Тезисы трудного письма. Новая редакция

             Мы никогда не живём, а лишь надеемся, что будем жить.
                Ф. Вольтер

«Сколько событий, сколько событий, одно за другим, успевай только разворачиваться. Трудно, да трудно, но вместе с тем интересно, досадно, что поделиться не с кем…
Нет обратной связи, всё в себе…
Написать, что ли, Анне, - подумал Павел Теплов, - ввести её в тему, вежливо, в порядке этакого ненавязчивого информирования…»
Мужчина возбуждённо заходил по комнате, решал: писать - не писать. Трудная задача, всё не так однозначно…
«Писать!»
Решительно сел за стол, сдвинул в сторону книги, прочитанные газеты, прочий хлам. Взял бумагу, долго искал ручку, наконец, нашёл и приступил.
«Здравствуй, Анна!
Что-то долгонько от тебя нет вестей, видно дел много, решил чиркнуть пару строк, напомнить, так сказать, о своём бренном существовании…
Время летит, жизнь бурлит, даже не знаю с чего начать.
Одна из моих главных новостей - почти полгода хожу в хор. Сначала было дико, у них там с размахом, народу много, все незнакомые. Несколько раз готов был бросить, но, когда с мужиками поближе познакомился, пообтёрся - заинтересовало и даже увлекло.
А всё случай.
Как-то с ребятами после работы заскочили в столовую перекусить, немного приняли для аппетита. Андрюха попросил спеть: «Ямщик, не гони лошадей», я только начал вполголоса, как к нам подбежал шебутной тип. Мы сначала подумали – мент в гражданском, оказалось дирижёр хора, настырный такой, пристал как банный лист.
- Я, - говорит, - давно ищу бас, и вот, наконец, - удача! Вцепился бульдожьей хваткой, даже от выпивки отказался, чудак.
Мужики говорят: «Сходи, Паля, голос у тебя зычный, попробуй, а не понравится - пошлёшь…»
Хор большой - больше ста человек, сколько точно никто не знает, - сосчитать невозможно, потому что каждый день появляются новые лица.
Таких голосов, как у меня, всего четыре, а надо пять, столько же, сколько теноров: «Басы – моя слабость, - вертится вокруг нас руководитель, - редко встречаются».
И он, по-своему, прав, мы один раз, шутки ради, всех сбили, их больше ста, - а нас пятеро.
Почему я так подробно о хоре? Да, живу, можно сказать этим, главное это у меня сейчас…
У всех голосов партии разные, по отдельности поют кто в лес, кто по дрова, каждый гнёт свою линию, - уши вянут, некоторые партии такие несуразные, даже бестолковые, но… когда все вместе – звучит потрясающе, особенно каноны».
Мужчина делает остановку, погружается в размышления: «Наше общество хоровое пение ещё до конца не осознало, а в нём есть своя неповторимая красота и прелесть, не зря же люди коллективно поют с доисторических времён. Фантастика, мы поём, а в зале каждое слово отчётливо слышно, словно поёт не сто человек, а один. Высочайший уровень!»
Неожиданно в памяти всплывает звучание восхитительных канонов, которые даже захотелось воспроизвести для самого себя – но желание подавляется.
«Наш дирижёр награждён каким-то крутым дипломом, фанатик своего дела, если не с тараканами…
Я для себя окончательно сделал вывод: люди настоящего, высокого искусства обязательно должны быть в высшей степени эмоциональными, тут нужен оголённый нерв, а иначе результат духовной деятельности не донести ни до зрителя, ни до слушателя.
Сейчас новая запара. Всем пошили концертные костюмы, обошлось в копеечку. Скоро начнутся смотры, потом гастроли по стране… Кто-то пустил слух, может намеренная утечка информации, что хору якобы собираются присвоить звание не то академического, не то народного – я бы больше за народного.
Уже всех освободили от работы, дерут три шкуры, но мы терпим.
Поговаривают даже, что не исключена поездка за границу, сначала поближе - в дружественную Финляндию.
Представляешь, нам, простым смертным, собираются доверить почётное право – представлять искусство великой страны за рубежом.
Вот это честь! Выше не бывает!
Все на глазах изменились, как-то подтянулись, воодушевились, теперь никто не опаздывает, мужики перестали требовать перекур, иногда даже делают строгие замечания наиболее неорганизованным женщинам».
Павел задумался, надо ли описывать концертные костюмы, которые он уже упомянул, решил, что событие нерядовое, обязательно надо:
Мужские костюмы светлые, рубашки из батиста и чёрные бабочки - смотрится. У женщин длинные платья из чёрного бархата с вырезом».
Павел Сергеевич на мгновение представил, как выглядела бы его Анна в концертном платье, даже просиял внутри себя: «Аннушка, пожалуй, со своей фигурой вошла бы в десятку самых привлекательных женщин хора…»
У него от этой мысли даже немного закружилась голова…
«Но в любом хорошем деле всегда найдётся поганка. У меня пиджак немного великоват в плечах, но это ерунда, напротив, придаёт солидности, как-никак бас, тем более стою крайним слева. Брюки Цибиков сшил короче на восемь сантиметров, специально скрупулёзно несколько раз измерял рулеткой и перепроверял ученической линейкой.
Я уже потом нашёл объяснение этому безобразию.
Цибиков хоть и вежливый, здоровается всегда с улыбкой, но хромой. Во время кроя он иной раз не дотягивается мелом до нужной точки, в результате, либо кому рукава укоротит, мне не повезло больше остальных – брюки, главная часть мужского костюма, тем более концертного.
Когда стоишь в общей массе, не видно, но ведь приходится перемещаться по сцене, вестибюлю - резко бросается в глаза. Так и думаешь, что все только и смотрят на твои клоунские брюки, как будто, ты виноват, что тебя так вырядили.
Участники хора из разных организаций, в основном учителя и медики. Некоторые уже начали корчить из себя артисток даже неловко за них.
«Вы, - говорит одна Матвею Мотовилову, - наверняка Тургенева не читали», - стоит в позе Мэрилин Монро и дымит, как народная артистка, да ещё зачем-то кольца вверх пускает и губами причмокивает.
Мы потом между собой удивлялись, - причём тут писатель Тургенев? Пятаков говорит:
- Да знаю я эту вертихвостку как облупленную, лежал в больнице с грыжей, так она уколов делать не умеет, иглы толстые, тупые, ржавые, тычет ими в задницу как штыком…
Действительно, Тургенева знают все - как же, в школе проходили, - помню про Герасима, он у себя ещё какое-то время держал живность…
Но я, кажется, увлёкся, отошёл от темы - эмоции, понимаешь, извини, выговориться хочется, накопилось…
Дни стали заметно короче, сентябрьское солнце блестит, а что в нём толку, не греет, последнюю неделю льют сплошные дожди, резко похолодало, ничего не поделаешь – сезон такой. Осень всегда навевает душевные переживания, тяжёлые мысли, чувство безысходности, и это ощущают на себе многие».
Павел сделал остановку, заложил руки за голову, откинулся на спинку стула.
Резкий переход от повествования о хоре, который стал основным содержанием его жизни, сбил его. Как приступить к главному?
«Может и в этот раз, взять, да и разорвать всё к чёртовой матери на мелкие кусочки и не приступать к письму уже больше никогда. Хватит! Или всё же написать, отправить, а там уж, что будет, то и будет...»
Мучительная борьба мотивов.
После долгого взвешивания всех за и против, твёрдо решил: на этот раз письмо написать - чего бы это ни стоило – написать!
Продолжил.
«На прошлой неделе купил с получки торшер, - темнеет рано, два стула и эмалированную кастрюлю на шесть литров.
Я теперь завёл моду с каждой получки - а бывает, и с аванса, прикупать что-нибудь в хозяйство для личного пользования, так сказать, на перспективу, да и душу греет, радуешься даже малому приобретению.
Так вот, наварил на выходные холодца, долго провозился у плиты, сама знаешь, готовить холодец, как известно, дело хлопотное. Соблюл всю технологию, положил все необходимые специи.
Готовую продукцию разлил по тарелкам, вышло много, арома-а-ат… Студень получился отменный, не хуже, чем в ресторане, помнишь, мы однажды в «Северном» не могли нахвалиться?.. Даже официантку тогда подозвали, чтобы та передала поварам наши искренние благодарности.
На следующий день в бодром настроении, как порядочный, налил хорошей водки в красивую хрустальную стопку – у нас их две, ты же их и покупала. Выпил, холодец вилкой потыкал-потыкал, поковырял, аппетит пропал. Пробовал и с горчицей, и с хреном - не хотелось ни есть, ни пить, посидел, посидел, подумал, поразмышлял, а потом встал, да и вывалил всё в мусорное ведро.
Вот так!
В самом деле, зачем, спрашивается, тратил деньги, время, суетился, хлопотал, чтобы взять и всё, словно отходы, выбросить на помойку. До сих пор не пойму, в чём смысл такой псевдодеятельности, сначала нелепая затея, потом дурацкая выходка.
Только настроение испортил, потом целый день ходил по квартире как неприкаенный…
В принципе человек я волевой и трудолюбивый, может, даже в чём-то излишне упорный, но вся моя кипучая деятельность носит какой-то механический, необязательный и бестолковый характер.
Сварил я холодец - не сварил я холодец. Что изменилось? Да ничего! Потому что нет смысла - всё формально, бестолково, впустую…
Анна, если бы ты всё же приехала, всё пошло бы по-другому, - после небольшой паузы добавил – коренным образом.
На второй же день я бросил бы этот распрекрасный хор, сдал бы концертный костюм, который только занимает место в шкафу, даже раздражает, стоит открыть дверцу. Выводить там гаммы до посинения, как будто, мне заняться в жизни больше нечем…
Жизнь - это не только «Белеет парус одинокий», даже если музыкальное произведение исполнено потрясающе красиво, а благодарные зрители в зале никак не могут успокоиться, громко и долго аплодируют, только что не кричат «бис» и «браво». У нашей публики это не принято, поэтому стесняются».
Павел Сергеевич погрузился в приятные воспоминания недавних событий…
Однажды на юбилейном фестивале в областном центре, - откуда мы только что вернулись, - хор обедал в ресторане «Белые ночи»; возили нас на автобусах, кормили за казённый счёт. Так вот, чтобы хористы не разбежались, кто курить, кто куда, дирижёр устроил распевку прямо за столами…
По заведённому порядку начали с канонов.
Работники кухни и подсобных помещений всё побросали и высыпали в зал - на работе неожиданно и громко зазвучала божественная музыка!
Все выстроились вдоль стены, застыли в недоумении и, затаив дыхание, слушали с восхищённым вниманием.
После распеки, времени до прибытия автобусов было ещё много, дирижёр предложил исполнить для собравшихся, один из лучших номеров концертной программы – русскую народную песню «Не корите меня, не браните» с солисткой.
Хористы как сидели за столами, так и продолжали сидеть, Лещинская вышла, встала лицом к слушателям.
Ванда была средних лет, редкой красоты, сложной судьбы, с голосом меццо-сопрано.
И когда прозвучали последние слова произведения:
«Я готова забыть своё горе
И простить ему всё его зло,
Не корите ж меня, не браните,
Мне и так тяжело, тяжело…»
Одна из присутствующих женщин не выдержала и громко разрыдалась…
Такие сцены надолго запоминаются…
Интересно всё же: я - техник, Матвей – сварщик, воображала – медсестра хирургического отделения поём для таких же простых людей, стараемся, вкладываем душу. И что самое главное, находим отклик в их сердцах.
Вот она сила искусства, оно всех нас объединяет и сплачивает.
Мы приехали из района, работник ресторана – жители столицы республики, одни самозабвенно поют, другие с напряжённым вниманием слушают, а все вместе мы один народ, да ещё какой народ, и какой страны!»
Павел перечитал отрывок со слов: «В принципе человек я волевой…», который он начал на новом листе - ужасно не понравилось, даже взбесило: «Что за дурь! Как это понимать - волевой человек?.. Женщине нужна реальная опора, а не хвастливые самооценки – жди, когда люди похвалят…»
И тут он вспомнил урок, который получил ещё весной от Елены Владимировны.
Невинные симпатии в их отношениях начинали плавно переходить в лёгкий флирт. Как-то они отправились в главный корпус. Идут неторопливо, мирно беседуют, неожиданно женщина говорит:
- Павел Сергеевич, вы бы хоть меня под руку взяли…
Взял, да так осторожно, с таким трепетом, что ей сразу стало противно.
Какой тут флирт, какой роман?
А от чего смутился? Да оттого, что они идут днём, по центру города, а самое главное, что Елена Владимировна, видите ли, замужем. Ей хоть бы что, а коллега комплексует, как целомудренный подросток.
Павел вновь задумался…
В июне к соседям из Архангельска приезжала родственница, которая хорошо знает Анну.
Рассказывала: «После работы сидит дома как клуша, никуда не ходит, палкой не выгонишь, - всё книжки читает, одно занятие…»
Он на мгновение представил умные глаза милой скромницы, обаятельное лицо с ямочками на щеках, прелестный локон вдоль левого ушка: «А что если она однажды возьмёт, захлопнет книжку и швырнет её под шкаф? Что тогда? А тогда она наденет любимое розовое платье в талию и всё… Фр-р-р-р-р… - полетел наш соловей в Финляндию чирикать, свободен бас рулады, выводить…»
Такой жуткий финал заставил мужчину без промедления приступить к главному:
«Аня, скажу тебе откровенно и честно, приезжай в любое время, когда тебе удобно, только приезжай. Жизнь не стоит на месте, меняемся и мы... Ещё не вечер, не всё у нас потеряно… Настало время - оно настало ещё вчера, - проявить здравый смысл, отбросить всё надуманное, второстепенное, несущественное…
Пора перевернуть страницу и начать жить заново.
В наших проблемах разобраться сможем только мы сами - ты и я. Твёрдо убеждён, что большая часть их создана искусственно, причём постарались обе стороны, к сожалению…
А это значит, что и шаги навстречу надо сделать одновременно, также с обеих сторон.
Если мы по-настоящему захотим, счастье придёт и в наш дом. Пока мы откладываем жизнь, она проходит, каждый прожитый день становится прошлым днём, значит, безвозвратно и навсегда потерянным…
До свидания, Аннушка, приезжай, - немного помедлив, набрался решимости и закончил: - Я всегда ждал тебя, и буду ждать, верил и продолжаю верить, - про себя подумал, - только с тобой, я и был по-настоящему счастлив, ты для меня всё. Твой Павел».
Теплов встал, нервно зашагал по комнате, долго ходил, зашёл на кухню, глядя бесцельно в окно, медленно выпил через носок чайника оставшуюся заварку, вернулся.
Вновь сел к столу, внимательно перечитал текст, кое-что подправил, поставил три запятых, две зачеркнул, - в очередной раз задумался: «Получилось длинно и несуразно, никуда не годится, а ведь это письмо решает судьбу».
А всё равно хочется написать ещё и ещё: про японский телевизор, именно японский, а не китайский или корейский, и как удалось его достать; про соседа Костю и его выкрутасы; про работу…
В прошлую пятницу Понькин у окна в коридоре полушёпотом намекнул на возможное повышение: у шефа обсуждали кандидатуры на курсы в Тулу, первая была – Теплов.

Нет и ещё раз нет, такую галиматью посылать нельзя, бред какой-то, только всё испортишь. Не письмо, а рассказ о хоре, - вот ей это нужно! - но и рвать, как раньше, уже не буду.
Хватит рвать! Всё и так давно разорвано в мелкие клочья, теперь уж не отступлю – некуда, всё, последний шанс!
Сейчас я перевозбуждён и порядком устал, завтра, на свежую голову, по готовым тезисам всё основательно переделаю, обязательно уберу лишнее о хоре, - расчувствовался, меру надо знать, - и, наконец, отправлю!..
 
Павел Сергеевич решительно написал в верхнем левом углу первого листа: «23-го окончательно отредактировать и отправить». С нажимом расписался, как это делают руководители, визируя документы перед тем, как направить их на исполнение своим подчинённым.