Кукла

— Ба, а там что? Ба, а это что? — Майка сыпала вопросами, как из пулемёта, так что бабушка Глафира даже не успевала отвечать. Ну, не мудрено: ребёнок впервые оказался в деревенском доме, вот ему всё и интересно.

— Ты вот что, Май: сходи в чулан, да принеси мне оттуда бидон. Скоро к соседке пойдём, за молоком. — Майке не пришлось повторять дважды: кивнув, она молнией умчалась в чулан.

Она была не из тех, кто боится темноты. Наоборот, тёмные комнаты казались ей более интересными и таинственными, чем те, в которых был зажжен свет.

В бабушкином чулане нашлось оооочнь много интересного: старое кресло (Майка села в него, но оно было слишком большим, так что она в нём едва не утонула) и деревянная шкатулка (без ключа почему-то) но особое внимание Майи привлёк сундук, стоявший в самом тёмном углу. Она медленно подошла к нему и открыла крышку.

Ничего интересного, только старая одежда. Майя хотела уже идти на поиски бидона, как вдруг что-то яркое, лежащее на дне сундука, привлекло её внимание. Это была старая тряпичная кукла.

Майка аккуратно извлекла её из сундука и присмотрелась: нарисованные чёрные глазки-бусинки, рот приветливо улыбается, а щёки ярко нарумянены, хоть и поблекли от времени. Зелёное платье в горошек и две смешные косички показались Майе такими забавными, что она решила забрать куклу себе.

— Майка! Ты где? Соседка заждалась уже! — послышался снаружи голос бабушки

— Бегу, баб Глаш! — отозвалась Майя, подхватила в одну руку бедон, в другую - заветную находку, и побежала к бабушке.

Вечером Майка взяла куклу с собой в постель. Бабушка Глаша напрочь не могла вспомнить, откуда она взялась, но, поразмыслив, разрешила внучке с ней играть: в конце концов, чем бы дитя не тешилось, лишь бы под ногами не путалось.

А в полночь... В полночь Майка проснулась оттого, что кто-то тихо звал её по имени. Сперва она подумала, что это ей только снится, но потом "кто-то" коснулся её плеча, и она открыла глаза.

В изножьи её кровати сидела девочка примерно одних с Майей лет. По плечам были рассыпаны русые волосы, большие голубые глаза внимательно изучали Майкино лицо. И всё-таки что-то с новой знакомой было не так...

— Привет. — прошептала девочка.

— Привет. Я Майя, а ты кто?

— Я Агада, живу в этом доме уже много лет. Со мной никто не играет, мне очень одиноко. Может быть, ты проиграешь со мной?

Другой бы бежал на месте Майи прочь: восковая бледность лица Агады не оставляла сомнений, что к миру людей она не принадлежит. Вдобавок, на ней была ночная рубашка, сильно напоминающая саван. Но, когда ты ребёнок, то не задумываешься, с кем дружишь: ты просто дружишь и всё. А потому Майка подала Агаде руку, и они понеслась вокруг дома, почти не касаясь ногами травы.

На рассвете Агада вернула её в постель:

— Скоро взойдёт солнце. — прошептала она.

— Ты уходишь? — расстроено спросила девочка.

— Нет, я и при свете дня буду рядом, просто не смогу разговаривать с тобой. - на этом Майка задремала.

Проснувшись, Майка помнила всё, от первой до последней минуты. Огляделась: Агада стояла позади неё, сделавшись от солнечного света почти прозрачной.

— "Ба!" — воскликнула девочка, но бабушка не отозвалась. Тогда Майка оделась и вышла из дому. Бабушка отыскалась в теплице, подвязывала огурцы, а рядом вертелась собачка Белка:

— Ба, смотри, это моя подружка Агада! — воскликнула Майя, показывая куда-то позади себя. Бела при этом зло ощетинилась, чего раньше не с ней не случалось, и зарычала, с подозрением глядя в том направлении, где стояла Агада, почти невидимая при свете дня.

— Фантазерка ты, Май. Лучше помоги мне с огурцами. – попросила бабушка. Поведение обычно спокойной Белки удивило ее, но сейчас не было времени задумываться об этом.

А между тем, Майя все больше уходила в себя – не играла с соседскими детьми, предпочитала сесть в темный уголок дома и играть там со старой куклой. Очень часто разговаривала с кем-то невидимым, уставившись в пространство. Бабуля поначалу не обращала внимания: детские фантазии, с кем не бывает. Однако, с каждым днем игра Майи все больше ее настораживала. А однажды она увидела такое, отчего волосы на головы сами собой зашевелились: внучка сидела подле русской печки в обнимку с куклой, повторяя одни и те же слова нараспев:

«Раз-два, раз-два
На подушке голова,
Губы сомкнуты навек,
Вот и умер человек».

- Майя? – окликнула внучку баба Глаша.

- Уходи. – ответила та, не открывая глаз – ты мне мешаешь.

Каким-то внутренним чутьем баба Глаша чувствовала, что если прямо сейчас что-нибудь не сделать, то она потеряет Маечку навсегда. И она решилась на крайнюю меру: обратиться к старой Анке.

Анка жила на краю деревни, в обветшалой хибаре. Питалась тем, что давали за работу люди. Умела делать приворот, снимать порчу и сглаз, в общем, все, что полагается уметь деревенской ведьме. Черные глаза смотрели из-под бровей колюче, неласково, и оттого отпугивали односельчан:

- Ну, чего пришла? – недобро спросила Анка, уставившись на Глафиру.

- С внучкой беда…

- Так ведь она у тебя дома, а я на расстоянии колдовать непривычная, так только шарлатаны умеют. – Анка усмехнулась наполовину беззубым ртом, сверкнув золотой коронкой.

Когда они пришли, Майка сидела в той же позе, продолжая убаюкивать куклу. Правда, страшную припевку про покойника уже не пела, а только уставилась куда-то в угол. Анка положила узловатую руку на ее каштановые волосы, что-то прошептала, да вдруг как заорет: «Сгинь! Сгинь!»

- Ты чего это? – ошалело спросила баба Глаша.

- Нечисть рядом – пробормотала в ответ ведьма –тело внучки твоей захватить хочет.

- Где?!

- А вона, прямо сзади. Лапу когтистую на плечико ребенку положила. Волосы спутаны, лицо что воск. Лет четыреста, поди, нечисти, а то и больше.

- А как же…

- Тихо ты! Договориться с ней можно тремя способами: первый – добровольно внучку отдать, тогда она умрет этой ночью.

- Нет!

- Второй – кровь ей дать для успокоения. Но не факт, что на Вальпургиеву ночь снова не явится.

- А третий?

- А третий – колыбельной ее навек успокоить. Колыбельная та не простая, обрядовая. Если хоть одним словом ошибешься, проснется вместо внучки твоей та сущность, и ничего уж тогда не поделаешь.

- А ты знаешь ту колыбельную?

- Давно, еще когда я девушкой была, бабка моя эту колыбельную пела. Напишу тебе на листочке, а ты внучке споешь. Будут при этом страшные вещи происходить, но ты не поддавайся: это Агада уходить не хочет, вот и пытается тебя напугать, с пути сбить.

- Агада? Ты сказала Агада? – бабе Глаше вдруг что-то вспомнилось, словно молния в голове сверкнула: а ведь Майка, кажется, упоминала ее. Да и Белка, верно, не на Майку злилась, а на гостью из мира потустороннего…

- У нас каждая минута на счету. – оборвала ее размышления Анка – клади внучку на кровать. Вот колыбельная. Да вот еще что: ты знаешь, где до того было нечисти пристанище? Ее надо обратно загнать, а пристанище сжечь.

- Нет, не знаю, хотя… погоди! Майка стала меняться опосля того, как эту куклу где-то откопала. – баба Глаша кивнула на игрушку в руках внучки.

- Хорошо. – только и сказала Анка – начинаем.

Майку уложили на кровать. У изголовья встала Анка с черной свечою в руках, а бабушка Глаша присела в изножье. У последней в руках был листок с обрядовой колыбельной, а слова там были следующие:

«Баю-баюшки
Баюшки-бай,
В сумрачный мир поскорей улетай,
На века долгие ты засыпай,
Баю-баюшки
Баюшки-бай».

«Не прерывай пение, что бы ни случилось». – наказала ей напоследок ведьма, и ритуал начался.

Сперва голос старой Глафиры дрожал: очень уж она боялась ошибиться, ведь от нее сейчас зависела жизнь любимой внучки. Пару раз ей казалось, что Майя не дышит, и она едва не прервалась, но, все-таки, ритуал был закончен.

- «Она просто спит. Скоро проснется. – выдохнула Анка, и погасила свечу – теперь нам нужен пустырь, чтобы сжечь эту дрянь». – женщина ткнула пальцем в куклу.
Костер горел ясно, пожирая тряпичные волосы и одежду куклы. Когда все было сделано, Анка, не прощаясь, поплелась к себе в хибару. Пошла домой и бабушка Глаша.

- «Бабушка! Бабушка! Мне приснился такой сон!» – встретила ее Майя…