Московское время

      Незаметно пролетело лето, вот и снова на пороге сентябрь. Вообще у нас, как правило, уже, где-то с конца августа становиться прохладно и начинаются дожди, но в этом году погода, точно взбесилась, каждый день все новые и новые температурные рекорды, и шкала на термометре не опускается ниже тридцати градусов даже в тени.
      Вернувшись только сегодня утром из Москвы от родственников, бывший агроном Назар Скоробогатов, добродушный, размеренный старик, хорошенько напарившись в бане и плотно поужинав, на доходе девяти часов вышел на улицу, где его, уже несколько минут ждал на скамейке мужик из соседнего дома по фамилии Неверов.
      – Ну, как там столица-то? Стоит? – с любопытными нотками в хриплом и радостном голосе спросил у хозяина Федот, когда тот только показался в воротах.
      – А чего с ней сделается? – смахнув рукой с края деревянной лавочки несколько пожухлых липовых листочков, присел рядом с соседом Назар. – Конечно, стоит. Куда она денется? Ну, здорово живем, что ли! Кхе-кхе.
      Мужики поздоровались за руку.
      – Это хорошо, коли так. И, слава Богу.
      – Стоит, наша матушка. По-другому нельзя.
      – И как там у них? Суеты много? Или пойдет?
      – Суеты-то? Так суеты везде хватает. – Назар тут же сделался, таким важным, как будто он прожил в столице всю свою сознательную жизнь. – Рази, тут ее нет? – и откинулся спиной на загородку.
      – Тут, разве, суета? Так себе. Вот в Москве, это дааа.
      Скоробогатов исподлобья взглянул на соседа.
      – Большая навозная куча, твоя Москва. Хм. С разными ползучими гадами. – с нескрываемой неприязнью вымолвил он и тут же от него отвернулся.
      – С чего это вдруг? Чем она тебе не угодила?
      – Мне так показалось. Ты знаешь, как там все кругом шевелится, гудит, жужжит, летает? И самое-то интересное я заметил, запах там, какой-то специфический всегда стоит. Не то от выхлопных газов, не то от канализации, то ли от вентиляционных шахт метро. Ты не замечал?
      – Кто? Я? Как это я мог заметить, интересно, если я там не был никогда? – слегка отодвинулся от Назара Неверов. – Шутник ты, однако.
      – Ты, что ли не был в Москве?
      – Да, как-то, знаете ли, не свезло. А чего мне там делать? Родственников у меня, как у тебя, там нет.
      – Ну, не был, и не был, и хрен с ним. Не заморачивайся даже. Ты не много потерял. Куча навоза, эта Москва.
      – Чего уж ты так грубо-то о ней? Куча. Нашел, с чем столицу нашей Родины сравнить.
      – Чего? Грубо, говоришь? – мгновенно сделался раздраженным и сердитым Назар. – Ну, тогда давай помягче я тебе скажу. Хм. С чем бы еще ее сравнить-то? Пусть это будет, тогда наш старый колхозный коровник, который ремонтируют и ремонтируют без конца. И больно шумно и всегда бардак. Слетелись туда со всей России, как мухи на дерьмо, и круглые сутки, все куда-то несутся.
      – А как ты хотел? Москвичи.
      – Не преувеличивай, давай. Хм. Москвичи.
      – А что не так?
      – Да какие они там к черту москвичи? Там, пожалуй, лимитчиков, навроде нас с тобой, больше чем местных жителей скопилось в разы. Короче, сброд со всей страны. Не преувеличивай, коли не разбираешься в этом вопросе.
      – А че мне преувеличивать? Я просто спросил.
      – А я не знаю, чего ты там всех под одну гребенку москвичами окрестил. Да там коренных москвичей-то, раз, два и обчелся. Они и сами не отрицают, что в Москве только два настоящих москвича осталось, это Юрий Долгорукий и его конь. Ха-ха-ха!
      – Шутник ты, Назар. Хех! Ты, как этот ... Райкин!
      – Мне в этой во всей истории, только одно непонятно, когда эти доходяги еще умудряются отдыхать? Я зашел, как-то вечером в один гастроном за чекушкой, гляжу, а передо мной на кассу, какой-то хлюпик, чуть ли не дремлет, стоит. Тощий-тощий, заморыш в очках. А в корзинке-то, всего лишь пачка овсяного печенья, да кулечек барбарисок. И все! Вот, думаю, у мужика будет ужин. Точно не растолстеешь с него.
      – А может он на диете, или не ест после шести?
      – Кто на диете, мужик? Это как?
      – Ну, так. – медленно промычал Федот.
      – Какая же, тогда от такого мужика будет обществу польза, если он выглядит, как цыпленок табака? Нет, дорогой товарищ Неверов, я свою деревню, ни на какую бы столицу, ни за что не променял. Больно оно надо. Нет, милый ты мой. Жить надо на Родине. Где родился, там и пригодился. Мы вон с моей Агатой по первым заморозкам налепим домашних пельменей, в сенцах их несколько мешков наморозим, и почти до самой весны беззаботушки едим. Или свинины с салом накопчу я на ольхе.
      – Тоже мне. Хм. Сравнил.
      – Нечего тут и сравнивать.
      – Это ты все о еде думаешь, о своих пельменях, да копченостях. А ведь они едут туда совсем за другим.
      – Это зачем же, по-твоему?
      – Ну, положим, к примеру, за культурой.
      – Зачееем? За культурой? Ха-ха-ха! – загоготал своим прокуренным голосом Скоробогатов. – Да брось ты. Тоже мне. Культура в лаптях. За длинным рубликом они туда прутся. Слава им покоя не дает. Тоже хотят прикоснуться к великому. Объяснить, почему я так считаю? А?
      – Ну, попробуй, объясни. – абсолютно спокойно отозвался Неверов, и неловко заерзал на скамье.
      – Да потому, что, где у нас живут все знаменитости?
      – Где? Понятное дело, в Москве.
      – Правильно. А народные артисты, где?
      – Тоже в Москве.
      – Соображаешь. А депутаты, а министры, а разная там деловая шелупонь? Совершенно верно. В ней, родимой. И эти наши валенки сибирские, за ними и тянуться туда. А вдруг, да повезет, и они тоже, кем-нибудь станут? Чем черт не шутит? Представляешь, эти наши лапотники, тоже мечтают стать большими и важными людьми.
      – Чего же это ты Назар, лапотниками обзываешь наших земляков? Ты-то сам, кто? Из академии наук, что ли?
      – А кем же мне еще-то их назвать? Они ведь своими бараньими мозгами сами не додумают, что у всей этой приблатненной шушеры московской, и своих родственников и знакомых хватает с лихвой. И кого они по твоему мнению в первую очередь пристроят на хлебные местечки? Ну, конечно же их.
      – Как ты интересно рассуждаешь.
      – А что? Я не прав, что ли? Скажи мне по совести, как есть? Эти наши простофили насмотрятся по телевизору всяких мультиков про красивую жизнь, и наперегонки побежали покорять столицу. У меня вон брательник родной, тоже так сначала говорил, дескать, переедет в Москву на жительство, и будут они с женой по театрам и разным выставкам ходить, так сказать, окультуриваться. А сам за сорок лет своей московской жизни, так там ни разу и не был, ни на балете, ни в кино. Нет, Федот. Это люди по своей натуре, такие неугомонные, те, что едут туда жить. Не могут они на одном месте высиживать спокойно. Они, как эти, зайцы с барабаном в рекламе. Пока окончательно батарейка не сядет, будут тарахтеть.
      Федот, оттого, что весь день провозился с дровами, устало опустил свои натруженные руки и тяжко вздохнул.
      – Зато потом на финише, спроси любого жителя столицы, какой он в этой жизни больше всего запомнил момент? – крепко распалился Назар. – Так он если и вспомнит, так это, как он ехал в набитом вагоне по кольцевой линии в метро. И все.
      – Ну, ты, конечно, больше нам расскажешь.
      – Да уж наверно поболи его. Одних только моих скандалов с бабой, хватит ни на один мексиканский сериал. Сколько мы с ней выкомаривали-то по жизни? Жуть!
      – Нашел, чем гордиться. Сериал.
      – Ну, не скажи, не скажи.
      – То, что там в Москве другая жизнь, тут я с тобой, конечно, согласен. – рассудительно покачал головой Неверов. – В этом городе иначе по-другому не вытянуть, если не вкалывать до семи потов. Денег-то, сколько надо им на пропитание и на тряпье? Там, если ты не работаешь, то жить, не на что тебе.
      – Ага. – не дав договорить Федоту мысль до конца, усмехнулся над ним Назар. – А если работаешь, то получается, что жить некогда. Так?
      Когда огромный солнечный шар, спрятался за синеющие вдали у горизонта макушки деревьев, на улице сразу же стало прохладней. Мужики все также вдвоем сидели на лавочке, и расходиться, пока не торопились.
      – Смотри, как сразу стало зябко. – Неверов тут же поднял у пиджака воротник и застегнул на рубахе верхнюю пуговицу.
      – Ну, а как же не зябко? Осень, как-никак.
      – Да. Моментально летушко прошло.
      – У сентября, видишь, какая особенность? Как бы днем сильно не жарило, ночью все равно уже свежо.
      – Нам теперь с тобой на пенсии без разницы. Хоть осень, хоть весна, хоть зима, хоть лето. Все дни теперь наши. Лишь бы здоровье в этом возрасте не подвело.
      – Так оно, конечно. Нам теперь некуда спешить.
      – Че делали-то там, у брата? – вновь спросил у Назара Неверов про его поездку в Москву. – Не в квартире же неделю сидели, поди?
      – Нет, конечно. Зачем в квартире? Я, например, все больше по музеям, да по паркам шастал, а Агатка у меня, березовый кол ей в дыхало, почти все дни по магазинам прошныряли со снохой.
      – Странная она у тебя баба.
      – Это почему же?
      – Ну, а как? Вместо того, чтобы духовно просвещаться, она у тебя магазины шерстила в Москве.
      – Тут уж, родимый, кому, что важней.
      – Чего по музеям-то она с тобой не пошла? – все никак не мог взять в толк Федот. – Не интересно?
      – Ты, такие глупые вопросы задаешь мне? Хм. Конечно, не интересно. Какой русской бабе будут нужны, какие-то там вшивые музеи, когда там магазины кругом? Моя вон, дура, дорвалась, себе импортную швейную машинку купила, и рада. Хотя у нас в районе, точно таких же у Гаврилина в универмаге завались.
      – То у нас, а то в Москве. Чуешь разницу?
      – И что, что в Москве? Тоже мне, невидаль, какая. Хм. Модель-то, что тут, что там, одна и та же.
      – Так у нас-то, поди, дороже они?
      – Ага. Дороже. На два рубля. – лязгнул вставной челюстью Скоробогатов. – Зато перли ее оттуда через всю страну, вздохнуть боялись, как будто она из хрусталя.
      На улице стало окончательно темно. И только фонарь на столбе у ворот, едва освещал своим тусклым желтым светом два мужских силуэта, и за спиной у них небольшой кирпичный дом на четыре окна.
      – В ресторане-то был? – вновь полюбопытствовал Неверов. – В Москве-то, небось, они на каждом шагу?
      – Зачем это? – фыркнул в ответ Назар. – На кой хрен деньги тратить на жратву? У брата трапезничали дома. Утром рано проснемся, позавтракаем сообща, вечером вернемся, поужинаем. Ну, и в течение дня, я еще пару-тройку кружечек пивка дерябну, или в рюмочной, что покрепче опрокину грамм сто пятьдесят. Я, знаешь, каких им с собой гостинцев из дома привез? И вяленой лосятины, и копченого шпика, и самогона, и сушеных грибов. Где они в своей Москве возьмут, таких деликатесов?
      – А я бы все же, наверно, в ресторан-то сходил. – у Федота после таких аппетитных разговоров, мгновенно засосало под ложечкой. – Я ведь его, только по телевизору и видел, в каком-то кино.
      – Не был ни разу, что ли в кабаке? – удивленно посмотрел на него Назар. – Интересно девки пляшут.
      – На какие шиши? Хм. Я же их не печатаю, деньги-то.
      После этих слов, на несколько секунд между мужиков возникла немая сцена.
      – Ну, и как тебе там ихние музеи? – решил сменить тему разговора Федот. – Понравились? Ты ведь мне так и не сказал. Я че спрашиваю-то, я просто кроме нашего краеведческого в городе, отродясь нигде не бывал.
      – А что музеи? – тихо промолвил Назар. – Музеи, как музеи. Ничего, такого особенного. Но если честно сказать, то у нас таких в Сибири нет.
      – Расскажи мне, что ты там хоть интересного-то видел, в этой Москве? – и Неверов внимательно посмотрел на сгорбленного рядом с собой соседа.
      – А чего тебе, такого рассказать-то? Даже и не знаю, чего. Поздно уже. Может в другой раз?
      – Да хоть, что. Тебе виднее. Например, какие посещал места, храмы там, памятники, опять же музеи? Все же Москва. Там, небось, их, о-го-го, сколько?
      – Хватает.
      – А я, что говорю?
      – Был я в одном, таком музее. – глядя себе под ноги, промолвил Назар. – Исторический, называется. Слыхал?
      – Неее. Не слышал. И как он тебе?
      – С пивом потянет. Да, как ты не слыхал-то? Он прямо на Красной площади стоит.
      – На Красной площади?
      – Вначале. Да ты, что? Если ты смотрел по телевизору парад Победы, так вот, как раз от этого самого музея, военные начинают маршировать. – Скоробогатов мечтательно сощурил глаза и правой пятерней погладил на остром подбородке седую щетину.
      – Точно же. Бордовый такой, с башенками?
      – Он самый. Из темного кирпича. Ох, и махину же отгрохали прямо в самом центре столицы, а внутри-то, какое чудо, конца и края не видать. Всюду, какие-то бесконечные комнаты, переходы, огромные залы. А как интересно расписаны масляной краской потолки. Шею можно свернуть. И какого в этом тереме, только нет добра. И всякие блестящие бирюльки, и старинная посуда из меди, и каменные орудия, и даже кости волосатого слона есть.
      – Мамонта, что ли?
      – Точно. Всякой всячины, за столь годов насобирали. Каким только не напичкали стеклянные витрины барахлом, начиная от первобытных обезьян и до нашей эры. Даже пуховая подушка есть, на которой царь умер.
      – Сам царь? Ничего себе. Завидую я тебе. Я отродясь, таких экспонатов в этой жизни не видал.
      – Какие твои годы, увидишь.
      – Кхех. Ну, ты и фокусник. Это в шестьдесят-то лет?
      – Я даже там, знаешь, что углядел? – с восторгом рассказывал о своем походе в музей Скоробогатов. – Детскую кроватку, времен, аж Екатерины второй. Сечешь, сколько той мебели лет? Такая, главное, аккуратненькая, из ценной породы древесины, с золотыми вензелями. А внутри, такая шелковая подушечка лежит. Лепота.
      – На широкую ногу люди жили. Хм. Как ты хотел?
      – Вот именно. Посмотрел я на это диво-дивное через стекло, и подумал, а ведь революция-то была неизбежна.
      Неверов в ответ лишь пожал плечами.
      – Ну, а как? – задумался на секунду Назар. – Народ, понимаешь, чтобы, хоть как-то выжить, глину жрал вперемешку с соломой, а у этих господ, их отпрыски в таких кроватках? Чуешь, какая между ними пропасть была?
      – На то они и цари, помазанники божьи.
      – Тоже мне, помазанники. Они, наверное, также думали. Рассчитывали нами вечно править из своего зазеркалья. Планировали, что будут с простым людом, как со скотом обращаться, и им все с рук сойдет. Однако ошибочка вышла. Людям тоже надо, хоть немножко жить давать. Иначе мало, никому не покажется.
      Федот на это пространное, хотя, возможно и справедливое умозаключение соседа, вообще никак не отреагировал, а только вытер внутренней частью кепки свой рот.
      – Народ-то хоть в музее был с тобой? – распирало от любопытства мужика.
      – Присутствовал, но не лишку. То ли время было еще рано, то ли не шибко интересуются им?
      – Почему так?
      – Как это прочему? По кочану. Там же Кремль рядом, ГУМ, Александровский сад, мавзолей, да еще много, чего интересного в округе есть. В основном, туда народ прет. Кому твои музеи интересны?
      – Вон оно че. Ну, тогда, конечно.
      – Это мы пожилые, нам по старинке экспонаты подавай. А этим. Тьфу! Я там в музее, к какой-то туристической группе школяров примазался втихушку, так ты знаешь, как грамотно им гид рассказывал про историю нашей страны? Вот, где светлая головушка, я бы этому экскурсоводу, палец в рот не ложил.
      – У него работа такая, все знать.
      – Ну, а как? Покрутился я с ними минут десять, потом гляжу, что дело шибко нудно идет, я плюнул на эту компанию, и уже дальше самостоятельно по залам пошагал.
      – Ребятишкам-то хоть понравилось там? – не унимался Неверов. – Или ты не понял?
      – Мне кажется, рано им еще туда. – снова дотронулся до своего колючего подбородка Назар. – В этот музей желательно взрослому надо на экскурсию идти. Когда, хоть маленько котелком соображаешь. А детям, что? Дети, они и есть дети. Одним словом, ребятня. Им бы лучше побегать, подурачится, мяч по полю погонять, а их силком собрали в кучу, как ягнят.
      – А в мавзолей народ идет?
      – Туда идет. Много. Очередь метров на триста.
      – На триста? – покачал головой Федот.
      – Ага. А то и больше.
      – Хотя, как очереди-то не будет к нему? Смешной ты малый. Там ведь сам вождь мирового пролетариата товарищ Ленин лежит. Любят наши люди вождя.
      – Чучело засохшее там лежит, а не вождь. Хм. – громко ухмыльнулся Скоробогатов. – Там в Москве он на каждом шагу на вывесках мелькает, аж до тошноты. Либо он сам, собственной персоной, либо его террористы большевики. Много, где на домах я заметил мраморные доски, где этот филин бывал. Тут он значился проездом, тут он перед рабочими выступал, здесь от царской охранки скрывался, тут одну ночь с Крупской ночевал. Тьфу! Осталось только приколотить таблички, где он по бабам шатался, да нужду в сортире справлял.
      – Ладно, не ругайся ты так. Ты чего? О мертвых, либо хорошо, либо ничего.
      – Нужен он мне? Ты же сам спросил про мавзолей. А я этим склепом не хвораю. Я еще щас между делом вспомнил, что видел в том музее, его автомобиль.
      – Чей автомобиль? Ленина, что ли?
      – Его картавого. Да не просто машину, а настоящий английский Роллс-ройс. Усек масштаб роскоши? Вот это техника, так техника. Представляешь, на каком буржуазном средстве передвигался твой великий вождь?
      – Ну, и что?
      – Как это, что? Видать тоже был еще тот патриот. Хотя, чему тут удивляться? У нас же тогда в те годы были, только лишь одни лошади, да брички с кучерами. Мы насколько лет-то от англичашек отстаем?
      – Ладно. Не заводись ты так. Какая-никакая, а все же история наша. И потом, тебе, что, в советское время плохо жилось?
      – Да вроде нет. – стал оправдываться Назар. – Грех жаловаться. Шибко богато, конечно, мы не жили, но мясо с молоком у нас в погребе не переводились никогда, и мотоцикл с коляской был всегда.
      – Ну, вот, видишь. А ты наговариваешь на мужика. А ты сам-то хоть в мавзолей заходил? Мне бы, например, сильно интересно было, поглядеть на Ильича.
      – Не заходил. Для чего?
      – Как для чего?
      – Не люблю я это дело, на покойников глядеть. Мне их у себя в деревне, и без Ленина хватает с лихвой. У нас же каждый год, кто-нибудь, да обязательно помрет. Я тебе по большому секрету скажу, что я, когда у гроба нахожусь, так я в нем почему-то себя всегда представляю.
      – Будя ерунду молоть! Дурак! – рявкнул Федот на соседа так громко, как будто на него напала стая собак.
      – А че я не так сказал? – совершенно спокойно отреагировал на этот окрик Назар, и по-доброму заулыбался.
      Неверов же от этой неприличной выходки соседа, все же на него слегка обиделся, но промолчал.
      – Э-хе-хе. Еще-то, чего ты интересного видал в этой Москве? – дабы разрядить возникшее напряжение, уже как можно мягче спросил у Назара мужик.
      – А что еще-то? – на секунду задумался он.
      – Ну, не знаю.
      – Еще музей космонавтики посещал.
      – Космонавтики? Мы же в космосе первопроходцы.
      – А ты, как думал? Ничего себе, такой музей. Занятный. Много туда натащили разных непонятных штук.
      – Ну, а как же? В развитие космонавтики, мы в свое время немало вложили сил.
      – Представляешь, там даже драповое пальто и шляпа самого главного конструктора Сергея Палыча Королева есть. Слышал о таком ученом, герое соцтруда?
      – Конечно. Он даже успел посидеть в тюрьме. Говорят, что он был самый засекреченный человек в СССР. Это ведь на его ракете Гагарин первым в космос полетел.
      – Причем, знаешь, какая простенькая у него одежда-то была? Обыкновенное темно-синее пальто и фетровая шляпа. Так с виду сразу и не скажешь, что он такие железяки на орбиту выводил.
      Федот, подобно дрессированному тюленю из цирка, согласно закивал головой.
      – Зато сейчас у современных конструкторов, и заграничные шмотки, и огромные квартиры, и машины, и дачи, и все условия для работы имеются. – с возмущением проворчал он. – Но создать, что-то новенькое, или хотя бы повторить подвиги наших первых конструкторов, они уже не смогут, никогда. А знаешь почему?
      – И почему же?
      – А потому, что мозги у них от всех этих привилегий, жиром затекли. Зачем им, к чему-то еще стремиться, если у них и так все есть. И вправду не зря говорят, что тяжелые времена рождают сильных людей.
      – Наконец-то ты со мной согласился. – стало радостно от этих слов у Скоробогатова на душе.
      Время уже подходило к десяти часам.
      – В Москве, я тебе честно скажу, вообще много сохранилось всяких разных старинных строений, даже ровесники самого Ивана Грозного есть. – вновь вернулся к своей недавней поездке Назар. – Представляешь, стоит перед тобой, такая крохотная каменная церквушка, или приличный собор, а им, оказывается, уже пятьсот лет.
      – Древние такие?
      – А сам-то, как ты думаешь? Только люди у нас к этому относятся несерьезно. Ходят рядышком, с такой диковиной, хохочут, лимонад пьют, мороженое лопают, и всем им на все, глубоко наплевать. Не понимаем мы культуру, милый, и не умеем ценить красоту.
      – Что есть, то есть. Менталитет такой.
      – Там, главное штука, у Кремлевской стены есть могила неизвестного солдата, рядом с которой вечный огонь горит. Очень, я тебе скажу, священное место. И возле этой самой могилы стоит, какой-нибудь турист в одних трусах с фотоаппаратом, и он даже умишком своим скудным не может дотумкать, какая святыня перед ним.
      – Да уж. – вздохнул Неверов.
      – Я же говорю, культура в лаптях. А вообще, Федот, в Москве народу, масса. Батюшки мои! И негры, и арабы, и индусы в своих полотенцах на башке, кого только нет. Идешь вот так в толпе, как пингвин, и только и смотришь под ноги, чтобы какому лешему пятки своими башмаками не оттоптать.
      Скоробогатов задумчиво посмотрел на тусклый, слегка покачивающийся со скрипом фонарь.
      – Нет, Федот. – чуть слышно прохрипел он. – Я свою деревню, ни на какую Москву, никогда бы не променял.
      – А кто бы променял-то? Я бы тоже нет.
      – Это вон Гришка мой, бродяга, перекати поле, тот легок на подъем. А я нет. Мне, как-то боязно было отсюда уезжать. Я считаю, что здесь у нас тоже можно жить не хуже, а может быть даже и лучше. Скажи?
      – Ты на нашего приезжего соседа намекаешь? – Неверов шутливо кивнул на строящийся чуть наискосок на противоположной стороне улицы большой трехэтажный дом из белого кирпича и рыжей черепичной крышей.
      – А что тебе сосед?
      – Ну, как? Он же почти наш с тобой ровесник, а все скачет, как сайгак. Это мы уже с тобой не скакуны. А он вон, какое чудо провернуть решил. Такие хоромы себе на триста квадратных метров строит мужик. Шутка, что ли?
      – А ты никогда, Федотушка, не задумывался, зачем ему, такой громадный дом?
      – Как это зачем? Чтобы жить. Хм.
      – На стольких квадратах? Чтобы просто жить?
      – А что здесь не так? Ну, триста. Согласен, приличная площадь. И дальше, что? Ты же сам неоднократно слышал от него, что ему по душе в большом доме жить. Любит человек пространство.
      – Похвастаться он любит перед нами. Это да. Ну, ты сам-то хорошенько прикинь, на кой хрен, ему такая квадратура, если они живут вдвоем с женой? Ладно бы еще дети с внуками были, то куда ни шло. Так у этих, больше никого на свете нет. Что потом, с такой бандурой делать? Детский садик открывать в нем?
      – Наверно ты прав.
      – Ну, конечно, прав. А как? Ну, ты сам-то мозгами пораскинь. Он уже двенадцать лет носится с этой стройкой, как с писаной торбой. Коробку-то он под крышу, конечно, завел, а вот, чтобы стены внутри оштукатурить, вот тут-то денег больше наскрести не смог.
      – Есть такое дело. А ведь и вправду медленно у этого шаромыжника процесс идет.
      – А я, что говорю? Зато я, как его у магазина не встречу, у него все время в пакетах, что-нибудь, да звенит.
      – Выходит, несерьезные люди наши соседи?
      – Выходит, что так. – подытожил Назар. – Хотя, че далеко ходить? У меня племяш в Москве, примерно такой же увалень растет. Все из себя корчит, не пойми, кого. Наберет в комиссионке шмоток, денег у дружков назанимает, и с какой-нибудь кобылой длинноногой по общагам шкуру трет. Никакой заботушки у него. Предки вкалывают, пашут, а ему хоть бы хны. Институт на третьем курсе бросил, а на работу устраиваться не идет. Представляешь, этому павлину щас уже двадцать четыре года, а он все на родительской шее сидит. Как вот их, таких воспитывать-то? Плеткой? Знать бы раньше, что из него ничего путнего не вырастит, можно было б в люльке удавить.
      – Видать шибко трудный племянник у тебя? Раз ты так на него осердился. – спросил Неверов.
      – Да как тебе сказать? Тут дело не только в нем одном. Нынешняя молодежь, она вся, какая-то неловкая пошла. Спеси много, а пользы никакой.
      – Это точно.
      – Только и умеют дрыхнуть до обеда, да пуха на себя накидывать. Зато, как до серьезного конфликта доходит, сразу начинают, кем-нибудь стращать.
      – Ну, а как ты хотел?
      – Ну, уж точно не так.
      – Никому не охота тумаков-то получать?
      – Я в этот раз, когда в Москве-то был, у племянника недалеко от дома, в парикмахерской произошел скандал.
      – Из-за чего это?
      – Из-за мелочи. Сам виноват. Нехрена было идти постригаться с перхотью на голове. Ну, мастер его головенку-то увидала, и дала тому отворот-поворот. Так мой гаденыш, сначала девку отсобачил, а на следующий день еще и заявление в Роспотребнадзор отнес.
      – Быстро он сообразил.
      – Так я ему об этом сразу сказал. Ну, хочешь ты их наказать, расхлещи им ночью окна. Зачем сразу, как в тридцать седьмом году, доносы-то писать?
      – Э-хе-хе. – вздохнул Федот и потер глаза.
      – Че завздыхал? Спать захотел?
      – Да нет. Так, чего-то.
      Когда на часах было уже одиннадцать, жена Назара погасила в комнатах свет и тайком посмотрела через тюлевую занавеску. Мужики все также неподвижно сидели напротив дома и мирно беседовали.
      – Или вон. – встряхнулся Назар. – Помнишь, у нас в райцентре на проходной завода, работала вахтершей у Васьки Панькова жена?
      – Сонька, что ли? Хах! Конечно помню. В рот пароход. Ох, и вреднючая баба была.
      – Я че ее щас вспомнил-то? Как ее наши деревенские ухари быстро на место поставили. Главное штука, все остальные охранники, люди, как люди, а эта сроду примется на выходе, всех подряд шмонать. То одного несуна обыщет и в милицию сдаст, то другого, пятого, десятого. Вздохнуть спокойно не давала мужикам.
      – Так ей же, за каждого выявленного воришку премию давали. Вот и не давала спуску никому.
      – Иудино семя. – люто проворчал Назар. – Ладно, додумался, кто-то потом ей бяку сделать. Угол у сарая у них ночью соляркой облили, да спичек набросали вокруг. И все. Даже поджигать не стали. Просто культурно намекнули, так сказать. И после этого случая, Софья присмирела. А этот мой оболтус, с жалобой поперся в Роспотребнадзор на парикмахерш. Тьфу! Окошки бы им тоже выбил ночью, и дело с концом.
      Вдруг со стороны, примыкающего к улице проулка, по которому местные жители выгоняли в стадо коров, послышались, чьи-то не совсем трезвые голоса.

      Поле, русское поле…
      Светит луна или падает снег, -
      Счастьем и болью вместе с тобою.
      Нет, не забыть тебя сердцем вовек…

      И из темноты почти к самым воротам на свет выбрели вразвалку два черных силуэта.
      – Здорово живем! – с ходу разглядев на лавке земляков, первым поздоровался тот, что был в телогрейке и серой кепке, худощавый, среднего роста Семен Беляков.
      – Здорово, коль не шутишь. – без особого восторга пробубнил в ответ Скоробогатов.
      Мужики, как ни в чем не бывало, с шутками-прибаутками подошли к старикам.
      – Че это вы бродите-то, полуночники? Тоже, как и нам, не спиться вам? – продолжая хмуриться, спросил у них Назар.
      – Время еще детское. Успеем. – стараясь держать равновесие, беззаботно сказал второй, с виду полный, одетый в старую кожанку, и примерно такую же тряпичную кепку, колхозный конюх Иван Пастухов.
      Глядя ехидно на изрядно накушавшихся односельчан, Федот встал с лавки, и предложил гостям присесть.
      – Все бы вам гулять. – слегка обидевшись, что ему пришлось освободить нагретое место, недовольно проворчал Неверов. – Вот беззаботное хозяйство.
      – А чего? – взглянул на него исподлобья Семен.
      – А ничего. Спать ложиться пора, а не шататься.
      Тут Беляков достал из кармана сигарету и закурил.
      – А вы-то сами, не расходитесь, чего? – спросил он у Скоробогатова и осторожно толкнул его в бок локтем.
      – Мы тоже успеем. – грубо ответил ему Назар. – Нам не надо, как вам, рано на работу вставать.
      – Тогда, может быть, сообразим погреться? – моментально задымив все вокруг горьким запахом табака, весело спросил Семен.
      – Куда вам еще соображать-то? – тут же возразил ему Федот. – Вы как на работу-то утром пойдете? А?
      Вопрос остался без ответа.
      – Ну, как там столица поживает, Назар? – бодро поинтересовался у Скоробогатова Иван.
      – А как ей поживать? Нормально.
      – Точно нормально?
      – Да. А почему ты спрашиваешь?
      – Ну, мало ли. Народу-то там сколько? У нас вот вроде деревня, а и то хватает забот.
      – Что с этой Москвой случиться? Стоит Москва.
      – И хорошо, что стоит. Насколько ездили-то?
      – На немного. Всего неделю не было нас.
      – Нужно было вам подольше погостить. Че же вы так мало? Тем более жили задарма, у своих.
      – Хорошего понемногу. – огрызнулся Назар.
      – Так оно, конечно.
      Какое-то время помолчали.
      – Как там у тебя братуха-то? Ни че? – спросил Семен.
      – А что ему будет? Слава Богу.
      – Сколько зарплата-то у него в Москве?
      – А я откуда знаю? Че мне чужие деньги считать?
      – Гроши-то, поди, лопатой там гребет?
      – Ага. Экскаваторным ковшом. Хм. По чайной ложке.
      Снова на несколько секунд наступила тишина.
      – Гришке-то хоть нравиться в Москве? – тут же закурив следом вторую сигарету, пробубнил Беляков.
      – Да вроде не жаловался в этот раз. Кхе-кхе-кхе. – сидя на лавке посередине, закашлялся Скоробогатов от дыма табака. – Щас хоть нравиться, хоть не нравиться. Куда ему теперь деваться? Назад уже дороги нет. Он даже, когда мы с ним по вечерам-то выпивали, то и дело мне шептал на ухо, чтобы хоронить его сюда, на Родину везли. Не хочет он в Белокаменной, в чужую землю зарываться.
      – Ну, а куда же еще-то, как ни сюда? Тут ить родичи его. – трезво поддержал его Неверов.
      – Он у вас в самой Москве живет? Или в Подмосковье? – переспросил Иван.
      – От Москвы двадцать километров. На окраине Химок, в двухкомнатной хрущевке они живут всю жизнь.
      – А чего же тогда, он всем говорил, что в Москве?
      – Для пущей важности. – надулся на упертых земляков Назар. – Только, чтобы до столицы-то от них добраться, надо еще хорошенько попотеть.
      – Вот как?
      – Две пересадки нужно сделать на автобусе, прежде чем попасть на крайнюю станцию метро.
      – Две пересадки? Прилично.
      – Это еще, по ихним меркам, считается, нормально. Некоторые, так те вообще по три часа добираются до работы. В пять утра из дома выходят, в восемь примерно у себя в конторе в Москве.
      – Ой, как далеко.
      – Представляете, во сколько им надо вставать?
      – Лихо. – надул и без того пухлые губы Пастухов. – Я, например, так за пять минут на своей кобыле до фермы доезжаю. А там только в одну сторону уходит три часа.
      – Вот так у них вся жизнь перед глазами и пролетает, в окошках электричек, да в тоннелях метро.
      – Круто.
      – Три часа туда, три часа обратно, и восемь часов на работе пластаться. И все это ради чего?
      – А это ты у них спроси. – предложил конюху Федот.
      – Это ведь мы, лимита наивная, так думаем. Раз человек живет в Москве, то он каждый день сверяет свои часы с курантами на Спасской башне и отовариваться ходит в ГУМ. Нет, господа хорошие. Взять хотя бы моего брательника, так он был на Красной площади последний раз, чтобы не соврать, годов двадцать тому назад. И то с нами, когда мы к ним в отпуск приезжали погостить.
      – А это, видимо, не только там, так живут. – согласился Иван. – Мы тоже, помню, с женой, еще, когда были молодыми, ездили, как-то в августе в Анапу к ее дальней родне. Так вот хозяин дома, ну, то есть наш родственник-то, купался со мной в том году в море в первый раз.
      – В августе, что ли? – удивился Неверов.
      – Вот именно. В августе. Представляешь? Когда лето, почти уже прошло. Это мы, дикари, только море краешком глаза увидели, и нам надо бегом туда нырять. А местным оно не интересно, уже так не манит. И москвичам, видать, эта Красная площадь до фонаря.
      Назар уныло смотрел своими полусонными глазами, куда-то в темноту и тихонько покряхтывал.
      – Наверно, некогда им там по площадям-то шляться? Ну, а как? – сам с собой промолвил Федот. – Работают, поди, с утра до вечера, как каторжане?
      – Ну, а как же не работают? Конечно, работают.
      – Я о чем и говорю.
      – До пенсии-то им еще, как до Луны. Гришка наш всю жизнь крановщиком на стройке, а Людмила его, где-то там же в Химках в институте уже большие года.
      – Ученая, что ли? – поинтересовался Семен.
      – Ага, профессорша. Хм. – усмехнулся в ответ Назар.
      – Ты это серьезно?
      – А какой смысл мне шутить? Дурак ты, Сенька, и не лечишься. Ха-ха-ха! Уборщицей там она.
      Беляков надул губы.
      – Сам сидит, мелет, а я еще и дурак. – пробубнил он.
      – Да уж. Вот тебе и Москва, вот тебе и столица. – покачал головой Федот. – В Москве, только одному человеку хорошо живется, это президенту, ну, может быть еще нескольким прикорытникам его. А все остальные так, челядь. Болтаются за корку хлеба, не пришей, не пристегни.
      Когда стрелки на циферблате перевалили за полночь, Скоробогатов, наконец, молча поднялся со скамьи, и не прощаясь с мужиками, пошел в дом.
      – Эх, Федот-Федот. – покачивался возле забора конюх. – Ну, почему у нас вся жизнь, как наковальня? Долбят и долбят кувалдой сверху по башке. Только и успеваешь уворачиваться. Разве нельзя жить по-людски?
      – Конечно можно. – Неверов заулыбался и по-отечески положил ему руку на плечо. – Только не у нас.
      – Не у нас? Ты так думаешь?
      – Я не думаю, я знаю. Не у кого нам, Ваня, крестьянам, милости просить. Власти до нас, нет никакого дела. Она, начиная с царской, и заканчивая нынешней, одно жулье. Все их потуги, только на бумаге. Тьфу!
      – Как нам начальство судить? – мотался рядом с ними Семен. – Они, хошь, не хошь, у руля.
      – Засунул бы я им этот руль в одно место. – сурово прорычал Пастухов и сжал свои большие кулаки. – Они со своими красивыми лозунгами, сами-то черной икрой давятся, а мы в дырявых носках. Или ты, Сенька, все же думаешь, что власть, когда-то о простом смертном заботилась, об уровне его достатка?
      – ???
      – Да брось ты, Беляков. Это все сказочка про белого бычка. Во все времена, любые правители, хоть цари, хоть наши нынешние христопродавцы, в первую очередь о своей поганой шкуре, о личном обогащении пеклись. Для них люди всегда были на последнем месте. Тьфу!
      Неверов за руку попрощался с мужиками, и тоже собрался идти спать.
      – Щас вон мне Назар рассказывал, на какой машине ездил Ленин. – напоследок сказал Федот. – Так я сразу понял, что никакая революция не сделает народ счастливым. Ибо любой переворот, делается исключительно для захвата власти. Если по-русски сказать, то эти суки корыто делят, а народ, как он был крепостным, так им и остался. – и он быстрым шагом потопал от ворот прочь.


Рецензии
Текст исключительно талантлив, просто давилась от хохота ))). Пятьдесят лет в "этой Москве" живу... и тоже приехала, в сущности, из глубинки.
Всё так. )

Последние строки (про власть) - конечно, банальны и затерты, поэтому неинтересны... а всё остальное - роскошно! )) .

---

Хорошо бы ТСЯ/ТЬСЯ исправить, ибо слишком досадная ошибка, сразу уровень грамотности понижает (ну и смысл временами искажает).

"Тоже, как и нам, не спиться вам?"
"Не спиТСя" - это одно, а "не спиТЬСя" - это, как вы понимаете, СОВСЕМ ДРУГОЕ )). Это как бы пожелание не стать алкашом )).

"Москва стоит, что с ней случиТЬСя?" СлучиТСя!
"Что тебе нравиТЬСя в Москве?" НравиТСя!

Хотя в целом текст достаточно грамотный. Но ведь соплю с парадного пиджака всегда лучше убрать? Так и тут.

В целом - жму зеленую!

Людмила Людмилина   02.09.2022 17:27     Заявить о нарушении
Спасибо Вам большое за отзыв! Обязательно поправим ) С уважением

Александр Мазаев   04.09.2022 18:25   Заявить о нарушении