартын:
— Дорогой мы тоже сходим в камеру хранения за своими рюкзаками. Я хоть этот куль с пирогами туда затолкаю, — пихая прямо в лицо Олегу надоевший ему свёрток. — Скоро должен появиться представитель, а мы не готовы.
— Идите, сложим багаж пока в одну кучу. Если потребуется всем одновременно куда-то отлучиться, поставим рядом человека в караул.
— Вот мне хорошо, — сказал Врунгель, — у меня всех вещей электробритва и документы и всё упаковано в одной авоське.
— А тельняшка где? — вспомнил Олег.
— Под свитером, — и он для наглядности расстегнул пуговицы пиджака и, задрав свитер, засветил полосатую рубашку.
— Как же это на севере ты думаешь существовать с таким гардеробом? — спросил Герман.
— Деньги заработаю куплю, а на первое время там выдадут спецовку. Штормовку, полушубок овчинный и унты на меху.
— А шубу бобровую не хочешь? — иронически ухмыльнулся Герман. — Сезонные рабочие там получают, штормовки, сапоги кирзовые, валенки и ватники. А о полушубке думать забудь. Его только за свои деньги можешь купить. А стоит он рублей сто пятьдесят. Но если ты в Игарке будешь купоросить, как пил в поезде, то и сапоги казённые пропьёшь.
— Нет, я пить там не буду, — замахал рукой Врунгель, — я еду на заработки. Вот если бы я очень захотел пить, то выпил эту водку во фляжке до бородача. И никаких часов Олег не имел бы. А я отказался конкретно, несмотря на то что он мне предлагал. И в поезде я пил, без всякого желания. Вначале за знакомство, а потом от скуки.
Герман осуждающе покачал головой:
— А если не тая, положить руку на сердце то деньги все промотал, потом душу свою продал вместе с электробритвой в вагон ресторан, — закончил исповедь Врунгеля Герман.
— А вы откуда знаете?
— Видал я тебя там. Могу тебе сказать одно. Возможно, это и находчиво с твоей стороны, но это не совсем почётно и даже больше сказать, очень унизительно.
— Ладно, забыли, не надо только меня учить уму разуму. Жизнь на севере нас рассудит. Все мы там проявимся, как лакмусовая бумага. Я ведь не лоботряс, работать люблю и могу. Маленьким, где-то с пяти лет, как палач рубил дрова у своей бабки. А в двенадцать с рубанком и долотом, профессионально разговаривал. Сейчас могу любой дом срубить или баню
— С такими золотыми руками вовсе не обязательно было на север ехать, — похвалил его Герман. — Большие деньги и на материке можно заработать.
— Мне про деньги всё ясно, но мир хочется посмотреть, — мечтательно проговорил Врунгель.
Вдруг из громкоговорителя раздался долгожданный голос диспетчера:
«Внимание, прибывших по организованному набору в город Игарка, просим всех пройти на улицу к центральному выходу. Вас ожидает представитель с повязкой на рукаве».
Все ринулись вперёд. На выходе стоял грузный и высокий мужчина с красной повязкой на рукаве, на которой была белая надпись Игарка.
— Так товарищи, — сказал он, — сейчас организованно, без суеты, с вещами садимся в автобусы ЛИАЗ. Два штуки стоят около вокзала, и едем на речной вокзал. Там получите подъёмные и только завтра утром, трех палубный комфортабельный теплоход Валерий Чкалов доставит вас до конечного пункта. Едем до Игарки без нянек, самостоятельно. А там вас встретят с духовым оркестром и шампанским заполярный общественный комитет, — пошутил он. — Поэтому, чтобы выглядеть симпатично на торжественной встрече, прошу вести себя на судне прилежно. Вся полная власть на время круиза находится в руках капитана. Так что думайте, прежде чем надумаете много пить или хулиганить. Захочет капитан в ящик вас посадить, то обязательно посадит. А на первой пристани медвежьего угла, правонарушителя сдаст в руки участковому. А может просто высадить на необитаемом острове, по которому гуляют медведи да полярные волки, — пошутил представитель.
— Хорош пугать дядя, — сказала длинноногая блондинка, с вульгарно накрашенным лицом. — Мы все тут русские народные и сказки Севера в детстве читали. Вези туда, где подъёмные деньги будут давать и где отдохнуть можно? А то мы в дороге сильно поиздержались и в кошельках ни шиша не осталось.
— Катька кончай хамить, не то сразу в ящик попадёшь, — предостерёг её лохматый парень.
— Откуда такие весёлые будете? — спросил представитель у них.
— Мы из прославленного города Воронежа, — ответила рядом стоявшая миловидная девушка.
— Выходит вы земляки мои. Я тоже там детство и молодые годы провёл, но только в Эртиле.
— Знаем такую деревню, — сказала Катька, — а вы если, наш земляк, то могли персонально для земляков автобус ближе подать, а то далеко идти.
— Не девка, а конь, — шутливо сказал представитель. — Для тебя, что пятнадцать метров, это уже большой километраж? Не верю, Екатерина, что ты в Воронеже жила. Ты, вероятно, из столицы репчатого лука будешь, из города Конь — Колодец.
— Тогда я вовсе не Катя, а Екатерина третья, — заржала, она как лошадь.
— Иди в автобус Екатерина третья, а то стоя будешь ехать через весь город, — сказал ей представитель.
               
                Глава 17
      
       Вся толпа ринулась в автобусы. В пределах ста человек набилось народу в два автобуса. Кате представитель уступил своё место. Она ехала и важно крутила головой.
— Хоть она и грубоватая, а очень милая, — прошептал Герман на ухо Олегу.
— Для меня если грубая, то уже не милая, — ответил Олег.
— Я смотрю Олег, ты интересный человек, с необычайным мышлением. У тебя образование, какое?
— Высшее, другого не имею, шесть лет закон и право зубрил, — отмахнулся от него Олег и протиснулся ближе к Мартыну и почти на ухо сказал:
— Надо будет нам первыми получить подъёмные деньги, и пойдём по городу погуляем. Я хочу домой посылку отправить для матери и Регины. Успокою, их таким образом. Ты мне на выходе передашь свой рюкзак и иди за командиром, иначе с такой толпой мы до вечера будем получать подъёмные.
— Хорошо, — ответил тот.
Вся толпа сезонных рабочих на речном вокзале заметно оживилась. От предвкушения получения очередных подъёмных денег, сезонники находились на позитиве. И многие озвучено строили планы их траты.
Олег с Цветком пробился к Мартыну, который стоял первым и держался за ручку двери, ожидая команды «Войдите».
— Постой, не спеши, я первым зайду, — сказал Олег ему. — Надо создать толпе липовую картину. А ты Толик, сходи, поищи Германа с молодыми, не надо от них отчуждаться.
— Заходи по одному, — раздалось за дверью.
Олег вошёл первым в маленькую тесную комнату, где сидели женщина — кассир и грузный представитель.
— Распишитесь за двадцать рублей, — сказала женщина.
Олег поставил подпись в ведомости, потом достал свои наличные деньги и вложил двадцать рублей в них.
— Хорошая примета парень, — сказал представитель. — Кто на Север с деньгами большими прибывает, тот и оттуда с ними и возвращается.
— Ваши бы слова, да богу в уши, — ответил Олег и вышел в узкий коридор, держа свою пачку денег напоказ всем.
— Сколько дали? — спросила Екатерина, жадно смотря на красные десятирублёвые ассигнации, которые Олег начал демонстративно пересчитывать.
— До места назначения думаю, хватит, — убирая пачку в карман, ответил ей Олег.
По толпе пронёсся ложный огонёк надежды, что денег выдают по сто пятьдесят рублей.
Олег дождался, когда их компания освободилась, и они все дружно двинулись гулять по городу, предварительно сдав свой багаж на вокзале в камеру хранения. Им всем объявили, что на теплоход спать их запустят в двадцать три часа.
Они недолго гуляли по городу. Дорогой в центральном универмаге купил две мохеровых кофты и две коробки конфет. Затем зашёл на почту, чтобы отправить посылку.
Пока Олег занимался почтовой операцией к его друзьям в это время на улице подошёл высокий мужчина в роговых очках и стал их сватать работать в леспромхоз:
— Ребята не пожалеете и деньги большие домой привезёте и лесу себе по вагону на дом заработаете, — уговаривал он. — Условия там хорошие, жилья свободного много. Если с семьёй кто надумает приехать, нет вопросов. Жилой дом получите на выбор, любой площади и с надворными постройками.
— А, где это такие условия? — спросил Мартын.
— Здесь не далеко в Лесосибирске.
— А почему вы вдруг решили к нам подойти? — спросил Герман.
— Я брат, покупатель не простой, а опытный, и глаз у меня алмаз. Сибиряка отличу от любого случайного приезжего гостя, к каковым и вас причислил. А если вы приезжие, логически подумал я, то, безусловно, работу ищете, вот и подошёл к вам. На вокзале работать по этому вопросу сложно. Там в основном бомжи и преступные элементы обитают. Такого уговоришь, время на него убьёшь, а он на второй день, пятки обязательно смажет. И виноватым я останусь.
— Ваше предложение заманчиво, — сказал Цветок, — но мы на два месяца едем в Игарку. Вот после этого срока мы бы согласились приехать в ваш леспромхоз.
Мужчина понял, что попал в цель и вцепился в компанию как клещ. Это были именно те кадры, за которые ему заплатят приличные бонусы. И чтобы доказать им правдивость своего приглашения, вытащил из кармана несколько визиток и всем раздал:
— Меня вполне устраивает такое время. Вот мой телефон и адрес на улице Карла Маркса. Спросите в шестом кабинете Косорукого Михаила Павловича. Если кто-то ещё из Игарки изъявит желание присоединиться к вашей группе, милости прошу? «Я буду только рад!» — сказал он и тепло распрощался со всеми.
Олег вышел довольный и умиротворённый с почты.
— Всё ребята долг сына и мужа я выполнил, теперь думаю можно и расслабится.
— Выпить хочешь? — спросил Врунгель.
— Можно и выпить, но я никогда не видел знаменитые столбы, хоть и был в Красноярске в детстве несколько раз.
— Ничего там интересного нет, — отговаривал Герман от ненужной затеи. — Намучаемся только и время зря убьём. Я предлагаю сейчас взять слабенького вина, кусок мыла и идти на Енисей ближе к нашему «лайнеру». Хорошенько помыться в чистой и прохладной воде и культурно отдохнуть на природе
— Мне нравится это предложение, — поддержал его Олег, — даже считать боязно, сколько дней мы не мылись.
Возражать никто не стал. Всей толпой зашли в магазин, где отоварились под завязку. С двумя авоськами провианта они вступили на берег Енисея. Шли по пустому пляжу. Смельчаков не было проверить температуру воды. Расположились в метрах пятидесяти от теплохода Валерий Чкалов. Красивое похожее на морской лайнер белое судно, безмолвствовало. Задраенные трапы. Ни на палубе, ни в рубке не души. Даже вахтенного матроса не видать. Зато вербованных рабочих около него много крутилось. Они знали, что именно этот теплоход должен доставить их в Игарку, и ждали полуночи, когда объявят посадку.
Компания Дорогого приняв водные процедуры, кроме Люси, (ей категорически была противопоказана холодная вода), принялась за вино. Пили не для того, чтобы напиться, а за продолжение знакомства. По берегу неприкаянно бродили знакомые лица с вокзала и поезда. Эти люди были трезвые и очень хотели выпить, но их сознание на этот раз превышало желание. Ничтожную сумму денег, получившую утром, они оставили на пропитание. Путь до Игарки был не близким.
Олег старался запомнить их лица. По переданному ему опытными людьми совету он уже точно знал, что эти люди едут действительно зарабатывать деньги, а не прожигать жизнь за полярным кругом. И сторониться их совсем не обязательно. Где — то и когда, — то они могут чем — то помочь.
Позже появилась знакомая Воронежская компания во главе с Катей. Они шли навеселе гурьбой, держа в руках бутылки с вином и шумно разговаривали на весь пляж. Численное большинство от них отделилось, присев под пляжным грибном. А небольшая группа из пяти человек, продолжила следование по пляжу. Проходя мимо компании Дорогого, Катя узнала Олега, крикнула:
— Вот он, глядите, обманщик чёртов, — тыкала она в Олега пальцем. — Ты дядечка, хоть и симпатичный, как голливудская звезда актёр Купер, но баламут отъявленный, — проговорила она добродушно. — Знаешь, после тебя, какой шум подняли все сезонные рабочие? Пришлось нашему земляку выносить ведомость и показывать, что все до одного, получают по двадцать рублей, а не по сто пятьдесят, как ты нам сказал.
— А я и не говорил, что получил такую сумму, — показал белозубую улыбку Дорогой. — Я сказал, что до Игарки мне денег хватит. С чего все решили, что выдают по сто пятьдесят рублей? Я думаю, это ты Катя ввела публику в заблуждение.
— Катька ты сама балда, — сказал ей лохматый парень, которого звали Николай. — Мог же человек иметь свои деньги, а ты не допёрла. Взбудоражила весь народ.
— А вы ребята, откуда будете? — спросил высокий парень из подошедшей компании.
— Можно считать, что мы все здесь земляки, — сказал Олег, — город Харьков и Белгородская область.
— Приятно слышать, — сказал самый старший мужчина, Воронежской компании, которого все уважительно называли Пилатом. — Мне приходилось периодически бывать в вашей области в командировке. В рудо управление Старого Оскола, пусконаладочные работы вели, — пояснил он.
— Здесь нас три человека из Старого Оскола, — представил Олег своих друзей, — присоединяйтесь к нам? — Остальные тоже хорошие люди, но один из области, а трое из Харькова.
Пилат добродушно улыбнулся компании Дорогого и охотно подошёл к ним:
— Мы помехой не будем, если рядышком примостимся? — попросил он за всех и опустился коленями на песок.
— Присаживайтесь, зачем спрашивать? — радушно предложил Герман, — и, кивнув на группу под грибком, спросил, — а те, что не ваши попутчики?
— Наши, — подтвердил Пилат, — но это, по сути, ещё дети. Дисциплинированные ребята, недавно армейские пилотки с себя сняли. Употребляют только сладкий лимонад и томатный сок. Я буду строго следить за их поведением в пути и Игарке. У меня всегдашнее правило существует, помогать молодёжи. В армии, у меня не было на погонах лычек. Зато в своей бригаде коммунистического труда, мне часто приходилось бывать наставником советской молодёжи.

                Глава 18

         За вином они все перезнакомились, и Герман провозгласил душевный тост за знакомство.
Олег сидел на тёплом песке, рядом с Мартыном, напротив миловидной совсем юной на вид девушки из Воронежа. Её звали Алиса и она была Катиной подругой.
Олег чувствовал, как Алиса бессовестно жжёт его своим взглядом. Он с трудом изображал безразличие, делая вид, что не замечает пристального внимания к себе, этой звезды, которая ему запала в душу ещё на вокзале.
— Мы все почти здесь с одного двора, — сказал высокий парень, одетый в джинсы и модный свитер. Он представился новым знакомым, Оскаром Светловым.
— Решили поехать посмотреть на северное сияние, на близкий восход солнца и покушать экологически чистые грибы. Мы все здесь одноклассники, кроме Пилата. Он наш дворовый вдохновитель, который и сманил нас на север.
— Мне нравится ваша Алиса, — толкнул слегка в бок, Оскара Цветок.
— Если нравится, подсядь к ней и ближе познакомься, — посоветовал Оскар. — Она у нас девочка любознательная и общительная, без излишних предрассудков, но хамства не терпит. Одним словом, дочь Монте сума.
— Это почему она его дочь? — спросил Врунгель, услышав разговор Светлова и Цветка.
— Её папа был очень важным человеком и до своей смерти возил Алису в Мехико на Олимпийские игры. Вот с тех пор она бредит Мексикой. За это мы её и нарекли такой дочерью.
— Всё равно не понял? — сказал Толик.
— А ты и не поймёшь, — встрял в разговор Олег. — Чтобы разобраться в этой теме нужно ознакомиться с курсом истории ацтеков. А сейчас не мешай Цветку навести мосты с креолкой.
Олег поймал на себе уважительный взгляд корреспондента, а Толик, снял с себя застиранную до дыр тельняшку и громко своим неповторимым сельским диалектом, крикнул:
— Пописайте на мою тельняшку - жить без моря не могу! — и не раздумывая бросился с головой в воды Енисея, заставив всю компанию посмеяться от души
После этой выходки Врунгель сию минуту стал для всей компании популярным сельским этносом.
Цветок же, послушав Оскара подсел ближе к Алисе, но она не проявляла никаких признаков симпатии к нему. Он задавал ей скучные и не интересные вопросы, взамен получая короткие и сухие ответы. Она же в это время не переставала, прожигать Олега своими словно лазерные лучи, глазами.
Пилат, увидав на плёнке мыло, вскрикнул от радости:
— Ребята да здесь мыло есть, давайте помоемся?
Первой разделась Алиса, показав своё красивое тело. Оно было облачено, в голубой сплошной купальник, в котором она полезла в холодную воду Енисея.
Олег тайно смотрел на неё, когда она стояла задом к нему по колено в воде. Но когда Алиса поворачивалась к вербованному народу лицом, он свой взгляд быстро отводил, что не ушло от зорких глаз Катерины.
Выйдя из воды, словно Афродита, она, обхватив руками, крест-накрест свои плечи, дрожа от холода, сказала:
— Полотенца нет, придётся так обсыхать.
— Смотри, как у тебя губы посинели, — сказала Катя, — холодно же. Всё — таки время предосеннее, иди, сядь к Олегу он тебя обнимет. Пока ты словно русалка обмывалась, он с тебя глаз не сводил. Наверное влюбился?
Олега смутили слова Катерины и он, чтобы не выдать свой конфуз, взял сигарету в губы, но прикуривать не торопился.
А Катя не унималась, трещала как сорока. Потом она осторожно толкнула Алису на вытянутые ноги Олегу. Ему пришлось поймать девушку и, не боясь намочить свою одежду об её мокрое тело, сильно прижал к себе. Влага проявилась на его рубашке моментально. Её трясло и от холода, и от объятия молодого человека, который ей понравился. Этот факт был нагляден и скрывать его от компании не имело смысла. Олег накинул на её плечи свой пуловер, обвил одной рукой её шею и притянул голову к своей груди.
Она не сопротивлялась, а наоборот плотно прижалась к нему, обвив его талию своими мокрыми руками.
— Тебе ноги не больно? — спросила она.
— Нет, мне тоже приятно, как и тебе, — нашёлся Олег.
Эта шутка порадовала всех и Алисе первой налили в стакан вина.
— Дайте второй стакан? — протянула Алиса руку. — Я хочу выпить с моим обогревателем, — сказала она.
Олегу тут же сунули в руки стакан с вином, и они вместе выпили, после чего она без всякого стеснения поцеловала его в щеку.
— Будем считать ваши обоюдные ласки в условиях похода самой скорой регистрацией, — торжественно произнёс Оскар. — Вечером в ресторане свадьбу сыграем. А денег, я думаю на благое дело мы найдём.
— Хоть свадьба, хоть не свадьба, всё равно в ресторан пойдём. До посадки на белый пароход, время нужно, как — то убивать — сказал Николо.
До самого вечера Алиса не отставала от Олега, и смело при всех ласкала его, и не только глазами.
Олег не отвергал эту молодку, которая как оказалось быть на пять лет младше его. И поэтому не особо позволял себе публично совершать глупости. Хотя внутренний голос ему подсказывал, что это знакомство будет иметь длительное продолжение. Вернее сказать, он сам этого хотел, но не смел, себе признаться в этом.
Вечером в зале ресторана речного вокзала они сдвинули несколько столов в ряд и продолжили праздник знакомства.
Олег в этот вечер по просьбе Алисы дважды заказывал музыкантам волшебную мелодию тюльпаны из Амстердама. Она кроме Олега больше ни с кем не танцевала в ресторане, отказав танец Герману и Цветку. Мартын с Толиком были в изрядном подпитии и порывались идти спать в теплоход, но Оскар, их остановил, сказав, что там трап подадут только в двадцать три часа.
Вечер предрасполагал к хорошему завершению. Но когда Олег, прижав чувственно к себе Алису танцуя с ней медленный танец, непроизвольно бросил взгляд на Николу и Екатерину. Они о чём — то бурно спорили. После он увидел, как Катя резко поднялась со стула и, взяв Николу за волосы, сильно ударила его несколько раз головой об стол, разбив при этом несколько хрустальных фужеров. Стол был весь залит кровью. Николо не поднимал головы. Катя в этот миг не бросилась на помощь к своему однокласснику, а вышла на балкон ресторана. Олег с Алисой сразу прервали танец, и подошли к столику. В зале появилась милиция, Николая сопроводили в медпункт вокзала, где ему обработали рану, и перебинтовали голову, и затем он опять вернулся в ресторан.
Катя взбудораженная сидела около Пилата и Германа и когда вновь увидала свою жертву, пьяно произнесла:
— Вот он Николо, в жопу раненый явился. Если хотите меня спросить, почему именно туда он ранен? — вопросительно обвела она сидящих за столом сезонников. — Отвечаю, потому что у него вместо головы жопа на плечах сидит.
— Ну, ты и ведьма Катька, шуток совсем не понимаешь, — сказал протрезвевший Николо. — За это на голодный паёк тебя посажу. Посмотрим, как ты передо мной будешь вьюном ходить на теплоходе.
— Пошёл ты в жопу, миллионер сраный, — бросила она ему оскорбление, — у меня есть свой загашник. Не помру, в крайнем случае, подвяжусь палубу за бутерброды мыть, или картошку на камбузе буду чистить. Я видела сейчас, как на наш теплоход загрузили мешков сто картошки.
Дальше оставаться в ресторане, им двоим, было опасно. Мог назреть второй конфликт. И потому что у Николы были общие деньги Оскар, взял под руку Екатерину и вывел её из зала. Назад больше они не вернулись.
Попав на теплоход первыми, Катя с Оскаром опустились вниз, где располагались спальные места четвёртого класса. Они тут — же разложили свои вещи на полки, показав этим, что места заняты для всей компании. Остальные свободные места облюбовали другие сезонные рабочие, большинство которых находились, как и они в нетрезвом состоянии.
Ровно в двадцать три часа остальная компания набрала с собой пива и гурьбой тронулась на теплоход.
Олег с Алисой уютно разместились в одном отсеке с Катей и Оскаром. Остальные ребята были рядом. Все загородили свои спальные места простынями и продолжали пьянствовать.
Олег склонился над Алисой и вполголоса произнёс:
— Я пойду, почирикаю с вахтенным матросом, чтобы он душ нам открыл. Что это за помывка сегодня было в холодной воде? Кратковременное полоскание.
— Я с тобой пойду, — потянулась за ним Алиса.
Вахтенный матрос, молодой мужчина лет тридцати, отгоняя от себя газеткой комаров, оказался сговорчивым малым. Его не пришлось долго уговаривать. За бутылку марочного вина он вручил парочке ключ от душа, где первыми вымылись Олег с Алисой, а затем и другие их попутчики.
Люсе после душа стало намного лучше и, приняв на ночь лекарство, она сразу уснула. А её Сергей и Герман примкнули к компании и прокутили до утра. Здесь и тёткины пироги все прикончили. Никто и не заметил, что в семь утра теплоход Валерий Чкалов, отдав швартовые взял курс на север.

                Глава 19

        Теплоход находился уже несколько часов в пути. Первым проснулся Олег, он понял, что они давно отчалили от пристани, предварительно посмотрев на часы, подаренные Карлом. Он хотел подняться, но ощутил около себя спящую Алису. Закрыв глаза, он ясно вспомнил приятные моменты прошедшего дня. И чтобы убедиться, что около него действительно лежит молоденькая красотка, которую он положил рядом с собой не по пьяному делу, а по собственному вкусу, он открыл глаза. Перед его взором раскидав по подушке волосы, лежало красивое и милейшее личико. На душе стало приятно и он нежно поцеловал в щёку спящую Алису.
— Это первая моя измена Регине, — подумал он.
Но совесть его не грызла за свой поступок. И не, потому что он был, хорошо выпивши совершив интим с дочерью Монте сумы. Нет, просто он осознавал, что Алиса ему дала больше любви, чем он получал от молодой жены. — А собственно, почему измена? — таков закон природы, когда гормоны бурлят вдали от родины. Это закономерность жизни! — успокоил он себя непечатным мужским актом солидарности.
Олег вспомнил, как все его под утро стали называть папой. Особенно подчёркнуто это слово выделяла Катя. Она только и щебетала папа да папочка. Своего друга и одноклассника Колю она стала называть оживлённым прозвищем Николо Бум, объяснив ему, что это один из псевдонимов, пламенного бойца революции Николая Баумана. На самом деле, революционер, носил подпольную кличку Грач, а Бум в переводе с английского являлся одним из нескольких омонимов слов жопы. Но никто из компании сезонных рабочих не знал английского языка лучше Кати.
Коля, спорить не стал с новой кличкой и согласился, чтобы впредь его называли «революционной» кличкой Николо Бум. А Кате обещал за «крещение» купить в Игарке с первой получки коробку конфет.
Дорогой, вдруг ощутил, как на пол плавно соскользнула ширма, сооружённая из пожелтевшей простыни, и перед его взором, предстал словно старик Хоттабыч, седой мужчина.
У него было купеческое лицо и бородка Линкольна.
— Зачем дедушка полог сдернули? — спросил Олег, — не видите, люди отдыхают?
— Это не я, простыня сама упала, — оправдывался дед и въедливо смотрел в глаза Олега. — Я вижу тебе сынок плохо после вчерашнего сабантуя. Может подлечить?
— Посмотрите на столе в бутылках, что осталось? — попросил он у деда. — Хотя вряд — ли, я вспомнил. Под утро собирались Пилата зарядить за бархатным пивом, но буфет был закрыт.
— Уже открыт, — посмотрел дед на часы, — я сейчас там возьму румынского или арабского вина.
— Погодите, я денег дам, — остановил его Олег.
— Не надо, обойдусь, — на ходу бросил дед.
Он обернулся быстро с четырьмя бутылками вина, и как только откупорил первую бутылку, открыла глаза и Катя.
— Папа ты вино пьёшь, а почему дочку не будишь? — потягиваясь в постели, произнесла она.
Олег посмотрел на часы, было уже два часа дня:
— Время ещё детское, спи, — но стакан с вином ей в руки сунул.
На запах вина проснулись и остальные компаньоны. Эти четыре бутылки выпили за одно мгновение, но этого оказалось мало. Затем принёс десять бутылок Герман, за ним ходили Мартын с Цветком. Настроение было у компании праздничное в этот день, поэтому они не заметили, как наступила следующая ночь.
И вновь повторилась процедура отгораживания простынями друг от друга.
Деда с купеческим лицом без чувств уложили на своё место одетым в обуви.
Катя ходила перед Олегом гусыней, подёргивая плечами, и выписывала попкой каллиграфические восьмёрки. Спать она не собиралась, так — как находилась в необычайном тонусе. Она, не стесняясь никого, нежно обвила его шею, и на ухо как ей казалось, по секрету, начала нашёптывать. Но её «секретный разговор» был услышан всеми:
— Папочка, а давай продадим меня понарошку за калым, этому с благообразным лицом дедушке. Мне кажется, он не ровно дышит ко мне, а денег у него полные карманы. Он меня в ресторан звал сегодня. Но я ему сказала, что без тебя и шагу не сделаю. А он почему — то боится тебя. Глупый, не понимает, что ты именно один из всех с ярлыком добра на лице.
— Ты права Катерина, — сказал Герман, — Есть в его лице такая чёрточка, но если внимательно присмотреться в глаза Олега, то там найдёшь замаскированную большую внутреннюю силу властного человека. Вот дедушка сразу нашёл в нём этот золотой дар и поэтому признал Дорогого в нашей команде лидером. Значит он не простой дед, а умный!
— Какой он умный, картошку едет продавать в Игарку, — сообщила Катя, — сто мешков везёт на борту.
— Завтра посмотрим, чем он дышит, — сказал Олег. — Но я вам скажу, если он слаб до женского пола, то коммерсант из него плохой. Он мне больше напоминает старовера, такие причёски и бородки носили именно они и купцы. Больно сильно он смахивает на них.
— Староверы до беспамятства никогда не напивались. Обычно эти люди, ведут трезвый образ жизни, — сказал Герман, — мне приходилось заниматься освещением их жизни. Его я думаю вам надо оставить в покое, пускай справляется своей дорогой и вам спокойней на душе будет. У деда впереди нелёгкий путь. Продать и купить — это два разных понятия. Картофель сбыть, ему будет очень сложно. И даже если он весь свой товар довезёт до Игарки в целостности и сохранности, его при любых обстоятельствах, в вежливой форме, принудят сдать картошку по низкой цене в местный общепит. Если, конечно, половиной товара не поделится с пограничниками, — уточнил Герман.
— Если дед опытный он знает, правильные хода в такой торговле, — поднял с подушки голову Оскар и вновь уронил.
— Я слышал его откровения со штурманом. «У него это первая коммерческая ходка», — произнёс Герман. — Он живёт в достатке, имеет большой дом вблизи Красноярска и двух взрослых красавиц, собирающихся под венец. Сам вдовец, по профессии сыро вар. В отпуске сейчас находится, не боится за спекуляцию статью заработать.
— Нечего было влезать в это дерьмо, — заявил Николай.
— А куда деваться? — жалостливо произнёс корреспондент. — Дочкам надо же на свадьбу заработать. Поэтому я у вас прошу отнестись к деду с пониманием. Не надо с него шкуру драть, там без вас люди найдутся охочие испортить ему кураж.
Олег уже который раз для себя отметил умудрённость Германа, но ему сейчас не в жилу было полемизировать с корреспондентом, да и к Алисе хотелось поскорее прижаться:
— Герман ты, наверное, прав. А теперь давай поспим. Мои друзья притихли. Видать, уснули.
— Нет, Цветок, и Мартын с молодыми на ночь пошли на палубу воздухом перед сном подышать.
— Тогда надо сходить приглядеть за Мартыном, — сказал Олег. — Он пьяный может и рынду на корабле спереть.
— Он совершенно трезвый и чувствует себя в отличие от тебя бодро, — сказал Герман, — а ты излишне расслаблен на корабле. На тебя это не похоже.
— Герман это ты виноват, ты первый принёс десять бутылок вина, а мне нельзя было отставать от тебя.
— А давайте с завтрашнего дня не пить? — предложила Катя.
— Нельзя вечером зарекаться, не зная, какое самочувствие у вас будет утром, — сказал Герман и, пожелав всем спокойной ночи, ушёл спать.
Утром перед Олегом опять предстал дедушка с купеческой бородкой. Он был одет в двубортный пиджак в полоску и белую водолазку, на ногах блестели вишнёвого цвета модные туфли. Этот наряд его сильно молодил, и у Олега язык не повернулся назвать того дедом.
— Ну, что болеешь? — спросил дед.
— На душе муторно. Возьмите на столе червонец принесите вина? — попросил Олег.
Дед деньги со стола не взял, а тихо удалился и принёс четыре бутылки вина.
— Давайте только тихо, а то опять всех разбудим, и считай, день пропал, а мне бы хотелось посмотреть сегодня на берега Енисея.
— Одевайся, пошли на палубу посидим? — предложил дед.
Олег бесшумно встал, не тревожа Алису, и последовал за ним, толкнув мимоходом в бок Германа.
Они уселись в плетёные кресла, на носу теплохода. Вино пили из капроновых пробок, которыми были закупорены бутылки. Утренний холодный ветер пробирал их до косточек, так, что креплёное вино, не оказывало никакого согревающего действия.
— Мне этот климат не по нраву, пойдёмте, дедушка лучше на корму, — предложил Олег, — там нас Герман быстрее найдёт, всё-таки наша сторона.
Они переместились на безлюдную корму.
— У вас дедушка в Игарке могут возникнуть проблемы с реализацией картофеля, — сообщил ему Олег. — Поверьте моему знакомому Герману, он много чего знает и дурного не посоветует.
— Я помню, он мне вчера, что — то отвратительное рассказывал. Но я память утром напрягал, а вспомнить ничего не мог. Голова ежеминутно забита этой Катей. Может и грешно об этом думать, но запала она мне в душу и без тебя никаких разговоров со мной не ведёт. Не пойму, кто ты ей? Хоть она и называет тебя папой, но я понимаю, что это не так. Но точно знаю, что влияние ты на всех имеешь, не только на Катю. Поверь мне, я это вижу, как через дырки сыра.
— Не знаю, откуда у вас такая проницательность, — сказал Олег, — но я думаю, мы все одинаковы на этом борту.
Дед задумался и выкинув пробки за борт, начал пить вино из горла. Сделав несколько больших глотков, сказал:
— Я свою трудовую деятельность, начал с замполита в исправительном учреждении. Психологию людей изучил как отче наш. Отработал там двадцать пять лет. А потом повесил свой мундир с погонами подполковника в шкаф с нафталином и пошёл трудится на молокозавод. Сыр сейчас варю.
— Если вы такой хороший психолог, как же вы согласились ехать с коммерческой целью в авантюрный рейс? — спросил Олег. — Тут дураку ясно, что навар от вас будут иметь другие, но никак не вы.
— Это почему? — расширил он глаза.
— А потому, что, вам в Игарке общепит поставит пять копеек за килограмм, и вы понесёте только убытки, — сказал Олег.
— А не согласитесь, — вас разгружать никто не будет, — сказал подошедший Герман.
— А что мне делать тогда? — спросил разочарованно дед.
— Выход я думаю здесь один, либо давать большую взятку, либо делится жирно с ними товаром, — посоветовал Герман.
— А есть ещё один выход, — сказал Олег, — нужно попытаться всю картошку толкнуть на последующих пристанях, тогда вы не только спасёте свои расходы, но и будете иметь значительную прибыль.
Эта идея понравилась деду, и он зацепился за неё, как за спасательный круг:
— Помогите мне ребятки, — умолял он, — век вам должен буду. Я ведь на закупку картошки крупную сумму денег в долг взял у своего сослуживца. А картошка, ранний сорт, свежая, только что выкопанная.
— Не переживайте дедушка, с нами не пропадёшь, что-нибудь ещё придумаем? — успокоил Олег его.
Дед сорвался с места и второпях негромко крикнул:
— Я сейчас быстро, а вы пейте добрые люди. Я кое-что забыл.
Вернулся он с головкой сыра, кульком шоколадных конфет и двумя дорогими бутылками вина. Положив всё это на столик, он обратился к Дорогому:
— Олег очень прошу тебя, пригласи Катю сюда? Мне так хочется с ней поговорить по душам. Ты, наверное, заметил, что я и оделся сегодня для неё?
Герман напряг лоб. Было видно, что он ищет в своём мозгу ценный совет для деда. И тут же выдал:
— Заметить то он заметил, впрочем, и я тоже, но не пойму, зачем она вам? Катя молодая и разболтанная женщина, а у вас почтенный возраст уже. Пора искать покой, а не жизненные проблемы, — дал философский совет корреспондент.
— Нравится она мне очень, — приложил дед обе руки к груди, — а разница в возрасте — это ерунда. Испытать хочу и её, и себя.
— Кто мудр, испытывать не станет, ни женщин друг мой, ни стекла, — прочитал поучительно Герман. — Это не я сказал, а Лопе де Вега, — пояснил он.
— Плевать, — твёрдо заявил дед.
Олег не стал в пустую с ними дискутировать, а пошел молча и пригласил Катю. За ними увязалась и Алиса.
Германа на корме уже не было, там сидел один дед. Они немного посидели вчетвером, а потом дед попросил, чтобы Олег пробил у проводниц свободную каюту, доверив Олегу продажу картошки на остановках. Вручив ему пятьдесят рублей для переговоров с проводницей, он остался, наконец, то наедине с Катей.
Ища проводницу первого класса, он неожиданно заглянул в открытое окно одной каюты. Ему повезло, он наткнулся на большую игру в карты, где азарт перемешивался с громкой речью. Олег на всякий случай запомнил окно и продолжил с Алисой поиски проводницы. Её нашли на камбузе ресторана.
Двухместную свободную каюту на сутки он выторговал у проводницы за двадцать пять рублей без всяких проблем.
Вручив деду, ключи от каюты он пошел вместе с Алисой к своим друзьям Мартыну и Цветку.
Те в своей плацкарте скрестив ноги, играли в шахматы. Олег с Алисой, присели к ним:
— Откладывайте партию, — сказал им Дорогой. — Надо картошку помочь деду выгодно продать, не то он сильно прогорит.
— А нам, какая забота до его картошки, — недовольно буркнул Мартын.
— Нам забот, нет никаких говоришь? А когда ты пил вчера весь день его вино, он для тебя был, чуть ли не первым другом. А сегодня ты его уже не знаешь. Я вам предлагаю продать, так чтобы вы и себе смогли наварить. Думать надо головой!
— Если так, то это другое дело, — смягчился Мартын, — можно попробовать заняться этим купеческим делом, — подмигнул он Цветку.
— Вы начните вначале с ресторана, — посоветовал Олег, — и подключите к этому делу Врунгеля. Он по деревенским меркам нагл и прижимист. Знает, как торговаться. А я пойду, попробую поиграть в первом классе. Сейчас ходил по палубе. В одной каюте, через окно приметил солидную игру, где на кон большие бабки ставят.
 

                Глава 20
      
        Олег прочитал Алисе инструктаж, как она обязана себя вести при картёжниках и что должна говорить. Потом он купил в буфете бутылку армянского коньяка с шоколадом, и они подсели на кресла около окна, где шла игра между кавказцами. Сделав вид, что не замечают, что творится за окном в каюте, они демонстративно поставили коньяк на маленький столик и специально начали громко вести беседу, чтобы их разговор долетал в полуоткрытое окно до ушей картёжников.
Картёжники, завидев, что под их окном присели молодые ребята, сразу заговорили на своём кавказском языке.
— Хорош лопотать по-своему, — раздался русский язык. — Откуда мне знать, может, вы договариваетесь, как меня сообща разуть на картах.
— Нет, уважаемый дантист, ты, что! — заговорил кавказец на чисто русском языке. — Мы девочку небесной красоты обсасываем, что у нас под окном поселилась.
Олег положил один палец на стол и склонился к уху Алисы, это был сигнал для Алисы, чтобы она заразительно засмеялась, после чего должна была последовать её капризная просьба.
Когда она кончила смеяться, громко и артистически сказала:
— Если ты меня не осыплешь золотом через четыре дня, то я брошу тебя и уйду к старому и больному еврею Лазарю. Он меня боготворит и ценит, — надула она губки, — а ты не очень-то щедр со мной. Пожалел денег на кулон.
— Браво мне нравится твой план, — ответил Олег, — потом ты его оставляешь без штанов, и мы вместе едем с тобой на Мадагаскар. Покупаем, там плантации сахарного тростника и производим франки, — небрежно размахивал Олег рукой, на которой блестела массивная печатка и часы Карла.
— Тогда ты мне не нужен будешь, — подала голос Алиса. — Я не буду брать у него ни штанов, ни золота, а дождусь, когда он богу душу отдаст и оставит мне своё наследство.
Наступила очередь смеяться Олегу:
— Не смеши меня так сильно, а то я лопну, как пузырь, — сказал Олег. — Запомни раз и навсегда одиноких евреев не бывает. Когда они умирают, то на похороны съезжается куча наследников и тебе в лучшем случае достанется только его старая зубная щётка. Да и то я сомневаюсь, что они тебе её отдадут. Мне кажется, я тебя сильно избаловал деньгами, иногда отказываю себе во многом. Пора думаю урезать смету на твои капризы и купить себе новую машину.
— Правильно дружище, — показалась голова немолодого грузина из окна, — зачем тебе такой избалованный ребёнок? Отдай ей коньяк, а сам с шоколадом, ходи в нашу каюту. Коньяк у нас свой есть, а девочка пусть подумает, как джигитов оскорблять.
Олег сообразил, что последнее слово грузин произнёс намеренно, чтобы зацепить его мужское самолюбие и уколоть Алису, что и требовалось доказать. Это было начало большой игры.
— Давай к нам брат? — закричал второй грузин, мелькая перед окном.
Дорогой повернул голову в сторону грузин и встал с кресла:
— Наверное, я так и сделаю, — произнёс Олег, забрав со стола шоколад, — а ты сиди под окном пока не одумаешься.
— Не напугаешь, иди куда хочешь, — вошла в роль Алиса и помахала ему кокетливо ручкой.
Подходя к каюте грузин Олег моментально уловил запах свежих фруктов. Он думал дверь ему откроет кавказец, но перед ним предстал седой с мохнатой грудью и выделяющими желваками на щеках не старый мужчина европейской расы.
— Я Феликс Ильич, — представился он, — а это Зураб и Коха.
— А я Олег, — пожал он всем руки.
— Садись дорогой, — предложил Зураб. — Пей наш коньяк, кушай фрукты, а шоколад, через окно твоей девочке будем торговать. Умный будет, в нашу каюту придёт, — и протянул Алисе в окно большой гранат.
Алиса не отвергла угощение, а наоборот с ослепительной улыбкой приняла плод и сразу отвернулась от окна.
Выпив по рюмке коньяку, Феликс Ильич предложил Олегу сыграть в азартную игру «Баккара».
— Я помню эту игру. В пионерском лагере, часто в неё играли, — соврал Олег, — но у меня денег в данный момент маловато.
— Сколько хочешь за перстень и часы? — спросил Коха.
— Пока нет острой нужды продавать с себя вещи, я ведь обязательно должен выигрывать. Мне на картах всегда невероятно везёт, особенно в дурака и козла.
Феликс Ильич хитро улыбнулся, перетасовывая карты, сказал:
— Тогда держи колоду везунчик — банкомётом будешь, а мы понтеры.
Олег перетасовал колоду ещё раз и снял верхнею карту, затем положил в банк деньги.
— Кто покупает? — спросил он.
— Э давай я без торга куплю, — сказал Коха и бросил сто рублей, равную сумму в банке. Посмотрев на свои карты Коха, прикупил себе ещё карту, но очков у него оказалось меньше, чем у новоиспечённого банкомёта. Банк Олег держал до тех пор, пока не почувствовал, что правый карман его брюк распух от денег. Алиса за окном хорошо слышала возгласы отчаяния кавказцев и Феликса Ильича, но ни разу не слышала Олега.
За сорок минут игры, Феликс Ильич не только проиграл свою наличность, но и задолжал Олегу полторы тысячи.
— Всё хватит дурью заниматься, — выбросил стоматолог карты в окно каюты, — так можно и рассудок проиграть. Я по приезду в Игарку отдам тебе долг, — пообещал он Олегу. — Зайдёшь ко мне в стоматологический кабинет. Он один на всю Игарку.
Кавказцы тоже много проиграли, но не грустили. Коха налил после игры всем по рюмашке коньяку и, предложив выпить, сказал:
Олег, как ловко ты нас заделал. Давай твою победу отметим сейчас в ресторане, бери свой девочка под окном с коньяком и пойдём кушать обед.
Они сидели впятером в ресторане и поглощали горячие блюда, поданные в нержавеющей блестящей посуде, запивая всё это дорогим вином.
Феликс постоянно молчал о чём — то думая, а Зураб и Коха были веселы и разговорчивы. От них Олег узнал, что они всё лето работают в Игарке на дорожных работах и в Красноярск ездили за запасными частями для их небольшого асфальтного завода. Зураб у них был бригадиром и жил постоянно со своей семьёй в порту Игарка, а другие члены бригады являлись его родственниками и приезжали только на летний сезон из Кутаиси.
Олег хотел за их доброе отношение, отплатить счётом за столик, но Зураб категорически запретил, сказав ему:
— Мы уважаем, чужой ум и силу. Но когда нам хотят показать, что есть люди гостеприимней нас, — мы негодуем.
— Красиво сказали, — отметила Алиса.
— Слушай Олег, а твоя девочка Алиса совсем поумнела, — сказал Коха. — Как царица Тамара стала, погоди не уводи так быстро её, мы купим маленько конфет.
Он подозвал официанта и велел принести банку чёрной икры и коробку конфет.
Алиса находилась в лёгком опьянении, но её всё равно до красноты смутило их внимание к себе.
— Под окном ты так говорила нехорошо. Я никогда бы не поверил, что ты можешь покрываться краской смущения, — растопырив пальцы на руках, говорил Зураб. — Если ты артистка, то я тебе похлопаю, а если нет, то два раза похлопаю. А твой Олег совсем как Кларк Гейбл, только он никогда в трюме на судах не ездил.
Олег давно уже понял, что привлёк гостеприимных грузин внешним видом, а им было недосуг поинтересоваться, какую каюту занимает молодой человек похожий на товароведа. Сейчас они видимо догадались, что он справляется по Енисею в самом дешевом пассажирском месте — трюме.
Алиса немного вздрогнула, когда услышала про трюм и поспешила ответить грузину на его слова:
— Нет, я не артистка, просто в присутствии хороших людей, становлюсь сама хорошей. А если бы я сидела наедине вдвоём с Феликсом Ильичом, то уверенно могу сказать, что мои щёки тоже бы надулись от огорчения.
— Вы что — то про меня говорите? — встряхнул головой задумчивый стоматолог.
— Отдыхай друг мой? — похлопал его по плечу Зураб, — зачем про тебя, про жизнь красивую и виноград.
Олег вышел, из ресторана с Алисой обнявшись, но как только они скрылись из обзора посторонних глаз, она плотно грудью прижалась к Олегу и спросила:
— Ты кто Олег дьявол, фокусник или бабник?
— Скорее всего, я кудесник, — ответил он ей.
— Будь добр переведи, а кто такой Кларк Гейбл?
— Вероятно это какой-то иностранный актер перевоплощения, — ответил он. — А что касается меня, то я, наверное, везучий человек. За что бы не взялся, у меня всегда всё получается. Если даже будет облом, мне всё равно, кажется, что всё хорошо идёт. А догадываешься почему?
— Нет, конечно, — отрицательно помотала Алиса головой.
— Я человек такой, любые цели покоряю. Понятно?
— Теперь да, — и она впилась горячо своими губами в его губы.
Алиса оторвалась от него и, поправив кофточку на своих плечах, сказала:
— А я сидела за окном и нелепость разную думала, слушая недовольную брань хозяев каюты. В голове планы разные строила, чтобы я сделала, если бы они надумали на тебя напасть.
— И что ты интересно надумала? — спросил Олег.
— Мне не только говорить, но и повторно думать об этом стыдно. Они оказались очень милыми и хорошими людьми.
— И ещё они оказались сообразительными, — добавил Олег, — они поняли, что под окном был устроен театр двух актёров. И не зря он заикнулся про трюм.
Не успел Олег закончить фразу, как где — то рядом раздалась залихватская деревенская песня в исполнении Врунгеля.

За моим, за окном.
Сладко пахнет говном
Это милый на клал за измену

Олег и Алиса тут же прыснули от смеха. Они выглянули в дверь и увидали Толика в одной тельняшке в компании человек двадцати сезонных рабочих, среди которых был Пилат, Оскар и Николо Бум. Они выплясывали босиком на палубе первого класса, замысловатые импровизированные пляски, и выглядело это и смешно, и безобразно.
— Врунгель, ты чего здесь гопака выдаёшь, в ящик хочешь попасть? — предостерёг его Олег, — ведь это палуба первого класса.
— Не спрашивай? — смеялся он. — Подробности позже расскажу, но сорок мешков картошки у нас ударно, как в голодный год закупили на одной пристани местные жители. Впереди ещё Верещагино и Туруханск, — место ссылки Сталина. Не переживай. Продадим всё. «Деньги у Цветка», — сообщил он.
— Давай, пройдём на корму? — потянул Олег Алису за руку. — А ты испарись отсюда, с этим не шути, — предупредил он Толика. — Не забывай, что в первом классе едут солидные люди, представители интеллигенции и им твои частушки слушать не совсем приятно. А мы скоро придём.
Олег на корме вынул все выигранные деньги и дал Алисе пересчитать их.
— Как много, — воскликнула она от удивления, — мне в жизни не приходилось столько держать в руках.
Она не спеша, даже с удовольствием пересчитала деньги и, хлопая своими длинными ресницами, протянула ровную пачку денег Олегу.
— Здесь четыре тысячи сто рублей, — прошептала она. Зачем тебе работа на севере? Ты можешь за минуты состояние себе сколотить.
— Затем и еду на север, чтобы жадных до денег людей наказывать, а ты отсчитай себе две тысячи. Это твоя доля, без твоей мастерской поддержки, я бы не стал банкомётом.
— Я не могу взять эти деньги, я боюсь, — прильнула она к Олегу, — ты лучше оставь их у себя.
— Чего ты дурочка боишься, не ворованные же бабки, а заработанные в честной интеллектуальной схватке, — нажал ей пальцем кончик носа Олег. — Пойми, это они меня пригласили играть в карты, а не я их. И ребята грузины приличные люди, они не жадные, а просто азартные иногда бывают.
— Не обижайся Олег, но я тебя почти не знаю. Кто ты такой, ты для меня пока загадка? И всё-таки я сплю с тобой, потому что хочу тебе верить. Хотя мысли плохие ползут в голову.
— Я тебе скажу, что во мне ничего таинственного нет. Я простой, как сберегательная книжка. Недавно освободился из тюрьмы после шестилетнего срока. Кличка, как тебе известно, Дорогой. Очень начитан. Женился на красивой девушке похожей на тебя. Как ты уже наверно заметила, перед сном всегда чищу зубы и мою ноги. И главное, не храплю. Ежедневно ухаживаю за пальцами рук. Очень люблю красиво одеваться, ни чванлив, ни привередлив, кушаю всё чем накормят. Могу, есть с одинаковым аппетитом перловку и копчёное баранье ребрышко. Вот весь я такой, без излишних заворотов.
Она тяжело вздохнула:
— Превосходная характеристика для образцового мужа, я бы сказала даже идеальная, но к моей великой печали, ты женатый мужчина и сочетаться с тобой законным браком мне категорически противопоказано. Да и к тому же, я ещё молода. Мне же при сложившихся обстоятельствах остаётся только наслаждаться приятным времяпровождением с тобой.
— Наконец — то ты поняла, что я не опасный человек, а паспорт свой я тебе после покажу.
— Если я с тобой в первый день в душ пошла без паспорта, зачем он мне сейчас нужен? Я о тебе всё практически узнала. Но давай договоримся, деньги пускай будут у тебя и, если они мне вдруг понадобятся, я обращусь к вам Дорогой товарищ!
— Согласен, — кивнул Олег, не обратив внимания на её иронический юмор.
Они спустились вниз, где сезонный народ веселился, пропивая последние деньги. Будучи, каждый день в пьяном угаре, они не могли любоваться прибрежной красотой могучего Енисея.
Мартын и Цветок находились в прекрасном расположении духа, но были совершенно трезвые.
— Знаю, что картошку сдвинули, — опередил их Олег владеющей информацией, — а, сколько себе наварили?
— Штуку, — три сотни Толику отдали. Нам и выгружать её не пришлось. С палубы раскупили её жители. По пять, восемь мешков брали, как в голодный год. А чем дальше, тем она дороже будет. В Туруханске, говорят геологи, и охотники всё остатки заберут. Им по рации уже, наверное, сообщили, что у Валерия Чкалова картофельный рейс.
Цветок достал деньги и передал Олегу.
— Здесь шесть тысяч, можешь не пересчитывать.
— Отлично! — одобрительно произнёс Олег, пряча деньги за пазуху, — теперь пацаны запомните, — меня не искать? Я сейчас пойду, сниму двухместную свободную каюту и до конца с Алисой буду там, а вы все свои вещи заберёте отсюда и принесёте мне. Питаться будем у меня. Мне в этом хлеву не в кайф уже ехать.
— Может и нам снять каюту по — приличней этого трюма? — изъявил желание Цветок, — бабки же есть.
— Вот этого делать не надо, — предупредил Олег, — неизвестно, что нас впереди ждёт. Деньги берегите, да и зачем вам каюта. Находиться в основном у меня будете, а здесь ночевать. Но, придерживайтесь больше Германа.
— Тоже верно, — сказал Мартын, но ты себя ведёшь так, что мы и не вместе едем. Скучно без тебя.
— Мартын давай без обид? — Должен понять, что я ангажирован красивой девушкой, — крепко обнял Олег Алису. — Хотите, найдите и вы себе девушек по душе. Смотрите сколько «экзальтированных» сезонниц рядом едет. Потратьтесь на них немного и вперёд.
— Можно подумать, что ты на меня тратился? — надула губки Алиса.
— Прямо сейчас приступаю, — заверил Олег и пошёл искать свободную каюту.
Прежде он зашёл в каюту к деду. Катя в это время спала, а дед приставил палец к губам, давая понять, чтобы соблюдалась тишина.
— Держите деньги за сорок мешков, — протянул Олег ему свёрток, — здесь шесть тысяч.
— Сколько? — забыв про тишину, громко спросил дед, открыв от удивления рот.
— Сколько сказал столько и есть.
— Я уже тысяча рублей плюса имею, — радовался дед. — Закупил то я картошку на пять тысяч, а у меня, её ещё шестьдесят мешков осталось.
Дед развернул свёрток, пересчитал деньги и десять ассигнаций по пятьдесят рублей протянул Олегу.
— Не обижай за труды, возьми? Спасибо тебе, не ошибся я в тебе. «Хорошего человека видно и за высокими крутыми сопками», — мудро произнёс дед.
Олег отказываться не стал от денег. Сжав их в руке, он вышел от деда и пошёл к знакомой проводнице. За небольшую сумму он получил ключи от свободной каюты и последовал вниз за вещами.
Мартын с Цветком сидели на постели и кушали корейку в прикуску с пресным печеньем и запивая всё это крюшоном.
— Мартын вот вам дед ещё стимул передал за оперативную работу, — открыл он ладонь с деньгами. — Здесь пятьсот рублей, если хотите, можете легко себе с Цветком двухместную каюту позволить.
— Нет, мы уже передумали, — обрадовался он неожиданно свалившимся деньгам, — нам сподручней здесь за картошкой приглядывать. Скоро будем проезжать таёжные селения, а ими нельзя пренебрегать. В тех селениях люди живут и картошечку любят.
Олег ничего им не ответил, только забрал свой рюкзак и вместе с Алисой ушёл в первоклассный номер. Каюта, конечно, была не самой дорогой и не самой лучшей на теплоходе. Она была двухместной на верхней палубе. В ней стояло два узеньких мягких диванчика и два небольших кресла, имелись шкаф для одежды, полочка, два ящика для чемоданов в диване. Около окна находился откидной столик, а около двери умывальник. На стене висели две картинки, радио и инструкция о том, что делать, если теплоход начнет тонуть, а в шкафу хранилась пара спасательных жилетов.
До самого Туруханска они не показывали носа на палубах теплохода.
Обеды из ресторана им доставляли в каюту.
Картошку всю забрали в Верещагино. Девять тысяч рублей Цветок принёс Олегу, но он деньги брать не стал, а только сказал:
— Отдайте деду сами деньги, он в шестнадцатой каюте находится. Окупил её до Игарки. И не забудьте напомнить ему про премию. Он щедрый дед, обязательно отблагодарит! Штуку отстегнёт, а лучше, если вы сами себя премируете такой суммой, он всё равно рад будет и восьми тысячам.
Ребята всё сделали по совету Олега, а в Туруханске Воронежские ребята обнаружили, что на борту теплохода нет ни деда, ни Кати. Поднялась суматоха.
— Они мне сегодня ночью ключи передали, когда к нам пришвартовалось судно гидрографов, — сказала проводница. — Спросите у вахтенного матроса, может он что знает? Возможно, они пересели на то судно?
Матрос подтвердил, что судно шло в Енисейск. Пожилой мужчина с молодой девушкой договорились, чтобы их взяли с собой на борт.
— Там самолёты летают, — сказал он. — За полчаса они будут в Красноярске.
— Вот это Катька, ну подруга, ну и непутёвая, оставила меня одну, — расстроено причитала Алиса.
— Зря горюешь, ты не одна, ты со мной, и твои ребята рядом, — утешал её Олег, — а на Катю не надо обижаться. Это стечение обстоятельств. Видимо дедушка ей впору пришёлся.
— А как я буду смотреть в глаза её родителям? Они её отпустили, только благодаря моим уговорам. С каким лицом я появлюсь дома?
— Не нагоняй на себя тоску, тебя совсем не должна волновать эта проблема. Катя совершеннолетняя девочка и за свои опрометчивые поступки ей придётся отчитываться перед своими предками, а не тебе, — убеждал её Олег. — А ты оденься теплее, северный край нас уже сутки ласкает. Холодно стало, — передёрнул плечами Олег.
— Сейчас я жилетку меховую на кофту надену и согреюсь. Быстрее бы до места добраться, — тяжело вздохнула она, — и мне почему — то больше не хочется ехать на север. Я домой хочу?
— Это на тебя хандра напала, на место приедем, всё образуется, — утешил её Олег.
 
        Глава 21
      
         Через четыре дня теплоход Валерий Чкалов подплывал к предпоследней пристани. Конечный путь должен быть у него в Дудинке. Игарка встретила сезонных рабочих серыми тучами и обильным ливнем. Слякоть на дорогах и почерневшие дома, обитые досками и брусом разного размера, предавали городу своеобразную суровость и многие молодые ребята, и девушки с палубы подплывающего теплохода, испуганно смотрели на всю эту обстановку. До этого, подогретые вином в дороге они поголовно бахвалились и выставляли себя с геройской стороны. Им были нипочём, ни север, ни любая неизвестность. А тут при виде мрачной природной картины, да еще с похмелья без копейки в кармане и пустыми желудками, сразу поникли. Разговаривали шёпотом, будто боясь быть услышанными, и по трапу сходили осторожно, держась за поручни, озираясь по сторонам. Они вышли на вымощенную досками мостовую, где их встречали четыре автобуса ПАЗ. Бойкая девушка с мегафоном в руках всех вербованных рабочих приглашала незамедлительно пройти в автобусы и занять места.
Автобусы взяли курс на Лесопромышленный комбинат, который находился от порта в четырёх километрах. Большинство пассажиров в дороге пропились, и у них не оказалось тридцати копеек на временную прописку. Олег и Врунгель попали вместе на четвёртый участок на сортировку бруса. Оскар и Никола Бум с огромной радостью пошли работать стивидорами на погрузку судов. А Мартын с Цветком оформились работать матросами на плав краны. Сошлись планы и у Германа, он трудоустроился во флот, как и друзья Дорогого. Оформились ребята в течение часа, затем получили подъёмные и спецодежду. Одному долговязому Оскару спецодежда не досталась. На его рост не нашли нужного размера, но обещали на следующий день подобрать подходящею спецовку. Всех кроме матросов поселили жить в Северный городок, где стояли двухэтажные общежития, освежённые гашёной извёсткой. Удобства находились на улице, но водопровод, умывальники и кухни, были в каждом общежитии. Четырёхместные комнаты, со свежевыкрашенными полами блистали чистотой, правда занавески на окнах отсутствовали. Зато стояли добротные кровати, вполне приличный дубовый стол и новые прикроватные тумбочки. Шкафа для одежды не было, вместо него стояла сбитый из бруса и фанеры вертикальный двухметровый ящик, в виде отсека. Дверку заменяла обычная ситцевая цветастая занавеска. В целом бытовые условия в общежитии были не такие уж и плохие, какие они ожидали. И сезонников они вполне устраивали. Но бани и туалеты находились вне стен здания, как говорят в народе: «Удобства недалеко от дома».
Олег, Врунгель, Оскар и Николо Бум поселились в одной комнате. Пилат с двумя молодыми парнями из Воронежа Ваней и Костей подселились к худосочному мужчине с неухоженной бородой. Он находился один в общежитии и новых сезонных рабочих с радостью встретил. Большинство комнат были пусты, где не было даже тараканов, и он страдал от одиночества. Немного одичав в таких условиях, он несказанно был рад новосёлам. Бородатый мужчина ходил по коридору, заглядывал в открытые двери «новобранцев» и попыхивал трубкой, давая всем житейские советы:
— Теперь и мне весело будет, — говорил он коменданту, — а то я совсем, здесь один зачах Ангелина, после ремонта. Старый народ не хочет возвращаться краской свежей дышать. А по другим баракам я не люблю ходить общаться.
— Твой старый народ, пропился до нитки и сбежал на материк, — сказала комендант.
Ангелина, — комендант общежития была крупной и весьма миловидной женщиной. Её миловидность не определяла точный возраст, габариты были весомей её милого личика. Поэтому выглядела она не на свои тридцать лет, а на десять лет старше. Она была женщиной одинокой с острым языком и голодными по мужской ласке глазами. Приятный и совсем неместный говор в ней выдавал тюркскую казачку. Жила она в этом же общежитии, но только на первом этаже, где у неё хранилось постельное бельё и различная кухонная утварь. Встретившись глазами с долговязым Оскаром, Ангелина отметила сразу, что интересный молодой человек одет не по сезону. Обмерив взглядом его рост и, подойдя к нему вплотную, пальцами потрогала толстый свитер Оскара.
— Заболеть хочешь? — это тебя не спасёт, — обласкала она его глазами. — Получишь постельное бельё, зайдёшь ко мне, я тебе на время куртку свою дам.
И тут — же не отрывая взгляда от Светлова, обратилась к Мише:
— А ты дядя Миша, объясни им, где у нас магазин, клуб, столовая. Но водку у них не проси, а то опять провалишься в болото, будешь кричать караул.
— А что здесь болот много? — спросил Светлов.
— Хватает, но адмирал Тореро, — так зовут дядю Мишу, — пояснила она, — на днях ходил за грибами под ним болотный ковёр и заходил. Он и давай орать, как ночной филин. Весь посёлок перебудоражил. Его услышали, а он пластунским стилем ползёт и кричит, — «засасывает». Весу то в нём сорок килограммов, а глотка, правда, дюже лужёная.
— Я ему кричу, дядя Миша вставай, здесь болота не опасные. Семьдесят сантиметров и дальше вечная мерзлота, но поздно я ему это сообщила.
— Ангелина ты всё-то не рассказывай, — не дал ей дядя Миша договорить, — мололи с кем такой непредвиденный конфуз может произойти. Откуда мне было знать, что после семидесяти сантиметров вечная мерзлота.
Ангелина прикрыла рот, но насмешливого взгляда от Миши не отвела.
— А за грибами далеко ходили? — спросил Николо Бум.
— Двадцать метров отсюда лес стоит. Грибов море, за считанные минуты набрал подосиновиков и боровиков, но, если пойдёте, возьмите у меня мази иначе гнус заест до корня. Местные жители за грибами только поэтому не ходят в лес, а покупают у сезонников по десять рублей за ведро.
— Ребята, если пойдёте и мне ведра два принесите? — попросила комендант, — я деньги отдам, но только в получку, — пообещала она.
Ангелина завела к себе в жилую комнату Оскара, и вскоре он вернулся в новом одеянии. На нём сидела импортная куртка свободного покроя. Подходила ему по росту, а главное, она могла его спасти от промозглой погоды, какой встретила их Игарка.
— Нормально, — оценил Олег новый гардероб Оскара, — важно, что тепло и впечатление, наверное, такое, что ты постоянно в объятиях этой казачки находишься.
— Вот об этом я как раз и не подумал.
— Напрасно, — заметил Олег, — глаз она на тебя положила, я даже чувствовал, её колыхающее дыхание возле тебя. Так дышат женщины, когда влюбляются с первого взгляда. Так что прими на заметку, если ты здесь бабки не заработаешь, то и с голоду она помереть тебе не даст.
— Это точно, — встрял в разговор Тореро, — теперь она ни одну местную бабу в общагу не пустит. Я её знаю. Мы с ней уже несколько месяцев живём вместе в этом чудном домишке.
— Дом, как дом, почему чудном? — спросил Оскар.
— Когда все комнаты забьют народом, тогда поймёшь, — объяснил адмирал. — А тебе скажу, здесь до ремонта таких «телевышек», как ты, не было. Местные бабы валили к нам сюда на гон. А после мужья сетями их в неглиже вылавливали. Ангелина тогда молчала, ей были до фонаря низкорослые дяди. А сейчас вот им, — показал он дулю на дверь. — Я хоть и глуховатый, но сноп искр увидал в её глазах. Да и куртку она не просто так на тебе примерила. Не иначе как привораживает?
— Дай поносить? — вполне серьёзно обратился Врунгель.
— Ростом не вышел, — осадил его Олег, — пошли лучше за грибами.
За грибами пошли почти все приезжие, кроме Врунгеля, — грибов он не знал, да и болот боялся. Он с навара от продажи картошки решил сделать поход по ближайшим магазинам — купить себе верхнюю тёплую парадную одежду.
Грибники в лесу долго не задержались, быстро нарезав полные вёдра и сумки подосиновиков, и красавцев боровиков они вернулись в общежитие.
Всё общежитие пропахло жареными и варёными грибами. Дядя Миша дал большую сковородку Оскару, а Николо Бум с Пилатом побежали в магазин за питьевым спиртом. На спиртное деньги им выделил Дорогой, посоветовав экономнее обращаться с подъёмными деньгами. В магазине они встретили Врунгеля в обновке. На нём была вся в пряжках меховая куртка, из кармана торчала бутылка водки и пальцами за жабры он сжимал свежего килограмма на два налима.
— Козырная куртка, — оценил Пилат, — в первую получку себе тоже куплю. А рыбину где поймал?
— Здесь, — довольно ответил Врунгель, — тридцать пять копеек килограмм, — и показал на витрину, набитую до отказа тушками разнообразной рыбы.
Пилат от жадности взял две здоровые щуки, которые тащил на своём плече.
У входа их встретила Ангелина:
— Зачем же вы такую рыбу большую купили? — спросила она. — У нас здесь этой рыбой только собак кормят. Жёсткая она, словно деревянная, — и заметив налима, которого держал Врунгель, протянула к нему свою руку. — Вот этот в самый раз, но похоже он прошлогодний, не первой свежести.
— Это почему? — выпучил глаза Врунгель.
— Налим летом спит, а этот или лазутчик или шатун, — объяснила она.
— Пожарь? — осмелился Врунгель, — потом определим кто он такой, — и с охотой освободился от нелёгкой ноши, не забыв прокрутиться перед Ангелиной на триста шестьдесят градусов, продемонстрировав, таким образом, свою новую куртку:
— Как Ангелина тебе моя душегрейка? — спросил он.
— Вроде ничего, только пряжек да хлястиков с избытком, — оценила она. — На лошадиную сбрую больше смахивает. В нашем домоуправлении дворникам и сантехникам выдают такие куртки вместо спецовки. У меня на складе, где — то лежат совсем новые такие же три штуки.
— Это у вас здесь выдают, — обиделся Врунгель. — В магазине я слышал сейчас, что у вас на праздники шашлыки из собак готовят, а у нас из барашка и, чушки. Так что эта куртка у меня на родине будет смотреться не как сбруя, а как заморская вещь. Тем более ярлык там заграничный вшит.
Ангелина ничего не ответила ему на это, только игриво передёрнула своими широкими плечами и, приподняв налима пальцами словно безменом, бросила:
— Как поджарю, занесу.
— Не буду брать эту сбрую, — забраковал сразу Пилат куртку, — и посмотрев на Ангелину, заметил в её глазах бегающие озорные искорки. Было понятно, что она разыграла деревенского Врунгеля. Со своей догадкой он не стал делиться ни с Николо Бумом ни с Толиком, а громыхая ногами по деревянной лестнице поднялся на второй этаж.
В комнате сидел Дорогой и Миша.
Светлов в этот час отсутствовал. Он, взяв в долг у Олега деньги, тоже убежал себе покупать в магазин подходящий гардероб.
Ангелина принесла через полчаса целую тарелку жареной рыбы, но, увидав, что в комнате нет Оскара, задерживаться не стала, несмотря на упорные уговоры Бума и Тореро.
Оскар пришёл из магазина держа под мышкой рыжий полушубок. Узнав, что завхоз принесла рыбу он покосился на Дорогого и как бы оправдываясь, произнёс:
— Великовата она для меня. Хотя очень мила!
— А давайте я, её заарканю, — насмешил всех Врунгель. — Я с ней уже побалакал сегодня по душам. Она зорко смотрела в мою сторону. И налима она моего без сопротивления зажарить взялась. Думаю, Ангелина и в других случаях брыкаться не будет?
— Ты Толик по габаритам ей не подходишь. В тебя максимум метр шестьдесят пять, а у неё все метр девяносто, — напомнил ему про важный фактор Дорогой.
— Ну и что, в постели все равны. Потому что тела имеют один размер, а ноги по индивидуальности, — удивил Толик Олега своими анатомическими познаниями.
Оскар только в ответ улыбнулся и приступил помогать Буму, готовить стол. Тореро же давал им советы, что и как надо солить и перчить. Как резать хлеб на севере и как есть щучьи головы, которые уже варились на кухне.
Позже пришла Алиса, она была грустная и одета в красную непромокаемую куртку с капюшоном.
— В такой куртке не пристало грустить, — сказал Алисе Олег, посадив её на свою кровать, — сейчас выпьем немного, поедим грибков, рыбки и жизнь будет краше казаться. Скажи, как ты устроилась?
Она осмотрела придирчиво комнату и сказала:
— Ваше жилище сарай против нашего общежития. У нас общежитие большое, не то, что ваше и вахтёр сидит у входа. Душ общий есть, рукомойники в каждой комнате висят и тёплый туалет имеется. При такой цивилизации я буду жить. Восходящего душа и мусоропровода, конечно, нет, но терпеть всё равно можно. Поселили меня в одной комнате с девчонками из Иванова, они уже вина набрали. Все поголовно приехали с одной целью, выйти здесь замуж.
— Женихов среди нас много, — расплылся в улыбке Олег. — Особенно Врунгель, он уже и куртку для свиданий приобрёл.
— Да ну тебя, жениха тоже нашёл. Там девчонки все симпатичные и молодые. Могу тебя обрадовать, ты одной безумно понравился в отделе кадров. Она туда пришла своих подруг, устраивать, которые ехали с нами. Зовут её Маша, она здесь работает с начала сезона и в прошлый год сюда приезжала. Деньги говорит, большие зарабатывает. Видела нас вместе с тобой и давай меня выспрашивать всё о тебе. Что за парень с тобой был с большим перстнем на пальце? Я ей сказала, если интересно, — сама познакомишься. А у меня Катька зараза из головы никак не выходит.
— Перестань о плохом думать? Я чего-нибудь соображу, чтобы подсластить тебе настроение, но только не сегодня.
Он притулился к подушке, запрокинув обе руки за голову, наблюдая, как Оскар и Николо Бум неумело сервируют стол грибными и рыбными блюдами. Дорогой показал жестом на двух её земляков, крутившихся у стола, произнёс:
— Самостоятельные парни, голодать я с ними точно не буду.
Она показала ему добрую улыбку, не высказав своего мнения о друзьях детства, а только спросила:
— Можно я у тебя сегодня останусь? — взглянула она на Олега с умилением. — Не хочу я сегодня туда идти.
— Конечно, оставайся, зачем спрашиваешь? — обнял её Олег.
В этот день сильно пьяных из их компании никого не было, выпивали все размеренно по норме. Знали, что на следующий день нужно обязательно выходить на работу. Зато адмирал Тореро, отметился в каждой комнате и Оскар, его как ребёнка отнёс на руках на своё спальное место.
Адмирал Тореро, был тружеником знаменитым, как и Маша. Он собирал на машине колодки по бирже, а в свободное время подрабатывал на погрузке судов стропальщиком или на лесозаводе обзол снимал с древесины. Заработками и жизнью в Игарке он был доволен. Но его тяготила постоянно одна мысль, что дело подходит к старости, а он так и не создал своей семьи. У него была сокровенная и тайная мечта, — найти себе подходящую пассию, с которой бы он смог бросить якорь и встретить старость. Об этой «тайной» мечте в этот день он рассказал практически всему общежитию.
Алиса, не раздеваясь, уснула вместе с Олегом на одной кровати, а утром встала и пошла к себе, чтобы переодеться и идти на работу. Её оформили учётчицей на один участок с Олегом, с небольшой заработанной платой, но у неё была возможность в свободное время вязать в пачки багеты, так ей объяснили в отделе кадров. И всем сезонникам на словах популярно дали понять, кто хочет заработать большие деньги, тот зарабатывает. А кто пьёт, ничего не получает и сбегает отсюда. 

                Глава 22

         Лесная биржа оказалась своеобразным большим городом с названием улиц каждого пролёта. Только вместо домов там стояли штабеля из пиломатериалов высотой шесть метров, покрытые плотной непромокаемой бумагой, пропитанной битумом. Улицы в основном имели романтические названия; Счастливая, Розовая, Сиреневая, Каштановая, Кедровая и только около лесозаводов, которые стояли на территории ЛПК улицы носили названия; — Заводская, No1, No2, и так далее. А на дорогах, ведущих к порту, стояли повсюду столбики с указателями, Морская, Портовая, Якутская, и других улиц.
Олегу с Толиком повезло больше всех. У них, и брус оказался лёгким, и работа ценилась вдвое дороже чем толстые и длинные доски. Они растаскивали пакеты, сбитые из бруса по длинам.
В первый рабочий день сменный план с шестью перекурами, они с лихвой перевыполнили, чему они были несказанно рады. На второй день на них с недовольными лицами наехали амбициозные кадровые работяги. Они конкретно предупредили, чтобы они сильно не рвали, иначе им план подымут на зиму.
— Скажите вашим мастерам, чтобы нам не за восемь часов выполненную работу проводили, а за двенадцать часов, — недовольно объяснил им Олег. — Мы же сюда на край света приехали не сопли жевать, а деньги зарабатывать.
После этого наезда местные рабочие всегда приветливо здоровались с ними. Вопрос был окончательно для них закрыт, понимая, как оказался прав приезжий сезонный рабочий. Давно работая на этой физически не трудной операции, они всегда боялись перевыполнить дневную норму. По сути дела, Дорогой им открыл глаза, как можно зарабатывать хорошие деньги, не опасаясь сломать выгодные для них нормативные ставки. И они продолжали спокойно работать в том же режиме, но уже не по восемь часов, а по десять. Бывали моменты, когда им приходилось долго ждать свежий пило материал, и они в свободное время помогали Алисе вязать метровые багеты.
Некоторые девушки, тоже просили помощи у своих парней, но эта помощь для многих была только до первой получки. Особенно больно было наблюдать за работой молодых расфуфыренных девушек, видимо самовольно сбежавших от родителей. Они с длинными и накрашенными ногтями приехали не деньги зарабатывать, а глазки строить и чаще морякам загранплавания. Каждая из них мечтала найти себе спутника жизни. Моряки не особо велись на таких дам, так, как была перспектива в городе после ресторана отхватить по ребрам и в придачу быть ограбленным. И тогда не найдя взаимности у плавсостава, дамочки начали смотреть в сторону сезонников. Они в рабочее время больше курили в специально отведённых местах, чем работали. Но в день получки сезонницы весомо ощущали, чего стоят их длительные перекуры и тогда они добровольно шли в мужские общежития на прокорм, где их поочерёдно кормили и поили в каждой комнате, получая взамен приятные мгновения, интима. Их носили в одеялах из одной комнаты в другую.
Не имея ни копейки денег, вдали от родного дома им не на что было существовать. О возврате домой только мечтали и каждый день, так, как осуществить свою мечту не представлялось возможным. Некоторые прагматичные, не потерявшие разум девицы предвидя бесперспективность своего нахождения на севере, продавали с себя золотые украшения. Покупали билеты до материка и вечером с отплывающего теплохода махали ручкой Игарке.
А у других не было ни золота, ни денег, но было хроническое нехотенье к работе. У них выбора не было, они сходились с местными одинокими пьющими мужиками, у которых имелось своё жильё и спивались до белой горячки.
Самой известной труженицей на бирже была Маша Ивановская. Она работала ежедневно по две смены, включая и выходные, но после министерской получки все заработанные деньги спускала на мужиков. Первым «пылесосом» у неё стал Толик Врунгель. Он был не интересен женскому полу как мужчина и все удивлялись, кто его с говором скотника иногда называли Бароном.
Маша Ивановская тоже обладала похожими качествами, что и Врунгель. Она была невзрачной дамой с косичками, а её говор был и душевным, и смешным до слёз. Они познакомились на участке, но их знакомство было не продолжительным. Как только у Маши наступало безденежье, так у Толики начинался для Маши кризис свободного времени. Но он в отношении её не знал, что такое похмелье, — меру знал
Алиса тем временем проживала в частном доме близ ЛПК. Олег на второй день пребывания в Игарке снял ей этот домик и сам чаще находился там. Иногда ему приходилось работать сутками, и чтобы не беспокоить Алису среди ночи, вертался на отдых на свою койку в общежитие.
Как — то они в первом часу тёплой ночи, уставшие и голодные, возвращались к себе в общежитие.  Толик изнывал от голода и он, припрыгивая, постоянно ныл:
— Кушать хочу, спасу нет. Сейчас придём в общагу, съедим с тобой целого барана. Один я его не осилю.
В предвкушении позднего и сытого ужина, он потёр ладони и, прибавив скорость, ободрено крикнул:
— Вперёд, к заветной мечте!
Олег пессимистически отнёсся, к гастрономической радости, Врунгеля. Он мысленно уже предположил, что после выданного аванса Воронежские ребята не удержались от соблазна и закатили пир. На этом пиру, когда были съедены рыба и плавленые сырки, добрались и до барана, который за милую душу ушёл на закуску.
После своего предположения, он промолвил:
— Беги, беги! Там и кости давно все сглодали.
Врунгель первым переступил порог комнаты общежития. В ней витал устоявшийся запах табака и тошнотворного перегара.
— При таком духане я спать здесь не буду — произнёс Дорогой, — к тому же наши плацкарты оккупированы.
Все кровати до одной были заняты парами, в том числе и Олега. Лишь на единственной кровати Толика вольготно, в гордом одиночестве, посапывала Маша.  С Оскаром под одеялом спала учётчица из Липецка, а с Бумом девушка из Курска. Пилат спал одетым на кровати Олега валетом со знакомой тётей из Острогожска.
В комнате после крупной попойки творился полнейший бардак. Копчёный баран Врунгеля, висевший на окне, был коллективно обглодан и от него остались лишь кости, валявшиеся не только на столе, но и на полу.
— Что делать Олег? — спросил Врунгель, — это уже не первый раз. У тебя хоть есть место, где ты можешь отдохнуть, а мне куда деваться?
— Это не попойка у них была, а винный форум Черноземья, — пошутил Олег. — А если серьёзно, отучи гостей раз и навсегда ходить сюда, — посоветовал он.
— А как?
— Сними с девок, все корейские парики с голов и золотые украшения, а у Чудесницы — Маши забери всю денежную наличность и пойдём продолжать работу. А если хочешь отдохнуть, то айда на плав кран к моим друзьям, — неожиданно вспомнил он про Мартына и Цветка. — Если они, конечно, не на рейде стоят? Только Маше деньги утром верни. Жалко её. Всё-таки пашет как пчёлка.
Врунгель, так и сделал, засунув в целлофановый пакет всё содержимое, он присыпал в цоколе его опилками, и они пошли на плав кран к Мартыну. Его кран находился, к счастью, в порту. Они там вымылись в душе горячей водой, потом выпили по стакану Киевской ароматной настойки и, съев каждый по огромному куску жареной нельмы, улеглись спать.
Олег сквозь сон слушал Мартына. Он рассказывал, что хорошо устроился, что помимо основной работы приходится подрабатывать на погрузке и должен не хило заработать за текущий месяц. Он рассказывал о Цветке, что у того покрылось тело фурункулами, и по этой причине он не всегда мог идти на приработок.
Проснулись они рано. Дорогой заметил, что Мартын уже с утра был навеселе.
— Ты тут не испортился случайно? — спросил Олег у друга.
— Да нет, всё нормально, — и он открыл платяной шкаф, в котором хранились два ящика Киевской ароматной настойки. — Приторговываю я, ей здесь. Стивидоры в пыль разбирают по ящику в день. А у меня сегодня выходной, сейчас в город пойду, отправлю посылку домой. Вы сами будете похмеляться? — достал он бутылку из ящика.
Олег с Толиком категорически отказались от угощения, и пошли на работу. Материала ещё не было на их рабочем месте, и Олег решил отлучиться в город.
— Ты Толик покрутись пока один, а я отлучусь до обеда, — сказал он, и ушёл в сторону посёлка.
В его комнате в это время проснулась вся компания и все они дружно рылись в постелях и под кроватью.
— Вы что мышей ловите? — спросил Дорогой.
— Двери перед сном не закрыли, и девочек кто — то наших лихо обул, — сообщил Пилат, — теперь похмелится не на что.
— Есть на что, вон на Маше медальон висит золотой, — подсказал им Дорогой, увидав на помятой Маше единственную блестящую вещь, которую Толик не заметил.
— Это не мой, — закрыла она рукой медальон, — я его попросила у подруги на вечер, для соблазнительного процесса. Для тебя, кстати говоря, повесила, а ты смотреть на меня не хочешь, — выпалила она в лицо Олегу.
— Маша тебе пункцию случайно не делали раньше? — спросил Олег.
— А ты откуда знаешь? — изумилась она.
— По тебе очень заметно, но ты запомни одно. Нормальные мужчины не любят пьющих и назойливых женщин.
Он обвёл всю комнату вопрошающим взглядом и не найдя понимания, властным голосом, сказал:
А сейчас женский персонал прошу на пару минут покинуть комнату. Мне нужно переодеться и сходить в сберкассу, снять деньги.
Оскар сразу задумался, а потом подошёл к Маше:
— Маш давай загоним ему твой медальон? — предложил Оскар, — а ты деньги получишь, подруге новый купишь. Ведь болеть будем сильно целый день.
Но Маша, понимая, что вещь чужая, даже слушать его не хотела, и вышла с другими девушками из комнаты.
— Сейчас я её уговорю, — сказал Никола Бум и последовал за девчатами.
Дорогой быстро переоделся, побрился и собрался уходить, как в комнату вбежал Никола Бум, поматывая перед лицом Олега медальоном на золотой цепочке.
— За тридцатку отдала, — радостно сказал он. — Ты назад будешь возвращаться купи нам два литра спирту и закусить. Влезешь в тридцатку, и нам хватит.
— А ты у неё случайно не отнял его? — спросил, смеясь, Олег.
Бум открыл двери и крикнул:
— Маша ты же отдала медальон?
— Отдала, пускай быстрее идёт в сберкассу. «Я буду ждать его», — прокричала она в ответ.
Олег забрал у Николая медальон и вышел из общежития.
Пройдя короткую лесную тропинку и мост, он вышел в центр. Порт Игарка, был уютным городком и напоминал чем-то поселение ковбоев из американских вестернов. По городу ходило много моряков и геологов, но больше всего ему попадались рыбаки. Их не узнать нельзя было. Они рыбой торговали на ходу. Это был сиг и нельма и другие виды рыб. Осетрину они боялись, открыто продавать.
Благодаря языку он без путеводителя быстро нашёл поликлинику, где трудился Феликс Ильич. Тот встретил его приветливо и сразу отдал половину долга:
— Олег с остальным долгом повремени немного? — сказал он, — сам понимаешь, я после отпуска.
— Я вам совсем его могу простить, если вы сведёте меня с серьёзными игроками, — обрадовал Олег стоматолога.
— Совсем было бы не плохо, — ослепил его своей улыбкой стоматолог. — Тут дело вот в чём: у нас серьёзные игроки живут в вашем посёлке и на втором участке, но там поголовно одни бывшие зэки обитают. А это не наша лига. Мы же играем редко, когда мальчишник собираем. Но играем шикарно.
— Так соберите мальчишник, выигрыш мой поделим с вами пополам, — предложил Олег.
Такая идея привлекла стоматолога и у него заблестели глаза.
— Это дело заманчивое, и я думаю, мы его организуем, — он вдруг обратил внимание на часы Олега. — Кстати, откуда у тебя эти часы? Встречаю такую прелесть, второй раз в жизни. Хотел у тебя про них ещё на теплоходе спросить.
— Подарил один мужчина на вокзале в Красноярске.
— Его не Карлом случаем звали?
— Да, — удивился Олег.
— Не подымай брови молодой человек, — Карл мой родной младший брат. Эти часы были у его друга лётчика Зосима Снегирёва. Когда — то он Карлу обещал их подарить. Выходит, Зосим был верен своему слову.
— А ваш брат не приехал? — спросил Олег.
— Нет, он нескоро будет в городе. Он в Ленинград поехал, а оттуда в Новосибирск отправится.
— Тогда я пойду на работу, но иногда навещать вас буду, — на прощание сказал Олег.
— Непременно заходи. Лучше в конце недели. Я на ближайший выходной постараюсь сколотить компанию, а ты зайди уточнить время. Вначале рыбалка будет, потом банька с играми по интересам, — посулил Феликс Ильич.
Возвращаясь назад в Северный городок, Олег взял страждущим сезонникам из Воронежа горячительный заказ и пошёл в общагу, где они изнывали от «жажды».
Только он переступил порог, к нему с объятиями бросилась Маша:
— Я тебя никуда не пущу теперь. Никола Бум сказал, что если я соглашусь отдать медальон, то ты до ночи мой будешь. Сказал, что ты с превеликим удовольствием готов подарить мне тепло своей души!
Олег молча положил покупки на стол и вежливо отстранил от себя похотливую работницу постели и штабельного труда:
— Маша, мне белые ночи не позволят производить с тобой привольных действий. Я по своей натуре очень стеснительный мужчина и к тому же блюду верность своей красивой супруги. А если тебе Никола Бум обещал секс, то и хватай его, а мне на работу надо, — и он весело погрозил Буму пальчиком.
— Никола пёс брехливый, — завопила она, — как напьёшься и уснёшь, я тебе на нос прищепку бельевую посажу, чтобы ты задохнулся. Наобещал мне сегодня незабываемую любовь при северном сиянии с Олежкой.
— Северное сияние бывает только зимой, а сейчас лето на дворе, — сказал Олег и, не переодеваясь, пошёл на работу.
Вначале он отыскал между штабелей Алису, та была занята учётом пиломатериалов. Увидав Олега, она откровенно обрадовалась.
— Ты, почему вчера не появился у меня? — спросила она.
— Работал всю ночь.
— Работай, работай, — укоризненно проговорила она, — а ты знаешь, что мастер Нина Васильевна Косова дурит вас как лохов.
— Как это так? — удивился он, — она вроде в деньгах нас не обижает.
— За вашу работу должна больше платить, — сказала Алиса. — Она вам наряды заниженные пишет, на самом дорогом материале. Я сегодня по работе решила зайти к нормировщику и посмотрела, что ваша работа за сортировку одного пакета стоит на полтора рубля дороже. То есть вместе с северными и премиальными, она в свой карман кладёт большую часть вашего труда, а вам достаётся утешительная часть. Я уже примерно подсчитала, только с вас двоих она получит тысяча шестьсот рублей чистого навара. А наряды пишет на своих близких родственников. Они получают денежки и наверняка с ней делятся.
Олег воспринял эту новость спокойно, но на самом деле внутри всё бурлило. Не любил он, когда из него делают лоха.
Он вытащил из кармана медальон и протянул его Алисе:
— У Машки сердцеедки сейчас купил. Возвратишь ей его, когда на бирже трезвой появится. Чуть меня не сняла за него, — пошутил он, — хорошо я мужественно оборонялся.
— Всё шутишь, — улыбнулась она, — а я ведь тебе на полном серьёзе говорю, что вас нагло дурачат.
— Алиса, если она с нас списывает сортированные пакеты, то начинай с сегодняшнего дня приписывать нам ежедневно по пять лишних пакетов. С нас хватит. Пускай в конце сезона попробует отчитаться за свои обманы.
— Это мне нетрудно сделать, но в середине сентября меня переведут помогать в бухгалтерию, обсчитывать сезонную премию.
Олег задумался и начал в уме что — то подсчитывать, шевеля губами.
— У нас с тобой время ещё много осталось, для приписки пакетов, — сказал он. — И не бойся ничего, мастер материально ответственное лицо, а ты нет.
— А я с тобой и так ничего не боюсь, и не переживаю. Мне Катька вчера весточку и деньги прислала. Она просит, чтобы я погасила её подъёмные деньги в комбинате, которые она получала в Красноярске и забрала паспорт. Замуж она выходит, по правде, за деда того. А ведь мы с ней до следующего года взяли с ней академические отпуска в финансовом техникуме. Как она будет диплом получать? Хорошо, что я благодаря тебе, не попала в такой капкан. Вот так, — облегчённо вздохнула она и прижалась к плечу Олега.
— Я сегодня обязательно у тебя буду вечером, — сказал Олег и подошёл к напарнику.
— Толик сколько пакетов рассортировал?
— Шесть, а нам нужно десять, — напомнил он.
— Больше пахать, как раньше не будем, я знаю способ, как, не сгибая спин можно поправиться на несколько килограммов. Ищем водителя, он нам подвозит пакеты, учётчица обсчитывает каждый брус по торцам, и идёт к другим рабочим. А мы водителя, заставляем увозить пакет назад.
— Алиса и так всё считает, — уточнил Врунгель, не поняв, о чём хочет поведать Олег.
— Не перебивай? Дай мысль до конца высказать, — мы с тобой не притязательны были к нарядам, такими и останемся до завершения всех сезонных работ, — объяснял Олег. — Алиса через две недели не будет нас обсчитывать. У нас другой будет учётчик. Так вот слушай дальше? Сегодня нас трудовой день закончен, а вскоре мы ищем на наш брус персонального водителя за магарыч. Привезёт и после обсчёта увезёт. Покурит за штабелями пяток минут, этот же пакет привезёт вновь. Итак, один и тот же пакет нам обсчитают не меньше пяти раз. У мастеров участок большой они и не заметят, а водителю платят за рейсы, им разницы нет каким образом он ему будут ходки писать. Тем более они такие же вербованные, как и мы. Я случайно узнал сегодня, что нас здесь дико дурят. Таких вещей я не люблю. Не в моём характере это прощать.
— Я сразу понял, что здесь Советской властью не пахнет, — прошепелявил Барон, своим беззубым ртом.
— Толик деньги получай и вставляй зубы, — заглянул ему Олег в пустой рот, — у меня стоматолог есть один знакомый. Хочешь, я с ним переговорю? Я только сейчас от него иду.
— Зубы не мешало бы вставить, — мечтательно произнёс Врунгель. — Если хорошо получу, то обязательно вставлю, — трогая пальцами челюсть, сказал он, — и пойду девушек покорять по Северному городку.
— Покоряют горы, а девушек или любят или ненавидят, — философски заключил Олег, — потом задумался и добавил. — А зачем ты без зубов баранов покупаешь? Тебе манку сквозь тряпку надо сосать.
— Скажешь тоже, манку! — обиделся Врунгель, — отварные копчёные косточки очень мягкие и вкусные, люблю до безумия. Один запах чего стоит! Да и тебя угощал бы, временами. Вспомнил бы дом от такой пищи.
Олег присел на пакет сортированного бруса и, почесав затылок, загадочно промолвил:
— Удивительно, почему мне из дома ни одного письма не было?
— А зачем тебе письма? — удивился Врунгель, — они знают, что ты нигде не пропадёшь.
— Это понятно и без писем, но всё равно я два письма отправил, а мне в ответ молчок. Ладно, я это переживу, — сказал Олег.
Врунгель посмотрел в сторону дороги.
— Смотри Олег, молодые идут, — увидал Толик Серёжу и Люсю.
Они шли по Морской улице с пластмассовым ведром, закрытым крышкой.
Олег их окликнул и они, увидав своих бывших попутчиков, радостные подошли к ним.
— За водичкой ходили? — спросил Врунгель.
— Нет, это пищевые отходы для собачки. Мы же в доме живём, а хозяйка наша по суткам работает в столовой, вот и попросила, нас зайти забрать ведро.
— А работаете, где вы? — спросил Олег.
— В порт нас Герман пристроил, Люсю учётчицей, а меня стивидором. Работа тяжёлая, но мне нравится, и платят хорошо, и полноценным мужчиной, себя чувствую. А вода Олег Люсе действительно помогла, она ни разу не болела, после того как начала пить.
— Ну, дай бог, — сказал Олег, — а Герман, как поживает? — спросил он.
— Он бывает у нас часто, когда не работает, тем более его книжные персоналии живут рядом с нами, — ответила за Сергея Люся. — И вы заходите, когда захотите, — пригласила она ребят. — У нас хозяйка добрая и хорошая. Она с нас денег за проживание не берёт. Мало того, ещё прикармливает, как малых детей.
Люся приветливо посмотрела в глаза Олегу и добавила:
— Удивительно добрые люди на севере живут!
— Это всё благодаря Герману, — он нас так устроил, — поддержал молодую супругу Сергей.
— Хороший у вас земляк, — отозвался Олег, — передавайте ему от нас привет большой. И скажите, что мы на жизнь тоже не жалуемся.

                Глава 23
    
        Было пять утра, к Алисе пешком идти далековато, пока дойдёшь, на работу надо собираться. Тем более в северном крае надвигались полярные ночи, и на улице ничего не было видно. Он, к этому времени обчистил всех Томских стивидоров и довольный пошёл к себе в общежитейский шалман. Навар был, не просто большим, он был ошеломляющим — семь тысяч.
— Хоть машину покупай — хоть квартиру, — сказал он в темноту.
Подходя к общежитию, он посмотрел на окно своей комнаты. Там горел свет.
«Точно, завтра на работу не выйдут» — подумал он.
Подойдя к дверям комнаты, он шума не слышал и его это успокоило. Была надежда хоть немножко вздремнуть.
Он открыл дверь. На его кровати спал Тореро, а Врунгель сидел за неубранным столом с большой шишкой на лбу и ел руками солёную капусту.
— Ты откуда в такую рань? — спросил он у Олега.
— Я умственно работал за столом, — в упор он посмотрел на Врунгеля, — а вот ты скажи, откуда у тебя шишка? Я тебя вчера видел спящим, лицо чистое было.
— Это свежак, только что заработал и бесплатно, — потрогал он шишку. — И самое обидное, что кто её жамкал, седьмые сны смотрят, а мне провожатому в лоб закатал её муж.
— Ты про Людку, что ли говоришь? — спросил Олег.
— А про кого ещё. Она вчера из дома забрала свежую рыбу, весь его богатый улов с нельмой и сигом. Сказала ему, что пошла, продавать сезонникам в Северный городок, а Оскар её с рыбой и заарканил к нам. С ней Никола Бум и Оскар при мне блудом занимались, а недавно просыпаюсь, а она в одной сорочке сидит, на твоей кровати в которой Тореро спит. Ну, думаю и забубённому морскому волку обломился фарт, а я проспал своё удовольствие погладить иностранку. Она меня и попросила, чтобы я, её до дома проводил, пообещав дать по дороге за «кольчугу» подержаться. Пока я ходил, умывался, она одетая меня уже ждала на выходе. Через дорогу перешёл, а навстречу её муж. Спрашивает у неё про рыбу, и где она была. Она на меня показывает и говорит, что была всё время у меня в гостях, и рыбу я съел с дружками. Он без лишних слов, сразу мне в роговой отсек задвинул и бегом со своей Людкой от меня.
— Пойдём к ним домой, шарахнем его? — предложил Олег.
— Не надо я с ним сегодня на бирже посчитаюсь. «Некуда ему от меня деваться», — сказал Врунгель.
— Как хочешь, твоё дело, — равнодушно сказал Олег, — но для острастки я бы на твоём месте ему сейчас нервы потрепал, чтобы он, пританцовывая, шёл на работу. А на бирже продолжишь с ним пристрастный разговор.
— Тогда пошли, — согласился Толик.
— Возьми у Миши в комнате топор под кроватью, чтобы он понял, что мы здесь не шутим, — сказал Олег.
Врунгель положил топор за телогрейку, и они пошли в дом Людки — Гречанки.
Покосивший от старости маленький дом, горел огнями. В доме слышались вопли Людки. На их счастье двери были открыты. Открыв сапогом дверь, Врунгель вбежал со зверским лицом в дом. Топор он держал в правой руке над своей головой. Людка была, как колода сдавлена к кровати тонким металлическим стропом, а муж бил её своим крючком, которым он на работе цеплял колодки. Увидав непрошеных гостей, он бросил из руки крюк и попятился назад.
— Братан, только по голове его не бей, лучше ту руку ему отруби, которая твой лоб измеряла, — придерживая руку Толика с топором, сказал серьёзно Олег.
— Вы чего ребята, на полном серьёзе хотите сотворить со мной кровавое глумление? — испуганно спросил муж, смотря на Олега.
— Мы, что шутки сюда приехали шутить из Колымского края, — показал ему свой беззубый рот Врунгель. — Ты спроси у неё, я имею к ней какое отношение или нет? — надвигался он с топором на мужа.
Угроза показалась мужику очевидной, и он от страху рухнул на колени:
— Я виноват. За это я и бью её, — оправдывался муж. — Она мне дома всю правду рассказала. Не убивайте ребята? Хотите, я вас сегодня возьму на большого осётра после работы.
— Заманчиво, — отодвинул рукой Олег Врунгеля от мужа Людки. — А катер у тебя есть?
— А как — же без него. У меня и катер, и мотоцикл есть. Тут если не охотится и не рыбачить, то и жить незачем. Сопьёшься или сдохнешь от скуки. Второго не дано.
Врунгель попытался совершить ещё один порыв в сторону мужа, но Олег без всякого труда отобрал у него топор и бросил к ногам привязанной жены, увидав при этом краем глаза на этажерке несколько потрепанных колод карт. Ничего, не спросив про карты, он подошёл к мужу и протянул руку:
— Меня Олег зовут, — сказал он.
— Я знаю, ты заметный парень. На работе примелькался, — успокоился муж.
— Тебя — то, как зовут? — спросил Врунгель.
— А, меня, — опомнился он, — я Патрик, но все меня зовут Пат, за хорошую игру в шахматы.
— Да я смотрю, ты и в карты любитель поиграть. Вместо книг на этажерке карты лежат.
— Иногда собираемся с рыбаками со второго участка после хорошего улова, в очко гоняем.
— Хорошо Пат, — спокойно сказал Олег, — мы согласны порыбачить с тобой, назначай день и время.
— Давайте сегодня после обеда, мне хоть на рубль, наряд написать надо, иначе прогул будет, — объяснил он.
— Согласны, — сказал Олег, — в час дня мы у тебя будем в полном снаряжении, а жену отвяжи, а то, чего доброго, забьёшь её до смерти.
Людка была рада такому исходу и с благодарностью смотрела на Олега.
Супруг развязал её при ребятах, после чего они спокойно ушли.

                Глава 24
      
        Вернувшись в комнату, они специально грохнули дверями, чтобы разбудить ребят. Все вскочили, кроме Тореро и начали выжимать остатки из пустых бутылок.
— Всё выпили, — с сожалением сказал Оскар, — надо Тореро в шашлычную за вином засылать. Она в семь утра открывается.
— Время еще шесть утра, — сказал Пилат.
— Пока дойдёт, будет семь, — посмотрел на часы Бум.
— Миша, я смотрю, ты облюбовал мою кровать без разрешения, как свою, — толкнул его в плечо Олег. — Я сам как ты, наверное, заметил, в верхней одежде не всегда сижу на ней.
— Ты можно сказать, здесь почти и не живёшь, — протирая глаза, сказал Тореро.
— Беги в шашлычную? — торопил его Оскар, — ты за Людку ещё полностью не рассчитался.
— Как, — заморгал он, — я же принёс бутылку спирту, чего ты от меня ещё хочешь?
— Договаривались на две, — нажимал на него Оскар.
— Ладно, сейчас схожу, — спустил он ноги с постели.
— Миша, ты хоть болванку то попарил, — спросил Олег.
Тореро непонятно потряс взлохмаченной головой.
— Не могу вспомнить, но что она спала со мной, точно помню, — взял он с края кровати брюки и достал оттуда бумажник. Напрягая глаза, он заглянул в него и кроме одной пуговицы от кальсон Миша в нём ничего не обнаружил.
— Ничего не понимаю, у меня оставалось двести рублей после магазина, — недоуменно произнёс Тореро.
— Это от получки столько осталось? — удивлённо спросил Олег.
— Нет, я все деньги перевожу на книжку, оставляю только на вино и на еду. Я не дурак, я знаю, где деньги на севере нужно хранить. Первого сентября зима началась, вот я оставил денег побольше, чтобы ещё тёплые вещи купить.
— Выходит, тебя Людка обчистила ночью и убежала, — сказал Врунгель, — а ты знаешь, что она по национальности гречанка?
— Визуально я её знаю со дня приезда, но про национальность не знал, — пробормотал он. — Затем гордо обвёл всех своим похмельным взглядом и важно сказал:
— Чёрт с ними с деньгами, зато я на постели Олега гречку обуздал! Один раз живу, будет что вспомнить на старости лет!
— Не обуздал ты её, а описал, — засмеялся Пилат, — вон смотри лужа под кроватью. Вот она тебе и отомстила, потрепав твой кошель.
— Где лужа? — засуетился Миша и схватился руками за кальсоны.
— Это гречка сделала и меня обдула с ног до головы, — начал он сваливать мокрый грех на Людку.
— Она при мне одевалась и была сухая, как твоя майка, — сказал Врунгель, — теперь Дорогому будешь менять постель полностью у коменданта.
— Придётся, а что делать? — растерянно мямлил себе в бороду Тореро. — Тогда денег мне до обеда на вино дайте, а потом я сниму с книжки и рассчитаюсь.
— Ни с кем рассчитываться не надо, — протянул ему двадцать рублей Олег, — только мне обязательно поменяй всю постель.
— Так точно, — обрадовался Миша нежданной подачки.
После чего Врунгель и Олег ушли на работу.
— Наш лес кончается, — сказал Олег, — и нас, вероятно первыми отпустят домой.
— А я не спешу, дождусь твоих друзей и поеду с ними в Лесосибирск. Адрес и телефон вербовщика у нас есть. Там пока лесу вагон не заработаю, домой не вернусь. Тебе хорошо, ты в карты играешь — прославленный, наверное, картёжник? — спросил Врунгель.
— Нет, я не прославленный, но прибедняться не хочу, бывают фееричные дни. А бывает, наступает такой тупик, когда серьёзной игры в обозримом будущем не просматривается. Это называется хандра и исходит она от меня самого. Так мне объяснял великий шулер Паштет, который и передал мне свой богатый опыт. А я не особо азартный к игре человек, мне просто нравиться наказывать жадных и алчных людей. Только в этом я ощущаю кайф, а выигрыш — это второе дело.
— А ты мне не передашь несколько своих заморочек? — попросил Врунгель. — Может пригодиться, при случае?
— Именно своих секретов, могу, но не Паштета, — пообещал Олег, и обвёл Врунгеля изучающим взглядом; — а, у тебя с деревенской рожей кураж будет. Серьёзно тебя никто не воспримет, а ты им, — нате три шахи и сгрёб банк под себя.
   
                Глава 25               
               
         Напарники пришли на рабочее место своего участка. На их площадке стояло всего два пакета бруса, которые они должны рассортировать.
— Толик я переодеваться не буду, — сказал Олег, — ты один растаскай эти пакеты? А я дойду до бухгалтерии к Алисе.
— Иди, и не забывай про рыбалку, — махнул рукой Врунгель.
В конторе, Олег, не заходя в кабинет бухгалтерии, просунул голову в дверь и сразу встретился взглядом с Алисой.
Она без промедления выбежала к нему навстречу и сразу бросилась на грудь. С облегчением вздохнула и произнесла:
— Я всю ночь не спала, переживала за тебя.
— Зачем за меня переживать? — отстранил он её от себя и заглянул ей в глаза.
— Мне кажется, там вчера одни бандиты сидели.
— Нормальные ребята, рабочий люд, — усмехнулся он, — просто у тех ребят операция «Самотряс» по захвату моей наличности с позором рухнула. Я оказался талантливым сценаристом!
— Рожи у них у всех поголовно были бандитские и разговор блатной, — говорила она, — какой тут спокойный сон будет.
— Их поведение за столом — это наигранность, — объяснил Олег, — а каменные лица — это всё напускное. К пяти утра у них лица другие стали, похожие на старые галоши. Все колоды испробовали, но везло в эту ночь практически только мне.
— Ты молодец, что явился ко мне! — улыбнулась она. — Приятно осознавать, что тебя кто-то ценит и не даёт повода для ненужной тревоги. Спасибо милый, успокоил!
У Олега от её слов приятное тепло прокатилось в груди, и он, крепко прижав её к себе.
—Я пришёл предупредить тебя, чтобы ты меня сегодня дома не очень ждала. Мы с Толиком на рыбалку собрались. Пригласил нас, абориген на ловлю ценной породы рыбы. Когда вернёмся — неизвестно? Есть вероятность, что скоро осетрину будем кушать.
— Хорошо Олежек, я люблю тебя, хоть и безответно, но всё равно буду ждать тебя каждый день, — сказала она взгрустнув.
— Не горюй, — нажал он ей пальцем на нос, — я что-нибудь, придумаю вместе с ответом. А в любви я не могу признаваться. Считаю это пустословием. Смотри за моим отношением к тебе, и ты поймёшь, что не так уж безответная твоя любовь. Ты же давно должна выучить меня за всё это время.
Он чмокнул её в щёку и пошёл к напарнику.
Толик заканчивал растаскивать второй пакет.
— Вон видишь, дым за штабелем валит? — показал Толик на разобранный на половину штабель, — это Тореро курит. Ждёт тебя уже полчаса по срочному делу.
Олег без промедления прошёл за штабель. Действительно там усевшись на колодку, сидел подвыпивший Тореро и покуривал свою неизменную трубку:
— Дорогой Олег, я постель поменял всю. Даже кровать другую, на счастье, поставил, — доложил он, — а тебе я письмо принёс. На бутылочку подкинь, а? Всё-таки пешим ходом до тебя добирался, все ноги промочил.
— Давай письмо сюда? — протянул Олег руку, — оценю, его стоимость.
Письмо было тоненьким от матери.
Олег распечатал его и прочитал.
Здравствуй сынок!
Не решалась тебе написать сразу. Не хотела расстраивать, но как ты уехал, к нам домой вскоре приехала родня твоей зазнобы и забрали её с собой. Но хочу тебя успокоить, что ты ничего не потерял. Чему быть того не миновать. Ты только не переживай? Она не стоит этого вместе со своей роднёй. Хотя я как невестку её уважала. Мы многого не знали о ней. Оказывается, она и вся её родня состояли в секте. Регина до тебя была замужем с их сектантом и сбежала от него. Почему у вас на свадьбе и не было с её стороны родственников. Вот такая она сирота оказалась. Перед отъездом она мне рассказала про их средневековые законы, от которых мороз по коже идёт. Я ей на прощание сказала, что воля твоя, как поступать. Но не забывай, что ты плод моего сына носишь в своём чреве и смотри, чтобы твои сектанты как Христа не распяли тебя на кресте. Она уезжала в слезах, но я в них уже не верила. Своим соседям я постоянно вру и говорю, что невестка моя лежит на сохранении. Не отчаивайся сынок, девчонок хороших много у нас в городе. А о твоей жизни на севере я всё знаю. Со мной делятся родители Лёши и Паши, они часто им пишут письма. За меня не беспокойся, у меня всё хорошо.
Сидела и шила себе новый халат и думала о тебе, потом отложила всё шитьё и села за письмо. И прошу тебя, приезжай домой? Не езди больше по миру? А то Лёша своим пишет, что собрался на полгода ехать лес валить.
До скорого свидания. Целую. Мама.
Олег сложил письмо и засунул его в карман.
— Хорошую весточку я тебе доставил или нет? — спросил Тореро.
— Пока не знаю Миша, радоваться мне таким известиям или запить от горя, — сказал Олег.
— Лучше в запой уходить от радости, — посоветовал Миша.
— Так я и сделаю, — бодро сказал Олег и протянул Мише пятьдесят рублей.
Тореро от неожиданной щедрости Дорогого задохнулся дымом и закашлялся. Затем резко вскочил и, забыв поблагодарить Олега, вприпрыжку побежал мимо штабелей, не выпуская изо рта свою дымящуюся трубку.
В тринадцать часов, как и договорились, Пат ждал ребят у себя дома. Людка лежала в постели с компрессом на лбу и тяжко вздыхала. Олег достал бутылку хорошего вина и потряс ей перед Патом.
— Перед рыбалкой давайте выпьем по стакану?
— Лучше оставь на рыбалке выпьем? — отсоветовал Пат, — там холодно будет, вино нас согреет.
— Я пять бутылок взял, хватит и на обогрев, — сказал Олег, раскупоривая бутылку.
— Тогда я не против немного пропустить вина внутрь, — оживился Пат.
Олег заполнил стакан вином и протянул его издыхающей Людке. Она с жадностью выпила вино и, возвращая пустой стакан Олегу, незаметно поцеловала ему руку.
Он сделал вид, что не заметил этого жеста и открыл вторую бутылку. Пат в это время расхаживал в рыбацких сапогах по дому, что-то ища и ворча себе под нос. А когда нашёл, обрадовался. Это были ключи от мотоцикла:
— Придёт Грек, через три часа, отдашь ему, — положил он перед ней на стол ключи, — пускай нас ждёт на кессоне.
— Ладно, удачи вам, — пожелала им Людка, ожившая после вина и, бросилась к столу, где Олег специально для неё оставил половину бутылки марочного вина.
В сарае Пат, дал напарникам старые поношенные перчатки, сам взял в руки вёсла, а канистру с бензином передал Толику:
— Идти тут не далеко до катера, — сказал он. — Так, что потерпи эту флягу. Я не знаю, как у меня там с горючим, но без запаса выезжать в такую погоду и на большую воду крайне неразумно. Поэтому резерв нам необходим. Не всегда приятно возвращаться с уловом на вёслах.
Толик сморщился от такой просьбы, но канистру взял.
Катер Прогресс был из дюралюминия, со стационарным мотором и ветровым стеклом. Напарники уселись на сиденья, а Пат положив вёсла на дно приступил к проверке уровня масла и горючего. Только после этой процедуры он начал опробовать работу мотора.
Мотор при запуске начал неприятно чихать, напугав при этом Пата. Была угроза отмены рыбалки. Но после того, когда мотор прекратил капризничать, полностью отчихавшись, он сразу ровно заработал, успокоив Пата.
— На этой ласточке и в Карском море можно рассекать, — похвалил Пат свой катер.
С Енисея дул холодный ветер, по воде плыла шуга. Олег и Врунгель накинули на себя капюшоны штормовок.
— Что, замёрзли? — спросил Пат, — тут вам не Каракумы, а тундра, с устьем Енисея, впадающим в Карское море, — самым холодным в нашей стране.
— Давай перед «отлётом» ещё выпьем? — предложил Врунгель, — что — то не приветлива сегодня могучая река.
— Я не против такого предложения. Путина, у нас будет хоть и не очень тягостная, но промозглая, — предупредил Пат, отключив зажигание.
Они выпили ещё по стакану и тронулись с места, разрезая носом катера суровые волны Енисея. Шуга, словно дробь била по борту катера, иногда хлёстко врезаясь в незакрытые лица рыбаков.
— Смотрите, кто-то плывёт? — заметил первым Врунгель бурое пятно на середине протоки.
— Медведь, кто же ещё, — сказал Пат.
— Давай подплывём ближе к нему? — попросил Врунгель, — ни разу в жизни не видал живых медведей.
Медведь спокойно плыл, но, заслышав вблизи себя шум мотора, спокойно обернулся в сторону катера и тут же получил сильный удар веслом по бурой морде.
Толик и Олег от души захохотали. А Пат, сидя за штурвалом, задом к ним, не увидав, что сотворил Врунгель, от бешеного рявканья испугался. И на автомате неожиданно сделал вираж, вокруг плывущий туши медведя. Медведь в это время показал свои жёлтые большие зубы и выпрыгнул из воды в сторону катера, с таким напором, будто у него под лапами была точка опоры. Не достав несколько сантиметров до борта катера, он получил второй удар увесистым веслом. Возмущённо ещё раз рявкнув, медведь поплыл к берегу.
— Вы, чего с ума сошли? — заглушил мотор Пат и выпучил глаза от испуга. — С Михаилом Потаповичем так шутить не полагается, порвёт не задумываясь. Этот зверь непредсказуемый и представляет большую опасность для человека. Он с виду кажется большим и неповоротливым, а на самом деле, у него ловкость и реакция как у рыси.
— Успокойся вон он на берег уже выходит? — сказал Олег.
Медведь вышел в это время на остров, посмотрел в сторону катера, прорычал, потряс задней лапой и тут же скрылся в прибрежных зарослях.
— Знаете, что он подумал сейчас? — спросил Пат.
— Медведи ещё думать умеют? — засмеялся Врунгель.
— А как же! — утвердительно воскликнул Пат. — Мишка подумал, за что — же меня эти «укротители» веслом по морде треснули?
После чего он завёл мотор.
— А рыбу, где будем ловить? — поинтересовался Олег.
— Ловить мы не будем, проверим мои сети и назад. А они у меня в разных местах поставлены. На осетра в одном месте, на сига в другом. Мы должны управиться за три часа, не то по темноте поплывём. Полярная ночь быстро окутает. На кессоне, откуда мы только что отплывали, будет нас ждать мой шурин Ермолай на мотоцикле.
— Шурин это твоей жены брат? — спросил Толик.
— Да он, греческого рода и племени, но больше похож на еврея или грузина.
— Вряд ли похож? — усомнился Олег. — Грузины и евреи на машинах ездят, а у этого похоже и велосипеда нет. Твоим мотоциклом пользуется.
— У него у первого в Игарке Волга появилась, и в доме полная чаща была. Вашему вербованному брату с Северного городка всё добро просадил, осталась только кровать железная на пружинах и швейная машинка. А следом и семью потерял, жена подхватила дочурку и уехала в город Калинин к себе на родину. Теперь он зарёкся не садиться больше за карты. Он охотник и портной хороший. Сам шапки шьёт любого фасона. Почитай вся Игарка в его шапках ходит.
— Ну и как слово держит? — не унимался Олег.
— Когда мы с мужиками играем, с нами не садиться, а где — то может и поигрывает, но жить, однако лучше стал. На материк собрался бежать к семье, — выходит, денег подкопил.
После проверки сети, руки у всех заледенели. Но богатый улов стоил этого. С десяток осетров и огромную стерлядь килограммов на пятнадцать они извлекли из сети.
— Это дело надо обмыть, — радостно заявил Олег, — у меня пальцы не сгибаются от промозглого холода.
— Обязательно обмыть, — в унисон ответил ему Врунгель.
Раздался громкий щелчок пробки, улетевшей, как боевой снаряд за борт. Мелодично забулькало вначале в горле у Врунгеля. Затем он бутылку передал Пату. Олегу достались остатки. Он допил и выбросил тару в Енисей:
— Я столько рыбы наяву, никогда в жизни не видел. Раньше почему-то всегда думал, что такая ценная рыба обитает только в Каспии и низовьях Волги. А оказывается, она и в Енисее водится. Откуда интересно она здесь?
— С Карского моря заходит, — ответил Пат. — Не забывайте, что Игарка — это морские ворота.
Он посмотрел на часы.
— Время уже три часа, нам надо ещё одну сеть проверить. В четыре часа полярная ночь окутает нас, и нам придётся по огням ориентироваться, чтобы добраться до берега.
Действительно погода незаметно повела себя по-хозяйски. Она словно нахмурив брови начала сердито давить на день, нагло опуская снеговые тёмные тучи на землю. Видимость притупилась, и Пат, торопясь, запустил мотор. Катер задрал нос и с рёвом устремился вперёд, отбрасывая шугу в сторону.
Во второй сети тоже много рыбы оказалось пеляди и сига, но всю рыбу Пат отпустил в Енисей.
— Зачем ты это делаешь? — закричал Толик.
— Сиг весь сонный, а пелядь на икромёте, — спокойно ответил Пат, — я никогда не беру рыбу с икрой.
— Так рыба же вроде только весной с икрой ходит? — удивился Олег.
— Пелядь осенью и даже зимой может нереститься, она мать героиня в рыбьем царстве. А сонную я рыбу выкинул, чтобы не отравится. Нам и этого улова за глаза хватит. Засолим, возьмёте с собой по двадцать килограммов на материк. Только самолётом вы её не сможете увезти. Обратно по воде придётся возвращаться. А хотите, до отъезда съедайте её здесь, — посоветовал Пат.
— Надо же век жить, век учиться, — сказал Толик, — откуда бы мне знать, что со спящей рыбы можно отравиться.
— Я однажды так отравился, думал, что ослепну, но ничего выходился, — дрожа от холода, рассказывал Пат.
— Пат допей вино остатки, — предложил Олег, — не дрожи? Ещё бутылка осталась.
— Я лучше дома допью, в тепле под жареную стерлядь.
— Да пей ты не скромничай? — принуждал его Олег, — дома мы тебя зальём вином.
— Ребята, а деньги у вас есть? — спросил Пат, — а то моя зарплата на кредит идёт. Выплачиваю за моторку, и дочке в Норильск ежемесячно немалые переводы делаю. Она в индустриальном институте учится, — сетовал он. — Вот за счёт рыбы живу. Людка у меня не особо много получает и то половину пропивает.
— Хорошо, что не все, — сказал Олег.
— Да ей дай волю, она всё пропьёт, если бы, я её не стегал, давно бы прописалась в психушке на втором участке.
Когда катер подошёл к пирсу, их на мостках уже ждал Грек. Он был в кургузом кожане, руки спрятаны в тёплые на меху рукавицы.
— На мотоцикле немудрено в такую погоду руки обморозить, — как бы оправдываясь сказал он. Хотя никто ему ничего не сказал насчёт его обмундирования.
Затолкав всю рыбу в люльку мотоцикла, они проводили его домой к Пату, а сами пошли пешком. По дороге Олег завернул в магазин Арктика и набрал целую батарею вина и килограмм шоколадных конфет.
Войдя в дом, в нос сразу ударил запах свежей рыбы. Все осетры лежали в кухне на полу. Людка со своим братом Ермолаем уже жарили стерлядь большими кусками на чугунной сковороде.
— Это вам барышня? — положил Олег перед Людкой пакет с конфетами.
— Да ты что, милый мой! — обрадовалась она, — я уже забыла, когда мне муж покупал сладости.
— Тебя не конфетами нужно кормить, а кочергой да поленом, — сказал ей грозно брат. — Молиться на такого мужа необходимо ежедневно. Он и тебя кормит, как царицу и дочь студентку тащит.
— Вон он меня, чем кормит, — бросила она косой взгляд, на крючок, для сбора колодок висевший около входной двери, похожий больше на пожарный багор, но меньших размеров.
— Хватит страдания выдавать? — оборвал Людку муж, — подавай на стол и займись засолкой рыбы? Пока она у нас повисит, потом ребята её на материк заберут.
Людка успела и с рыбой управиться и за столом посидеть. Когда все были пьяненькие, Олег попросил у Пата карты.
— За добро я добром люблю отвечать, — сказал Олег Пату. — Если вы часто играете в очко, я вам покажу хороший трюк, чтобы вы умели за игрой снимать кучерявый банк. И ты напарник смотри внимательно, тебе это может пригодиться в жизни, — посоветовал он Толику.
Олег виртуозно раздал всем карты и со всеми он был в выигрыше, дав одному недобор, другому перебор, а у него всегда приходило двадцать одно очко.
Потом он доходчиво объяснил, как это делается.
Ермолай восторженно смотрел на него.
— Олег, а по другим играм, ты сечёшь?
— Нет такой игры, которой я не знаю.
— Подождите меня, я сейчас, — сказал Ермолай, напяливая на себя, кожан.
— Сейчас шапки свои притащит, — пьяно пробормотал Пат, и опустил голову на стол.
— Про меня ещё, что — то говорит, — возмутилась Людка, глядя на поникшего мужа. — Сам нализался чужого вина, как кот сметаны, что голову ровно держать не может.
— Это он с устатку, — сказал Толик.
Пат, был прав, Ермолай на самом деле принёс в бумажном мешке несколько шапок и вывалил их на кровать.
— Выбирай любую, но умоляю тебя, покажи ещё подобный трюк с картами? — просил он.
— А два покажу, значит, две шапки получу? — спросил хитро Олег.
— Сколько захочешь, столько и возьмёшь, — задышал азартом Ермолай, — хоть все забирай.
Олег примерил себе рыжую ондатровую шапку и сел в ней за стол, продемонстрировав дотошному Ермолаю на понятном языке технику тасовки карт и расклад очков по игрокам.
— Это невероятно! Давай ещё, покажи? — просил Ермолай.
— Ты далеко живёшь? — поинтересовался Олег.
— Рядом две минуты ходьбы, — ответил он.
— Хорошо, я готов тебе показать ещё несколько мулек, — охотно согласился Дорогой, — но принеси мне женскую шапку из песца или соболя. Я же тебе сейчас тоже принесу пять колод карт и покажу на них фокусы экстра — класса. Карты оставляю тебе в дар.
Вместе с Ермолаем Олег вышел из дома, а Врунгель остался с Людкой наедине при пьяном спящем муже.
Когда Олег в добром настроении возвратился из общаги, Ермолай уже сидел за кухонным столом и практиковался на старых картах. Рядом с ним сидел Врунгель в мохнатой волчьей шапке.
Олег высыпал колоды карт на стол. Распечатав одну колоду для обозрения, он раскинул карты веером и искусно одной рукой сложил их назад, а второй рукой извлёк из колоды четыре туза сразу вместе.
— Вот так и будешь играть в очко со всеми, — сказал Олег, — здесь весь секрет в картах.
Он показал ему, как сточены карты, на одних колодах и как нанесён незаметный крап на других колодах.
От увиденного зрелища Ермолай был на взлёте и не думал униматься. Он в порядке повышения квалификации попросил Олега поиграть с ним несколько партий. Ермолай оказался способным учеником, у него практически, хоть и медленно, но всё получалось.
— Только запомни, — советовал ему Дорогой. — Пока эти элементы до ювелирного мастерства не отточишь, за карты не садись. А то в серьёзной компании можешь голову потерять.
Ребята вышли из дому в шапках и с большим свёртком жареной стерляди, которую им завернула Людка.
Толик весь путь мялся, пытаясь, что-то важное сказать Дорогому, но решиться никак не смог. А подойдя к своему общежитию, выпалил:
— Олег, пока вы в отлучке были с Греком, у меня свадьба с гречкой была. Эту шапку она для меня выхлопотала у брата.
— Ты хоть и беззубый, но парень смотрю не промах, — улыбнулся Олег, — я ей конфеты покупаю, а ты свадьбу себе с ней правишь.
— Я же твой напарник, беру с тебя пример, — сделал довольное лицо Толик. — Откровенно говоря у меня впервые стыковка была с такой красивой женщиной.
— Пошли-ка напарник к Алисе? В нашем номере все в лоскут валяются. И Пилат говорит, что капитана Тореро, сильно посиневшим из поселковой столовой в вытрезвитель, увезли. У неё отдохнём, вино и рыба у нас есть, а завтра с утра на работу махнём не торопясь.
— Я не против похода в гости к твоей крале, — согласился быстро Врунгель на предложение Олега.
И они, развернувшись спиной к Северному городку, пошли в сторону второго участка, где жила Алиса.
Алиса в это время сидела у печки и читала книгу.
Увидав нежданных гостей у себя в доме, она несказанно обрадовалась и сразу поставила на печку чайник.
— И рыбу подогрей, хоть она недавно зажарена, — сказал Врунгель, положив свёрток на стол.
Алиса взглянула на их головные уборы:
— Это вы на рыбалке, себе такие богатые шапки выловили?
— Можно сказать, что да, — загадочно ответил Олег, — вытаскивая из бумажного мешка для Алисы две шапки.
— Примеряй они обе твои, — щедро заявил Олег.
— Как мои шапки? — удивлённо спросила Алиса, — а жене разве ты не хочешь подарок богатый привезти?
— Я сказал, примеряй, значит примеряй? — настойчиво попросил Олег Алису, — не бойся они чистые? Люблю делать сюрпризы!
Она с недовольным лицом надела песцовую шапку, которая ей пришлась в самую впору. Сняв её с головы, она подула ртом по пушистому ворсу шапки и бережно её положила на подушку. Вторая шапка оказалась ещё лучше первой.
— Это — же дорого Олег, где вы взяли такую прелесть?
— Не бойся шапки чистые, как это вино, вытащил он из мешка две бутылки марочного вина.
— Этот знак внимания дорогого стоит, — сказала Алиса, вываливая рыбу на сковороду.
— Считай эту пушнину моим требовательным вечерним приглашением к венцу, — вновь загадочно сказал ей Олег. — Ювелирный магазин закрыт сейчас, я счёл что шапки не хуже колец будут. Люблю я оригинальность!
— Хватит болтать чушь? Выпил, лучше помолчи и не говори ничего? «Не тревожь мои чистые и сокровенные чувства к тебе», — сказала она с обидой.
— Я же тебе только официально заявил, что люблю делать сюрпризы, — повторил Олег и протянул ей смятое письмо от матери. — Прочитай и выкинь в печку.
Она осторожно взяла письмо и, прочитав его до конца, взвизгнула от радости и молниеносно бросилась Олегу на шею.
— От меня согласия не жди, — горячо шептала она ему на ухо. — Потому что я давно и очень согласная, как только тебя в первый раз увидала в Красноярске.
— Всё успокойся? — приставил он палец к её губам, — я не люблю при посторонних изливать свои чувства.
В эту ночь они спали вдвоём на печке, а Толик один на большой кровати.

                Глава 26               

        Анатолий ещё спал, а Олег сидел за столом и ждал чай. Алиса крутилась возле печки.
— Рыбы много поймали, но на самолёте мы её не сможем вывезти, — рассуждал при Алисе вслух Олег. — Только по воде, а последний теплоход будет двадцатого октября. Осталось две недели. Я уеду с напарником одним из первых, так как наш лес кончается. Тебя же могут не отпустить со мной, если ты сезонную премию обсчитываешь, — размышлял вслух Олег.
— Не отпустят, я брошу смело всё. Паспорт у меня на руках, а на трудовую книжку мне глубоко наплевать. Вышлют домой, я ни государству, ни комбинату ничего не должна. К тому же у меня в книжке всего одна запись, данной работы.
— Так делать не надо, — возразил Олег, — ты лучше составь грамотную бумагу по нашей мастерице, как она занижает наряды. Поторгуйся с директором комбината или начальником биржи. Пообещаешь им показать интересные цифры, которые им будут небезразличны при условии, если они тебя досрочно рассчитают с работы. А если они не пойдут на такую сделку, посули им отдать «козлятину» в прокуратуру.
Алиса поставила на стол сковороду с подогретой стерлядью и кружку с горячим чаем:
— Рано ещё говорить об отъезде, лесу говорят на два месяца осталось. А ты дорогой очень красиво объясняешь, но я боюсь, что у меня без тебя не получиться такой номер.
— У тебя всё получится, — уговаривал он её, — ты талантливая, а я буду рядом. Эта стерва не только нас надувала, но и весь участок обирала на липовых нарядах. Её надо, вне всякого сомнения, наказать. Я посчитал, она нас с напарником обманула на двести кубов, а это почти по две тысячи рублей. Но я своим методом перекрыл её обман. Ни копейки больше не взяли с Анатолием. Где она будет искать эту недостачу, это её вопрос? Я заметил она уже сейчас с тревогой бегает по бирже, обсчитывает оставшийся лес. А если не одни мы такие ушлые отыскались? Тогда ей очень скверно придётся и очень даже скоро.
Он подул на горячий чай и, сделав глоток, поставил его остывать.
— Лес — это не спички — его в магазине, вряд ли купишь.
— Хорошо я согласна. Пускай будет, как задумал ты. Я же должна слушать во всём своего будущего мужа, — поцеловала она Олега и встала из-за стола. — Я сейчас убегаю на работу, а вы завтракайте и ключ положите над дверью, — наказала Алиса.
— Я тебе его занесу на работу, когда пойду навещать в порт Мартына и Цветка, — предупредил её Олег.
Через час на улице немного рассвело, но всё равно какая-то серая туманность присутствовала за окном. Олег разбудил Толика. Он умылся, и сел завтракать.
— Сейчас если нам пакеты не поставят на сортировку, будем проситься домой, — сказал Олег. — Что это за работа по два три пакета растаскивать на двоих. По полчаса работать в день, это не дело.
— Я всё равно не тороплюсь, — сказал Толик. — Я буду ждать твоих друзей, а порт и погрузку говорят последних всегда отпускают. За это время я снаряжусь хорошенько для зимней работы в лесу. Шапка у меня уже есть, куплю полушубок и унты. Пока буду их дожидаться, на погрузке успею поработать, деньги очень нужны. Хотя я за время работы с тобой на автомобиль Запорожец заработал, — важничал Толик. — Но он мне не нужен, а вот избу хорошую построить это дело!
Он без устали молотил языком о своих намеченных планах на материке. И сожалел, что не удалось сделать зубы.
Дорогой сделал вид, что совсем не слушает своего напарника. Ждал, когда тот умолкнет. Олег поднёс спичку к зажатой во рту папиросе «Беломорканал». Пыхнул в сторону печки дымом. Потрогал пальцем кружку с чаем, она была остывшая. Залпом, словно это был квас, а не чай, осушил кружку и отставил её к печке.
— Слушай меня внимательно Толик, — задумчиво произнёс Олег, — у меня идея есть смехотворная, но мудрая, наравне с идеями Гераклита. Если нас не отпустят домой, ляжем в больницу в инфекционное отделение с поносом. Я знаю, как закосить можно. Тогда мы получим такую же получку, за больничный лист. Мы же за профсоюз с тобой платим. А здесь не зависимо от стажа всем членам профсоюза бюллетень оплачивают сто процентов. И ты денег столько не спустишь, находясь на государственном обеспечении.
— Это ты чудно придумал, — заегозил на стуле Толик, — давай тогда никуда не пойдём, а сразу заквасим, по — твоему, оригинальному методу поносом.
— Нет, я схожу в контору, узнаю перспективу нашей работы, — передумал Дорогой ложится в больницу. — У меня больше нет желания задерживаться здесь. В субботу только зайду в баню к моему знакомому медику, а тебя я научу, как умно закосить и лечь в больницу. Вариант беспроигрышный. За больничный отхватишь тысячи три и премиальной премии не меньше тысячи. Сразу будешь самодостаточным капитаном. Планы их не сбылись в этот день. Мастер сказал: брус на сортировку будет в больших объёмах поступать ежедневно в течении декады.
— Пока они везут, опостылевшие нам пакеты, я в порт сбегаю, — предупредил Олег Толика, — надо парней своих проведать, посмотреть, чем они дышат.
Перед портом он вначале занёс Алисе ключи, а потом, минуя пограничный пост, спустился в порт. К его счастью, он пообщался не только со своими ребятами, но и повстречал Германа. Тот был одет по зимнему варианту севера, в меховой куртке и унтах.
— Ты как здесь оказался? — радостно спросил он у Олега, в приветствии тряся его руку.
— Ребят навестил, — ответил Олег.
— А как твоя работа? Месяц хорошо закрыл?
— Неплохо, но меньше чем на погрузке. У моих ребят под три штуки вышло.
— Так ты внимательно взгляни на их измученные лица. И Мартын, и Цветок оба измочалены от изнурительной работы. А ты выглядишь свежим и счастливым как Ротшильд. Наверное, не одну даму с ума здесь свёл?
— Нет Герман, это не про меня, — замахал рукой Олег, — я не из лиги счетоводов. Считаю скверным поступком, предавать женщину, находившуюся рядом со мной. Видимо я генетически так сложен. У меня и отец был однолюбом, и мать держит эту марку четверть века. Вот и я получился однолюбом. Хотя я не осуждаю людей любивших обильные порывы страстей. Чем нас природа наделяет с тем мы и живём.
— Молодец Олег! — похвалил его Герман. — Иметь хорошие мозги, значит иметь чистую душу, а чистая душа — это комфорт в душе! А люди, живущие с комфортом заряжены огромным здоровьем! Итого: со своими принципами жить тебе долго и счастливо!
— Интересную ты мне дальнейшую жизненную цепочку выстроил, — заулыбался Олег, — но это не про меня. Всё-таки у меня здесь есть дама сердца и ты с ней хорошо знаком. Мы с ней вместе покинем северный край, и она условно уже моя супруга. На материке мы с ней оформим законный брак и сыграем свадьбу.
Герман догадался, что дамой сердца Олега была Алиса, но из-за элементарной деликатности он не стал озвучивать свою догадку, а только спросил:
— Когда домой собираетесь ехать, или здесь перезимуете?
— Я и сейчас бы уехал отсюда, надоел мне этот север своей хмуростью.
— Хочешь, поехали со мной на катере Баха, пятнадцатого числа до Енисейска, — предложил Герман. — Я с командой уже договорился. Они нас с молодыми забирают.
— Не могу, я тоже не один, а у меня перед тем человеком конкретные обязательства есть. Неужели ты не понял, что я Алису никогда не брошу.
— Смотри, если надумаешь, сообщи через Мартына, — предупредил он. — Мы с ним, каждый день видимся, всё-таки в одной смене работаем.
— Вряд ли я воспользуюсь твоим предложением, — ответил Олег. — Красноярск оказался для меня судьбоносным городом. Он свёл меня с восхитительной девушкой, а Игарка прочно нас сблизила. И маловероятно, что я намеченный курс изменю. Но всё равно тебе спасибо за всё!
Попрощавшись с Германом, он вернулся на свою площадку, где Толик, скособочившись, таскал брус.
— Обледенел он падла словно сосулька, тяжёлый стал, — пожаловался Анатолий. — Мы так не успеем пятнадцать пакетов раскидать.
— Успеем, — заверил Олег Толика.
С работы они шли в этот день уставшие. Не переодеваясь, Олег рухнул на новую постель, которую ему заменил Миша, и сразу уснул. Сон был крепким, но шумный голос Тореро, его утром разбудил:
— Я потеряю за вытрезвитель сезонную премию, а это две с половиной тысячи рублей. Жалко весь сезон горбатился, а эта сволочь участковый Руслан, схапал меня и в кутузку спрятал, перекрыв своим арестом мне кислород, — горевал Тореро.
— Миша ты сам маленький, а глотка у тебя как иерихонская труба, — недовольно спросонья бросил Олег.
— Ты Дорогой слышал про мою северную трагедию? — спросил Миша, — сумасшедшая ночь у меня была. Закатали как маринованного опёнка в банку и трубку отобрали. Уши без табака опухли.
— Какая это беда — это семечки. Напиши жалостливую просьбу на директора, и он не будет тебя лишать премии, — посоветовал Олег.
— А что я ему напишу? — Выдайте мне ради бога сезонную премию, за это я вас в попку чмокну?!
— Это тоже вариант не плохой, — улыбнулся Олег и встал с постели. — Но я бы написал на твоём месте так:
— Уважаемый товарищ Бутрин. Девятого мая сего года по неизвестной причине у меня сгорел дом, и я с пятью детишками остался сидеть на пепле, что меня и привело на север, чтобы заработать на новый дом. Но седьмого октября не мог установить спиртовой контроль в организме, поэтому оказался в медицинском вытрезвителе. Ну и дальше описывай свою просьбу, — подсказал ему Дорогой.
— Умный совет, — изрёк Никола Бум.
Тореро выбежал из комнаты и через минуту вернулся со школьной тетрадкой и авторучкой:
— Повтори, я сейчас запишу, — обратился Миша к Олегу, — если у меня премия срастётся, то я тебе панты марала подарю. Они у меня бинтами обвязанные лежат под кроватью.
— Рога оставь себе, — сел за стол Дорогой, — они тебе самому пригодятся. Понимаешь, Миша мне этот символ ни к чему. Он мне не нужен ни на стене, тем паче на голове, в мои годы. А вот от коньячка хорошего я не откажусь.
— Будет, — без промедления выпалил Тореро.
— А если они узнают, что у тебя дома и детей в помине не было? — спросил Никола Бум, засунув палец в ухо.
— Я вот сегодня узнал совсем нечаянно в вытрезвителе, что Никола Бум — это в переводе на английский Николас Жопа, — захлёбываясь от возбуждения, сказал Тореро. — Я же не кричу на всю вселенную и Северный городок, о твоём иностранном псевдониме. У меня язык на замке. Я не кричу, на всю округу, что ты незаконно завладел чужим именем. А это я тебе скажу уже статья. Согласись Николас Жопа, — этой подозрительно. С такой вывеской тобой запросто могут заинтересоваться не только силовые структуры СССР, но и Интерпол. А пограничники с порта пропуск у тебя отберут. И будешь ты метлой по улицам махать.
— Ты чего несёшь, какая Жопа? — взбеленился Никола, — Бум — это преграда, или бревно для гимнастики. А ещё такую кличку носил знаменитый революционер Николай Бауман. Так нам Катька объясняла, а она девка грамотная, школу закончила без одной тройки.
— Наврала тебе твоя Катька, — рассмеялся Миша. — Я, конечно, не такой грамотный, как она. У меня пять классов поселковой школы. Но уверен, если бы Бауман носил такую кличку, его бы не похоронили на Ваганьковском кладбище в Москве. Сам лично видел его там, когда на экскурсии был. Твоя Катя злую шутку над тобой сыграла. Со мной в вытрезвителе сегодня моряк ночевал с сухогруза Пётр Васев. Он два года назад ходил на судне под английским флагом, знает их язык в идеале. Так вот в милиции один алкаш сказал, что у него отныне перед спиртным будет женой опущен бум. Ему этот морячок популярно и объяснил, что такое БУМ.
Коля разволновался от такой новости и хлопнув дверью ушёл в комнату Пилата. А Миша ему вслед начал на всю общагу смеяться. Его смех подхватил и Оскар со своей подругой Маргаритой. Проснулся Врунгель не понимая отчего такое веселье в комнате.
— Так что будем делать Тореро? — прервал его дикий смех Олег.
— А была, не была, — сказал Миша и начал переписывать под диктовку Олега заявление.
Писал он медленно, и Оскар внимательно наблюдал, как он выписывал дрожащей рукой завитушки над каждой заглавной буквой. Когда бумага была готова, Оскар проверил ошибки и не найдя их в тексте заметил Мише:
— А прибеднялся неграмотным, я ни одной ошибки не нашёл.
— Диктатор рядом был хороший, вот и написал грамотно.
Олег после письма помылся, переоделся и пошёл к Алисе.
 
                Глава 27

      В ближайшую субботу Олег шёл в новых французских сапожках и модной зимней куртке к Феликсу в баню. За последние дни он прикупил у матросов заграничного плавания, много одежды для себя и Алисы. Его вид нисколько в нём не выдавал, вербованного сезонного рабочего. Он больше походил на работника советской торговли или матроса загранплавания. Около рубленой бани на распиленной трубе большого диаметра жарилась осетрина и свинина. Кулинара Олег сразу признал, это был Карл.
— Добрый день, — сказал Олег.
— День добрый, — не узнав Олега, ответил Карл и начал с любопытством рассматривать его с ног до головы.
— Ты, наверное, сын Гомона? — спросил Карл, — проходи папка уже третий пар получает.
— А кто такой Гомон, Карл Ильич?
— Как кто? — недоумённо спросил Карл, — отец твой, начальник ОРСА.
Олег демонстративно посмотрел на часы, что не ушло от взгляда Карла.
— Постой, так это ты лекарь мой с вокзала? — обрадовано сказал он и поднял внезапно Олега, как пушинку себе на плечо и внёс в баню:
— Уважаемые судари, прошу любить и жаловать моего хорошего товарища? — поставил он Олега на пол, — этот человек как-то раз спас меня от верной смерти. Смотри Гомон, что твой отпрыск, что этот парень. Одно лицо.
— Ничего похожего, — раздался чей — то басовитый голос.
Карл махнул рукой и заглянув в лицо Олегу, торжественно изрёк:
— Это лучше, когда ты на свете один. Эксклюзив, я тебе скажу, очень дорого стоит! Люди не должны быть похожи на подсолнухи. В каждом человеке должен быть свой индивидуум. А теперь пришла моя очередь тебя потчевать, — положил он руку на плечо Олегу. — Сейчас немедленно раздевайся, и бери себе простынь? — начал он сам расстегивать змейку на куртке Олега.
Олег, раздеваясь, сфотографировал глазами всю компанию. Это были на вид солидные и почтенные люди, но Феликса Ильича среди них не было.
— А Феликс Ильич где? — спросил он у Карла.
— Брат задерживается, он зубы делает своему клиенту, с ним сюда позже придёт. Я теперь понял всё. Он мне о тебе рассказывал. А принял я тебя за сына вон того дядьки с животом свиноматки, — показал он на полного мужчину в роговых очках и завёрнутого по пояс в простыню.
— Действительно похож на моего Андрея и сильно, — пробасил мужчина, когда увидал Дорогого раздетым, — надо же какое сходство бывает порой, — удивился он.
— Иди, парься, — подтолкнул Карл Олега в парилку, — хочешь, я веничком попарю тебя?
— Нет спасибо, не надо я сам управлюсь, — отказался Олег.
— Лучше смотри за мясом, а то сгорит, уголь тогда сам будешь жрать? — сказал мужчина средних лет с кудрявой головой и приятным лицом. Его Олегу представили как Витольда.
— Прошу не указывать мне, вы хоть по статусу и главнее все меня, но без Карла ни одна сволочь и шагу не сможет сделать, — в шутку сказал Карл — тем более находитесь в бане моего брата. Значит и моей.
Олег нырнул в парилку. Густой пар с запахом пихты ударил в нос. Парилка была большая и видимость ноль. Натолкнулся на гигантские деревянные бочки с водой, которых оказалось четыре и служили они для охлаждения тела. Он содрал с себя простыню и, найдя алюминиевый крючок на входе, повесил её на него. Тазиков на нижнем полке было выстроено с избытком, и в каждом отмыкал берёзовый веник. Взяв подвернувшийся ему под руку тазик с веником, он забрался на самую верхнюю полку и начал хлестать себя по бокам веником. Он слышал, что кто — то следом за ним зашёл в парилку, но из-за пара точно определить не мог кто именно. Это был Витольд, мужчина с приятной внешностью и по возрасту он, если судить по его здоровой коже, очевидно, был всего лет на десять старше Олега.
— Не обращай внимания на него, — сказал звонко Витольд и взял в руки веник.
Олег хотел спросить, про кого Витольд ведёт речь, но тот не дал ему и рта открыть, а продолжил:
— Карл у нас человек с изюминкой и чересчур деятельный. Один на весь город такой. Можно сказать уникальная личность. Хотя доля правды в его словах есть. Он простой водитель на скорой помощи, а я главный врач и все глобальные вопросы со снабжением решает Карл. И не только у меня в больнице, а в любой сфере деятельности. Город у нас маленький, как кому что, то нужно пробить, так у меня просят его на прокат. Вот приехал сегодня с Ленинграда, добыл там Гомону четыре погрузчика, а пошли другого человека, пустой бы приехал. Обаянием обладает и речью хорошо владеет. Одним словом талант! «А ты давно его знаешь?» — спросил Витольд.
— Знаю полтора месяца, но общался с ним всего три минуты. Потом он подарил мне свои часы, — разгоняя рукой пар, сказал Олег.
— Выходит, заслужил, — сказал Витольд, — он хороших людей сразу распознаёт и редко когда ошибается.
— Да обыкновенный я человек, без всяких заморочек, — спустился Олег сверху и залез в бочку с холодной водой. — Вербованный сезонник я. С отцом доктором юридических наук поругался и решил на северное сияние взглянуть, а в институте взял академический отпуск на год. Но скоро думаю, отчалить отсюда домой. Работа сезонная заканчивается.
Витольд положил веник в тазик с водой и подошёл к бочке, в которой сидел Дорогой.
— Это у вас заканчивается работа, а у нас в больнице в это время горячая страда только начинается и хочу заметить, это благодаря вашему брату. Они к концу сезона как с ума сходят. Сплошная поножовщина, драки, извращения, насилие и тому подобное. Наши хирурги безвылазно в операционной дежурят. С аэропорта и вашего посёлка, пачками привозят. По нескольку дней нелётная погода капризничает. Не отпускает из Игарки сезонных рабочих. Вот они в это время и отрываются от скуки. Пьют до безобразия и напиваются от скуки. Потом начинают выяснять между собой отношения, а там уж милиция сортирует их кого в больницу, а кого в тюрьму.
Олег поморщился от такого известия и, вылезая из бочки, внимательно посмотрел на Витольда:
— Мне бы не хотелось в это время в посёлке жить. Хотя со мной в комнате такие — же интеллигенты, как и я, живут. Весь остальной контингент в общаге поголовная пьянь. Драк крупных, конечно, не бывает, но всё равно неприятно. В будущем мне придётся плотно работать с подобной публикой, но пока я не собираюсь с ними дела иметь. Я же на юриста учусь, — напомнил он еще раз, кем он будет после окончания института.
Олега вначале понесло не на шутку, и вдруг его обуял словесный стопор. Видимо парок достал его сосуды мозга, и он не знал, что говорить дальше. Наступила кратковременная прострация. Он засунул голову в бочку с холодной водой и, подержав её, там несколько минут вытащил. Врач, не заметил никаких перемен в поведении молодого человека и только добродушно улыбался, когда Олег, словно маятник после охлаждения головы начал приплясывать.
— Извините, как вас по отчеству? — поинтересовался Олег, не переставая плясать.
— Аскольдович, — ответил он, — да ты особо не напрягайся просто Витольд. Мы в бане никаких рангов не признаём. Здесь все равны, — задницами голыми одинаково сверкаем.
— Только в бане в СССР и существует демократия, — остановил припляс Олег, — но мне интересно, почему у вас у всех имена необычные в Игарке?
Врач протянул простынь Олегу. Сам умело обернул своё мокрое тело. И будто извиняясь, неуверенным и тонким голосом заговорил:
— Игарка — это бывшее поселение сосланных врагов народа. В тридцатые годы стали заселять. И после войны немало нагнали. Здесь и латыши, и литовцы, и крымские татары, кого только нет. Все национальности. А наши родители по сути дела были преданны делу партии и, называя своих детей патриотическими именами, они лишний раз доказывали, что до сих пор верны Родине. Заметь имена, какие в бане сидят. Карл и Феликс, есть у них ещё старший брат в Новосибирске. Он у них Владимир Ильич, — опытный хирург. В бане так — же сидит лысенький дядя с покалеченным плечом, его вообще зовут Йозеф Гибель. Работал учителем в школе, преподавал географию. Потом за свою созвучную фамилию с Геббельсом, пришло с краевого центра указание, чтобы он заменил фамилию или увольнялся. Он выбрал второе, так — как никакого отношения к главному идеологу фашисткой Германии не имел. Весь их род испокон веков занимались рыбным хозяйством. Натерпелись они все от этой фамилии, а сейчас Йозефу никто ничего не говорит, даже в партию предлагали вступить, а он ни в какую. Работает директором ГОРТОПА. Уголь, дрова, мазут, — это его хлеб.
Олег выслушал Витольда и решил свою задумку воплотить в жизнь. Он состроил серьёзное, немного озабоченное лицо и выложил главному врачу больничного комплекса, свой недавно пришедший в голову замысел:
— Витольд Аскольдович у меня к вам просьба не совсем скромная будет. Можно?
— Валяй! Я же сказал уже, что в бане все равны и всё дозволено.
Голос у врача был явно не мужской, — тонкий, можно сказать даже писклявый, сравни скрипке. Но внешность колоритная была, — коммуникабельности выше крыши, — эти качества уже располагали для делового разговора. На этом и решил сыграть Дорогой:
— Мне бы очень хотелось миновать кризисные времена сезонного контингента. Нельзя в виде исключения на пару неделек прописаться у вас в инфекционном отделении? Я слышал там вечный недобор с больными. Переждать, как вы говорите горячую страду.
Витольд с юморком всхлипнул, делая вид, что сейчас заплачет. И неожиданно рассмеялся на всю парилку. Но быстро взял себя в руки и положил свою руку на голое плечо Олега:
— Неплохо придумал. Для меня это не проблема, но я могу ускорить тебе отъезд, если пожелаешь. — Выдать справку, что ты срочно нуждаешься в операции, и тебя в течение двух часов рассчитают с комбината.
Олега и такой расклад вполне устраивал, но, не забывая об Алисе, отмёл этот вариант сразу:
— Понимаете, я не один здесь живу, а со своей любимой девушкой. Она работает в бухгалтерии и ей уже сказали, что она расчёт получит, только в конце октября.
Витольд развернул Олега к двери, и чуть подтолкнув его, сказал:
— В понедельник приходи ко мне в головной корпус к девяти часам, я всё решу. Кабинет мой найдёшь. А сейчас пошли к мясу, я отсюда чувствую его вкусный запах.
Олег вышел распаренный и ему в руки Карл сразу сунул бутылку холодного пива.
К этому времени в бане появился Феликс, он за общим длинным низким столом с одноногим мужчиной. На столе дымилось мясо и жареная рыба, а посредине красовался полосатый арбуз. Свежих помидор и кавказских груш было в изобилии. Взгляд Олега упал на тумбочку. На ней стоял целый ящик настоящего армянского пятизвёздочного коньяка.
— Ничего себе, вот это я попал на пирушку, — подумал Олег. — Как — бы не нарезаться на халяву, а то спугну всю игру.
Феликс Ильич сбросил с себя полотенце и пошёл в парную. Движением головы незаметно позвал Олега с собой.
Дорогой, поняв его маяк, допил быстро пиво, нырнул вновь в парную:
— Одноногий это богатый закройщик Дона, — доложил Феликс, — самый азартный игрок из всех. Любит играть с шиком. И ему постоянно везёт. С собой взял семь тысяч. Тысячу мне за зубы дал только сейчас. Обрати внимание у него почти весь рот из чистого золота, он реально один из самых богатых людей Игарки. Остальные мужчины, не азартны, но проиграть штуку без боли могут, не страдая. И заметь Гомон привёз ящик коньяка. Это изумительно! Я думаю, сегодня они будут все щедрые. Брат мой в карты не играет, и вероятно первый проигравший перейдёт к нему на нарды.
У Олега не то от важного сообщения, не то от выпитого пива, по телу протекла приятная истома:
— Я всё понял Феликс Ильич, теперь ваша задача посадить меня впереди себя, и не расстраивайтесь, что вам будет не везти в игре иногда. Последнею свару я сделаю богатой, и раздам нам обоим одинаковые очки. Другие игроки больше наших очков, у меня не получат. Я их смогу завести на крупной игре, вы не опасайтесь. Проходитесь и поднимайте больше, до тех пор, пока нас не останется два человека — вы и я. А потом мы вскроемся с одинаковыми очками, и деньги поделим.
Олег налепил на себя берёзовые листья и вышел, как ни в чём не, бывало, а Феликс весь красный, вытирая простынёй лицо, сказал:
— Фу, какой пар, за него немедленно надо выпить.
— Давно пора, не знаю, что ты телишься? — сказал Гомон.
Феликс подсел на свободный стул перед Олегом, как они и договорились, и начали безмерно пить коньяк и поглощать мясо. Все разговоры у них были, только о работе и женщинах.
— Надо же, сколько выпили, а не пьяные, — подумал Олег.
— Вы когда французами будете, ядрёна баба, — прикрикнул на них Карл, — о женщинах они могут говорить и на работе, но о работе на досуге никогда не говорят. А вы все командуете в разных местах и кому интересно, что у кого там твориться. Пора прекращать пить. Время пришло создавать совместную артель, для игры в нарды. Комплектов на всех хватит. Устроим Чемпионат бани.
— В карты же договорились играть? — обвёл всех взглядом Дона.
— В них и будем, — начальственным тоном сказал Гомон.
Со стола быстро убрали закуску, и на нём тут же появилась новая колода карт.
Олег не стал прибегать в этой игре к своим картам, так как был уверен в себе, что игру сможет сделать и на этих картах. И эта уверенность сопровождала его до тех пор, пока, его задумка не увенчалась полным успехом. Он высосал у всей компании деньги на большой сваре, которую с Феликсом, умышленно сварил, чтобы поделить деньги. Так как ввариваться по пять с половиной тысяч, было не по карману ни одному человеку.
Дона вытащил свои золотые челюсти изо рта, но Гомон, стукнул кулаком по столу и грозно на него прикрикнул:
— Прекрати сейчас же! Ты перед кем здесь султана из себя строишь? — Сильвер хромой, — погрозил он Дону пальцем. — У меня дома может тараканы с золотыми зубами бегают, и я не кичусь этим. Не порти баню нам. Всё хорошо окончилось, продолжаем пить коньяк и соревноваться в нарды. Искушений в наших кошельках больше не осталось.
Олег и в нарды у всех выиграл, проиграв специально только одному Витольду, но по суме набранных очков занял первое место и получил приз две бутылки коньяка и меховые варежки.
Карл упаковал ему всё в импортный пакет и проводил до автобуса.
— Ты, молодец парень! «Я от Феликса знаю о твоём рисковом промысле, — сказал он Олегу, — но послушай моего совета». Прекрати играть? — Иначе погубишь себя. Найдутся люди всё равно, сильнее тебе, и тогда за одно мгновение жизнь у тебя перевернётся в отрицательную сторону. У нас в Игарке знаешь, сколько хороших людей из-за карт жизнь себе испортили?
— Кое с кем знаком уже, — ответил Олег, — но карты для меня не основное занятие, — это так баловство. Я скоро юристом буду.
Карл человек большелобый с умными голубыми глазами, не верил ни одному слову своему старому знакомому. Он просто изучал этого интересного парня:
— Мне только не накручивай вермишель на уши, я таких людей, как ты видел здесь видимо, не видимо. Ты хоть фрак с бабочкой одень, на себя, а я всё равно распознаю в тебе бывшего интеллигентного арестанта с хорошей начинкой.
Такой быстрой реакции от Карла Дорогой не ожидал. Он понял, что комедию перед ним нет смысла играть:
— Всё правильно, но я придерживаюсь той версии, которую изложил главному врачу, — без конфуза сказал Олег. — Он мне обещал помочь перекантоваться в больнице пару недель.
— С этим делом можно было и ко мне обратится. Ну, уж ладно, коль на него вышел. А Витольд поможет, куда он денется, — уверил его Карл и, крепко пожав на прощание руку Олега, посадил его в подошедший автобус с обледеневшими стёклами.
— Неужели настоящая зима начинается? — подумал Олег.
Это обстоятельство его и радовало, и разочаровывало. Не хотелось прощаться с воронежскими парнями, к которым он привык. Как ни странно, но географические территориальные соседские факторы вдали от родины давали постоянно о себе знать. Тем более север их прилично сблизил. Все они немного родственниками стали. Даже капитан Тореро удачно вписался в их компанию. Но он понимал, что такова жизнь — прощаться придётся со всеми. И на него за этими мыслями незаметно наехала гремучая тоска. Он сошёл у своего посёлка с автобуса и прямиком направился в общежитие, чтобы угостить ребят дорогим коньяком. По ободранным ступеням Олег поднялся на второй этаж. На этаже была сносная тишина. И причиной тому было отсутствие денег у сезонников. С кем общался Олег, в этих комнатах никого не было, кроме одного Пилата. Он спал на своей кровати в одиночестве и выдавал губами рулады. Под глазом красовался большой кровоподтёк.
Олег разбудил его и спросил:
— Где все?
— На день рождение к Машке пошли в женскую общагу? — пробурчал он.
— А ты чего не пошёл?
— Я был, видишь, чего получил? — показал он на подбитый глаз.
— Кто тебя так?
— Думаю черкесы? — не определённо сказал Пилат. — Я с работы пришёл в обед, а наших ребят, никого на работе не было. Смотрю, записка на столе.
«Мы все на день рождение, у ивановских девчонок, приходи»?
Я побрился, оделся и на дорогу засадил стакан водки. В общагу женскую зашёл, спрашивать начал по всем комнатам, где ивановские девочки живут? Никто не знает. Я был очень вежлив со всеми. Потом в одну комнату открываю дверь, а там киска соблазнительная лежит в рыжем парике на Мордасову похожа. Она мне говорит, — заходи? Я зашёл. Она спрашивает у меня, не хочу ли я несколько минут заняться любовью? Я, естественно, сопротивляться не стал. Одеколон у меня хороший был, не Маша пляшет, а Саша. Думаю, на него она и повелась. Мордасова предложила мне лечь с ней и подвинулась на кровати. Я снял брюки и лёг, вдруг здоровый черкес заходит и молча, хвать мне по физии. Я его спрашиваю, за что? А он мне отвечает. За то, что я с его женой сплю и бесплатно. А потом меня спрашивает:
— Выпить хочешь? Я ему, — хочу. Он берет мои брюки и запускает в карман руку. Забирает последний четвертак паскуда. Я ему говорю, возьми спирту и вина, а сдачу принеси? Думаю, подпою его и потом отомщу за удар. А он пришёл с другом сволочь, сами напились, и мне ещё добавили. Даже ста граммов суки не налили за мои бабки. Ни сдачи, ни культуры, — возмущался Пилат, — выкинули меня, как щенка из комнаты. А Мордасова эта никакая ни жена была, — подстава самая настоящая, с красивой рожей. Она тоже с ними бухала.
— Ты комнату помнишь? — спросил Олег.
— Второй этаж тридцать девятая комната, — вспомнил он.
— Тогда пошли? — настойчиво потянул он Пилата за руку, — таких вещей прощать нельзя!
На вахте Олег спросил, где Маша Пчёлка живёт и, забрав всех ребят, тронулись в комнату, где находились обидчики. Женщина с безобразно наложенной косметикой на лице и в рваном халате лежала поперёк кровати, ноги лежали на табурете. Парик рыжий валялся на полу, она была пьяная и совершенно невменяемая. Увидав большое скопление непрошенных гостей, она чуть приподняла голову. Глаза её в это время вначале расширились и через секунду разъехались в разные стороны. А следом бесчувственно упала голова, ударившись о голую стену. Два крепких черкеса сидели за столом, уставленным батареей полупустых бутылок, и нагло смотрели на гостей.
— Вы чего вломились сюда? — спросил здоровый черкес. — Здесь семейные живут.
— Проходи сюда? — дернул за рукав пальто Пилата Олег.
— Ах, так вы за этим сюда пришли? — зарычал пьяно черкес, — да я вас перережу сейчас всех, — схватил он со стола кухонный нож. Воспользоваться он им не смог, так как получил сильный удар табуреткой по голове, той, которая подпирала ноги пьяной женщины. Дорогой был проворнее и трезвее всех. Поэтому на табуретке сразу сориентировался, когда оказался на территории черкесов. В комнате всё трещало и хрустело. Второй парень оказался, покрепче первого и попытался оказать сопротивление, но ненадолго. Его быстро затоптали Оскар и Врунгель. Буму порезвиться не пришлось. На пьяную подружку, соблазнившую Пилата, Дорогой вылил, тазик с помоями, стоявший под рукомойником. А Пилат в это время спокойно проверял карманы отправленных на пол черкесов. У них он забрал всю наличность. Бережно сложил недопитые бутылки в пластиковый пакет и перед уходом пригрозил обескураженной жрице любви, вытирающей с себя отходы:
— Руки прочь от Черноземья! — сказал он ей гордо, и тихо закрыл за собой дверь.
Коньяк Олега в этот день остался нетронутым, так — как спиртного у девчат было в изобилии.

                Глава 28
 
         В конце сентября в воскресный день Дорогой с самого раннего утра, во имя спасения материального положения, научил Врунгеля выпить английской соли с дешёвым яблочным вином, объяснив популярно тому, как эта процедура важна для его нынешнего благополучия:
— Как только процесс пойдёт, вызывай скорую помощь, — сказал Олег, после чего на целые сутки ушёл к Алисе.
В понедельник сам пошёл к главному врачу больницы Витольду Аскольдовичу. Без проволочек и без назначения курса лечения он оказался в одной палате с Толиком. Кроме него там лежали геолог и местный капитан милиции.
Олег окинул взглядом палату:
— Привет снайпера, — поприветствовал он больных.
Геолог спал и ничего не слышал. А милиционер с Толиком лежали и смотрели на него со страдальческим взглядом. Такое впечатление было, что у них от отравления сил не было языком пошевелить.
В пятиместной палате было две свободных кровати. Одна стояла на Камчатке, стоявшая параллельно ряду других кроватей. Вторая свободная кровать находилась в углу, напротив двери. Её Дорогой и облюбовал, положив на неё пакет с вещами. Палата была шикарная с телевизором и холодильником. В ней отдельно за дверью находилась ванна с совмещённым туалетом, где помимо унитаза на полу стояли горшки, как в детском садике персонально для каждого. Даже для вновь поступивших больных в стационар на ночную посуду наклеивали бумажку с фамилией. При основном входе отгороженной дверью, стоял на всякий случай ещё один умывальник.
Осмотрев палату, Олег одобрил условия, а по поводу второго умывальника внёс критическую ремарку:
— Лучше бы второй унитаз поставили для специфических больных. Умыться, всегда подождать можно, эта гигиеническая процедура стерпит. А тут если революция взыграется в животе, то Невская Аврора может отдыхать.
— Это не для больных кран поставили, а для врачей, — внимательно рассматривал бодрого больного мент. — Они после обхода руки там моют, — пояснил он и закрыл глаза.
Толик лежал тоже с полуоткрытыми глазами. На нового больного он смотрел с безразличием. Высунув свой белый и шершавый язык, он словно наждачной бумагой поскрёб им по губам и вымолвил:
— Я, кажется, переборщил и с вином, и с солью? — шептал Толик Олегу с искажённым лицом, — водопад на меня лютый напал, с горшка не слезаю. С ментом Борей наперегонки бегаем в ванную. Зря я тебя послушал, лучше бы пошёл октябрь дорабатывать на погрузку.
Дорогой притворно выдал ему сострадания и тут же отвернулся от него, спрятав свой насмешливый взгляд. Толик догадывался, что тот смеётся, но Олега он не винил в своём недуге. Понимал, что это временная напасть. Олег же, выслушав его изнывающий короткий рассказ и как ни в чём не бывало, повернулся к Толику:
— Ты мне страдания о животе и попе здесь не выдавай? Ты знаешь, что на погрузке всего два корабля стоят. Остальные стивидоры занимаются уборкой территории порта, за копейки и ждут новых кораблей. Понимаешь? Держись и береги попку — у человека, это самый дорогой орган, так как рыба гниёт с головы, а человек с прямой кишки. Эту догму не знает только невежда. А тебе перед лесоповалом профилактика организма лишней не будет. Попьёшь витаминов, почистишь кровь, а главное подлатаешь духовку. «Ты сейчас в туалет не хочешь?» — спросил Олег с сарказмом.
— Пока нет, а что?
— Да пойду в ванной погреюсь и покурю, проверю какие у мента анализы.
— Не надо он мужик хороший и весёлый, с утра меня жареными куропатками накормил.
— Я тоже хочу повеселиться, — сказал Олег и зашёл в ванную, предварительно закрыв дверь на защёлку.
Плескаясь в ванной, он слышал, как ходуном дёргалась дверь, и жалобный голос милиционера просил немедленно открыть её.
— Извините, я в неглиже, — повремените минут пять, ванна свободна будет, — отвечал Олег.
Не торопясь, он обтёрся, причесался перед зеркалом и вышел из ванной. Милиционер, придерживая двумя руками зад, пулей влетел в ванную комнату.
Вышел он минут через двадцать в застиранной пижаме и бледным лицом.
— Не полагается, здесь двери запирать, — сказал он, — и ткнул пальцем в дверь, на которой висел клочок бумажки, где было написано правило поведения больных.
— Извините, я не знал? — оправдывался Олег, — если защёлка существует, то думаю можно закрывать. Вот и заперся. Ничего страшного не случилось, мы все здесь под богом ходим, сегодня у тебя залп произошёл, завтра с моим другом Толиком такое несчастье может случиться. А всех лучше лечить нашу болезнь надо хорошим марочным вином или коньяком.
— Знаем мы про это лекарство, но пить надо после обхода врача, иначе выпишут отсюда с нарушением режима, — предостерёг милиционер.
Тут в палату, не поднимая ног вошёл старый немощный дед в очках с толстыми круглыми линзами и в генеральском галифе с лампасами. Он сразу проследовал к пустой кровати, стоявшей около окна. Вслед за ним вбежала санитарка:
— Дядя Вася ну-ка немедленно вернись, снимай свои штаны?
— Не буду, — буркнул он и лёг на свободную кровать.
— Я сейчас заведующую позову, — решила напугать она его.
— Зови, хвать тебя за сикель, — ответил он санитарке.
После чего она словно ошпаренная выбежала из палаты.
Олег с неподдельным любопытством наблюдал за новым клиентом. Тот после того, как выдворил не совсем культурно санитарку, лёг в своей полувоенной одежде на чистую постель, водрузив ноги на душку кровати, осветив всей палате рваные носки, из которых выглядывали пальцы с «когтями», давно не видавшие ножниц.
— Дед ты, где работаешь? — спросил Олег, — что — то лицо мне твоё знакомо.
— Меня в больнице все знают, я в году по пять, раз лежу. Как говорится ветеран, а работаю я колонизатором.
— Как я понимаю, ты земли захватываешь у обездоленного народа в своём галифе и в насильственной форме? — спросил у него насмешливо Олег.
— Да не слушайте вы его? — сказал Боря, — он вечно непонятно шамкает своим беззубым ртом. Ассенизатор он известный, а не колонизатор. Его действительно весь город знает. Он бывший генерал, ему уже семьдесят пять лет. Прибыл сюда в пятидесятых годах.
— А с чем тебя положили? — допытывался у деда Олег.
— С солитёром, — ответил почти гордо дед, будто у него не червяк — паразит внутри прижился, а огромный редкой породы бриллиант.
— И что за столько госпитализаций не могли нагнать из твоего нутра этого подлого дармоеда?
— Не, — замотал он головой, — одни хлопья только вылетают из задницы. Я ему сам иногда такого разгона даю, что он у меня, как мышь сидит, внутри не шелохнётся. Пару пузырей одеколона волью, или денатурату, и пожиратель моего веса сразу смиренным становиться.
Тут их общение прервали, в палату пришла заведующая с санитаркой, и начали выпроваживать деда домой.
— Придёшь, завтра трезвым Василий Кузьмич и оденешь, больничную пижаму, — сказала заведующая отделением.
Перед обедом в палате появилась молодая симпатичная лечащая врач. Под белым халатом у неё проглядывался небесного цвета свитер с большим воротом. Он удачно сочетался с наложенными тенями на её глазах. Короткая стрижка, хорошо гармонировала с её милым обликом. Олег, как заворожённый смотрел на неё и незаметно для себя улыбнулся ей. Она без промедления ответила на его улыбку шаловливым коротким взглядом, будто быстро сфотографировала, а затем нажала стоп — кадр. Потом присела на его кровать, так как она стояла крайней к стенке. Пощупав ему, живот и измерив давление, она вновь шаловливо щёлкнула своим глазным затвором, будто безмолвно кокетничая с ним. Закончив его быстрый осмотр, она послала Олегу безмолвную улыбку. И не спросив о его самочувствии, перешла на кровать Толика. Он сразу начал словесную атаку, засыпая её своими жалобами.
— Потерпите больной? — немного лечения и ваш стул восстановится, — сказала она.
Геолог глаза не открывал, у него только убрали капельницу, и он лежал словно мёртвый.
— Так, с этим всё ясно, — сказала она и, проверив милиционера, вышла из палаты.
— Толик согласился бы потискать эту куколку? — спросил Боря.
— Ещё как, — ответил Толик, — я представляю, как она стонала бы подо мной, и её тело извивается словно змея.
— Я бы тоже не отказался от такой радости, — проговорил милиционер, — но она женщина в Игарке заметная. Жена главного врача. И на безнравственный поступок не пойдёт. А вот я бы ради ночки с ней, на всё решился.
— Мечтать не вредно, — перебил Олег милиционера, — у меня тоже до боли сжалось сердце, когда увидал на пальце обручальное кольцо. Почему — то мне показалось, что эта Венера в прошлой жизни была уже моею, а в этой жизни мы с ней поздно встретились, вот поэтому я огорчился. Но, как бы то ни было, думаю большое кощунство с её стороны прятать такое милое лицо в тундре. Оно должно радовать весь мир, а не этот медвежий угол на краю земли с населением в восемь тысяч человек. Её место в Голливуде или на обложках самых популярных журналов.
Толик захлопал глазами и, посмотрев на милиционера, мечтательно зашепелявил своим беззубым ртом:
— Из моих тисков она бы не вырвалась. Сжал бы так, что косточки захрустели.
Олег снисходительно улыбнулся:
— Думаю, она бы подняла на ваши похотливые желания свою хрустальную ножку и ядрёно помочилась. Вы посмотрите на неё? — это не женщина, а цветочная оса. Ужалит, сразу опухнете.
— Это почему, ты такой вывод сделал? — спросил милиционер, — знаешь, что все женщины не предсказуемы. Они могут что угодно выкинуть и кому угодно дать.
— Не каждая женщина, — загадочно произнёс Олег.
И услышав за дверью посторонний шум, резко подскочил к тамбуру палаты, где находилась раковина, где медперсонал мыл руки, до осмотра и после осмотра больных.
— Зря вы так не осторожно выражали свою похоть к молодому врачу, — сказал он Толику и милиционеру. — Она слышала весь наш разговор. Вода из крана за дверью капает и мыло влажное. Она как вышла из палаты руки мыла. Завтра обязательно пропишет вам жёсткую клизму. А после неё серные уколы вам в каждую ягодку введут и будете помалкивать несколько дней.
— А тебе? — спросил милиционер, всерьёз не воспринимая его слова.
— А у меня дорогие друзья по горшкам, курс лечения врачом предписан единый и изменению не подлежит. Строгий постельный режим, просмотр телевизора и усиленное питание. Всё остальное противопоказано, кроме марочного вина и коньяка, — он посмотрел на часы. — Пора идти уже в магазин, нечего утопические разговоры вести. От Марии Пахомовны мне ничего не обломится. Да мне и не надо, у меня любимая женщина есть. А вот вам может кой-чего, обломиться от красивого врача? Но давайте забудем про мечты, лучше про вино вспомним, которое нас ожидает на полках магазина.
— Отсюда не выйдешь никаким образом, надо в форточку у прохожих просить, — сказал милиционер, — через дорогу магазины Таймыр и Арктика, — уточнил он.
— А что с геологом случилось, что он очи не поднимает? — поинтересовался Олег.
— Красной рыбой отравился, вот и прозреть не может, — объяснил Боря.
— Тяжёлый случай, — заключил Олег.
И милиционер, высунув голову в форточку, подозвал какую — то знакомую ему женщину. Сунув ей деньги, он слез с окна и сказал:
— Толик мечи из холодильника куропаток, сыр и яблоки? Сейчас приступим к реальному излечению.
— Никто сюда не зайдёт? — спросил Олег.
— Нет после обхода, здесь никто не показывается, — наконец то подал голос геолог.
— Ожил ясный сокол, когда о вине заговорили? — спросил Боря.
— Я и не умирал, просто глаза открывать больно и страшно, а выпить я не откажусь, — сказал геолог.
Вскоре в форточку просунули четыре противотанковых бутылки «Солнце в бокале».
— Две бутылки сейчас выпьем, две перед сном, — сказал Олег, — а то не дай бог, у вас после лекарств реакция на вино возникнет.
— Мы в храме спасения находимся, — не открывая глаз, произнёс геолог. — Умереть не дадут, а наш лечащий врач, жена главного целителя медицинского центра.
— Я уже говорил об этом, хотел больше о ней рассказать, да Олег меня с мысли сбил, — проворчал Борис.
У Олега это известие пролетело мимо ушей, так как он выбивал в это время пробки из бутылок в ванной.
Они вначале для пробы немного выпили. Убедившись через час что, реакции не последовало, приняли решение, не искушать себя временем, а допить всё до конца.
Вечером Олега навестила Алиса, она передала ему продукты, после чего он её заслал в магазин. Вино решили больше не пить, а оставить на следующий день. Олег с Алисой перемолвились через форточку несколькими фразами, и он отправил её домой, наказав ей, чтобы она в обязательном порядке назад ехала на такси.

                Глава 29               
               
        На следующее утро в палату принесли завтрак, только для Олега и геолога. Это была отварная щука под белым соусом и гречка.
— А нам? — спросил Боря.
— Шорников и Морозов готовьтесь. Сейчас больные позавтракают, медсестра придёт вам клизму ставить, — угрожающе сказала санитарка. — Вам сегодня колоноскопию кишечника будут проводить.
— Не шиша себе, — воскликнул милиционер, — это почему?
— У вас нашли в анализах примеси крови, — отрезала санитарка и ушла.
— Не пойму, что они с нами хотят сотворить? — испуганно заговорил Борис.
— Страшного ничего нет, — успокоил их геолог, — процедура безболезненная, хотя, ощущение как после гидромассажа. Вам очистят кишечник вначале, потом на голый зад наденут фартук, с дыркой и засунут туда трубку с лампочкой по размеру вашего выходного отверстия. Просветят и всё. Своего типа рентген, — объяснил популярно геолог.
Толик и Боря лежали с перекосившимися лицами, что предавало им глупый вид, и молчали. Без улыбки на них смотреть нельзя было.
Услышав пророческую новость, Олег чтобы не обидеть своим смехом милиционера и Толика отстранил от себя завтрак и скрылся за дверью ванной. Вдоволь там насмеявшись, он обмылся по пояс холодной водой и принялся за завтрак.
— Я ей ни за какие деньги не дамся, — протестовал Толик, — она самая настоящая гадюка.
— Хуже, — негодовал милиционер, — она изощрённая мучительница.
— Я вам говорил, что эта дама настоящая оса, а вы мне не хотели верить. Теперь готовьте свои румяные гаубицы, к толстой трубе, — сказал Олег. — Она с вами проведёт практическую лабораторную работу, на тему как нужно вести себя с медперсоналом находясь на излечении в стационаре.
— Сдаётся мне, что ты рад, как наши попки будут подвергаться страшным мукам, — воспалялся страж порядка.
— Моя жизненная позиция беречь свою попку, — с улыбкой на губах произносил Олег. — А до ваших попок мне никакого дела нет. И тебе товарищ городовой не надо было вчера разливаться соловьём, о внутреннем мире женщин.
— Ничего я не пел, — принял сидячую позу Борис, — возможно автоматом фраза какая и выскочила. Я её знаю, как облупленную. Ничего не скажу против, но при встрече любуюсь ей! А если ей не нравится, что я говорю, пускай обход в парандже проводит. Хотя вроде ничего запретного я не говорил.
— Ты товарищ Морозов во всеуслышание вчера говорил, что женщины существа непредсказуемы и сотворить с мужчиной могут что угодно. Потом ночку мечтал провести с ней. Вот она тебя внимательно послушала после обхода и назначила вам с Анатолием турбулентный кабинет, — еле сдерживая смех, объяснил Олег.
— Пресвятая Мария! А я при чём здесь? — растерянно мямлил Врунгель.
— Она уважаемый напарник, не Пресвятая Мария, а Мария Пахомовна, — поправил его Дорогой. — Твой лечащий врач, хочет тебе доказать, кто под кем стонать и извиваться будет? А не дашься ей сегодня, лишишься двух штук за больничный лист.
— Марии ни за какие деньги не дамся, — не успокаивался Толик, — была бы она старше лет на двадцать, вопросов нет.
В это время в палату санитарка привела вчерашнего деда, одетого на этот раз во всё больничное одеяние. Он молча лёг в постель и начал громко постанывать, мучаясь с похмелья.
— Да замолчи ты ради бога дядя Вася, без тебя тошно, — прикрикнул на него милиционер. — Нам намного хуже, чем тебе, и мы не голосим, как ты. Ещё раз простонешь, в ванную твою кровать занесём. Будешь там с унитазом в обнимку спать.
Дед закатил глаза и сразу замолчал.
Чуть позже двум словоблудам пришлось в начале беспрекословно подчиниться пожилой медсестре, где она в ванной очистила им кишечники. Оттуда они вышли с кислыми физиономиями и гуськом друг за другом направились в кабинет диагностики. Дорогой не стал желать им удачи, но вслед ободряюще крикнул:
— Расслабьте мышцы господа и всё будет «Окей»!
Первым с перекошенным лицом, осторожно ступая по полу пришёл с процедуры Врунгель. Ни произнося ни слова, он лёг на кровать и окутался одеялом с головой. Через пятнадцать минут явился и милиционер, но выглядел он значительно веселее Толика.
— Ну и как непредсказуемая женщина? — поддел его Олег.
— Как пить дай, садистка. Сидит в кресле и смотрит на нас презрительно, и ногти свои миниатюрные рассматривает. Мы сразу ей отказали. Вместо неё нас просвечивала старенькая заведующая отделением. Ей мы без всякого стеснения открыли доступ к нашим драгоценным калориферам. И я заметил, как наша стерва врач, не вставая с кресла, ехидно ухмылялась, когда из этой смотровой конуры вышел Толик. Мне ещё повезло, у меня трубка тоньше была, чем у него.
— За две тысячи честь мужскую потерять! — скинул с себя одеяло Толик. — Зачем я тебя Дорогой послушал? Лучше бы я с метлой по порту махал.
— Уймись Толик? Я никому не расскажу, как тебя обесчестила милая женщина в белом халате, — ёрничал Олег.
В углу опять начали раздаваться стоны деда.
— Заткнись ты старый хрыч? — крикнул Толик на деда, — без тебя муторно, хоть волком вой.
— Плохо мне, ой, плохо, — жалостливо взвывал тот.
Борис не вытерпел, подошёл к деду и несколько раз потряс его за спинку кровати. Тот сразу прекратил завывать и отвернувшись к стенке захрапел. Естественный был сон у деда или он удачно симулировал его, было неясно. Главное, он после встряски больше не подавал ни звука.
В этот день Мария Пахомовна осматривала только геолога и Олега. Оба её клиента, либо усыпили себя перед обходом, либо сделали вид, что спят. Не хотелось в её глазах ощущать себя униженными пациентами. Она, посмотрев на скрывшие головы под одеялами, тревожить страдальцев не стала, а села на кровать к Олегу:
— Как ваше самочувствие супруг из прошлой жизни? — улыбнулась она мило Олегу и положила правую руку ему на оголённый живот.
— А вы, что сами определить не в силе? — добродушно съязвил Олег и, не убирая хитрой улыбки с лица, добавил: — Хотелось бы вам заметить, как родственнице из прошлой жизни, что подслушивать не совсем прилично даже таким милым и красивым женщинам!
— Боже мой, кому я своё сердце отдала в прошлой жизни? — кокетничала она, не убирая руку с живота, — да вы молодой человек, брюзга оказывается. Хорошо хоть не грубый брюзга, — поправилась она.
— Брюзга не брюзга, а соседей по палате жалко. Вы им развод ног испортили. Неважный у вас автосервис, наградили мужиков сладкой истомой, — засмеялся Олег и внезапно накрыл её руку своей ладонью.
После такого смелого выпада Олега, она не отдёрнула руку, а только одарила его озорной улыбкой.
Ощутив холодок обручального кольца, перед его взором встала сразу Алиса. Он виновато опустил глаза и быстро спрятал свою руку под одеяло.
Она поняла по-своему, почему он быстро разорвал минутный контакт с ней, и одобрительно сказала:
— Молодец, Олег Матвеевич, можете себя в руках держать, а моего супруга в настоящей жизни зовут Витольд Аскольдович.
Она встала с кровати и направилась к выходу.
— Дочка, а меня, почему не осматриваете? — охая, спросил у неё Василий Кузьмич, — разве не видите, что мне плохо?
— Вы не мой больной, а Клары Эдуардовны, — сказала она.
— Ну и что, — заявил дед, — там у вас в шкафчике мензурки стоят. Налейте мне спирту в одну и принесите, чтобы я утихомирил своего наглого квартиранта.
— Сейчас! — в иносказательной форме произнесла она и вышла из палаты.
— Я буду ждать дочка, — крикнул он ей в след.
— Спирт просить не так надо и не сейчас, а чуть позже, — сказал Олег. — Я тебя научу, как это делать. Как только все врачи уйдут домой, и медсестра одна останется в больнице, так и приступим к нашему плану с кодовым названием «Долой сухой закон». А сейчас не вздыхай, посмотри лучше телевизор? А то у некоторых больных из нашей палаты и без твоего стона задницы разрываются.
После дневного сна у Врунгеля поднялось настроение, и он мурлыкал себе под нос, мотив песни «Хороши вечера на Оби».
— Оклемался? — спросил Дорогой у него. — После процедуры, возгонку не испытываешь?
— Я бы тебе ответил, но не понимаю, некоторые твои слова, — бодро сказал Толик.
— Тогда это плохо, надо кого — то в Таймыр засылать. Я тебе после вина объясню, что означает возгонка.
— Ты же обещал мне помочь? — раздался голос деда.
— С тобой будет совсем просто, — сказал Олег, — вставай с постели, иди к унитазу и начинай выть и охать, но делай это, как можно громче. А я побегу к сестре.
Василий Кузьмич сделал, как он велел. По больнице пронёсся медвежий рёв, какой издаёт медведь после зимней спячки. Олег открыл все двери настежь, чтобы позывные Василия Кузьмича как можно быстрее дошли до ушей дежурной медсестры. Испуганная медсестра бежала к палате.
— Что тут у вас? — спросила она.
— Синдром, — сказал Олег и щёлкнул себя звонко по горлу пальцем, показав на открытые двери ванной.
Василий Кузьмич склонился над унитазом, распустив до пола слюни, и смотря на медсестру своими толстыми линзами, продолжал громко стонать:
— Плохо мне, очень плохо. Спирту быстро принеси?
— Ложись в кровать громовержец, сейчас принесу, — торопливо произнесла медсестра и убежала на свой пост за лекарством страждущему ассенизатору.
После чего он бегом вылетел из ванной, лег на спину и сложив руки на уровне груди изобразил покойника с открытыми глазами.
— Видишь, я зря на ветер слов не пускаю, сказал, что помогу, значит, помогу, — подбодрил его Олег. — Сейчас тяпнешь мерзавчик спирта и в улюлю откинешься, а мы из Таймыра микстуру будем пить.
— Спасибо тебе сынок, век не забуду твою добрую услугу, — прошамкал он.
Но, увидев, что медсестра вместо мензурки со спиртом, вошла в палату держа в руке шприц, быстро развернулся и лёг на живот, оголив непроизвольно верхнюю часть ягодицы. Шприц вошёл туда, как по маслу. Это была лошадиная доза димедрола.
— Ну и вылечил ты меня злодей, — говорил дед уже в подушку и вскоре уснул.
После укола он спал до утра, а когда проснулся, увидал перед собой Олега. Зло на него посмотрел сквозь свои линзы и вновь уснул.
Когда он полностью отошёл от укола, ему была назначена обезжиренная диета и таблетки. Таблетки он бросил в унитаз, а обезжиренную пищу мешал с жареными куропатками, корейкой и жирной рыбой. Этого добра в холодильнике было достаточно. Он без всяких церемоний открывал холодильник, и без разрешения брал, что душе угодно.
— Теперь ясно, почему ты здесь лежишь по нескольку раз в году, — заметил Дорогой. — Ты сам не хочешь прощаться со своим нутряным другом. Закормил его нашей корейкой. Впроголодь твоего дармоеда, надо держать. Кормить, как узников в Бухенвальде, тогда он сам в побег уйдёт, а ты его деликатесами потчуешь.
— Жалко, что ли? — сверкнул дед линзами.
— Для тебя нет. Ты кушай, кушай. Останется, домой унесёшь. А вот для твоего паразита жалко. Не заслужил он царского харча.
— Это ты царь? — обиделся дед.
— Мог бы быть, если бы родился в царской династии, — пошутил Дорогой.
— Баламут ты, каких свет не видывал, а не царь, — проворчал дед, — на передовую бы тебя. Чтобы знал, как над старым человеком измываться. Я же тебе поверил, а мне вместо спирта жопу огромной иглой прошили.
Дорогой никому не говорил, что в больницу он пришёл с литром коньяка, который ему завернул Карл на дорогу. Он склонился над тумбочкой и извлёк оттуда одну бутылку, удивив этим жестом всех в палате. Скрутил пробку и налил полстакана деду. Тот залпом выпил коньяк и, положив на кончик языка щепотку соли, восторженно произнёс:
— Благодарствую ваше императорское величество!
За это Олег налил ему ещё сто грамм, но тот убрал стакан в тумбочку. Решил оставить напиток на вечер.
Весь остальной коньяк Олег выпил с другими больными из своей палаты.
Перед сном уже лёжа в постели, Толик сказал Дорогому:
— Олег чувствую меня скоро, наверное, выпишут? У меня стул нормализовался.
— Ты не спеши, — отдыхай, а стул разжижай тепленькой водичкой, — посоветовал Олег. — Я первый покину это заведение, попрощавшись с тобой надолго.
— Рад бы здесь задержаться, — пригорюнился Толик, — да вот прошлая жизнь в башку лезет. Улавливая больничные запахи, вспоминаешь о трёхлетней бестолковой жизни. Каждый день с прискорбием думаешь, что было в прошлом.
— Что три года в неволе провёл? — спросил Дорогой.
— Можно сказать и так, — сказал Толик. — Понимаешь восемь лет назад я лежал в поселковой больнице с приступом холецистита. Камни дюже беспокоили в желчном пузыре. Операцию нельзя было делать, пузырь, был сильно воспалён. Меня на капельницу на витамины посадили. А потом выписали с заметным улучшением здоровья. А в больнице я с медсестрой Галей познакомился. Она работала на посту в терапевтическом отделении. Однажды во время её ночного дежурства у неё кушетка смотровая поломалась. Мне пришлось ей помочь. Я же плотник с большой буквы. Ну и подружились мы после с ней.
— Дальше я уже знаю, — не вытерпел Дорогой долгого рассказа. — Вы поженились, ты ей изменил, и она тебя на три года в дурку упекла. Угадал я?
— Не совсем правильно ты угадал, — обиделся Толик. — Да мы с ней поженились. Я пришёл в её родительский дом жить. Любовь у нас была настоящая, хотя оба не красавцы. Все говорили, что мы пара и друг другу подходим. Балагурили в медовый месяц с ней как дети. На лодке катались, а однажды она меня с лодки скинула для хохмы. А в то время ни я, ни она плавать не могли. Я же вырос в другом посёлке, где водоёмов нет. Она сама напугалась, когда я ко дну пошёл. Вовремя про весло вспомнила. Вот благодаря ему я взобрался на лодку. К берегу подплыли, меня и потянуло в кусты. Видимо с испугу из меня вышло шесть камней. Я их промыл и положил дома в коробочку из-под запонок. А через двадцать дней в Ильин день я ей подарил эти камушки, сказал, что они драгоценные, только не обработанные камни. Предупредив, что она может с ними делать, что хочет. Она меня, конечно, расцеловала, за подарок и убрала коробочку в тумбочку.
— Вот это ты закрутил Врунгель поганку своей жене, — заинтересовался Олег рассказом. — Надеюсь она на язык эти камни не пробовала?
— Она вроде нет, но батя её, мой тесть — скупердяй, точно мусолил их во рту, приняв камни за алмазы.
Дорогой в душе улыбнулся, но перебивать Толика не стал, а продолжил слушать его семейную исповедь.
— Но к алмазам я позже вернусь, — сказал Толик. — Алмазы это уже брачный финиш был. Короче в первую получку понял, что попал в рабство, а не семью строить. Тесть мой работал на буртах простым рабочим. Воровал оттуда всё что под руку попадётся, и корнеплоды и инструменты и у шоферов тырил с кабин, что плохо спрятано. А дома у него диктат, — все деньги в общий котёл сдавать. Ты понимаешь, стыд какой, я получаю по триста рублей, а не могу выйти из-за стыда на улицу в праздник на демонстрацию. Потому что брюки у меня латанные и голые пятки сверкают из худых носков.
— Бежать надо было от них, — крикнул милиционер. — По таким законам, только староверы в скитах живут.
— Я это и сделал после того, как промучился в этом доме три года, — откликнулся Толик.
— А чего ты жену не мог забрать в другой дом, от таких дурацких устоев? — спросил Олег, — ты же любил её.
— Я-то любил, да она не очень благоволила ко мне. Этому дому не зять и муж нужен был, а на все руки мастер. Я ведь не только плотницкое дело знаю, но и кладку могу любую сложить, и рамы оконные вязать могу. Ну и конечно по сенокосу я вообще лучший специалист. Сена накосил несколько стогов, так они его половина продали. Я им дом отремонтировал, как игрушку сделал. А потом пошли разнарядки для всей родни, как после выяснилось, тем у кого я работал им роднёй не приходились. Тесть просто в своих интересах использовал мой труд.
— Жалко меня с тобой рядом не было — посочувствовал Толику Дорогой. — Я бы им такой салют устроил, что у них у всего семейства кожа живьём слезла.
— Они сами себя позже наказали, — сказал Толик, — меня послали с основной работы на три месяца коровники строить в соседний колхоз. Я там почувствовал, что такое деньги и свобода и решил, что назад в семью не вернусь. Думаю, приеду из командировки, заберу документы и так по мелочи. Меня там ничего не держало. А за это время, что я был в колхозе, мой тесть сильно провинился. Украл из бардачка в самосвале у водителя бумажник с деньгами и правами. Ну к нему вечером с обыском пришли. Нашли пропажу, а он в слёзы. В общем его под расписку оставили на свободе. Он пытался следователя подкупить, но тот ему на ладони химическим карандашом написал такую сумму, что у тестя, чуть глаза из орбит, не выкатились. Дома горе, все в слезах, денег им никто не одалживает в посёлке, изучили их гнилую породу. Тут моя Галина и вспомнила про алмазы. Отец на радостях бутылку самогону заглотил и к следователю. А тот ушлый был, отдал эти камни на следующий день криминалисту на анализ и тот выдал всю расшифровку об «алмазах». Короче моя шутка обошлась тестю в четыре года тюрьмы. А потом слух прошёл, что он в тюрьме, задохнулся от сыра. Кусочек не в то горло попал и конец жизни. Галя люто возненавидела меня, хотя я с ней уже развёлся. Но при встрече мне всегда говорила, что ходит регулярно в церковь и ставит свечи, чтобы бог прибрал меня. Дура, сама, где — то через год померла от рака кожи.
Глаза у него заволокло влагой и он, тяжело вдохнув в себя воздух, закончил свою исповедь:
— Вот такая история со мной произошла, ведь я её любил. И сейчас, наверное, люблю. Мне теперь до века куковать одному. Бабы как шальные шарахаются от меня. А алкоголички мне не нужны, даже красивые. Потому что со временем их красота погаснет, и мозг разрушится. Это я здесь в журнале прочитал. Мне бы протезы вставить, и у меня внешность приобретёт другой вид. Рот я санировал, перед Игаркой, осталось самую малость. Тогда я точно женюсь.
— Обязательно женишься! — вселил в него оптимизм Олег, — а зубы я обещал тебе помочь вставить, значит помогу. Время у нас есть, успеем. А выписываться отсюда не торопись. В один день с тобой уйдём в конце месяца.
— Как так может быть?
— Может, — утвердительно кивнул Дорогой. — Помнишь мужика, который мне часы подарил в Красноярске?
— Такого не забудешь, — произнёс Толик.
— Он всё может! — после чего Олег отвернулся к стене и уснул.
 
                Глава 30

         На следующее утро Олег, помылся, побрился и через приёмный покой вышел из инфекционного корпуса. Путь он держал в главный корпус к Витольду Аскольдовичу. На его удачу главврач находился у себя в кабинет. Он по-дружески обнял Олега и усадив его за стол, налил ему в стакан из кожаного мешочка белую жидкость похожим цветом на молоко.
— Пей, — сказал Витольд, — это очень полезное оленье молоко. Намного полезнее коровьего.
Выпив полстакана он поставил стакан на стол. Молоко ему показалось терпким и густым.
— Так бывает с непривычки, — сказал Витольд, увидав недопитый стакан, — моя жена и твой лечащий врач, только его и пьёт. Как думаешь, сколько Марии лет? — спросил он.
Олег оторопел от напористой словоохотливости врача, не зная, что ответить. Но представив перед собой её миленькое личико, счёл её своей ровесницей:
— Думаю лет двадцать шесть от силы, — ответил Олег.
Врач рассмеялся своим тонким фальцетом и радостно сообщил:
— Не угадал Олег Матвеевич, моей Марине тридцать восемь лет и это благодаря целебному оленьему молоку. Она его пьёт регулярно, на протяжении семи лет.
Он достал из халата пачку сигарет Ява и угостив Олега, спросил:
— Так в чём вопрос Олег Матвеевич?
— Вопрос простенький, — ответил Олег, — моему другу, который со мной в данный момент в одной палате находится, нужно срочно зубные протезы поставить. Рот у него уже подготовлен. Мне бы как с Феликсом Ильичом переговорить насчёт друга.
Витольд хмыкнул себе под нос и набрал номер телефона, но ему никто не ответил. Он посмотрел на часы:
— Наш друг видимо ко мне на оперативку едет к девяти утра, — сказал он. — Ты не переживай, я его к тебе отправлю, как он появится. Феликс твоему другу слепки прямо в палате сделает сегодня. А завтра примерит.
Дорогой поблагодарил Витольда, пожал ему руку и зашёл в гараж, где встретился с Карлом. Переговорив с ним насчёт продления пребывания Толика в стационаре, он ушёл в свой корпус. Карл пообещал ему что вопрос с заведующей инфекционного отделения он решит с лёгкостью. А вечером он заглянул в палату к Олегу и принёс ему отварной Калуги и бутылку виски.
Через пять дней Толик с вставленными протезами уже любовался в зеркале. У него изменилось лицо, оно вытянулось и помолодело. Он беспрестанно бегал в ванную к большому зеркалу, а когда выходил оттуда, запускал руку в карман и вытаскивал из него зеркальце пудреницу. Заглядывал в неё и как мультяшный волк щёлкал зубами.
— Пускай я не писаный красавец, но согласитесь, аккуратный не красавец! — утешал он себя.
Их выписали из больницы в один день. На улице был лёгкий морозец, путь их лежал в общежитие. Идя по Северному городку, где жили сезонные рабочие, они не заметили обычной ежедневной суеты. Где-то мелькали в отдалённых местах редкие силуэты. Впечатление было такое, что городок вымер. В их общежитие тоже было необычайно тихо. Все жильцы, покинули его. Комнаты были пустые и через открытые двери просматривались одни панцирные сетки кроватей. Одна комната Тореро была под замком. В их комнате стояли без матрасов только две кровати. Обстановка подсказывала, что Оскар и Коля уехали.
— Обманули скоты, — в сердцах бросил Врунгель, — собирались же вместе лес пилить ехать.
— Один доберёшься, не маленький, — отрезал Дорогой, — маршрут знаешь, чего переживать. А нам сейчас надо личные вещи собрать и рассчитаться с комендантом. Вещи у неё пока оставим. После заберём и пойдём за расчётом.
Толик скрутил обе постели и понёс их на первый этаж Ангелине. Назад от неё он возвратился на позитиве, с хорошим настроением и запиской, которую протянул Олегу:
— Вот читай! Никуда они не уехали!
Олег взял записку. На ней карандашом было написано. «Ищите нас на седьмом плав кране у Мартына — лесоповал не отменяется»
— Вот видишь, как всё хорошо складывается, а ты уже бочку на них покатил.
Врунгель не придал значения, критическим высказываниям Олега. Молча собрал спецодежду, на сдачу, а личные вещи рассовал по карманам одежды. Поправив волчью шапку на голове, он взглянул на Олега:
— Ну, вот я и готов. Осталось только расчёт получить и приодеться трошки. А ты иди, оставь рюкзак у Ангелины, я тебя на улице подожду.
Избавившись от ненужной ноши, Дорогой вышел на улицу. Было морозно и немного пуржило. Держа в уголке рта не зажжённую папиросу, он потянулся и с лёгкостью присел на корточки. Посмотрел на свинцовое небо. Затем прикурил и, спичкой поставив на снегу точку, сказал:
— Погода нынче не лётная, чувствуешь тишина? Я сегодня ещё не слышал рёва моторов железных птиц.
Анатолия передёрнуло, от этих пугающих слов. Не любил он разговоры про самолёты, так как не летал за свою жизнь ни разу. Он снял шапку с головы и, отвернув на ней уши, натянул до отказа, слегка завязав лямки и гробовым голосом произнёс:
— Ну, если разобьюсь — пускай считают меня коммунистом! И в некрологе напишут, что погиб как герой! Я ведь так думаю, что лес валить отвага нужна. Почему лес в основном валят зеки под автоматами? Да потому что не каждый гражданский решится на этот опасный и тяжёлый труд.
Олег докурил папиросу, и рядом со спичкой воткнув её в снег, пугающе произнёс:
— Не будет тебе никаких некрологов. Ты же не член политбюро и не видный учёный. Превратишься в горящем самолёте в пепел, который осядет в тундре на ягель. А ягель — это любимая пища оленей. Вот и будут, твои останки хранится до определённого времени в кишках этих рогатых животных. А то размечтался он о некрологе, — ухмыльнулся Дорогой. — Хорошо хоть на кремлёвскую стену не замахнулся.
— Господи помилуй, — перекрестился Толик, — да я после таких слов и к аэропорту близко не подойду. Лучше пешком по зимнику до материка пойду.
— Какой же ты храбрец, если боишься живительного воздуха? — засмеялся Олег.
— Как представлю, что в лепёшку могу превратиться, такая жуть берёт. Жалко погибать просто так.
— Примешь на грудь водочки, перед взлётом и будешь любоваться белогривыми лошадками, а сейчас пошли на биржу за расчётом.
Олег поднялся с корточек и, подождав немного, когда отойдут затёкшие ноги, обнял слегка Толика за плечи, и они не спеша двинулись за расчётом, по знакомой проторённой тропе, которая им изрядно надоела.
Простояв в отделе кадров два часа, они переместились в кассу, где народу было ничуть не меньше, чем в кадрах. Полный расчёт ребята получили, когда на выпавший снег легла полярная ночь. У кассы они встретили радостного Тореро.
Ему на основании жалобного заявления всё-таки выдали радующую душу, сезонную премию. А это двадцать процентов за все отработанные месяца в Игарке, почти две тысячи. Он тряс перед глазами Олега тугой пачкой денег:
— Сегодня я тебя обильно отблагодарю!
— Не получится Миша, — отказался Олег, — я вечером иду к Алисе, и тебе не советую пить. Собирай свои вещички и беги на материк пока самолёты летают, а то все деньги просадишь.
Он замотал словно козёл своей отросшей бородой:
— Я решил перезимовать здесь в Игарке. Уже договорился в гараже, — буду работать автослесарем, а Ангелина обещала меня опекать.
— Это до тех пор, пока у тебя деньги имеются, — сказал Толик, — а как кончатся, так опять сиротой станешь.
Олег отстранил в сторону Толика:
— Не слушай его? Может ты и правильное решение принял, я лично одобряю твой мужественный шаг! Ангелина хорошая хозяйка и что немаловажно она не болеет алчностью. И разум у неё на пять баллов тянет! Мы все были свидетелями, как она быстро разобралась в Оскаре. Ей пьющие мужики не нужны. Так что и тебе не советую в стакан заглядывать. Тогда всё будет АЛИС ГУТ!
— Будет сделано, — протянул Тореро Олегу и Толику свою руку. — Ну, я думаю, мы ещё увидимся.
С полными карманами денег ребята зашли в универмаг, где Дорогой помог Толику приодеться, а затем их дорожки разминулись. Анатолий направился на плав кран, а Олег, купив хорошего вина и большой ананас, сел в автобус и через пять минут стоял уже у окон Алисы. Свету в доме не было. Он не стал подниматься на крыльцо. Подошёл к окну и через ситцевые наполовину зашторенные занавески, заглянул в комнату. На столе горела керосиновая лампа, по стенам комнаты гуляли озорные блики от потрескивающих дров в печке. Алиса стояла задом и разбирала постель. Она словно предчувствуя, что за ней кто — то наблюдает, резко повернулась к окну и, узнав Олега, шарахнулась к двери.
На крыльце, уткнувшись ему в шею, она навзрыд расплакалась:
— Почему ты после больницы не пришёл ко мне? Я думала, ты улетел, оставив меня одну.
— Куда же я без денег и своего сокровища уеду? — успокаивал он её, — к тому же весь мой основной багаж у тебя хранится.
Ответа не последовало. Он почувствовал, как её горячие слёзы мгновенно замерзают на его шее. Взяв Алису на руки, он внёс её в тёмные сени и, шумно открыв ногой комнатную дверь, проследовал к кровати.
— Не надо меня сюда укладывать? — не переставая рыдать, попросила она. — Тепла в доме пока маловато. Не так давно растопила печку и, как назло, свет отрубили. Ты не знаешь, как я сегодня все ноги избила, чтобы увидать тебя. Комната твоя пустая, спросить не у кого. Хотела встретиться с Павлом или Алёшей — узнать у них о тебе, но мне сказали, что ледоколы давно отбуксировали все плавучие краны в затон.
Олег усадил её около печки и, вытерев слёзы сел рядом:
— Вот если бы ты меня вчера навестила в больнице, то ноги бы сегодня твои были в норме, и слёз бы этих не было, — смахнул он у неё со щеки выкатившуюся одинокую слезу. — И встретила меня пускай в тёмной горнице, но зато тёплом и лаской.
Алиса всхлипнула:
— Сам же говорил, чтобы я в темень не появлялась у тебя. А вчера я с утра до сумерек развязывалась с бухгалтерией. Кстати, поздравляю тебя, — успокоившись, взглянула она на него.
— С чем же это?
— Твою мастерицу арестовал сегодня ОБХСС. Подняли весь архив. Оказывается, она на протяжении четырёх лет подобным образом себе, и своим родственникам карман грела.
— Значит, заслужила, но давай не будем сейчас об этом. Я принёс хорошего вина и экзотический плод.
— Прекрасно! — воскликнула она.
Он осмотрелся вокруг и, вспомнив, что пакет оставил на крыльце, выбежал туда. Пакет был на месте, только на нём лежал уже приличный слой снега. Стряхнув с него, порошу, он закрыл за собой дверь. С шумом, лязгнув задвижкой, он чертыхнулся в темноте и лбом поцеловал бревенчатую стену дома. Нащупал дверную ручку и потянул за неё. Пахнуло теплом. Керосиновая лампа на фоне летящего снега за окном придавала своеобразный уют. Олегу на минуту показалось, что подобный эпизод в его жизни был уже, но отмёл эту версию. Считая, что царящая обстановка могла встретиться в прочитанных книгах или фильмах, поэтому и отложился этот романтический антураж в его мозгу. Ему была приятна эта обстановка, она располагала к большой и тёплой любви и массе других приятных впечатлений.
Алиса ножом порезала оттаявший ананас и положила его кусочками на тарелку. Хлопнула пробка из бутылки. Звон тонких стаканов смешался с их таинственными выдохами, но никто друг другу не признался о причине этих звуков вылетевшими из глубины их душ. Они в этот вечер поняли, что от них ушла грусть и пришла новая жизненная определённость, связанная с чистой и яркой любовью, которая никогда для них не будет казаться тяжелым бременем. Они молча выпили вино. Оно было чуточку сладковатым, но хорошо тонизирующим. Пили не за праздничным столом, а у печки, максимально приблизившись к открытой топке. До полуночи они так сидели, периодически подкидывая дровишки в печь. Рисовали планы своей совместной жизни, но не забывали и про любовь, в нагретой от двух горячих тел постели.
Улететь из Игарки им на следующий день помог Карл, на ИЛ — 18. Этот самолёт не относился к пассажирскому транспорту. Он принадлежал геологам и перемещал разнообразные груза, к которым в основном относились разнообразные породы, добытые геологами в недрах северного края.
Карл занёс сумку с осетриной в самолёт и, поставив её за ящики, сказал:
— До Красноярска для вас небо будет бесплатным, а там уж без меня сами определитесь, — и, пожав им руки, сошёл с трапа.
Олег ехал с большой суммой, где помимо осетрины лежала крупная сумма денег. За три месяца на севере благодаря большим заработкам и успешной игре в карты, он сумел сколотить неплохой капитал. В Красноярске он матери отбил телеграмму, чтобы ждала его с новой молодой женой.
Его друзья остались еще на полгода в Сибири, покорять тайгу.
Позже, когда Мартын и Цветок приедут с лесоповала от них, он узнает, что Врунгель в Лесосибирске работал не с пилой дружбой на лесоповале, а бригадиром плотников и называли его Анатолий Николаевич. Там он женился на поварихе из таёжной столовой и был безмерно счастлив. Назад в богатый край Черноземья, где он родился и провёл отрезок своей молодости, Толик возвращаться не планировал. Его вполне устраивала жизнь в этом таёжном посёлке.
 
                Глава 31
 
        Алиса подала на завтрак мужу яичницу и кофе:
— Может, хватит бунтовать Олег? У нас уже дети большие, а ты все никак не успокоишься, всё тебе не нравиться и никому не хочешь подчиняться. «Поэтому ты нигде не уживаешься», — сказала жена.
— Я смеюсь над бестолковым людом открыто и мне это по нутру. Мне втройне приятно окунать их рожи в помои, за то, что они свои души за премиальный червонец начальству продают.
— Не знаю Олег, работал бы и работал. Всё-таки зарплата у тебя здесь неплохая. Нам вполне её хватает. Всё у нас дома есть. Живи спокойно. К тому же не забывай у тебя диплом инженера имеется, всегда по душе можно работу найти. И вообще, зря ты ушёл из крановщиков, чем тебе не по нраву пришлась одноместная кабинка? Там рай был для тебя, никто над душой не стоит, а ты рубанул с плеча и по хрену мороз. Подумаешь, стаж пенсионный выработал.
— Алиса, не зуди, — ковырялся он вилкой в яичнице. — Не забывай, я работал в горячем цеху. Это вредное производство, поэтому и первая сетка там. Я на кране стаж выработал и хватит, хочу долго прожить. Да и чего вспоминать про эту работу, давно это было.
Она сняла с себя фартук, бросила его на стол и ушла молча с кухни.
Олег доел свой завтрак, надел чёрную рубашку и белый костюм.
Была суббота, он шёл на внеочередное общее собрание участка, которое должно состояться в управление, где будет стоять острый вопрос о производственном конфликте между ним и руководством участка. Чувствовал себя Дорогой не совсем бодро. Вчера он был в компании у члена своей бригады Сашки Васютина.
Они сидели втроём в лоджии первого этажа, и пили пиво с вином. С ними ещё был Федя Мордвин, который попал перед этим днём в вытрезвитель. За вином они обсуждали, как от руководства можно по-умному скрыть факт пребывания Мордвина в вытрезвителе, так как за это нарушение общественного порядка его очередь на получение квартиры переносилась автоматом ещё на год.
— Я всё сделаю Федя, не беспокойся, — обещал Сашка, — у меня сосед напротив, заместитель начальника этого вытрезвителя. Я ему скажу, и свиные бумаги на работу не передадут. Замнём обязательно всё! А на будущее имейте в виду. Попали в вытрезвитель, говорите там мою фамилию и адрес. Моё вечное алиби, — это добропорядочный сосед с погонами МВД.
— А если твоё «алиби» собственноручно будет оформлять нас в вытрезвитель? — спросил Олег.
— На этом этапе и закончится ваше пребывание. Скажете, что вы мои друзья, и он мигом распорядится, чтобы вас с почётом домой доставили, на том же транспорте, но каком привезли.
«Сегодня посмотрим, как верны слова Васютина, что он нам скажет?» — размышлял Олег, идя по пути на собрание.
У проходной он встретил Васютина и тот заговорщицки с гордой интонацией, сообщил, что прямо вчера урегулировал вопрос о вытрезвителе Залыгина.
— Молодец! — похвалил его Олег, — значит, на тебя положиться можно. Хотя я в вытрезвителе ни разу не был и вряд ли буду.
— Не зарекайся, — суетливо семенил за Олегом Васютин, — все мы под богом ходим.
Олег повернул голову назад и бросил на ходу:
— Я сам себе бог и царь. Верю только себе, и ты сегодня в этом убедишься.
Он не просто так ответил Васютину. Перед этим собранием Дорогой заметил разительную перемену коллектива к своей персоне. Те, с кем он был на дружеской ноге, вдруг стали сторониться его, избегали откровенных взглядов с ним. Будто боялись, что дружеские контакты с возмутителем спокойствия на участке будет замечено начальством. В последние дни ни с кем не играл в карты, даже в своей бригаде на время запретил этим дразнить начальство. Сейчас он точно решил противной стороне отвесить по хорошей горсти «динамита», которого у него с избытком было в бунтующем нутре.

                Глава 32

        В красном уголке собрались все бригады и инженерный — технический состав всего участка. За столом, накрытым зелёным сукном, словно в народном суде, восседал важнейший президиум. Это начальник управления Плотников Н. Е. председатель профкома Цветков Павел и представитель горкома партии Орлов.
Проводил собрание председатель профкома Цветков, который первым взял слово.
— Товарищи у нас сегодня на повестке дня один вопрос. Разбор взаимоотношений и разногласий между бригадиром Грачёвым и начальником четвёртого участка Холодовым. Слово предоставляю начальнику участка.
Холодов, краснолицый мужчина с обрюзгшим лицом неспешно поднялся со стула и подошёл к столу заседателей. Повернувшись лицом к публике, он выпил воды из графина, затем взял слово:
— Товарищи все вы хорошо знаете Грачёва, и большинство собравшихся людей сегодня, к великому сожалению, уважают его. Я к нему тоже относился, чуть-ли не как к его величеству, но это до поры до времени. Ни для кого не секрет, что я предлагал ему ставку старшего мастера, но он категорически отказался от такой почётной и высокооплачиваемой должности. Заявив во всеуслышание в бильярдной, что лучше, пойдёт вагоны чистить, чем будет на прямую со мной работать. После этого со своей бригадой он начал саботировать все мои указания и надо сказать успешно. Мы с руководством управления предоставили ему возможность создать новый ударный коллектив и послали трудиться на ответственный участок завода. Но он и эту бригаду перекроил на свой лад, дезорганизовав практически работу всего нашего доблестного коллектива, принеся тем существенный вред производству. Грачёв во вред своего здоровья, умышленно дважды совершил над собой кощунственное членовредительство, что повлекло лишение премии всего ИТР и меня, в том числе. Он два месяца отдыхал на больничном листе, наедал за казённые харчи себе живот и в ус не дул.
— Вот этого не надо Вячеслав Сергеевич? — перебил его Цветков. — По факту травмы мы проводили тщательную проверку. И нами установлено, что первую травму он получил по вине мастера Сухова. А вторую по вашей вине, когда в присутствие всей бригады вы заставили его поднести спичку к горелке с газом.
Холодов, услышав такое от председателя профкома, резко изменился в лице, и проглотил слюну:
— Хорошо если этот факт вас не устраивает, то я скажу больше. Грачёв занёс очень вредную бациллу в наше производство. Вы только вдумайтесь, это вопиющий факт и его без внимания нельзя оставлять. Он все бригады приучил играть в азартные игры. Ни для кого не секрет, что нет на участке рабочего, у кого бы в кармане спецодежды не лежала колода карт. Мне самому лично неоднократно приходилось изымать карты у бригад.
По красному уголку сразу прошёл шумок.
— Я считаю, что Грачёву сейчас нужно трезво осмыслить данную ситуацию, и чтобы не быть отрицательным воспламенителем в нашем управлении он должен уволиться по собственному желанию, — продолжал Холодов. — Так будет лучше, для обеих сторон. Другого выхода я не вижу. Сами подумайте, — обратился он к президиуму. — Если мы не можем определить ему статью по КЗОТУ, то этот вариант я думаю, устроит его. Неважно, что он специалист хороший. От него вреда больше, чем пользы. Машинистам насосных установок он сказал, что ему заплатили водяные, отчего он получил два оклада. Зачем дразнить рабочий класс, не пойму? — развёл он в сторону руки. — Машинисты побросали свои пульпа насосы и до обеда меня атаковали претензиями. «Мы, мол, по яйца в воде стоим ежедневно и им я не плачу водяных, а Грачёв со своей бригадой придёт раз в неделю сальники заменят и ему за это водяные платят».
Все засмеялись.
— Пускай в чужой карман не заглядывают, — встал Олег.
— Сядь Грачёв, тебе обязательно дадим слово, — посадил Олега начальник управления.
— Вы всё сказали? — спросил Цветков у Холодова.
— Пожалуй, всё, — ответил Холодов и сел на стул.
— Кто желает высказаться по выступлению Холодова? — обвёл красный уголок своим взглядом Цветков.
В помещение повисло молчание.
Цветков показал рукой на Олега:
— Тогда послушаем Грачёва.
Олег был спокоен и артистичен. Перед выступлением он звонко щёлкнул языком, давая понять, чтобы некоторые рабочие не шептались, а послушали его. Не кашляя в кулак, как это нередко делают от волнения многие ораторы в нелёгкой ситуации. Он смело посмотрел на свой коллектив и твёрдым голосом произнёс:
— Вы чего притухли все? Или вам нравиться, когда вам выдают премию, а потом забирают назад на производственные нужды? Вам нравиться, когда вас снимают с основной работы, чтобы делать гаражные ворота, для знакомых друзей и ментов Холодова? А потом наказывают за невыполнение плана. Вам нравиться мыть его личную машину по два раза в день? Так молчите и продолжайте делать всё, что вам нравиться! — осуждающе обвёл он взглядом коллектив. — Можете даже облизать его толстый зад, а я драть глотку за вас больше не буду. Не хочу! Хватит, поберегу свои нервы и голос. И в данный момент мне не комфортно находиться под одной крышей, с теми, кто ни за себя, ни за друга постоять не может.
Олег больше нечего не сказал, он ожидал реплик. Обведя всех без презрения, но осуждающим взглядом, спокойно открыл дверь красного уголка. Он встал около инструментальной мастерской. На улицу выходить не торопился, думал его пригласят вновь назад для «расстрела».
В красном уголке участка, после его ухода поднялся громкий ор, понять смысл которого было невозможно. Олег цокнул своими каблуками по кафельному полу и не задумываясь вышел на улицу. Решил далеко не уходить, а обязательно дождаться конца собрания. Подошёл к кизиловому кустарнику, где была вкопана в землю единственная лавочка на бетонных столбах. Подложив под зад газетку, он присел на неё и закурил.
Его подмывало, поговорить с Павлом Цветковым и лишний раз взглянуть укоризненно в лица тех, с кем проработал тесно не один год.
Ждать ему пришлось больше часа.
Первым на улицу вышел Цветок и, увидав Олега, подошёл к нему:
— Ты напрасно так жёстко на свою бригаду наехал? — сказал он. — Они дружно выступали и по делу. Тех, кто пытался защитить Холодова, грамотно заткнул представитель горкома. Ты победил! А Холодова, вероятно, исключат из партии и с должности уже точно освободят прямо сегодня. Ему свой вердикт выдал начальник управления. А ты уж больно зол сегодня был. Тебе это не к лицу.
— Нормальная злость, всегда ведёт к победе, но мне сейчас всё равно уже, — мрачно заявил Олег. — Работать я здесь больше ни дня не буду. Мне неинтересно Паша смотреть на эту запуганную публику, которая за себя постоять не может, а ждут, когда за них кто — то впряжётся.
— И куда ты пойдёшь?
— Пойду на современный металлургический комбинат. Там говорят, новый цех будут строить, и вроде уже набор идёт.
— Мне местечко там прозондируй? «Наше управление планируют объединять с головным предприятием», — недовольно сказал Павел. — Для меня, это будет примерно, как сокращение штатов. Работать будет Московский, — верховой профсоюз, — кивнул он на заводское управление. — Я уже знаю об этом.
Олег в удивлении приподнял на него свои дугообразные брови:
— Зачем ты только в партию лез, чтобы в профсоюз пристроиться? Очень глупо, КПСС доживает последние дни.
— Спору нет, но тогда начальник управления нарисовал мне перспективную картину жизни с шоколадом, вот и вступил, — ответил он.
— Не знаю, как ты, но я считаю, что профсоюзный лидер не имеет права состоять в партии, — сказал Дорогой. — Вот положа руку на сердце, признайся, тебе же приходилось подпевать руководству управления и завода? — спросил Олег.
— Были некоторые эпизоды, — склонил голову Павел.
— Значит уже грешен, — выпалил Олег, — а ты обязан защищать права рабочих. Вон сегодня Холодов заявил, что предлагал мне быть старшим мастером. А эта должность согласуется с парткомом. Я пошёл к ним, а они мне говорят, вступай в партию, тогда утвердим тебя. Вот на этом и закончилась моя карьера. Теперь хоть люди вздохнут без родной партии.
— Нельзя так говорить, — закрутил головой Павел, боясь, что кто — то услышит их разговор, — пока ещё в наших партийных кабинетах сидят люди с рычагами.
— Да пошли они все, на хрен. Я сегодня добился, чего хотел, и ладненько, — встал с лавки Олег. — А ты свой партбилет можешь смело бросить в нужник, или отвези в Москву на Старый Арбат, там иностранцы за них по пять долларов дают.
— Тихо! — приложил палец к губам Павел, — разве можно так? Придёт окончательное время, тогда я найду ему применение. Ты сейчас куда направляешься? — резко сменил он неприятную для себя тему.
— Пойду в бар, обмою это дело холодненьким пивом. Не хочешь со мной?
— Я не могу, — отказался тот и назидательно посмотрел на друга. — Я смотрю, ты стал злоупотреблять спиртным. Смотри не свихнись, как Мартын — твой кум.
Павел не стал вдаваться в дискуссию с лучшим другом, он посмотрел на часы и заторопился:
— Ладно, Олег, я пошёл, у меня бумаг очень много собралось, надо обработать их. Заходи, сегодня вечерком ко мне домой? Пива попьем, вспомним былые наши времена, — он — направился в сторону управления.
А Олег в спину ему крикнул:
— Забегу — топи баню? — и посмотрев на дорогу с двух сторон, перешёл улицу в неположенном месте и направился к автобусной остановке.
 
                Глава 33
    
      В этот день Олег, сильно поднаберётся с Васютиным водочки и подерётся на рынке с болгарами. Его отправят в вытрезвитель, а Васютин сбежит.
Утром в воскресение, проснувшись на деревянном топчане, он услышал крик дежурного: — «Васютин на выход».
Олег вспомнил, что вчера он назвал фамилию Сашки Васютина, а не свою Грачёв.
— Зачем? — подумал Олег, — всё равно на старое место работы не выйду уже. А пребывание в вытрезвителе — это чепуха. Милиция тоже ошибается, когда совершенно нормальных людей помещает сюда. Он сразу вспомнил драку на рынке с болгарами, от чего ему стало не по себе.
— Васютин распишитесь за пребывание в вытрезвителе, и до завтрашнего дня будете ожидать в камере, — посмотрел укоризненно на него капитан. — По мелкому хулиганству вас будут судить, — «обрадовал» он Олега.
— Этого ещё не хватало, — подумал Олег. — «Пятнадцать суток на нарах ломают все мои планы. На работе могут не отпустить без двухнедельной отработки, а будут позорить на всю вселенную, потом рассчитают. Нет, надо как — то выкручиваться из этой ситуации. А собственно, чего я боюсь? — вспомнил Олег, — я не Грачёв сейчас, а Васютин. Пускай дают пятнадцать суток, а как на работу выведут в первый день сбегу. Пускай к Сане едут домой забирают его за меня досиживать. Конечно, они разберутся сразу и поймут, что он это не я. И отпустят его восвояси. Он же говорил, что для него вечное алиби, — это его добропорядочный сосед из вытрезвителя. А мне придётся после суда на некоторое время в подполье уходить. С судом шутить не надо, за обман они и срок могут намотать».
Ему было время подумать в камере КПЗ, как избежать пятнадцати суток и на следующий день в кабинете у судьи он скажет:
— Товарищ судья, поймите меня только правильно. Я сидел в павильоне на рынке пил пиво, потом ко мне подсели турки болгарского происхождения. Они со мной разговорились, потом начали угощать водкой — мастикой, которую принесли с собой. Турок, которого звали Стефан, спросил меня:
— «Правда, говорят в вашей стране, что не Иван — то дурак?» — Я ему отвечаю, правда, только у нас их турками называют. Он мне неожиданно ударил по лицу, и после такой наглой выходки мне трудно было сдержаться. Я же всё-таки одной национальность с Суворовым и Кутузовым. Не мог я в грязь ударить, чтобы не посрамить исторические сражения с супостатами этих великих полководцев. Не мог, понимаете! На кону лежала честь державы! Моя вина, несомненно, есть в этом — эмоции закипели не кстати. Поэтому я прошу вас наказать меня материально? Так как на этой неделе у нас начинается Международный смотр патриотической песни в городе — герое Волгограде, и мне не хотелось бы подводить одного из лучших музыкальных коллективов города, которым я руковожу.
Судья пристально смотрела на респектабельного мужчину в белом костюме, видимо в уме решая, к какому наказанию подвергнуть интеллигента с хулиганскими замашками. Никаких нравоучительных слов она не произнесла. И не качала осуждающе головой, а только себе под нос промолвила лишь одно слово:
— Потрясающе! — и посадила его на стул.
Олег в это время смотрел на судью открытым и разумным взглядом, мысленно выпрашивая у неё пощады или снисхождения. Она словно услышав немую мольбу Олега, опустила голову в стол и начала что-то писать у себя в бумагах. Писала она не больше пяти минут, после чего подняла Олега со стула и зачитала ему приговор суда, где за хулиганские действия, совершённые в общественном месте Васютиным Александром Викторовичем, подвергнуть его к тридцати рублям штрафа.
Этот мягкий приговор его вполне устраивал. Он от души, с благородным лицом раскланялся перед судьёй. Попрощался вежливо с милиционером, который его конвоировал до суда и вышел на улицу.
Глубоко вдохнув воздухом свободы, он первым делом поехал к себе на работу, где написал заявление на увольнение. Исполняющий обязанности нового начальника участка его уговаривать не стал, а молча подписал заявление.
   Сашку Васютина он на участке не нашёл. Олег хотел того предупредить о том, что он находился в милиции и вытрезвителе под его фамилией. Чтобы он, не вредя своего здоровья готовил через соседа мента себе стопроцентное алиби.
Сашку он встретит позже в этот же день около открытого пивного павильона. Александр стоял темнее тучи за высоким столиком. По его виду можно было определить, что он до предела чем — то удручён.
— Мне твоё лицо не нравится, — сказал Олег. — Но ничего не поделаешь, я тебе его сейчас поперчу немного нашей совместной проблемой.
Олег во всех подробностях рассказал Васютину, что с ним произошло. Услышав такое неприятное известие, Александр плаксиво канючил:
— Понимаешь, я вчера, когда убежал от милиции, пришёл домой, а у меня в это время с лоджии сосед спрыгнул, а китель свой с погонами на стуле оставил. Жена получила от души. И этому гаду досталось бы молотком по черепу, если бы я не жил на первом этаже. Сейчас не знаю, что делать?
— Жену обязательно проводи к тёще, а китель продай своему добропорядочному соседу за две тысячи рублей, — быстро нашёлся Олег. — Если не согласится, скажи ему, что тогда отнесёшь китель в его главное управление, или в горком партии первому партайгеноссе.
— Думаешь согласится? — спросил Васютин.
— А куда ему деваться, — хмыкнул Олег, — иной мент за звёздочку тысячу платит, а тут целый китель. Самое главное тебе сейчас ни в коем случае не надо принимать эту ситуацию за горе. Радуйся, что освободишься от вероломной жены. И считай, что китель с погонами — это твоя тринадцатая зарплата, а сейчас давай пивка попьём. Мне тоже домой трезвым неудобно появляться. Алиса начнёт допытываться, куда я надолго подевался в белом костюме после собрания. Ещё подумает, что я налево ходил. Мне, конечно, всё равно, но огорчать дорогого мне человека не хочу. Она этого не заслужила! Алиса хорошая жена и мать. Я за своих детей с ней спокоен. А ты Саня не волнуйся? Штраф я сегодня или завтра заплачу за тебя обязательно в сберкассу. Всё-таки, наверное, завтра, — уточнил он, посмотрев на часы.
Они выпили пива и разошлись каждый по своим домам.
Вечером, когда Алиса пришла с работы, Олег давал ей правдивые показания вместе с извинениями.
— И что ты мой Дорогой намерен делать с работой? — спросила она.
— Не беспокойся? Ты же знаешь, что я нигде не пропаду. А без денег мы никогда не будем сидеть. Пока мои ювелирные пальцы работают виртуозно, как у скрипача — голодать не будем. Колоду карт, взлохматить всегда смогу. Но я думаю поступить на металлургический комбинат, там сейчас народу много требуется.
— Как хочешь Олег поступай, только воду там не мути, оппозиционер непримиримый? Ты, сколько мест поменял и всё от неуживчивости своего характера, — сказала Алиса, — пора и за голову браться.
Олег сразу схватился за голову и застонал.
— Хватит паясничать, — поддержала невестку, мать Олега. — Слушай жену, она плохого не насоветует.
— Если бы все рабочие были такие, как я, мы давно бы жили при коммунизме! — торжественно выдал Олег. — Но беда в том, что моральных уродов переделать невозможно. Это клеймо бог выдаёт им на бессрочный срок. А если быть точным, — то пожизненно. Живут в страхе, и беспрекословно лебезят перед чинами, начиная от бригадира и до директора. А, мне противно на это смотреть. Рабы они и есть рабы. Чего с них возьмёшь. 

                Глава 34
   
      КПСС тихо и мирно без всяких волнений похоронили. Многие европейские страны социалистического лагеря, в это неспокойное время раскололись на части, и на географических картах появились новые страны.
СССР тоже не отстало, в один из дней 1991 года, русские люди проснулись в другой стране. СССР рухнул в одночасье. ФРГ же с ГДР, наоборот, снесли стену преткновения и слились в одну страну. Дорогой устроился на работу, где в тесном сотрудничестве ему приходилось работать со специалистами из фирм «КРУПП и СИМЕНС» Всё оборудование поставлялось из ФРГ, бывшего капиталистического блока.
На новом месте работы Олега назначили сразу бригадиром, но без штата. Сталеплавильный цех ещё строился, и в его главные обязанности на первых порах входило курирование работ монтажных организаций, которое он осуществлял вместе с иностранными специалистами и изучение технической документации. Работа была интересная и творческая, и он ушёл в неё с головой.
Вместе с ним мастером работал молодой специалист без опыта Сергей Лисин, приехавший со своей семьёй с Урала. Он обладал, как у женщины нежным и холёным лицом и обидчивым характером. Олег, познакомившись с ним ближе мысленно нарисовал для себя портрет его жены. Считая, что она у него грымза со знаком качества, возможно старше самого мастера, имеет язык беспрерывного действия и костяные кулачки.
— Слишком запуганным он, кажется, при людях, — твердил про себя Дорогой, — и это испуг ему нагнала матёрая супруга.
Как позже оказалось Олег оказался, был прав, когда впервые встретился с ней в магазине вместе с мужем. «Она стучала по прилавку кулаком и требовала книгу жалоб». Но главной отличительной чертой мастера, — это была склонность к чрезмерной фантазии. Олег эту черту характера распознал в нём сразу и тут же вспоминал Толика Врунгеля.
В первый день их знакомства Сергей рассказал ему, что у него половина родни работало в обкоме партии и КГБ, а Анка пулемётчица из Чапаевской дивизии, являлась прототипом его престарелой тёщи.
«Ей Фурманов в своей книге „Чапаев“ собственноручно сделал благодарственную надпись», — привирал он.
Олег слушал его, но улыбался после наедине. Этот мастер в работе был слабоват. И вникать в неё не собирался, считая, что руководителю необязательно знать досконально производство. Тонкости ему были не нужны, он знал где находятся подкрановые пути, по которым ездят краны и считал, что этого достаточно для узко — профессионального руководителя.
— Главное правильно отдавать команды, — твердил он.
— Ты не прав Серёжа, — сказал ему Олег. — Чтобы стать хорошим руководителем, в первую очередь нужно пройти хорошую школу через обширные познания производства. Уважать рабочих, — обязательно, — наказывал он ему, — и иногда можно выпить с ними. Поймёшь жизнь быстрее.
— Я с подчинёнными никогда и ни за что пить не буду, — опешил мастер от «науки» Олега. — Это безнравственно и аморально.
— А у тебя в настоящее время в подчинение один я, — заметил Олег. — Зато над тобой начальников много, а они все поголовно водочку пьют и тебя со мной угощают порой. И если из них каждый будет придерживаться твоей формулы, то производство развалится.
Лисин редко прислушивался к мудрым словам бригадира, имевшего богатый жизненный опыт и всегда в противовес гнул свою линию:
— Через два месяца будет массовый набор рабочих в наш цех и у меня будет, кем командовать. А тебя по блату, наверное, приняли сюда? — вопросительно взглянул на Олега Сергей.
— Почему ты так решил?
— Ни одного слесаря не оформили пока в наш цех, только ИТР.
— Я оформлен в этот цех, чтобы не потерялся. Ведь по сути дела, я здесь нужный и ценный кадр. Так, как я специалист по металлургическому и цементному оборудованию.
— Я вижу, что ты соображаешь, но рассчитать планетарный редуктор тебе будет не под силу. Так как ты институт заканчивал заочно, а я на дневном обучался. Знаний больше получил, чем ты. Я могу любой редуктор разложить по полочкам.
— Мне необязательно рассчитывать редуктора, — снисходительно ответил Олег, — на это есть такие специалисты, как ты. А я буду шестерёнки с валами центровать на планетарном редукторе, и проклинать инженера, который рассчитывал его.
Лисов не придал значения иронической тираде Олега, но не забыл нескромно высказаться:
— Я здесь в нашем цеху буду яркой и может даже выдающейся личностью, потому что я инженер с большой буквы!
Дорогой хотел рассмеяться, но ему помешал начальник участка Василий Иванович Семин. Словно услышав восхваляющую речь молодого мастера, он резко вошёл в вагончик. В руках у него была толстая немецкая папка с документацией. Естественно, он не слышал, о чём говорили мастер и бригадир. Бросив со злостью папку, на стол он сурово взглянул в лицо самодовольного мастера:
— Сергей Дмитриевич, тебя заместитель начальника цеха вызывает к себе в кабинет. Не иначе выволочка будет.
Не знал молодой специалист значения слова «выволочка», поэтому важно заявил Олегу:
— Видишь, какие большие люди меня приглашают к себе? И посыльный сам Василий Иванович, — наш начальник участка.
Василий Иванович, на его слова ничего не ответил, только зловеще улыбнулся. Эту улыбку, не предвещающую ничего хорошего для мастера, из всех присутствующих в вагончике заметил один Олег.
Вернулся мастер назад к концу рабочего дня. Выглядел он растерянным и мрачным, будто на нём верхом черти ездили. Ни слова не говоря, Лисов начал собирать свои вещи из стола в небольшую коробку.
— Ты чего Сергей Дмитриевич, от большого человека, как грозовая туча, мрачный вернулся? — спросил Олег с улыбкой.
— У тебя выпить есть? — вопросительно посмотрел на Олега мастер.
— У меня всё есть и водка и пиво баварское в банках, — ответил Олег.
— Налей мне водки, но сам не пей, — напугано попросил мастер. — Я принципам своим не хочу изменять.
Олег молча достал из сейфа водку. Налил мастеру полный стакан, после чего к своим словам, добавил:
— Но после я всё равно выпью. И даже тост произнесу за твоё здравие!
Тот выпил и, возвратив стакан назад, сказал:
— Теперь можешь сам выпить, а мне дай банку пива?
Олег дал ему пива, а сам выпил сто граммов и убрал бутылку со стаканом в сейф.
Мастер дернул за ключ банки, откуда с шипением потекло по его рукам пиво. Пригубив банку, он сморщился и поставил её на стол:
— Никогда не пил баварского пива. Наше пиво всё рано намного лучше! — и резко с возмущением сменил тему. — Я не пойму, откуда берутся, такие руководители, как наш заместитель Турков?
— А в чём дело?
— Дело в следующем, — начал рассказывать Лисин. — Вызывает он меня к себе в кабинет и начинает отчитывать, как школьника, за то, что я господину Коху показал нашу систему полиспастов, для поднятия балки мостового крана.
— Правильно ругал, не надо было этого делать, — оборвал его Олег. — Для этого у нас есть специалисты, отвечающие за монтаж и эксплуатацию мостовых кранов. Они грамотные специалисты, тем более длительную практику в Германии проходили и, наконец, есть монтажная организация, осуществляющая подъём балок. А ты кто такой, мастер по эксплуатации. Не велика шишка, чтобы с Кохом такие глобальные вопросы решать. Вот когда компетентная комиссия примет у подрядных организаций все мостовые краны в работу, тогда вы с Семиным сразу будете капитанами кранового хозяйства.
— Кох и без меня бы увидел эти блоки, — начал заикаться Сергей Дмитриевич. — Ему просто, как шеф — монтёру было интересно узнать, как мы будем вести монтаж 250 тонного крана. Заместитель нашего цеха, такую мне отповедь прочитал, от которой у меня в ухе стрелять стало, — и приложив ладонь к уху, продолжил. — Говорил, что немцы теперь такие же полиспасты изготовят и будут теперь нам оставшиеся двадцать пять кранов, поставлять вместе с ними. А это обойдётся нашей стране лишней сотней килограмм золота. И за это золото с меня всю жизнь будут удерживать половину зарплаты. Короче обвинил меня в промышленном шпионаже и отправил на три месяца изучать документацию в архив. Теперь у меня зарплата будет меньше. Правда, мне обещали в учебном комбинате подработку — стропальщиков буду обучать. Хочешь, режь меня, — сплюнул он зло на пол, — но не пойму я, откуда он взялся этот Турков? Где он раньше работал? — негодовал Сергей.
— Чего ты забубнил, где, да откуда? — улыбнулся Олег, — да этот Турков ты в будущем.
— С чего ты взял? — пьяно скосил глаза мастер.
— А он мне как — то тоже рассказывал, что рассчитывал планетарный редуктор за час, — лукаво улыбался Олег.
— Ладно, пускай рассчитывает, — встал Сергей из-за стола, и посмотрев уважительно на Олега, предложил:
— Хочешь, приходи ко мне домой вечером? Я тебя со своей тёщей познакомлю. Мировая старуха! А сейчас пора домой собираться, рабочий день ушёл. С завтрашнего дня я покидаю тебя надолго. Кстати, а откуда в твоём сейфе баварское пиво? — подозрительно спросил он.
— Не скажу, а то у тебя в КГБ свои люди работают, — поддел его Олег.
— Я догадываюсь, откуда, — бормотал пьяно Сергей, — это презент иностранных специалистов. Смотри аккуратней с ними тут повсюду уши и глаза. Не забывай они представители капиталистического строя.
— Да брось ты Серега, чего ты чудишь? — перебил его Олег, — они такие же люди, как и мы. Только намного культурней и обязательней нас. И я тебе скажу, они не такие скупые, как ты мне говорил. Домой они летают почти каждую неделю. Я им заказал для себя много тряпок и обуви, а они с меня ни копейки не взяли. Только за авторучку пришлось самовар им свой старинный отдать с медалями.
— Это они тебя вербуют, наверное? Не поддавайся им, — предупредил Лисин, — соблюдай конспирацию. А что это за авторучка такая дорогая?
— С программным управлением, — не моргнув глазом, соврал Олег. — Вот, например надо студенту отлучиться во время лекции пивка попить или булочку с кефиром скушать. Он задает авторучке программу, и она производит всё, что рассказывает профессор, а студент приходит, у него конспект готовый скопирован.
— Мне бы эту самописку не мешало приобрести? — размечтался мастер и немного задумавшись, спросил, — а ты рулетку не можешь им для меня заказать?
— Сам закажешь и авторучку тоже, — постучал ему по плечу Олег. — Ты же их всех до одного знаешь.
— Теперь не скоро я с ними встречусь, — с сожалением вздохнул Сергей, — архивной пылью буду дышать, а ты тут комплектуй без меня бригады, приглядывайся к людям. Советую на них не дышать винными парами, твоё настроение будет передаваться и им. Запомни, дисциплина бьёт класс!
Чтобы приподнять на прощание мастеру дух, Олег похлопал ему в ладоши и пошёл переодеваться.
— Скоморох, — услышал он вслед.
Вечером Олег решил зайти навестить своего мастера, чтобы взбодрить его, бутылкой водки. Жили они недалеко друг от друга. Правда Дорогой так и проживал в частном секторе, а мастер жил в новом панельном доме. Дверь Олегу открыла старая бабка с короткой стрижкой и с папиросой в зубах:
— Вам кого молодой человек?
— Сергея Дмитриевича можно увидеть?
— Его нет и долго не будет, — отрезала она. — Увезли недавно на скорой помощи в больницу с отравлением желудка, — хлопнула она перед его носом дверью.
— Спасибо, — коротко ответил ей с запозданием Олег и спустился на улицу.
— Вот это да, первый раз выпил со своим подчинённым и такая неудача, — засмеялся Олег над «принципиальным» мастером. — Придётся мне теперь и его работу выполнять и в больнице навещать, как Мартына.
К Алексею Мартынову кроме его дочки Гали, Олега и Павла никто не ходил. У его жены был очередной роман, и она уже полгода жила у рябого, но богатого любовника.
На улице завыл мокрый со снегом колючий ветер.
Устыдившись, что последний раз был у друга в больнице неделю назад, он поднял капюшон непромокаемой куртки и себе под нос проворчал:
— Завтра край его надо навестить. Сейчас зайду к Паше, и мы с ним договоримся о визите к Алексею.
Почти до полуночи он просидел у Цветка, а когда вышел, то его встретила пустая заснеженная улица. Выпал на землю первый снег. И он первым проторил тропинку от дома Павла до своего дома.

                Глава 35               

       На работе Олег был загружен под самую завязку, свободное время ему только снилось. Даже приходилось перекуры делать на ходу. Производственные обстоятельства заставляли тщательно вникать в механизмы импортного оборудования. В бригаде слесарей — ремонтников, которой руководил Олег, насчитывались уже больше пятидесяти человек, и народ поступал на работу ежедневно. Приехали рабочие со всех концов страны и не по зову сердца, кто — то за должностью, кто — то за карьерой, а кто за деньгами, надеясь на новом оборудовании урвать желанный длинный рубль. В цеху уже насчитывалось около трёх тысяч человек. Хотя определённая часть из них занимались не своим делом, в ожидании пуска первой очереди.
Многие из приезжих себя без излишней скромности называли патриотами металлургического производства.
На такие лозунги Олег не обращал внимания, он смело мог «патриота с нескромными амбициями» невзирая на его должность, спросить; почему такого опытного специалиста отпустил Челябинский или Новокузнецкий металлургический завод в Чернозёмный край? Подобные вопросы Олега Грачёва ставили врасплох «патриотов местной металлургии» и они позже, при других последующих встречах старались, как можно быстрее дистанцироваться от него. А иногда при большом скоплении специалистов, указать Олегу на ничтожную недоработку. Типа, почему большие ворота в цех открыты, около его мастерской. Или почему в его бригаде не все слесаря ходят в касках. Особенно цеплял его этим старший мастер — механик Курков, приехавший из Златоуста. Олег на подобные мелкие замечания отговорок не находил. Он дождался момента, когда Курков предъявил ему замечание в присутствии главного инженера завода и других высоких должностных лиц.
— Почему без рукавиц у тебя работает Никишин? — спросил Курков у бригадира, увидав на ремонте стенда промышленных ковшей нового слесаря, крутящего рожковым ключом гайки.
— Значит, в данный момент ему удобней так работать, — отрезал жёстко Олег. — Но мне до того странно слышать от «специалиста — патриота» приехавшего из Златоуста, совсем неуместное и я бы сказал глупое замечание. Вы же механик, задумайтесь что вы сказали? Хотя я предполагаю, что вы не знаете своих прямых обязанностей, и чтобы показать свою активность перед высоким начальством, основной акцент делает на технику безопасности. Выходит, другого вам ничего не дано.
Не рад был тогда Курков, что высунулся со своим языком. Главный инженер одарил Куркова недобрым взглядом и сурово произнёс:
— Нарушение ТБ на нашем производстве зачастую имеют место. Не забывайте того, что оборудование импортное и многим рабочим оно не известно. «Вы вот сами лазили под стендом?» — спросил главный инженер.
Курков сразу склонил свою голову, а главный инженер, продолжил:
— Бывают такие места в механизмах, где рука в рукавице не пролезет. По своему опыту знаю, кто необоснованно делает замечания, тот работу свою знает поверхностно. И проку от таких специалистов ноль. Поэтому вас товарищ Курков я завтра же отправлю на переаттестацию профессиональной пригодности.
Куркова Олег после этого инцидента больше в цеху не видал. Их встреча произойдёт позже в интересных условиях, в которых окажется бывший начальник Олега.
Но зато на своё рабочее место вернулся Сергей Лисов, и не через три месяца, как он говорил, а летом. Эта ссылка в архив его так уму разуму не научила вместо того, чтобы теоретически расширять свой профессиональный кругозор на документациях оборудования, он больше любил шатание по цехам. Мастер добровольно в архиве вызвался выполнять, роль курьера. До одного цеха дошёл, полдня прошло. После обеда в другой цех сходил, — смена долой. Он нисколько в этом архиве ума не набрался, остался таким — же наивным, каким и был.
Первым делом, вернувшись в цех, он направился в городок иностранных специалистов. Там на ломаном немецком языке он стал им объяснять, что ему для производственных нужд необходима чудо авторучка с программным управлением, и пяти десятиметровая рулетка, чем вызвал искренний смех у немцев.
Зато рулетку они ему подарили тут же, а про авторучку объяснили, что она в Токио пока ещё находится в разработке.
Сергей два дня не подходил после этого к Олегу. А когда отошёл немного от обиды, сказал:
— Я думал ты серьёзный мужчина, а ты меня так подвёл с авторучкой. В неудобное положение поставил своего мастера и перед немцами, и перед шведами. Там все были, даже наши переводчики.
— И ты при всех спрашивал у них Сергей Дмитриевич? — расширил глаза Олег.
— Да, а что такого?
— Разве можно, сам же говорил, что здесь вокруг уши. Эта авторучка у немцев, как я понял, изобретена для шпионской деятельности, как у нас диктофоны — пуговицы. При всех не надо было просить тебе. Отозвал бы одного немца, и перетёр с ним своё желание. Лучше с Гансом, он водку русскую любит и наших девушек.
Лисов изобразил глупую физиономию и почесал от досады затылок.
— Теперь буду ждать момента на объекте. Буду его ловить, когда он один будет.
— А зачем его ловить, на этой неделе фаун привезёт балку крана, он будет присутствовать на подъёме, — напомнил ему Олег.
— Точно, — воодушевлённо произнёс Сергей, — так я и поступлю. А сейчас я занесу в вашу мастерскую всем твоим слесарям папку с проспектами гидравлических и дисковых тормозов, — пускай изучают. Завтра у них экзамены буду принимать, — строго завил он, — кто не ответит, тот будет краны смонтированные мыть у меня до блеска.
— Это ты сам им расскажешь, ведь не я буду экзаменовать их, — ответил Олег.
Мастер ничего не ответил Олегу, а молча повернулся и быстрым шагом направился к себе в кабинет. Вернулся он в мастерскую с ворохом документации.
— Всем внимание? — объявил он и положил документацию на стол. — Вот вам проспекты, чтобы вы на зубок завтра знали устройство тормозов. Отговорки не принимаю. Спрашивать начну первым вашего бригадира, а потом и остальных буду прощупывать.
— Ты лишнего на себя не бери Сергей Дмитриевич? — сказал спокойно при всех Олег, — я сам тебя могу запутать на любом узле оборудования, где мои руки побывали.
Мастер сразу вызвал Олега за дверь мастерской:
— Что ты не понимаешь, что это я несерьёзно сказал, а для острастки:
— Для чьей острастки? — не понял Олег.
— Слесарей, конечно, а то скоро первую линию будем запускать, а они всё в развалку ходят, да в карты играют. Вот вся их забота.
— Да брось ты, — работают они неплохо, а в карты весь цех играет, даже ИТР, — осадил Олег мастера.
— Я не на деньги играю, а в козла, — закрутил головой по сторонам Сергей.
На следующий день утром Сергей Дмитриевич пришёл наглаженный и в красном галстуке на работу. Не знал, он, что бригадир подменил документацию в техническом бюро. Те проспекты, что были переведены на русский язык, он оставил там, а в мастерскую принёс документацию на немецком языке.
Не подозревая такого подвоха, Сергей Дмитриевич усадил в мастерской всех рабочих. Раскрыв перед собой папку, он важно, словно профессор, посмотрел на слесарей и, остановив свой взгляд на Олеге, грозным тоном произнёс:
— Первым, как я и говорил, буду гонять по теме вашего бригадира. А вы все слушайте и вникайте, чтобы я вас не тыкал после носом, указывая на ваши ошибки. Ответы ваши должны быть быстрыми и лаконичными, как от стенки горох. На все экзамены отвожу тридцать минут, — он пересчитал слесарей, — то — есть каждому по две минуты. С остальными членами бригады, которые сейчас заняты работой, я займусь позже.
Олег снисходительно улыбнулся, зная, что сейчас подымет настроение не только себе и бригаде, но и всему цеху. Так как об этом экспресс — экзамене слухи расползутся быстрее молнии не только среди рабочих, но и ИТР:
— Я бы хотел Сергей Дмитриевич услышать вначале ваши познания о никому не известных дисковых тормозах? Я допустим их знаю без запинки и задоринки, так — как на протяжении года работаю с господами немцами и шведами, а ваши проспекты — это клинопись. Где вы сами — то изучали их устройство?
— Как где? — недоумённо спросил он. — Вот здесь, — постучал он ладонью по папке с документацией.
— Ну, тогда открой нужные пункты устройства дисковых тормозов и прочитай нам всем, а мы послушаем? — изгалялся над мастером Олег.
Ничего, не подозревая, мастер начал листать папки. Его лицо заметно начало меняться, сливаясь с красным галстуком.
— Читай, давай, тебя все слушают? — повысил голос Олег.
— Ничего не пойму, почему здесь всё на немецком языке, — бормотал себе под нос мастер.
— Ладно, не терзай себя, я вижу, ты сам не знаешь устройства этих тормозов. И дело тут не в знании немецкого языка. Слушай, я тебе популярно по чертежу всё расскажу. На ребят не смотри, они все их знают так же, как и я.
Олег со всеми подробностями рассказал ему устройство и механизм действия тормозов. Лисин опять же ничего не понял, о чём ему рассказывал бригадир. По-видимому, у него в это время в мозгу было сплошное смятение и он, недослушав Олега снял галстук с шеи и вышел из мастерской.
А Олег сгрёб папки под мышку и отнёс их в техническое бюро, забрав назад папки мастера, с русским переводом, в которые он ни разу не заглядывал.
— Детский сад какой — то набрали, — сказал он себе. — Экзаменовать он надумал тех, кто опытнее его!
Мастер в этот день в мастерскую не заглядывал, но забежал только к вечеру в комнату мастеров. В это время там был и бригадир. Подойдя запыхавшись к Олегу, он панически сообщил:
— ЧП произошло недавно с балкой, которую вёз фаун. Она на повороте внизу упала на дорогу. Немцы узнали про это, и монтировать её категорически не разрешают, пока мы не просветим её рентгеном. Главный механик послал меня завтра искать рентгенологов. Так что ты здесь остаёшься за меня. Смотри лучше за своими подопечными, — наказывал он. — Дурака валять им не позволяй.
Сергей Дмитриевич, снял с себя каску и положил её в сейф. Обнеся всех присутствующих в кабинете важным взглядом, он громко хлопнул дверкой сейфа и пошёл к главному механику цеха Ивану Петровичу.
Главный механик не относился к «патриотам» он был опытный специалист, знаток своего дела — номенклатура, приехавшая из Челябинска, где работал главным механиком ЧМЗ. Он при любых ситуациях всегда сохранял Олимпийское спокойствие и голос ни на подчиненных, тем более на рабочих никогда не повышал. С Сергеем Дмитриевичем, горе мастером, был особый случай. С Лисиным он не ругался, но постоянно того поучал и зачастую немного в юмористической форме. Учил его жизни. Лисин, поняв, что с ним не серьёзно разговаривают, всё сказанное пропускал мимо ушей. Он считал себя великим специалистом, не нуждающимся ни в чьих советах. Плохо он знал Ивана Петровича, так как своё недовольство и гнев он умело маскировал за юмором. И сейчас он озорно шевелил своими седыми усами и с улыбкой наставлял молодого специалиста:
— Ты Сергей Дмитриевич, когда балку просветишь, смотри справку с печатью об обследовании немцам не отдавай. Сам знаешь, им она ни к чему, а нам в дальнейшем пригодится для РГТИ.
— Об этом я знаю. «Меня в первую очередь предупредил зам. начальника цеха», — шёпотом сказал мастер.
... Увидали мастера в цеху только через двое суток, в день пробного пуска первой лини. Он был удручён и расстроен и собирал вновь свои вещи в коробку, но уже не в комнате мастеров, а в своём персональном кабинете, который ему выделили в административно бытовом корпусе. Ключи от этого кабинета ему утром вручили и до обеда он занимался переездом в него.
А после обеда ему пришлось выселиться из нового кабинета.
— Ты куда это собрался Сергей Дмитриевич? — спросил у него Олег, зайдя к нему в кабинет.
— В архив на три месяца, пылью дышать, — буркнул он, — благодаря тебе и Ивану Петровичу. Не могли толком объяснить про печать.
— А что случилось? — не поняв недовольства мастера, спросил Олег.
— А то, — я как загнанная лошадь бегал за рентгенологами, справку у них взял. Как положено, предварительно оторвав печать с неё, и отдал господину Коху, а он с этой справкой пошёл к директору комбината. Я же не понял, что нужно было две справки брать. Одну с печатью, а другую без печати. Решил, что всё это делается в целях конспирации, вот и оторвал угол с печатью.
Не засмеяться здесь было нельзя. Этот инженер с высшим образованием мало чем отличался от тех неграмотных кровельщиков, с которыми Дорогой начинал работать, когда — то в начале своей трудовой деятельности. Олег хохотал заразительно, и от души выразить свои эмоции ему ничего не мешало. Тем более глупый вид Сергея Дмитриевича подстёгивал к большому смеху.
— Ты не до конца скрыл государственную тайну, — вдоволь отсмеявшись, сказал Олег. — Тебе надо этот клочок с бумагой съесть, как бы поступил на твоём месте любой опытный разведчик. А ты его, наверное, выбросил?
Сергей достал из кармана огрызок с жирной печатью и положил на стол.
— Тебе смешно, а мне хоть плачь, — запер он дверь кабинета. — Держи, — протянул он ключ Олегу, — Василий Иванович сказал тебе передать ключ. — Ты временно меня будешь замещать.
Олегу долго не пришлось сидеть в необжитом кабинете своего мастера. Зная хорошо оборудование всего цеха, он пошёл на повышение. Его назначили механиком смены всего цеха. И когда он заступал на смену, начальство знало, что им придётся спать спокойно, — любая авария оперативно при нём устранялась. Цех был большой и насчитывал уже три с половиной тысячи рабочих. Олегу был положен хороший оклад, и он был доволен заработком, хотя рабочие сидели в то время на голом тарифе. Когда на работе всё было спокойно, Олег собирал свою компанию мастеров в вентиляционной камере. На карты слетались, и офицеры из заводской пожарной части. При любой тревоге им сигнализировали по рации. Эти офицеры были при любом раскладе удобны для игроков. В случае неожиданного появления большого начальника они могли отбить любую атаку. Но если несговорчивый начальник проявлял несгибаемость характера и выносил картёжников на вид всего цеха, то этому начальнику последующие дни жилось несладко. Те же пожарники приходили к несгибаемому начальнику через день на вверенный ему участок и выписывали тому штрафы. После таких квитанций, картёжников если и замечали, то делали вид, что со зрением они не в ладу. Играли не по крупным ставкам. Олег выигрывал только на карманные расходы. Целыми днями, невозможно было играть, но в обед, все игровые люди стекались в большую вентиляционную камеру. Иногда после обеда время прихватывали. Из вентиляционной камеры была слышна, хорошо громкая связь. Кого из картёжников диспетчер приглашал пройти на рабочее место, то они бросали карты и быстро выходили из камеры. Бывало, так, что оставались ещё на одну смену поиграть, — сюжет азартной игры принуждал к этому. Рабочие тоже не отставали от мастеров. Улучив свободную минуту, они тут же садились за карты. Только один сварщик из сталеплавильного участка Володя Доценко по кличке Сутулый ходил играть в вагончик к монтажникам в шахматы. Откуда он не мог услышать голос диспетчера, и Олегу приходилось при необходимости прибегать к услугам сварщиков с других участков. Поэтому каждый день ему приходилось распекать Сутулого:
— Володя, прекрати подводить свою бригаду? — говорил он Доценко, — ты лазаешь, где — то по три часа, а смена по твоей вине хватает большие простои. Ещё раз испаришься, больше, чем на час, то я тебя отправлю, к твоему непосредственному начальнику Полозову, пускай он определяет тебя в другую смену.
— Я больше не буду, — спокойно отвечал Сутулый, — хотя от скорости у меня всё равно в кармане шуршать не будет, хоть и Горбачёв кричал в своё время, — ускоряйтесь. Да я лучше в церкви ускорюсь и перекрещусь вместо трёх раз сто раз. Сколько можно сидеть на голом тарифе? Меня монтажники зовут к себе, хорошие деньги обещают. Я бы пошёл к ним, но наверх лазать по балкам дюже муторно. Стар я уже, к металлическим лианам привыкать.
Доценко был нескладный и непробиваемый товарищ. Его нервы были железные, но ума оказалось, меньше, чем у Сергея Дмитриевича. Они были с ним чем — то похожи, оба вели себя, как дети, но сварщик любил шахматы, а Сергей Дмитриевич, игру в Чапаева на шахматной доске и на картах бурового козла. Кроме этих игр он больше ничего не признавал. Он даже из архива в обед прибегал в мастерскую к слесарям, чтобы сыграть несколько конов. И ещё была у него одна слабость — это спелеология. Об этом знал практически весь завод. Любил он это дело, и нередко набрав отгулов, выезжал для поиска неизведанных пещер в разные уголки страны. Об его странствиях часто писала заводская многотиражка.

                Глава 36   
               
       Сергей Дмитриевич вернулся в цех уже не мастером, а инженером по ТБ. Эта работа была для него спокойнее и спросу меньше. Он частенько заходил к Олегу в кабинет, чтобы рассказать о своих успехах в работе, но, когда Олегу надоедало его слушать, он по телефону вызванивал Доценко и сводил их в своём кабинете. Они быстро находили с ним общий язык, несмотря, что сварщик был вдвое старше Сергея, и воспитывал четверых детей, которых ему подарили две жены. Лисов же был бездетный, но планировал в скором времени обзавестись детьми.
Олег оставлял их в это время одних, а сам шёл в цех.
Однажды Лисин привёл к Олегу в кабинет молодого парня спортивного телосложения:
— Олег Матвеевич, познакомься, у тебя в смене будет работать. Он положил перед ним все его документы. Маркушев Владимир, — мастер спорта по вольной борьбе. До этого работал председателем совета физкультуры всего завода, а ещё раньше, в городе спортом заправлял. А я побегу, у меня там травма у оператора. Побеседуй с ним и в другую смену не передавай. Я ему обещал, что он у тебя будет работать.
Когда Сергей закрыл за собой дверь, Олег изучающим взглядом обвёл новичка. На вид он выглядел на двадцать пять лет, а по паспорту ему было тридцать шесть. У него было приятное, внушающее доверие лицо. Под рубашкой выделялась мощная грудь и при каждом движении его бугорки бицепсов внушительно шевелились. Спортсмен Олегу понравился, а то, что новичок не имел до этого рабочей профессии, на это он закрыл глаза. Почти все его слесаря, до этого были либо шоферами, либо строителями. Был даже один повар и один конюх из развалившегося колхоза после развала СССР.
— Если человек не лентяй, и сообразительный, то в процессе работы он быстро освоит любую профессию, — сказал Олег новичку, — так что думаю Володя, у тебя всё нормально будет. Десять дней со мной или с бригадиром походишь. Никуда без нас не суйся. Только участок ты выбрал не совсем чистый, надо было в мастерскую попроситься? Там работа нетрудоёмкая и чистая как в аптеке. Ночью за два часа норму выполнили, а остальное время спят.
— Понятно, — сказал спортсмен, — но я не знал про эту мастерскую. Ведь по сути дела для меня этот цех как штрафной батальон для бойца. Я бы ни за что не ушёл с прежней и любимой работы.
— А что за беда у тебя случилась? — поинтересовался Олег.
Парень тяжело вздохнул:
— Не знаю, поймёте меня или нет? Но могу точно сказать, что гадов на нашем заводе больше, чем вшей в самой захудалой ночлежке.
— Я понятливый. Хотя если тебе неприятно можешь не рассказывать.
— Да нет если уж начал, то слушайте. Короче заказал я для наших спортсменов на Курской трикотажной фабрике пошить тридцать костюмов по финской лицензии. Об этом заказе всё начальство знало. Заму дай, главбуху дай, председателю профкома и его жене — учительнице дай, и пошла, писать губерния. Короче я кинулся проверять кладовщицу, а она дура оказывается, половину заказа на сторону отдала, но только не спортсменам. Думаю, вот крохоборы, деньги лопатой гребут, по разным странам раскатывают и позарились на табельную спортивную форму. При коммунистах их бы давно за это привлекли к суду. Но кричать караул поздно.
— Точно бы загремели, — прервал его Олег, — а вот караул кричать никогда не поздно. Ты же борец, неужели так часто приходилось в тяжёлые секунды с ковра уползать?
— Да нет вроде? — удивился спортсмен, что его новый начальник знает специфику борьбы. — В общем — то, я чаще в активе боролся, но рано простился с ковром, проблемы с позвоночником возникли.
Олег открыл окошко в кабинете, и закурил:
— Ты продолжай? А то я тебя перебил.
— Ах да, — опомнился он.
— Так вот сдавался в эксплуатацию новый дом спорта, а его надо было комплектовать мебелью. А этим у нас на заводе ведает Моисей Семёнович Мозель, — знаменитый еврей. Я к нему с подписанными бумагами требованиями. А он условия, мне выдвинул, да такие, что у меня внутри закипело. Я должен был экипировать его и жену хромоножку, фирменным спортивным инвентарём и формой с ног до головы. А взамен он мне, подписывает требование на мебель. Ну, мне куда деваться. Магазин по безналичному расчёту даже лыжную мазь не оформляет. Короче пришлось им выдать всё от носков вплоть до фирменных курток, а ещё лыжи «Мюллер» и дорогие теннисные ракетки.
— Не хило, — помотал головой Олег.
— Так и это ещё не всё. На следующий день пришёл его дебильный сын, который к спорту отношение имеет, как я к астрономии и потребовал от меня такой же экипировки как у его родителей. Я его за шкирку выкинул из кабинета. Стерпеть такую наглость я не смог. Через пять минут меня вызвал председатель профкома и отправил без промедления в отпуск. Я месяц отдохнул, а ещё месяц проболел. Возвратился, а мне профком чистый лист бумаги суёт. «Пиши, говорит заявление на перевод, такова личная инициатива генерального директора Губанова». Вот так я здесь и появился, как чёрт из табакерки. Но откровенно сказать не знаю, надолго ли? Не понравится, пойду в школу детей обучать. Но возврата на старое место не будет, это точно. Пока здесь у власти Губанов, мне туда путь заказан. Я имел неосторожность при Мозеле культурно сказать, что обязательно пойду хоронить директора на кладбище. И вместо горсти земли, я плюну ему в могилу. И удивительно получилось, пока я отдыхал, Мозеля убрали с шоколадной должности. На его наехал бывший полковник Лукин — зам. генерального директора по режиму. Он подключил силовые структуры и те доказали, что Мозель махровый взяточник. Оказывается, ему немецкие специалисты в виде презента привезли из Германии редкие комнатные цветы, по две тысячи долларов за цветок. Вот его и попросили с насиженного места. Сейчас он уже не в системе завода, отдыхает пока. Но судить его точно не будут. Я в канцелярии случайно наткнулся на официальное письмо в прокуратуру, подписанное Губановым. Он убедительно просил освободить Мозеля от уголовной ответственности за заслуги перед бывшим СССР и заводом.
Кстати Лукина генеральный выкинул после отставки Мозеля, — закончил на этом он свой грустный рассказ.
— Да, некорректно с тобой поступили, — выслушав внимательно спортсмена, заключил Олег. — На мой характер, я бы в любом случае им звонко ответил, но пока не знаю, как? Возможно, написал бы громкую статью в газету или обратился в ЦК профсоюзов. А может, более жестокое мщение им придумал, но что не простил бы им, это точно!
— Была у меня предательская мысль, настучать на них в органы, да только думаю всё это пустой номер. Милиция сама не любит такие сигналы. Да и сигнализаторы на подобные темы у них не в чести.
Олег раздавил сигарету о пепельницу и закрыл окно:
— Совершенно в дырочку, менты только кричат о гражданской совести. Но, однако, если окажешься случайным свидетелем преступления и во время следствия откажешься давать показания, то тебя привлекут за укрывательство. А когда на большого начальника накапаешь с местным депутатским мандатом, то ты для них самый настоящий стукач. Поэтому правильно говоришь, что это пустой номер. Они сами себя накажут, может и не все, но отчаиваться нельзя, срок расплаты придёт для каждого. Следи за их жизнью и одновременно переключайся на улучшение жизни своей семьи. Твори добро для хороших людей, тебе это обязательно зачтётся. Ты посмотри, плохих начальников на кладбище чаще таскают, чем хороших и честных тружеников. Плохая совесть, это не только аморальные комплексы, это в первую очередь неважные прогнозы здоровья. Отнесли одного, — в ладоши не хлопай, но в мозгу своём крестик отложи. Таким образом, ты и беду свою затмишь, и душу очистишь. Ведь она, как и кровь нуждается в регулярной профилактике. Я вот кровь чищу молоком, а душу благими делами. А кто и что про меня думает, мне совершенно всё равно. Это раньше я был как барс, — порвать мог любого. А сегодня времена непонятные наступили. Вроде КПСС нет, а у власти старая гвардия с косым президентом находится, которая народ перековала под себя.
Олег опустил жалюзи на окне, чтобы лучи не грели кабинет и достав из стола новые немецкие краги, подарил их Володе:
— Держи, это гуманитарная помощь от фрицев. Стоящая вещь. А сейчас пошли я тебе шкафчик покажу. И будем проходить с тобой школу молодого бойца.

                Глава 37

         Прошло два года, с тех пор, когда пришёл работать в металлургию Олег. На производстве у него всё шло хорошо, его ценили и как специалиста и просто как хорошего человека. Цех вскоре сдали в эксплуатацию полностью. Хотя две дополнительные линии монтажники ещё монтировали, но это было уже за пределами основного цеха.
Маркушев Володя работал на электропечах гидравликом. Оборудование у него было сложное, но он быстро освоился с ним и через полгода самостоятельно мог разобрать и собрать любой узел. Ездил он на работу на БМВ, всегда был холёный и в прекрасном настроении. Ни для кого не было секретом, что помимо основной работы он занимался криминалом и имел свою бригаду, сколоченную из уголовников и спортсменов. Он не скрывал ни от кого, тем боле от Олега, что с наступлением тепла рассчитается с завода.
Олег его не отговаривал, понимал, что для него бабки с лёгкостью, текущие в карман, были важнее этой работы. Только вскользь ему однажды Олег напомнил, об их первой встрече.
Но Маркушев не придал этому никакого значения, ответив неопределённо:
— Чему быть того не миновать, хотя глаза ты мне на многое открыл Олег Матвеевич.
 Однажды после ночной смены они вместе с ним пошли на оперативку. В зале при большом скоплении рабочих и ИТР бывший парторг завода Ефим Бурлаков, а ныне заместитель директора по кадрам и общим вопросам, на оперативке зачитал жалобу, написанную в Министерство России. Под письмом стояло шесть фамилий без инициалов, где первым стоял Доценко, вторым Грачёв, и Маркушев и слесаря из других смен Алфёров, Бочаров и Воронин. Последние трое фигурантов этого странного письма работали на разных участках и к металлургическим печам не имели никакого отношения. Все недоумевали, откуда взялось такое письмо. В основном там было написано, что к рабочим применяют нечеловеческий труд в ремонте металлургических печей, платя за это жалкие гроши. По характеру письма было ясно, что написано оно было, технически грамотным человеком, которое простой слесарь составить бы не смог. Там были применены профессиональные термины и эскиз плавильной печи с указаниями слабых мест.
Олег сразу догадался, что письмо написано кем — то из мастеров плавильного участка, но делится своей догадкой, ни с кем не стал, а сразу встал с места и подошёл ближе к столу, где сидел Бурлаков и начальник цеха:
— Вы зачем эту кляузу зачитали при всём коллективе? — сказал он Бурлакову. — Если вы думаете, что перед вами здесь сидят борзописцы, то не приходите сюда больше. Как вы могли подумать, что я вместе с человеком, посещающим церковь, буду подписывать одно письмо? Доценко, ежедневно находится у меня на грани наказания, а другие слесаря с других участков и других смен обязательно в недоумении будут, — разве они могут знать проблемы сталеплавильного участка? Вам нужно было вначале вызвать нас всех и побеседовать, а не позорить прилюдно. Вы здесь, без всякого сомнения, оскорбили этим пасквилем всех рабочих вместе со мной. Это ваша грубейшая ошибка, сами её и исправляйте. И не тяните, иначе я возьмусь сам за это дело, тогда вы бледно будете выглядеть.
— Нам и в голову не приходило, что это вы написали? — начал выкручиваться Бурлаков.
— А для чего тогда его прочитали, назвав подписантов? — уже переходя на крик, зло бросил Олег.
— Всё оперативка закончена, — сказал начальник цеха, — все свободны. С письмом будем разбираться позже и другим образом. А сейчас народ пускай спать идёт после ночной смены.
После этого он сразу исчез из диспетчерской.
Олегу не понравилось поведение начальника цеха. Он рассудил так, если он разогнал оперативку, то значит по его распоряжению было зачитано письмо, а не по личной инициативе заместителя директора завода. В любом случае начальник знал содержание письма и дал добро на его оглашение.
Олег тогда затребовал у зама ксерокопию письма.
Бурлаков, явно был недоволен смелыми высказываниями Олега, но в душе его тревожило сомнение, что этот острый на язык мужчина может, не проглотить обиду, а пойти жаловаться выше. И тогда он начал заискивать перед Олегом:
— Я понял, ты хочешь найти идентичный почерк. Найдёшь, заходи ко мне. Я тебе помогу изобличить анонимщика и тогда мы устроим ему хорошую баню.
Олег сделал тут же у секретаря ксерокопию и пошёл с Маркушевым в раздевалку.
— Что ты так расстроился? — сказал Володя Олегу, — сам же меня учил хладнокровию. Не переживай всё образуется. Хотя мне уже всё равно, я в следующую смену не выхожу, подаю на расчёт.
— Как так? — озадачился Олег, — а кого я вместо тебя поставлю?
— Этот вопрос Олег Матвеевич ты мне не задавай? Я всех предупреждал, что скоро уйду с завода. Хватит бесплатно пылью дышать.
С работы они ехали вместе на машине Маркушева.
Володя ему что — то говорил в пути, но Олег в лёгкой дремоте был занят своими мыслями.
«Завтра выходной, — подумал он, — зайду к Цветку. Скажу ему, чтобы приходил, оформлялся электриком, пока есть вакансии шестого разряда. А потом вместе к Мартыну зайдём, надо будет ему помочь ближе к теплу теплицу остеклить. С этой работой совсем про друга забыл, а его поддерживать надо, не — то он узел на своей шее завяжет от поганой семейной жизни. Сонька сволочь всю кровь ему испортила».
— Олег Матвеевич, — услышал он голос Маркушева.
Он очнулся, заметив, что машина стоит около его дома.
— Приехали.
— Да, да спасибо, задремал трошки, — бормотал Олег.
— Вы Олег Матвеевич классный мужик и думаю, долго в той системе тоже не проработаете. Они любят лизоблюдов, верных псов и покорных исполнителей. В вас такого говна нет. Так что, если срочная помощь, нужна будет какая — звоните? Буду рад помочь.
             
                Глава 38         
               
       Была бесснежная зима. На носу Новый год, а снег так и не выпал ни разу. Олег твёрдо решил пересидеть её дома, помочь крестнице в ремонте комнаты. Пенсии по горячему стажу ему вполне хватало, поэтому он не унывал. Считая себя молодым, он ещё рассчитывал на новое трудоустройство.
А Галине они обещали с Павлом после Нового года помочь в ремонте комнаты. Она была сосватана и у неё после поста должна быть свадьба. Она собиралась замуж, а Мартын опять надолго залёг в больницу. Софья же была в своём амплуа, очередной раз, покинув дом, ушла жить к плешивому клерку сберегательного банка.
По тянувшейся от дома до калитки заледенелой тропки Олег, вышел на прогулку.
— Надо будет сегодня ломик взять, — подумал он, — да взрыхлить этот каток, пока мать ногу не сломала.
Он зашёл на биржу труда, поглазел на разные объявления о наборе рабочих, но ничто его не манило. Потому что знал, что в тех организациях, где сладко заманивают, вместо зарплаты выдают товар, который сами производят, а в других и вовсе годами сотрудники денег нормальных не видят. Он вышел из здания и пошёл в сторону своего дома. Ему пришла идея, создать своё маленькое дело, а не идти кланяться чопорному дяде в ножки.
— А что, — вслух рассуждал он, — балбесы дело своё заимели, а я что хуже. Надо только выбрать дело по душе и вперёд.
Проходя мимо газетного киоска, зашёл к Галине. Она была на месте и перебирала, свежую почту. Увидав Олега через стекло, впустила его к себе.
В киоске было тепло и он, расстегнув пуговицы дублёнки сел на низкий стульчик, который подвинула для него Галина. Он изучающим взглядом всмотрелся в её лицо и отметил про себя, что девочка выросла.
У неё уже были не те беззаботные глаза, которые она носила недавно, далеко не те. Насмотрелась на непутёвую жизнь матери и глаза потухли, будто — то поизносились от переживаний. От маленькой девочки у неё осталась, только чёлка, выглядывающая под модной молодёжной шапочки, да детские ручки.
Она достала из сумки китайский термос и потрясла перед лицом Олега:
— Чаю хотите, крёстный? — предложила она.
— Нет спасибо, — отказался он, — я сейчас зайду домой перекушу да, схожу к твоему отцу в больницу. А к тебе заглянул, чтобы сказать, что я завтра уже свободен и могу приступить к ремонту. Мне теперь торопиться некуда, так, что думаю, через пару недель будуар для новобрачных в вашем доме будет готов.
— Спасибо крёстный, — робко проговорила Галина, — а от чая зря вы отказываетесь он у меня английский.
— Ну, если английский, то наливай, — поддался он на уговор крестницы.
Она налила ему из термоса горячий чай в зелёную чашку с мордочкой симпатичного котика и положила перед ним большую шоколадку.
Шоколадку он отстранил, переложив её на кипу газет, а чай взял в руку:
— Не пью я ни чай, ни кофе сладким. Баловство это. Сладость только вкус отбивает.
— Тогда шоколадку папе отнесите. Он любит его, больше, чем маму. Три дня назад он мне в больнице так и сказал, что на пушечный выстрел теперь не подпусти её к нашему дому. Я уже согласна с ним. Зачем мамка позорит нас всех? Ведь папа хороший! Правда, крёстный?
Он положил шоколадку в карман:
— Это точно, а вот насчёт Софьи папа поторопился тебе сообщить. Мягкотелый он, — завтра она придёт, чмокнет его в лобик как покойника и наденет свои комнатные тапочки, которые он выбросить не решается.
Галина стыдливо промолчала, вспомнив в это время, что тапочки действительно стоят в прихожей на видном месте.
Олег допил чай и встал, застёгивая пуговицы на дублёнке.
— Ты давай Галина готовься сама быть мамой, Софья тебе не пример. У отца появятся внуки и он оживёт. Считай, он с пелёнок воспитывал вас с Генкой.
Олег поблагодарил её ещё раз за чай и вышел из киоска. Время близилось к обеду, он решил домой не заходить. По пути заглянул в магазин. Купил яблок, колбасы и кефиру Мартыну и не забыл про бутылку:
— Надо же сегодня отметить с Цветком день свободы, — подумал он, — и направился в больницу.
Не знал Олег, что в этот день Мартына уже после обеда выписали из больницы. Просидев в приёмном покое полчаса и узнав, что он уже дома, Олег с облегчением вздохнул, застегнул все до одной пуговицы на себе и вышел из пропахшей специфическим запахом больницы на улицу. Дома Мартына тоже не оказалось. Олег повесил ему на ручку двери пакет с продуктами и заспешил к Павлу, придерживая бутылку водки рукой, чтобы она не выскочила из неглубокого грудного кармана. Мимо него на большой скорости пронеслась машина с мелом, у которой из открытого кузова тянулся белый мучной шлейф. Побелив ему слегка спину и волосы, машина скрылась за поворотом. Олег выругался, но останавливаться не стал, только на ходу отряхнул ладонью волосы.
Мартын в данный момент находился у Цветка за столом с поллитровкой водки и с горкой наполненной тарелкой солёных огурцов, только что доставшими из погреба. Другую закуску под водку Мартын тоже признавал, но эта для него была излюбленная.
С широкой улыбой на лице дверь Дорогому открыл Павел. Они обменялись рукопожатиями, и Олег на крыльце расстегнул пуговицы верхней одежды, достал из кармана бутылку. Передав её другу, снял с себя дублёнку и несколько раз громко встряхнул её.
— Ты, как всегда, кстати, — сказал Павел, — у меня Мартын в гостях. У него вновь проблемы.

    «Мартын был кумом Дорогого. Он инвалидом, по заболеванию сосудов головного мозга. Нетрудоспособность получил благодаря усилиям своей непутёвой Софьи, да сына шалопая. Сына жалел, а её любил. А она гуляла от него налево, направо и во все стороны. Когда у них маленькие детишки пошли, то впечатление было такое, что Алексей в декретном отпуске находится, а не Сонька. Они у него на руках, соску с молоком сосут, а Сонька на марсоходе, по мужикам ездит. И сейчас, пора бы остепениться, а она, как встретит кучерявого холостого мужичка, так бросает семью и не появляется в доме месяцами. А потом приползает, как ободранная кошка, а он её всё прощает и прощает. Генка крученым у него рос, отчего попал на зону. Галка крестница дорогого, как и папа в больнице прописалась».
 
                Глава 39         

   — У кого там проблемы? — шумно вошёл в дом Олег и, набросив дублёнку на вешалку, проследовал в кухню. Все четыре конфорки газовой плиты, горели. На одной из них стояла небольшая кастрюля, в которой крышка от пара прыгала и побрякивала, словно заводная игрушка. В кухне пахло мясом и варёной картошкой с луком. Олег приподнял крышку и сдвинул её на середину, чтобы она не звякала.
Мартын сидел, подперев рукой подбородок, и безмолвно наблюдал за неудавшейся зимой, словно прося у погоды снега.
— Я только что от тебя пришёл, — не поворачивая головы, произнёс он. — Тебя дома не было. Алиса мне сказала, что ты нарядился с утра и куда — то смылся.
Олег сел за стол, закрыв собой наблюдательный пункт Мартына. Покосившись на бутылку, заметил, что она уже наполовину пустая, а в глазах у друга совсем нет блеску. Про себя отметил нездоровый внешний вид Алексея. У него и лицо и губы были белее снега. Напухшие мешки под глазами, которых он раньше не замечал, явно говорили, что в почках происходит воспалительный процесс. «Видать дело его совсем швах» — подумал он.
Встретившись глазами, они протянули друг другу руки, после чего у Мартына задрожали губы, и он заплакал. Ему было стыдно показывать перед друзьями свою слабость, и он ладонью прикрыл свои глаза.
— Ты чего Лёша, — начал успокаивать его Олег, — брось ты. Поправишь своё здоровье! Ты же ещё не старый! И сосуды свои подлечишь и почки. Ну, подумаешь инвалидность. Да некоторые инвалиды живут без мук дольше здоровых людей. У меня вон мать уже тридцать лет на инвалидности, а духом не падает, ещё и по саду работает.
— У него совсем другая проблема, — вмешался Павел и поставил на стол бутылку, которую принёс Дорогой. — Расскажи ему Алёша про свою несуразную беду? — протянул он Мартыну салфетку, чтобы тот утёр слёзы.
Мартын молча утёрся и, скомкав салфетку, положил её в пепельницу. Увидав на столе ещё бутылку, он равнодушно произнёс:
— Давай ещё выпьем? А после мою беду обсудим.
На столе появились вилки. Павел снял пробу со своего блюда и, убедившись, что оно готово, вывалил всю кастрюлю в объёмное фарфоровое блюдо. Большой клуб пара от тушёной картошки окутал всю кухню. Стёкла окна моментально заволокло матовой пеленой и по нему ручейками потекли «слёзы» кулинарии Павла. Ощутимей запахло мясом и луком. Забулькала водка в стакане, захрустели солёные огурцы. После символической русской закуски они, обжигаясь, совали себе в рот горячие куски мяса и картошки. Немного подкрепившись, Олег отложил вилку и подвинулся вместе со стулом ближе к Мартыну:
— Так расскажи Лёша, что у тебя за беда приключилась? Я ведь, вначале глядя на тебя, думал, что ты ещё почки посадил?
— И их тоже — подтвердил Алексей. — Позавчера лежал под капельницей. А мне в этот день почтальон каждый месяц пенсию в одиннадцать часов приносит. Я посмотрел на время и заторопился. Прибавил немного напор на системе и вместо полутора часов лежал сорок минут. Быстро оделся и побежал домой. Меня на полпути и прихватило. Пришлось, скрипя всем нутром вернуться назад и сдаться лечащему врачу. Короче я держал на пульсе весь персонал больницы не только днём, а и ночью. Около меня постоянно дежурила медсестра. Правда, вчера утром полегчало, а сегодня меня уже выписали. Сосуды же мои уже ничем не вылечишь. К старости эта болезнь будет только прогрессировать. Так что, зря ты меня Олег утешаешь, как маленького ребёнка. Но это всё семечки, тут такой мне сюрприз сынок прислал с зоны, хоть в петлю лезь.
— Что такое? — напрягся Дорогой.
— Короче я выхожу сегодня из больницы. А ко мне подкатывает Жигули десятой модели с курскими номерами. Дверца открывается, а оттуда пачка как банный тазик выглядывает и спрашивает, где улица Победы находится? Я ему в ответ, что живу на ней. «Садись мы тебя говорит, подвезём». Я без задней мысли сел. В салоне ещё ужасный тип находился — все руки в татуировках. Они меня подвезли прямо к крыльцу моего дома, а я им и словом не обмолвился про свой адрес. Тут я понял, что на тухлый кукан попался, но только не понимал за что? Они тут мне и выдали:
«Говорят, что мой Генка на зоне им просадил в карты и наш дом, и мою Ладу».
— А ведь он у меня не игровой, — стучал себя в грудь Мартын. — Да если бы и играл, то нипочём бы не стал, подставлять семью. Не так он у меня воспитан. Короче эти мужички, знают, что от меня жена ушла, оставив со мной дочку. И знали точный день, когда я выпишусь из больницы. Поэтому моя встреча была не случайной, а хорошо спланированной этими выродками. Они дали мне неделю на раздумье и сказали, что в следующий раз приедут с нотариусом править документы. Предварительно предупредив, чтобы я в милицию не вздумал стукнуть иначе, под корень вырежут всю мою семью.
Олег, выслушав до конца Мартына, налил себе немного водки и один выпил:
— Очень сумрачно и неприятно такое слышать. Кажется, это отморозки проявились? Не по понятиям работают. Нельзя на зоне играть, на недвижимость, которая находится за колючей проволокой и конечно на пайку. Возможно, сейчас законы другие стали, но раньше за такие ставки наказывали и крепко. Свои сапоги, задок можно проиграть, но на святейшее семейное имущества зека замахиваться, это табу! Ты давай не отчаивайся. Лучше в следующий выходной поезжай к сыну и выясни у него всё, а я свои знакомства всколыхну. И будем решать, как поступать? Но как только эти типы появятся у тебя, дай мне знать. Я им чуточку обмер своим взглядом сделаю.
— Хоть ты немного отогрел мою душу, — приободрился Мартын и, взяв бутылку, разлил её по стаканам, — а к Генке я завтра с утра съезжу, чего откладывать. Завтра суббота вот я и рвану к нему.
Олег просидел с друзьями всю ночь. И когда забрезжил рассвет, он вышел на малолюдную улицу. Посмотрел на свои окна. Свету в них не было. Вспомнив, что ему больше на работу ходить не надо, у него приятно ёкнуло внутри.
Вечером в этот день к нему заявился Мартын. Он был до глубины души расстроенный, и умоляюще смотрел на Олега, будто ища в его глазах гарантированное спасение. Дорогой воспринял его настроение как подтверждение крупного проигрыша Генки:
— Что точно влетел твой Генка в долговой котёл?
— Да не видал я его, — скинул он себя шапку и положил на вешалку. — Сказали, что он как неоднократный нарушитель внутреннего режима сидит в помещении камерного типа уже четвёртый месяц и поэтому свидание и передача ему не полагается. И сидеть ему там до самого посинения.
— Так это же замечательная новость! Ух, как прекрасно! — удовлетворённо выпустил из себя воздух Олег. — Если он в буре, то репутация правильного каторжника у него не нарушена. Опущенных туда не сажают.
— Не понял, — хлопал глазами Мартын.
— А тебе понимать не обязательно, — провёл он друга к себе в комнату. — Ты же не собираешься идти по стопам Генки? — показал он на диван, чтобы тот присел.
— Кому я там нужен худой и больной?
Олег придвинул к себе стул и сел на него:
— Тогда и не вникай в эту тему. Доверься мне разгрести этот навоз. Мне ясно одно — тебя хотел развести отморозок, недавно освободившийся с зоны, на которой сейчас сидит твой Генка. Зная, что твой сын в ПКТ пробудет ещё долго, этот Жорж и надумал тебя заарканить. А чего умно придумано — связь у Генки с внешним миром прервана, вот Жорж и решил воспользоваться случаем.
— Откуда ты знаешь его имя? — выпучил на друга глаза Мартын.
— Все мошенники Жоржи, — объяснил Дорогой, — и наверняка он хорошо знаком с твоим сыном. И от него знает подробно всё о вашей жизни и семье. Чего бы это, не зная броду стал соваться в дебри?
— А и верно, — почесал затылок Мартын, — а я как телёнок и не допёр, что такое возможно. Хотел уж к ментам ломиться, но подумал, как бы Генке там, на зоне туго не пришлось.
— Понятно, что Генка у тебя там по молодости большого авторитета пока не заимел, — размышлял вслух Олег. — Если бы он был там важной фигурой, ни одна бы тварь не посмела выкинуть подобный капкан. Голову бы отрезали и на помойку выкинули. Но со своим сомнительным «должником» он был откровенен — значит близок. Будем ждать этих друзей с Курска.
Олег замолчал и, приложив палец к виску, как великий мыслитель вспомнил:
— Ты хоть номер машины запомнил?
Мартын утвердительно мотнул головой.
— Это хорошо! Совсем, хорошо! — не убирая пальца от виска, твердил Олег, — а сейчас снимай куртку, нам Алиса сообразит на стол, и мы с тобой по мерекаем, как будем их встречать через неделю. Пока ты тут один поскучай, а я пойду, чердак проверю. Вариант можно высший разработать, который попадёт, возможно, в историю этого бренного времени.
На чердаке Олег в кованом сундуке, ранее стоявший у них много лет в саду, достал икону богородицы, которую давно сдавал в Москву в отдел экспорта на продажу, но, не согласившись с низкой ценой забрал её назад через десять дней. Тогда он часто наезды делал по своему картёжному профилю и, заодно прихватывал каждую поездку с собой одну две иконы на продажу. Эта икона большой ценности не имела, но у неё на тыльной стороне была наклеена пожелтевшая визитная карточка с печатью отдела экспорта.
При помощи бархотки и растительного масла, икона заблестела, приобретая товарный вид и некую загадочность.
— Вот, — показал он Мартыну богородицу, — она то и поможет твоему горю.
— Не верю я в эти сказки, — равнодушно бросил Мартын, — а ты давно в эти лики стал верить?
— Не важно, но в эту икону и ты поверишь!!! Сценарий я писать не буду. По месту будем репетировать. А сейчас за стол, я тебе подробнее обрисую сюжет восстановления твоего душевного спокойствия. Только не перебивай и верь мне? Твоя вера, поможет нам осуществить мой чудотворный план.
На следующий день Олег созвонился с авторитетами из Курска, а через день уже знал по кличкам, кто должен нанести визит Мартыну. Они были двоюродные братья. Одного в наколках звали Хорём, второго Таксой. У Таксы был свой бизнес по скупке цветных металлов и салон по реставрации подушек. Когда Хорь освободился, то влился в успешный бизнес к своему брату. Теперь оставалось только встретиться с этими бизнесменами.

                Глава 40
               
        Олег пять дней не брился, дожидаясь прохиндеев на машине с курскими номерами. Ему необходимо было себе создать правдивый имидж затюканного и богомольного старичка.
Мартын позвонил Олегу в десять утра за сутки до Нового года:
— Заходи, я сижу у окна с самого рассвета. Вот они выходят трое из машины. Третий видимо нотариус?
Тут же Олег сделал пару звонков своим знакомым из Курска, — бывшим каторжанам. Затем съел два больших зубка пахучего чеснока, запив их холодной водой. Надел на себя, старенькую телогрейку, в которой он разносил по саду навоз. В одном из карманов были приготовлены материнские старческие очки — линзы, в другом горсть нюхательного табака, который можно и понюхать и при острой необходимости в глаза прохвостам кинуть. Раскопал на чердаке отцовскую старомодную папаху, и в комнатных тапочках пошёл к Мартыну. Около его дома стояла белая десятка с курскими номерами. Вид и колеса у неё были, как новой машины. Он прошёл чуть дальше к толстому и голому ясеню и спрятавшись за ствол начал нюхать табак. Чих у него начался сразу же, а ещё яркое солнце своими лучами удачно помогло ему активировать нюхательный табак. Отчихавшись до слёз, он достал из кармана маленькое зеркальце и найдя глаза красными, осторожно начал взбираться по ступенькам крыльца. Около двери ещё раз взглянул в зеркало и только после шумно вошёл в дом.
Гости находились в горнице. В чёрном демисезонном пальто седовласом мужчине лет шестидесяти, он без труда признал нотариуса. Тот сидел за столом с открытым кейсом, где у него лежали бумаги и печати. Два других гостя подходили по описанию именно на тех, про которых рассказывал Мартын:
Им было лет по двадцать пять, тридцать. Оба шикарно одетые в норковых шапках и комиссарских куртках из кожи. Гости сидели на диване и чувствовали себя как дома. Они курили дорогие сигареты, и пепел скидывали на палас. Толстый, — так про себя окрестил его Олег, — одну руку держал в кармане, будто там он сжимал оружие. Хорь же был похожий на Утконоса, так как его нос лопаткой, был сильно вытянут вперёд. Он, положив нога на ногу, искусно крутил в пальцах зажигалку.
Олег, стоя в дверном проёме горницы, напряг свои красные от слёз глаза выше голов гостей, промолвил:
— Здравья всем!
На приветствие ему ответил только нотариус и Мартын.
Олег снял с головы папаху и, сбросив тапочки у порога горницы, неуверенно встал перед иконой, стоявшей на комоде, и три раза перекрестился перед ней, не забыв отвесить поклоны.
— Лампадку бы надобно Мартын зажечь, — праздники великие наступают, чай не язычник ты, коль богородицу имеешь? Ой, негоже сосед, совсем негоже, — подошёл он вплотную к гостям и, надев очки, стал их разглядывать.
Гости с отвращением смотрели на старомодного небритого мужичка, от которого веяло колхозной фермой и чесноком. Он дышал на них так чувствительно, что они с брезгливостью начали воротить свои уголовные рожи. Его присутствие им было неприятно. К тому же во время сделки, он мог спутать им все карты.
Мартын терпеливо сдерживал смех. Но, чувствуя, что может засмеяться, стал пить заранее приготовленный лимонный сок:
— Всё сосед, — глухим голосом, словно из могилы протянул Мартын. — Не к чему мне зажигать лампадку, — сейчас подпишу бумаги и дом не мой. Генка паршивец проиграл в тюрьме и машину и крышу. Поедем завтра с дочкой в деревню жить к старикам.
Олег снял очки и, положив их на стол возле дипломата нотариуса, ловко вырвал у Утконоса сигарету и бросил её в стакан с лимонным соком:
— Так, так, так! — рассеянно посмотрел он в сторону друга.
— Мартын, я хоть в пепельницу попал? — притворился он слеповатым.
— В неё хрустальную, — подтвердил Мартын.
Олег достал щепотку табака из кармана втянул её ноздрёй и громко чихнул несколько раз.
— Вы что богородицу нехристи не уважаете? — обратился он к гостям. — Разве можно в присутствии боженьки дурман беса пускать. Ей миррой и елеем нужно дышать! Настрадалась барышня от вашей вони. Вон из дома на улицу курить, — повысил он голос.
Гости сидели вальяжно на диване, но, когда увидали перед собой богомольного старика, чуточку смутились, и приняли нормальную позу.
— Вот так и нужно сидеть перед старым человеком, — промолвил Дорогой. — Нечего мне свои подошвы показывать, негоже это! Они, пожалуй, и в сортирах дорожных топтались и в дорогих ресторанах бывали. Пути и маршруты у всех башмаков разные, какие к праздникам души тянутся, какие на кладбище.
Философия деда гостям не понравилась, и они быстро взяли себя в руки, приняв первоначальную сидячую позу.
Первым рот открыл Толстый, у которого ещё дымилась сигарета:
— Дед ты вообще-то, здесь, что делаешь? Вали отсюда на свою хату. Не видишь, тут важные документы стряпают?
Олег подошёл к толстяку и, потянувшись своей рукой к его сигарете, специально промахнулся, чуть не ухватив того за ухо.
Толстяк встал с дивана, и грозно посмотрел на Олега, но тут сразу вмешался Мартын:
— Не обижайте его, это наш староста и мой сосед. Одинокий он и немного блаженный. Церковь на ремонте, вот он и ходит ко мне молиться сюда по нескольку раз в день. Уважает он эту икону! День не посмотрит, больной ходит. У него зрение плоховатое, так, что вы адекватно его поведение не воспринимайте.
Нотариус в это время заполнял бланки, и что творится в комнате, его не интересовало.
— Да видим, что он не того, — повертел у виска пальцем Утконос, — пускай молится на здоровье ещё пять минут, а потом, чтобы вы оба очистили дом.
— Так, так, так! — протёр глаза Олег и подошёл опять к иконе и, вынув из кармана носовой платок, стал протирать её.
Темперные краски бросили золотой блик на гостей.
— Знаете вы лихоимцы, что перед вами один из шедевров знаменитого богомаза Рублёва?
Гости посмотрели друг на друга, их лица моментально загорелись алчностью. Нотариус же прекратил писать, и всё внимание обратил на старика и икону.
— Знаете ли вы что это уникальное творение, занесено в каталог России и имеет свой личный регистрационный номер? — продолжал шокировать гостей Олег. — А известно ли вам милостивые господа, что эта богородица бесценна? Роттердам предлагал за неё семизначную цифру, а Ватикан обещал Мартына при жизни причислить к лику святых, если тот отдаст её в дар папе Римскому. А это, пожалуй, подороже семизначной цифры будет. Кумекать надо господа! — сделал он вверх винтообразный жест рукой, показав кусок ваты из разорванного рукава телогрейки.
— Разрешите? — резво встал со стула нотариус.
Он взял икону в руки и начал крутить её. На обратной стороне была наклеена пожелтевшая бумажка с печатью. «Отдел экспорта» и адрес этого отдела. «Москва, улица Большая Полянка». У него от возбуждения ходуном вдруг заходили руки. Он клюнул на уловку Олега, обратив внимание на неразборчивые цифры номера дома, регистрационный номер и дату регистрации.
— Похоже, действительно вещь ценная, — определил нотариус, — я знаю этот адрес. Это собор Святителя Григория Нео кесарийского в центре Москвы. Там регистрируют подобные вещи и принимают на комиссию, у тех, кто решил продать икону за границу. Мне в 1981 году приходилось иметь с ними дело. Обладатели церковного художества, но не истинные ценители, туда всегда обращаются, не прибегая к услугам спекулянтов.
— Это точно? — спросил Утконос.
— Точнее не бывает.
Мартын достал из комода кусок бархата от старой шторы и бережно завернул икону:
— Поэтому и не особо расстроился из-за проигрыша сына. Я знал, что у меня есть резервный золотой фонд, который мне сможет с десяток таких домов и машин купить, да и старость с лихвой обеспечит.
Утконос, услышав такие слова, загорелся словно свечка, а Толстый привстав с дивана, бросился к Мартыну:
— Погоди батя, не спеши убирать богородицу. Она тоже наша. Твой сын вместе с потрохами проиграл дом, то и икону оставь нам.
Нотариус оказался не совсем испорченным человеком и сразу выразил протест:
— Погодите уважаемые, вы пригласили меня, как юридическое лицо, чтобы переписать дом инвалида и оформить на вас генеральную доверенность на автомобиль девятой модели. О, имуществе речи не было? А икона, — это, безусловно, имущество и очень ценное. Так что занимаемся, тем, зачем вы меня пригласили или я сиюминутно умываю руки. Я дорожу своей лицензией.
— Да и дом Мартын им не отдавай, — подал голос Олег, — а с кем я в карты буду играть?
Гости поняли, что богомольный старик может испортить им сделку, и толстяк выкрикнул:
— А ты глохни староста, — большой грех вашему брату в карты играть. Можете в азарте и алтарь засадить, так что выметайся отсюда быстренько.
— Грех вы совершаете, — сузил глаза Олег. — Больного человека из родного гнезда выгоняете, а где у вас долговая расписка от Генки. Может вы хмыри из деревни Маковка? А нет — сами валите отсюда или давайте я вас в дурака обставлю. Генин долг отобью.
Гости рассмеялись, а Толстяк намеренно скинул очки со стола на пол и раздавил их ногой:
— Мы в дурака не играем, но если вы эту икону поставите на кон, то рискнём.
— Лёшка дай карты? — засуетился Олег.
— Не дам, — отрезал Мартын и прижал к груди икону, — хоть ты и хорошо играешь, но рисковать я не хочу. Тем более у меня из колоды куда — то пиковая дама исчезла.
— У нас в машине карты есть, — нажимал на Олега Толстяк, — сейчас возьмём и метнём пару партий.
Олег вошёл в роль. Он отсчитал мелочью двадцать рублей и протянул Толстяку:
— Мне ваши карты не нужны, вот тебе сынок двадцать рублей. Пересчитай только? Могу ошибиться — совсем глаза не видят, и пройдись по правой стороне дороги к газетному киоску метров пятьдесят и там выберешь новую колоду. А я пока Алексея буду допекать, до тех пор, пока он мне икону не отдаст.
Мартын подошёл к Олегу и протянул икону:
— Бери божий одуванчик, но знай, если проиграешь, я к тебе жить перееду, и на Фольксвагене твоём буду ездить. Всё равно ты ничего не видишь.
— Нет вопросов, Алексей, — я этим автомобилем особо и не дорожу, хоть он у меня совсем новый. Пробегу всего 2000км. А чего делать если окулисты кирпич повесили перед моим зрением. Но рамки то я смогу различить. Валета с королём не перепутаю.
— Беги братан? — вскочил с дивана Утконос.
— И сколько я буду сидеть здесь? — возмутился нотариус, смотря в упор на Утконоса.
— Не бойся дядя, за продлёнку мы тебе отдельную плату от слюнявим, — успокоил того Утконос.
Толстяк ушёл и возвратился минут через десять. Бросив на стол колоду карт, он сказал нотариусу:
— Иванович, ты убери пока свой кейс. Мы сейчас недолго сгоняем в карты и продолжим оформление.
Нотариус сложил назад бумаги и пересев на диван всхрапнул и закрыл глаза.
Олег взял колоду в руки, пристально всмотревшись в упаковку, понял, что Галина в киоске продала одну из колод, которыми зарядил её отец. Эти карты были Олегом краплёные, и обнаружить метки практически было невозможно. Он разорвал упаковку и стал тасовать карты. Затем передал карты Утконосу. Олег, сразу заметил, что владеет гость картами не как профессионал. Зато в лице его было столько сарказма и уверенности, которому мог позавидовать и знаменитый в свои времена Паштет. Утконос думал, что сейчас быстро сделает слепого старосту и заберёт запросто редкую икону:
— Ну что староста, играем до трёх побед, если выигрываешь ты — оставляем дом твоему соседу. Выигрываю я — забираю икону.
— Пойдёт, пойдёт, — махал рукой Олег, — сейчас я вам всем покажу высший пилотаж!
— Пилот в бога — мать, — выругался Толстяк.
— При мне не богохульничать? — погрозил Олег пальцем Толстяку, и тот моментально замолчал, состроив при этом самодовольную улыбку.
Олег играл вроде неплохо, но постоянно путался и партию специально проиграл. Мартын зло плюнул на пол, выругался и вышел из дому на крыльцо. Это была наигранность, о которой знал только Дорогой. Мартын пошёл к Олегу и выгнал из гаража Фольксваген, поставив его рядом с десяткой гостей.
Когда он вернулся в дом, там стоял спор:
— Давай староста, икону? — требовал Утконос, — договаривались в присутствии нотариуса. А он здесь, не простой колхозный писарь, а представитель закона. Так — что заднюю скорость тебе включать нет смысла. Не отнимать же её у тебя?
— Не дам, — твердил Олег, — вы мне специально очки раздавили, вот я и проиграл. Сейчас я схожу домой за новыми очками и документами на Фольксваген. Ставлю его и за икону, и за дом, и за Алешкину девятку.
— Если тебе не жалко и тачку, — беги, — подал голос Толстяк, — мы такие иномарки уважаем. Только заодно вместе с документами и авто своё подгони сюда?
Утконос осадил Толстяка колючим взглядом и тот сразу осёкся, что не ушло от взора Олега:
— А зачем машину подгонять? — подошёл он к окну, — вон она стоит, возле вашей десятки.
Утконос и Толстяк кинулись к окну:
— Красавица, — восторженно вскрикнул Утконос, — беги, беги, староста за очками, — чуть не выталкивая, выпроваживал он настырного старосту из дома.
Олег прошёл мимо окон Мартына и заметил, что те провожают его взглядом. Возвращался назад — встречали.
— Не нашёл очков, — огорчившись ответил Олег, и положив документы на стол смело заявил, — Что ж буду так играть. Должно же повезти, я ведь чемпион улицы по этой игре.
Ему Утконос доверил раздать карты, потирая ладони от предвкушения скорой победы. Но победы не получилось. Олег со счётом три один выиграл встречу:
Утконос порвал от злости свои карты и накинулся на Толстяка, обвинив того, что он первым принял условия слепого хрыча.
— Надо было забирать богородицу, наклонить хозяина дома и нотариуса, и линять отсюда. Теперь всего лишились. Сам будешь с Ивановичем рассчитываться.
— Да не пыли ты, — успокаивал друга Толстяк, — сейчас нотариуса отвезём и вернёмся сюда, икону выигрывать.
Мартын отрицательно и продолжительно качал головой:
— Всё ребята, долг сына отбит — счастья пытать больше не будем.
— А почему бы и не попытать, — возразил ему Олег, оставшись в роли слеповатого старосты, — у них машина вроде тоже ничего. Продадим её, а деньги вложим на ремонт храма.
Этот староста уже бесил обоих гостей. Они брызгали слюной по всей горнице и готовы были наброситься на него с кулаками, но присутствие спящего нотариуса сдерживало их буйные порывы.
— Хорошо, — сбросил с себя куртку на диван Толстяк, — десятка моя и мы с тобой будем играть против тебя вдвоём, но не в дурака, а в Буру, — он положил на стол маленькую мужскую сумочку, в которой лежали и документы ключи от десятки.
Олегу очень хотелось курить, но ему нужно было держать марку Анти курильщика и он, почесав затылок, только спросил:
— А Бура — это тот же козёл?
— Да, только раздаётся по три карты, и кто первым набрал 36 очков, тот и победил. Играем из двадцати конов, если кто первым придёт к числу одиннадцать, то дальше нет смысла играть.
Олег положил на стол икону.
Утконос, видя такое дело, тоже снял с себя куртку.
Мартын собрал куртки гостей:
— Терпеть не могу беспорядка — пойду, повешу в прихожую.
Ему никто ничего на это не ответил, только Утконос попросил разрешения курить во время игры.
— Курите, раз такое дело, — раздобрился Мартын и исчез из горницы.
Олег заметил несколько порванных карт, валявших в ногах нотариуса, затем его взгляд остановился на самом нотариусе. Тот дремал с недовольным выражением лица, сидя на диване, прижав правую руку к левой стороне груди — создавалось впечатление, что у него прихватило сердце.
Олег нагнулся на пол и, подобрав две разорванные карты, молча положил их на центр стола
— А карты то порваны? — озадачился Утконос.
Он вопросительно посмотрел на Толстяка и коротко бросил:
— Беги!
Тот встал и прошёл в прихожую, но своей куртки и хозяина не нашёл. Махнув рукой, он побежал в киоск без верхней одежды. Когда вернулся с улицы, хозяина дома, так и не было. Он сразу занервничал и начал проявлять беспокойство, бегая по дому:
— Где твой сосед? — нервно посмотрел он на Олега и бросил аналогичную первой, колоду карт на стол, — ни его, ни наших курток нет, что это значит?
— Как нет? — поднялся со стула Утконос.
— Ваши куртки видимо он в гардероб повесил, а сам баньку топит. Надо же грязь старую смыть перед Новым годом. Можем в конец сада пройти и убедится.
Олег тут же встал и провёл их в прихожую, открыв встроенный в стену шкаф. На них смотрели аккуратно повешенные на плечиках куртки.
— Что ты волну гонишь? — спокойно посмотрел Утконос на Толстяка, — пошли за стол?
Нотариус дремал в той же позе. Они, стараясь не шуметь, раздали карты. Игра протекла тихо и спокойно, без лишних разговоров и не на повышенных тонах. Но когда счёт стал десять три в пользу Олега, Утконос стал материться и извергать оскорбления в адрес ведущего в счёте игрока. У Толстяка пересохло в горле. Он не в силах озвучить свой гнев грохнул кулаком по столу. Открыл глаза нотариус и, сменив позу, сказал:
— Моё терпение не бесконечно, пора братцы и честь знать!
Тут Олег снял с себя маску богомольного слепого старосты и, достав из верхнего кармана рубашки сигареты «Золотая Ява» закурил.
Перед аферистами уже сидел не картёжный профан, а мужчина с волевым лицом и умными глазами.
— Ты, ты, что куришь? — заикаясь, спросил Толстяк, — а как же богородица?
— А что богородица? — скривил губы Олег, — она отдыхает в бархатном одеянии и меня не видит.
Он выпустил клуб дыма в лицо Толстяку и развернулся к нотариусу:
— Я думаю, ещё одну партию сыграть и начнём работать, — своим твёрдым обычным тоном, заявил Олег. — Только дело вы будете иметь со мной, а не с ними, — кивнул он в сторону гостей. — Хотя расчёт за труды вы получите с них.
После чего в горницу вошёл Мартын, а за ним два мужчины с короткими стрижками. Оба были в коже, синюшные от татуировок фаланги пальцев говорили, что в дом вошли бывалые люди. У первого высокого и худосочного похожего на хлыст парня, в руках был большой пакет с продуктами. Второй парень имел небольшой рост, но широкие плечи. Куртка его была расстегнута, на шее свисал бордовый кашемировый шарф, на носу сидели фирменные очки от солнца. Сняв очки, он положил их на комод. Подойдя к столу, заглянул в глаза Олегу:
— Разрешите представить вам Петю Хорька, — кивнул он на Утконоса.
И переведя взгляд на Толстяка, добавил, — а это Семён Такса, — оба они занимаются цветными металлами. У них есть свой приёмный пункт, вернее сказать, был, — поправился он. — С сегодняшнего дня их бизнес отойдёт другому лицу.
Он сел на стул, который подставил ему Мартын и презрительно посмотрел на Утконоса:
— Ну что Хорёк, совсем заигрался? Тебе что медь совсем гешефта не даёт?
— Ты Фидель, как здесь очутился? — заёрзал на стуле Утконос.
— Да по твою душу направили. Наехать говорят, ты надумал на уважаемых людей. Ну, как ты любишь дурить честных людей Хорёк, не понимаю? Для чего тебе это? Освободился без косяков, зачем на свободе репутацию свою мочить? Тебе что мало мироедов в городе, для гнилых планов? Ты хоть знаешь, что Олег Матвеевич, — кивнул он на Дорогого, — нашему Хану близким человеком приходится? И играет в карты Олег Матвеевич как бог, хоть третями, хоть в очко, хоть в Буру. Короче ты нашёл, что искал. Для тебя этот урок будет на всю жизнь!
— Фидель, Фидель, — ну виноват я, слов нет. Змей — искуситель ввергнул меня в эту аферу. Но откуда мне было знать, что я так глупо влечу. Думал чужая область, всё пройдёт тихо, без задоринки. Пацан сидит в БУРЕ. Из себя ничего не представляет, а тут такая возможность раскрутиться. Ну, мы и припасли его отца. Ты бы тоже такую возможность не упустил. За это же не казнят?
— В отличие от тебя, я бы никогда не наехал на отца сына, с кем одну пайку в БУРЕ ел, а наоборот помог инвалиду, что мы и сделали с Тополем.
Он щёлкнул худосочному парню пальцами и тот подошёл к столу, но, посмотрев, что пакет некуда поставить, высыпал всё содержимое на диван.
Там были одни деликатесы и литровая бутылка лимонной водки.
— Это вам от Деда Мороза! — повернулся Фидель к Мартыну, — а о сыне не беспокойся отец. За ним присмотрят на зоне серьёзные люди.
Мартын чуть не прослезился от избытка чувств.
«Был бы пьяный, точно расплакался», — подумал Олег и, спохватившись, взял икону со стола и, сбросив с неё бархатную ткань, протянул её Утконосу:
— А это вам на память от Деда Мороза. Когда надумаете в следующий раз провернуть чернуху, посмотрите на неё, и она сразу тебе посоветует, что делать? А сейчас мы вместе с уважаемым нотариусом займёмся неотложными делами. Негоже задерживать почтенного человека в накуренном помещении.

                Глава 41
 
      — Что опять на перепутье? — спросила Алиса, — подавая Олегу завтрак.
— Сегодня пойду устраиваться на другую работу, — сказал Олег, — три месяца отдохнул, хватит. За это время на производстве дышать легче будет. Говнюков, которые мне мешали трудиться на благо отечества, убрали. И отрадно воспринимать, что КПСС давно кануло в лету.
— Для рабочих лучше не стало, — сказала Алиса, — если ты обжёгся о нечистоплотного парторга, это не значит, что все коммунисты такие.
— Может быть, но я их никогда не касался, — сказал он и взял с серванта свои документы.
— Куда думаешь устраиваться? — вопросительно взглянула Алиса.
— В ту — же систему, откуда уволился, только у них свой отдел кадров. Дочернее предприятие комбината по выпуску строительных материалов. Этот завод строили итальянцы. Там, в цехах зимой в рубашках и майках работают. Завод, отвечающий всем нормам современного производства. Это тебе не сталеплавильный цех, где рабочие ходят круглый год в валенках и суконных рукавицах.
— А тебя возьмут туда?
— Считай уже взяли мастером ППР. Буду по командировкам разъезжать.
— И в карты играть?
— Думаю, это помехой не будет нашему бюджету.
— Берись за ум, ты уже пенсию получаешь, — наставляла его жена.
— Внуки скоро будут, а дедушка себе не выслугу лет зарабатывает, а в карты играет. Вон смотри Павла, как быстро оценили, сразу начальником солидного цеха назначили, пускай и небольшого, но всё равно почётно!
Павел был назначен начальником электроремонтного цеха и не по протекции, а потому что показал свои способности при крупной аварии в основном цеху. Его новая должность была для битья, и он об этом хорошо знал. Подсобных материалов кот наплакал, заработки у рабочих цеха тоже, плакать хочется, а ответственность громадная.
— Нашла чему завидовать, да Пашка хоть мне и друг, но он раб по жизни, рабом и умрёт. А у меня всё будет и стаж, и деньги, и пенсия думаю скоро в разы взлетит, — сказал Олег и пошёл оформляться на работу.
На новом месте работы ему выделили шикарный кабинет с кондиционером и холодильником, что его обрадовало. Он с удовольствием влился в новую работу и показал себя с хорошей стороны. Начальник цеха Пирогов быстро сообразил, что приобрёл себе ценнейшего кадра. Чтобы он не поручал новому сотруднику, всё выполнялось быстро и качественно. Постепенно начальник цеха начал давать Олегу задания, не связанные с производством, и обязал его, чтобы у него в наличие всегда была водка, с которой оперативно можно было решить в то время срочные вопросы и не только производственного характера, но и другие шкурные вопросы. К примеру, Пирогов мог дать Олегу задание, чтобы тот достал ему для его личного легкового дизеля пятьсот литров солярки. Олег грузил пустые бочки и ехал на железку, где за водку и небольшую плату сливал у тепловозов топливо.
От таких заданий Олег старался открещиваться, умело уклонялся или же длительно их выполнял, а порой сам специально создавал подводные камни, только бы не работать в интересах начальника — хапуги.
Это Пирогову не нравилось, и в один из ненастных дней он вызвал Олега к себе на ковёр:
— Грачёв так дело не пойдёт, я по цеху трезвый хожу, а ты с запахом. Так мы с тобой работать вместе не будем. Не забывай ты пенсионер, я тебе в любой день могу указать дорогу в отдел кадров.
— Я знаю.
— Что ты знаешь?
— Что работать вместе не будем, тебя скоро выгонят, — смело заявил ему Олег.
— Наглец. Не хочу тебя видеть, — бери командировку в Ярославль в институт РТИ. Цеху нужны срочно резиновые манжеты и сальники. Он может через неделю встать из-за них, если их не будет у нас в резерве. Вроде мелочь, но для производства ЗИП серьёзный. Заказ оформишь и назад. А приедешь, подыскивай себе другое место.
Один день он был в Ярославле. Заказ обещали выполнить через неделю, максимум десять дней. Олег вернулся домой. В бухгалтерии заводоуправления он отчитался за командировку, оставив все сопутствующие документы у себя. Надеясь, что за грузом на служебной машине придётся ехать ему в Ярославль.
Придя в свой цех, его рабочие ошеломили приятной новостью — Пирогов был понижен в должности и переведён в производственный отдел, рядовым инженером. Но тут же они Олега и огорчили — на его место назначили бывшего партийного лидера Бурлакова.
С этим человеком он точно знал, — ему не по пути. Лучше книгами торговать или в карты играть и раздевать таких клиентов как бывший парторг в поездах, — единственном месте, где подобные вельможи всегда расслабляются. Любили они получать острые ощущения после приёма горячительных напитков. Дорога и хорошие попутчики к этому располагали.
Он зашёл в свой кабинет написал заявление на увольнение и, достав из сейфа початую бутылку водку, налил себе в стакан и выпил. Закусив печеньем, он направился к Бурлакову. Тот прочитал бумагу и, отложив её в сторону, не напомнил ему про прощальный давний плевок, а предложил Олегу присесть:
— Что вас не устраивает Олег Матвеевич? — втянул он носом воздух.
Учуяв, что посетитель под градусом, он сделал вид, что не заметил этого, продолжил:
— Вас сотрудники хвалят, как замечательного специалиста. Зачем принимать скоропалительные решения? Потом будете раскаиваться. Ведь жизнь смотрите, какая сейчас красивая, не то, что раньше. Обернитесь вокруг — люди все улыбаются от счастья!
Олег ухмыльнулся:
— У меня нет опыта запоздалых раскаяний, и не будет. Потому что я живу по своей конституции, а не по вашей. Я свободный человек, хоть и с маленькой пенсией. И вы не фальшивьте, я вокруг всей орбиты могу обернуться, но счастливых людей если и увижу, то не рядом с вами, или такими как вы. И увольняюсь я из-за того, что не хочу пускать с вами по воздуху мыльные пузыри.
Бурлаков побагровел и, включив громкую связь, объявил:
— Быстро в мой кабинет дежурного милиционера, у меня посетитель пьяный?!
А Олег, не останавливаясь продолжал:
— У вас мировоззрение скудное, как у инфузории. Ваша ипостась хорошо бы подошла для дома терпимости, но там, к сожалению, один женский персонал обитает. Думаю, с реактивными перевоплощениями мужиков в голубчиков похожих на тебя, скоро вырастет новая педерастическая партия.
Олег достал из папки все документы по Ярославскому институту, разорвав их в мелкие клочья, сказал:
— В Ярославль сам поедешь, но пока до нужного института доберетесь, и вникните в заказ, ваш месячный план накроется огромным половым органом. А трудовую книжку пришлёшь мне по почте. Хотя она мне больше не нужна.
Олег хлопнул дверью так, что секретарь подпрыгнула в кресле от испуга. На выходе он столкнулся с милиционером, спешившим в кабинет Бурлакова.
Выйдя за проходную завода, Олег посмотрел на чистое небо, облегчённо вздохнул, и пошёл к своей машине. Он знал, что будет делать дальше. Они с Мартыном давно договорились, заняться книжным бизнесом. И стартовый капитал, для книжного бизнеса они уже набрали.
— А сегодня у меня праздник, — сказал он себе в машине. — День свободы! Сейчас машину поставлю и пойду праздновать.
Отметить очередной день свободы, он решил в самом большом и популярном баре на торговой площади. Был полдень, а бар гудел от переполненной пьяной публики. В зале был полумрак, и дым стоял столбом. Он подошёл к барной стойке и, услышав знакомые голоса, машинально повернулся. В углу сидели металлурги человек восемь.
— Видимо после ночной смены решили, откушать пивка, — подумал Олег.
Среди этой компании он вдруг увидал давно вычеркнутого из своей памяти старшего мастера Куркова. Тот сидел с раскосыми глазами и доказывал одному из сталеваров, что пиво Курское лучше Московского.
Олег заказал себе сто пятьдесят грамм водки и бутерброд с жареной кетой. Выпив у стойки бара, он быстро проглотил бутерброд и, закурив, вышел на улицу.
Торговая площадь кипела, торгаши, рекламируя свой товар предлагая народу от блестящих половников разных калибров, до норковых шуб греческого производства. Олег прошёл мимо длинного ряда, где продавалась одна обувь и, поднявшись по широкой бетонной лестнице, оказался в тисках вечнозелёных елок. Торговля в этом месте была запрещена, но наперсточники и другие кудесники — фокусники, здесь нередко набивали свои карманы деньгами. Они ловко заманивали в свои сети азартных и алчных людей, желающих дотянутся до бесплатного сыра.
В этот раз на посту уже стояли два парня с фанеркой под мышкой, дожидаясь своих жертв.
— Олег Матвеевич! — услышал он позади себя окрик.
Он и повернуться не успел, как почувствовал, что его руку кто — то трясёт. Перед ним стоял Володя Маркушев, как всегда, импозантный, лицо гладкое, словно женская коленка, и его туалетная вода издавала горький опьяняющий аромат.
— Рад! Очень рад тебя видеть! — не выпуская руку Олега, твердил он, — часто тебя вспоминаю, но в гости зайти недосуг.
— Что быт заел? — обнял его Олег.
— Да нет, какой быт. Воздух сотрясаю перед жлобами, и жизни радуюсь. Тебя частенько вспоминаю, как только узнаю, что кто — то из тех, что меня отторгли от спортивной работы, унесли свои коньки на кладбище сдавать, обязательно за твоё здоровье чарку подниму.
Олег высвободил свою руку из его тисков и, сделав пару затяжек, огляделся, ища урну. Не найдя её поблизости, щелчком выбросил окурок за парапет лестницы:
— И много раз за меня чарку поднимал?
— А ты что на заводе не работаешь?
— На самом заводе давно уже, — ответил Олег. — В дочках немного поработал, вот сегодня крест поставил полностью на всей работе. Пенсионер я. Отдыхать положено.
Олегу сверху было хорошо видно, как пьяная компания металлургов с шумом вышла из бара и, шатаясь, направлялась к лестнице.
— Вот поэтому и не знаешь, а знал бы, не спрашивал про такой пустяк, — продолжал диалог Володя. — Зам. по коммерции поперхнулся от большой ворованной налички, главбух кувыркнулся на своей машине, зам. по производству остекленел от инсульта. Впрочем, я им ничуть не помогал, чтобы их коньки ржавели. Сами убрались по доброй воле, от алчности. Жаба их задавила. А вот мой непосредственный бывший начальник и профсоюзный лидер, водкой захлебнулся и женскими трусами закусил. Правда выжил змей, но работает за пределами завода, в каком — то малом предприятии по изготовлению майонеза. Эту падлу мои ребята под замком держали неделю. Заливали ему в глотку водку с транквилизаторами. Девочек ему подкладывали под видеокамеру. Когда его милиция днём по городу с факелами искала, он во вкус вошёл и чувствовал себя восточным шейхом. А когда его рожа стала опухшая и ноги ватные, выбросили его около больницы и позвонили в вытрезвитель. Кассету для закрепления его аморальности отправили по почте генеральному директору. Так закончилась его общественная карьера, которой он дорожил. Теперь он сладких снов не видит и кушает один майонез. «Как тебе это нравится?» — спросил Володя.
— Одобряю! Был бы я молодой, так же поступил. А сейчас я душевную грязь могу заретушировать смачным плевком в сторону негодяя. Этого думаю вполне достаточно.
Олег посмотрел на ребят с фанеркой. Они, увидав, что пьяная компания не минует их, расставили напёрстки.
При приближении металлург Курков встретился взглядом с Олегом, но сделал вид, что не узнал.
— Хорошо бы эти пацаны заарканили на свой аттракцион людей горячей профессии, — подумал Олег.
Словно прочитав его мысли, металлурги остановились около парней и, склонившись над напёрстками, включились в игру. Всех активнее был Курков.
Олег не стал больше смотреть на них, он изначально знал, что металлурги оставят ребятам свои денежки и возможно немалые. Обратив своё внимание к Володе, он спросил у него:
— Не плохо ты с профкомом дело обстряпал. А как же генеральный чёрт? — его коньки ещё блестят?
Он машинально посмотрел в сторону игроков. Парни уже сгребали в свои карманы горку купюр.
— Олег Матвеевич, я со стариками не воюю. На нём грехов немало. Его очередь придёт и под землёй ему предъявят счёт те, кого он унижал наверху. Можно, конечно, сказать «фас» своим ребятам, а они у меня отважные. Но не поймут они меня, если я так поступлю со стариком. Сейчас если подфартит, ты их увидишь в деле, — он кивнул в сторону, где металлурги облепили наперсточников и с матом, что — то доказывали.
Курков и ещё один подручный сталевара, которого Олег знал, только визуально, сняли с себя часы с браслетом и золотые печатки. Видимо они и это проиграли, потому что началась пока тихая возня. Но тут, откуда не возьмись, словно из-под земли выросли ещё два крепких парня, которые начали вступаться за наперсточников.
— Вы на кого прёте? — всех сильнее орал Курков, — мы металлурги, сталь укрощаем?
Ему вторили и другие приятели, требуя вернуть деньги, часы и золото. Вели они себя не как рабочий класс, больше походили на пьяную неукротимую орду. Почётную профессию «металлург» они произносили несколько раз и с такой интонацией, будто сравнивая её с тридцатой легендарной, непобедимой Севастопольской батареей Черноморского флота. Но это им не помогло. Слились в унисон треск челюстей и рубашек. По бетонной лестнице запрыгали оторвавшиеся пуговицы, и у кого — то ручьём бежала кровь. Всё было сделано профессионально и оперативно. Через минуту все металлурги были уложены в зарослях зелёных туй и ёлок. Удалось убежать одному Куркову, он дал такого стрекача, что только пятки сверкали, в прямом смысле слова. Его сандалеты валялись в разных местах, из которых он в потасовке неуклюже выпрыгнул.
— Хорошие ребята! — оценил Олег активный напор парней.
— Подключайся к нам? У нас профиль обширный. Весь город в руках держим. А тебя как академика по картам, причислим к особым специалистам. В обиде не будешь, я тебе обещаю.
— Нет, Володя, я же тебе сказал, что я на пенсии, а ваш этот аттракцион с напёрстками уже на грани вымирания. И ты зря всё-таки от спорта отошёл. У тебя же связи я знаю, в Москве есть, вот и ехал бы туда. Глядишь, спокойно век свой прожил!
— О чём говоришь Олег Матвеевич. Там здоровья больше оставишь. Знаешь, какие в вышках интриги плетут? Чертям тошно! Самый опытный по интригам народ, это бывшие спортсмены — тренера и функционеры, и творческая публика, актёры, певцы, литераторы. Эти борются за роли, за сцену, за свои публикации, а спортсмены, практически за всё. Мне работать было трудно с ними, а вернее сказать, мелко я плавал в этих интригах. А был бы хорошим «пловцом», то, возможно, сейчас как минимум работал главным тренером молодёжной сборной. И поэтому для себя я сделал вывод, что все в прошлом прекрасные спортсмены, но не простившиеся со спортом, продолжают своё дело, не на спортивных площадках, а в своих креслах. Для них это своеобразный ринг. У них бурная начинка, они не привыкли проигрывать нигде. Они тоже хотят иметь свои места под солнцем, и не только для себя, а и для своих подопечных. Лавочки для запасных у нас сейчас в стране длинные, кто больше заплатит тренеру, тот и будет выступать в решающих соревнованиях. Вот от чего у нас и результаты в некоторых видах спорта не ахти. И попомни моё слово, что людей от спорта в скором времени не будут принимать на другие работы, даже со специальным высшим образованием. Поймут мудрые хозяева, что любой такой кадр — это фактор беспокойства любой компании.
— Да тебе диссертацию надо писать на эту тему, — сказал Олег, — а ты в наперсточки балуешься.
— Уж лучше так, чем хлам разный разгребать. А диссертация от меня никуда не убежит. Лихие девяностые прошли, новый век на пороге. Думаю и жизнь новая наступит.
После этого они расстались, и больше не встречались и только позже Олег узнает, что Володю найдут зарубленным в лесу, рядом с его сожженной машиной.
Слухи были, что он перешёл дорогу какому, то золотому магнату. Уточнять эту версию он не стал, да и не надо ему было. Он знал, что все бандитские спортивные бригады рано или поздно плохо кончали, вместе со своими бригадирами. Нашлись люди покруче их!

                Глава 42
               
      Они сидели в кухне вдвоём с Павлом Петровичем Цветковым, пили пиво и иногда поглядывали на телевизор. Там шёл, какой — то политический форум. Алиса гуляла с внуком на улице.
— Перестал народ читать книги, вот и бизнес наш с Мартыном подвергся регрессу, — говорил Олег, — народ загипнотизировали телевизорами и церквями. В других цивилизованных странах строят спортивные сооружения, куда народ валом прёт, чтобы оздоровиться и им платят за это деньги. А у нас сараев понаделали и дерут три шкуры с народа.
— Дорогой, ты не исправим, надо идти в ногу со временем, а у тебя, как бизнес пошатнулся, так ты и выливаешь свои недовольства всему миру. Надо другие ходы искать для оздоровления своего бюджета.
— Прекрати, я и при хорошем бизнесе гавкал, как хотел. Жизнь то не перестроили для людей нормальных. Её улучшили для чиновников шоуменов и жуликов, а простой народ вообще скатился к нищете. Ты вот начальником цеха работаешь, а задница у тебя в кресле трясётся, потому — что знаешь, что хозяин тебя в любое время может выкинуть за проходную. Сколько начальников на кладбище унесли, я знаю. И всё от переживаний, а некоторые помирали прямо у себя в цеху. Ваш старый пень, — бывший коммунист меня выкинул с работы, за то, что я получал несколько месяцев подряд больше его. А сейчас разве это дело? Твои электрики получают по пять тысяч, а он по пять миллионов огребает. Именно от таких продажных сук и простому народу несладко живётся. Когда-нибудь, их досыта накормят долларами.
Олег встал с места и прошёл в прихожую. Оттуда вернулся с открытой газетой.
— Ты получаешь эту желтизну? — потряс он заводской многотиражкой.
— Да конечно и читаю от начала до конца.
— А я, её не выписывал, но мне как пенсионеру носят её бесплатно. Про выскочек «патриотов» не хочу читать дома в комфорте — тошно. Обычно читаю её в туалете. Но дело не в этом. Оказывается, этот хрен с горы, заказал себе писателя и тот пишет про него книгу уже целый год. Каждый тираж новая глава на всю страницу, а то и на две. И название, какое придумали «Я призван быть — великим». Ты понял, как будет звучать будущий фолиант? Я мог бы быть папой римским, ну, в крайнем случае, царём, но не объявляю об этом на всю вселенную.
— С тобой всё ясно, — сказал Павел, — в душе ты царь, а на деле пенсионер. А хрен с горы, хоть и преклонного возраста — пока ещё генеральный директор.
— Плевать! — выругался Олег, — у них денег много пускай пишут, но покупать эти книги никто не будет. Меня только бесит, он в сегодняшней главе, пишет о Мозеле, какой он честный и хороший человек был. Как его силовики за горшочек цветов с должности убрали, вменив ему взятку от специалистов из ФРГ. Уж я, то это историю знаю как «Отче наш». Брешет директор! Старый Мозель был и остаётся взяточником и хапугой с большой буквы. А если директор таких шакалов прославляет, то сам такой. Как хорошо, что я партийным не был. Состоять в одной банде с подобными тварями это большой позор! Поэтому считаю, что их всех в своё время поголовно надо было убирать с центровых мест. Сейчас поздно они на денежки народа себе такие пузаны наели, что их с места уже не столкнёшь.
— Олег, доля правды в твоих словах есть, но ты сам посуди, нельзя было сразу одним махом коммунистов убирать.
— Почему?
— Все производственные, научные и военные посты были у них. Если бы их выкинули с насиженных мест, то Россия бы в такую клоаку попала, в которой мы бы сидели до нового великого потопа. Революционный опыт мы уже имеем, хоть и много тогда из бывших врагов революции перешло на сторону красной армии, но всё же большинство умов нашло своё пристанище около стены, где дырки в головах делали. Что, несомненно, отразилось, на дальнейшей судьбе страны. И конечно не в лучшей форме.
— Ты мне давай тут историю не читай? — я и без тебя, её знаю не хило. Я тебе говорю жизнь говно, значит говно!
— А тебе чего обижаться на жизнь? У тебя дома всё есть, машин сменил, наверное, штук десять, а у меня только вторая и то наша Лада. Ты не бедствуешь, одеваешься как лорд, здоровье в порядке, чего тебе ещё надо? Думай о себе и о своей семье. А другие пускай о себе сами позаботятся.
— Так противно тебя слушать, Паха, в рог бы заехать за эти слова. Ты же сам бывший коммунист и профсоюзный лидер, как ты быстро кожан сменил на кашемир. Вон смотри, по телевизору голосуют, кто за коммунистов, а кто за демократов, — показал Олег пальцем на экран.
— Видишь, за коммунистов отдали двадцать девять процентов, а за демократов семьдесят один, — восторженно сказал Павел Петрович.
— Чему ты радуешься там, на телевидении сидят одни москвичи и нажимают кнопки, а если бы туда привезли людей с других областей да забытых городков, тогда бы посмотрели, чья взяла.
— Ты что за коммунистов стал? — удивлённо спросил Цветков.
— Я за достойную жизнь каждого русского гражданина, — сказал Олег.
— За коммунистов он, за коммунистов, — вошла с улицы Алиса с внуком, — он когда — то ругал их, а сейчас тоскует по ним. Если я не была в партии никогда, то я не скрываю, что мне жилось при них вольготнее. И я бы не жила сейчас на одну свою пенсию, а продолжала работать экономистом. А Олег у меня просто неисправимый баламут. Ему для счастья ни одна власть не подойдёт. Я его уже изучила за нашу долгую, совместную жизнь. Ему надо было родиться царём, тогда бы он строил жизнь в стране по своему усмотрению, только плохо бы пришлось другим государствам от его царствования. Он постоянно бы воевал с ними.
— Черта вечного недовольства в тебе Олег присутствует, — поддержал Алису Цветков.
— Дурак, ты Павел, хоть и начальник цеха. Я реалист и на жизнь смотрю другими не холопскими глазами, как ты. Да я много чем недоволен. Мне, например не понравилось, когда молодой журналист из кремля в телевизионной школе злословия говорил. «Бойтесь справедливых людей. Никогда с ними не разговаривайте». Он предостерегал всю страну об этом, оговариваясь, что в стенах кремля справедливых людей тоже много ходит по коридорам. Мне много чего не нравится. Меня бесит, когда молодой щегол едет на иномарке с сигаретой в зубах и с презрением смотрит на пешеходов. Мне смешно видеть, как поступает точно так же взрослый мужчина, но сидевший в Оке или Запорожце. Мне противно смотреть, когда талантливый режиссёр кино избивает ногами молодого парня за то, что тот запустил в него сырое яйцо. Ладно бы если драка была по — мужским правилам, один на один, но ведь паренька сзади держали десять волосатых рук. И я не исключаю, что пареньку срок за эту выходку впаяют.
Мне страшно смотреть, когда милиция избивает народ. Это ведомство создано для защиты народа, и не должно быть ввергнуто в политические игры властей. Милиция поставлена, чтобы оберегать покой народа. Мне противно смотреть, как наши юмористы в чудотворной уродской форме изображают Брежнева и Ленина. Они смеются над нами всеми. Над народом, который родился не в то время. Мы все частица этих вождей. Мне много, что не нравится. Но люблю наказывать в карты, слащавых дураков, которые год будут хвалиться, что однажды проиграли в карты две или три тысячи долларов великолепному психологу и талантливому картёжнику Дорогому. Мне нравиться заходить ночью в ночной магазин и брать, чего душе угодно. Я до сих пор люблю шашлык и пиво. Я люблю свой дружный дом! Видите сколько во мне положительных качеств. А вы заладили не исправимый баламут.
— Хороший ты хороший, — сказало ласково Алиса.
Олег приятно заулыбался.
— Неисправимый баламут, — закончила фразу Алиса.

                ЭПИЛОГ

        Павел Петрович Цветков через месяц после разговора с Дорогим на кухне, был уволен с работы и стал ходить по рынку с плакатом. Ремонт телевизоров и радиоаппаратуры.
Мартын, вместе с сыном Генкой занялся кролиководством и возился с внуками, которых ему подарила Галина и Генка. Его бывшею жену Софью, нашли мёртвой в лаборатории, где она работала. Она добровольно ушла из жизни, не оставив никакой записки.
Олег вскоре свернул свой бизнес с книгами, и начал ездить на поезде раз в неделю до Москвы, и обратно. Находя в вагонах жирных клиентов, он умно раскручивал их на картах. Дорогой платил с выигрыша проводнице пять процентов премиальных за то, что у неё «случайно» оказывались несколько колод карт, которые он ей вручал перед поездкой. Эта жизнь «пассажира» ему была по душе, — никаких приказов и начальников. Жил для себя и семьи, которой он дорожил больше своей жизни. Скопив на картах приличную сумму денег, он открыл фотосалон в многолюдном месте, поставив рядом фото кабинку, где любой прохожий мог себя запечатлеть за небольшую сумму. Бизнес был тихий и спокойный и никто над его душой не стоял и клиент никогда не говорил, что его товар просроченный и это радовало! Что ещё нужно пенсионеру, спокойствие и здоровье!  В целом жизнью Олег Грачёв был доволен.

КОНЕЦ.