Полсотни лет в строю

                26 декабря 1972 года в одном из кабинетов администрации города – столицы Чукотского национального округа - произошёл некий инцидент. Время было уже существенно пополудни, за окном начинали сгущаться сумерки, а в окнах домов массово включался желтым электрический свет, обещавший наступление долгого вечера развлечений. Незамысловатых, но всё же предновогодних: пробежаться по магазинам, уже изученным до самых их потайных полок – а вдруг да что-нибудь выкинут новенького, припасённого Чукотторгом для праздника. А нет, так просто прикупить повседневных продуктов на ужин – не каждый же день посещать единственный в городе ресторан. Мы и без ресторана-то можем славно отдохнуть в уютных убежищах и от стужи, и от пурги – которые только лишь на радость возгласов: -Ну, блин, и стужа; или Ну и метёт же, зараза. Погода в тот день была без особенностей, но и из неё возможно устроить праздник дружеского вечера.
                И вот все эти приятные прелюдии разом оборвал некий обормот, ворвавшийся в офис, да скороговоркой сообщивший, что именно сейчас ему приспичило сделать запись в книге актов гражданского состояния. При этом весь его напор свидетельствовал о том, что никто не помер, а, наоборот, пришло время молодцу жениться.
                Ну и чего тогда торопиться-то? Это всегда успеется – одеть хомут на шею и штамп на соответствующей странице паспорта.
-Приходите завтра с заявлением, а уж через месяц, хорошо подумав – пожалуйте на регистрацию.
- Уже!!!
-?
- Ещё в октябре подали.
- А чего же  тогда уж не летом-то? Ну и где теперь их нам искать? Мы-то уж думали, что мимо денег. Погорячились молодые, да и разбежались с миром. Небось поматросил, да и бросил. С кем не бывает? Дело молодое.
-Ничего подобного. Ищите. Нам надо срочно и именно сегодня.


А ещё вчера самолёт гражданских  авиалиний ИЛ-18 рейса 2211 Домодедово МСК- Амдерма- Тикси -Анадырь, забитый под завязку пассажирами, которым повезло пробиться сквозь неприступные авиакассы с сакраментальным ответом:
 -Билетов нет! – даже спустя всего и одну-то минуту после включения только что введённой первой очереди автоматической сети продажи билетов Сирена –  но всё-таки обретших каким-то волшебным образом вожделенный билет; прошедших сумбурную - едва ли не до драки – регистрацию; проскочивших к посадке  на борт – и тут может случиться, что кто-то влез по блату, и теперь именно тебя безоговорочно снимают с рейса.
Но вот, вопреки всем препонам, ты уже в небе, когда через три часа ты можешь оказаться на аэродроме, который находится всего лишь в часе лёту от Москвы; а можешь лететь добрых пять часов и оказаться на аэродроме глубоко в стороне от трассы; а можешь  оказаться именно в Амдерме,  или Тикси - но  зависнуть там на сутки, двое… Как повезёт.
Но на этот раз брачующимся повезло. После десятка недель отпуска, - скок-поскок из одного города необъятной нашей родины в другой -  заполненного визитами в гости  с демонстрацией там своего (кому жениха, а кому - невесты, как субъекта однозначно трактуемого как новый родственник) – пролетели возвратным курсом трассу Москва-Амдерма-Тикси-Анадырь  как-то на удивление без задержек. И сразу в анадырской  своей конторе узнают, что завтра в их крохотный молодой посёлочек у подножия гор будет вертолёт – может быть последний перед новым годом. А там их уже ждут-не дождутся друзья, с которыми любой день краше праздника. А тут – Здрасте! – новообретённые муж и жена собственной персоной, а не какие-то там Дед Мороз со Снегурочкой. Хватит, натешились уже во грехе – этот многомесячный жених со своей невестой! Вот вам и докУмент. Даже и не пытайся теперь, начальник, выселить нас из  н а ш е й половинки балка, а лучше готовь нам расширение жилплощади, сам знаешь почему. Тут уж, как говорится, сам виноват – не надо было так шутить в начале года:
-Я тебе там невесту сосватал.
-Ну и шуточки же у тебя, товарищ начальник!

                А между тем всего за год до этих драматических событий видавший всякие виды, но глухо молчащий о всех своих тайнах Шестой причал Анадырского морского порта, устроенный в бухте Мелкая между мысами Обсервации и Нерпичий, принимал двух девиц, до пределов своих чувств экзальтированных ожиданием неизвестно чего.
- Приехали! – буднично изрёк тогда водитель пожилого автобуса марки КАВЗ– причал; ждите здесь катер в город. И уехал по своим делам.

                Причал оказался бревенчатым; лишь только полуразбитый дощатый настил его говорил ещё, что  люди всё-таки наведываются сюда, да порой уж и во множестве; а то и грузовые операции оживляют его одиночество здесь. Берег был полог, и своей песчано-гравийной сущностью   безмятежно уходил в серую глубину вод. Казалось, ничто не подтверждало ту географическую шараду в голове девиц, что вот это и есть воды великого Тихого океана. Там, где он омывает берега Крайнего Северо-Востока страны. Берег Александра, мыс Обсервации, мыс Заселения, гора Дионисия, Иоанна, Михаила, Марии – вот только нас здесь ещё не хватало.

                Под ногами - самая что ни есть для них, выпускниц южно-русского университета, вожделенная Чукотка, сейчас здесь наполненная цветностью удивительных серых тонов. Даже зелень травы, даже голубизна небес отринули броскую яркость материковских своих тонов и стали мягки, но глубиной своей насыщенности как бы подстраивались под серую сущность вод, лениво плещущих, малыми - волна за волной - накатом  на серый песок пляжа.  На дальнем берегу залива (лимана – загодя предупреждали их знатоки этих мест) словно на большой ладони склонов возвышенности заметны были дома городка. Словно серые горошины- виделись  они отсюда и казались жилищами обитателей страны сказочной, сейчас  затаившейся от невразумительных ещё взоров пришельцев.

                Эти двое юных пришельца уселись на брёвна причала и стали смотреть на воду.  Но едва только взор их отошёл от игры в догонялки волны за волной на пространствах акватории, как чуть не перехватило их дыхание от красоты, сейчас вот наполняемой для наблюдательниц самой жизнью этого мира. Серые сигары огромных белух во множестве своём выходили из бездны волн, взмывали над водой и снова уходили туда, где жизнь была неявна, но повелительна. Туда бросались отвесно ослепительно белые чайки, чтобы тотчас же вознестись им в небеса с богатой добычей пищи. То тут, то там над водой едва выделялись чёрные мордочки нерп. Многие из них сейчас уставились на пришельцев и долго изучали – не исходит ли от них какая-нибудь опасность. Но нет же. Какая уж тут опасность, когда тихий восторг существа, ошеломлённо осознающего так обнаруженное само начало жизни на их планете, да сумевшей сохранить здесь миллион - о!!! - летиями свою первозданность так, что даже два или три белых корабля, стоящих на якорях посреди лимана не были чужеродны, а представлялись лишь продолжением тех чудес, которые своеобычны здесь; и среди которых пришельцам предстояло жить отныне и присно и во веки веков, пусть не телом своим, но уж душой-то – однозначно.


                И вот уже в один - с далеко идущими последствиями - момент одна из них – та, которая истинно сочинских кровей, сходит с борта МИ-8 на галечники ручья Ягодный. Не ведая о том, что приготовила ей здесь, среди обширных тундр, злодейка по фамилии Судьба.

                А там уж, у галечников Ягодного, в праздник этого дня  Советской армии 1972 года сидят за накрытым столом холостые парни да вспоминают дни своей дурашливой  воинской славы. А издалека уже доносится знакомый гул вертолёта. И через четверть часа - вот он, уже садится по-самолётному на нашу площадку. Традиционно весь народ посёлка бросает все дела и выходит встречать прилетевших товарищей, так что у борта восьмёрки образовалась толпа. Вот тут-то в дверном проёме и показалась девица с чемоданом в руках.
            Начальник мигает мне – дескать, вот мол она.
            Мне бы изобразить безразличие. Да где уж там? Ведь вот как проявляет себя тайная сила:

…Невыразимое обаяние юности источал весь вид  пришелицы.   Была, между прочими приметами обычного облика девицы - и одна существенная особенность. Красное, туго натянутое трико. Пересечение его нитей под напором упругих форм утратило свойства декартовой геометрии и теперь являло невообразимое богатство сочетаний искривленных поверхностей, присущее только высокоорганизованной белковой субстанции, в нашем случае весьма привлекательной как на вид, так и, смеем полагать, на ощупь. Это, казалось бы, и без того достаточно эффектное свойство, было, однако же, еще и усилено тем, что упоминавшийся уже полушубок -  и без того не длинный - был еще и укорочен, так что светлая оторочка из подвернутого наружу края меховой полы разделяла черное и красное в таких границах, от которых у наблюдателя невольно возбуждался генератор самых прихотливых воображений. Таким вот способом крепкие её ножки, начавшись где-то  близко к  указанной границе,  уходили - не без вызова - в ладную обувь.

Словом, однозначно являлась готовность владелицы всех этих достоинств, представленных столь  явно,  отстоять в любом случае свою независимость  от притязаний холода ли, нескромных ли иных посягательств. Впрочем, реакция привычно озабоченной толпы встречающих вертолет на это пришествие, была сдержанной вполне естественно.  Однако же рядом существовал и параллельный мир, где это пришествие обрело свой особый смысл, едва ли не вселенского масштаба.

Вихрь  энергии неясного генезиса возник на месте владелицы полушубка. Возникнув же, он, бестелесно пронзая всё на своем пути, стремительно распространился вокруг. Но тут же, в некой точке пространства, свернулся вновь, готовый к боевому своему применению.
         
   
Так случилось, что координаты упомянутой точки уже занимал некий носитель души, совершенный ещё два года назад сержант, весьма измученный длящейся, казалось уже вечно, борьбой. Наваждение порока - вот вам имя его супостата -  не оставляло своих позиций ни на самую малость времени. И когда бы  наш герой  мог бы восстановить свои силы хоть и  для деяний на поприще общественной пользы?  Тщетно! Коварные силы вновь и вновь обрушивали на этого юношу свои, самые изощренные, удары. Боль многих уже ран нашла в нём свое прибежище,  а даже призрака победы не сулили грядущие дни. Так что флюиды пришелицы нашли свою цель уже подготовленной к растерзанию, и понятно теперь отчего  включился тогда, естественный в данном случае, механизм детонации.

                Свет померк в глазах бойца. Небеса, земная твердь и, предположительно, само дыхание оставили нашего героя. Только воспаленный взор его уловил исполненный коварства быстролётный взгляд, вспорхнувший от лица, в нежных чертах которого, разве могла бы ещё вчера предвидеться угроза будущих страданий…

                Несмотря ни на что, жизненные показания уже вопиют сержанту шестого бурового разряда однозначно: - Надо брать!
                Только вот это как? Когда девица – сама предосторожность. Если случается пройтись вместе – то уж непременно на удалении в пять шагов. Так наповал не получится.
                Как дети малые в игре на догонялки!


                А между тем и девица спокойна не вполне. Хотя и здесь новые друзья не хуже других, тех что оставлены где-то там, в прошлой жизни. Только вот есть среди новых один противный парень. Этот проходу не даёт.  Всё ходит и ходит. Да ещё заладил своё:
- Выходи мол за меня. Выходи да выходи!
                А то вот пристанет:
- Дай, да дай принесу воды.
-Не дам. Не нужна мне твоя вода. Сама принесу, не маленькая.
           И сегодня всё получилось неплохо. Оба ведра полнёхоньки, и можно легко идти по тропе, да уж   только со вниманием.
           Да где уж девице суметь отрешиться от дум своих?
           Вот и:- Ах!
           Падает навзничь! Раскинула свои рученьки: вёдра – по сторонам, а сама лежит на спине живым крестом. Да видит морозное небо в алмазах звёзд.
           А в душе тихо вступает оркестр, играя не симфонию, нет - а существенно грустную элегию чувств о всяком разном, но почему –то сводимому к теме:

-Ну и п р и н ё с  бы воды  - только до порога - и что бы случилось-то? Да от ворот поворот!

            А теперь вот нужно вставать, подбирать вёдра и снова - марш к ручью, размышляя о противном том ухажёре:
-И куда только от него деваться? Вот привязался-то!


              Между тем миновали дни за днями. На тесном пятачке сферы, обитаемой местным сообществом людей, пережили остаток зимы; ушла прочь всеобщая весенняя кутерьма, а летняя пора уже требовала открывшихся сезонных забот и труда. Но, однако же, оставалось достаточно времени, чтобы досужее население находило свой интерес к созерцанию, казалось бы, скрытой от всех, борьбы двух субстанций, которая все не прекращалась, а, напротив,  проникала всё глубже в воспалённые недра двух существ, приобретая при этом  самые изощрённые формы.


             Случилось так, что в недели стремительно уходящего лета,  нашим воителям приходилось всё больше и больше времени пребывать в интересах производства, не только в непосредственной близости, а даже и в тесном контакте друг с другом. Радиус безопасного расстояния - в самом начале встреч установленный было владычицей гибельных чар - всё более и более сокращался, да он и не мог далее соблюдаться, в силу – естественно! - производственной необходимости. Случалось - и не раз - так,  что им вместе необходимо было не только контролировать объекты работ, но и проводить досуг в осмотрах  прилегающих пространств, и даже коротать вечера в беседах за чашкой чая.
        Надо сказать, что сама природа участливо предоставила мотив столь ошеломляющего сближения – ведь ночами уже холодало, а заготовка топлива требовала мужского вмешательства. По завершении же столь неизбежной операции было бы невежливо с ее стороны просто вытурить столь внимательного джентльмена без невинного чаепития, каков ритуал имел самое обширное распространение в местном обществе, и, в известном смысле ровно ничего не означал. Но это правило действовало вне круга их интересов -  у них же ни на минуту не слабела постоянная готовность и тут отразить, при малейшем на то подозрении, и самые изощренные притязания. Или же всё-таки принять их?! Кто знает, куда падет в коварный час - уже неумолимо воздымающийся над их головами – жребий неясного свойства?

        Внешние проявления столь напряженного противостояния им представлялись сокрытыми от любопытных взоров, поэтому в плохо сдерживаемое волнение приходил наш герой, когда  его шеф, вместо того, чтобы принять его доклад о положении дел на производстве - задавал чертовски прямой вопрос не по делу.
-Ну что, ты её уже…? – а ведь вопрошающий столь недвусмысленно  был потомственным петербуржцем – интеллигент куда ещё больше!

              Да разве такое вообще возможно в этом мире? Пусть бы  даже и в упаковке более благозвучных выражений!

            Случалось, что за ненавистным уже чаепитием дозволялось ему просидеть насупротив чарующей особы и до позднего часа ночи. Тогда приходилось осторожно, дабы скрипом двери балка его бригады работяг - это в приют одиноких мужчин, коими так щедры окраинные пространства нашего отечества - нужно было пробираться крадучись, дабы не разбудить усталых пролетариев, и добраться на ощупь, наконец, к своему законному ложу, где и  рухнуть изнемогая от пережитого  в час наступающего утра.
               Утром  нужно было вставать для работы под бурчание:
- Вот, мол, мало того, что почти пустует лучшее место, отданное ему, гражданину начальнику, так он еще и будит их во время самого сладкого сна. Тогда как там, в отдельной палатке, куда как просторно - много ли места нужно девчонке.
             Все эти обстоятельства отнюдь не ободряли нашего героя, скорее умножая и без того немыслимые страдания. А ведь ему нужно было ещё собраться с силами и ухитриться подвигнуть ленивый контингент на трудовые свершения. Какая уж тут любовь-морковь!

 
       Морошка, между тем, уже поспела.
       Нежные её огоньки мириадами были рассыпаны по зеленеющим кочкарникам; всё чаще уходили они вдвоем стынущими вечерами, и бродили среди этих созвездий долго.
Ягода оранжево светилась  в ладонях и растекалась затем во рту кисло-сладкой прохладой. Но, странное дело, от этой свежести все креп в душе так трудно сдерживаемый жар. Соприкосновение с губами сочной мякоти крупных ягод являли грезы отнюдь не гастрономические.
       Эх!
       Уже пройдена  неширокая, пружинящая под ногами, долина ручья и начавшийся  пологий склон сопки предлагает уставшим твердую почву. Сухой ягель пружинит и хрустит, а тут и там являются густые укровы  зарослей кедрового стланика.
Небосвод заметно темнеет, крепнет сияние первых звёзд, и над землей величественно всплывает ослепительный диск ночного светила. Только седеющий ковер мха светится под ними. Сухой и упругий, он зовет откинуться навзничь и предаться созерцанию небесных сфер. Пьянящий запах мхов, кедровый аромат стланиковых веток, вкус ягод на губах и легкое дыхание совсем близко.
       Как противостоять власти наваждения?
       Как удержаться, чтобы неосторожным порывом не спугнуть то, что происходит сейчас и в тебе, и вокруг?
       Почему  так загадочна мягкая улыбка этой жестокой владычицы его грёз?
Рушатся последние бастионы благоразумия  и, отринув прочь  осторожность, его губы припадают к влекущему рту!..
      …Мир, однако же, остаётся недвижим. Горы и долы, реки, ручьи и кусты бестрепетны в лунном сиянии. Только осязание упругости иного тела, только щедрый, как парное молоко, запах девичьей плоти.
      Теплые и мягкие уста её вдруг напряглись, застыли, как бы в поисках выхода.
      Смех!
      Таков был ответ.
      Но не как вызов или даже отпор. А благополучное разрешение столь многих ожиданий и тревог. Уже потом, по прошествии некоторого времени он ещё и ещё переживёт в душе эту минуту. Наверное, им обоим хотелось тогда продолжения начавшейся игры, но что-то остановило тогда дальнейшие порывы. И это что-то вошло в их внутренний мир, разрешением мучительных сомнений и утверждением открывшихся надежд.
      Тогда же для ощущения счастья было достаточно и того, что уже произошло: эти блуждания вблизи друг друга, эти взгляды украдкой, этот мир вокруг, эти запахи, упругость мха и вкус испуганных губ!

               А пока милостивая природа предложила невинную тему: расположение звезд и характер их свечения на распахнутом от края до края небосводе. Они вернулись, простились у её жилья, и каждый сам по себе пережил остаток ночи.


      И был день другой.
      Обычная череда дел. Он и она были среди других, и это общение было спасением, ибо  шёл час за часом, приближая вечер. Как обычно, он приготовил топливо ей на ночь, потом прошлись по близким ягодным местам. Вернулись на этот раз не поздно - на вчерашнюю гору не пошли. Сели пить чай.
      Начавшееся великолепие этой ночи осталось за бортом палатки. Обычная двухместка из тяжелого брезента была поставлена на полозья из тополевых бревен. Железная печурка у входа дверцей своей была обращена к кровати. На ней - постель из спального мешка, простыней и одеяла. У изголовья - стол и пара ящиков с вещами.
      А так же неповторимый уют девичьей обители.
      От  печи шло тепло и запах сгорающего кедровника. Свеча едва разгоняла тьму.
      И был какой-то долгий разговор.
      Обычный диалог обо всем. Какие-то нейтральные темы и, как бы между прочим, её слова о планах на будущий год.
      Совместных.
      Так было сказано.
      Сколько мгновений прошло до того, как он осознал их смысл?
      Не очень много.
      Но не сразу. Такова вот особенность его сообразительности.
      Разумеется, с этими планами он согласен.
      Он рад.
      Ах, как он рад!
      Он счастлив. И это чувство, всколыхнувшись в нём вот  только что, растет, заполняя  уже всё его сознание.
      Но пьем чай.

      Меж тем пришло время прощаться, и он встает.
      - Не надо - говорит она.
      И он смотрит, как она расстилает постель. Очень тщательно.
      - Поправь огонь - просит она.
      И он  долго ворошит раскаленные угли, пышущие живым теплом. Багровым светом освещена обитель. Свеча не нужна.
      Обернувшись, он видит её во всей первозданной красе…    


 …Тогда же, в только что начавшийся  первый день осени в горних высотах небес величественный, светлый ликом, старец, закрыв тяжелый гросбух, бросил поощрительный взгляд на земную юдоль.

                -Ну, сочеталися еси - рёк - благословляю!



                Напрасно читатель рассчитывает увянуть, читая скрупулёзное описание пережитого нынешними золотыми юбилярами за полвека совместного ведения хозяйства на нашей земле. Такого не будет. Во-первых, автор по натуре своей гуманист и не намерен пуститься в крайность изнурения читателя своими сомнительными откровениями. Во-вторых, гуманист он ленивый, чтобы ещё и натруждать свой мозолистый афедрон корпением над текстом. Этой пары низменных свойств и достаточно, чтобы закончить этот рассказ ещё одной цитатой из своих предшествующих текстовых трудов, где подробности нашей жизни разбросаны зёрнами стразов по площадям, где случайный прохожий мимоходом заметит посверк какой-то г р а н и жития именно Г р а н и -ных Виктора и Елены – вовсе не каких-то там сомнительных святых Петра и Февронии, а грешников во плоти, но ангелов чувств. Заметит. И интерес его прохожий вспыхнет тогда эмпатией. И будет нам всем  просто хорошо, если уж Счастье неуловимо, словно птица, заплутавшая в поисках гнезда.


«Мы повстречали друг друга – случайно ли? -  в пору, когда всё на свете объединяется для того только, чтобы наполнить нас чарами обольщения, а уж они входят в нас и ввергают нас в безрассудства. Безрассудны бываем тогда,  но полны сил, чтобы вступить в схватку за обладание друг другом, и так победить для того лишь,  чтобы стать узниками побеждённого. Из  этого смешения смыслов и происходит то, что произошло меж ними. Долгая жизнь вместе, непростая, наполненная всеми теми коллизиями, которые изобрело человечество за тысячелетия общения меж собой. От границ обожания до ненависти простирается здесь поле единоборств, или плодородная пашня – родительница плодов – ещё так можно сказать о месте их схваток на жизнь. С удивлением он находил в ней неисчерпаемый кладезь совершенств, в ней, жестокой красавице, строптивой и упорной в достижении собственных сумасбродств. Это казалось иногда невыносимым, и хотелось бежать от всего этого, но для того лишь, чтобы тотчас же почувствовать – нам не жить друг без друга»


                Дети же наши, зачатые коварством в любви, разбрелись кто куда. И теперь уж  только не те ли – особенно яркие - впечатления безрассудной молодости поддерживали эту спарку в полёте при любой погоде обстоятельств - все эти полвека жизни вместе?

                Теперь обыкновенно за столом на кухне  снова двое: он и она
И был, например, ещё один день  -23 февраля.
 - С праздником, дорогой мой!
-Нет, погоди. Сегодня день более значимый
для меня.
-?!
- Пятьдесят лет назад в этот день я впервые увидел тебя.
- !!!
- Это что – слезки? Ну ты, блин, даёшь! Да ещё из-за такого пустяка.

                А было без году полвека, когда кончался ещё один декабрь. На дворе морозное сибирское утро. Ещё темно. Но уже сидим, надеваем одни штаны, другие, к третьим приготовились. А там – кофта, другая…
-Куда это ты, милочка, так собралась - уж не в А н т р а к т и д у  ли, часом?
-Всё, мой друг, еду расписываться в приказе об увольнении.
- Ну а слёзки-то зачем?
- Как же – бросаю якорь!
- Ну уж нет– становись на швартовы крепко. Теперь я твой капитан порта. Единоличный начальник.
- А вот накося, выкуси  - и фигу мне под нос.
- Ах, как это неприлично – с твоей стороны.
- Какой же ты, однако, бесчувственный, не можешь без ехидства. Полвека - же, как два дня пролетели!
-Где уж нам Вас понять? - не кисейная, знать, я барышня.

            Хотя и не без искры в глазницах от набежавшей влаги смотрю я на твою цветастую с позолотой бумагу, где красивым курсивом чётко выписана тебе благодарность за многолетний добросовестный труд и большой вклад в развитие золотодобывающей промышленности.
            Вот и весь итог полувековой жизни одной особы в тисках алчных моих притязаний.  Золотая ли она – эта жизнь полвека вместе? Мне бы спросить об этом саму мою подружку, да на такую бестактность душевных моих сил уж не осталось.


             А в тот далёкий предновогодний день работники ЗАКСа сдались под напором  моей рьяной воли.
-Так и быть приходите  после 18:00. Только без толпы. Рабочий день ведь закончится. Только свидетели. И никакого шампанского.
- Да мне-то что – напускает пришелец на себя личину циника и повесы. Но невеста, она же… Для неё-то день, может быть единственный в жизни.
              При этом наш циник блудливо подмигивает бывалым крючкотворам.
              Весь этот спектакль заканчивается вполне благопристойно: были и Татьяна да Олег, свидетели сторон; были и дежурные слова о значимости совершаемого акта для советского государства; было и шампанское – без выстрелов пробкой в потолок. А музыка… Ну и пусть она не звучала из инвентарного магнитофона. Зато в горних высотах пели хоры. И убелённый сединами старец ещё раз мог убедиться там в правильности греховного момента, ровно квартал тому назад разрешённого им у подножья гранодиоритпорфировогоо столпа мелового возраста планеты Земля.

-Сочеталися еси - еще бы раз мог молвить старец, если бы сам он был в небесах первейшим атеистом и даже признавал особую сакральность земных Актов гражданского состояния.

                Однако же и он поддержал вечером 26.12.1972 года действия чиновников города и при этом подумал совсем не канонически:

- Вот теперь-то и плодитесь в поте лица своего. Маленьких красивых внуков на коленях держать хочу.
                И, с полным на то основанием, с Его благословения стало так.
                В смысле как прямом, так и во многих переносных.

02.09.2022 8:08


Примечание:
-иллюстрация представляет, собой коллаж с использованием снимка с локации  52° 15' 59, 15" С ;  104° 17' 38, 10" В,  сделанного в ноябре 1972 года во время демонстрационного - из одного города в другой – визита в целях презентации этой будущей семейной пары.