Барбариска

Как-то однажды Катя приехала в Чапиково работать учительницей русского и литературы в сельской школе. Но спустя год школу закрыли, детей в город стали возить автобусы. А Катя успела прижиться и никуда больше не уехала.
Чапиково было обыкновенным среднестатистическим посёлком, каких десятки по всей стране. На горе развалившаяся церковь, деревенские улицы, сплошь в ямах, гуси гуляют, собаки брешут. Трактора гудят и пахнет соляркой. Катин дом стоял на отшибе, на самом краю села. Дальше был малюсенький покос и сразу начинался лес за переплюечной речкой. Кате это очень нравилось. Вечерами она садилась на крыльце с чашкой мятного чая и долго смотрела вдаль, провожая солнце.
Разные слухи пробовали ходить про неё по посёлку. Когда школу закрыли, в колхозе Катя работать не стала. Хоть и звали дояркой. Сначала хотели было решить, что она проститутка. Но слушок почему-то ростков не дал. Потом стали рассказывать, будто вдова олигарха. Но тоже почему-то быстро умолкли. А после кто-то ляпнул, что ведьма. Точно ведьма! Колдует, оттуда и деньги к ней с неба сыплются, за то и не работать можно. На том и порешили, пусть будет ведьмой. Так и разделились на два лагеря: одни стали стороной обходить, другие в друзья набиваться.
В ближайшие соседи ей достался хорошо ассимилировавшийся горец Рахим. Его дом тоже стоял вроде как на том же отшибе. Важный, гордый мужчина лет около пятидесяти, с непонятным, то ли вредным, то ли не очень характером. Но вот с ним-то дружба как раз с самого начала и не заладилась. Рахим жил один, женщин в дом не водил, летом в отпуск приезжал неизвестно откуда взрослый сын. Держал хозяйство, как и положено любому деревенскому мужику. Смотрел сурово тёмно-карими глазами и почти не улыбался. Иногда Катя приходила к нему с просьбой что-нибудь помочь. Рахим шёл всегда, никогда не отказывал. Но каждый раз говорил: «Больше меня ни о чём не проси». И уходил не оборачиваясь. Катя всегда смотрела ему вслед задумчиво, а после не могла вспомнить, о чём думала. Иногда Рахим проезжал мимо её дома на вороном коне, пересекал крошечный покос и скрывался в речных кустах. Где-то там был брод. Как только Катя слышала цокот копыт, на душе сразу становилось светлее. Она думала не о Рахиме, она думала о том, как мало теперь в деревнях осталось лошадей. А Рахим любил своего коня, это было понятно. Любил особой трепетной любовью, которую может прочитать не каждый человек. А Катя смогла.

Однажды уже тёмным августовским вечером в Катину дверь постучали. На пороге стоял Рахим.
-Здравствуй… - нерешительно начал он.
-Добрый вечер! – Катя широко улыбнулась. Она всегда улыбалась. Но ему как-то особенно.
-Кать… Не знаю, как и спросить… - Он был на удивление робок и нерешителен. – Ай, не надо, всё равно… - и обрывок предложения затерялся где-то, Катя так и не смогла его расслышать. А Рахим повернулся и зашагал к калитке.
-Подождите! – Катя сбежала вниз по ступенькам и встала перед ним, преградив ему путь. – Хотите чаю? С мелиссой. Я сама собрала.
-Хочу… - и он еле заметно улыбнулся уголками губ.

В доме было уютно, но неубрано. Так решил для себя Рахим. В сенях валялись корзины, какие-то ящики, мешки с соломой. В самой избе пахло пирогами. Рахим удивился. Он думал, что у неё, как положено городской, будут одни книжки стопками да огрызок огурца на кухонном столе. А тут картины на стенах, книжные полки, платья на спинках стульев, разбросанная обувь… Паутина за печкой и этот запах пирогов, как будто только что сготовили.
-Проходите! – её голос, звонкий и играющий, прозвучал откуда-то сзади, совсем близко, почти на ухо, почти возле самого лица Рахима. И он ощутил ещё один запах… едва уловимый аромат барбариски. – Садитесь, не стойте! – Катя прошмыгнула мимо него и скрылась в проёме без двери. А Рахим так и остался стоять, оглядывая комнату.
У стены стояла старая скамья со спинкой. Топорная, но очень колоритно-красивая. Видимо, осталась от прежних хозяев. Такую точно не купишь в мебельном. Перед ней был несуразный стол, вроде прямоугольный, но углы закруглённые и ножки кривые. Слишком громоздкий, слишком страшный для вполне светлой гостиной учительницы литературы. Вдоль другой стены стоял совсем современный стеллаж без стёкол, сплошь заставленный книгами, а рядом этажерка с двумя горшками полудохлой герани. У окна раскинулись два больших кресла, накрытых белыми шкурами искусственного медведя, в одном из которых спал огромный рыжий кот. Настоящий. Он даже не приоткрыл глаза, чтоб посмотреть, кто пришёл, только похрюкивал и ругался на кого-то во сне.
-Ну что вы стоите? Садитесь же! Вот сюда, на лавку. Я считаю это место самым почётным. Мне оно кажется очень подходящим для важных гостей. – Катя щебетала и расставляла чашки, сахарницу, чайник. – Я нашла эту лавку на чердаке. Мне она так понравилась, показалась такой уютной, что пришлось притащить её сюда. По-моему, ей здесь самое место, как вы считаете? – голос её доносился откуда-то… Из того самого проёма без двери, но саму её видно не было. – Вы бы видели, как я одна её оттуда спускала. Чуть сама не полетела, но не полетела же. И лавку не разбила. В общем, теперь она снова живёт в доме, а не на скамейке запасных! – И катя звонко засмеялась. Так, что Рахим вздрогнул. Он давно не слышал такого смеха. Весёлого, заливистого, мелодичного, что ли… - Так, может быть, расскажете, что ж вы хотели? Ой, я ж пироги забыла… - и Катя снова скрылась в проёме, появившись оттуда прямо через секунду с большой миской румяных пирогов. – Вот! Сегодня испекла. Вот эти с картошкой, а вот эти, с шовчиком, с вишней. Берите!
Рахим опешил и забыл спросить, откуда она в августе нашла в пироги вишню. Взял только пирог и стал его медленно жевать. Катя смотрела на него и ждала, а он смущался и отводил взгляд. Непривычно было смотреть на него таким, она помнила его на коне, осанистого и властного. От этого становилось ещё любопытнее.
-А вы знаете, мы тут недавно с вашим Ветром познакомились. Он оказался совершенно бесцеремонным, но очень обаятельным мужчиной! Представляете, я пошла в сад, хотела набрать груш на компот. А там он. Пасётся себе преспокойненько. Ест мои яблоки. Да и груши тоже. Я сначала испугалась. Но, думаю, знакомиться же надо… и пошла к нему. А он у вас такой хороший! Я его с рук стала кормить. Ему понравилось! И мне тоже. Жаль, он больше не заходит в гости. Я бы его ещё и морковкой угостила…
-Это я сарай забыл закрыть, он и пошёл гулять, извини его, если доставил тебе неудобства.
-Нет, ну что вы! Наоборот, пусть приходит, я не против! – и Катя улыбалась… улыбалась… - У меня в саду травы полно, косить же некому. Пусть он её и вытаптывает.
-Да? Ну хорошо, завтра поставлю его пастись в твой сад, раз ты не против. – И Рахим тоже наконец-то улыбнулся. Так же широко, как и Катя. Сам не ожидал. И ему стало приятно и волнительно внутри, как будто в нагрудном кармане завибрировал мобильник.
-А теперь говорите! – Катя бескомпромиссно уставилась на него. Деться от её взгляда было уже некуда.
Рахим помедлил… посмотрел ей в глаза и снова быстро отвёл взгляд.
-Ты уколы делать умеешь?
-Умею, - не задумываясь ответила Катя. – Полагаю, колоть надо вас?
-Да… Скажешь кому…
-Ни за что! – Не дала ему договорить Катя.
Она ни разу не спросила, от чего лечила его. И после каждого укола делала вид, что ничего подобного вообще и близко не было. Просто приносила чашки, разливала чай и ставила на стол свежее печенье, прекрасно понимая, почему он пришёл с этой просьбой именно к ней и почему его так корёжило её озвучить. Так они наконец и подружились. Теперь он говорил ей «никогда ко мне не обращайся» мягко, с улыбкой. Уходил неспеша, а доходя до старого тополя, сплошь увешанного грачиными гнёздами, обязательно оборачивался. Она стояла на дороге и провожала его взглядом до тех пор, пока он не скрывался в калитке за изгородью, густо поросшей девичьим виноградом. В это время уже красовался мокрый сентябрь, а листы винограда становились бордовыми, блестели загадочным глянцем и придавали осени той самой поэтичной красивости.

-Сколько тебе лет? – как-то раз ни с того ни с сего спросил Рахим, проезжая мимо на коне. Катя в это время сидела на крыльце и перебирала грибы. А он возвышался над невысокой ветхой изгородью.
-Тридцать пять – без паузы ответила Катя. – А вам? – Рахим повёл плечами…
-Плюс четырнадцать. – Пришпорил коня и ускакал, подняв облако дорожной пыли. Но спустя десять минут вернулся. – А где дети, где муж?
-Не накопила… - ответила Катя, продолжая перебирать грибы, которых, как показалось Рахиму, стало ещё больше.
В тот вечер он пришёл к ней первый раз просто так, без приглашения и предлога. С порога вручил бутылку дорого рома и прошагал в гостиную, уселся на топорную лавку и скрестил на груди руки. Он смотрел на Катю прямо, не отводя никуда свой тяжёлый взгляд глубоких тёмных глаз. И она глаз не отводила, не терялась под его взглядом, не пряталась.
-Я не пью… - сказала она тихо, ставя бутылку на какую-то полутумбочку  в уголке между стеной и стеллажом с книгами.
-Я тоже… - почти беззвучно ответил Рахим.
-Отлично, тогда будем ужинать! – неожиданно звонко щебетнула Катя и скрылась в проёме без двери.
Она бегала туда-сюда, принося тарелки, вилки, стаканы и графин с компотом из груш, и бесконечно что-то рассказывала. Про то, как сходила сегодня в лес, про какую-то чушь, что ей рассказали утром на почте, будто кур в селе ворует не то оборотень, не то чупакабра. Про то, как всю ночь лаял и не унимался её доберман Дэймон, а она уговаривала его поспать. И про то, как вдруг решила приготовить знаменитый Буф Бугиньён по рецепту какой-то ему неизвестной, но ещё более знаменитой Джулии Чайлд из какого-то фильма про Джули и Джулию… Рахим слушал и не мог понять, что ему нравится больше – непонятный неряшливый уют Катиного дома или спокойствие, которое он стал способен испытывать только рядом с ней. И ещё то и дело веяло лёгким ароматом барбариски. Он инстинктивно осматривался, но откуда появляется запах, так и не понимал. Как будто кто-то незримый стоял где-то рядом и делился этим сладким конфетным дыханием…
-Расскажи о себе? – с невнятной вопросительной интонацией попросил Рахим, когда она наконец уселась напротив него и положила себе на тарелку еду.
-Я нездешняя… Родилась далеко, на другом конце страны. Приехала, училась, работала…
-А родители?
-Нет…
-А муж… А, да, тоже нет… Извини…
Рахим понял, сейчас будут её вопросы. Успел…
-Почему ты всегда улыбаешься?
-А как иначе?
Пауза бы повисла, но не сейчас.
-Вам нравится? – Катя взглядом указала на его тарелку.
-Очень. – он помолчал и спросил снова, - Ты же улыбалась мне с самого начала… а я нет. Почему?
-Вам нельзя не улыбаться. Вы чистый!
-Я злой…
Катя бросила короткий взгляд. Её серые глаза блеснули холодным сполохом. А Рахим пожалел, что ляпнул. Вся эта напускная ерунда хороша для деревенских тёток. Они верят, они вообще на всё согласны. Здесь он понимал, Катя другая. Совсем другая. Настолько другая, что в её венах может течь даже кровь другого цвета. Да и ещё этот запах барбарисок…

Каждый день, что Рахим не видел Катю, ему казалось, будто мировая ось сдвинулась. Голова болела, давление давило, ноги не несли. И он злился. Всё время на что-то злился. И вспоминал, как сказал ей: «Я злой». Как наваждение. «Я злой, я злой!» - витало вокруг него, отзываясь то его голосом, то Катиным, то вообще непонятно чьим, переходя в крик сойки-пересмешницы или желны, хоть ни одну из этих птиц Рахим в лицо и не знал. Аж мороз по спине бегал, но сам свою же бестолковую гордость переступить не мог, чтоб просто снова пойти к ней. Ждал, когда ж у неё уже станется что-то, чего она сама не сможет решить.
И наконец в декабре, в двадцатых числах, перед самым Новым годом, она пришла.
-Привет! У меня газ закончился. Помогите мне баллоны переставить, пожалуйста. – очень нежно, слишком вежливо и с той самой улыбкой попросила Катя.
-Хорошо, переставлю. Только ты ко мне больше никогда не обращайся! – буркнул ей Рахим.
-Ладно… - беззаботно ответила она и ушла.
Рахим так и остался стоять на заснеженных ступеньках крыльца в тапках, пока ноги не стали мёрзнуть.
-То есть как это «ладно»? Что, вот так и всё? Ладно ей… - возмущался он в полголоса.
Баллоны переставил. И Катя была снова улыбчивая и весёлая.
-Пустые на заправку свозить? – спросил он истончившимся, немного неуверенным голосом. Чувствовал, что как-то да не так надо было…
-Нет, благодарю. – Она так смотрела… всегда прямо, всегда держала ровную спину. Но когда говорила «нет», ему хотелось ударить и обнять её одновременно. Или даже ударить и обнять себя… Но это уже вообще никак не укладывалось в голове у Рахима. – Я сама справлюсь.
-Не надо тебе самой справляться! – и он, не дожидаясь дальнейших слов, утащил два пустых баллона за калитку.

Очень ранним, ещё тёмным февральским утром Катя проснулась от лая и скулежа Дэймона. Выскочила на улицу и обомлела. На крыльце лежало три кроличьих тушки. Пёс аккуратно сложил мёртвых животных в ровный рядочек у самого порога.  Кате поплохело. Кто в селе держит кроликов? Да никто, только Рахим.
Она с трудом дождалась, когда начнёт светать, накинула на плечи чёрный полушубок, скользнула босыми ногами в сапоги и попрыгала по занесённой за ночь тропке. Рахим уже не спал, собирался на работу. Машина была заведена, сам он ходил из дома в гараж и обратно. Катя видела его. А он не смотрел никуда, только под ноги.
-Доброе утро… - муркнула она, открывая калитку.
-Доброе? – уточнил Рахим.
-Доброе! – с ударением повторила Катя. – Да, у нас проблема, наверное… Надо как-то решать… Дэймон принёс мне трёх ваших кролей… Простите нас, он так никогда не делал, он порядочный пёс… Я возмещу вам убытки, честное…
-Где тушки? – бесцеремонно перебил её Рахим.
-На крыльце…
-Принеси!
Катя развернулась и пошла за кроликами…
-Пожалуйста… - услышала она вслед. Негромко. Почти слившееся с хрустом снега под ногами. И улыбнулась. Сама себе, никто её не видел. Просто утро оказалось не таким страшным, как могло показаться на первый взгляд.
Тем же вечером Рахим постучал в окошко её кухни привычным стуком из четырёх ударов. Катя тут же пошла открывать. Она стояла на пороге такая домашняя, в серых спортивных штанах, пушистых тапках и широком фиолетовом свитере.
-Заходите скорее! Холодно же!
Рахим поспешил войти. В руках он держал три освежёванных кроличьих тушки. У каждой на одной задней лапке оставлен мех.
-Это тебе! – он протянул Кате букет.
-Как мило… - улыбнулась она и без того уже улыбаясь.
-Чаем угостишь?
-Конечно! С мелиссой?
-С мелиссой…

Как-то раз возле магазина Катю поймала повариха Надька.
-А чё у вас с Рахимом, рахат-лукумы всякие?
-Ничего у нас с Рахимом. – равнодушно ответила Катя.
-Ты чё думаешь, городская, значит, особенная? Или у тебя там золотой звезды колпак?
Катя просто молча смотрела на неё без каких-либо эмоций. Но Надька не унималась:
-Он же у нас всех девок из бухгалтерии! И не только оттуда. И не только туда! – Надька очень выразительно подняла брови.
-Надь, а мне-то до этого какое дело? – но Надьке совершенно непонятно было Катино спокойствие.
-Ну, не знаю, дело тебе или не дело. А чего ж он тогда к тебе чуть ли не каждый вечер шастает?
Шастал-то Рахим не чаще, чем раз в неделю. А иной раз и по две не показывался. Так, проезжал только мимо на коне, говорил «Привет» и скрывался в кустах за малюсеньким покосом. Удивляло Катю другое: откуда Надька взяла, что он вообще к ней ходит. Живут они от всех поодаль, Катин дом вообще крайний, в самом конце. От Рахима до бабы Любы тоже метров сто. И весь посёлок там и начинается. А между ними кусты ивняка да борщевичные джунгли. Кто там разглядит, куда кто ходит…
-А тебе, Надь, какое дело? – с ехидным прищуром спросила Катя.
-А мне чё? Да ничё, в селе болтают просто… вот и решила поинтересоваться.
-Поинтересовалась? Ну так я пошла. – и Катя бодро зашагала прочь. Настроение стало уж очень хорошее. Пахло сыростью и свежим хлебом, только что купленным в симпатичном деревенском магазинчике.  Занимался май, только-только начался, всего дня четыре. Катя откусила сладкую горбушку от батона и вспомнила, как когда-то мама научила её так делать. А когда об этом узнала бабушка, пришла в ужас. Потому что необожжённый над конфоркой хлеб есть категорически нельзя! Там же микробы!

Вечера стали длинным, красивыми. В садах шелестели птицы, пели все поголовно. И уже ветер носил запах вот-вот распускающейся черёмухи. Такими вечерами Катя любила прогуливаться по посёлку и смотреть на разные цветы, которыми густо поросли все палисадники. Ими почти никто не занимался, поэтому клумбы были совершенно дикоросные, тем и ещё красивее. Обычно она ходила на другой конец села в старый сад. Там особенно интересно было слушать соловьёв. Иногда, правда, на его краю собиралась шумная молодёжь. Тогда Катя разворачивалась и шла обратно. С ними соловьёв не послушаешь, но хотя бы прогулялась.
-Привет! – услышала она, проходя мимо дома Рахима.
-Добрый вечер! – радостно ответила она.
-Как живёшь? Давно не видно.
-Да как не видно, здесь я… - улыбчиво ответила Катя.
-Кать! А у меня такие цыплята вывелись! – Рахим просиял, глаза загорелись. Кате нравилось, когда он был таким. От него исходили лучики добра, что ли… - Хочешь, покажу?
-Хочу, конечно! – оживилась она.
Он открыл калитку и жестом пригласил. Катя впервые оказалась на его территории. Они прошли в сарай. Рахим шёл впереди и очень оживлённо приговаривал: «Какие у меня цыплята! Ай, ты себе не представляешь!». Катя умилялась. Суровый мужик, сильный, независимый. В колхозе его побаивались, мог и врезать, если что. Никого не боялся. Но как только речь заходила о животных, превращался в ребёнка, начинал восхищённо расхваливать и хвастаться. Трепетно относился к своему коню, обожал своего племенного кроля невозможных размеров. Восхищался разнопородными курами. И тут вот теперь цыплята.
-Ну как? – спросил он голосом таким счастливым, как мальчишка, которому подарили его мечту, когда они оба склонились над куриными ясельками.
-Класс…  - только и смогла протянуть Катя. Пушистые комочки: рябые, жёлтые, чёрные, хохлатые, белые в крапинку бегали вокруг курицы-мамы, пищали и клевали что-то. Зрелище было и правда милюшное. Катя посмотрела на Рахима, он не отрываясь следил за цыплятами, глаза горели. В такие минуты человек бывает по-настоящему счастлив. Это бескорыстные мелочи, из которых строится хрупкая паутинка человеческого равновесия. Он может сам не замечать, когда это происходило, но если в это время видеть человека, непременно поймёшь – вот оно, то самое чувство неподдельного и очень дорогого счастья.
-Ладно, пошли чаю попьём. – после долгого молчания сказал Рахим.
-Заварить придётся… - ответила Катя, вспоминая, что утром вылила прокисшую заварку, а новую не создавала.
-Да я уже всё заварил! – воскликнул он, исчезая в тёмном проходе, ведущем из сарая прямо в дом. – Ну иди давай! Сейчас свет выключу, не увидишь ничего.
И Катя последовала за ним, поднялась по трём косым ступенькам и очутилась в светлых просторных сенях. Здесь было аккуратно прибрано, вдоль стены стояли мешки с зерном, синяя бочка и какие-то бидоны. На стенах висели вёдра, два топора, какие-то непонятные ей инструменты, смотанные верёвки и багор. У другой стены была крепкая лавка, на которой сидел пушистый чёрный кот с белой грудью и лениво не смотрел ни на кого, только в своё собственное пространство.
-Идём, чего ты застыла? Мы не тут чай пить будем.
Они прошли в избу. И Катю сразу поразила разница… Ковры… Везде красивые и чистые ковры. Красивая мебель, картины и сабли на стенах, сервант с посудой, огромный телевизор в полстены, массивные стулья с бархатной обивкой тёмно-зелёного цвета. И никакой пыли. Нигде не висела рубашка на спинке, не валялся носок. А все эти невообразимые стулья были аккуратно задвинуты вокруг большого круглого стола. Из всего беспорядочного, что можно было найти в этом доме, лишь на столе лежала открытая книга кверху обложкой. «Лунное…» - Катя не успела прочитать, что ж там такое лунное, Рахим быстро убрал книгу в шкаф. Ещё на столе стояла вазочка с барбарисками.
-Хочешь конфетку? Пока чайник греется…
Катя молча взяла конфету, слегка шелестнула обёрткой, но до рта донести не успела. Рахим стоял у неё за спиной и горячо дышал в шею. А его руки железной хваткой обхватили талию. Катя не собиралась вырываться, убегать, кричать. Она только резко развернулась к нему лицом. А он целовал её неуклюже, так яростно и хаотично… шею, щёки, губы… Катя только чувствовала, что от него исходит неистовый жар, каждое прикосновение, каждый поцелуй, как ожог…
После Катя молча лежала на пушистом, мягком покрывале дивана, просто одёрнув вниз платье, которое он даже не пытался с неё снимать, и разглядывала странные разводистые узоры бело-голубого потолка. А Рахим сидел рядом на полу, прислонившись спиной к дивану и обхватив руками голову.
-Необычный у вас чай… Послевкусие такое пряное оставляет… Интересно, что за травы вы туда кладёте? - задумчиво произнесла Катя.
Рахим молчал. Она встала, обошла стол, остановилась напротив и посмотрела на Рахима. Он сидел не шевелясь, смотрел в пол, всё так же обхватил голову руками.
-Благодарю за чай. Он был великолепен! – Катя усмехнулась. – До свидания, Рахим! – сказала она, стоя уже обутой у двери, что вела в сени.
-Что я наделал… - горько и не очень громко произнёс он.
-Что?
-Что я наделал! – сказал он чуть громче, но всё с той же горечью в голосе. – Тебя нельзя было трогать! Барбариска…
Катя улыбнулась и вышла.

Рахим пропал. Не то чтобы без вести… но куда-то делся. Хозяйство его прибирать каждый день приходил дед Матвей с того конца села.  Катю одновременно это и беспокоило, и ни капли. Дед Матвей иногда вёл под уздцы Ветра на малюсенький покос мимо Катиного дома и приговаривал: «Когда уже твой хозяин вернётся… Как будто у меня своего коня нет, пасться ставить мне больше некого…».

Октябрьским стемневшим вечером переполошился Дэймон. Периодически погавкивал, сидя у входной двери. Катя читала книжку и недоверчиво поглядывала на собаку. В окно кухни раздался знакомый стук, четыре удара. Катя вздрогнула… и пошла открывать. На крыльце стоял Рахим. Он еле заметно улыбался. А в руках держал пакет барбарисок.