Тайна фьорда

Декабрь 1963 года отсчитал уже свою первую декаду. И мы, находясь на промысле в Норвежском море, тоже подсчитываем свои последние деньки нахождения в длинном и трудном рейсе.
      Начался он в Северном и Норвежском морях. Потом был промысел хека у острова Сейбл, недалеко от Канады. Уловы были стабильные и хорошие. От трала до трала при двухчасовом тралении не успевали даже убирать и засаливать рыбу с палубы, хотя рабочий процесс на палубе был организован отлично. Усталость валила с ног, но поставленные цель и план заставляли терпеть трудности.
                Когда промысловая обстановка ухудшилась, переместились ещё
              западнее на банку Джорджес – банк. Здесь работали с переменными
успехами. При работе на западных склонах банки ориентировались по плавмаяку Нантакет. А это уже маяк американского континента. Вскоре и Джорджес – банка перестала нас радовать уловами. Пришлось вновь пересекать океан и возвращаться в свои излюбленные и трудные районы. Зимний промысел всегда был тяжёлым, особенно в северных районах. Вот и нам приходится всегда быть начеку, особенно когда до родного причала остаются считанные деньки.
      31 декабря мы должны быть в порту. А сейчас в 2 часа ночи мы полным ходом входим в один из проливов Фарерских островов. Погода хорошая. На подходе было 2-3 балла от SW. Видимость прекрасная. А здесь в проливной части всё стихло. Нет ни ветра, ни волнения. В работе эхолот, локатор. Следуем в бухту Фугле – фьорд для сдачи груза и получения снабжения с плавбазы, которая там стоит на якоре.
       В темноту ходовой рубки вдруг врывается свет из штурманской рубки. Это капитан, проверив последнее место на карте, входит в рубку и направляется к локатору.
- Всё нормально? – спокойно спрашивает он и наклоняется над экраном радара.
- Да. Скоро можно будить боцмана для постановки на якорь, - отвечаю я.
- Хорошо, - говорит он и переводит ручку телеграфа на «средний» вперёд. Я делаю об этом событии запись в черновом журнале. Судно от уменьшения оборотов главного двигателя немного теряет скорость. Уменьшается вибрация. В рубке становится немного тише и спокойнее.
- Пойди, расчехли главный прожектор, проверь его в работе и направь в сектор 40-50 градусов правого борта. Пусть освещает береговые склоны, - приказывает он мне.
      В темноте поднимаюсь на верхний мостик, расчехляю прожектор, устанавливаю его в требуемый сектор. Спускаюсь в рулевую рубку и включаю прожектор. Поворотным сектором из рулевой рубки меняю угол поворота. Всё работает исправно.
     - Всё хорошо. Оставь так, - успокаивается капитан и начинает рассматривать ночные виды скалистых берегов по правому борту. Я же сую свой нос ближе к экрану радара. Луч совершает свои обычные обороты. Я убеждаюсь, что идём точно посередине проливной части. Судов в пределах двух миль нет. Пролив чист. Эхолотная глубина соответствует глубине места по карте. После штурманской рубки и некоторой задержки у самописца эхолота, вновь останавливаюсь у экрана радара. Уменьшаю диапазон до одной мили и неожиданно прямо на курсовой линии вижу объект. Тут же сообщаю капитану. Он пару секунд смотрит на экран и быстро переводит ручку телеграфа на «самый малый» вперёд.
    - Выключи прожектор, - приказывает он, открывает окно и с биноклем смотрит по курсу судна. Выключаю прожектор и тоже припадаю к другому окну, пытаясь что-то разглядеть в кромешной тьме. Никакого огня впереди нет. Только наш передний топовый  где-то вверху немного освещает темноту. В черновом журнале сделал последнюю запись об изменении хода. Далее записей не делал. События начали разворачиваться с поразительной быстротой.
     Экран радара не остаётся ни на секунду без нашего наблюдения. То капитана, то моего. Дело в том, что в проливной части, при наличии значительного течения,  маневры ограничены. Сбавлять скорость надолго совсем нельзя. Значительно уходить в сторону от середины пролива тоже не желательно. Потеряв контроль, можно наскочить на камни. Вся наша опасность состояла в том, что мы не видели объекта визуально. А на экране радара он теперь хоть и медленнее, но приближался и был чёткой отметкой.
      Капитан был лет на восемь старше меня. Имел, безусловно, больший промысловый и плавательский опыт. Но в данной ситуации мы стали делиться своими мыслями на равных. Если это одинокий ночной рыбак на своём катере, то почему он не несёт ходовых огней и не подаёт никаких сигналов. Ведь он давно уже должен был нас видеть, когда мы шли с включённым прожектором
и предпринять меры для расхождения с нами. Но он не делает этого. Или может быть спит крепким сном и его течением вынесло на середину проливной части, а ходовые огни его погасли по каким-то причинам. Своими мыслями капитан делится со мной,
стоя у открытого окна и вглядываясь во тьму по курсу судна, держа правую руку на ручке телеграфа. Вахтенный механик предупреждён о возможных неожиданных маневрах. Я почти неотрывно наблюдаю за самописцем эхолота и экраном радара.
     - Включи снова прожектор и хорошо пошарь по курсу, - неожиданно приказывает капитан и склоняется над экраном радара. Я немедленно выполняю его команду. Мощный яркий луч прожектора пронзает темноту.
      В наши действия, уже не выдержав, включается осторожно и рулевой. Он тоже всматривается в световую дорожку по курсу судна и подтверждает наши утверждения.
    - Вот, только чайка спит на воде. Больше ничего не видно, - тихо произносит он.
    - Точней удерживай на курсе и не болтай, - оторвавшись от экрана радара, раздражённо замечает ему капитан.
    -  Иди сюда. Смотри, - зовёт он меня и показывает на экран радара.
     Теперь мне стал понятен раздражительный тон капитана. Вращающийся по окружности луч чётко фиксирует береговую черту пролива, курсовую черту и уже не фиксирует объект. Он как бы исчез. Был чёткой отметкой и приближался. А когда приблизился до четырёх кабельтовых, то исчез с экрана радара и в данный момент не фиксируется.
      - На какой дистанции фиксируется в хорошую погоду промысловый буй в порядке, - очень тихо спрашивает он у меня.
    -  Два, три кабельтова и больше, - также тихо отвечаю я.
   - Даже, если это и буй, то куда он делся теперь, - уже почти на шёпот переходит капитан.
   - А может быть, это был перископ малой подлодки и сейчас она идёт на погружение. Глубина проливной части позволяет сделать это. Хотя, зачем это ей в ночное время, - уже осторожно фантазирую я.
    - Вообще говорили, что линкор «Новороссийск» в Севастополе потопили подводные пловцы, которые проникли через боновые заграждения в Севастопольскую бухту. Может быть, это тоже какой-нибудь пловец, - продолжаю я свои размышления.
   - Чёрт его знает, что это такое, - отвечает капитан и приглашает меня выйти на правое крыло мостика, плотно закрыв дверь рулевой рубки. Видимо, чтоб наш разговор не слышал рулевой матрос.
    - Осторожно пройдись по спардеку, послушай, нет ли каких – либо движений. Посиди и послушай немного. Ничем себя не выдавай, - шёпотом дал мне указания капитан и вернулся в рулевую рубку.
     Судно продолжало следовать самым малым ходом. Привыкая к темноте, я медленно продвигался к шлюпке правого борта, чтобы удерживаясь за леера правого борта под корпусом шлюпки добраться до самой кормы. Оттуда будет видна выходная дверь из кормовых помещений судна. И если кто-то появится из этой двери, то я должен буду его увидеть в секторе света из помещения или от слабого света гакобортного огня на леерах кормы.
     Когда уже полз под корпусом шлюпки, то в ватервейсе нащупал какой-то длинный металлический предмет. Этим предметом оказалась свайка, непонятно каким образом оказавшаяся здесь. Я немедленно завладел ею. Если наступит неприятный момент, то она сможет оказать помощь, если правильно применить её, подумал я.
      Добравшись до кормовых кильблоков шлюпки, я притаился за ними и стал ждать. Но тут же стал ощущать, что понемногу замерзаю. В рулевой рубке у нас стояли электрические обогреватели. Поэтому поверх рубашки на мне была только тонкая рабочая куртка. Температура наружного воздуха была не более двух градусов тепла. Выхода не было. И пришлось бороться ещё и с холодом, периодически делая интенсивные короткие движения только мышцами тела. Это немного помогало. Перемещаться под шлюпку левого борта я не стал. Я подумал, что если кто-то попытается что-то выбросить с борта, то он сделает это, скорее всего, в районе гакобортного огня. Если будет прыгать сам, то это тоже, самое удобное место для этого. А находясь здесь, я быстрее смогу не дать ему совершить это.
      А кто из команды может сделать это? Мой воспалённый мозг не может мне никого назвать. Это, конечно, и правильно. Столько месяцев совместным трудом и потом увеличиваем добычу рыбы. Уже почти у цели. Меньше месяца осталось до дома. И на тебе. Такой поступок. Его может совершить только предатель. Притом давно затаившийся. И вот сейчас он, возможно, себя проявит.
     Какая связь между ним и тем объектом на экране радара. Каким образом они сошлись воедино этой ночью в проливной части Фарерских островов. Кто координировал их действия, чтобы они оказались в одной точке. Вопросы, вопросы, вопросы….
      А вместо ответа сплошная темнота, относительная тишина и незначительная вибрация от работающего на малых оборотах главного двигателя. Дверь в кормовые помещения и не собирается открываться. Но я терпеливо жду и мучаю свои мышцы, чтобы окончательно не замёрзнуть. Что там сейчас наблюдает капитан? Почему не увеличивает ход. Видимо так и идём прежним курсом. А рулевой матрос? Можно ли ему верить. Что он сейчас делает. Известно, что.  Жмёт правой и левой руками кнопки рулевого пульта управления, смотрит на компас и удерживает судно на курсе. Ну как не доверять Петрухе. Кандидат в члены КПСС, чудесный семьянин, двое детей, прекрасный специалист и образец для подражания. Моряк, что надо. Нет. Он не такой. Он не совершит это.
      Я уже стал понемногу привыкать к обстановке и успокаиваться, как вдруг из машинного капа донёсся перезвон машинного телеграфа и судно стало набирать скорость. И тут же громкий голос капитана позвал меня в рулевую рубку. Возвращался я уже другим путём, оставив свайку у дверей рулевой рубки.
     Как только я закрыл дверь в рулевую рубку, сразу же направился к экрану радара. Вращающийся луч чётко рисовал очертания берегов и объект, который находился уже за кормой, в кильватерной линии и постепенно удалялся от нас. Луч прожектора по-прежнему освещал водную гладь перед судном.
   - Ну что там, на спардеке? – спрашивает меня капитан.
   - По-моему, всё спокойно, - отвечаю я.
   - Журнал пока не пиши, - добавляет он.
   - Тихо пройдись по всем каютам. В мою тоже загляни. Если всё нормально, подними боцмана. Понял? – спрашивает он.
   - Понял, - с некоторой задержкой отвечаю я и исчезаю в штурманской рубке, чтобы поставить последнюю счислимую точку.
    Осторожный молчаливый поход по каютам ничего не дал. Уставший за сутки напряжённого труда экипаж спал мертвецким сном. С трудом разбуженный боцман, на требование готовить якорь к отдаче, только буркнул в ответ. – Что-то слишком быстро подошли. Мы что уже возле базы?
   - Пока нет, но скоро будем, - ответил я и покинул его каюту.
     Прибыл на ходовой мостик. Спокойно обрисовывая картину в жилых помещениях, я хотел успокоить не столько капитана, сколько себя. Ведь предстоит подход к базе, многочасовые выгрузка продукции и получение снабжения (вода, топливо, продукты). Сколько ещё часов придётся провести без сна? А тут ещё этот непонятный казус. Что это могло быть? Хорошо, что капитан взял слово с рулевого матроса молчать о событиях в рулевой рубке в эту ночь. Полагаю, что он будет держать своё слово. Чем всё это кончится, неизвестно. Забыть бы всё это как нехороший сон. Но забывать нельзя. Мне ещё предстоит всё это отразить в судовом журнале.
   Но капитан, выслушав моё сообщение, как-то спокойно сказал, - Ладно. С этим будем потом разбираться. Объект, удалившись, снова исчез с экрана радара. Я пока спущусь в каюту, а ты подходи поближе к базе, ищи место для стоянки.
      Установив телеграф на «малый» вперёд, он покинул ходовой мостик. Петруха, вынужденный почти всю вахту молчать, при отсутствии капитана на мостике, уже не смог удержаться.
   - Что, Фёдорович. Непонятка вышла, - спрашивает он.
  -  Да. Что-то вроде этого, - отвечаю я.
     Разговаривать уже не хотелось. Я принялся точнее определить своё местонахождения. Мы уже почти входили в бухту Фугле-фьорд. Вдали, на фоне заснеженных скалистых склонов гор фьорда, были видны огни двух плавбаз и нескольких судов.
     Минут через сорок мы стали на якорь в трёх кабельтовых от плавбаз, включили всё палубное освещение и успокоились до утра, а точнее до утреннего промыслового совета. Какое это блаженство. В опустевшей вдруг ходовой рубке откинуть откидной стульчик, удобно расположиться на нём с биноклем в руках и медленно рассматривать склоны гор, огни рыбацкого посёлка в глубине фьорда и яркие, в многочисленных огнях плавбазы.
     Сдавая вахту старшему помощнику, я предупредил его, что судовой журнал пока не заполнил. Сделаю это чуть позже… Добравшись до постели, в абсолютной тишине и без качки, я тут же забылся крепким сном. Через три часа был разбужен. Мы выбрали якорь и шли на швартовку.
   Затем находился на плавбазе, получая продукты и ожидая конца разгрузки. Получение воды и топлива шло параллельно с выгрузкой. К концу суток с трудом добился небольшого просвета при смене палубных бригад плавбазы, чтобы меня вместе с продуктами и двумя членами экипажа смайнали на борт судна. Полная разгрузка и снабжение закончились только к рассвету. Отошли от плавбазы и тут же последовали на промысел тем же проливом, которым шли сюда.
    Палубная команда наводила порядок на палубе, всё крепили по - штормовому. Я в штурманской рубке мучился над составлением чернового журнала всех своих не записанных вахт. Мне особенно важна была та первая пропущенная ночная запись. Капитан находился у правого открытого окна, иногда давая кое-какие указания на палубу дрифмастеру и боцману. Третий помощник контролировал самописец эхолота и экран радара, подходя периодически к одному и другому. На телеграфе – «полный» вперёд. Настроение у всех прекрасное, видимость чудесная. Получили свежие продукты. Значит и меню теперь станет разнообразнее. А полученные на ларёк товары некоторым послужат хорошим подарком родным и близким, особенно детям, в день прихода в порт.
     Вскоре все палубные работы были закончены. Матросы расходились по каютам.
    - Аркадий Фёдорович, впереди какое-то судно, - почти криком оповестил третий штурман, наблюдая за экраном радара.
    - Где ты видишь судно? – спрашивает капитан и перемещается от открытого окна к экрану радара, отстраняя от него третьего помощника.
   - Прямо по курсу, - смущенно отвечает третий.
   - Что за чёрт. Опять, то же самое, - слышу я и захожу в рулевую рубку. Капитан бросает взгляд то на экран радара, то по курсу судна и, обращаясь ко мне, просит уточнить место. Я подтверждаю, что это почти тоже место, где мы были и той ночью. Беру бинокль и очень тщательно осматриваю весь сектор по курсу судна. Но ничего не вижу. Капитан, вооруженный биноклем, тоже ничего не наблюдает. Объект приближается, но капитан скорость не сбавляет. Он просит только взять правее 5 градусов по компасу. Рулевой ложится на новый курс. Объект немного уходит влево от курсовой черты и, наконец, совсем исчезает. Объект исчезает, а шоковое состояние к нам возвращается. Одно успокоение, что сейчас не ночь и всё на поверхности пролива прекрасно просматривается.
      Но следовать новым курсом долго нельзя и капитан вновь возвращает судно на середину проливной части. Четыре пары глаз рыскают по водной глади пролива и ничего не наблюдают. И когда объект вновь появляется на экране радара теперь уже строго по корме, то назад смотрим только я и третий помощник капитана.
     - Фёдорович, а что это за трос какой-то. Видишь, высоко на горе, -вдруг третий помощник спрашивает у меня. Поднимаю голову градусов на 60-70 от горизонта и вижу высоко на склоне горы мощную высоковольтную опору. А от неё в сторону проливной части и тянется этот трос. И тут приходит озарение.
     Возвращаюсь в ходовую рубку и сообщаю об этом капитану. Теперь все, кроме рулевого, смотрят на этот «трос» - воздушный высоковольтный электрический кабель, протянутый высоко над проливной частью. Он соединяет два соседних острова. И на других судах сколько раз ходили этим проливом, а этого кабеля не наблюдали. Видимо, он протянут недавно, и на наших навигационных картах ещё нет о нём сообщений и корректуры. Воздушный кабель между двух островов по центру пролива имеет провес. Нижняя часть этого провеса и фиксируется радиолокационным лучом нашего радара в виде отметки небольшого катера.
     Как только провес входит в сектор луча и сигнал от него отражается с достаточной силой, чтобы быть принятым нашей станцией, то он фиксируется на экране радара. И держится на экране, пока провес находится в секторе луча. Как только мы подходим на определённое расстояние к нему, он оказывается выше луча, и мы его перестаём наблюдать. В это время провес находится у нас почти над головой. И как только мы проходим его место, то через какое-то время, в зависимости от скорости судна, он снова появляется на экране радара, но уже у нас по корме. И исчезает с экрана радара после ослабевания сигнала отражения. Вот и вся простая тайна этого события.
А сколько было в голове всяких мыслей по этому поводу. Моя бессмысленная засада на корме под шлюпкой в ожидании появления возможного преступника или предателя из членов команды. И не мудрено. Кажется, только вчера закончился благополучно Карибский кризис. Холодная война набирала оборотов. Мы, как офицеры запаса ВМФ, тоже были должны быть готовыми к неожиданностям. И не имели права надеяться и утверждать, что нас эти события никогда не коснутся. Действия капитана в этот момент безусловно были разумными.
      Хорошо всё, что хорошо кончается.


                Декабрь 1963 года.
                Фарерские острова.
 Борт СРТР – 9051 «Озёрная».