Строго для читателей 18+
Все, рассказанное здесь, является плодом больной фантазии автора.
Любые совпадения с реальностью абсолютно случайны.
1.Что возьму я с собой
Если бы она появилась, как зимой, нарочито «унисекс», кося под мальчика, возможно, ничего бы и не произошло. Но она приехала в платье. Это было тщательно рассчитанное платье: короткое, но не на столько, чтобы быть неприличным, обтягивающее грудь, но пышное в юбке, с ненавязчивым рисунком из полевых цветов. Босоножки дополняли его своей дорожной простотой, но незначительный каблук делал их чрезвычайно кокетливыми. Темные очки, небрежная прическа – очень милая в своей лохматости, едва заметный – подчеркивающий – макияж… Все это предназначалось не ему. Он знал, кому, а от того вся ее расчетливая просчитанность ранила еще больнее. Вэнди узнала его и так искренне, открыто заулыбалась, что сердце стукнуло не в такт. Вот уже улыбка точно была для него. Такая радостная, что больше не осталось сил сопротивляться.
Ясень буквально швырну ее на переднее сиденье, рявкнул:
- Пристегнись!
Побросал вещи в багажник, не заботясь об их сохранности, и рванул с места, заставив спутницу издать удивленный писк. Машина летела по встречке, по обочинам, наскакивая на бордюры, лишь бы скорее.
Не разгружая вещей, он схватил ее за кисть, поволок за собой по лестнице вверх. Дежурные даже не рискнули спросить, что понадобилось командиру на базе в середине дня. Вэнди спотыкалась о бешено летящие под ногами ступеньки, и однажды упала бы, если бы Ясень не дернул ее за руку вверх, не заботясь, чтобы было не больно. Он втолкнул ее в номер, ногой захлопнув дверь, прижал к стенке и приставил пистолет к ее виску.
- Что ты здесь делаешь?!
Девушка тяжело дышала, глядя на него… нет, не испуганными, скорее заинтересованными глазами. Она медленно облизнула губы и хрипловато предложила:
- А может лучше я тебя трахну?
Он задохнулся.
Она должна была испугаться, заплакать, признать его сумасшедшим, стать никчемной и жалкой. И тогда ее можно было бы вышвырнуть отсюда навсегда ближайшим поездом… да черт с ним – даже самолетом. Закрыть за ней дверь – и больше никогда не вспоминать. Потому что к разочарованиям он давно уже привык, научился сразу забывать, а вот очаровываться давно уже не приходилось. И не хотелось. Снова думать неизвестно, о чем, мечтать, открыть дверь в невозможное, надеясь, что… А вдруг – опять ничего? Опять пустота, плесень. Нет! Нет! Нет!.. Но уже тянуло под ложечкой, утверждая, что это самое, что ни на есть «Да», и принадлежит оно не тебе.
Ясень снова схватил ее, грубо, как попало, отволок в комнату, швырнул на кровать, уперся глаза в глаза бешеным взглядом, сказал – убедительно, уверенно, гипнотизирующее, как умел только он, тем тоном, что безотказно действовал на всех: чинуш в высоких кабинетах, уличных хулиганов, продавщиц в магазинах, собратьев по оружию:
- Да нет, подруга. Это я тебя трахну.
Платье задралось при падении, выставив напоказ беззащитные трусики какого-то излишне яркого голубого цвета. Вэнди даже не попыталась прикрыться – смотрела снизу своим зачаровывающим пристальным взглядом. Бесстыжая сука. Совершенно бесстыжая сука.
Вышло быстро, некрасиво и зло. Он мстил ей. Мстил за то, что шевельнулось в душе еще зимой, за свой страх открыться для новых ран – а в другое уже не верил – за свою слабость и ревность, ударившие на вокзале; за то, что тот, другой, к кому она ехала, считал его другом. И Ясень сам считал себя его другом… До выхода на перрон.
Он отвалился в сторону, лежал, задыхаясь, глядя в потолок, чтобы не видеть ее измятого тела, еще хоть пару минут не думать о том, чтО сделал, и что сделанного – не воротишь. И вот тогда она приподнялась на локте и сказала сбоку своим грудным волнующим голосом:
- Как же ты ему теперь в глаза будешь смотреть, а?
Ясень знал, о ком она. Они оба знали. Вэнди появилась среди них зимой. Приехала в гости к одному из командиров, ходила за ним хвостом – и запомнилась всем. Потом появлялась периодически в телефоне или в сети – что-то делала: сообщала, передавала. И вот теперь приехала снова.
- В глаза ему я буду смотреть завтра, и уж как-нибудь справлюсь, – сурово ответил Ясень.
И все-таки посмотрел на нее. Насильником он себя больше не чувствовал.
Нужно было поесть. Срочно и много. Ясень колебался. Есть хотелось зверски, а уходить было страшно. Он не знал, что она сделает – эта дрянная, непокорная девка, когда очнется. А еще… Еще он не знал, что сделает сам. Когда остынет и отойдет, когда посмотрит себе самому в глаза. Когда выйдет отсюда в коридор, и надо будет быть собой – обычным собой: делать свое дело, нормально разговаривать с нормальными людьми…
Он все же никуда не пошел. Раздербанил заначку с несколькими батончиками шоколада.
Вэнди спала. Уютно, по-детски пристроив ладошку под щеку. Просто спала, крепко. Ясень лег рядом – и вдруг тоже заснул, уже в дремоте прижав к себе ее горячее тело. Девушка не испугалась. И не возражала. Пробормотала сонно: «Никогда ты меня не получишь…»
Проснулся Ясень от чего-то небывалого, давно забытого. По военной привычке несколько секунд ждал, принимая мир на слух и запах, затем открыл глаза.
Вэнди пела. Без слов, просто «ла-ла-ла», но мелодично. Она одевалась и пела, прихорашивалась перед крошечным зеркальцем, поправляла макияж. Поняла, что он проснулся, как только Ясень открыл глаза, хотя он не шевельнулся и не издал ни звука. Показала назад руку, где на запястье остались багрово-синие следы его пальцев – так вчера тащил.
- Рэйнджер тебе голову открутит.
И стрельнула через плечо лисьими глазами.
Рэйнджер мог. Он всегда был спокоен. Очень спокоен, уравновешен и рассудителен. Как медведь. Страшно было представить, что будет, когда этот медведь поднимется на дыбы. А он поднимется. За свою женщину – обязательно поднимется. За любую свою женщину. А уж за такую…
- Открутит, – согласился Ясень.
Вэнди удивленно обернулась. Затем подошла и склонилась над ним, заинтересованно глядя в глаза.
- Не боишься?
- Смысл бояться? – буркнул он. – Это неизбежность.
Углы ее губ чуть дрогнули в восхищенной улыбке. Девушка прижалась к нему и крепко жадно поцеловала. Ясень сперва не отвечал, но потом все же не выдержал позы, осторожно обнял, прижал. Затем сильнее – уж больно охотно ее тело отозвалось на его прикосновения – зарылся пальцами в волосы, задрал подол платья… Поцелуй длился бесстыдно долго и как-то насильственно: Ясень давно уже закрыл это в себе, запретил – не хотел. Наконец, он собрался-таки с силами и оттолкнул ее от себя. Оценил с разъяренным негодованием:
- Ну ты и сука!
Девушка самодовольно ухмыльнулась в ответ.
- Это да-а.
Надо было пристрелить ее вчера. Даже не высылать – просто пристрелить. Отвезти за поселок – и концы в воду. Безвозвратные боевые потери.
- Сейчас ты переоденешься, – приказал он, поднимаясь, – во что-то менее вызывающее. Смоешь косметику. Поедешь со мной в Штаб. Будешь там со мной рядом везде, где буду я. Чтобы не ждал и не искал. Как хвост.
- А потом? – поинтересовалась Вэнди, не двигаясь с места.
- Потом тоже будешь там, где буду я, ясно?
- Ясно, – легко согласилась она, – но все мои вещи у тебя в машине.
Уже возвращаясь в номер с сумками, Ясень понял, что несносная девка легко и быстро заставила его сбегать по своей указке. А поняв – разозлился. Швырнул сумки у двери, коротко приказав:
- Быстро!
И ушел завтракать. То ли показалось, то ли действительно девушка негромко засмеялась вслед. Все же распоряжения она выполнила в точности, так что, видимо, показалось.
А вот дальше снова пошло не по плану. Возле Штаба Вэнди отказалась вылезать.
- Я подожду в машине, – дружелюбно сказала она.
Ясень опешил.
- Почему?!
Девушка улыбнулась своей чудесной солнечной улыбкой.
- Вам при мне мат употреблять запрещают, а это лишает диалоги конструктивности. Иди. Я не выспалась – посплю пока.
Поднимаясь к себе в кабинет, помимо того, что сука эта действительно редкостная, Ясень уяснил для себя еще две вещи. Первое – подчиняться ее особо не заставишь, даже если кажется, что она слушается. И второе – она тоже умеет сказать так, что сперва выполняешь, а потом уже задумываешься.
Рабочий порядок отрезвил, вымел из головы всю эту неудобную чушь, заставил прийти в себя и снова ощутить почву под ногами. Вопреки ожиданиям, никакой грызущей вины и никаких моральных терзаний Ясень не чувствовал. Он не знал пока, что делать с женщиной, спящей сейчас в его машине, но точно знал, чего делать не будет: юлить и изворачиваться. С Рэйнджером нужно поговорить прямо. И будь, что будет.
Он решал свои обычные дела. Ругался с кем-то, кого-то чему-то заставлял, убеждал, планировал, ставил задачи и выслушивал результаты выполнения… Потом заглянула Танечка и спросила, будет ли он обедать, потому что если будет, то она очень извиняется, что помешала, но надо бы идти прямо сейчас, а то столовую пора закрывать. Ясень глянул на часы. Натикало больше шести вечера. А Вэнди не ела со вчера… Он чертыхнулся и побежал вниз, в столовую, чтобы попросить подождать.
Ждать, впрочем, нужно было только его, остальные все уже были здесь, включая Вэнди, сытую и довольную. Ей строили глазки, она кокетничала. Все было как всегда, как зимой.
- Дрянь! – не сдержался Ясень, когда уже вышли из Штаба и шли к машине, – ты где обещала ждать, а?
- Извини, – попросила девушка, виновато заглядывая в глаза, – ребята подошли поздороваться… И есть захотелось…
«А ты, дурак, обо мне забыл! И хомячка-то тебе доверять нельзя, не то, что живого человека» – домыслил он про себя. Вслух спросил:
- Дашка, ты почему вчера подчинилась, а? Испугалась?
- Пистолета?
Вэнди засмеялась.
- Так ты его с предохранителя не снял!
- Тогда почему?
Девушка неохотно пожала плечами.
- Так было надо… и…
Она вдруг посмотрела ему в лицо, открыто и искренне.
- Знаешь, это было здорово!.. Ты был такой… настоящий!.. Куда мы сейчас? Обратно? Транспорт когда пойдет?
Ясень завел машину, проклиная свое неумение объяснять. Сказал, как смог.
- Рэйнджер тебе тоже голову отвернет.
Она удивленно подняла брови.
- Зачем?
И тут Ясень сорвался.
- Затем! Какой тебе, к чертям, транспорт?! Куда?! Сама не расскажешь – настучат. Рейнджер тебя выставит на раз, и ты окажешься в толпе озабоченных мужиков. Дура! Ты либо со мной, не отходя, либо ****уй домой сразу!
- Не ори, - тихо, но упрямо сказала Вэнди. Лицо ее дрогнуло. Стало чуть обиженным и слегка… Брезгливым, что ли? Но говорить продолжила ровно:
- Это все – не то. Не те слова. Никто мне ничего не сделает. Рэйнджера я знаю пятнадцать лет, и получше твоего разбираюсь, что он может, а что – не может. Транспорт – и точка. И ничего он не узнает, если ты сам не настучишь. Потому что он никому больше не поверит. Он вообще в сплетни не верит.
Ясень упрямо замолчал, глядя вперед. Он свернул не туда, не к базе, долго плутал плохо знакомыми проулками, распугивая бомжей и кошек, пока нашел выезд на увал. Резко тормознул, едва не ухнув вниз, на шоссе, приказал:
- Выходи!
Вылез сам. Небо было чистое, луна – почти полная. Трава серебрилась в ночи, в неверном голубоватом свете. Вэнди вылезла из машины, стала перед ним, глядя в лицо, гордо и жестко.
- Ну?
Он нарочито медленно проверил обойму, снял предохранитель и дослал патрон. А потом, так же медленно, не отрывая взгляда от ее глаз, навел пистолет.
- Со мной или убираешься. Выбирай.
- Стреляй, – спокойно сказала девушка, едва заметно улыбнувшись. – Я выбираю транспорт.
Он отвел пистолет, выстрелил в воздух и снова на нее направил.
- Хорошо подумала?
- Хорошо. Стреляй.
- Значит, транспорт?
- Да.
- Ладно, – сказал он, – будет тебе транспорт.
Больше он с ней не разговаривал, до самого следующего вечера, когда посадил в автобус. Вэнди уехала, и он сделал все, чтобы выбросить этот эпизод из головы.
* * *
Всю следующую неделю они не виделись. Ясень старался не появляться в гарнизоне. А если это было неизбежно, приезжал очень поздно или очень рано. В субботу Рэйнджер притащил Вэнди с собой в Штаб. И тогда пришлось отвести его в сторону и тихо, но твердо сказать:
- Не таскай ее сюда – нечего ей здесь делать.
Рэйнджер, видимо, был не согласен, поэтому ответил не «да» или «хорошо», а нарочито по-военному «так точно». Ясень сожрал ответ, не подавившись. Он был старше по званию, и он был прав. Так что Рэйнджер мог думать внутри своей излишне честной и благородной башки что угодно.
Всю эту сцену наблюдала, оказывается, Марина, которая подошла потом и ласково матерински спросила:
- Санька, что с тобой?
- Устал.
Он не умел вести философские разговоры, не умел объяснять. Есть дело – надо делать. Речь существует для того, чтобы коротко и ясно донести, что почем. Чем меньше слов, тем лучше. Ад внутри малыми словами не объяснишь, а больших у него не было. Оставалось топиться в работе, терпеливо дожидаясь, когда «пройдет и это», так же, как «все проходит».
Вэнди скоро появилась в Штабе снова, но на этот раз она приехала лично к Бережницкому, заправлявшему политотделом, поэтому отправить ее так же просто не удалось.
- Чего она хотела? – невзначай спросил потом Ясень.
Бережницкий прищурился по своей ленинской манере, но ответил:
- Помочь просила – репортажи хочет писать.
- Разрешил?
- Ну а что? – рассудительно сказал Бережницкий, – Должно же у нее быть какое-нибудь дело… Может, поддержишь, свозишь на пару «экскурсий»?
- Некогда мне, – сердито буркнул Ясень, радуясь в душе, что Вэнди исчезнет из гарнизона хоть на некоторое время и даст спокойно поработать и отоспаться…
А потом пропала разведгруппа.
Разведгруппа ушла за линию фронта, а через сутки пропала из эфира. Два часа работали глушилки, потом она снова не вышла на связь. И в назначенное время не вышла обратно. Блокпосты слышали стрельбу на той стороне, но путались в координатах. Информатор молчал. То ли ничего не знал, то ли его давно уже раскрыли и перевербовали – основания подозревать были, последнее время он много врал, хотя и довольно бестолково. Лис выждал еще полсуток. Снова засекли стрельбу на той стороне. И тогда он велел готовить прорыв по выданным блокпостом координатам.
Ясень привез боеприпасы. Первым, кого увидел во дворе у Штаба, был Рэйнджер – черный, оскаленный, с безумным, жаждущим крови взглядом.
- Ты-то куда? – опешил Ясень.
Рэйнджер отвечал за совершенно тыловое спокойное дело.
И услышал в ответ то, что уже понял, но так не хотел слышать:
- Там Вэнди.
- Идем, поможешь, – коротко скомандовал Ясень, – Я тоже с вами пойду.
Они смотрели друг другу в глаза, два человека, измотанных бесконечной партизанской войной. И Рэйнджер все понял. Но говорить ничего не стал, потому что сейчас это было неважно. Молча стал помогать разгружать боекомплекты.
Так они оба и работали – механически. Таскали ящики и думали одну мысль на двоих. Дикую, понятную только тем, кто находился здесь безвылазно вот уже третий год: «Пусть убили, лишь бы не плен».
Выступление Лис поставил на час дня – самый кошмарный период суток, когда даже собаки и куры прячутся в тень от невыносимой жары, листья на деревьях сворачиваются и только цикады режут плывущее над степью марево своими ржавыми скрипками… В общем, самое удобное по неожиданности – прорываться в час.
А в полдень группа вернулась. Сама. Со стороны тыла.
Уже потом разъяснилось, что они уткнулись в край неучтенного минного поля. Стали обходить. Связаться не смогли, так как еще раньше поймали на канале прослушку. А с резервным каналом кто-то что-то напутал, дали не ту частоту. Или Ярцев сам запомнил неправильно… в общем – не было резерва. Пока огибали поле, их засекли и обстреляли с блокпоста. А пока обходили уже блокпост, вконец заблудились, влезли в болото, долго плутали по зеленке и, наконец, выскочили на какие-то выселки, где в полуразрушенной боевыми действиями избушке доживал свой век угрюмый желчный старик. Он сообщил, что при Союзе была власть, а сейчас – мартышки на банановой плантации: пока все не перепортят, не успокоятся. Светлое время пересидели у него за огородом в густой нетронутой траве. А в сумерках дед вывел группу в лощинку, которой регулярно ходил через фронт к сватье за картошкой. Лощинка не охранялась и не простреливалась, в том числе и со своей стороны тоже. В общем, ходи – не хочу. Но связываться по-прежнему не стали, так как рациям доверия не было, а сотовых телефонов с собой никто не взял… Все это выяснилось сильно потом. А пока – они шли по городу, молодые, веселые, загорелые… Люди, которые будут жить вечно. Потому что о каждом из них уже больше суток товарищи думали: «Пусть убили, лишь бы не плен». И уже успели в душе похоронить каждого, и мстить собирались так, чтобы небу стало жарко.
Ясень неотрывно смотрел на весело зубоскалящую с кем-то Вэнди, и думал, что надо, надо было пристрелить ее сразу. Чтобы сама не мучилась и других не мучила. Он тоже собирался мстить. С той секунды, когда увидел Рэйнджера в составе боевой группы. Он уже шел однажды так, после победы в местном котле, про который на большой земле и слышали-то не все. А здесь – здесь это было дикое, жуткое, бесчеловечное побоище, принесшее обеим сторонам множество жертв. И в Ясене тогда что-то сломалось, хотя сам он считал, что наоборот – починилось. Ясень пошел вперед, не останавливаясь, не видя границ, и не считаясь ни с чем. Его с трудом остановили свои. И очень с тех пор зауважали. А местные – приняли, стали как-то лучше понимать. Хотя не было у него в прошлом ничего такого в ту минуту, что жаждало бы мести. Его семья благополучно жила себе своими простенькими интересами в большом благополучном городе, наслаждалась обилием еды и барахла, и считала беглого отца и мужа – дураком. Впрочем, развелись они с Галкой давно уже, лет семь, не меньше…
Рэйнджер – святой человек – облегченно заулыбался и кивнул на крайний вынутый ящик.
- Ну что, обратно загружаем?
Ясень медленно качнул головой, не отводя взгляда от девушки. Ярость поднималась внутри душной волной, затапливая мир. Вэнди, наконец, поймала его полыхающий взгляд и повисла в нем, как на прицеле. Быстро сказала что-то идущим рядом. И тогда Ясень бросился к ней, она – от него, Рэйнджер попытался его схватить, но не успел, а ребята, которых просила девушка, сдвинулись, но и это задержало лишь на несколько секунд. Вэнди неслась по двору, Ясень пытался ее поймать, но все никак не справлялся, потому что она петляла и уворачивалась, запрыгивала на бронетехнику, спрыгивала и – визжала, визжала, визжала.
Все невольные свидетели этой сцены буквально повалились на землю от хохота. Вэнди в очередной раз соскочила с броневика – как только ноги не переломала с такими прыжками? – и Ясень наконец-то ухватил ее за капюшон ветровки. Дернул к себе. Раздался треск ткани. Вэнди от неожиданности не устояла, ткнулась ему в грудь. Мир замер. Девушка смотрела снизу ему в лицо испуганными и в то же время доверчивыми глазами, и сердце ее часто-часто билось, словно бы стучалось в его грудную клетку. Секунду назад Ясень разорвать девчонку был готов, но теперь что-то защемило внутри от ее беззащитности. Сколько-то – вечность – они стояли так, глядя в лица друг другу. А потом Вэнди робко улыбнулась.
- Хорошо побегали.
Это разбудило Ясеня. Он разом вспомнил и кто, и что, и зачем, и почём. Непроизвольно скрутил в кулаке все еще зажатый капюшон, ища и не находя выхода своей ярости. И Вэнди понимающе подсказала:
- Да бей уже! Тебе же хочется…
- Дура!
Он в сердцах оттолкнул ее от себя. Пошел, не разбирая дороги, обратно к машине, крикнул маячащему на крыльце комбригу:
- Лис! Ящики теперь куда?
- Да брось, на склад оттащим, – добродушно ответил тот.
И когда Ясень поравнялся уже с ним на крыльце, завистливо добавил:
- Молодые…
А потом был глобальный «разнос».
Лис «выдал» всем. Ярцеву, командиру разведгруппы, за то, что путает боевые задания с увеселительными прогулками. И за то, что взял случайного человека, да еще совершенно неподготовленного. И за все остальные допущенные косяки длинным списком. Дальше «огреб» Рэйнджер. Потому что, если принимаешь гостей, так следи за ними толком. И Бережницкий – что не умеет ставить четких задач, отчего даже временные подчиненные толкуют их как угодно, не говоря уже о постоянных. Ясеню, правда, ничего не сказал. Посмотрел пристально в глаза и все-таки промолчал в итоге. Ясень взгляд не опустил, но почуял себя неизвестно в чем виноватым.
- Все свободны… Ты и ты (указал он на Рейнджера и Ясеня) останьтесь.
С чего бы?.. Мужчины переглянулись, пока остальные выходили, шумно отодвигая стулья. Рэйнджер еле заметно пожал плечами.
- Время, – резко спросил Лис, едва последний вышедший закрыл дверь.
Ясень скосил глаза на циферблат.
- Тринадцать десять.
Рэйнджер кивнул молча.
- Значит так, - сурово сказал командир. – На выяснение всех отношений даю вам полчаса. Вы мне здесь нужны, оба. Для дела. А не чтобы за девками бегать. И я не хочу гадать, который из вас, когда второму глотку перережет, ясно?
Оба пристыжено кивнули.
- Чтобы через тридцать минут вышли отсюда довольные друг другом, и никаких недоразумений!
Он покинул комнату, и Ясень тоскливо посмотрел ему вслед. Лис умел выдавать такие задачи, что их не то что решать, а и с какого конца браться неясно. Рэйнджер молчал, глядя в стол, сжимая и разжимая кулаки. Тоже, видать, собраться с мыслями не мог. Потом все-таки посмотрел в глаза, спокойно, но мрачно. Глухо сказал:
- У меня претензий нет.
- А у меня – есть! – сорвался Ясень. – Как ты мог Дашку отпустить с разведкой?!
Рэнджер печально усмехнулся.
- Много она кого спрашивала?
Помолчал еще, потом добавил:
- Я ее обидел, крепко. Она в тебя влюбилась, Саш, а… Ну, я и наговорил ей… всякого.
- Любишь? – коротко спросил Ясень, с трудом выталкивая из себя это раздражающее слово.
Рэйнджер снова сжал и разжал кулаки.
- Уже не важно. Вэнди, она такая – никогда ничего не прощает.
- Откуда этот позывной дурацкий?
Рэйнджер улыбнулся, тепло и грустно.
- Была такая английская сказка. Про мальчика, который умел летать и никак не хотел взрослеть. И девочку, которая ждала его, ждала, но, все же, не дождалась – выросла.
Ясень хмыкнул. Он читал эту сказку сыну. Давно, когда тот был еще маленьким и хотел большего, чем просто богато жить и вкусно жрать.
- Время, – сказал Рэйнджер, – идем, Сань, надо еще ящики доразгрузить.
Он, все-таки был старше. И мудрее. И зря Лис волновался – не станет такой человек, как Рэйнджер, сводить личные счеты, пока война не закончена… А если Лис за Ясеня волновался – так тем более зря.
Вэнди Ясень нашел не сразу. Она забилась в дальний угол двора и сидела с ногами на досках, заготовленных еще прошлой осенью, чтобы, когда придет срочная необходимость, не бегать и не искать, а сразу взять забить окна.
- Ну вот что, – решительно приступил к делу Ясень, запрыгивая на доски рядом, и убедительно глядя в ожидающие синие глаза. – Я от природы жесткий, как ты уже поняла. И характер у меня очень неудобный. Так что ничего хорошего со мной не выйдет, ясно?
Выражение близких синих глаз поменялось. Стало отстраненным и даже презрительным.
- Рэйнджер сказал?.. Ну-ну…
- В смысле?
- Видишь ли… – ласково начала Вэнди, с интонацией, которой успокаивают несмышленых детей, – Рэйнджер… В общем… не важно. Я разозлить его хотела – надо было. Вот уж не думала, что он таким треплом окажется!
Ясень прищурился.
- Любишь его?
- Нет.
«А меня?» С языка не сорвалось, хотя и просилось. Глупо как-то прозвучало бы после всего, что раньше наговорил.
Девушка спрыгнула на землю, развернулась – такая же гордая и непреступная, как тогда на увале. Презрительно спросила:
- Ну что? Мне уезжать?
- Как хочешь.
Она язвительно усмехнулась.
- Я не могу, как хочу! Лис велел, чтобы ты решал. Ну решай!
- Да делай ты, что тебе нравится!
Вэнди тряхнула головой. В глазах ее разгоралась ярость.
- А мне ничего не нравится! Все, все здесь надо переделать! Весь этот кривой, искаженный мир!
- Вот и переделывай, – устало велел Ясень, – только в разведгруппы больше не лезь, не подводи ребят.
Вэнди удивленно сморгнула и поникла. Она медленно отвернулась, пробормотав: «не те слова…» и быстро ушла со двора, почти убежала.
Скрывшись за углом от ворот, от всего, что было связано со Штабом, девушка и правда перешла на бег, метнулась вправо, влево, выискивая двор по заброшеннее, ткнулась лбом в старый кривой тополь и несколько раз зло ударила по стволу кулаком.
Но этого Ясень уже не видел. Он отряхнул с формы мелкий деревянный мусор, а вместе с ним – и всю эту бредовую историю со взбалмошной девицей, и твердым шагом вернулся в Штаб – работать.
- Шо ж ты, доця? Дерево-то чем виновато?
Голос звучал довольно молодо, а интонации были старушечьи. Вэнди блеснула мокрыми глазами из-под отросшей челки. Обиженно спросила:
- А я чем виновата?!
Женщина подошла ближе. Была она, все-таки, старая, сухая, как ветка. Но статная. С мудрыми ясными глазами, какие бывают только у стариков и младенцев. Спросила участливо:
- Обидели?
- Да нет…
Вэнди тяжело вздохнула, утерла рукавом слезы и с сожалением пояснила:
- Не любит он меня.
- Не любить…
Незваная утешительница улыбнулась сухими губами.
- Хто когхо любить, доця, это только Бох знаеть…
- Я в бога не верю! – сердито ощетинилась Вэнди.
Женщина торопливо махнула рукой, соглашаясь.
- А и не надо! Гхлавно, щоб он в тэбе верил…
Она встала совсем уж близко, заботливо обирая у девушки из спутанных волос крошки тополиной коры.
- Война у них счас, незя им любить… Один-то вот, може, думает: «Как знать, що завтрева? Надо сёдня хватать все, шо исть». А твой-то, видать, не такой пустой человик. Думаеть: «Може, завтра убьють… Може, еще как… Вот кончится война, тогхда…» Умный он!
- Умный, – грустно согласилась Вэнди. – А мне-то что делать?
Женщина ласково погладила ее по плечу.
- А ты – жди. Любишь – значит жди. Ты сильная, ты дождешься… А плакать – ничего, плакать – это можно.
* * *
Ночь выдалась хлопотливая и душная. Ясень дежурил. Думал, будет время в бумагах хоть минимальный порядок навести. Приказы, распоряжения, какие-то заявления, записки, просьбы, кляузы, доклады… Все это металось без разбору на стол. Росла вверх причудливо кривая бумажная башня, пока однажды не рухнула под напором сквозняка от резко распахнутой двери. Теперь, заходя в кабинет, Ясень сдвигал листки ногой с дороги, чтобы не затоптать – вдруг там что-то нужное? И прямо-таки чувствовал ехидный оскал выставленных вдоль стен девственно чистых шкафов.
Едва успел разобрать первую стопку подобранных бумажек, а уже кого-то прислали, выдернули: «Важно! Срочно!» Пришлось бежать, решать. Потом возвращаться, начинать все с начала. Снова дернули… И так до утра. В очередной раз вернувшись в кабинет за полчаса до окончания дежурства, Ясень подумал, что нет смысла разбирать то, чем все равно не хватает времени пользоваться. И решительно сгреб все рассыпанное великолепие в свободный угол – пусть теперь там растет бумажная башня.
А только до квартиры добрался, снова дернули в Штаб. Даже лечь не успел, не то что заснуть. Впрочем, Ясень не расстроился. Ощутил легкую гордость от своей незаменимости. Вот ведь какой он важный – после ночного дежурства не пощадили, отдохнуть не дали… Однако от одного вида комбрига все эти радостные мысли развеялись. Лис сидел раздраженный и хмурый, сурово сдвинув густые брови.
- Мне чрезвычайно хотелось бы узнать, кто догадался загнать девчонку на блокпост.
Рейнджер настороженно вскинулся, да и Ясень почувствовал себя неуютно, хотя никакого отношения ни к блокпостам, ни к девчонкам не имел. А вот Бережницкий – дурья башка, тыловая крыса – выразил тень оскорбленности на своем учительском лице и возмутился:
- Сам же сказал: с глаз долой!
- Так ты б ей гранату дал без кольца, – буднично посоветовал Лис. – На соляре сэкономил…
- Какую… – начал Бережницкий, и заткнулся.
Потому что сидящий рядом Рэйнджер стукнул его по колену и показал под столом что-то убедительное. И правильно. Когда Лис становится язвительно-вежливым, надо заткнуться и слушать молча. И молиться, чтобы на смену изысканным фразам пришел, наконец, обычный солдатский мат. Потому что бывало, что и головы летели после затянувшихся парламентских расшаркиваний.
- Ты в расположение отдела не мог ее отправить?! – бушевал Лис. – Ладно. Бухарка есть, Памятовское… Нет! Ты ее на Глыбачевку сразу зарядил! У нас там… тебе напомнить, что?! Ты карту хоть раз видел?! Командир, твою мать!.. Ясень! Что на Глыбачевке?
- Линия прорыва, – мрачно отозвался тот.
Лис закурил, сердито швырнул на стол спички.
- Линия прорыва… Линия ТАНКОВОГО прорыва, Саша! Там обстрелы на завтрак, обед и ужин! Ее брать уже дважды пытались по ночам!..
Он прекратил орать так же резко, как и начал. Велел деловым спокойным тоном:
- Давай, Коля, садись в дежурную машину и дуй на Глыбачевку прямо сейчас. Заберешь Вэнди и мне лично предъявишь: что жива, цела, здорова.
- Я? – опешил Бережницкий.
Лис усмехнулся, недобро.
- Николай, а кто?! Или у нас теперь приказы – предмет общевойсковой дискуссии?
Рэйнджер снова убедительно продемонстрировал что-то Бережницкому под столом. И совокупность аргументов сподвигла, наконец-то, начальника политотдела покинуть кабинет. А Лис устало опустился за стол и невесело окинул взглядом подчиненных.
- Извините, ребята. Надо уже было его мордой об стол… Не политотдел, а беда какая-то! Их бы хоть разок полным составом в ротацию поставить. И на ту самую Глыбачевку. Хоть на сутки. Чтобы поняли, наконец, что не в игрушки играют!
- На Глыбачевку нельзя – сдадут. - Возразил Рэйнджер. - После первого же разрыва восьмидесятки разбегутся.
Лис усмехнулся.
- А я тебя над ними главным поставлю – командовать. Чтобы не разбежались…
Ввалился Май, подождал паузы в разговоре и гаркнул залихватски:
- Разрешите войти?
- Вошел уже, - отмахнулся командир, - форму поправь – ходишь, как чмо…
Май остолбенел от такого приема и машинально шагнул назад, но не рассчитал – врезался в косяк. Спросил взглядом: «Что с ним?» Ясень едва заметно дернул плечом. Лис, вроде, переглядки не заметил. Напустился на Рэйнджера:
- Где остальные? Ингер где? Марина?.. Совещание на полдень назначали. Я сколько раз просил дисциплину поставить?!
Ясень непроизвольно потер виски. В кабинете Лиса всегда было густо накурено. От духоты и постоянного недосыпа начинала болеть голова.
- Работаем, - потупился Рэйнджер.
- Плохо, Юра, работаете!
«Я следующий», - подумал Ясень и не ошибся. Лис уперся в него насмешливым взглядом.
- Александр Сергеевич, ни разу не Пушкин, ты дождешься – я тебя пороть начну, чтобы ел и спал вовремя и сколько нужно!
Ясень сморгнул и оч-чень серьезно спросил:
- А я от этого более сытым стану или более выспавшимся?
Лиса он не боялся. Единственный, наверное, во всей этой полу армии, полу банде. Сложно сказать, почему. Лис его ценил. Но он всех ценил. А Ясень чувствовал за командиром силу и справедливость. Правую силу, искреннюю. И признавал, доверял. Потому что все решения Лиса находили в нем согласный отголосок.
Начальство благосклонно посмеялось шутке.
- Май! Принеси ему кофе, пока эта кисейная барышня мне тут в обморок не грохнулась.
- Да я сам…
- Ты сам – сиди!.. Значит, так. Вэнди заберешь себе в отдел. Посадишь здесь, за компьютер, и пусть с бумагами разбирается. Умная, толковая девчонка, не капризная – прошвыряетесь! Пусть работает. Она с ума сходит, потому что четкого дела не имеет. А Бережницкому больше не давай – угробит… И это все – приказ, понял?
- Понял, – буркнул Ясень, пытаясь скрыть раздражение.
- Что-о?!
Ясень торопливо исправился:
- Так точно!
- И?
Пришлось сделать над собой еще одно маленькое усилие.
- Будет сделано.
- И?
Ясень еле слышно скрипнул зубами.
-Будет сделано, товарищ комбриг!
Лис иногда муштровал комсостав. Видимо, чтобы не заносились. Ясеня редко, но тоже случалось. К тому же, давно уже было замечено: если кто-то из командиров получил разнос в присутствии других, то Лис потом отвесит всем слушавшим. Ясень – человек сдержанный, но подчиняться по-настоящему не умел – прикидывался, загоняя бешенство вглубь, внутрь. Он не умел и не хотел работать в команде, старался сделать все сам, сделать хорошо. Мог умереть на работе, но добиться результата. Лис пытался отучить его от таких привычек, но тут уж и Лису было не по зубам. В разговоре с Вэнди Ясень сказал честно: очень неудобный у него был характер. И все же иногда Лис устраивал ему такие вот демонстрации подавления. То ли намекал не зарываться, то ли проверял свои силы. Ясень сдавался. Вожака он признавал. Но только вожака, остальным и соваться не стоило.
Лис держал взглядом, пока Ясень глаза не опустил. Вроде ничего особенного и сказано-то не было, но давно забытое ощущение полученной отеческой выволочки внутри застряло.
Первой в кабинете появилась Вэнди. Гордая, хмурая, не побежденная. Вошла, встала в торце стола, глубоко засунув руки в карманы джинс. Мельком окатила презрением Рэйнджера и Ясеня, после чего в упор уставилась на Лиса.
- Ну?
Тот посмотрел на нее, склонив голову на бок, с трудом пряча улыбку.
- Во-первых, здравствуй.
- Здрасте.
- Во-вторых… Даша, у тебя все в порядке?
Она нарочито кивнула и снова уставилась на командира, игнорируя все остальное общество. Лис чуть улыбнулся ей.
- Хорошо. Тогда вынь, пожалуйста, руки из карманов – штаб все-таки.
Вэнди вынула.
- Ну?
Лис снова быстро улыбнулся. Ясень впервые понял, что Вэнди тот явно благоволит.
- Я направляю тебя в подчинение к Ясеню, как волонтера. Работать будешь здесь. Есть вопросы?
Вэнди по-прежнему нарочито мотнула головой.
- Хорошо. Если кто попробует обидеть – сразу мне жалуйся. Договорились.
- Ладно.
- Ну, тогда все, идите, обустраивайтесь.
Высочайшее внимание перекинулось на Ясеня.
- Идем, – велела Вэнди, и удалилась из кабинета, гордо задрав курносый нос.
Лис не выдержал – рассмеялся.
- Иди, Саша, догоняй! – весело велел он.
Ясень кивнул и резко вышел. На сегодня с него было довольно.
В приемной Вэнди не обнаружилась. Зато скучала на ветхом стуле Людмила – еще одна бестолковая Ясеневская подчиненная, из местных. С официальным позывным «Милочка», но за глаза единодушно прозванная Принцесской. Не смотря на прямое, вроде бы, подчинение, в жизни они почти никогда не встречались. Принцесска появлялась на работе, когда Ясень успевал уже усвистнуть по каким-нибудь делам, и уходила домой прежде, чем он возвращался.
Поэтому неожиданное явление начальства сразило бедную девушку в самую ранимую душу. Принцесска съежилась и постаралась сделаться незаметной. Где-то на задворках своего умишка она подозревала, что рано или поздно Ясень ее отловит и ткнет-таки носом во все бесчисленные косяки, допущенные за полгода службы. Ясень тоже это подозревал и даже иногда планировал, но у него хронически не было времени. Сейчас же одинокой фигурке в приемной он искренне обрадовался. Сформулировал, четко, как смог – на свой взгляд, достаточно:
- Куда она пошла?
- Кто? – пискнула перепуганная сотрудница.
- Тьфу ты! Тебя послушать – бабы толпами по штабу шляются… Да Вэнди же! Передо мной от Лиса вышла.
- Туда, - ткнула Принцесска в недра коридора.
Ясень навис над ней, упершись ладонями в стену, и спросил своим фирменным довлеющим тоном:
- «Туда» это куда?
- Да не знаю я! - истерически взвизгнула незадачливая подчиненная, - что я, следила что ли?!
- А надо было, - увесисто сообщил Ясень.
Трепетное создание широко распахнуло ресницы в комочках дешевой туши.
- За-зачем?
- Видишь ли, Людмила…
Начальник склонился к ней еще больше, совсем приблизившись к чрезмерно оштукатуренному лицу.
- Вэнди будет у нас в отделе. И если справится, то я тебя выгоню, наконец-то, к чертовой матери!
Вложив в эту угрозу все воспитательные разговоры, которые не состоялись ранее и не состоятся в будущем, по причине упомянутой уже вящей нехватки времени, Ясень стремительно распрямился и твердым шагом углубился в коридор, начисто выкинув из головы окончательно перепуганное им недоразумение в приемной.
Вэнди он скоро нагнал. К счастью, так как искать ее по всему Штабу совершенно не улыбалось. Услышав за собой тяжелые шаги, девушка остановилась – подождала его.
- Ну и почему я должен за тобой бегать?! - сердито спросил командир.
Новая подчиненная чуть дернула плечом.
- Ты не должен…
- Вот именно!
Он дернул ее за руку, чуть жестче, чем следовало, увлекая за собой, в свой кабинет. Здесь, повинуясь странному наитию, подхватил и посадил на стол. Вэнди испуганно пискнула – не ожидала. Он и сам от себя не ожидал. Уперся ладонями в крышку стола, справа и слева от ее коленок. Теперь глаза оказались на одном уровне: его угольно-черные и ее ярко-синие.
- Значит так. Я теперь – твой командир, а ты – мой личный состав, ясно?
Девушка смотрела, чуть прищурившись, и, почему-то, слегка испуганно.
- Ясно? - повторил Ясень.
- Ясно.
Все, что угодно, звучало в ее интонации, кроме покорности. Ясень несколько секунд сверлил ее взглядом, затем продолжил:
- Я отдаю приказы, ты выполняешь.
Вэнди хмыкнула.
- Ясно.
- Положено отвечать: «Так точно, товарищ командир».
- Так точно, товарищ командир, - повторила Вэнди, пробуя слова на вкус.
Вышло у нее это… В общем, так далеко не по-военному, как только возможно. У Ясеня промелькнула мысль, что над ним издеваются.
- Да-шка… -предостерегающе начал он.
И тут – очень некстати – заработала рация: «Ясень Первому». Пришлось отвечать: «Ясень на приеме».
- В Канаду, – буркнул Лис.
Ясень чертыхнулся. «Канадой» в списке последних шифров обозвали «лисью нору», то есть кабинет, покинутый десять минут назад.
- Сиди здесь, никуда не уходи, – озабочено приказал он Вэнди и вышел.
- Так точно, товарищ командир! - ехидно полетело ему вслед.
- Александр, с каких это пор ты увольняешь людей?!
Лис, похоже, злился не на шутку. Ясень, оглоушенный с порога, обалдело уставился на командира.
- Я увольняешь?!
- Я всегда думал, что я… - несколько сбавил тон Лис, подкупленный искренностью непонимания.
- Я тоже, - охотно заверил Ясень. - Что случилось-то?..
- Да эта… Милочка приходила. На тебя жаловалась, заявление хотела писать…
Ясень растерялся окончательно.
- Какое заявление?! На что жаловалась?..
- Да я за всхлипами и не разобрал особо… Ты ее уволил, вроде как.
- Какой я, однако, негодяй! - с чувством сообщил Ясень, глядя прямо в глаза начальству оч-чень серьезно и оч-чень преданно.
Лис засмеялся.
- Поясни хоть, что ты с ней не поделил.
- А я знаю?! Она всегда чушь какую-то городит… Откуда мы ее взяли вообще?
- Мать пристроила. Им кормиться нечем, а тут зарплата и паек. Да и замуж девке пора. Не было б заварухи, девка б уже давно семью завела и детей нарожала, а тут… (он махнул рукой). Тебе жалко?
- Мне не жалко, - проникновенно ответил Ясень, подходя и присаживаясь на край стола. - Мне просто интересно, чем это чудо природы занято.
- Тебе лучше знать, твоя же сотрудница.
- Так я ее вижу раз в месяц, когда квиток на денежное довольствие подписываю! Сегодня вот встретил случайно в коридоре, так сразу истерика… А если ей замуж надо, так пусть лучше в столовую гарнизона работать идет – там быстро окрутят: ни одна повариха дольше двух месяцев не продержалась.
- Вэнди устроил? - перебил Лис.
- Ага! Десять раз!.. Если я только от тебя к тебе бегаю!.. У меня и отдела-то, как такового, толком нет, а ты мне все баб каких-то суешь!.. Или ей, может, тоже замуж надо? Или это ты меня женить пытаешься?!
Лис хмурился-хмурился, а потом не выдержал – заржал.
- Все! Иди отсюда!.. Не увольняй никого больше.
Вэнди честно дожидалась в кабинете.
- Работать будешь? - с порога спросил Ясень.
Девушка чуть нахмурила пушистые брови, не понимая. Ее новоявленный командир кашлянул в кулак, прочищая горло.
- Я говорю, работать будешь, или тебе игрушки тут все?
Вэнди хмыкнула, но ответила серьезно. Даже с вызовом.
- Буду.
Сердиться на нее, в общем-то, конкретно сейчас было не за что, а срывать на подчиненных злость, вызванную другими людьми, Ясень не привык. Поэтому сбавил тон и переключился на деловое общение.
- Сидеть здесь будешь. Это мой кабинет, но меня на месте не бывает почти никогда. Компьютер вот, разберешься… Столовая – знаешь, где?
- А делать-то что? – Вэнди тоже поубавила насмешки и бравады, спрашивала вполне заинтересованно.
Ясень задумался.
- Делать?.. Ну хотя бы вот спрашивать кто, зачем и когда меня в кабинете искал и мне докладывать…
Тут его осенила радужная мысль и он широким жестом махнул на бумажную свалку в углу.
- И это все разбери.
- По какому принципу?
- По любому, лишь бы знала, где что лежит и мне объяснить могла.
Где-то через неделю он заметил, что в штабе можно практически не появляться, если вовремя реагировать на деловитое: «Ясень Вэнди». Вэнди в эфире вообще было много, но все строго, четко и по делу. Потом мельком обнаружилось, что все бумаги, за отсутствием папок, сложены по шкафам аккуратными стопочками, а самые срочные из вновь поступающих документов обнаруживаются в телефоне в виде фотографий. Да и вообще… Стало как-то четче, спокойнее.
- Ну что, хороший я тебе подарок нашел? - спросил как-то Лис.
Ясень молча кивнул.
А потом девушка отыскала его вечером в гарнизоне и просто сказала:
- Я уезжаю.
- Не уезжай, - сказал Ясень. Он растерялся.
Он не должен был этого говорить – сорвалось. Вэнди виновато развела руками.
- Отпуск закончился.
У нее были очень синие глаза. Даже в сумерках. И зовущая непокорность, сводившая Ясеня с ума… Но у него была война, и война была прежде всего.
И все же он схватил ее, сильно и жадно прижал к себе, зарылся пальцами в волосы, крепко поцеловал и спросил:
- Все равно уедешь?
Вэнди виновато кивнула и понурилась.
- Да что у тебя там такого важного в твоем городе, а?!
- Семья, - еле слышно ответила девушка.
- Родители?
- Дети…
- Что?!
- Дети, - чуть по громче упрямо повторила она.
Этого Ясень никак не ожидал.
- Какие дети?! Сколько?! Двое?..
Вэнди отпихнулась от него. Гордо вскинула голову с уже знакомым «хоть пристрели!» И с вызовом ответила:
- Пятеро!
К ТАКОМУ он точно не был готов. Это уже был бред, абсурд, дурной сон, больной излом реальности.
- Ты здесь месяц торчишь. А дети твои с кем?
- С другими родителями.
«То есть с отцами», - понял Ясень. Его передернуло.
- Пошла вон, – коротко приказал он, выбросив в этих словах все свое внезапно возникшее отвращение.
И вопреки приказу, сам пошел прочь, с каждым шагом ненавидя себя все больше и больше за прорвавшуюся в душе слабину. Жалобно запела дверь комендатуры, которую он рванул изо всех сил, чтобы истратить в этом действии хоть часть рвущейся наружу злости, рявкнул подскочившему ночному дежурному:
- Где машина?
- Дык это… – растерялся тот, – туточки была…
- «Ту-уточки», – яростно передразнил Ясень. – Водителя сюда, быстро!
Водитель примчался, как ошпаренный, вытянулся по стойке смирно, преданно глядя в глаза.
- Значит так, – доверительно сообщил ему Ясень, – заберешь сейчас из расположения Вэнди… Знаешь, где она живет?.. Хорошо. Заберешь со всеми вещами и эвакуируешь отсюда ко всем чертям в двадцать четыре часа.
2. Что останется после меня
Душу, после всей этой разухабисто веселой кутерьмы, снова стало затягивать тоненькой узорчатой корочкой льда, грозящего, со временем, превратиться в прочную броню, крепостью сравнимую со сталью. Ясеню присвоили звание майора, дни полнились веселой злостью боя то и дело вспыхивавших мелкопоместных перестрелок шаткого перемирия, яростью внутригруппировочных разборок. А всякой мути не было места в его голове.
Иногда кто-нибудь из бойцов простодушно предлагал:
- Командир, давай мы тебе бабу найдем? Все ж оно сподручнее, с бабой-то…
Ясень злился, но не отвечал – не мог объяснить: у него категорически не было времени на сподручных баб. Никому, даже самому себе он не смог бы признать, что ему нужна та-одна-единственная – развратная, волнующая, жадная до каждого мгновения жизни. Та, ясно и бескомпромиссно давшая понять, что принадлежит только себе. И, в отличие от многих, даже не пытавшаяся заграбастать Ясеня в собственность.
Свой позывной он получил в самом начале войны, когда хмурые мужики с окрестных шахт стаскивали разбитые машины, бетонные блоки, бревна и прочий хлам к повороту с объездной, и городили из всего этого вполне приличные баррикады. Ясень – тогда еще даже не «пиджак», а всего-навсего обыкновенный технарь интеллигент – в разговорах с этими простыми земными людьми часто «заворачивал». Особенно, свое любимое: «Вопрос ясен?» Мужики, для которых Сашина интеллигентная городская речь звучала непонятно и смешно, веселились и за глаза прозвали его «Ясен». И еще не любили. Потому что не верили. Вот если бы он был хотя бы штабной бумажной крысой – тогда да. А так… Непонятно, что забыл в грязи чужого приграничья чистый городской парень в дорогих кроссовках.
Потом провернулось чертово колесо войны, обернулось жесточайшим «котлом» и первой серьезной одержанной победой. И в этом котле ясен стал каждый, не только он один… Да и сам он уже обжился, обтесался, притерся. И на смену автоматичному – из прошлой жизни – вопросу пришло короткое слово «Ясно?» Не было на войне времени для длинных фраз. А новые бойцы, приходившие с пополнением, с непонятного «Ясена» переиначили на «Ясеня», не зная истории и считая, что сами что-то недослышали. Так что на самом деле его окрестили в тот день, когда один хороший малознакомый возрастной мужик буднично обратился к нему: «Товарищ Ясень…» Александр понял, что вот оно, то простое четкое имя, к которому он стремился. И взял позывной «Ясень». Тем более, что называться своими именами тогда уже совсем запретили.
Эти отрывочные воспоминания крутились у него в голове, когда он, привычно не открывая глаз, мысленно ощупывал свое неподвижное тело и чувствовал некомфортную дырку в плече и на голове что-то лишнее, сдавливающее и неприятное.
Рядом кто-то был. Ясень шевельнул ресницами и обозрел сквозь узенькую щелочку стройную ногу в чулке, увенчанную вполне прозаичным берцовым ботинком, край белого халата и толстую потрепанную книгу, которую придерживала, не давая сползти с колен, вполне симпатичная кисть руки. Ясень открыл глаза, обеспечив себе обзор на склоненное к книжной странице женское лицо, частично завешенное прямой недлинной стрижкой: тонкий решительный нос, упрямый рот и очки с продолговатыми стеклами в узкой металлической оправе. В ту же секунду она безошибочно подняла на него серовато-зеленые глаза и спокойно деловито спросила:
- Очнулись, товарищ командир?.. Больно? Пить?
Ясень облизнул и правда совсем сухие губы и хрипло спросил:
- Когда я смогу уйти отсюда?
- Ну, если хотите скандала, и пустить коту под хвост все мои труды, тогда прямо сейчас, - все так же серьезно ответила женщина, - но вообще, товарищ Лис велел не выпускать вас отсюда минимум до завтрашнего утра.
Если уж быть до конца честным, Ясень сомневался, что завтра с утра будет в состоянии встать и уйти, но, видимо, и Лис, и эта симпатичная врач свято верили в его непоколебимую вредность. Он улыбнулся в душе своим мыслям и снова спросил:
- Что вы читаете?
Вот так с ним случилась Алена.
Она была строгой, почти никогда не улыбалась и очень внимательно смотрела людям в глаза при разговоре. Она была холодно-профессиональной в своем деле, а свободное время проводила за самообразованием. Здесь она оказалась на стажировке, как сама сказала. Еще в институте ее очень впечатлило мнение одного профессора, который воевал в Афганистане и уверенно заявил, что для практического врача просто-таки необходим опыт работы в условиях боевых действий. Аленин интерес к происходящему был чисто профессиональным.
- Нельзя не принадлежать ни к тем, ни к другим, - горячился ее коллега, разбудивший однажды Ясеня своим возбужденно-громким голосом, - если ситуация на фронте изменится не в нашу пользу, что, ты и тогда будешь утверждать, что лечить людей можно без убеждений и взглядов?
- Если ситуация на фронте изменится не в нашу пользу, я просто уеду домой, - спокойно ответила Алена.
И ничуть не смущенная, что пациент услышал эту предательскую по звучанию фразу, переключилась:
- Мы вас разбудили, товарищ командир? Простите. Но через пару минут все равно пришлось бы уже просыпаться.
- Почему ты так сказала? - спросил потом Ясень.
- Потому что любой другой ответ стал бы циничным враньем.
Их роман был неуловим, деловит и стремителен.
Три дня спустя после выписки, Ясень выкроил два часа бесценного времени, забрал Алену из госпиталя, отвез туда, где она квартировала, и велел собирать вещи. Алена не удивилась. И ничего не спросила. Но теперь ее, чаще всего, называли «жена Ясеня». А в его полевой квартире стало больше уюта, хотя непонятно, когда она успевала, сутками пропадая в госпитале на дежурствах.
В конце марта, мечась, как обычно, словно подстреленный, между блокпостами, Ясень вдруг увидел в степи невысокие полевые колокольчики на толстых стеблях. Это так поразило его, что он остановился, нарушив все правила безопасности, среди безлюдной дороги и вышел из машины. Букет на переднем пассажирском сидении одуряюще пах весной всю дорогу до дома. А потом – до госпиталя, потому что дома ее не было. Алена вышла на зов хмурая, видно оторвал от важного дела. Увидела цветы и растерялась, замерла, сняв очки и покусывая дужку – не зная, что делать с этим его нелепым поступком. Ясень подошел, поспешно сунул ей букет и позорно сбежал, потому что и сам не понял, как к себе такому относиться: все это было некстати и очень не вовремя… Впрочем, не вовремя было все, что не касалось войны.
- Почему я? - спросила она как-то, вечность спустя – месяца через два или даже три.
- Потому что таких, как ты, больше нет…
Алена улыбнулась, чуть заметно, почти одними глазами.
- А на самом деле?
Но это и было на самом деле. Ясень сделал свой выбор в тот момент, когда она с искренним бесстыдством призналась в своей готовности сбежать обратно в Державу при первых признаках опасности. Это было очень важно для него – за нее не нужно было бояться.
Мальчишкой он представлял войну по книгам и кинофильмам. Она состояла из выстрелов, из грохота взрывов, из верных товарищей, погибающих один за другим, из вероломного и страшного врага, которого мы победим… Обязательно победим! И из героического предсмертного подвига.
В подростковых мечтах Сашка представлял себе этот подвиг очень четко. Он один – обязательно один – остается прикрывать отход друзей, изможденных и раненых, державших оборону, сколько было возможно. Он кричит: «Отходите! Я вас прикрою!» И стреляет по врагу короткими очередями, экономя патроны. А когда они все же заканчиваются, ложится (на пол, на землю, на дно окопа), зажимает в руке гранату и выдергивает кольцо. Граната в мечтах была старая – в ребристой крупно насеченной рубашке: «лимонка». Чтоб наверняка.
Умирать будущий Ясень тогда не боялся. Подвиг такое дело, что умереть ради него не страшно. Страшно было, что вдруг, да не хватит силы воли, и когда враги подойдут и обступят плотной толпой поверженного героя, он не сумеет разжать пальцы.
Ну что ж? Значит, нужно тренировать волю.
О своих фантазиях Сашка никому, конечно, не рассказывал. Даже самому лучшему и надежному другу Вальке Остапчуку, с которым решено было, окончательно и бесповоротно, вместе поступать в мореходку. Даже тонколицей и ясноглазой девушке Маше, незаметно, но прочно обосновавшейся рядом с ним в 9-м классе… Где теперь та Маша?.. А Валька Остапчук уснул тяжелым сном в цинковом гробу Первой Чеченской кампании. Но это было уже потом. А в детстве и юности Саша стеснялся о своих мечтах говорить, но волю упорно тренировал: закалял тело, ходил в секцию плавания и на САМБО, поставил себе цель стать лучшим на занятиях по допризывной подготовке (и стал), во дворе не сдавался никогда, ни в футболе, ни в драке. Все это потом очень пригодилось в жизни. И характер пригодился. Детские фантазии развеялись, а характер остался. И этот стальной несгибаемый характер вел его в институт, к красному диплому, к престижной работе, к быстрому карьерному росту… И этот же неудобный характер заставил потом, на пике, совершить головокружительное падение (или головокружительный взлет?) от преуспевающего коммерческого директора крупной компьютерной фирмы Александра Сергеевича Морозова до никому сперва не известного ополченца Ясеня, в секунды обменявшего успешность, доходы и престиж на мало кому из друзей и близких понятные идеалы правды и справедливости.
При ближайшем рассмотрении война оказалась не героической и не романтичной, а нудной, рутинной и грязной. Но это было Дело. А Ясень с детства привык браться за самые грозные и неподъемные дела, и всегда добиваться успеха. Здесь он был на месте. Здесь он чувствовал жизнь каждой клеточкой своего тела. Здесь он боролся за то, во что верил.
* * *
Обманное перемирие катилось и катилось по своим ржавым рельсам, сковывая по рукам и ногам стальными цепями не соблюдаемых противником соглашений.
Ясень носился по «полям», проверяя позиции бойцов своего батальона. Батальон свалился на него после командировки за пополнением, в которую неожиданно турнул его Лис, наорав напутственно, что «умные все стали!» и «кого мне еще посылать?!» Уже в столице выяснилось, что пополнение давали не просто так, а в обмен на интервью почти центральному телеканалу. Еще не государственному, но уже патриотично-массовому. И совсем уже в последний момент, в студии, оказалось, что это «парное катание» между Ясенем и фанатичной въедливой бабой с другой стороны фронта. Лис был как всегда чуток и предусмотрителен: пошли он кого другого, могло бы и до драки в эфире дойти.
«Я не стану срываться», - сказал себе Ясень, - «Я не позволю себе ни одного грубого слова. Я запру свою ненависть у себя внутри, и буду копить, как змея копит яд. Чтобы вложить потом в каждый свой приказ, каждый свой удар и каждый свой выстрел!» Дебаты прославило его уже не только среди «своих». После передачи ему стали писать в социальных сетях совершенно незнакомые люди. Две трети – с обвинениями и угрозами. Среди них были не только законные оппоненты из-за фронта. Хватало всевозможных «непротивленцев» и прочих желающих указывать с безопасного расстояния, кому и как жить. Последние были довольно активны и даже агрессивны. Читая сообщения и комментарии, иногда хотелось взять кого-то из этих «умников» (а чаще – «умниц») за шкирку и протащить… да хотя бы через местную больницу, где лежали на соседних койках с ранеными в бою ополченцами обездоленные старухи и покалеченные дети, пострадавшие от артобстрелов мирных районов.
Алена телевизионный дебют не одобрила.
- Ну засветился ты на весь свет в роли эдакого Че Гевары и зачем?
Гражданский муж пожал плечами – он не просился, так вышло. Гражданская жена сердито вздохнула, но больше свое недовольство высказывать не стала.
Лис среагировал проще:
- Принимай батальон, дорос… Да, Саш, и наладь мне с бойцами какую-то просветительскую, что ли, работу… А то сплошной бардак и пьянки, никакого стремления к светлым идеалам. Нет боевого духа. Можно подумать, они за оклад воюют.
- Товарищ комбриг, ты меня с Рейнджером не путаешь? – нахамил от удивления Ясень.
- Нет, товарищ комбат, - усмехнулся Лис, - но за совет спасибо: Рейнджера я тоже учту.
Вот так и стали неожиданно товарищи командиром и комиссаром осиротевшего в недавней заварушке батальона.
А неделю спустя на сопредельном участке фронта вырезали блокпост. Методично и цинично. Ночью.
И поэтому метался теперь Ясень по своим позициям, инструктируя, мотивируя и проверяя. Рейнджер, как правило, метался вместе с ним, не столько комиссаря, сколько подстраховывая. То водителем, то инструктором подрывного, стрелкового или медицинского дела: краткая месячная подготовка вылетала из добровольческих голов при первом же обстреле, как правило, начисто.
И однажды в дороге состоялся у них незначительный, но крайнее примечательный разговор:
- А как же Вэнди? - спросил Рэйнджер, кивнув на телефон Ясеня, где как раз высветился вызов от Алены, подписанный и с фотографией.
Ясень так удивился, что даже на звонок не ответил. Уставился на спутника, сосредоточенного, вроде бы, целиком на дороге. Для водителя прифронтовой зоны это было совсем не удивительно – от внедорожья дорога отличалась исключительно отсутствием травы и тем, что степь в некоторых местах была гораздо ровнее. Но все же ответить было нужно, и Ясень язвительно буркнул:
- Утешится пятью детьми, а скорее – их отцами.
- Ну это вряд ли, - спокойно отозвался Рэйнджер, - с той работы ее уволили, она тебе что, не сказала?..
«Видимо, и тебе она не все рассказала», - подумал Ясень, а вслух снова удивился:
- С какой такой работы?
- А ты не знаешь? - недоверчиво спросил Рэйнджер, искоса глянув на собеседника между двумя ухабами.
- Да нет, говорю же! Не интересовался! Да и с чего бы мне…
- Семейный детский дом, - спокойно пояснил Рэйнджер. - От обычного отличается квартирами и «мамами». К каждой воспитательнице прикреплено несколько детей, с которыми она проводит трое суток без перерыва, потом трое суток отдыхает, потом опять. По две мамочки на семью и детей от четырех до десяти, в зависимости от возраста. Вэнди работала такой «мамой» приходящей, потом совсем к ним переселилась, стала только положенные два месяца отпуска брать. Но когда «просочилось», что она к нам приезжала, ее вежливо «попросили» – посчитали революционные течения слишком экстремальными для воспитателя…
- Угу, - буркнул Ясень.
Рейнджер еще что-то говорил, но он уже не слушал – мысли, хлынувшие одна быстрее другой, буквально кипели в черепной коробке. «Почему ты мне раньше не сказал?!» Хотел спросить, но не спросил. «Ну, знал бы я раньше, и что? Тогда при прощании понял бы ее правильно, а не как дурак озабоченный… И что? Уговорил бы остаться. Нет, скорее уговорил бы вернуться… И что? Вэнди – кипучая душа, ее ни в Штабе, ни в больнице не удержишь. А это значит – искать и волноваться каждую секунду, тревожиться постоянно… нет, нет-нет-нет. Определенно, что ни делается, все к лучшему. Пусть остается все, как есть – надежней и проще…» И придя к такому внутреннему равновесию, Ясень спокойно взял телефон и набрал Алену. Чтобы теперь уже она ему не ответила.
* * *
«Нет ничего грязней и беспросветней, чем цивилизованная война», – сказа как-то Лис. Ясень тогда не совсем понял, а теперь, после общения с наблюдателями, стал совершенно с ним согласен. Эти милые иностранные юноши и девушки ничем не отличались от бойцов интернационального батальона ополчения, кроме приметных бело-голубых безрукавок и жгучего желания вывести собеседника из равновесия, заставив высказаться как можно более не толерантно. После обстрела двух блокпостов и близлежащего поселка посредники так и хлынули на обстрелянную сторону, хотя достигнутые ранее соглашения нарушил, уже в который раз, именно противник. Однако любые действия по ту сторону фронта бело-голубых наблюдателей ничуть не интересовали, а вот на территории мятежной республики так и шныряли «голуби мира», следя, высматривая и вынюхивая.
- Чего хотели? – тревожно спросил водила, молодой и не обстрелянный, когда Ясень влез обратно в кабину и сердито жахнул дверью. Свежеиспеченный комбат провожал на передок транспорт ротации, чтобы первым, своими глазами оценить разрушения и потери. Да и бойцов поддержать. На выезде из города груженые под завязку людьми и техникой ЗИЛы встали в некое подобие пробки. Как выяснилось, контрольно-пропускной пункт оккупировали пассажиры характерного бело-голубого фургончика и только что не в задницу всем заглядывали.
- Люлей хотели, сладких и сочных, - успокоил Ясень, - поехали давай, только под колеса смотри, чтобы не кинулись – эти могут.
На передний край поспели аккурат к следующему обстрелу.
Война, она, конечно, учитель хороший. При активных боевых действиях уже через день-два в живых остаются только отличники, а до месяца дотягивают и вовсе исключительно золотые медалисты. Вот только двоечников и отличников одинаково жалко.
Когда Ясень скатился в траншею, паника там царила изрядная: свист, вой, грохот разрывов с непривычки кого угодно деморализуют. И вот среди этого огненного ада он услышал удивительно четко где-то рядом сухой короткий выстрел («СВД», - автоматически определилось на слух). А следом горячий сбивчивый речитатив: «Мама, мамочка, как же страшно!» И еще один четкий спокойный выстрел. Ясень торопливо всмотрелся в ту сторону, стремясь запомнить этого отважного бойца, но успел заметить только блеснувший из-под каски пронзительный взгляд. А больше этой секунды времени у него не было – нужно было спасать, организовывать, загонять, направлять, стрелять – совершать весь тот миллиард необходимых и четко выверенных действий, которые в бою давно уже шли у него автоматически.
После артподготовки была попытка прорыва. Хотя нет, не прорыва – так, прогулка по нейтралке в надежде напугать противника своей наглостью. Это оказалось кстати. Ясень снова влез в траншею, отыскал там старлея Акимыча, который понял все без долгих слов, и скоро уже в каких-то пятидесяти-семидесяти метрах от бруствера лежал и стонал раненый в ногу офицерик. Остальные боязливо разбежались. Ясень с Акимычем сползали за ним вдвоем. Под прикрытием расчетливо-спокойных СВДшных выстрелов.
- Хороший снайпер у тебя, - похвалил Ясень, пока языка перевязывали и паковали в кузов.
- Эт не снайпЁр, - удивительно тепло улыбнулся Акимыч в прокуренные усы, - бери выше: эт наш талисман.
- Хороший талисман, - не стал спорить комбат. – Водила-то мой где?
Тот скоро нашелся, изрядно побледневший и в перемазанной глиной форме.
- Что, обделался? – весело спросил Ясень. У него было удивительно хорошее настроение.
- Да не, - парень от пережитого явно позабыл всю субординацию… Хорошо хоть – водить не разучился. – Страшно, конечно. Но терпимо.
Грузовик потряхивало на ухабах. Ясень покосился на парня и увидел, что тот слегка улыбается. Словно бы не собеседнику, а своим мыслям.
- Хорошо, что терпимо. Но осторожность не теряй.
- Не буду…
- Да че ты лыбишься-то так? - не стерпел Ясень.
Парень повернулся на голос все с тем же нелепым выражением лица.
- А?! А-а… Да я из-за этого обстрела с девушкой хорошей познакомился.
Алена оказалась дома. Ясень забежал, думал переодеться, прежде чем идти устраивать своих бойцов, вернувшихся с передовой, по квартирам и в госпиталь, а застал жену и остановился – завис. Подпер дверной косяк единственной комнаты их полевого жилья, наблюдая, как Алена зашивает что-то у окна, отогнув уголок одеяла светомаскировки. Узенький лучик света падал через подоконник ей на колени.
На шум женщина обернулась, улыбнулась чуть-чуть.
- Обедать будешь?
Она отложила шитье и подошла, заглядывая в лицо глаза в глаза – не такого уж великого роста был товарищ Ясень. Надо было что-то сделать, сказать. Что-то уютное, домашнее. Но в нем еще бродили разрывы минометных мин, гарь, глина, дым и грохот. И это прочно засевшее позади всех других мыслей «Мама, мамочка» отчаянного снайпера-талисмана.
- Мне б помыться сперва…
«Мне бы одному побыть… Лучше бы сразу с ребятами пошел, не заходя».
Алена бросила взгляд на часы и чуть нахмурилась – прорезала лоб на секунду сердитая складка. Горячую воду давали на час, с пяти до шести, Ясень всего на 15 минут опоздал.
- Давай обедать, Саш, - решила жена. – Пока будем есть, вода нагреется.
- Не думал, что ты дома, - виновато пояснил свою странную реакцию Ясень, принимая тарелку с супом.
Жена быстро глянула на него с непонятным выражением, поставила тарелку и себе и только тогда ответила:
- У меня выходной сегодня… Забыл?
- А я знал, да?
Алена невесело усмехнулась.
- Иногда мне кажется, что ты живешь в каком-то другом мире.
- Прости. Замотался.
Мудрая жена дала ему спокойно доесть, и только тогда проницательно спросила, принимая пустую тарелку:
- Еще куда-то собираешься?
- Да.
- Ты очень редко бываешь дома.
- Ален… Ты тоже вечно на дежурствах, и тебя не застать.
- Мы слишком редко видимся, не находишь?
Теперь уже Ясень долгим взглядом проследил, как жена ставит в раковину тарелки и заглядывает зачем-то в нагревающийся на плите эмалированный бак. Стирать, что ли, до кучи собралась? Ясеню бы и чайника кипятка хватило… И только когда она снова опустилась за стол напротив, спросил, включив свой «тяжелый» фирменный тон:
- Это семейная ссора?
- Это просто вопрос. Раз уж мне так повезло, что я тебя застала не кричащим по телефону, не с толпой других командиров, не раненным и не спящим.
- Алена, ты знала, на что шла.
- А ты? Знал?
- Да. И не обещал тебе ничего другого.
- Так может, уже пора?
- Что?
- Обещать.
Он молчал, прищурившись глядя на нее, и она продолжила.
- Ты когда-нибудь думал, что будет потом?
- Когда – потом?
- Когда война закончится.
«Ох уж эти женщины! Да закончилась бы уже наконец, только куда там – края не видать!»
- Когда победим, тогда и будем думать.
- Саш… Но ведь это не известно сколько. Нельзя же вот так быть в ожидании и не знать, когда дождешься? Жить нужно сейчас, сегодня. Мало ли что там впереди случится.
- Ты ждешь ребенка? – резко спросил муж.
- Ты дурак?!
- Нет. И поэтому уверен, что ты, как врач, непоправимой ошибки не допустишь.
Закипел, наконец, проклятый бак, и разговор прервался. А через час, когда Ясень уже обувался на пороге, Алена спокойно спросила:
- Ты на машине? Подбросишь?
Она была в форме и с сумкой.
- У тебя же выходной? – удивился муж.
Жена едва заметно улыбнулась.
- И что? Дома одной скучно.
По дороге они не разговаривали, и только высаживая у госпиталя, он спросил:
- Тебя поздно ждать?
- Завтра. А тебя?
- Пока не знаю.
На душе остался раздражающий осадок, мешающий сосредоточиться на действительно важном. Вроде все нормально, а вроде – наоборот, очень даже плохо. Алена ушла, а он еще немного посидел в машине, изгоняя из головы все лишнее. Но полного покоя добиться так и не удалось. Зато сообразил, что раз уж все равно здесь, нужно изменить план и сперва пойти проверить раненых, а потом уже – кто, где и как расквартировался.
Войдя в госпиталь, Алена деловито поднялась на второй этаж, зашла в дежурантскую и там остановилась у окна, глядя вниз на так и не уехавшую машину гражданского мужа. Чего ждет?.. Потом, увидев, что Ясень выходит из машины и поднимается по ступенькам крыльца, улыбнулась – затеплило в сердце: сейчас придет! Но он не пришел. И когда прошло вдвое больше времени, чем требовалось, чтобы найти ее в госпитале, Алена совсем поникла и устало опустилась на подоконник.
- Ты чего это?
В дежурантскую заглянула Марина – главный врач и боевая подруга Лиса. Хотела, видно, чаю попить, а Алену увидеть не ожидала.
- У тебя же выходной!
- Вон он, мой выходной, - горько ответила женщина, едва заметно качнув головой назад за плечо, за окно, где стояла у обочины Ясеневская машина. – Полчаса, как приехал, до меня не дойдет никак.
Марина покачала головой, не понятно, кого осуждая: то ли своего подчиненного, то ли мужниного. Предложила с искусственной веселостью.
- Давай-ка мы с тобой чайку попьем!.. Давай, давай, есть кой-чего и повкуснее пластмассы!
А Алена и не заметила, когда начала грызть по извечной привычке дужку очков.
Делиться с Мариной оказалось легко. Она слушала, не перебивала, только чуть улыбалась или едва заметно хмурилась в самых подходящих местах. А в конце, выдержав небольшую паузу, чтобы убедиться, что уж точно все, серьезно сказала:
- Терпи, Аленка. Война не навсегда. Но пока она идет, мужики всецело заняты тем, что важнее нас. Так было, так будет. И нечего сопли распускать. У него свои заботы, у тебя – свои. Вот и работай. Вот и молодец, что приехала, раз дома одна не хочешь сидеть: нам с передка народу навезли – не заскучаешь… А Сашку я видела сейчас, кстати. Он бойцов своих контролит. Когда я мимо проходила, они как раз списки потерь сверяли с Акимычем… Или ты, может, видела, чтобы Тёма ко мне хоть раз заходил? Нет? А мы вторую войну вместе воюем. Все у тебя еще будет, и мирная жизнь, и семья, и романтика. А сейчас не до того.
Марину Алена слушалась охотно. Эта немолодая волевая женщина бывала и резка, и груба, но всегда однозначно справедлива. Нытиков не терпела. Зато к раненым относилась с неизменной теплотой и заботой, не тронутой профессиональным формализмом. С персоналом часто держалась жестко. Зато проверяла-обучала всех сама. И на скорой с бригадами выезжать не чуралась, операции проводила в полевых условиях, и финансовые отчеты проверяла. А уж сестра-хозяйка боялась Марину пуще кары небесной. Однако позади решительности и внешней строгости скрывался в ней талант чувствовать людей. Не даром же и сейчас, мимолетно минуя Ясеня, она чутко уловила и поняла, все то, что Алена не сумела распознать и прочесть в вернувшемся с передовых позиций муже.
- Тяжелых много? – виновато спросила Алена. И впрямь, какие тут растрепанный чувства, когда ребята прямо сейчас от боли стонут.
- Не много. Но есть. Так что давай, пей чай и пошли. У нас с тобой минимум две срочные операции.
Остаток дня и часть ночи пролетели незаметно. Раны, стреляные и осколочные, контузии, ушибы, переломы, вывихи… Кто-то стонал, кто-то кричал, кто-то терпел молча. Кто-то забивал боль тем, что весело матерился, хулиганил и балагурил. Трудовые будни полевого врача. Уже под утро Алена свалилась на кушетку в дежурантской и провалилась в сон на следующие 3 часа.
* * *
«Ясень Лису!» настигло неожиданно, на бегу, когда уже начисто вымело из головы все семейные дрязги.
- Ясень на связи, - отозвался командиру комбат, сразу встревожившись: официальный вызов звучал бы, как «Ясень Первому». А тут, значит, намечаются какие-то частные переговоры.
- Жду на Волне, - подтвердил опасения Лис.
Волной, согласно последней таблице, именовался пост на въезде в поселок. Место, используемое штабом для всевозможных личных бесед. Срочных, иначе бы Лис домой к себе вызвал, или сам на огонек заглянул.
- Принято, еду.
«Еду» - значит буду через полчаса, в отличие от «иду» - 5 минут. Такие мелкие зашифровки времени были в постоянном ходу.
- Рейнджера захвати, - велел Лис, дождался еще одного «принято» и дал отбой.
А Ясень тут же снова дернул эфир:
- Рэйнджер Ясеню.
- Рэйнджер на связи…
- Долго ходите товарищи…
Гостеприимство оказала неприметная квартирка в подворотне – дворницкая или другая какая служебная, куда проводил их от поста хмурый Маркиза. Происхождение его позывного было еще более забавным, чем у Ясеня. Однажды в разговоре этот мужик решил блеснуть эрудицией, но перепутал два иностранных слова и упрямо утверждал, что пушка называется «маркиза», хотя на самом деле имелась в виду «мортира». При чем горячился и отстаивал свою правоту, даже когда уже в интернете проверили в разных словарях. Маркиза всегда ошивался при штабе, хотя чем конкретно он там занят Ясень выяснить как-то не удосужился.
Лис был мрачен, курил и щурился от дыма. Маркизу сразу отослал одним движением бровей, а Ясеню с Рэйнджером сообщил, без всяких предисловий.
- Держава официально участвовать не будет.
Рэйнджер сел. Резко, видимо ноги подкосились. Коротко спросил:
- Уходим?
- А вот это, Юрий, каждый сам для себя будет решать.
Ясень махнул ладонью перед лицом, разгоняя сигаретный дым – видно были они тут на приеме далеко уже не первые, раз ходили по комнате сизые волны. Лис перевел на него пустые усталые глаза.
- Ну? Чего застыл?
- Подробности будут? – спросил Ясень.
Лис невесело усмехнулся.
- Будут. Но немного… Уйдешь? Или останешься?
- От подробностей зависит, - мрачно проворчал Рэйнджер. Ясень согласно кивнул.
Длинным вышел этот ночной разговор. И не особо приятным. Не готова была Держава рисковать. Ни людьми, ни репутацией, ни, тем более, хрупким мировым равновесием. Но и бросать соседей в беде не готова была тоже. Специалисты высшего ранга осмыслили имеющийся приграничный кризис со всех сторон, и выработали программу действий. На несколько возможных случаев развития событий. Вот одного из этих сценариев мятежникам и предложили придерживаться. Предложили на высочайшем уровне. От таких предложений не отказываются. А иллюзия выбора – это, наверное, такой жест добрый воли, политес. Потому что с первого взгляда выбрать можно было только один вариант из предложенных. Со второго, правда, тоже.
- Завтра я еду на совещание с руководством республики, - мрачно сообщил Лис. - И у меня должно быть готовое и аргументированное мнение по этому вопросу. И четкое понимание, кто остается со мной.
- Остается? - поднял брови Рэйнджер.
- Или уходит! Не цепляйся к словам!
«А я ведь почти поверил, что у нас получится, - думал Ясень, в пол-уха слушая их перебранку. – Молодая республика, красное знамя свободы, равенство и братство населения, светлые разумные законы… Все то, что мы так бездарно потеряли там, теперь потеряли и тут. На то она и утопия…»
- Саш! - выдернул его из раздумий Лис, - ты хоть башкой кивни, что слышишь!
- Слышу, Артем Иваныч, слышу… Сколько на подумать?
- Завтра в двенадцать я должен быть уже в Народном совете, на сборы час, на дорогу полтора. В восемь тридцать вы все у меня в штабе, как штык. И каждый четко должен сказать, «остаюсь/ухожу».
«А что думает сам, так и не озвучил, - хмыкнул про себя Ясень, - давить не хочет, или ему персонально что-то особо вкусное предложили?»
Лис затушил сигарету и вдруг рявкнул так, что стены вздрогнули:
- А полезешь еще в нейтралку сам, лично колено прострелю!
И добавил тише:
- Чё набычился? Знаю, да. Привыкнуть бы уже должен: я все всегда знаю.
- Откуда?
- Какая разница?
- Большая! - рявкнул уже и Ясень. - Потому что у меня в батальоне какая-то тварь нагло «стучит». Я у себя такого за спиной оставлять не имею права!
Лис рассмеялся, теперь уже открыто и весело.
- Ишь распетушился! Да не стучит, не стучит. Наоборот. Личный состав пребывает в восторге и восхищении от своего нового комбата, и прославляет его отвагу в россказнях и байках по всему поселку. Ты погоди-и, вернешься домой, тебе и Аленка еще по кумполу даст.
- Нос не дорос, - вяло отшутился Ясень.
Обратно шли молча, давая себе время для раздумий и разговора, который никто никак не мог начать первым. Ночь, как на зло, выдалась ветреная, было зябко и мерзко, не только в душе, но и снаружи.
- Останешься? - спросил, наконец, Ясень.
Рэйнджер охотно повернулся к нему, словно бы не начинал говорить только потому, что без вопроса нельзя.
- Я бы ушел, потому что бардак все это. Но мне – куда? У меня там нет ничего, все тут: жизнь, работа. Я, когда уходил, возвращаться не думал, не подготовился.
- Ну, а если найдется там работа и жизнь?
- Тогда можно подумать.
- А как же…
«Как же – что? Мечты? Идеалы? Звучит слишком громко и… да нет, не фальшиво – не достоверно».
Рэйнджер не дождался продолжения и подытожил:
- Я завтра высказываться не буду сразу, подожду. Послушаю, что другие скажут… Ну или за ночь, может, надумаю чего-то еще.
- Да, - согласился Ясень, - надо крепко подумать.
И он думал. Думал, пока шли по ночной размытой дороге – и не скажешь, что почти центральный поселковый проспект, пока сидел дома в темноте и тишине. Даже во сне он думал над этой задачей. И чем дальше, тем больше вместо сухих логических схем и трезвого расчета кружились в голове лица поселковой ребятни, кособокие мазанки, раненые осколками в белые бока, плачущая старушка, у которой погреб взрывом завалило, а там была вся ее нехитрая еда. Ему снились первые его здесь дни, снился «котел», снились бойцы, живые и погибшие, снились сады и шахты. Все то, что было бесконечно далеко от него еще так недавно, а теперь составляло суть и соль его жизни.
А утром, собираясь на совещание, Ясень уже твердо знал, что не уйдет. В любом из раскладов не уйдет. Потому что если мы все уйдем, то местное население, оно – куда? Вся эта пацанва, беспомощные старики и суровые от усталости изработавшиеся женщины были у него, лично у него, Ясеня, за спиной, и надеяться им больше было не на кого.
Хитрость, задуманная Рэйнджером не удалась. В восемь утра, когда товарищи пришли в Штаб, к «лисьей норе» змеилась уже длинная очередь. С каждым из своих командиров Лис разговаривал один на один. Выходили все хмурые, от жадных расспросов сердито отмахивались. Ясень, пользуясь минутой и обильным здесь интернетом, с телефона влез в соцсети. Давно не писал, не отвечал, а надо – это важно. Так увлекся, что начисто выпал из реальности. И не сразу понял, что происходит, когда Рэйнджер почти насильно втолкнул его в кабинет.
- Дверь закрой, плотно, - мрачно от усталости велел Лис, и сразу огорошил, - Хочешь в державную армию?
Подействовало. Как ушат холодной воды.
- Лис, - увесисто спросил Ясень, начисто игнорируя, по наитию минуты, и субординацию, и невеликую, но заметную разницу в возрасте, - ты остаешься?
- Я? – Лис огладил ладонью выбритую налысо загорелую голову. – Остаюсь. Это моя последняя война, Саша, я уходить не имею права.
- Вот и я не имею, - облегченно, что не надо долго распинаться, согласился Ясень. - А теперь объясни, при чем тут державная армия.
- Да при том. Ополчению кранты, большой и сильный сосед загребает все под себя. Не официально, естественно, и нигде не афишируя. Зарплата и паек не жирные, зато соцпакет стабильнее. Сможешь военную ипотеку взять.
Лис хитро усмехнулся, намекая, что в каждой шутке есть доля шутки.
- А если серьезно, Ясень, я остаюсь, и ты мне здесь нужен… До Совета прогуляешься со мной?
В расположение Ясень вернулся уже подполковником.
Наскоро заскочил в комендатуру… Выскочил... Развернулся на крыльце и решительно вошел обратно. Да, ошибки быть не могло. В форме и великоватой, сползающей на глаза каске, обветренная, исхудавшая, прижимающая к себе винтовку СВД, нежно и жадно, как девочка – любимую куклу, возле поста стояла Вэнди.
Разглядев Ясеня в мутном свете слабенькой желтой лампочки, дежурный вскочил, пытаясь доложить, как положено. Комбат отмахнулся. Вэнди смотрела на него с чуть заметной, искрящейся в глубине глаз усмешкой. «Не узнал меня в окопе, товарищ командир?»
- Ну че, расписалась? – донеслось из темноты коридора.
- Ща…
Вэнди наклонилась к столу, выискивая в журнале графу, где нужно расписаться, старательно зашуршала ручкой. На свет из коридора выскочил Акимыч. Заметил Ясеня, засиял, словно и не виделись с утра.
Подполковник Морозов кивнул ему на девушку с винтовкой.
- Это, что ли, и есть ваш талисман?
- Он самый, - радостно подтвердил старлей.
А Вэнди обернулась и показала кончиком бледный ехидный язык. «Вот попробуй теперь в двадцать четыре часа!»
Ясень вдруг, разом ощутил всю непомерную, накопившуюся усталость. Он убрал во внутренний карман подполковничьи погоны, которые машинально сжимал в руке от самой машины, и тихо сказал сам себе с едкой иронией:
- От теперь мы точно выиграем! С такими-то бойцами!
3. Это все
- Что там было-то? – проявил любопытство Рэйнджер, сгружая на пол дрова, в которых смутно угадывалась безвременно погибшая мебель.
Он топил буржуйку, демонстрируя гостеприимство и стремясь обеспечить друга хотя бы горячим чаем, раз еды не завалялось.
- Да чего-чего? Разъяснили политику партии и правительства, советника представили, консультантов назначили, а, чтобы подсластить пилюлю, выдали сдержанное количество званий и наград.
Ясень с удовольствием смотрел в открытую дверцу топки, впитывая, вместе с жаром, теплый свет и огневые краски.
- Мы уже ничего не решаем. Или пока не решаем. Я еще не разобрался…
Помолчали.
- Юр, ты знал, что Вэнди в батальоне?
Рэйнджер вопросу не удивился, но и не обрадовался.
- Не знал. Днем у столовой встретились.
- И откуда она здесь?
Рэйнджер неохотно поделился:
- Говорит, пополнение провожала, а ее вместе с ними загребли.
- Что, насильно? – недоверчиво усмехнулся Ясень.
- Да нет, конечно! Просто предложили, поехали, типа, с нами, место есть.
- И давно она здесь?
- Говорит, полтора месяца.
Рэйнджер осуждающе покачал головой. Он снял с печки котелок и налил кипяток в подставленную кружку. Потом все-таки поделился:
- Если эта мадам не захочет, ее сам черт не найдет, уж ты мне поверь.
- Ее дело, - буркнул Ясень, закрывая тему, - расскажи, лучше, как ты с Лисом поговорил.
- Да нормально… Только зашел, он мне с порога: «Юрка, я в прорыв пойду. Ты со мной?» Ну, от прорыва-то я, ясно бы не отказался. «Пошли, - говорю, - когда?» А он мне: «Повезет – осенью, не повезет - зимой». Вот и все, вот и поговорили.
- Да-а… интересно… Зачем думать тогда предлагал?
- Так думать он всем предлагал, а с ним идти – только некоторым.
- Это кому? – остро заинтересовался Ясень.
Собеседник слегка пожал плечами.
- Наверное, на кого полагаться не боится?.. Ты, я, Ингер, Май… Еще кто-то, наверняка, но про других я не знаю… А всех остальных действительно спрашивал, уходят или остаются.
- И сколько уходят?
Уехали многие. Примерно половина. В основном – воинствующие романтики, прибившиеся к ополчению изо всех сопредельных держав. Не одновременно, конечно. Но новая метла настолько по-новому мела, что в скором времени остались в строю только трезво мыслящие отчаянные люди, лишенные романтического налета. Речь об утопиях уже давно не шла, но теперь это поняли даже самые закостенелые идеалисты. Готовилось наступление, имевшее своей целью очистить от «оккупантов» всю территорию мятежных республик до директивно обозначенных границ. Перед регулярными теперь частями народного ополчения ставились задачи захвата и удержания. Вяло текущая прежде, кровь войны закипела.
* * *
Жила была на свете веселая девушка Даша Гольцберг. Был у Даши хороший друг – Юра Курбатов. Если Дашку спасти – от одиночества и скуки или от бытовых проблем, не важно – то это всегда к нему. Дашка сама по себе – человек жизнерадостный, к ней, как мотыльки на свет, слетались люди в друзья и подруги. Поэтому, когда Юра сказал: «Я попрощаться зашел», она не расстроилась. Скорее – удивилась:
- Куда?
- На войну.
Вечно подавленный какими-то своими бесконечными проблемами, сейчас он был строгий и даже немного торжественный. Дашка заволновалась.
- Юр… Ты подожди. Ты зайди, посиди чуть-чуть… Объясни, хотя бы, какая война? Где ты вообще ее нашел?
Он рассказал. Не было у него сил сопротивляться Даше, никогда. А Даша? Даша впервые растерялась. То, о чем говорил с ней Юрка, было огромным, чуждым и не понятным.
Он все-таки уехал. Под утро.
- Ты мне пиши, - строго велела Дашка на прощанье.
- Хорошо. И ты мне пиши. В Контакт.
С тех пор она никогда не отключала Контакт…
Влюбилась ли Вэнди в Рэйнджера? Да-а… нет. Нет, точно нет. Но ее глубоко поразило, что этот нудный и робкий мужик, знакомый ей, вроде бы, вдоль и поперек – за столько-то лет! – этот мужик просто и буднично сделал выбор в таком вопросе, даже задумываться над решением которого ей самой и в голову не приходило.
Да на их сознательной жизни случилось почти с десяток локальных конфликтов. Но они же все где-то там, разве нет? Они происходят с кем-то другим, нет? Ведь это всемирно известный Че Гевара – последний рыцарь революции. Последний – ключевое слово. А он умер в шестьдесят седьмом году. Когда еще не только Дашки, даже Юрки Курбатова и в планах не было.
Дашка вытерпела полгода, и напросилась в гости.
Юрка похудел, загорел и стал как-то… свободнее, что ли? Внутренне свободнее. Ему шла форма, шла новая манера уверенно держаться, шло быть Рэйнджером. Вэнди очаровалась (ненадолго) не им, а своим к нему восхищением. Его аурой героя.
Была зима, Новый год, бесконечные какие-то елки для местных детишек, офицерские посиделки, просто гости по полевым квартирам и казармам. Вэнди раз и навсегда крепко влюбилась в тех, кто ее тогда окружал. В их простоту, прямоту, уверенность. В их настоящесть.
Но самое скверное – Вэнди влюбилась в Ясеня. А это было нельзя – она же к Рэйнджеру приехала. И было видно прямо, как все вокруг за него радовались. Даже Лис. А Вэнди влюбилась в Ясеня.
Их, конечно, Рэйнджер познакомил. Ясень был дико усталый, замотанный, загнанный какой-то. Праздновали Старый Новый год в штабной столовой, Вэнди сидела между Рэйнджером и Ясенем. Ясень все что-то веселое рассказывал, пить отказался, так как был за рулем. И вдруг уснул прямо за столом, чуть ли не в середине фразы. А все вокруг, эти замечательные люди, просто стали разговаривать на полтона ниже.
Вэнди вернулась домой больная. Ее маленькое, простенькое, до той поры, сердце разрывали два огромных и мощных чувства: невозможности стоят в стороне от происходящего «там» и невозможности жить без Ясеня. Девушка честно пыталась с собой справиться. Ну нет же шансов, никаких! Он просто не может в этой ситуации подумать о ней хорошо. Боролась с собой, боролась – и не победила, поехала в отпуск снова: с Рэйнджером объясняться, может даже помощи просить. Но судьба распорядилась по-своему. Вышла Даша из поезда, и первым, кого увидела? Но он все равно подумал о ней плохо. Вот и все. Бывают ли в жизни безвыходные ситуации? Наверное, да.
Вэнди не стала искать по поселку, кто бы ее на постой пустил, и подселилась к медсестричкам. Все равно только спать приходить: три дня отдыха, а потом начнутся дежурства, и некогда будет дома толочься. Неудобно только оружие каждый день в комендатуре брать, но это с отвычки – тридцать лет как-то по улицам без автомата ходила? Ну и теперь научишься.
Думала так, как выяснилось, только она сама. В обед возле столовой ее приметили парни из соседней роты и обступили, хитро перемигиваясь и пересмеиваясь.
- Девушка, девушка, а давайте познакомимся?
- А меня Ваня зовут, а вас?
- А вы, например, для облегчения понимания какой самогон предпочитаете? Моя хозяйка смородиновый варит, так вы заходите вечерком?
Смех и грех. Пора бы отбиваться, да от них разве отобьешься, если она каждому чуть выше пряжки ремня дышит. Пока измышляла план спасения, правый карман бушлата резко потяжелел. Вэнди машинально опустила туда руку. «Ого!»
- Спрячь! – тихо сказали где-то сверху.
Подняла глаза – молодой парень, смутно знакомый. Смотрит насмешливо, но по-доброму.
- Никому не говори! – шепнул одними губами.
И тут же все разошлись, будто и не было.
Разбитные парни подогнали ей ТТ. Позже как-то передали и несколько коробок патронов. Где взяли – не ведомо. Но жизненной уверенности сильно добавило.
Дарителя она потом вспомнила. Он вел грузовик, в котором приехал Ясень на ротации. «Как-то его зовут?.. Ведь назывался же! Рома? Сема? Тёма? Не запомнила. А он ее запомнил, значит…» Парень при обстреле растерялся, замешкался, и кто-то столкнул его в окоп. С непривычки темно и скользко – не удержался на ногах, замахал руками, пытаясь поймать равновесие, и задел Вэнди, сбил с прицела. Она выругалась. И услышала в ответ млеющее: «Ой, девушка».
Пистолет пригодился очень скоро. Война набирала обороты. Вылазки, перестрелки, диверсанты – все это стало повседневностью. И в одну из таких ночей, когда жесткие понукания раций гнали дежурные подразделения на поимку очередной разведгруппы, засеченной местными жителями в соседнем поселке, Вэнди бросилась на шум, и чуть не наскочила на здоровенного мужика в камуфляже. Спасла Акимычева наука: прежде чем из дверей выскакивать, посмотри, что там, за дверью. Это было не объяснимо, но от камуфлированного так и веяло чуждостью. Что-то было в его медвежьей фигуре настороженное, напряженное. Стало страшно, очень-очень страшно. Захотелось заорать и броситься, сломя голову, неизвестно куда. Чтобы не натворить непоправимого, Вэнди судорожно припомнила обучение, и стала оценивать обстановку. Минус в том, что против нее здоровый, уверенный в себе, хорошо подготовленный мужик. Минус в том, что ей страшно. Плюс – она его видит (в щелочку приоткрытой подъездной двери), а он ее пока нет. Минус –выстрелить в щель не получится. Минус – дверь при открывании заскрипит. Значит надо действовать очень быстро. Распахнуть дверь, крикнуть и выстрелить… «Боже, как же страшно!»
Дверь растворилась с отвратительным ржавым скрежетом. Мужик по-кошачьи подпрыгнул на месте, мягко разворачиваясь.
- Руки в гору!
Ствол подало вверх, рука дернулась… Конечно промазала! Враг по голосу понял, что девчонка, не испугался, попер на нее в полнеба, как казалось с перепугу, камуфлированной тушей. Вэнди снова выстрелила, стараясь не дергать стволом – и опять, видимо, не попала, он пер и пер, неотвратимый, как танк. Пока не скосила прилетевшая из темноты автоматная очередь.
Сразу стало светло от фонариков и многолюдно.
- Молодчага, - сказал кто-то, - шум подняла. Мы б его упустили!
- Живой?
- Живо-ой.
- Эй, подруга, ты как?
Вэнди двумя руками прижимала к груди пистолет. Ее колотило.
- Взяли? - резко спросили из темноты.
- Так точно, трищ комбат.
В светлый пятачок возле подъезда вдвинулся Ясень. Осмотрел диверсанта, затем бросил взгляд на людей у дощатой двери, сразу и метко оценив обстановку. Шагнул прямо к Вэнди, деловито спросил:
- Сколько раз стреляла?
- Д-два.
- Молодец. Поняли, как стрелять нужно? Дважды выстрелила, дважды попала.
Он положил ей на плечо тяжелую руку, придавливая дрожь, и доверительно сообщил:
- В следующий раз в голову стреляй. Или в ноги – он в бронике.
Девушка судорожно кивнула. Острый черный взгляд был адресован не лично ей. Он был адресован бойцу, получившему только что важный кусочек жизненного опыта.
- В порядке? Точно?
- Да, - с трудом протолкнула она сквозь сухие губы и на негнущихся ногах ушла в расположение. И уже не видела, как Ясень проводил ее прищуренным взглядом и задумчиво спросил сам себя:
- Интересно, откуда у нее рабочая тэтэха?
В свободное от дежурств время, парни тусовались, как правило, в двух местах: возле столовой, где работали молодые местные поварихи, или позади медсанчасти зубоскалили с медсестричками. Вэнди искала своего безымянного дарителя и там, и там, но безрезультатно. Встретиться повезло уже к вечеру, на выходе из штаба, куда Вэнди вызвал Лис. Торжественно пожал руку, и тепло спросил, улыбаясь:
- Ты теперь наш боец, оказывается?
Вэнди смутилась. После ночного происшествия в нее и так все тыкали пальцем и шушукались за спиной. Благо, у Лиса было полно других дел, и ее быстро отпустили. Вэнди чуть не бегом ринулась с крыльца, поскользнулась на свежей наледи, но не упала – поймали.
- А-асторожней надо, барышня.
Вот они, искомые серые глаза с теплой иронией.
- Не помню, как тебя зовут, - честно призналась Вэнди, - но за твой подарок огромное тебе спасибо!
И не удержалась – чмокнула в заросшую светлой щетиной щеку.
- Рома я, - оторопело представился парень по новой. Но девушка уже убегала, не известно, услышала или нет. Он вздохнул и поделился счастьем с ближайшим, кто случился рядом:
- Классная, да?
Хмурый мужик, к которому он обращался, восторгов не разделил:
- Слышь, ты того. Не связывайся. На эту девку Ясень глаз положил. Давно уже.
- Он же женат!
Советчик пожал плечами.
- Женат, не женат, а только баба его, точно тебе говорю.
Ясень отсыпался после ночного рейда. Пришла из госпиталя Алена, пошумела водой в кухне, позвенела ложкой в чашке, и пришла в комнату. Устроилась в уголке дивана с книгой, прикрыв настольную лампу газетой.
- Я не сплю, - предупредил, на всякий случай, Ясень.
- А, по-моему, спишь…
- Не. Точно нет.
Можно было еще пару часов поваляться, но и так уже все бока себе отлежал.
- Саш, а Саш, - окликнула его жена, убедившись, что он и правда спать больше не собирается, - А что это у вас там ночью такое интересное произошло?
- Диверсантов взяли, - рассеянно отозвался Ясень, - обычное дело…
- Разве?.. Сегодня только и разговоров. Вы что, девчонок с собой в рейды берете?
- А-а!
Ясень потянулся и встал.
- Это, наверно, про Вэнди.
Он натянул свитер и побрел на кухню варить кофе. Продолжил уже оттуда:
- Она квартирует с медичками из санчасти. Выскочила ночью на шум и очень нам помогла. Ее даже Лис сегодня в штаб вызывал – хвалить за такое хорошее дело.
- И кто она, эта Вэнди?
- Талисман Акимычевой роты… Ты кофе будешь?
Он заглянул с вопросом в комнату и удивился обиженному Алениному виду.
- Ты чего?
- Саш, а почему, стоит мне появиться, все разговоры про вашу Вэнди обрываются, а? У тебя с ней что?
Ясень задумался.
- У меня с ней?.. Хороший вопрос, но ответа я не знаю. И думать над ним сейчас не буду.
Все его мысли и правда принадлежали грядущему наступлению и связанным с ним изменениям в структуре ополчения, так же неотвратимо грядущим.
Ясень сварил, все же, две порции кофе. И даже принес Алене чашку. И только тогда сурово велел:
- И тебе тоже думать нужно о другом. Скоро будет очень много раненых.
Отношения с новым командованием складывались, прямо скажем, не очень. Лис все чаще ходил сердитый. Хотя сам он, один из немногих, и приехал сюда, как негласный представитель державной армии, в рамках засекреченного проекта помощи военными специалистами. Конечно, во всем мире только самые доверчивые продолжали полагать, что бойцы шахтерских баррикад победили в местном котле, позволившем прочно отодвинуть линию фронта на существующие сегодня позиции. Всем остальным было ясно, что врага смело мощным порывом северного ветра, так стремительно отступившего потом обратно, что его почти не успели заметить те, кому не надо. Официально Держава соблюдала мирные соглашения. Не официально – снабжала повстанцев оружием, специалистами, гуманитарной помощью и, что самое главное, заказами, позволившими запустить все крупные местные заводы, на корню сгубив безработицу. Теперь к этому добавлялась еще замена ушедшей части ополченцев на переодетых профессионалов и 2 парка с техникой. Парки предстояло «захватить» в начале наступления.
Лиса не устраивало многое. То, что пришедшие свысока смотрели на здешних, а здешние – на пришедших. То, что свобода, отбитая таким способом, станет весьма условной… Но больше всего, конечно, то, что Держава не станет зря рисковать своими солдатами, а значит, в первых рядах пойдут именно его, Лиса, люди. Ясень тоже все это понимал, но смотрел на вещи проще. На войне каждый день убивают. Готов воевать, не думай о том, что можешь умереть. Без поддержки их бы все равно оттеснили, в конце концов, к Державным границам. И тогда большую часть населения мятежных республик попросту бы вырезали, не делая скидки ни на пол, ни на возраст. А так у всех появились нехилые шансы… Правда подчиняться приданному «консультанту» Ясеню было очень и очень трудно, но это ничего. «Установим суверенитет республик, - решил для себя Ясень, - и я уйду». Давно решил. Еще до тайного соглашения с Державой.
А вот вчера ему сделали интересное предложение, разрешив подумать «ну скажем, дня два» и настоятельно попросив до ответа держать разговор в тайне. Решение Ясень принял практически сразу, но, прежде чем озвучивать свой ответ, ему мучительно хотелось поговорить с Лисом. А это запретили. Запрет нарушать не хотелось, действовать в тайне от комбрига – тем более. Ясень измучился, склоняясь то к одному, то к другому варианту, и совсем уже было решил такИ промолчать. И промолчал бы. Но из-за Аленкиных претензий ушел с квартиры раньше, чем собирался, двинулся пешком до штаба, чтобы проветрится и, конечно, напоролся на Лиса. Судьба, что тут скажешь? Видимо, иногда нужно полагаться на судьбу.
По статусу, Лису полагались и шофер, и охрана. Но комбриг считал, что на передовой каждый боец не лишний, и обходился только шофером. Машина тормознула, басисто окликнули:
- Эй, служивый, подвести?
- Сам, - коротко отмахнулся Ясень.
В салоне басовито заржали на два голоса, и Лис выбрался на дорогу.
- Ты чего такой смурной?
- А ты чего такой веселый подозрительно?
- У-у, - протянул Лис, вглядевшись в своего подчиненного, и скомандовал водителю:
- Давай в штаб, мы с комбатом пешочком прогуляемся.
- Трищ комбриг, не положено…
- Не поло-ожено, ишь ты! Вали, давай, не подслушивай!
А едва машина отъехала, обхватил Ясеня за плечи, тряхнул.
- Наступаем, Сашка, слышишь? Наступа-ем!.. Ну? А ты чего сказать-то хотел?
- А я хотел?
- А нет?
«Ну да, хотел, - подумал Ясень. – И хотел, и хочу.»
Он прошел еще несколько шагов молча и, все-таки, решился – случая лучше, чем этот, уже точно не будет:
- Мне предложили занять в республике один очень серьезный пост.
Лис хмыкнул. И задал, как всегда, предельно точный вопрос:
- Эти? Или те?
- Те, – кивнул Ясень. – Те, кто реально будет это решать.
Лис гыгыкнул.
- Председателем Совета?
- Угадал… Тебе тоже предлагали?
- Мне другое предлагали, я не отказался. И ты соглашайся, если еще думаешь.
- Почему?
- Потому что должны быть на серьезных постах нормальные люди, – отрубил комбриг. – Пока мы ходим, сомневаемся, сволота всякая набиться успевает. У них-то сомнений нет. Давай, Саша, действуй. Это самое, что ни на есть ТВОЕ дело.
Он остановился, нашарил в кармане телефон, порылся там и показал Ясеню экран.
- Во.
На фотографии был посеченный осколками бетонный забор, над которым возвышалось одно из вполне узнаваемых зданий, недалеко от центра республиканской столицы. Лицо на граффити имело даже некоторые черты сходства с оригиналом. Ниже шла крупная подпись: «Comandante Yassen».
- Вот так, - Лис уже, как ни в чем не бывало, набирал номер. – Але, Петь. Погорячились мы, вертайся, давай… Наступаем, Саш! Наступаем. И, кстати, сверху распорядились срочно уволить со службы всех баб.
Машина вернулась почти мгновенно, видно, шофер предполагал такое развитие событий. И Ясень спохватился, что не успел спросить, что предложили самому Лису. Впрочем, он бы вряд ли ответил. А Ясеня сейчас гораздо больше занимала мысль про увольнение женского контингента. С одной стороны, он был бесконечно рад, потому что не нужно больше голову ломать, как отобрать злосчастный талисман у Акимычевой роты, с другой – куда их всех девать? Только в его собственном батальоне женщин не меньше тридцати процентов. Ну ладно, жены – при мужьях останутся на полевых квартирах. Волонтерки по домам разъедутся… Но есть же и такие, которые с той стороны? Им-то куда подаваться?
* * *
- Надо уезжать, - твердо сказала Алена.
Ясень кивнул.
- Уезжай…
- Что?!
Ясень с досадой поднял глаза от карты.
- Я говорю: правильно, уезжай. Скоро здесь будет очень-очень жарко.
Бледная Алена гневно раздувала ноздри. Но сдержалась. Ответила тихо:
- Я имею в виду, что уезжать нужно нам обоим.
- Это вряд ли… Давай потом поговорим.
- Нет, сейчас!
Она прихлопнула ладонью карту, куда он снова опустил взгляд. Ясень резко встал. Алена отшатнулась, словно боялась, что он ее ударит. Но он только прошел мимо и вытащил из шкафа «тревожную» сумку.
- Я пока в казарме по ночую…
Оставшись одна, Алена некоторое время тупо смотрела на захлопнувшуюся за ним дверь, потом швырнула в нее тапком и зарыдала.
Склады нашлись легко. Практически пустые, естественно. Обещанная техника шла из Державы, и нужны были эти дурацкие бараки только в маскировочных целях. Даже непонятно было, почему их так отчаянно обороняют. Ведь сдали же легко два соседних поселка… Может потому, что военная часть (советская еще), оборону держать удобно?
- Трищ Ясень, а может вы здесь немного огнем отвлечете, а я так аккуратненько с тылу обойду с ребятами?
- Ближе подойди. Это кто тут такой шустрый?.. А-а, это ты? Все еще «терпимо»?
Ромка довольно ухмыльнулся от уха до уха, радуясь, что комбат его запомнил. Ясень так же широко улыбнулся в ответ. С тех пор, как вчера на рассвете проследил издали, как Вэнди садится на поезд в Державу, настроение держалось удивительно хорошее. Просто замечательное было настроение.
- Ну-ка покажи, где ты штурмовать собрался?
- А-а…
Боец впился глазами в план базы, примеривая чертежи к реальности, и радостно ткнул пальцем.
- Да вот туточки! Тут труба, и забор сильно ветхий.
- Какая труба?
- Большая. Человек легко пролезет. Вода с территории в болотинку сливается.
- Откуда знаешь?
- Да я ж здешний, трищ комбат, мы пацанами тут все излазили.
- Молодец, Роман!.. Только сделаем мы немного иначе…
Бетонные корпуса, построенные годах в семидесятых, время обтрепало и разрушило. Растрескались плиты плаца, на которые стаскивали сейчас все мало-мальски ценное Ясеневские бойцы. Отдельной кучкой сидели понурые пленные – десяток небритых хмурых мужиков в засаленной форме под охраной двух молодых мальчишек, завистливо косящихся на товарищей. Им тоже больше хотелось азартно носиться по корпусам, в надежде обнаружить что-то ценное, чем торчать возле этих помятых неинтересных врагов.
Подошел Рэйнджер, легонько пихнул одного из захваченных носком сапога.
- Ну что, навоевались?
Тот только голову еще ниже опустил. То ли стыдно было в глаза смотреть, то ли боязно. Ясень видел это уже много раз. Сейчас начнут говорить, что заставили, что деваться было некуда. Противно… Ясень отвел глаза. Ровно для того, чтобы увидеть, как из подвала выскакивает боец, зажимая рот рукой, как падает на колени и его мучительно рвет.
- Рейнджер, проверь!
Тот уже и сам заметил, рванулся, окликая на ходу подмогу. И почти сразу буркнул в рацию, едва спустившись в подвал: «Ясень, они тут пленных пытали».
Окно плацкартного вагона было пыльным и слегка ржавым по краям, возле рамы. По перрону, забитому пассажирами и провожающими, металась какая-то тетка безумного вида. Хватала людей за рукава, заглядывала в лица, что-то спрашивала… Одна из попутчиц заинтересовалась, что это Вэнди там рассматривает, тоже глянула в окно, но ничего интересного для себя не увидела. Спросила:
- Что там?
Девушка глянула на нее исподлобья, мрачно спросила:
- Кто эта сумасшедшая, которая ко всем кидается?
- А-а, это… Мать. Просто мать. Сына у нее убили. А где – не известно. Ищет… Мы к ней привыкли уже. Она второй год по республикам бродит, не найдет никак. Говорят, и с той стороны ее видели… Ее никто не трогает. Даже эти звери понимают, что нельзя ее трогать…
Вэнди проехала в поезде ровно одну станцию. Три усталых женщины – ее попутчицы – оказались волонтерами лагеря беженцев на окраине местной столицы. Вэнди спросила, как к ним записаться, ей ожидаемо ответили, что работа для всех найдется. И три часа спустя, волонтер Даша Гольцберг уже стояла на раздаче горячей пищи длинной веренице людей с одинаковыми, тщательно отмытыми после прошлой еды, одноразовыми пластиковыми мисками. И была абсолютно счастлива, потому что теперь не нужно было ломать голову, как протащить через границу дареный ТТ.
Город сопротивлялся. Чем ближе к директивной границе, тем неохотнее сдавались наступлению обороняемые позиции.
- Ничего, - сказал Лис. – Поделим на сектора, зачистим.
Он знал, о чем говорил – он много в этой жизни повоевал. Ясень его решениям верил. Поэтому заявил, упрямо глядя в глаза:
- Мне сектор тоже дашь.
Даша Гольцберг возглавила волонтерскую мобильную группу, следовавшую в арьергарде наступления. В их задачу входило осмотреть освобожденный населенный пункт, собрать информацию, доставить раненых мирных жителей в ближайшую санчасть, если «скорые» не справляются, забрать осиротевших детей, оказать любую другую посильную помощь. Слава о них скоро поползла впереди наступления. «Ангелочки наши прилетели», - говорили бабки. Это было, пожалуй, даже лучше, чем воевать. А позывной снова зазвучал в эфире.
Вэнди тащила к машине ревущего двухгодовалого пацана. Он вертелся, отбивался и требовал вернуть его маме. Но маму для этого еще предстояло найти, и хорошо, если живую.
Где-то слева сильно грохнуло. Мимо пробежал Валька, дежурный врач бригады, выхватил мальчишку, скомандовал на ходу:
- Быстрей, быстрей, там чего-то не так.
Даша запрыгнула в кабину рядом с водителем, заглянула в салон.
- Чего не так?
- Убираться надо отсюда, - сквозь зубы прошипела Катя из-за руля. – У тебя что, рации нет своей?
- Моя только шипит последний час, выключила.
Снова грохнуло, машину ощутимо подбросило. Катя выругалась сквозь зубы, совершенно не по-женски. Поселок бомбили не шуточно.
Газелька пропетляла первыми попавшимися улочками, вырвалась в поле и бодро заскакала по колдобинам полевой дороги. Пацаненок в кузове наконец заткнулся. То ли устал, то ли снотворного дали. Грохнуло уже в поле, довольно близко. Машина вильнула. Катя рвалась к лесу, но нервы у нее явно сдавали. Наконец дорога нырнула в лощину и раздвоилась. Один край упирался в ветхий забор, другой, метров через двадцать, в развалины деревянного моста.
- При-ехали, - мрачно резюмировала Вэнди.
Речку было переехать никак. Берега крутые, глубина не маленькая. Хутор затаенно молчал.
- Схожу, посмотрю, - решила Вэнди. – Только давайте развернемся сначала. И машину не глуши. Если что, сразу валите назад в поле.
Валька тяжело вздохнул.
- Давай лучше я.
- Чем лучше-то?
- Я мужик все-таки.
- Ты врач все-таки, а я – нет. Так что отсюда прикрывай.
Валька все же проводил ее почти до самого забора. Замер в зарослях чапыжника с автоматом наизготовку. Дальше нужно было идти одной. Вэнди вытащила из кармана волонтерский бейджик на белой ленточке и повесила на грудь. Так себе, конечно, реклама мирных намерений, но хоть что-то. Первый шаг на открытую местность дался большим усилием воли. «Господи, - мысленно воззвала Вэнди, - помоги нам. Помоги мне. Я никогда к тебе не обращалась, никогда ни о чем не просила. Но сейчас мне надо жить. Очень надо. Мне нужно вывести людей, которых я втравила в эту авантюру с мобильной группой. Защити нас! Дай нам выбраться к своим! Дай нам вытащить этого несчастного пацана, который даже родился на войне! Господи! Ну ты же милосерден! Господи…» Горячечная молитва, которой Дашка глушила свою панику, помогла пройти необходимый десяток шагов до забора.
Двор был большой, снег не топтаный, дымом не пахло. Сарай, как и дом, молчал: собаки не лаяли, куры не кудахтали.
- Эй, хозяева-а, - позвала Вэнди на всякий случай, - вы где?.. Мне б дорогу спросить… Переночевать пустите?
На входной двери с облупившейся краской висел проржавевший замок.
Вэнди облегченно выдохнула.
- Ну вот и ладушки… Здесь и переждем.
В доме было влажно, пахло гнильцой и сыростью. Но все равно теплее, чем на улице. Печку не топили, свет не зажигали. Ждали, когда утихнет канонада, чтобы искать, как выбираться. Катя за столом положила голову на руки и, кажется, уснула. Ребенок тоже спал. Для подстраховки Валька все же его слегка покачивал. В пыльных окнах сгущались ранние сумерки.
- Как думаешь, мелкий долго проспит? – спросила Вэнди.
- Пока есть не захочет.
- Хорошая тема… Нам его накормить даже нечем.
- У нас бутерброды остались, - проговорила Катя, не поднимая головы.
- В машине?
- Ага…
«Мы не говорим о вечном, - подумала Вэнди. – Нам скоро всем конец, а мы не говорим о вечном!.. Про ерунду всякую, про бутерброды…»
Где-то недалеко прогрохотала тяжелая техника. Катя вздрогнула. Валька успокоил:
- Им незачем сюда сворачивать.
- Ага, пока не пойдет зачистка.
- Можно в подвал спрятаться… Или на чердак.
- Машину в подвал не спрячешь, - отрезала Вэнди. – Утихнет обстрел, вернемся в поселок. Постараемся понять, чей он, в зависимости от этого будем думать, как выбираться.
- А если не утихнет?
- Когда-нибудь утихнет. Если до утра не прекратится, будем выбираться так. Пешком пойдем, через реку.
- В любом случае утром выбираться, - разумно поправила Катя, - Ночью ехать нельзя, по фарам могут стрелять.
- Подержи, - Валька передал ей спящего малыша, - пойду, полезного чего поищу.
Еды в доме ожидаемо не было, зато в кухне под столом отыскался допотопный калорифер, а в розетке – ток. От мыслей о тепле стало веселее, хотя нагреватель работал так себе. Ну, хотя бы зубами стучать перестали.
- Это нормально, вообще, что ребенок так крепко спит? – спросила Катя, когда мальчишка отлежал уже третьи по счету руки и его вернули Вальке, так и не проснувшегося.
- Нет, конечно, - отозвался врач, заботливо поправляя отвернувшийся край спальника, - стресс сказался, защищается детская психика…
- Отец из тебя будет шикарный! А? Даш?
Вэнди кивнула. Валькино лицо, обращенное к малышу, светилось неподдельной нежностью.
- Я из многодетной семьи. У меня восемь сестер и братьев, и все младшие.
- А у меня ни сестер, ни братьев, и родители свалили на историческую родину к Мертвому морю, - поделилась Вэнди, неожиданно для самой себя.
Катя некоторое время водила пальцем по кривой трещине в столешнице, потом тихо сказала:
- А моих всех в таком же доме, в подвале накрыло прямым попаданием. И не откопали. В самом начале еще…
Обстрел прекратился в середине ночи. С первыми проблесками серенького утра выдвинулись обратно к поселку. Долго осматривались на окраине, но полевая дорога никого не интересовала, и поста тут не выставили. Прохожих в закоулках тоже не наблюдалось. Машину, на всякий случай, припрятали за каким-то техническим строением. Потому что черт его знает, может тут вообще теперь «серая» зона. Вэнди с Валькой остались с малышом, а Катя отправилась стучаться в дома. И почти сразу нарвалась на патруль. Хорошо хоть – не пристрелили от неожиданности.
Новостей было две: в поселке свои, но их еще вчера окружили.
- Товарищ комбат, волонтеров задержали.
- Каких волонтеров?
- Говорят свои. Допрашивать сами будете?
- Сам. Где?
Едва взглянув на двух девчонок и парня, стоящих у замызганной газели под прицелом патрульных автоматов, Ясень вспомнил почему-то совсем другой двор совсем другого полевого штаба. И Вэнди явно тоже. И даже сделала едва заметное движение, словно хотела сбежать.
- Отпустить, - коротко командовал Ясень, шагая к ним через двор, - отмыть, накормить, приставить к делу.
На последних словах он уперся ладонями в борт, слева и справа от Вэнди (вторая девушка испуганно отшатнулась), и с чувством проговорил:
- Дашка! Какая же ты, все-таки, дура!
- Ничего себе у тебя знакомства, - потрясенно прокомментировал Валя. Ясеня прежде он видел только по телевизору.
Мелкого сразу определили в детское отделение госпиталя, развернутое в школе по соседству, а взрослым разрешили взять вещи из машины и отвели в свободную комнату здесь же в здании, пыльную и пустую. Принесли пару спортивных матов, чтобы было, на чем сидеть и лежать, и настоятельно рекомендовали из комнаты не выходить, пока не позовут. Автомат остался в машине. ТТху Вэнди тоже там припрятала от греха. Бойкий парень, занимавшийся обустройством вновь прибывших, пообещал пошукать что-ни-то в столовой, подмигнул и скрылся. Они остались в своем тесном кругу, и тут Вальку прорвало:
- Даш! Это же Ясень был?
- Угу…
- Откуда ты его знаешь?!
Вэнди неловко пожала плечами.
- Да как-то… так получилось.
- Даш!
- Ну?
- Ну расскажи!
Как это можно было рассказать?.. Волонтеры друг друга особо ни о чем не расспрашивали – некогда. Их всегда было меньше, чем необходимых дел. Так, случайно что-то о ком-то узнаешь… Вряд ли кто-то из них в курсе, что Вэнди воевала с ополченцами, прежде чем к ним податься. И рассказывать об этом сейчас странно – не время и не место.
- Мы оба из Державы приехали, - выдавила она, наконец, из себя.
И тут «прорвало» Катю.
- Гос-споди! – простонала она, заливаясь злыми слезами, - Как же я вас, таких, ненавижу!
Вэнди непроизвольно отшатнулась.
- Катя, ты что?
- Да! Ненавижу! Сытые! Довольные! Зажравшиеся! В революцию играете! НАМИ играете!
- Катя!
- Что?! Зачем ты сюда приперлась?! Зачем ОН (она указала на дверь, явно имея в виду Ясеня) сюда приперся?!
Даша с ужасом смотрела на кричащую подругу. Катина ненависть словно бы воплотилась, тараном била в грудь, откидывая назад. Круглое смуглое лицо побелело, нос заострился, глаза светились яростью.
- Зачем?!
- Да вас же защищать, - пробормотала Вэнди. С Катей и Валькой за два месяца наступления они навидались уже всякого и, казалось бы, узнали друг друга до донышка, а тут… такое.
- Защитники! Да без вас бы все уже давно закончилось!
- Да без на вас всех бы давно перебили!
- Да! И все бы закончилось! Давно! Понимаешь?! Вы же, пришлые, это на годы растянули. А мы… нищаем, страдаем, умираем…
Валька, преодолевая сопротивление, прижал ее к себе, заставил опуститься на маты, успокаивающе гладил по волосам. И яростные выкрики стихли, наконец, превратились в глухие рыдания у него на плече.
- Мы тоже умираем, - устало сказала Вэнди, опускаясь на мат рядом с ними. – Но ты права, разница есть. У нас был свободный выбор, вступаться или отстоятся в стороне, а местные – все заложники ситуации. Про меня глупо говорить, но Ясень и такие, как он, пришли сюда, чтобы вы и дальше могли говорить на своем языке, честно трудиться, честно и свободно жить. Да, за это иногда приходится воевать. Но неужели ты не понимаешь, что свобода того стоит? Да, мы пришли к вам… А если бы у нас началось такое, вы бы к нам на помощь не пришли? Катя! Ты бы не пришла?
- Я бы пришел, - спокойно сказал Валька. – Катя устала и перенервничала. Так бывает, когда очень страшно, а потом отпустило. Нервы у всех ни к чёрту. А так Катюха замечательная.
- Да я знаю…
Вэнди дотянулась и погладила Катю по колючему плечу.
- Кать! Ка-тя! Ну? Ну посмотри на меня!
Теперь они сидели, обнимая ее с двух сторон, и сопротивляться дружному натиску стало просто невозможно. Катя всхлипнула еще пару раз и затихла.
Им принесли котелок какого-то горячего варева, еще один с чаем и три алюминиевых ложки. После всех перенесенных потрясений еда казалась просто-таки божественно вкусной. Вэнди еще не знала, что через полчаса ей придется доказывать какому-то сверх подозрительному майору, что они именно те, за кого себя выдают, и ручаться за своих. Но прежде Ясень будет ручаться за нее саму. Вэнди ела и думала, что Катя в чем-то права. Не будь поддержки, сопротивление захлебнулось бы довольно быстро. Но тогда на свете не было бы уже Вальки, со всей его мягкостью, нежностью, всепониманием, со всей его жаждой жизни и потенциалом превратиться с возрастом в отличного врача. И не известно, что бы сейчас было с самой Катей. Зато точно можно сказать, что Дашка Гольцберг никогда бы не узнала настоящих людей, не ощутила жгучего желания стать одной из них. А это было для нее очень-очень важно. И еще… Именно здесь она встретила Ясеня.
* * *
- Чего стоим?
В люк высунулась чумазая голова механика водителя.
- Вас тут высадить приказали.
- Кто?
- Первый, трищ комбат.
Ясень озадаченно огляделся. До опушки оставалось метров пятьдесят, слева-справа от дороги песок и сосны…
- Зачем, не сказал?
- Сказал не говорить никому.
- Ясно.
Комбат расстегнул, на всякий случай, кобуру, и спрыгнул в песок. Самоходка тут же взревела и выпрыгнула в поле.
А минутой позже раздался взрыв.
Время словно бы затормозилось. Очень-очень медленно подъехала штабная машина. Очень-очень медленно выбирались из нее какие-то люди в походной, но вполне гражданской одежде. Ясень смотрел на них и думал, что завтра о его гибели станет известно всем. Потому что, свидетелей, как он забирался на броню, полным полно, а как он вышел – нет. Уже нет. Плохо соображая, он достал телефон и набрал Дашке.
- Аппарат абонента выключен, - вежливо сообщил безразличный женский голос, - или находится вне зоны действия сети.
Сбросил. Снова набрал.
- Аппарат абонента выключен…
К нему уже подбегали, отбирали телефон, сажали в машину, на заднее сиденье.
- Александр Сергеевич, вы в порядке?
Ясень обернулся к соседнему пассажиру. Этот человек беседовал с ним, вечность назад, обсуждая возможное будущее.
- Да, спасибо…
- Слушайте меня внимательно. Подполковник Ясень только что погиб. План был другой, но так даже более удачно. Доступ к электронной почте, сайту и вашим страницам в соцсетях заблокирован. Звонить никому нельзя… Кому вы, кстати, звонили?
- Наберите, - пожал плечами Ясень, - телефон у вас.
Собеседник неприятно осклабился.
- Наберем, если понадобится.
- И все-таки, зачем?
- Затем, что с сегодняшнего дня существует только будущий председатель Народного совета Александр Сергеевич Морозов.
- А что, на лихом коне, во главе своего батальона я въехать туда не могу?
- Могли бы… Но вы, Александр Сергеевич, так воюете, что до победы, скорее всего, просто не доживете… И кстати! Поздравляю вас с очередным званием, полковник Морозов!
Алена смотрела на дождевые капли, сбегающие по стеклу. «Как слезы…» Щеки у нее были мокрые. Мир распался на до и после еще тогда, давно, перед наступлением. А теперь? Теперь боль мешалась с обидой, с усталостью, с невозвратностью. За спиной тихо переговаривались придавленные скорбью люди. Но их было много, и висел в зале вполне ощутимый гул.
- Пустой гроб хоронить решили?
- Почему?
- Так тело-то так и не нашли!
- Рэйнджер приехал уже? Нет?
- Чего ждем, не знаете?
- Говорят, они на засаду нарвались…
- Откуда там засады? Вся дорога уже неделю, как наша! Наскочили на случайную мину…
- Бывает же…
Незнакомый командный голос велел распределяться по поминальным столам.
Подошла Марина.
- Идем, идем.
Повлекла Алену с собой, приобняв за плечи, на ходу окликнула:
- Юра! Дашу привез?
Алена резко обернулась туда же. Но искомую Дашу не увидела. К ним пробивался только Рэйнджер.
- Не поехала. Сказала, чушь это все. Не верит. Они на выезд собирались. При мне свой фургон дозагрузили и усвистнули.
Марина вздохнула.
- Ну, может так и лучше…
Газельку швыряло на ухабах очередного проселка, приобретшего временно важное военное значение.
- Даш, ты как?
Валька спрашивал уже раз в двадцатый, и Вэнди молча двинула его в ответ локтем в бок.
- Может, не осознает пока? – тихо предположила Катя.
- Может и так…
Вэнди хмыкнула.
- Я все слышу и все осознаю.
- Ступор, - резюмировал Валя.
Даша отвернулась к боковому окну и улыбнулась. В ее мобильном затаилось, не слышимо и не движимо, техническое сообщение оператора: «абонент Саня звонил вам 2 раза. Последний…» пятнадцать минут спустя трагического взрыва.
Если бы полковника Морозова спросили, когда он был больше всего счастлив, он назвал бы, наверное, те три дня, которые понадобились на прорыв окружения. Тогда ему было даже немного стыдно, что вокруг такое творится, а он счастлив. Счастлив потому, что не всегда девочки Вэнди вырастают прежде, чем дожидаются мальчиков, научившихся летать.
Когда основные силы прорвались, сомкнувшись с отчаянными защитниками обороняющегося в круговую города, пришлось прощаться. Ему нужно было дальше вперед, ей – в тыл, назад.
- Я тебя очень прошу, - сказал Ясень, крепко обнимая свою Дашку. Свою – и больше ничью. Свою собственную. – Очень-очень прошу. Сиди в своем лагере тихо. Чтобы я всегда точно знал, что ты в тылу. И дождись меня.
Дождешься?
- Дождусь, - грустно сказала Вэнди.
- Обещаешь?
Вэнди подняла на него свои жгучие синие глаза и яростно спросила:
- А ты? Обещаешь вернуться?
- Обещаю, - сказал Ясень. – Никому и ни чему не верь, только мне. Я. Обязательно. Вернусь.
Цена свободы
© Copyright: Ольга Ратникова, 2022
Свидетельство о публикации №222090200603
Свидетельство о публикации №222090200603
Рецензии