Над судьбой. Том первый. Глава двадцать шестая

 
 
 
  Британцам было безумно трудно поверить, что все фрагменты битвы составляют единое целое, а они просто угодили в великолепно расставленный капкан, по сути дела волчью яму.
 
 
Никто не сомневался, что индейцы мастера по этой части, но этническая память колонистов не впитала в себя страха перед аборигенами.
 
 
 
Самое большое, что удавалось туземцам — поймать в засаду роту пехоты. Война Чёрного Орла показала предел возможностей краснокожих. И трудно, невозможно было представить, что такой грандиозный по своей смелости замысел под силу индейцам.
 
* * *
 
 
В отличие  от чейеннов и других кочевых насельников равнин, шауни, как лесной народ, были  посредственными наездниками.
 
 
Лучше самих  индейцев это понимал Платон Громов. Он хорошо помнил, что, введя в бой всего лишь  шестнадцать всадников, Кортес с горсткой конкистадоров наголову разбил армию ацтеков, численность которой измерялась десятками тысяч человек. А конница Доватора, прорываясь в тыл немецким войскам,   эффективно громила коммуникации в войне моторов.   
 
 
 
К 20 апреля при выделении главных направлений     опережающего удара, мнение Платона уже во многом было решающим. Ведь его безоговорочно поддерживали Текумсе и Сменивший Сущность. Остальные вожди, интуитивно чувствуя его правоту, не находили оснований для споров.
 
 
 
Против кавалерии врага Громов предложил бросить большую часть сил шауни, заранее зная, что если где и может их поджидать неудача, то, скорее всего, в сражении с конницей.
 
 
* * *
 
Второй драгунский полк был доставлен транспортными судами за сутки до начала побоища. Ночью, чтобы не вызвать  подозрений   краснокожих, кавалеристы разбили лагерь в пяти милях на северо-востоке от форта.
 
 
 
Полк обосновался на живописной опушке возле небольшой скалы. С юга и востока лагерь окружал лес, с севера нависала скала, в сторону форта открывалась травянистая равнина.
 
 
 Кавалеристы отлично замаскировали свои позиции, и весь день посвятили отдыху. Расположение лагеря в случае внезапной атаки противника могло стать весьма невыгодным,  но ведь нападения драгуны и не ждали.
 
 
 
Они должны были непосредственно перед началом бойни занять рубеж, растянуться в линию и отрезать шауни от леса. Ружейным огнем и в дальнейшем сабельным ударом   оттеснить дикарей к реке, не давая им вырваться из кольца окружения.
 
 
 
С вечера, хорошо отдохнувшие за день кавалеристы,  разошлись по палаткам. Оружие, упряжь, седла каждый драгун держал под рукой, лошади у коновязи находились рядом.
 
 
 
Даже Сменивший Сущность не знал точно, когда прибудут драгуны и где они расположатся. Разведчики с  обоих берегов Отца Рек день и ночь следили за каждым всплеском воды. Ещё шла выгрузка кавалеристов, а отряды краснокожих уже стягивались к месту схватки.
 
 
***
 
 
Ближе к закату перед часовым — новобранцем, охраняющим северную сторону лагеря, будто из-под земли выросли два матерых волка. Растерявшись от неожиданности, он громко закричал:  «Волки! Волки!»
 
 
 
Трусливо озираясь по сторонам, звери побежали к скале, стремясь к спасительным зарослям орешника. Лошади, почуяв их запах, взбесились. Этот переполох ещё больше испугал хищников. Неверно выбрав путь отступления, они стали подниматься вверх по холму, превратившись в отличную мишень.
 
 
 
Часовой непонятно зачем выстрелил. Один смертельно раненый зверь вьюном завертелся по земле, другой всё же успел скрыться в зарослях. На  шум подбежало сразу несколько человек, подошел начальник караула.
 
 
 
— Что случилось? Часовой, почему ты стрелял? — раздраженно спросил он.
— Господин лейтенант, там волки! Одного я убил, — оправдываясь, пробормотал драгун.
В это время в орешнике раздался жалобный протяжный вой, шагах в четырехстах восточнее   отозвался другой зверь.
 
 
 
— Да их здесь полно. Чёрт побери! Ну да ладно, эти недружелюбные места мы покинем утром. Часовой! У тебя  что, нет дел  важней, чем раскрыв рот, переводить порох попусту?  Набирают же в кавалерию, кого попало! — в сердцах произнёс офицер, досадуя на бестолкового юнца.
 
***
 
 
Волки были пойманы за несколько дней до развернувшихся событий. Туго связав ноги и челюсти зверей, шауни доставили их прямо к лагерю драгун.
 
 
Четверо молодых воинов надели на себя только что содранные волчьи шкуры и, поглощённые ночью и густым туманом, почти не приминая травы, заскользили вокруг вражеского бивака. Запах хищников постоянно заставлял лошадей вздрагивать, а кавалеристы постепенно привыкли к их беспокойному поведению
 
 
 
Лагерь заснул. Стояла тишина, изредка прерываемая, волчьим воем  и храпом лошадей.
Шесть сотен краснокожих воинов одновременно со всех сторон проникли в неприятельский стан.   По одному на каждого драгуна.
 
 
Но туман не стал союзником индейцев. Кавалеристы обнаружили противника ещё  на подступах к лагерю. Бой превратился в разбросанные по всей территории поединки. Управлять воинами при такой видимости было почти невозможно.
 
 
 Огонь мушкетонов и пистолетов остановил атаку, она захлебнулась. Великолепное метательное оружие томагавк оказался бессильным перед драгунской саблей. Понеся значительные потери, индейцы отступили.
 
 
 
Драгуны быстро организовали боевое построение, чтобы немедленно  начать преследование бежавшего врага. Их положение осложнялось тем, что гнаться было не за кем, противник растворился в ночи.
 
 
 
Собравшиеся на пятачке кавалеристы становились отличной мишенью, и необходимо было срочно вывести полк из лагеря. Но в это мгновение со скалы и из леса раздался залп. Стреляло не менее двухсот ружей.
 
 
Конечно, в темноте попасть в противника нелегко. Но в рядах драгун появились потери. Прячась за туши убитых лошадей, прикрываясь трупами товарищей, они заняли круговую оборону.
Сразу пришло осознание — в рукопашную туземцы не пойдут. Дикари явно не испытывали недостатка в порохе и свинце.
 
 
 
Откуда у врагов столько ружей?! И кто вообще напал на лагерь? Ночь не давала ответа. Залпы следовали почти непрерывно, и драгуны гибли один за другим.
 
 
 
Путь на запад, в сторону форта, был свободен, туземцы не закрыли его. Была ли это оплошность или ловушка, уже не имело значения. Вскакивая на лошадей, где по одному, а где по два всадника, драгуны с ходу пускали их в галоп. Так и не создав строя, они мчались к ставшему последней надеждой форту.
 
 
 Никто не обращал внимания на несущиеся  со всех сторон пули, каждый спасал свою собственную шкуру. Но добрая половина драгун уже  вовсе никуда не спешила.
 
 
 
В  семистах шагах от лагеря  находилась большая поляна. На ней, растянувшись полукругом,  скрываемый предутренними сумерками, и не до конца растаявшим туманом,  расположился конный отряд шауни в пятьсот всадников. На флангах его усиливали пешие воины, участвовавшие в атаке на лагерь.
 
 
 
Платон занимал место в самом центре конного строя плечом к плечу с Текумсе. Это был второй в его жизни реальный бой.  Конечно, спарринги во время тренировок и соревнований  представляли определённую опасность. Но разве можно было   сравнить их с тем, что предстояло пережить в ближайшие минуты?!
 
 
 
Платон ощущал самый настоящий животный трепет. Разумом он прекрасно понимал, что для победы сделано всё, и шансов умереть бесконечно мало. Но на него, казалось бы, всё сметающей на пути лавиной неслись обречённые на гибель драгуны. И поверить в то, что вражеские пули,   и  сабли ничего не смогут тебе сделать, было невероятно тяжело.
 
 
 
Громов  выбрал цель, натянул тетиву, выстрелил. Он посылал стрелы одну за другой в эту огромную, неумолимо приближающуюся смертоносную массу. Затем, повинуясь единому ритму увлечённых общей целью людей, Платон  даже не услышал, а кожей почувствовал приказ принять рукопашный бой.
 
 
 
Выхватив томагавк, он ринулся навстречу драгунам.  С гиканьем и воем вокруг неслись краснокожие всадники. Громов   не заметил, как был оттеснён в арьергард атакующего строя. Порыв ярости, охвативший индейцев, заставлял забыть обо всём.
 
 
 Страх быть убитым или раненым полностью исчез, растворившись в жажде боя и победы. Он рвался вперёд, захваченный инстинктом воина, беззаветной верой в справедливость борьбы.
 
 
 
Вскоре всё было кончено. Первые ряды драгун, понимая, что попали в западню, попытались на всём скаку осадить коней, но тысячи стрел уже неслись к своим целям. Напирающие сзади всадники лишь прибавили неразберихи.
 
 
Пытаясь развернуть лошадей и отступить назад, кавалеристы, осыпаемые градом стрел, потеряли последнюю надежду на успех. Каждый думал лишь об одном — как можно дороже   обменять свою жизнь. Они отстреливались, с отчаянием обречённых бросались в рукопашную.
 
 
 
Сзади с ружьями подоспели   стрелки шауни.   Драгуны падали и падали с лошадей, проклиная тех, кто вверг их в эту авантюру.
 
 
 
В живых  осталось только несколько раненых. Воины собирали оружие, сгоняли в табун трофейных лошадей. К Текумсе подвели пленных, их можно было пересчитать по пальцам.
 
 
 
Один новобранец плакал, другой, встав на колени, молился Богу, вспоминая слова библейских пророчеств: «Не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать». «Волк будет жить вместе с ягнёнком, и барс будет лежать вместе с козлёнком; и телёнок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их».
 
 
 Рыдая, он исступленно просил пощады. Рыжие, медного отлива, волосы, кудрями ниспадающие на бледное, конопатое лицо, дрожащие тонкие губы — он вовсе не казался героем.
 
 
 
Всех пленных привязали к деревьям. По приказу вождя новобранца оставили в кругу краснокожих. Текумсе вплотную приблизился к нему: «Ты, как и все они, пришёл сюда убивать дикарей, чтобы заработать деньги. Они мертвы, ты жив. Ты очень хочешь жить, и твой Бог  спас тебя. Что ж, у тебя есть выбор. Бери!» И Текумсе протянул драгуну саблю:   «Бери!»
 
 
 
Суровый взгляд победителя наводил ужас на новобранца. Дрожащей рукой он взял оружие и в растерянности замер, окруженный индейцами. «Убей любого из нас, - с насмешкой сказал вождь, - может быть, ты успеешь. Что же ты молчишь? Разве не  за этим ты пришел сюда!»
 
 
 
Драгун замер в полной растерянности. Голова шла кругом, он просто не понимал, что происходит.  «Убей себя, - словно из преисподней доносились суровые слова, - чтобы не пришлось выть от невыносимой боли, когда с тебя станут снимать скальп!»
 
 
 
Парализованный драгун стоял как вкопанный, трусливо бегая глазами по сторонам. «Как цепляются за жизнь британцы. Хорошо,  солдат. Ты убьешь вот того офицера и можешь уходить. Давай!» — с презрением произнес вождь.
 
 
Новобранец сразу понял всё. Дикарь хочет, чтобы он зарубил майора Иствуда. И если он сделает это, его обязательно отпустят домой. Солдат сразу направился к дереву, где был привязан майор.
— Простите меня, сэр! Мама не сможет вынести моей смерти. Я хочу жить. Простите!
 
 
 
Офицер хладнокровно смотрел на новобранца.
— Скотт! Не делайте этого. Вы же англичанин!
Но драгун второго кавалерийского   полка Вилли Скотт уже принял решение: «Майор Иствуд стар. Он долго жил и много видел в этой жизни. Дикари убьют всех пленников, а я имею шанс выжить. Мама не перенесёт моей смерти. Другого выхода просто нет».
 
 
 
— Скотт! Не смейте. Бог…
Фраза майора оборвалась на полуслове. Возможно, он хотел предостеречь новобранца о строгой каре, в той, другой жизни.
 
 
 
Но Вилли уже ничего не слышал. Закрыв глаза, он взвыл как раненый зверь и обрушил свое оружие на голову офицера. Удар пришёлся неточно. Срезав ухо, сабля скользнула по шее, застряв в грудной клетке.
 
 
 
Горячим фонтаном из раны брызнула кровь, Иствуд сразу потерял   сознание. Раскрытый рот жадно хватал воздух, холодящие душу хрипы переходили в бульканье, он никак не мог умереть.
 
 
 
— Кто ещё хочет спасти свою жизнь? — Текумсе обвёл взглядом пленных.
— Я! — прошептал старый сержант.
— Развяжите его!
 
 
 
Сержанта и новобранца поставили рядом, остальных быстро добили ударами топоров.
Вождь вплотную подошел к сержанту, сурово взглянув прямо в  глаза.
 
 
 
— Ты хотел утопить руки в крови моих братьев и сестёр. Бледнолицые сильны, пока воюют со слабаками. Но в стране алгонкинов вы не найдете трусов, готовых разбежаться при первых выстрелах ружей и пушек. Вы не встретите людей, теряющих человеческий облик при виде огненной воды, способных за бочонок виски отдать землю своих отцов.
 
 
 
Запомни! Вам никогда не удастся плясать на могилах наших предков. Алгонкины уходят, чтобы вернуться. И тогда  эти леса станут для вас одной большой могилой. Несложно стравливать  краснокожие народы, заставляя их, убивать друг друга. Ты видел, бледнолицый, это приемлемо и для вас!
 
 
 
Презрительная улыбка скользнула по лицу вождя.
— Вы двое останетесь жить. Пусть все знают: есть такой краснокожий народ алгонкины, готовый ответить ударом на удар. Сила встанет против силы, хитрость против хитрости, сплоченность против сплоченности. Идите!
 
 
 
Платон почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Его представления о реальном бое рушились, как карточный домик.  Кругом стояла холодящая душу жестокость.
 
 
«Неужели я послан в этот мир, - вопрошал он себя, чтобы к пролитым рекам крови добавить новые? Высокий Ворон, профессиональный разведчик-диверсант не смог пройти испытание кровью. А я?! Зачем я здесь? Разве только для того, чтобы одно зло заменить другим? Нет, я должен указать краснокожим Тропу Добра. И я сделаю это!»
 
 
 
***
 
На пятьсот шагов от стен форта вся растительность была уничтожена,  чтобы противник не мог подкрасться незамеченным.   Роща, так долго смущавшая агента Гудмена, находилась немного дальше, и должно было показаться очевидной глупостью то, что индейцы решили занять позицию в ней.
 
 
 
В ночь атаки алгонкины вырыли в роще ямы, по  их периметру устроили брустверы, а сверху накрыли бункеры стволами деревьев и землей.
 
 
 
Врагов подпустили вплотную, времени выбрать цель, было достаточно. Отряд получил задачу нанести максимальный урон  солдатам и сразу выдвинуться к холму, чтобы там объединиться с воинами Сильного Удара и вместе перейти на  западный берег.
 
 
 
Несмотря на ошеломляющее действие опережающего удара и точный расчёт всей операции, алгонкины не надеялись на полный успех.
 
 
Взаимодействие всех групп не предполагалось, ведь у вождей не было опыта руководства такой гигантской по масштабам индейцев армией. И каждый отряд, нанеся удар, должен был отступать самостоятельно.
 
 
 
В тот момент, когда воины Ястребиного Когтя уже готовились к рывку в сторону холма, раздался топот нескольких сот копыт. Это были лошади второго драгунского полка. Зажатый на флангах краснокожими всадниками, табун, растянувшись широким фронтом, галопом мчался к реке.
 
 
 
Солдаты, зная силу удара обезумевших лошадей, попытались рассеяться, устремившись, кто к лесу, кто к форту. Но было поздно.
 
 
 
Гиканье, щелканье кнутов, боевые кличи ещё больше распаляли животных. Надеясь вырваться из полукольца гонящих их всадников, лошади ломились вперёд, топча и давя пехотинцев.
 
 
Теряя последнюю надежду, солдаты ещё верили, что смогут криками и выстрелами разогнать табун. Но тех, кто не попал под копыта, настигали пули и стрелы.
Разбившись на два потока, табун стал обходить заросли, устремляясь к реке. Последние британцы были  уничтожены выстрелами из рощи.
 
 
 
***
Когда две роты солдат окружали воинов Ястребиного Когтя, третья выдвинулась севернее, чтобы не дать засевшим на захваченной батарее индейцам  ударить в спину.
 Сильный Удар не мог знать, что отряд Зоркого Сокола  уже рядом. Оставив несколько человек охранять пушки и пленников, он приказал остальным воинам тайно спуститься с холма, и в тот момент, когда завяжется бой в роще, неожиданно напасть на роту прикрытия.
 
 
 
Появление алгонкинских всадников полностью изменило расклад сил. Солдаты стали строиться в каре, чтобы принять бой. Повернувшись на восток, они   оголили свой левый фланг. Сильный Удар не стал торопить события, воины вплотную подкрались к врагам, потерявшим бдительность.
 
 
 
Ни одно из трофейных ружей не дало осечки. Выхватив томагавки, краснокожие ринулись в рукопашную. Бой был коротким, бежавших солдат догонять не стали,  не сомневаясь, что их  добьют всадники.
 
 
* * *
 
Гарнизон крепости был  просто поражён развернувшимися   событиями. Обстановка требовала срочного вывода из форта всех имеющихся сил, включая полевую артиллерию, и немедленного нанесения удара во фланг противника.
 
 
 
Но комендант медлил. У туземцев на руках находилось столько огнестрельного оружия, и действовали они так умело, что сразу наводило на мысль: «Это гнусные французы вооружили краснокожих, стремясь к своим коварным целям».
 
 
 
Коменданту быстро стал ясен изощренный план стремящихся к реваншу французов, решивших выманить гарнизон из крепости и тут же захватить её.
 
 
И он отдал приказ готовиться к обороне, срочно укрепив взорванную башню. Из четырех бастионов пушки   оставались лишь на одном, запаса пороха не хватило бы и на час боя.
 
 
 
На глазах гарнизона краснокожие перебили три роты пехоты и готовились к захвату форта. Туземцев оказалось втрое больше, чем защитников крепости и не было никакой уверенности, что ещё более многочисленные чейенны не переправятся на восточный берег.
 
 
 
Но индейцы на штурм не пошли. Погрузив трофейные пушки и канониров на плоты, они, не спеша, будто бы крепость была совсем пуста, стали медленно уходить на западный берег. Чудом форт был спасен.
 
Конец первого тома.