Седьмое небо

   Глава 1
   
       Шла третья декада мая. Где-то в центре России припекало солнце, и полыхали разноцветьем сады, а на Севере ещё хозяйничала зима. Буквально два дня назад ничего, казалось, не предвещало появления нелётной погоды. Сегодня, как и вчера, пурга не прекращалась. Снег толстым слоем завалил аэродром. Снегоочистительные машины с мощными фарами беспрестанно сновали по аэродрому с опущенными скребками, расчищая площадку, не давая снегу навалить многометровый слой. Виктор Яшин находился в битком набитом аэропорту северного города и ждал своего рейса. Не смотря, что наступило время белых ночей, в Заполярье валил снег так, что видимость на улице была нулевая, виной чему была пурга. По этой серьёзной причине все вылеты были отложены до прояснения хорошей погоды. А свежие пассажиры желающие улететь на материк, у которых билеты были приобретены предварительно, всё подходили и подходили. Другие пассажиры, которые находились в зале ожидания продолжительное время порядком намозолили свои глаза от одних и тех же лиц, отлучится с аэропорта не решались даже на час. Так как была вероятность прозевать свой рейс. Пурга могла в любое время успокоиться. Все пассажиры, кроме работников ресторана и буфетов, ждали улучшения погоды, но за большими стеклами здания слышались бушующие, нежелающие стихать полярные климатические катаклизмы. Виктор от скуки, не только прочитал все газеты, продававшиеся с лотка, но изучил всё содержимое прилавков местных киосков. Они были забиты всякими замысловатыми сувенирами по тематике севера изготовленные местными умельцами. Задержав свой взгляд на одной из картин, где на него с медного небольшого листа – чеканки смотрел шаман в меховой шапке из натурального оленьего меха. По нижнему обрамлению картины искусным чеканщиком было выбито большими буквами «Дедунька». Эта картина ему всех больше понравилась. Она отражала самобытность Крайнего Севера. Старый шаман держал в руках большую курительную трубку, и его морщинистое лицо с небольшим прищуром глаз, как бы предлагало Виктору раскурить эту трубку совместно. Виктор только сейчас ощутил, что давно не курил. У него вдруг засосало под ложечкой и он, достав из пачки сигарету, устремился к выходу вокзала, чтобы вдоволь надышаться табачным дымом. Проходя мимо большой компании геологов, которая совсем недавно появилась на вокзале аэропорта, Виктор обратил внимание на сидевшего с молодыми ребятами пожилого седого бородача с синими кистями рук. У него были карие глаза похожие на каштаны и испещрённый морщинами волнообразный лоб. Виктору показалось, что эти глаза и лицо ему уже приходилось встречать раньше, а вот где вспомнить не смог, как только он не напрягал память. Он окинул любопытным взглядом ещё раз старика, но этим он память свою не освежил. Бородач, расположившись на футляре аккордеона, показывал геологам что – то на картах. Геологи заворожено смотрели на него, не задавая ему никаких вопросов.
– Удивительно! – донеслось до него из компании геологов, чей – то молодой мужской голос.
– Ведите меня в ресторан, я вас ещё не так удивлю, – ответил бородач, – мне скрывать нечего. Сейчас я не граблю, не ворую, не пользуюсь чужим трудом. Стараюсь жить честно, – то ли в шутку, то ли в серьёз говорил он.
      Окончание диалога Виктор уже не слышал, он вышел на улицу, но курить, там не стал. Пурга быстро его опять загнала в здание вокзала. Он проследовал в туалет, где можно было спокойно в своё удовольствие покурить. Прикурив сигарету, он мельком осмотрел рядом стоящих курильщиков и начал вспоминать засевшее ему в голову лицо бородача. Он был уверен, что раньше они были знакомы, но где и когда – на ум ему ничего не приходило. Докурив сигарету и бросив окурок в урну, он следом прикурил очередную сигарету. Досыта накурившись, он вымыл руки и, нагнув голову над краном, чтобы прополоскать рот, ему вдруг показалось, что в зеркале замерцало лицо бывшего мужа его покойной сестры. Оно так же быстро исчезло, как и появилось. Он прополоскал рот и осмотрелся вокруг, рядом и позади, было знакомое окружение. Эти люди тоже, как и он уже несколько дней ждали лётной погоды. Только на выходе он столкнулся с крупным мужчиной, который обвёл его бронебойным взглядом, но быстро посторонился, когда Виктор проходил мимо него. Этого типа он точно раньше не видал в здание вокзала.
«Наверное, новый пассажир или провожающий? – подумал он, – да и зачем мне нужны чужие лица? Быстрее бы небо прояснилось и вперёд на родину. У нас сейчас там +25, а здесь всё в минусе».
Возвращаясь назад, он заметил, что сиденья геологов заметно поредели, и бородача среди них уже не было. Только на возвышенности, сложенной из рюкзаков и спальных мешков восседали две невзрачные девушки. Их коричневые костюмы с широкими жёлтыми полосами на груди и громоздкие унты, которые явно были им не по размеру, делали их похожими на гигантских пчёл и, по-видимому, являлись запретом на вход в ресторан. Одна из них с глазами щёлочками и смоляными волосами была представительница северных народностей.
Виктор присел рядом с ними на освободившее место и, улыбнувшись одной из девушек с капюшоном на голове, спросил:
– Пока ваши коллеги «на разведке», я посижу временно здесь?
– Сидите на здоровье они теперь не скоро вернуться, – ответила она нежным и приветливым голосом. – Возможно, до объявления рейса застрянут в ресторане. Любят они у нас любую ресторацию.
    Он ошибся, девушка с капюшоном, из-под которого пробивалась русая чёлка, была, не невзрачной, а обаятельной и симпатичной, сравни сказочной Снегурочке. Её зелёные глаза, обрамлённые озорными дугами бровей, блестели словно изумруды. Бархатная кожа лица и пухлые алые губки, делали её больше похожей на прекрасную работницу неба, с которыми в полёте всегда чувствуешь себя в превосходном настроении. И если снять с неё амуницию геолога, то её портрет мог вписаться рядом с известными красавицами театра и кино. И остроконечный капюшон ей общую картину не портил, а наоборот придавал большую пикантность.
– А что, ваш бородатый командир разрешает своим геологом продолжительно расслабляться? – спросил Виктор, не отводя своего взгляда от понравившейся ему девушки.
Она сделала недоумённый вид, пытаясь что – то сказать, но первой рот открыла девушка с узкими глазами:
– Наш главный командир в Дудинке остался, а его помощник наверху сидит, пургу бокалами разгоняет. А тот дядечка, что с аккордеоном, это наш попутчик его Бобом зовут. Он никакого отношения к Таймырской геофизической экспедиции не имеет. Он разработчик рыбы, а ещё он ладно пиликает на своём волшебном аккордеоне. Так жару даёт, что от его игры кожа гусиной становится, – уточнила она.
– Понятно, – ответил Виктор, – а я подумал, что если старый, то обязательно начальник. И одет он, как вы.
– Сразу видно, что вы не северянин, – подала голос девушка с капюшоном.
– Почему вы так думаете? – спросил он.
– Глаз у вас не объективный, смотрите только на возраст, а если бы вы взглянули на его руки, то поняли бы, что такой человек не может быть начальником экспедиции.
– Слишком пальцы музыкальные? – с ироническим оттенком, спросил Виктор.
– Играет Боб на аккордеоне действительно превосходно, – подтвердила слова своей подруги девушка с капюшоном, – мы его приглашали к себе в лагерь неоднократно отмечать наши знаменательные даты. (Кстати спецовку, что на нём это мы ему подарили). И он такое там вытворял своими пальчиками на клавишах, что никому из мировых музыкантов и не снилось. Пальчики у него необыкновенно уникальные, но разукрашены тюремными наколками, даже чистого места на них не видать. Мне кажется, если бы у него ногтей не было, то он и там бы наколол свои колокольчики и перстня.
 – Странно вы рассуждаете, – сказал Виктор, – в наше время не совсем правильно судить о человеке по татуировкам. Можно в конфуз попасть с таким суждением!
        Геолог придирчиво посмотрела на приставучего собеседника и, не меняя тона, уверенно произнесла: – Я говорю, что знаю и никакого конфуза не боюсь. Боб ни от кого не скрывает, что большую часть жизни провёл в «острогах». Но хочу заметить, что человек он правильный и хороший. И его татуировки нас не пугают. Сейчас все колются.
Виктору понравился её исчерпывающий ответ. И он, одарив её обаятельной улыбкой, произнёс: – Я с вами вполне согласен милая девушка. Это раньше люди кололись на флоте и тюрьмах, после чего старались, как можно меньше мелькать в общественных банях и пляжах. Стыдно было за свою содеянную легкомысленную глупость. А сейчас мир перевернулся. Молодые люди, в том числе и девушки напоказ выставляют свои татуировки с тюремной аббревиатурой, но о тюремной жизни носители этих наколок и духом не ведают. Мало того, что женский пол отобрал у мужчин часть гардероба, так они покусились и на нательную живопись. Не понимаю, я этого? – он укоризненно покачал головой и с едва заметной улыбкой посмотрел на ноги собеседницы. – Вот, к примеру, вы сейчас обули на себя мужские унты и сразу потеряли женскую привлекательность и видимо по этой причине вас в ресторан с собой ребята не взяли, – шутливо заявил он.
       Девушки заразительно засмеялись, чем обратили на себя внимание других пассажиров.
– Это не наши унты, – отсмеявшись, сказала девушка с капюшоном, – мы ехали рейсовым автобусом с Дудинки, там было так холодно, что ноги, как ледышки сделались. Вот мы временно наших парней разули. У нас, конечно, есть и свои унты, но они уехали багажом вперёд нас. – При этом она кокетливо помахала ручкой в сторону аэродрома. – А в ресторан мы не захотели идти, знаем, чем наши ребята будут удивлять музыканта. И то, что вы говорите про переворот в мире, то мы с вашими доводами вполне согласны, только мужской пол, в гонке перелицовки мира тоже не отстал. Серьги у женщин отобрали, пирсинг себе делают. Косынки, которые называют банданой, считают символом мужества и крутости. Смех, да и только. Я не удивлюсь, если в ближайшем будущем в моде у мужчин будут юбки.
         В её доводах была доля правды. Виктору нередко приходилось встречать на улицах города молодых людей повязанных на голове косынках и серьгами в ушах. Мало того приходилось сталкиваться и с такими экземплярами, которые без стеснения натягивали на себя женские лосины и при этом считали себя законодателями новой моды.
 – Это вы, верно, заметили, – согласился с девушками Виктор, – я и мужчин в этом плане не одобряю. Хотя бандана и серьга в ухе для морских пиратов являлись символом крутого нрава и полнейшей свободы. Я осуждаю сегодняшнюю эпоху, которая поломала исконно русские нравы. По мне лучше магазин называть лавкой или бакалеей, но не иностранным чужим словом. Ломая русский язык, мы этим не приближаемся к Европе, а только смешим её. Мало того воровской жаргон несколько «обогатил» русский язык, что на нём разговаривает не только наша молодёжь, а и работники милиции и даже государственные мужья. Благозвучия в этом нет никакого, одна плесень!
Он немного задумался, и притупил свой взгляд к собеседнице. Вспомнил, как совсем недавно в буфете театра юного зрителя во время антракта, был свидетелем самого настоящего уголовного разговора, группы ребят, которым было чуть больше десяти лет.
 «Что же будет, дальше творится? – подумал он. – Перерождение этики и морали? – очевидно, так оно и будет. К этому всё идёт».
После короткой молчаливой паузы он, не отрывая взгляда от понравившейся ему красивой девушки, задал вопрос предназначавшийся, «Дочери тундры», – так он обозначил про себя аборигенку Севера:
– Интересно, а как живут северные народности, долганы, ненцы, эвенки? У них, что тоже отторжение произошло от своих привычек и обычаев?
Дочь тундры была занята, каким-то замысловатым кубиком, который крутила в руках и было, похоже, что последний вопрос Виктора она не слышала.
Девушка с капюшоном бросила на подругу короткий взгляд, после чего улыбнулась Виктору:
– Я угадала, что вы на Таймыре случайный человек. Если спрашиваете про северные народности, но на этот вопрос вам лучше ответит Ирина.
– Совершенно верно девушка, – ответил он, – я на этой земле всего лишь пять дней нахожусь. И за этот срок практически понятий о жизни на севере не приобрёл. Три дня в городе был и два дня в аэропорту сижу. Вот и весь мой жизненный багаж Таймыра. Правда, осенью сюда прилетал на два дня. Но эти дни мне кроме печали ничего не дали.
Обратив внимание, что незнакомец несколько раз назвал её девушкой, она приятно заулыбалась.
 – Не густо, – сказала она.
Виктор чуточку замешкался от заданного вопроса, не зная, стоит посвящать случайного пассажира в свои не совсем радостные события, связанные с севером. Хоть эта девушка и располагала его к откровенности, но он пока решил уклониться от правдивого ответа.
– Да я, собственно, не в гости приезжал, а по личным делам. Надо было кое-что утрясти. Но жить бы я здесь не согласился. Не люблю я холода и такую, как сегодня пургу. У меня такое впечатление создаётся, что эта пурга вечная и никогда не прекратит дуть. Не понимаю, как моя сестра смогла здесь прожить больше сорока лет?
– Это вы попали в неспокойное время, – дернув игриво плечом, произнесла Ирина, – Север питает всю планету, жизненным зарядом. – Она отложила свой кубик в сторону, и сузив, итак, небольшие свои глаза, продолжила:
 – Север суров, и не всегда бывает гостеприимным, но это ни в коей мере не отражается на его неописуемой красоте. Север не изведан и не исследован полностью. Это богатейший край и не исключено, что вся индустрия России в обозримом будущем перебазируется в этот холодный край. Уже сейчас заметно, как преобразились города Крайнего Севера. А на ваш вопрос в отношении жителей северных народностей я отвечу так: – В глухих посёлках, рядятся в национальные одежды. Но на голове обязательно у женщины будет сидеть супермодная шляпка, а у мужчины бейсболка. Телевизоры чётко вносят элементы моды. Только старые люди не нарушают обычаи. А пьют спиртное все одинаково, что молодой, что пожилой. Истребляют всё, что горит. Я сама родом из Эвенкии, так там наши промысловики, за добытую ими пушнину выменивают у геологов водку, одеколон. В общем, всё, что горит – там всё годится. Так было раньше – так есть сейчас.
     Виктор заметил, что она последние слова произнесла как надгробную речь. Он обвёл её сочувственным взглядом и, порывшись в своём кармане, извлёк оттуда брелок маленького пупса, которого купил на Нижегородской ярмарке и до сих пор, не решившись нанизать свои ключи на него. Он протянул ей маленького пупса на блестящей цепочке и спросил:
– А твой отец тоже много пьёт? – поинтересовался Виктор.
Она приняла с радостью этот сувенир и, чмокнув пупса в голову, ответила:
– Если бы мой отец пил, то я не смогла бы выучиться в институте. Мои родители занимаются скотоводством и оленеводством. И им пить некогда, так как у меня ещё есть две сестры и маленький братик, почти такой, – покрутила она перед глазами Виктора подаренным пупсом, – вон посмотрите за стеклом киоска плакат оленевода, – показала она рукой на киоск, где ему понравилось на меди рельефное изображение шамана. – Это мой папа! – гордо сказала она.
– Здорово! – открыв рот, удивился Виктор, – пойду куплю этот плакат, а вы мне напишите, что это ваш папа. А то с севера еду и сувенира никакого не везу с собой.
– Хорошо, – утвердительно мотнула она головкой.
Он попросил девушек присмотреть за дипломатом и пошёл, купить плакат. Потом долго ещё выбирал себе сувенир, решив свой выбор остановить на шамане. Эта чеканка пришлась ему по душе.
– Подайте мне Дедуньку, – показал он молодой продавщице на приглянувшуюся ему картину.
Продавщица, непонятно по какой причине загадочно улыбнулась, но картину ему упаковала, перевязав её, синей прозрачной лентой. Затем он прошёл к буфету и купил две большие шоколадки. Когда он вернулся к девушкам, то увидал, что вместо унт у них на ногах надеты альпийские длинные ботинки. И девушка – эвенкийка ему уже тоже не казалась невзрачной, как при первом взгляде. Она была по – своему мила и привлекательна.
      Вторая девушка с капюшоном на голове, на этот раз не сидела на своих узлах, а стояла, подперев свою талию руками, и смотрела на второй этаж, где находился ресторан. Даже костюм – балахон с одетым под ним толстым свитером, не смог скрыть её миниатюрной и изящной фигуры.
«Какая поза у неё сексуальная. Так и подмывает обнять её сзади за плечи. А ведь она неотразима, – подумал он, – интересно, сколько ей лет? Наверное, только в институте отучилась»?
Не подав виду, что он заметил их смену обуви, Виктор протянул им по шоколадке.
От шоколада они не отказались, а девушка с капюшоном приложила удивлённо руку к своей груди и мило улыбнувшись, спросила:
– Можно мы вас тоже угостим северным деликатесом? – и, не дожидаясь ответа, она склонилась над одним из рюкзаков и вытащила из него толстый и увесистый кусок рыбы, завёрнутый в пластиковый пакет. Видно было, что это была одна из немногих частей гигантского представителя ихтиофауны.
– Это копчёная калуга, подвид осетра, – объяснила она.
     Подобной щедрости он не ожидал от девушек. Ему вручили его любимую и редкую рыбу. Он тут же оживился от такого угощения и, поставив между своих ног пакет с рыбой, хитро улыбнулся.
– Так к этой рыбе пиво нужно. «Вы пьёте пиво?» —спросил он, обведя вопросительным взглядом девушек.
Северянка, сжав плотно губы и максимально открыв веки, отрицательно замотала головой.
– Я стаканчик могу выпить, не больше, – вставила девушка с капюшоном, – а Ира вообще спиртного не приемлет.
Было заметно по лицу, что Виктору понравился ответ девушки. Ему хотелось побыть наедине именно с девушкой с капюшоном. И он, набравшись смелости, без всяких церемоний взял её за руку:
– Тогда нам с вами нужно подняться наверх в ресторан и заказать пива?
Она с изумлением взглянула на него, но руку свою не отдернула. Он не дал ей рта открыть, а продолжил:
– Не люблю заниматься противоборством со своими желаниями. Отказывать себе в доступном, большой грех и может караться в жизненном процессе симптомом неудовлетворённости. А неудовлетворённость, это, пожалуй, главный бич человеческого нервного блока. А нервы, кроме зубной боли, это главный проводник, ведущий к заболеваниям всего организма.
Когда он затих, она с интересом посмотрела на незнакомца:
– Пугающую цепочку последовательности вы построили. Стоит над ней задуматься?
– В данный момент, подобные думы – это потеря драгоценного времени, – парировал он.
 От такого напора она немного замялась, но улыбку с лица не убрала.
– Мы даже с вами незнакомы, а вы меня уже в ресторан приглашаете. Я боюсь, что с вашей скоростью как бы мне не пришлось из ресторана выйти со штампом в паспорте о бракосочетании со случайным пассажиром ожидающего своего рейса.
      Эта девушка ему нравилась всё больше и больше, и он с сожалением отметил для себя, что давно вышел из того возраста, чтобы можно было смело приударить за смазливыми молодыми девушками. Тем более возраст Виктора угрожающе подходил к пятидесятилетнему рубежу, но это не являлось побудительной причиной, чтобы отвернуться от очаровательной девушки. Он, наоборот, всё пристальней и пристальней заглядывал в её красивые и загадочные глаза, стараясь хотя бы ориентировочно определить её возраст.
 – А вы, что боитесь незнакомых мужчин? – спросил он.
И, не дожидаясь ответа, с сожалением произнёс:
– Я вам в компаньоны по этому делу едва ли сгожусь, так как у меня дочка значительно старше вас. Но на всякий случай паспорт с собой не берите, – улыбнулся он. – Разве только что вам свои красивые волосы нужно освободить от капюшона.
Он отпустил её руку, и нежно коснувшись своими пальцами по её чёлке тихо с восхищением промолвил:
– Зачем вы прячете изумительный шёлк от народа? «И кстати меня Виктором зовут», – протянул он ей свою руку.
Девушка густо зарделась от его слов, и чтобы не испортить причёску осторожно откинула с головы свой капюшон, затем протянула ему свою руку.
– А я Анюта, – так же тихо назвала она своё имя, – и мои слова всерьёз не принимайте? Мы геологи все острые на язык. Без такого качества нельзя обходиться ни в тайге, ни в тундре. Молчаливых мы не воспринимаем, как своих партнёров. Поэтому они больше общаются с гнусом, а потом бегут с экспедиции, только пятки сверкают. А мужчин я совсем не боюсь, даже с такой щетиной как у вас. Хотя вы производите вид интеллигентного человека.
      Тембр её голоса был хоть и тихий, но повеление в нём чувствовалось. Виктор это сразу почувствовал и провёл своей рукой по подбородку. И только сейчас осознал, что последний раз брился два дня назад. Её слова немного сконфузили Виктора. Он виновато посмотрел на неё и как-то неуклюже дернул левым плечом:
– Я немедленно сейчас схожу и побреюсь в туалет, – будто оправдываясь, сделал он шаг назад.
– Это совсем не обязательно делать, – отговорила она его от такой затеи, – борода на севере из моды ещё не вышла и никогда не выйдет.
– И давно вы Анюта бороздите эти суровые края? – поинтересовался он у своей собеседницы.
 – Уже девятый год, – с заметной гордостью ответила она.
– Поразительно, – удивился Виктор, – а я вас принял совсем за девочку. Ну, думаю, наверное, эта полярная звезда только институт окончила, а вы оказались старожилом Арктики.
– Я так и подумала, – улыбаясь, ответила Анюта, – в народе гуляет мнение, что маленькая собачка до старости щенок. Это выражение относится и ко мне. Меня щадит северная природа, не даёт ни на день стареть. Хотя свой дипломный проект я защитила шестнадцать лет назад. Это Ира у нас молодая. Нет ещё года, как она к нам пришла работать.
      Виктор мысленно прикинул, сколько ей может быть сейчас лет, приплюсовав к студенческому возрасту шестнадцать лет, и обезумел. По его подсчётам Анюте было около сорока лет. И это его почему – то обрадовало.
Она ждала от него восклицательных слов в отношении её возраста, но он скромно промолчал и перевёл свой взгляд на Ирину. Эта эвенкийка, дочь тундры, держала в руках уже авторучку и показывала на плакат, который у него был зажат под мышкой. Он вначале не понял, что она от него хочет, но быстро опомнился и протянул ей плакат.
Ирина взяла плакат и сказала:
– Идите, пейте своё пиво, а я вам оставлю здесь автографы. Только долго не задерживайтесь, а то я от скуки одна здесь помру.
– Это понятно, – тебе же вдруг понадобится отлучиться по своим делам. «Не оставишь же вещи без присмотра», – сказал Виктор.
– Глупости, – произнесла Анюта, – я в этом аэропорту не первый раз. Здесь ничего пропасть не может, так как нас кругом окружает милиция, а раньше и пограничники здесь на страже были. К тому же нас почти все знают, – и, повернувшись к Ирине, сказала: – А чтобы тебе Иришка совсем скучно не было купи журнал с кроссвордами. Авторучка у тебя уже есть. И смотри по неосторожности не раздави картину нашего нового знакомого?
После чего она галантно подхватила Виктора под руку и повела в ресторан, гордо ступая по мраморным маршам, в то же время, не сводя своего взгляда от его мужественного лица.
– Она будет сверкать от счастья, осознавая, что портрет её папы будет висеть, где – то на стене материка, – бросила Анюта Виктору на ходу.
– Стоп, – опомнился Виктор, – это нарушение протокола, – остановил он её перед очередной ступенькой, которая вела на площадку второго этажа. – Это я вас пригласил в ресторан, значит и под ручку я вас должен вести.
– А я не против такой постановки вопроса, – отцепила она свою руку от него. – Мне даже будет почётней войти в зал под конвоем интересного мужчины. Пускай мои эскимосы позавидуют.
     Этот новый её знакомый с обаятельной улыбкой, который возник перед ней неожиданно и таинственно, ей был симпатичен. Помимо хорошо подвешенного языка в нём чувствовалась огромная сила, и решительность. Она вытащила из кармана своего костюма маленький флакончик духов и слегка оросила ими у себя за ушами.
 – Почему эскимосы? – поинтересовался Виктор, вдыхая её нежный аромат духов. – Они, как показалось мне все славянской внешности.
– Это я их так называю, – объяснила она, пряча назад духи. – Потому что раньше они все работали на острове Врангеля и жили в поселении эскимосов.
– А разве у нас в России есть такая национальность? Как я помню по урокам географии, эскимосы населяют Гренландию да Аляску.
– Двойка вам по географии, – шутливо сказала она, – Аляска раньше была частью России, а эскимосы населяют ещё Канаду и Магадан, не только остров Врангеля.
       Получив географические уточнения, он повёл Анюту в ресторан. Обведя зал взглядом, они нашли свободный столик и проследовали к нему.
   
                Глава 2

     На середине стола стояла ваза с аппетитными фруктами и гранатовым соком. Хрустальные бокалы, расставленные как шахматные фигуры по всему столу от падающего света огромных люстр ресторана, переливались ярким блеском, словно это был не хрусталь, а цилиндрические бриллианты. Виктор недоумённо посмотрел на стол, где возвышалась бутылка его любимого гранатового сока, затем перевёл взгляд на свою спутницу:
— Не понял, — изумился Виктор, — нас, что здесь ждали?
— Мы вовремя пришли, — сказала Анюта. — Пришла очередь наших эскимосов удивлять музыканта, — мотнула она головкой в угол, где были составлены два стола, за которыми сидели геологи и бородатый незнакомец.
— Ничего сверхъестественного я пока не заметил, — бросил он взгляд на геологов, одновременно выдвигая стул для Анюты, — а вот стол мне по душе пришёлся.
— Ерунда, — не обращая внимания на его слова, затаённо произнесла она, — здесь в зале всегда блестит. Сок, кстати, и фрукты можно убрать или заменить.
— Ни в коем случае, — прикрыл двумя руками убранство стола Виктор, — тут то, что мне по вкусу, но мы эту скатерть самобранку сейчас обогатим.
Анюта либо не расслышала, либо сделала вид, что ей безразличны слова нового знакомого. Она отвела его руки от вазы с фруктами, которая была главным украшением стола и заворожено прошептала:
— А вы посмотрите, в каком положении находятся их фужеры, и тогда поймёте.
Виктор пристально взглянул еще раз на стол геологов и понял, что люди романтической профессии смогли поразить не только бородача, но и остальных посетителей ресторана. Их фужеры стояли на ребре ножки под углом примерно семьдесят градусов и не падали.
— Это ещё не всё, — зашептала она, — позже, когда они напьются, на этих фужерах они обязательно исполнят нашу культовую песню «Сиреневый туман». Их официанты об этом попросят, чтобы столики не пустовали. Народ точно сбежится на это зрелище, и мы уже не будем сидеть вдвоём за нашим столиком. Ресторану прибыль будет сказочная, а посетителям развлечение.
— Ну, тут и так народу предостаточно, — показал он на зал рукой. — А вы, что здесь так популярны? — спросил Виктор.
— Летать приходится часто и нашу экспедицию знает не только ресторан, но и все работники вокзала, включая и людей в погонах. Так что Виктор пока к нам не посадили посторонних людей, расскажите мне немного о себе, коль нас объединили ваш шоколад и моя рыба. Кстати, дайте мне рыбу? Я схожу на кухню и попрошу, чтобы её нам нарезали?
Он охотно положил перед ней пакет с рыбой.
Анюта поправила на голове непослушные пряди волос и, взяв рыбу, покинула Виктора, унося с собой изумительный запах своих духов.
Вернулась она уже не одна, а с официанткой, которая шла позади Анюты и несла двумя руками, словно праздничный торт большую тарелку с нарезанной несколькими рядами рыбой.
Виктор заметил, что с соседних столиков за ними пристально наблюдают посетители. А со стороны компании геологов, высокий молодой человек, встав со стула, помахал Анюте рукой, подзывая её к себе за столик, но она жестом показала ему, чтобы он сел на своё место.
— С таким деликатесом мы одним пивом не обойдёмся, — восхищённо заявил Виктор и тут же сделал официанту богатый заказ на две персоны, опасаясь, что эта понравившаяся ему полярная женщина может упорхнуть от него за другой столик.
— Не слишком много вы вина заказали в связи с нашим знакомством? — спросила Анюта, переведя свой взгляд на официантку.
— Да это компот, а не вино, — убеждал он её. — Вдвоём выпьем и ничего не почувствуем.
— А Анюта вино не пьёт, — заметила официантка, — я принесу ей её традиционный напиток.
— Прекрасно, — одобрительно сказал Виктор, — тогда уберите из заказа одну бутылку вина? А мне пока одной хватит.
Официантка подвинула ближе к ним бутылку с гранатовым рубиновым соком и два больших фужера:
— Пейте пока эту прелесть, чтобы скучно не было. А я постараюсь вас живо обслужить.
Она ушла, а Виктор с жадным любопытством начал разглядывать свою новую знакомую, нисколько не смутив её этим.
— Ты знаешь Анюта, мы с тобой знакомы буквально тридцать минут. А меня посетило на секунду такое чувство, что тебя давно знает не только персонал этого ресторана, но и я тоже. Такое же у меня чувство создаётся и к бородачу — музыканту. Мне кажется, что его я видал раньше. До того знакомая внешность.
Анюта загадочно улыбнулась. И своей маленькой ладошкой закрыла ему глаза:
— Если вы пригласили меня сюда, то нечего разглядывать и изучать посетителей зала, — кокетничала она. — Уделяйте внимание только мне одной и больше никому?
У Виктора от её слов и нежного прикосновения руки что — то стукнуло в сердце. Он ощутил приятную истому от её ладони, приняв её за позывной маяк его внутреннего мира. Ласково перехватив её руку, он провёл по ней своей ладонью, и без всяких церемоний прикоснулся к ней губами. Этот вроде и незаметный жест, но в краску её ввёл мгновенно. Она резко отдёрнула свою руку и посмотрела в сторону своих геологов. Все они в это время с интересом смотрели на столик, где сидели Виктор и Анюта.
— Вы, конечно, поняли, что я пошутила, — словно извиняясь, сказала она, — я сама до ужаса люблю смотреть на людей. Особенно после зимней тундры, когда одни и те же физиономии до невозможности приедаются. А новые люди, — это для меня праздник впечатлений и мне порой всех хочется обнять. Вот здесь мне кажется мы, несомненно, с вами в чём — то похожи. Вы тоже имеете аналогичную черту познавать людей. — Она открыто ему улыбнулась и продолжила:
— У общительных людей, бывает такая мистика, что знают окружающихся их людей. Со мной это часто бывает. Честно сказать, я тоже людей не чураюсь, легко с любым букой могу войти в тесный контакт, и разговорить его на самую чуждую для него тему. И я считаю, ничего в этом предосудительного нет. Все люди братья!
Виктор слушал внимательно её и был счастлив и горд, что эта полярная красавица согласилась с ним пойти в ресторан. Ему хотелось в этот миг, сделать для неё какой-нибудь необыкновенный поступок, который она смогла бы по достоинству оценить. Но какой именно поступок, он не знал.
Он вдруг неожиданно вздрогнул и в знак согласия её слов, вновь погладил её руку и тут же постучал себя ладонью по груди:
— Я это уже отметил в своём внутреннем детекторе.
— К вам поступает человеческая модуляция колебаний? — спросила она, углублённо заглядывая ему в глаза.
— Пора уже, всё-таки жизненный опыт приличный имею, — нашёлся он.
— Совсем, прекрасно! — произнесла Анюта, — имея такие феноменальные способности, вы меня этим освобождаете от излишних откровений, а вас я готова послушать.
Он пожалел, что высунул зря вперёд свой язык, который мог помешать ему, узнать о ней самые важные черты её характера и немного сдал свою первоначальную позицию.
— Пока я о вас знаю лишь только, что вы геолог. И вам ориентировочно около сорока лет и зовут вас Анюта. Так что нам придётся быть обоюдно откровенными.
— Святые угодники, — кокетливо хлопнула она в ладоши. — Чувствую, что наше знакомство будет похоже на сватовство. Ловкий вы Виктор. Продолжайте? — Мне становится интересно. Если вы будете молчать, я сбегу от вас к Ирине.
Сердце Виктора упало. Он не хотел, чтобы празднику пришёл конец. Мобилизовав свои усилия, он понёс, как ему показалось самую настоящую ахинею:
— Здесь Север, — произнёс он, — везде существуют северные надбавки. А эти надбавки служат не только материальным довольствием, но и хорошим ускорением в жизни. Вот и я, возможно, опираюсь на эту льготу. Мне это не претит, я человек свободный, а позавчера я на этом северном морозе стал ещё состоятельнее.
Он никогда не думал, что сможет пойти на откровенность с первой встречной женщиной. Часу ещё не прошло со времени их знакомства, а он, уже не отрываясь, смотрел на эту северную красивую женщину и мысленно впитывал в себя все её внешние достоинства.
— Вы же сказали, что ваша дочь старше меня, — долетел до его ушей хоть и приятный, но укоризненный голос новой знакомой.
Он не растерялся от её провокаторского вопроса. А напротив, игриво улыбаясь, вертикально прикоснулся своим указательным пальцем к её алым губам. Как бы запрещая ей больше не произносить ни слова:
— Это вероятно было искажённое определение? Хотя, как мне показалось, оно вам по душе пришлось. Моей дочери всего лишь двадцать три года. Она у меня биохимик, недавно получила работу в научном центре Пущино Московской области.
— Вы москвич? — слегка укусила его перст Анюта.
— Нет, я с Волги, живу в Нижнем Новгороде. Москва меня не прельщает несмотря на то, что мне предлагали несколько раз там жильё и работу. Не нравится мне суета большого мегаполиса. Я люблю тишину и размеренный ритм жизни, не связанный с опасностью для здоровья. Хоть Нижний Новгород, тоже не маленький город, но там замечательная природа. Одна только Набережная чего стоит. Об отдыхе выходного дня голову не приходиться ломать. А Москва хочу сказать, регион не для пенсионеров. Этот город для энергичных и предприимчивых людей и ещё для транзитников.
— Вы хотите сказать, что вы уже пенсионер? — с недоверием спросила она.
— По стажу работы да, а вот по возрасту ещё нет. И стараюсь не спешить подходить к скрипучей пенсионной ступени. Думаю, моё здоровье, и взгляды на жизнь нескоро подведут меня к этой черте. Я полон сил и если в данный момент сижу здесь на Крайнем Севере с молодой женщиной в ресторане, значит, могу нравиться женщинам. То есть если вы уловили мою мысль, то, наверное, поняли, что не теряю надежд на жизненные радости и создание семьи.
— Это, что уже намёк? — вполне серьёзно спросила Анюта.
— Как хотите, понимайте, но прошу не смотреть на меня, как на конченого идиота? Я больше верю в случайные встречи, чем в многолетние ухаживания. Мне кажется, что в таких встречах больше скрыто счастья и удачи. Они несказанно вдохновляют души экспресс — влюблённых.
Его оригинальное суждение пришлось ей по душе. Она же всем своим видом показывала ему, что она не легкомысленная кокетка, а вполне порядочная и серьёзная женщина, с которой можно беседовать на любые жизненные темы. Анюта заправила за ухо выбивший локон волос и бросив на Виктора изучающий взгляд, произнесла:
— Я смотрю на вас не как на идиота, а как на случайного, интересного человека, с экстравагантной формулой жизни к тому же не с разрушенной ещё внутренней и внешней оболочкой. Вижу, что у вас имеется богатый опыт подобных встреч с незнакомыми женщинами.
Голубоглазое, смуглое и волевое лицо, с прямым носом и светлыми волосами которое делало Виктора больше похожим на скандинава, чем на россиянина, незаметно для Анюты скрыло свою печаль. Виктор без всякого смятения выдал:
— Насчёт оболочек, возможно, вы и правы Анюта, а то, что касаемо богатого опыта встреч, то здесь вы ошибаетесь, — отрицательно покачал он головой. — Я полтора года назад с женой отпраздновал серебряную свадьбу, а на следующий день, она попала в автомобильную катастрофу. В октябре прошлого года я похоронил здесь в Норильске старшую сестру. Эту поездку я полностью посвятил бумажным делам. Я стал законным и единственным наследником всего имущества своей покойной сестры. Так что Анюта, мне хочешь или не хочешь, пришлось усвоить жёсткое правило: — «Когда человек в печали ему не до похотливых утех».
Для неё это удар был ниже пояса. Она не ожидала, что своими беспочвенными подозрениями обидела нового знакомого. Надо было искать выход, как выйти из этого положения. Правильные мысли в голову не лезли. Подсказка пришла от него.
Виктор перед ней положил свои ладони, как бы говоря, что с этими ладонями отдаёт ей всю свою душу:
— Простите Виктор? — погладила она его кисть руки, — меня обманули ваши глаза. Я в них не нашла печали, и траурной золы. Один огонь и подлинная радость от хорошей жизни. Нервы не взвинчены, значит, вы правду говорили, что не отказываете себе ни в чём.
Виктор налил из графина гранатового сока и небольшими, но торопливыми глотками опустошил фужер. Отдышавшись, невозмутимо произнёс:
— Это у меня с рождения. Глаза мои это громоотвод от разношёрстной нелицеприятной публики, а также они являются притягательной силой для моих клиентов.
— Вы врач? — спросила Анюта, заглядывая глубоко в его глаза.
Он немного смутился, не то от её проницательного взгляда, не то от неожиданного вопроса. И, сделав паузу, воткнул вилку в кусок рыбы:
— С чего вы взяли, что я врач? — спросил он, откусив маленький кусочек рыбы.
— У вас Виктор прорвалась фраза, что вы имеете своих клиентов, — не убирая своего цепкого взгляда от него, ответила она. — И я так на секунду представила вас в белом халате.
— Очень изумительная! — оценил он её вкус рыбы, — а вы, почему не кушаете?
— Я подожду, когда принесут заказ, а вы не стесняйтесь, пробуйте рыбку. Я ведь избалованная рыбой. Мы только её и едим.
Она вдруг напрягла свой слух и подняла вверх палец. В зале раздались разнобойные, протяжные мелодичные звуки похожие немного на завывания скрипки.
— Наши ребята тренируются, — проговорила она, — скоро затянут нашу тоску. Всё — таки вы мне ответьте, правильно я угадала вашу профессию или нет?
Он загадочно улыбнулся и ответил:
— Клиенты бывают в цирюльне и милиции, а в больницах пациенты. И насчёт белого халата вы не ошиблись. У меня имеется он, и я его часто одеваю. Но я не врач, а мясник. Владею у себя в городе солидной мясной лавкой. А по жизни моя профессия была монтажник. Продолжительное время руководил управлением. А затем случилась обычная и банальная история. Система нелепой перестройки, с несправедливой грабительской приватизацией перечеркнула все мои жизненные наработки. Я за какие-то мимолётные дни остался без средств существования. Мою участь унаследовали и все мои полтысячи подчинённых. Как мне плохо тогда было. Ну, думал всё, конец света наступил. Сейчас, конечно, я твёрдо стою на ногах и уже не о чём жалею. И вообще мне грех на жизнь обижаться, не смотря, что на одном из этапов моего жизненного пути пришлось пройти трудные испытания. Большинство людей считают, что это время, отбытое в неволе, вычёркивается из жизни любого человека, и остаются только горькие воспоминания. А я так не считаю, если человек дышал в это время, пускай он и имел из подруг только кирку и лопату, но, умея запросто рвать залихватски на себе рубаху и рвать недругам пасти, значит, жизнь даром не протекала. Были просто курсы мужества и стойкости. Лично меня эти невзгоды не выбили из седла.
Она склонила голову. Его изучать уже не было смысла. Анюта поняла, что её новый знакомый прошёл те же курсы жизни, что и она, которые она старалась забыть. Но частенько чёрт знает, откуда — то в жизни возникали нежелательные всплески памяти горького прошлого и не давали ей покоя. Вот и сейчас их диалог залез ей в душу и напомнил о не сладких временах. Она спрятала улыбку и пристально заглянула ему в глаза:
— И долго вам пришлось на себе рубаху рвать на этих курсах мужества? — спросила Анюта.
— Не буду уточнять дату, но самую сладкую часть своей молодости пришлось отдать подневольному труду.
Их беседу прервала официантка. Она на подносе принесла вино и холодные закуски, а перед Анютой поставила маленький графинчик водки:
— Анюта твоя «Старка», — сказала она, — а горячее я принесу минут через пятнадцать. Вам разлить спиртное по рюмкам? — спросила она.
— Спасибо Шурочка мы сами за собой поухаживаем. Пока вьюжит на улице, нам спешить некуда, — не стала Анюта торопить её с горячими блюдами. — Мы тебе подадим сигнал готовности.
Виктор взял в руки графин и налил Анюте водки, а себе заполнил в фужер вина.
— Выпьем за пургу в Таймыре, — сказал он, — хоть она холодная и обжигающая, но сводницей оказалась великолепной, познакомила меня с самой привлекательной и умной полярной барышней.
— Меня так никто ещё не называл, — с довольной улыбкой сказала она. — В экспедиции меня все называют Пушицей, — это такая многолетняя трава, которая произрастает в тундре по своей структуре чем — то напоминающий тополиный пух. И из-за того, что я кроме капюшона не признаю никаких головных уборов, меня и зовут Пушицей.
Эта фраза была произнесена с достоинством, и Виктор понял, что Анюта гордится своей Пушицей. Но отпускать свои комплименты не спешил. Боялся излишества.
Она же, вроде испытывая нервы нового знакомого, взяла в руку прядь своих волос и, показывая их Виктору, объяснила: — Понимаете, когда они притягивают к себе иней или снег, то мои волосы становятся похожи на пушицу.
Она осторожно ударила своей рюмкой по его фужеру и, приподняв свои ниточки бровей, негромко произнесла:
— За пургу!
Отпив половину стопки водки, Анюта подвинула к себе заливное из говяжьего языка и принялась его разрезать ножом на мелкие кусочки.
— Как многогранна наша жизнь и как похожи, иногда бывают человеческие судьбы, — сказала она, пряча свой взгляд от Виктора. — Хотите, верьте, хотите, нет, но я тоже была на ваших курсах стойкости почти два месяца.
— Я понял, вы мне хотите подыграть, — с недоверием произнёс Виктор. — Женщина с таким красивым и умным лицом не может быть преступницей.
— А я ей и не была, — взметнула вверх она ниточку своих извилистых бровей. — Произошла чудовищная ошибка правоохранительных органов, которую они сами и исправили благодаря активной помощи мальчика по имени Влад. А насчёт лица я вам одно скажу — в следственном изоляторе не хуже меня сидели девушки. Милицию сейчас внешностью не возьмёшь, рубят в наше время всех поголовно и очаровашек и лягушек. Им лишь бы тело было, а статью они подыщут. Ваше лицо тоже можно смело относить к херувимам, если бы не решительный я бы даже сказала артиллерийский взгляд. И речь у вас грамотная ни одного жаргонного словечка от вас ещё не услышала. Это видимо, потому что вы окончательно порвали со своим прошлым и как я понимаю давно, если смогли сделать себе неплохую карьеру. Всё — таки руководитель монтажного управления, — это уже впечатляет.
Не знала она, что повлиять на его личную судьбу и судьбу монтажного управления ему помогло вышестоящее начальство. Компания по искусственному банкротству управления из Москвы гуляло по базе, как единоличные хозяева. Они совали свой нос повсюду, где нужно и где не нужно, планируя, где разместят, своё оборудование. Эта бесцеремонная наглость злила не только рабочих, но и в первую очередь начальника управления. Он сорвался на одном из таких не прошеных гостей. Как известно, что на крайние меры осмеливается сильная личность, которая знает своё дело. Одного из членов комиссии по банкротству за неправильную речь Виктор просто-напросто выкинул из своего кабинета, что привело к ускоренному краху его управления. Через день в помещение появились бойцы правоохранительных органов в бронежилетах и с автоматами наперевес. В то время шёл настоящий грабёж народного хозяйства страны, которое называли приватизацией. От неё простой народ ничего, в общем то, не получил. Кроме сомнительных бумажек называемые ваучерами по цене одного литра водки, а не по два автомобиля, как обещало правительство страны. Вскоре на базе монтажного управления было создано новое управления названое «Сталь Европы», где единоличным хозяином стал наглец из Москвы, которого Виктор выкинул из своего кабинета. Виктор с болью вспомнил про эти жизненно нерадостные моменты, но говорить Анюте об этом не стал. После небольшой паузы он почувствовал в воздухе её явственно горячее дыхание. И, опомнившись, что по его вине был прерван разговор, оживился и вернулся в тему:
— Наверное, вы правы, — завязал я со своим прошлым давно, хотя я и никогда не был опасным для общества. Был мальчишеский азарт и склонность к риску. А если есть риск по криминалу, значит вход в красно — каменную тюрьму неизбежен. Нашу тюрьму называли дачей Раевского или Краснота, — пояснил он, дотронувшись рукой до своих густых вразлёт бровей, и посмотрел в окно, где заставляя дребезжать стёкла, завывала пурга.
— Каждая тюрьма в любой стране имеет своё название, — произнесла Анюта, — и все эти названия дают тюрьмам сами арестанты за их значимость.
— А что же за чудовищная ошибка произошла с вами? — спросил Виктор.
Она опустила глаза в пол и недовольно сморщила нос, что сразу про себя отметил Виктор. — Но если вам неприятно воспоминать прошлое, то не говорите, я не обижусь, — попытался он исправить положение.
— Приятными эти воспоминания не назовёшь, но я вам охотно расскажу про мою незаконную каторгу, — сказала она. — Вы располагаете к откровенности, — доверчиво обвела Анюта его своим взглядом.
Она вытащила из кармана пачку сигарет и закурила:
— Это дело было в небольшом портовом городе на Енисее шесть лет назад. Я считалась в то время уже опытным геологом. Меня на гидрографическом судне вместе с молодым геологом отправили за неделю до глобальных работ приводить в порядок наш сезонный летний лагерь. Но вначале был лагерь нашей геологической партии в сто пятьдесят километров от этого места, где мы сейчас находимся, — начала она свою исповедь.
               
                Глава 3
   
        Он появился в экспедиции неожиданно с большой сумкой наперевес и с профессиональной видеокамерой. Звали его Артур по фамилии Курышев. Артур стал себя вести так, будь то всю жизнь проработал геологом. Он учил всех, и смело отдавал команды опытным геологам, которые относили в экспедициях более десятка штормовок и истоптали не одну пару сапог. Все знали, что этот парень появился неслучайно в экспедиции, а по звонку своего влиятельного и важного папаши из Красноярска. Персонально парень был прикреплён к Анюте Полати, которую все звали Пушицей. К молодому геологу никто не прислушивался, но вид делали, что одобряют его слова. Зачем геологам было спорить с человеком, который не имел никаких видов на тундру. Он всем говорил, что родной папаша отправил его временную ссылку до августа, чтобы вес нагулять и запечатлеть на камеру редкие северные ландшафты.
      Это был высокий и худосочный парень с бледным, как его зубы лицом. Несмотря на дистрофическую фигуру, Артура его, без всякого сомнения, можно было назвать красавцем. Он был белокурый и его причёска, как у Сергея Есенина всегда была ухожена. Чуть вздёрнутый к верху нос никогда даже при его проявленном недовольстве ни одной ноздрёй не менял своего очертания. Но как он только начинал улыбаться, то его привлекательность преображалась в отвратительную рожу. Это была отрыжка хамства и высокомерия молодого сноба.
По вечерам он покидал лагерь, не забыв захватить с собой камеру. Никто за ним никогда не следил, он приходил поздно, когда уже все спали. Экспедиция догадывалась, что он ходил в небольшой посёлок ненцев, но что он там делал, никто не знал. А, утром не выспавшись, Артур, поднимался под сильным напором геологов недовольным и раздражённым, поливая грязными словами тех, кто не дал ему в полной мере почивать, оборвав ему сладкие сновидения. Так же порядком доставалось и заснеженной тундре, которая не желала сбрасывать с себя белое покрывало, несмотря, что по календарю шли последние дни весны.
– Ты приехал сюда трудиться Артур, а не отсыпаться как ежик. Будь добр соблюдать наш режим, – каждое утро назидательно повторяла ему Анюта.
– Ты мне, что мама родная или патриарх всея Руси? Проповеди читать мне не надо? – недовольно огрызался он, – я сам с усами, или ты втюрилась в меня по уши? Присосалась как пиявка. Так знай, что я не люблю немытых женщин. От них дурно пахнет.
– Дурень сиволапый, – без злобы бросила ему Анюта, – в отличие от тебя я моюсь каждодневно, не смотря, что для женщин геологов ещё не изобрели автономный восходящий душ.
– Ты парень давай осторожней разбрасывайся словами? Не надо упражняться в безумстве, – осёк его Гриша Буслаев, – геодезист и по совместительству моторист, – а не то мы тебя упакуем в контейнер и с началом ледохода отправим на льдине к своему высокому папаше.
– Да ну вас, – вихляя телом и помахивая полотенцем, подошёл к рукомойнику Артур. – Лучше в Чуйской долине на маковых плантациях работать, чем в вашей проклятой «хлопковой» тундре.
– Ну, вот и вали туда, – сказала Анюта, – и запомни тундра не любит разгильдяев, она уважает дисциплину. И ещё заруби себе на носу, если хоть раз пойдёшь в селение этносов, сама доложу начальнику экспедиции о твоих передвижениях. Он лично мне поручил приглядывать за тобой везде и всегда, чтобы ты ягелем не обкушался, как северный олень.
– Ах, так ты шпионка, – скривив губы от нахлынувшей злобы, заявил он, – Мата Хари, значит, в нашем стане объявилась. Запомни пуговица, – за мой досуг мне зарплата не идёт и свободным временем я волен распоряжаться по своему усмотрению. А к этносам я ходил, и ходить буду. Мне надоела ваша гороховая каша с тушёным мясом и сухая картошка. А в посёлке я олешку кушаю и краля у меня там богатая. Зовут. Ого, – она дочь почтенного человека. Почти ханша.
– Ты же только сейчас говорил, что не любишь немытых женщин, – засмеялась Анюта, – а у них в посёлке двадцать дворов и баню, они топят в лучшем случае раз в месяц.
Артур повернулся к Анюте лицом и, заикаясь, произнёс: – Ты, что не поняла она ханша и моется только в парном молоке или в родниковой воде.
К Артуру подошёл Алёша Маркин и, положив ему на плечо свою тяжёлую руку, так, что тот согнулся под её тяжестью и прямо в ухо пробасил: – А я думаю не шпионка у нас появилась в стане, а великий придурок с гремящими костями и блудливыми глазами. Мы поголовно знаем всех жителей в посёлке. В том числе и Юргу, у которого в доме через щели пола лишайник пробивается. И если его безграмотная дочь. Ого почти ханша, то я тогда господь бог. Умывайся, – повернул он Артура к рукомойнику. – И вперёд навстречу ветру. Как, только Енисей полностью освободится ото льда, поменяешь дислокацию вместе с Анютой. Поедете ближе к югу в наш лагерь, займётесь там покраской комнат. Позже к вам приедет Гриша, – дизель будет запускать. Так что даю тебе мудрый совет. Не доставай Пушицу своим ядовитым гонором иначе она тебя бросит там комарам на съедение. Мы здесь тоже не задержимся. Следом за вами приедем, как только завершим все дела здесь.
      Не знали тогда никто, что слова Маркина окажутся пророческими, Артур нарушит все заповеди суровой природы Крайнего Севера. И закончит в лагере свой короткий жизненный путь.
   
                Глава 4
   
       Ледоход на Енисее, это удивительное зрелище, и за ним наблюдают не только те, кто живёт на берегах самой полноводной реки России, но и те, у кого дома стоят в глухих уголках Красноярского края, а также нагрянувшие на берега Енисея туристы. Этот процесс природы, напоминал сибирякам, что наступило лето и ждут его жители Восточной Сибири не меньше Северного сияния. Толстые льдины громадных размеров, которые были предварительно разрезаны острым носом ледокола, стремительно неслись по реке. Они прорывались, словно танки вперёд, взламывая и сокрушая на своём пути боле тонкие пласты льда. Если, где – то создавались заторы, то ненадолго. Мега – льдины с лёгкостью разрушали перед собой все препятствия и более тонкий ледяной покров. Тем самым, очищая для себя путь. В это время на реке стоит оглушительный треск, который наблюдавшие люди восхищённо воспринимали с оглушительным криком и свистом. Это зрелище неповторимое, такого ледохода не знает ни одна Российская река. Енисей могуч, – это Атлант среди всех рек России. Он знаменит не только благодаря своим судоходным притокам, как Ангара и Подкаменная Тунгуска, но и близким родством с самым холодным северным Карским морем, которое в октябре, словно мороз – воевода при помощи бога Борея начинает дуть свои лютые морозы на низовья Енисея и планомерно сковывает реку толстыми льдами. Енисей очень сердит во время шторма и несладко тому придётся, кто с пренебрежением относится к его нравам, выходя на лодке или катере в непогоду рыбачить в низовья реки. Зачастую эти беспечные люди на берег уже не возвращались. Их лодку или катер, может окутать гигантская волна, от которой нет спасения. Это не волна, а мини – цунами, так называют её прибрежные жители и спасательный круг с жилетом перед этой волной бессильны. Эта волна не теплых морей, а сурового, не любящего шуток Енисея, где вода даже в летнее время редко бывает выше нуля градусов. За считанные минуты происходит переохлаждение организма, и человек бесследно исчезает в пучине этих хмурых вод. Как только ледоход пройдёт так на следующий день река сразу оживает. Начинают сновать юркие катера и буксиры. Это значит, что морские ворота в город порт открыты. Из Карского моря появляются труженики – сухогрузы, чтобы до отказа загрузится российским экспортным лесом.
        Анюта вместе с Артуром, сошли на берег порта с гидрографического судна, где их ждал уже открытый вездеход с водителем – башкиром по имени Ильдар.
Он должен был отвезти их в базовый лагерь, где по соседству с геологами находилась метеорологическая станция. Артур нёс всё ту же большую сумку, с которой первый раз появился в экспедиции и мешок, сшитый из стеклоткани, перевязанный скотчем. Городок их встретила ясной и солнечной погодой. От большого скопления людей на улицах настроение их заметно улучшилось. И к тому же они приехали в цивилизованный, хоть и небольшой, но город.
       Попросив водителя вездехода, чтобы он вначале завёз их на рынок, они удобно устроились на потёртых сидениях. Рынок находился недалеко от порта. Анюта купила там свежей телятины и ранних овощей с зеленью, которые торгаши с первым теплоходом завозили с материка. Цены кусались, но после провианта тундры, который изрядно опостылел за время нахождения в тех широтах, хотелось отведать чего – то экзотического. Артур сразу купил три вязанки бананов и килограмм клубники. Сложив все покупки в машину, и пройдя через дорогу мимо отделения милиции и почты, они оказались в небольшом гастрономе. Анюта подошла к хлебному отделу и когда стала рассчитываться за хлеб и баранки, то увидала, как Артур засовывает в карманы штормовки две бутылки водки. Под мышкой он держал три блока сигарет «Честерфилд».
 – Артур мне почему – то думалось, что ты не употребляешь спиртное, – сказала она, когда они вышли из магазина.
– А я не для себя взял, а для угощения, – ответил он, – тебя сегодня вечером угощу, а может ещё кого. Кто мне, конечно, понравится – добавил он и безобразно шмыгнул носом.
– Я пью только Старку или настойку из калгана на спирту, – ответила Анюта, – и при мне всегда фляжка с этой целительной настойкой имеется.
Она взглянула на вязанки бананов у него в руках и спросила:
– Бананы тоже взял угощать кого – то, – спросила она у Артура.
– Нет, бананы, я сам люблю, угощать никого не буду, разве, только тебе один выделю, но только не из уважения, а из-за деликатности.
– А не боишься? – спросила она.
– Не понял? – остановился он на дороге и с любопытством посмотрел на Анюту.
– А чего тут понимать, – бросила она ему на ходу, – бананы летом поглощать, значит притягивать к себе тучи комаров. Они любят приторные запахи этого плода.
– Сказки мне только не рассказывай, – с недоверием ухмыльнулся он, – эти насекомые, кроме крови и воды ничего не чувствуют. С бананов они не потолстеют, – потому что эти кровососы не травоядные животные.
Он вдруг замялся и, протянув Анюте бананы, сказал:
– Подержи. Я ещё в аптеку сбегаю, витамины куплю и мази от комаров.
– Поступай, как хочешь, – отмахнулась она от него, – но все-таки поостерегись, их вечером есть.
     Вездеход, напролом передвигался по лесной и неровной дороге не объезжая ухабы и кочки. И от такой езды геологов так подкидывало, что у Артура выскакивали бутылки из карманов.
– Ты куда спешишь? – крикнул он водителю.
– С метеостанции звонили в контору, просили мальчишку захватить с Кедрового озера. Он рыбачит там. Боюсь, уйдёт пешком, неудобно перед Симоновым будет. Тем более в лесу может и заплутать, а комарья в этом году видимо, не видимо.
– Ильдар, а откуда у Симонова мальчишка взялся? – спросила Анюта у водителя.
– Племянник к нему из Минусинска приехал на каникулы. Рыбаком заядлым оказался. Я его туда и отвозил вчера.
– Он, что один там? – спросила Анюта.
 – Один, с кем ему ещё там быть. Да он уже самостоятельный, на повара учится. Зовут Владом. Кого ему боятся. Там балок Симонова стоит. Он добротнее любого дома, хоть и на полозьях. Есть где схорониться от непогоды, а лихие люди в этих местах не появляются. Они до осетра и сига охочи, а эта порода рыб плавает только в Енисее. Да и не зима сейчас, чего бояться, и карабин при нём. А с ружьишком он обращается вполне грамотно. Видно сразу, что он человек таёжный.
– А чего озеро Кедровым назвали? – спросил Артур, – неужели здесь кедр растёт.
– Стлаником кедровым это озеро окружено, вот так и назвали, – объяснила Анюта, – а озер здесь много. Именно это озеро находится в двенадцати километрах от нашего лагеря. Оно хоть и не самое ближнее, но рыбы в нём больше, чем в других озёрах. Там водится ленок, щука и разная – мелочь.
– Мне до фонаря, что там водится, – с безразличием ответил Артур, – я рыбу ловлю только в магазинах. Не рыбак я Анюта. Понимаешь?
– Ты Артур вообще для меня непонятная личность, – вначале думала слепой крот или снежный человек? Сразу не поймёшь. – иронизировала Анюта. – Сейчас могу точно сказать, что ты не рыбак, не студент и уж совсем не геолог. Так себе, - просто мальчик с видеокамерой. Под репортера косишь.
– Я студент, – обиженно сказал он, – только в настоящее время нахожусь в академическом отпуске. А репортёром я обязательно буду и наверняка известным. Ты ещё услышишь обо мне. За праздник будешь считать общение со мной! Но я у тебя интервью брать никогда не буду, потому что ты старая почтовая погашенная марка Советского Союза. А это сейчас не актуально, спросом не пользуется, не смотря, что ты и миленькая.
Артур с умилением покосился на Анюту, но, встретившись с жёстким женским взглядом, сразу отвёл свои глаза в сторону.
– Спасибо, что хоть это ты оценил! – промолвила она отвлечённо. И не убирая от него своего пристального взгляда, добавила: – Сомневаюсь я, что из тебя, что – то путное может получиться. Я периодически ежедневно обращала на тебя внимание, и не было дня, чтобы ты хоть раз не уткнулся своей высокомерной физиономией в снег. Ноги у тебя слабые, а про мозги я пока промолчу.
       Её слова ему ужасно не понравились и он, выпучив глаза, от злости брызгая слюной, вдруг неожиданно не своим голосом истерически закричал:
– Ты сучка пегая совсем голову отморозила в тундре. Я больше твои подковырки терпеть, не буду. Ещё раз залезешь в мой адрес, утоплю в первом гнилом и тухлом озере, которое попадётся на нашем пути.
 – Попридержи свой грязный язык заморыш или сегодня же улетишь к своему папаше. Я твой пошлый  сленг терпеть, тоже не намерена. И попробуй только хоть на минуту отлучится от меня. Я имею чёткие указания от руководства: в случае твоего неповиновения без разговоров звонить твоему папаше. И номер телефона его у меня вот здесь лежит, – показала она ему записную книжку, обернутую в целлофановый пакет.
Он сразу насупился и приумолк.
         В это время Ильдар остановил машину и, покачивая головой, вышел из машины, не объяснив своим пассажирам, куда он направился. Вернулся он с рюкзаком за плечами. Следом за ним шёл низкорослый юноша. По виду ему было не больше шестнадцати лет. Юноша нёс в одной руке охотничий карабин, а в другой руке рыболовецкие снасти. На голове у него была нахлобучена серая панама, а на ногах рыбацкие резиновые сапоги. Сапоги эти закрывали всю нижнюю часть его тела, и мешали нормально передвигаться. Когда они подошли ближе к машине Анюта, шутя, обратилась к мальчику: – Зачем ты Влад свой улов в сапогах спрятал, неужели не хочешь с нами поделиться?
        Влад, поняв юмор девушки, добродушно улыбнулся и, поздоровавшись с незнакомыми людьми, помог снять Ильдару с плеч рюкзак. Затем за хвост вытащил из него крупную щуку и протянул её Анюте.
– Что ты Влад, – замахала она, смущенно руками, – вези всю рыбу на станцию. Я пошутила.
– А я не шучу, – продолжал улыбаться он.
– Бери дура, – толкнул Анюту в бок Артур, – пожарим на базе сейчас.
       Она сделала вид, что не услышала обидных слов Артура. Ничего, не говоря, открыла дверь вездехода и, выйдя из машины, двумя руками приняла щуку, и как бы оценивая вес рыбы, подняла её вверх несколько раз. В это время её руки незаметно подобрались к голове щуки. Когда она почувствовала, что крепко держит рыбу, изловчившись изо всей силы, ударила ей по лицу Артура, сидевшего в автомобиле, и бросила ему щуку на колени.
 – Ты, что ненормальная? – отпрянул он от Анюты, приложив ладонь, к покрасневшей половине лица. – Я тебе, что Чеховский Ванька Жуков или тёрка для ликвидации рыбьей чешуи. Анюта с острасткой взглянула на Артура давая понять: что с ней связываться небезопасно для здоровья:
– Я тебя уничтожу, если услышу в свой адрес непозволительную лексику, – сказала она.  И отодвинув его рукой к противоположной дверке автомобиля села в салон.
Потом вдруг на неё накатил неудержимый смех. Когда приступ смеха у неё прошёл, она добавила: – Похвально Артур, что ты Чехова знаешь! А я уж подумала, что ты кроме Буратино ничего не прочитал за свою жизнь.
      Артур сидел, насупившись, и на её колкую фразу ответа не дал. До конечного пункта они ехали молча, не проронив ни одного слова. Только Влад рассказывал Ильдару о своей удачной рыбалке.
      Когда они приехали до места, Ильдар вначале завёз на станцию Влада, а затем геологов. Метеостанция от лагеря была разделена несколькими колючими струнами проволоки, и обзор с одного объекта на другой был превосходный. Разница была только одна, станцию тщательно охраняли, а в лагере геологов в штате даже сторожа не было, но за ним присматривал порой Ильдар.
Лагерь состоял из двух бревенчатых бараков, небольшой столовой и выложенной из красного кирпича моторной станции, где стоял дизель для подачи электроэнергии. Около узкой речки, которая протекала за колючкой, находилась баня, сколоченная из крупного бруса. Ильдар помог донести им вещи и продукты до барака, не забыв прихватить брошенную на пол вездехода щуку.
– Держи эту барракуду, – торжественно он передал рыбу Артуру, – отомсти ей за своё лицо, поджарь её повкуснее, да не забудь Анюту угостить, это вас примирит.
– А я на неё не в обиде, – сказал Артур, насупившись, не смотря в сторону Анюты.
      Анюта положила свою ношу на длинный стол, обитый клеёнкой, и прошлась по неуютной полупустой комнате. Затем ногой сковырнула от пола несколько пластов облупившейся краски и, посмотрев на Артура, сказала:
– Вот это нам нужно с тобой ободрать и валиком наложить свежую краску. И необходимо косметический ремонт сделать во всех жилых помещениях и столовой. Нам здесь три месяца придётся жить.
– А краска и валики есть? – спросил Артур.
– Всё здесь есть, – ответил Ильдар, – я два дня назад завёз. В столовой оставил ключи от всех дверей. Анюта знает, где они хранятся. А я завтра утром к вам приеду, помогу. За неделю думаю, управимся, – сказал он и покинул лагерь
– Я думал он с нами останется, – сказал Артур, – показав на выехавшую машину из ворот лагеря.
– Зачем ему здесь оставаться, – у него дом в городе и семья. А вообще – то он человек нашей экспедиции. Персональный водитель и присматривает за этой базой, когда она пустует, – уточнила она.
– Анют, ты на меня не обижайся? – извиняющим голосом вымолвил Артур, жуя банан за бананом. – У меня машинально, автоматом эта пошлость вылетела. Что – то заклинило и на секунду померещилось, что около меня сидит Галька Водопьянова, девчонка с нашего двора. Мы с ней постоянно воюем.
– Ладно, проехали, – спокойно, сказала она, – но ты Артур всё-таки напрасно налегаешь на бананы. Я тебе вполне серьёзно сказала, что комары тебя сегодня заедят. Тем более, ими сейчас весь аппетит перебьёшь. Я ведь мясо хочу приготовить и салатов из зелени нарезать.
– Бананы вреда не нанесут моему аппетиту, я после них хоть быка одолею, – сказал он, отдирая от вязанки следующий банан.
– Тогда бери все продукты и пошли в столовую, затопим печь, – скомандовала Анюта, – После пойдем вместе за питьевой водой, чтобы ты на будущее знал, где мы её берём. Да и баню надо будет обязательно сегодня к вечеру протопить.
     Растопкой печки занялась сама Анюта, как оказалось на поверку, Артур и с этой простой задачей не мог справиться. Когда дрова в печке начали потрескивать, они взяли вёдра и набрали ключевой воды.
– Ну, вот теперь можно и на баню переключиться, – перелив всю воду в молочную флягу, сказала Анюта, и протянула Артуру два пустых ведра.
– Твоя задача с реки натаскать полный котёл воды, а я буду растопкой бани заниматься, а потом встану к кухонной плите.
      Он опустил вёдра на пол и подошёл к разделочному столу. Взяв в руку большой нож похожий на мачете, ударил им по голове щуки. Удар получился слабым и неточным, голова рыбы осталась на месте.
– Получай сволочь кровожадная, – произнёс шутливо он, – калёной сковородки тебе сегодня не избежать. - Он потрогал пальцами остриё ножа и, сморщив нос, определил: – Тупой, как обух у топора, – и бросил нож на стол.
 – Сам ты тупой, – передразнила его Анюта и, взяв нож в свою руку, быстрым и точным движением отсекла рыбе голову.
 – Вот, как надо, – с гордостью произнесла она и воткнула ножик в крышку стола.
– Анют, а в бане мыться мы с тобой вместе будем? – спросил Артур.
 – Перебьёшься на изжоге, – оборвала его Анюта и глазами показала ему на пустые вёдра.
Он с неохотой взял вёдра и пошёл за Анютой.
– Воду будешь брать не с болота, а с озера, оттуда ближе носить. И не забывай периодически подкидывать дрова.
– Понятно, – буркнул он и направился к реке.
        Анюта, знала, что за этим избалованным белоручкой нужно перепроверять всю его работу и поэтому стала наблюдать за ним из окна столовой, как он носил воду, и не забывала взглянуть на дымящую трубу бани. Артур после каждой ходки с реки садился на поленницу дров и выкуривал по одной сигарете и вновь не спеша, шёл за водой, не забыв и у реки тоже покурить. Он на некоторое время выпал из её поля зрения, и она нигде его не увидав, бросилась на улицу. Артур в это время выходил из спального барака, где у них лежали вещи, и что-то прятал в грудной карман. Встретившись взглядом с Анютой, он от неожиданности вздрогнул. Это был испуг. И этот испуг не ушёл от зоркого глаза Анюты. Она с явной подозрительностью смотрела на своего подопечного:
– Ты, что воды уже натаскал? – спросила она.
– Сейчас закончу, – попятился он назад.
– А чего за пазухой прячешь?
– А это, – запустил он руку в грудной карман и показал ей баночку с витаминами, – надо принять для восстановления сил. Водовозная работа все мои скудные запасы калорий сожгла. А я подвержен авитаминозу.
– Восстанавливай свои силы, только про дрова не забывай. Протопи баню, как следует, – наказала она ему и пошла на кухню.
– Будет всё all right! – крикнул он ей вдогонку.
         На кухне она немного забылась. Приготовив мясо, она начала разделывать рыбу и вспомнив, что давно не видела Артура, с ножом в руке прильнула к окну. Его нигде не было видно, и труба на крыше бани не придавала признаков жизни. Почувствовав, что – то неладное она машинально, не выпуская из руки окровавленный нож, бросилась в баню. Но его и там не было. От набежавшей тревоги сердце её чуть ли не выпрыгивало из груди. Возбуждённая она подбежала к охраннику станции и неровным голосом спросила у него, не видал ли он молодого парня, который приехал с ней на машине. Увидав около себя возбуждённую женщину с окровавленным ножом, он вначале опешил, но быстро очнулся и спокойно ответил:
– Видал, когда воду он носил, но это было часа полтора назад. Покричи, может по лесу, где ходит или прилёг за кустиками.
Тем временем охранник не сводил взгляда с окровавленного ножа.
    Анюта бросилась к болоту. Женское чуть ей подсказывало, что случилось, что – то непоправимое, от чего густеет в жилах кровь. Она в кроссовках полезла в болото. Под ногами противно хлюпала вода, тело коченело, но она последовательно проверяла каждый болотный куст, где смог бы залечь Артур. Но его нигде не было, только громким эхом раздавался её голос, когда она звала его. Вся мокрая с охрипшим голосом и изнурённая она вернулась в лагерь. Не переодеваясь, она вызвала спасателей.
         Несмотря на многочисленную армию поисковиков вместе с вертолётами, Артура не найдут ни в этот день ни в другой. Даже присутствие его важного отца, который появится с генералом МВД, результатов никаких не даст. В бане найдут использованный шприц. В его вещах, обнаружат четыре дозы героина, но этот факт на следствии фигурировать не будут. В мешке, который у него был, перетянут скотчем, лежало пятнадцать шкур горностая и один песец. Геологи с опозданием узнали, откуда появилась пушнина у Артура. Он за шкурки сумел посадить на иглу несколько охотников – этносов, не забывая и про свои вены. Стала ясна разгадка его ежедневного посещения посёлка, но, к сожалению, это было тоже запоздалым фактом, как для Анюты, и для охотников – этносов.
         Охотники – промысловики превратятся в настоящих наркоманов. Анюту на третий день после ничего не давших поисков арестуют и продержат под следствием в тюрьме целых два месяца. Высокий чернобровый следователь с заячьей губой, каждый день будет её склонять к признанию в убийстве Артура. Он уговаривал Анюту до посинения, чтобы она подписала лично им состряпанный нелепый сценарий преступления. Где Артур якобы склонял её к половому акту, и она в состоянии аффекта вонзила в него нож, а тело сбросила в трясину. Следователь разъяснял ей, что по этой статье она больше двух лет не получит. Но Анюта стойко держала свою позицию, не зная, что её коллеги не верили в её вину и вместе с мальчиком Владом прочёсывают ежедневно всю близлежащую округу. Но всё было тщетно.
     Тело Артура, изъеденное комарами, отыщет немного позже Влад. Оно лежало на вышке с лёгкой крышей, около станции, где стоял большой резервуар для питьевой воды, которой пользовались только в том случае, если ключ, бивший из земли чистейшей водой иногда на время «засыпал». Поэтому никому и в голову не пришло, заглянуть туда. Из-за крыши его не смогли увидать и с вертолёта.
        Наблюдательный Влад заметил, как стаи сапсанов кружили над вышкой и, когда он несколькими выстрелами разогнал стервятников, залез на вышку. И чуть не задохнувшись от запаха разлагавшего трупа начал созывать всех геологов.
      Через два месяца к ней в следственный изолятор придёт следователь с заячьей губой и ознакомит её с официальным заключением судебно-медицинской экспертизы.
Эта экспертиза подтвердила, что причиной смерти Артура являлось не только употребление наркотиков, но и укусы комаров.
Анюту отпустят из тюрьмы. Но никто из правоохранительных органов и больших чиновников не понесёт за эту роковую ошибку наказания и мало того, даже извиниться перед ней никто не удосужился. Но это её уже не интересовало. Главное она была на свободе и без всяких мытарств восстановлена на прежнюю работу.
   
                Глава 5
   
     В ресторане небольшой группой музыкантов исполнялся шансон. Женщина средних лет, приятной наружности пела песню знаменитой певицы Любаши, «Падает снег». Внешность певицы, были очень схожи с данными знаменитой артистки, но голос был большой противоположностью, как она только не пыталась изобразить Любашу. И любой человек хотя бы чуточку разбиравшийся в музыке, легко мог угадать, что этой женщиной исполняется обычный ресторанный ширпотреб с явной фальшью. Столик геологов не слушал её, они вели свои разговоры и иногда поглядывали в сторону Анюты и её соседа по столу. Седовласый Боб раздражённо затушил в пепельнице сигарету прокашлявшись, изрёк:
— Любаша женщина неповторимая, и её песни останутся на все века. Не знаю, как вы братики, а я лично терпеть не могу, когда женщина поёт фальцетом, — сказал Боб геологам, — зачем портить песню великой певицы. Если бы Любаша услышала здесь такую чернуху, в айсберг бы превратилась от возмущения.
— Я что — то не знаю такой певицы, — сказал геолог Герман, который, до Дудинки, раньше работал на Курейке, и на Хатанге и считал себя закоренелым полярником.
— Значит, жизни не видал, — ответил ему Боб, — Любашу слушать одно удовольствие. Её песни не обрастают плесенью, несмотря на их возраст. Они всегда популярны и красивы, как сама Люба.
— Что ты ему объясняешь Боб, сказал Алёша Маркин, самый старший по должности геолог. — Молодёжь сейчас любит металл и песни с казахским текстом. Им Земфиру подавай.
Герману не понравилась подковырка своего начальника, и он чуть задёрнув змейку на своей штурмовке, обиженно произнёс:
— Я давно вышел из этого возраста, чтобы слушать их, — но Шаляпина и Стравинского тоже не слушаю, как и вы. А популярных певцов всех знаю.
— А Роберта Яшина знаешь? — спросил Маркин.
— Льва я Яшина знаю, а Роберта не знаю.
— Да вот он сидит, — обнял Маркин Боба.
За столом раздался громкий смех геологов.
— Откуда мне знать, что Боб это Роберт, да ещё Яшин, — смутился Герман, — я же в экспедиции работаю, а не в паспортном столе.
Герман окинул быстрым взглядом Маркина и, прикуривая от зажигалки сигарету, утвердительно помахивал своей головой:
— Согласен Алексей с тобой. Боб профессионально владеет своим инструментом, но он знаменит только в тундре, а голоса у него совсем нет.
— Если человек поёт душой, то это посильнее будет любого красивого голоса, который бездушно исполняет песни, — объяснил Боб, — так примерно говорил, великий Утёсов.
— Боб, а слабо тебе сыграть здесь на своём аккордеоне? — спросил геолог Костя.
Боб чуть задумался над неожиданным выпадом геолога, но не спасовал. Ловя вилкой зелёную горошину в салате, ответил.
— Да не то, чтобы слабо, а просто не хочется хлеб отбирать у местных музыкантов. Вы же хорошо знаете, что мне покоя не даст этот люд, что находится в ресторане.
— А ты пару вещей всего сделай, — прилип к нему Маркин, — для нас румбу с чечёткой исполни и для Анюты. «Седьмое небо». Ты же сам говорил, что тебе нравится смотреть на Анюту, когда у неё тают от этой песни её зелёные глазки.
Маркин отобрал у Боба салат с зелёным горошком, налил ему в рюмку водки, и протянул на вилке дольку свежего огурца и произнёс:
— Хватит, канцерогены есть, этому горошку, наверное, уже лет пять. Пей и закусывай свежими продуктами, а я пойду к музыкантам о твоей концессии договариваться.
Боб видал, как Маркин вместе с метрдотелем разговаривал с лабухами, а потом вышел из зала и вернулся с аккордеоном.
— Концессия получена Боб, — поставил он аккордеон около музыканта, — теперь уважь геологов и нашу Анюту.
Боб засучил рукава свитера, оголив свои татуированные руки напоказ зрителю и, взяв инструмент из рук Маркина, накинул ремни на плечи. Ловко пройдя по клавишам, он посмотрел в зал и, увидав на лицах посетителей неподдельный интерес, не спеша, зашёл на пятак сцены. Отрегулировав микрофон под свой рост, он обратился к захмелевшей публике:
— Уважаемые друзья я проездом с Аляски решил заглянуть в ваш прекрасный заполярный город, чтобы встретиться с близкими мне геологами. Это Лёха Маркин, влюблённый без ума в тундру и Костю с дикой кошачьей фамилией, у которого нет острых когтей и клыков, но есть густая борода и неуёмная притягательная сила к уговорам. Они силком меня затолкали на эту эстрадную трибуну, чтобы я исполнил свою коронку румбу. Кому не понравится моя игра, прошу не свистеть и не кидать в меня разными объедками со стола. Я по вашим глазам пойму реакцию и если, что сам остановлюсь.
— Давай дед, мочи румбу, — раздавались выкрики из зала.
Он растянул меха и заиграл очень ритмичный танец, который на своей установке подыгрывал ему барабанщик. Перебирая, умело пальцами он своей игрой околдовал весь ресторан. Все замерли и зачарованно смотрели на музыканта с «Аляски». Виктор с Анютой тоже затаённо слушали его великолепную игру. Виктор не только слушал бородача, но и разглядывал его исколотые руки и изборождённое морщинами лицо. Он напрягал память, пытаясь вспомнить, где его судьба сводила с этим дедом. На его памяти не было знакомых музыкантов — аккордеонистов. Кроме тех, кто в далёком детстве работал в пионерском лагере. Но они в его памяти давно стёрлись.
«Этот дед, возможно, раньше работал в джаз оркестрах на чьих концертах мне приходилось не раз бывать», — думал он.
Но, когда дед под румбу стал бить ногами чечётку в такт музыки и восклицать азартно на весь зал «Ай»! И «Оп»! Он отмёл свои предположения. Исполнение номера было превосходным! Несмотря на то, что дед добавил в него арестантский стиль.
— Я точно его знал раньше, — сказал он Анюте, минимально приблизив своё лицо к её уху. - И возможно даже близко.
— Прекрати гадать? — оторвала она на секунду взгляд от музыканта, — посмотри лучше на танцоров?
Виктор только сейчас сообразил, что она без всяких церемоний перешла с ним на «ТЫ». И это его радовало. Он как бы в знак благодарности чуть сжал её ладонь и вновь переключился на зал.
В это время в ресторане началось невообразимое — все бросились в пляс. Боб зажёг своей великолепной музыкой весь зал. Каждый выделывал ногами, как мог, и трезвым забавно было смотреть на этот пьяный экспромт. Боб, опасаясь, что хорошая музыка может превратиться в балаганный шлягер, сомкнул меха аккордеона. Мгновенно ему захлопал весь зал, а некоторые начали наперебой заказывать ему свою любимую музыку, кидая на пятак скомканные купюры разного достоинства. Услышав живую музыку, из зала ожидания потянулись в ресторан другие пассажиры.
— Я прошу прощения, — обратился он к публике, — но я имею право исполнить только две вещи, одну из которых вы сейчас только слышали. Вторую вещь я посвящаю королеве тундры Анюте, — девушке — геологу с проницательно — красивыми и добрыми глазами.
Ему опять громко захлопали. Он сошёл с пятака и, пробравшись меж столиками, оказался около Анюты и Виктора.
— Боб ты меня смутил своими словами, прошу тебя, не заставляй меня при народно плакать? — еле слышно взмолилась она.
— Не могу золотце, — сказал он, — за твои слёзы уже уплачено, но ты их можешь спрятать за широкой спиной своего друга, — и он окинул пытливым взглядом Виктора
Аккордеонист сделал вступление и запел чисто мужским голосом, в котором не было ни бархата, ни слащавости. Была музыка, под которую он словно из нутра дарил песню Анюте.
Она сидела распалённая, подперев голову руками, и слушала свою любимую песню. Он пел о любви двух сердец, для которых бог создал седьмое небо.
   Он, стоя перед их столом, пел для Анюты, иногда переводя взгляды на Виктора. Анюта так голову и не удосужилась поднять, а он продолжал петь, бередя души гостям ресторана и конечно Анюте. Взоры посетителей зала были устремлены на Анюту, она это чувствовала и сидела неподвижно, только плечи её иногда вздрагивали. Затем, не выдержав, прижалась головой к спине Виктора, тем самым, спрятав своё лицо от глаз любопытных. Он сквозь одежду чувствовал её горячее и влажное лицо. Но после её пряток, все взгляды публики сосредоточились на нём. Для него это было пыткой, но он с ней совладал с помощью вина и сигареты. Боб стоял около их столика уже с закрытыми глазами, что давало Виктору возможность тщательней рассмотреть лицо музыканта. Широкий шрам Боба, тянувшийся от крайней половины лба, пробивший себе дорожку через бровь до века ему ничего не говорил, так же, как и наколки на руках, какие были почти у каждого зека. Но его голос рассеивал все сомнения. Он, бесспорно, его слышал.
«А может это наваждение или небольшое эхо из прошлой жизни?» — мысленно рассуждал Виктор.
После каждого спетого куплета Боб исполнял импровизацию, которой можно было только восхищаться. Затем опять словами песни начинал тревожить нервные струны Анюты. Было ясно, что Анюта не просто плачет, а беззвучно рыдает. Её вздрагивание плеч усиливалось, а Боб, не обращая на это внимая, пел ещё душещипательней.
Ресторанная публика затаённо прислушивалась к его игре и тексту песни. Было понятно по многим женским лицам, что эта песня затронула не только Анюту, но и других проникновенных женщин, которые, не стесняясь, вытирали салфетками свои глаза. Но их взгляды были сосредоточены на столик, где сидели Виктор и Анюта. Виктор долго держать такие прожигающие взгляды уже не мог. Он опасался, что посетители тему песни рассудят по — своему. Приняв её за неудачный роман стареющего мужчины и молодого геолога. И обязательно осудят его, не зная, что знаком он с плачущей Анютой чуть больше часа, которую они уже жалеют. Когда Боб открыл глаза, Виктор, скрестил перед своей грудью руки, давая тем понять музыканту, чтобы тот заканчивал свой концерт у их столика. После этого жеста Боб закончил песню и, поцеловав в темечко прильнувшую голову Анюты к спине Виктора. Затем повернувшись к публике, произнёс:
— Эта прекрасная песня принадлежит не мне, а Третьякову и, спев её здесь, я нарушил его авторские права. Но думаю, он бы меня простил, если бы знал, что эту песню я исполняю, не для пополнения своего кармана, а для мужественного народа Севера и для вот этой полярной лисички, — поцеловал он вновь голову Анюты. После чего направился на своё место.
Как его только не упрашивали продолжить выступления, он был неумолим. И когда Алёша Маркин отнёс аккордеон вниз к Ирине, настойчивые просители отступили и отошли от столика.
Голова Анюты в это время с красными от слёз глазами лежала уже на плече у Виктора. Одна рука его находилась на её ладони, а второй он гладил по-отечески её волосы. Она уже не смущалась публики. Ей нравился этот серьёзный и уверенный в себе мужчина, с мужественным лицом, и приятными ласковыми руками. Эти руки успокаивающе на её действовали, будь — то передавали, через кожный покров положительные импульсы. Песня аккордеониста её растрогала до крайности. Когда впервые Боб её исполнил, тогда тоже были слёзы. Но эти слёзы были среди своих людей, которых она не чуралась, а здесь её увидал весь ресторан.
«Ну и пусть, — подумала она, — пускай все завидуют. Несчастная любовь, была позже. А вначале была яркая встреча, потом череда счастливых дней и вдруг несусветная подлость, от которой она до сих пор не может прийти в себя».
Она закрыла глаза и перенесла свои мысли на много лет назад, когда после института пришла работать в геолога — разведывательный техникум.               
   
                Глава 6               
 
        На защиту дипломного проекта Анюте Добровой мать выслала крупную сумму денег, чтобы она купила себе красивое платье и туфли.
Незамедлительно в фирменном магазине за день до защиты она приобрела себе обнову. В этом же наряде она появилась в техникуме, когда пришла устраиваться на работу
Иван Константинович Полати, — грек по национальности, невысокого роста, со смуглым лицом и цыганскими глазами оценивающе осмотрел вновь поступившую сотрудницу.
Ему было сорок лет. Работал он директором всего один год. До этого трудился в Московском институте инженерных изысканий и имел научную степень кандидата наук. По «испорченному телефону» Анюта уже знала, что его совсем недавно бросила жена и сбежала в Грецию
— Диплом ваш для меня не интересен, — сказал он ей. — И без бумаги ясно, что вы были не только умницей, и без сомнения самой красивой в институте! Надеюсь, вас такой видеть ежедневно в нашем техникуме. Осмелюсь вас предупредить, что я очень ревностно отношусь к своим одиноким преподавателям и стараюсь, чтобы их семейное семя было посеяно в наших стенах. Согласитесь со мной, что управлять семейными парами, когда они оба преподаватели, значительно легче. И таких пар у нас несколько. Все они состоялись в бытность моего предшественника, и я стараюсь в силу своих возможностей существующий устный эдикт не ломать
— Как я понимаю это учебное заведение, а не брачная контора? — вопросительно посмотрела Анюта, не поняв то — ли директор шутит, то — ли в серьёз говорит.
Он с неподдельным интересом разглядывал молодого преподавателя, словно раздевая её, и заметив осуждение в её глазах, тут же раскидал, свою обольстительную улыбку по всему кабинету
— Хочу заметить, что по статистике, сорок процентов браков совершены на трудовой ниве. А мои слова всерьёз не принимайте. Вы красивы, и в нашем заведении свободных женихов нет. Разве, что я. Хоть я имею штамп в паспорте, но это уже пустая формальность. На днях я её уничтожу.
Директор поднялся с кресла и достал из холодильника большое яблоко, которое он искусно порезал ножом. И из одного яблока получилось две розочки, которыми обычно украшают салаты на праздничных столах. Он надкусил одну половину, а вторую протянул Анюте
— Кушайте, — это не яблоко раздора, а ритуал нашего знакомства, которое мне кажется, было удачным и вкусным как это яблоко.
Анюта была смущена столь не ординарным знакомством с директором. К тому же, яблока ей в это время не хотелось, но, чтобы не обидеть хозяина кабинета ей пришлось съесть его. Яблоко было приторным, как и улыбка директора, но её это мало волновало. Она ждала от него решения вопроса о её размещении, считая, что обязательно с жильём возникнет волокита. Но, как ни странно, всё разрешилось благополучно. Так как их заведение жильём для преподавательского состава не располагало, Полати написал ей направление в общежитие горняков, что её вполне устраивало.
В этот день, Анюта и поселилась туда, где в одной комнате с ней оказалась инженер заводской лаборатории, Зинаида Лада. Она лежала почти голая в кровати, и только нижняя часть тела была прикрыта клетчатым пледом. На вид ей было примерно около тридцати пяти лет.
У неё была безукоризненная внешность великомученицы и фигура женщины, не отвергающая мучные блюда и сладости. Её поза в постели напоминал Анюте портрет «Социальный смотритель спит», британского художника Люсьен Фрейда. 
Увидав Анюту, она мгновенно ожила. Она встретила новую жилицу с теплотой и радостью. Как оказалось, при разговоре Зинаида в прошлом была геологом, но после перенесённой, тяжёлой операции ей пришлось оставить свою работу. А также она была коренной землячкой директора геологического разведывательного техникума и дальней его родственницей. Оба они были родом с Черноморского курортного города Геленджик, и своим трудоустройством на престижную работу в чужом краю, она была обязана Ивану Константиновичу, который много усилий приложил для обустройства её благополучной жизни. За, что она была ему премного благодарна.
Так преподнесла Анюте новая знакомая, своё появление в городе
Она оценивающе осмотрела фигуру и внешность Анюты и грустно выдавила из себя:
— Ох, года мои года, как вы быстро пролетели? Как хорошо быть молодой! — Зинаида, поставив акцент на своём возрасте, совсем не мечтая о замужестве, выразила огромное желание заиметь ребёнка. Она ещё раз окинула немного уже завистливым взглядом новую жилицу и продолжила:
— В этом возрасте я никому не нужна. К тому же плохое здоровье, которое подорвала многолетняя жизнь без комфорта и естественно тяжелая работа. Особенно было трудно в районах Крайнего Севера. Зарплата там, конечно, весомая была. Иногда мне приходилось там вкалывать, как проклятой. Летом в сезон белых ночей на время не смотришь. Ждёшь вроде сумерек, а они не наступают вот автоматически, и пыхтишь как пчёлка. Хотя свои прелести там тоже есть. Я в первую очередь ехала туда за романтикой, которой насытилась по горло. Особенно красив Таймыр, он заколдовывает своей красотой. Иногда там белесые туманы заполнялись багрово — синими красками. Таких туманов я нигде раньше не встречала. Это оптическое явление природы мне никто из геологов объяснить не мог. Аборигены называли такие туманы «Красной мглой», но чётких объяснений по этому поводу не могли дать. Хотя один учёный высказал свою гипотезу, что это цветная пыль от извержения далёких вулканов. Любоваться таким пейзажем — одно наслаждение и безвредность на сто процентов. Ни один прибор аномальных показаний не выдаёт. Тундра, — это вечная холодная загадка природы. Чтобы до конца изведывать её, нужны века. И мне порой, когда взгрустнётся, хочется хоть одним глазком взглянуть на этот необъятный суровый край. У меня там и квартира кооперативная осталась в Норильске, правда однокомнатная, — внесла она ясность. — Если у меня, здесь на материке будут неудачно складываться жизненные обстоятельства я, не задумываясь, вернусь туда. Найду себе спокойную работу и обязательно заведу себе кошечку. Без неё, уюта нет в доме
Зинаида подошла к выпуклому зеркалу, изготовленному из блестящей фольги, похожему на большой алмаз, и по-детски показала язык сама себе язык.
Анюта увидела в нём отражение ещё более растолстевшего на глазах тела Зинаиды и чёрные волосы, которые моментально окутала седина. Вместо глаз зияли только впадины. А язык превратился в большую мясную сардельку. От такого зрелища Анюте стало жутко, усилием воли она отвела взгляд от неприятного портрета
Зинаида увидала, что зеркало негативно подействовала на молодого преподавателя и, прикоснувшись к Анютиной руке, ласково произнесла
— Не пугайся девочка? — это всего лишь на всего кривое зеркало. В тундре оно незаменимое, иногда лучше любого бинокля видит все просторы. А в полярную ночь, особенно когда на небе полнолуние, это зеркало служит хорошим осветителем. Мне его, кстати, подарил наш директор Иван Константинович
Зеркало Анюте не понравилось, но рассказ Зинаиды о Крайнем Севере глубоко запал в душу. Ещё, будучи студенткой, она заочно влюбилась в эти края. И Анюта в своих мыслях прикидывала, — если у неё не получится с преподавательской деятельностью, то обязательно уедет осваивать Север. Хотя в то время, мифические слухи о тамошних высоких заработках был развеян самими северянами. Шла повальная миграция народа, которая была недовольна жизнью в холодном краю во времена перестройки
С Зинаидой Анюта быстро нашла контакт. Вечером они отметили новоселье Анюты бутылкой сухого вина Цинандали и горой бутербродов с дорогой копчёной колбасой. Зина после выпитого вина Анюту похвалила, что она не рискнула свою молодость отдать экспедиции, так как полевые условия затягивают женщину в омут безбрачия.
— Разведка недр, это тот же наркотик, — говорила Зина, — раз пошла с экспедицией, и ты считай вечная рабыня Плутона, бога подземного царства. Но хочу тебя взбодрить: не унывай, ты верный путь избрала. Ты милая и красивая, со временем познакомишься с хорошим человеком. Будете любить друг друга. Часть счастья ты уже имеешь. Ты преподаватель учебного заведения, которым руководит великолепный человек Иван Полати. Он тебя обязательно выведет на счастливую тропу, которая приведёт тебя к седьмому небу.               
      
                Глава 7               
 
       В сентябре Анюте не пришлось преподавать. Она вместе со студентами ездила на колхозные поля собирать морковь и лук, и с директором в эти дни ей не приходилось сталкиваться.
О, первой встрече с Иваном Константиновичем Полати, — она почти не вспоминала. Но когда Зина начинала в её присутствии раскрашивать радужными красками его черты характера и обаяние, которое придаёт ему южный темперамент, перед Анютиным взором появлялись его соблазнительные глаза и мохнатые от волос тёмные руки с яблоком в руке. Ей казалось, что какая — то притягательная сила исходила от него, хотя чистым красавцем Полати нельзя было назвать. Не знала Анюта в то время, что, когда она была на уборке овощей, Зина, по национальности тоже гречанка, как и директор, в это время своим роскошным задом приминала постель своего бывшего законного тайного мужа по фамилии Полати.
До того, пока он не защитил кандидатскую диссертацию, они вместе бороздили просторы Крайнего Севера. И развод их был настоящей фикцией, который они держали в секрете. Никто не знал, что они когда — то были законными супругами. Хотя афишировать свои отношения им было не перед кем. У них практически не было ни друзей, ни близких знакомых в этом городе, за исключением нужных связей, которыми частенько пользовался Иван Константинович.
Анюта с директором, как ей думалось, встретилась случайно в кафе «Завалинка», куда она ходила обедать каждое воскресение. На самом деле эта встреча была спланирована Зиной и им самим. Он подошёл к ней сзади, когда она сдавала свой плащ в гардероб.
— Повесьте, пожалуйста, и мою курточку на ваш номер? — сказал он ей почти на ухо.
Она резко обернулась и, увидав перед собой директора, сильно смутилась, что забыла поздороваться, как впрочем, и он с ней, но курточку взяла.
— И часто вы обедаете здесь? — спросил он, взяв её под локоток.
— Пятый раз, — ответила она. — Не хочется в выходной день у плиты стоять. Да и готовить собственного нечего. На полках магазинов одни бычки в томате лежат, да китайские концентраты. Неужели так и дальше будет?
Усадив Анюту за пустой столик, он сел напротив её и отставив букет с вазой, который закрывал её лицо, сказал:
— Переворот будет дальше и жизнь возможно ухудшиться. Советский Союз не существует, и старые властолюбцы не потерпят этого. Но мы люди вне политики и нам любая власть подойдёт, исключая фашизм. Я не сторонник политических дискуссий, — охоту отбили ещё в институте, сердитые дяденьки. А хорошие продукты всегда можно купить на рынке. Но об этом позже, лучше сейчас давайте с вами сытно пообедаем? Я знаю, что здесь отменно готовят сборную солянку и картофельную запеканку с мясом.
— Я для этого и пришла сюда, чтобы отобедать, — заглянула она ему в глаза. — А что вас за инакомыслие били сердитые дяди? — спросила Анюта.
— Нет, конечно, но внушение, запоминающее сделали.
Он взял со стола меню и пригласил официанта. Заказ с холодными закусками и бутылкой водки принесли сразу. Анюта впервые за свою жизнь отведала водки, которая показалась ей ужасно отвратительной. Но состояние от неё ей пришлось по душе. Она осмелела и разговаривала с директором, как со старым товарищем. Они беседовали вначале на доступные темы, но после второй рюмки разговор зашёл об откровенном сексе, которого у молодого преподавателя в практике не было. Были только скудные познания из жёлтой прессы, от которой ломились все газетные точки. Опытный мужчина с применением разговоров на вольные темы загнал Анюту в свою западню. Она движимая его галантными ухаживаниями и приятным баритоном оказалась неожиданно в такси. Ей было хорошо в этот час.
— Сейчас я тебе покажу настоящее седьмое небо, — сказал он ей, засунув свою руку ей под плащ. — Это не какая — то Останкинская башня в Москве, а настоящий небоскрёб с яркими звёздами и густыми облаками. Мне Питерские ребята из института Вавилова подарили оптический телескоп. Я теперь больше галактикой увлекаюсь, а не недрами земли. В ней загадок больше.
Седьмое небо он ей в эту ночь показал, но не в телескопе, а в своей постели. После этого у них начался бурный роман. Она наивная любила его без памяти, не подозревая, что Зина и Иван Константинович используют её в своих корыстных интересах. Им нужен был ребёнок, которого вынашивала Анюта. Как только врачи подтвердили её беременность, он привёз Анюту к себе в квартиру. Показывая этим, что у него к ней вполне серьёзные отношения. Не забывая по вечерам навещать комнату Зинаиды, в которой она почивала одна после того, как Анюта переселилась в его дом.
Зинаида часто приходила к ним в квартиру и вела себя смело, в то же время, не давая Анюте повода подозревать, что она является не чужой в этой квартире. Бывшие законные супруги оба ухаживали за ней, кормя её высококалорийной пищей и пичкая дорогостоящими витаминами. Не давали пылинки на неё сесть. Она ждала, когда возлюбленный позовёт её в загс. Но он молчал, а она терзалась от притаившейся около неё неизвестности. Только однажды он заставил Анюту сфотографироваться на загранпаспорт. Свой и паспорт Зинаиды он хранил в сейфе, который стоял у него в кабинете. На его стремление выписать в обязательном порядке Анюте загранпаспорт, она относилась скептически:
— Зачем мне он? — спрашивала она.
— Поедем в Грецию, и там же мы с тобой зарегистрируемся. У тебя будет двойное гражданство, как и у нашего с тобой ребёнка.
— Ты хочешь, чтобы я рожала в Греции? — удивилась она.
— Да только там, — убеждал он её, — не забывай Греция это колыбель богов. — Они будут милосердны к нам и подарят здорового и красивого малыша. Но мы вначале посетим в Афинах Акрополь и поклонимся богам, чтобы они помогли нам в достижении всех наших целей на земле эллинов.
— Иван ты же сам не в Греции родился, а в России, — пусть и наш ребёнок на свет появится здесь, — пыталась она его переубедить.
— Анюта о чём ты говоришь, — возразил он, — здесь из танков по своим людям били. Двадцатый век к рубежу подходит, а хорошую жизнь только обещают. Эти тяжёлые времена тебе надо на берегах Эгейского моря, и насыщаться сладким виноградом Эллады. У меня в Салониках очень много родни живёт. Они будут о тебе заботиться. А я буду тебя навещать, и Зина позже приедет туда. Ты же не будешь возражать, против присутствия своей подруги?
— О чём ты говоришь милый? — для меня ближе тебя и её нет в этом городе людей. Я только рада буду её присутствию.
— Ну, вот и хорошо, — облегчённо вздохнул он, — Зинаида будет тебе во всём помогать. А как только здесь тучи разведут политики, так я тебя сразу привезу назад.
— Но Зина же не бросит из-за меня свою работу? — вопросительно посмотрела она на Ивана.
— У Зины идёт большое сокращение и вероятно она одна из первых попадёт под него, так как, она одна из последних поступила на работу, да и квалификация у неё не та. Мои связи ей не помогут. Руководство новое сейчас на предприятии, — объяснил он.
За два месяца до родов они всё-таки зарегистрировались. Анюта сменила русскую фамилию на Полати.
Свадьбы у них не было, — только накрытый скромный столик на троих, в небольшом ресторане с восточной кухней.
А затем была Греция. Не знала она тогда, какие невзгоды ей придётся испытать в окружении русскоязычной диаспоры. Все они поголовно являлись репатриантами и как они не показывали свою любовь к греческому танцу Сиртаки, — для коренного населения он всё равно были людьми второго сорта. Анюта же являлась для них родственницей, они заботились о ней и ничего не давали делать. Когда она родила девочку, в Салоники тут же прилетели Иван и Зинаида. Он с восхищением, не скрывая радости, держал в руках и смотрел на черноглазую девочку. Затем на греческом языке поговорив что — то со своей многочисленной роднёй, передал ребёнка молодой женщине с ярко выраженным орлиным носом. Та завернула малютку в простыню и вышла из комнаты.
Анюта не понимала, что происходило в кругу родни Полати. Она думала, что сейчас последует какой-то местный обряд для новорождённой. Но ничего больше похожего не случилось. Женщина молниеносно скрылась с девочкой:
— Куда она понесла нашу крошку? — спросила растерянно она у мужа.
Тут ей он и объяснил, что на этом её супружеская миссия закончена. Что ребёнок является гражданином Греции и в Россию он больше не вернётся. От услышанного известия, у Анюты поплыло перед глазами, и она упала в обморок. Очнулась она в незнакомой душной комнате, где летало много мух. Перед ней сидела Зинаида, и вытирала пот с её лица.
— Прости нас дорогая Анюта? — взмолилась Зинаида, когда увидала открытые глаза своей подруги.
— Зина, скажи ему, чтобы он мне принёс мою дочку, — заплакала Анюта.
— Пойми подруга, назад вернуть уже ничего нельзя. Прими всё случившееся за реальность и без излишних истерических слёз с ясным сознанием перенеси потерю девочки.
— Нет, я её не потеряла, — в истерике забилась Анюта, — я в Советское посольство пойду. Я всё равно отберу у вас своего ребёнка.
— Опомнись Анюта, Союза давно нет, — есть только Россия с пьяным президентом и шаткой властью. Они палец о палец не ударят, чтобы помочь тебе. Ты жена гражданина Греции и они не будут вмешиваться в это дело. Через неделю у тебя кончается гостевая виза, и ты покинешь Грецию на корабле. Билет до Новороссийска тебе уже забронирован.
— Неправду ты говоришь Зина, — приподняла Анюта локтями своё исхудавшее тело, — Иван, поданный России.
— Был, — коротко бросила Зинаида.
— Как был? — оторопела от такой новости Анюта.
— Он окончательно порвал с Россией, даже туристом не желает туда ехать. Он хочет наукой заниматься, а не обучать бездарей в техникуме. У него много научных работ по изыскательной работе, которые никому в России сейчас не нужны. Наука там, в упадке, а когда её восстановят, то время много утечёт. А я являюсь соавтором всех его работ, и мы здесь с ним должны развернуться в научном плане.
— И ты с Россией выходит, порвала? — спросила Анюта.
— Я нет, у меня двойное гражданство. У меня родственники по маминой линии в Калинине остались, а папины родственники в Геленджике живут. Я только по отцу гречанка. Кстати, мои родители ещё живы и находятся в полном здравии. Они у меня геофизики. Работают в проектном институте разведки океана, и покидать Геленджик не собираются. Как бы я не любила Ивана, слепо повторять его ошибки я не могу. Мне Россия ничего плохого не сделала, да и поступи я как он, тут же буду, проклята своими родителями. Они у меня патриоты своей родины, как и я.
— Ты не патриот, ты преступница, — зарыдала Анюта, уткнувшись головой в подушку.
Зинаида вышла из комнаты и вернулась, когда Анюта успокоилась:
— Мы пятнадцать лет прожили с Иваном в любви и мире, — сказала Зинаида, — но ребёнка, как мы только не пытались, зачать не могли. И виной тому было моё подорвавшее здоровье. Ты же видишь у меня ненормальный вес, и поделать я ничего с собой не могу. Мне, конечно, можно было подлечиться, но я была увлечена своей работой. Лечение это длительное, а я каждый год всё откладывала его. А после того, как мне отняли одну почку, надежды быть мамой совсем рухнули. Ты должна нас понять, когда нет детей в таком возрасте, то счастливого будущего нам не видать. Вот мы с Иваном и решили обзавестись ребёнком таким методом. А лишний вес он обещал мне убрать в Израиле.
— Но ведь есть другие способы заиметь детей — дрожащим голосом проговорила Анюта, — есть интернаты сирот и различные дома малюток.
— Бросают детей плохие люди, из категории алкоголиков, наркоманов и преступников, — сказала Зина, — а гены лежат в хромосомах клеточного ядра, и передача наследственных признаков будет очевидной у этих несчастных сирот. Наука не врёт, и в какой бы семье приёмный ребёнок не воспитывался, генетика всё равно своё возьмёт. Ты сама это хорошо понимаешь, всё-таки институт с красным дипломом окончила.
— Как я раньше не догадалась, что вы всё подстроили, — терзалась Анюта.
— Да подруга, — одарила Зина Аню тёплым взглядом. — Я Ивана так сильно люблю, что для достижения нашей общей цели решила тебе мужа подарить на время. Мы с тобой не просто подруги, а сёстры теперь.
— Ты сейчас для меня похитительница моего ребёнка, не больше, — гневно крикнула ей в лицо Анюта.
— Если быть с тобой предельно честной, то меня даже пособницей в этом деле нельзя назвать. Я была только покорной послушницей нашего общего с тобой супруга. Не думай, что ты случайно попала в этот техникум. Это Иван тебя пробил у своего друга декана Баглая, до твоей ещё защиты, когда он приезжал в ваш институт на семинар. Естественно, Баглай не знал, для какой цели молодая выпускница с прекрасными внешними данными и отличными знаниями была нужна директору техникума. Я в какой — то мере виновата перед тобой, но не до того, чтобы ты меня называла преступницей. Меня мутит от этого слова. И ты не понимаешь, как я привыкла к тебе за это время? Мне не просто будет расстаться с тобой. Но я хочу тебе предложить один выгодный вариант.
Зина подошла к двери, открыла её и, убедившись, что их никто не слушает, сказала:
— Давай мы сохраним наши отношения? Я тебе буду писать, как растёт наша девочка, и ты будешь инкогнито приезжать сюда и смотреть на неё. Не беспокойся за неё, я её буду любить, как и тебя!
Внезапно перед молодой мамой сверкнул лучик надежды. Хотя она никому уже не верила в этой стране. Но то, что Зина откровенно рассказала ей о своих родителях, и за эту нить в России можно было раскрутить преступную чету.
Аня понимала, что эти, как казалось ей близкие люди, тщательно продумали преступление в отношении её ребёнка. Это заставило поверить ей и согласится на все условия.
«Надо только вырваться отсюда, — думала она, — а дома я подыму все СМИ на уши. Они вернут мне девочку».
На пятый день после рождения она глазам своим не поверила: Зина принесла ей девочку, чтобы она простилась с ней:
— Должна тебя огорчить подруга, — сказала Зина. — Наша девочка родилась больной у неё врождённый порог сердца. Пускай она побудет до твоего отъезда с тобой.
Аня не могла нарадоваться крохотному тельцу своей дочки и пропустила мимо ушей слова Зинаиды. Она не отпускала весь день дочку с рук, хотя малышка и вела себя, спокойно иногда открывая свои глаза пуговки. А поздним вечером малютка неожиданно всхрапнула и перестала дышать. На следующий день дочку тихо похоронили.
Где — то через день после похорон, Аня зашла на борт комфортабельного пассажирского лайнера. Ивана рядом с ней не будет. До каюты её будет провожать Зина:
— Прости? — произнесёт она и обнимет Анюту на прощание.
Вскоре Аня Полати будет дома. С почерневшим лицом от горя она принесёт заявление новому директору техникума на увольнение, и уедет к своей студенческой подруге в Канск.
В Канске она немного проработает в магазине хозяйственных товаров. Потом по воле случая Анюта встретит капризного покупателя по фамилии Вербицкий, который, к великому счастью, окажется начальником геологической разведывательной партии.
... Год она проработает у него в партии, а затем переведётся самостоятельно на Крайний Север. Ей хотелось взглянуть на места, где, раньше вели разведку недр супруги Полати.
За время, проведённое на Крайнем Севере, она станет не только опытным, но и уважаемым геологом. Купит себе квартиру в Красноярске, будет иметь большие деньги, но самого важного для полнокровной жизни у неё не было, — это семьи и любимого человека — понимая, что за деньги такие блага не купишь.
Она ни от кого не скрывала, что мытарства по Крайнему Северу ей изрядно надоели. И всем говорила:
— «Если мне подвернётся мужчина, соответствующий моим скромным запросам. То я без разговора пойду за ним на поводке, куда бы он меня не повёл. Я давно мечтаю о своей счастливой гавани!»               
 
                Глава 8
   
         Она очнулась от воспоминаний на плече у нового знакомого, когда он вдруг захотел курить. И видимо, боясь её потревожить, осторожно потянулся за сигареткой, затем щёлкнул зажигалкой.
Она оторвала голову от его плеча. Её лицо и глаза были в норме.
— Проклятый аккордеон, порвал все мои нервные струны, — сказала она и, обведя стол глазами, вынула из пачки сигарету. — Удивительный инструмент аккордеон, в золотых руках он может быть нежным и героическим, — выпустила она дым изо рта.
— Да, конечно, это не скрипка, — согласился он с Анютой. — На ней не сыграешь «Штрафные батальоны» Высоцкого.
— Скрипка тоже может плакать, но так как аккордеон, она меня не впечатляет, — вдавила она пальцами в пепельницу почти целую сигарету.
— Не ошибусь, если скажу, что у тебя с этой песней связаны какие-то жизненные моменты, — сказал Виктор.
— Угадал, но любви тогда возможно и не было, были жизненные ошибки и жестокая подлость со стороны близких мне людей. А от воспоминаний я не могу избавиться, потому что фамилию одного из тех подлецов, я ношу уже много лет.
— Давай я тебя избавлю от этих воспоминаний и не приятной фамилии? — предложил Виктор.
— Не получится, — пригладила она рукой свои волосы, — он покинул Грецию, в неизвестном направлении.
— Развести тебя могут сейчас и без него, — ухватился он за нужную мысль, — а вот зарегистрировать, тут уж изволь моё присутствие необходимо.
Такого быстрого признания она от него не ожидала, но не рассмеялась от его скорости и не стала язвить, а только погладила ему руку и нежно произнесла:
— Извини? Мне надо отлучиться на минуту. Посмотреть на Ирину, — может она кушать хочет?
Она ушла, а в это время к нему подошли три геолога из партии Анюты, двое из них, были хорошо подогреты спиртными. Но они из-за этого не казались агрессивными и придирчивыми, напротив были весьма доброжелательны.
— Алексей Маркин, — представился ему мужчина с ясными глазами и протянул ему свою широкую ладонь мужчина. По его сосредоточенному виду Виктору показалось, что он был намного трезвее своих коллег и он протянул навстречу свою руку геологу.
— А вы кто? — спросил у него пьяненький молодой парень, которого звали Германом.
— А я пассажир, как и вы. Зовут Виктор, — ответил он.
— Вот видишь, пассажир Витя он, — потряс за плечо третьего друга Герман, — а ты говорил наглый мадьяр. Понял не мадьяр он, а пассажир Витя, — доказывал Герман.
— Идите куда шли, — сказал им Алексей Маркин.
— Мы то пойдём, — сказал Герман, — но ты ему скажи, чтобы Витя нашу Пушицу не крал? Возьмёт, положит её в мыльницу или табакерку и дуду Анюта. Она ведь такая маленькая, но всеми нами любимая! И мы её в обиду никому не дадим.
— Я кому сказал марш отсюда в свой туалет, — повысил на них голос Алексей, после чего они пожали руку Виктору и быстро отошли.
— Не обращайте внимания на них? — извинился он за своих коллег, — мы Анюту все опекаем. Любим мы её и бережём от дурного глаза. Она и так много испытаний прошла за свою жизнь и надо заметить, что иной мужчина сломался бы от тех невзгод, которые наваливались на неё.
— Да я наслышан о её неприятностях, — сказал Виктор, — но она вскормлена суровыми условиями тундры. Стойко переносит жестокие подносы судьбы. Крайний Север характер отжигает до микрометров, в особенности людям вашей мужественной профессии!
— Спасибо Виктор! — поблагодарил его геолог и протянул ему ещё раз руку, — красиво сказали, но Анюта женщина чувствительная, а еще у неё есть божественное дарование — впечатлительность. Нос по ветру держит, того и гляди переметнётся в один прекрасный день от нас к случайному пассажиру. А нам без неё плохо будет. Я обратил внимание, как она продолжительное время держала голову на вашем плече. Вот и забеспокоился.
— Простите Алексей? — обратился Виктор к геологу, — у вас семья есть?
— А как же, — у меня жена и два взрослых сына в Красноярске. Там квартира у меня большая. В общем, я человек по жизни обеспеченный.
— А вы думаете, Анюте не хочется создать семью?
— Да мы не против семьи, — главное, чтобы хлюстом не оказался, как её первый муж. Умный был, но вероломный, как граф Калиостро. Я его сам лично не знал, но наше высокое начальство его помнит. Он поганец хотел показать ей седьмое небо, но вместо него показал свою ничтожную душонку. Вот так Виктор!
— Теперь я понял возникновение слёз на её глазах, — сказал Виктор, — у неё название песни ассоциируется с неудачным замужеством.
— Ерунда, — перебил его геолог. — Она о нём давно забыла, я же говорю, что она чувствительная и впечатлительная! А игра Боба с любого слушателя может слезу выдавить.
— Кстати ваш аккордеонист наверняка в прошлом занимался музыкой профессионально, — выдвинул свою версию Виктор и разлил по фужерам вино.
Они выпили, и геолог толстыми пальцами извлёк с тарелки небольшой кусок рыбы, положил её на вилку и ударил по ней. Рыба без помех залетела к нему в рот. Он проглотил её и, посмотрев на соседние столики, шёпотом промолвил:
— Зек он профессиональный — это точно. А аккордеонист — от бога. Музыкальной грамоты не знает, но обладает абсолютным слухом. Мальчишкой говорит ещё научился, когда услышал песню Владимира Трошина «По ночной Москве». С тех пор и заболел этим аккордеоном.
Он встал и, пожав руку Виктору, сказал:
— Если желание есть подтягивайтесь с Анютой к нашему столику. Ночь ещё придётся нам здесь сидеть. Диспетчера сводку дают неутешительную для стальных птиц. Прояснения никакого нет.
— Позже видно будет, — неопределенно ответил Виктор и задумался.
«Эту ночную Москву он уже слышал от кого — то. Его сердце ёкнуло, и он с мыслями ушёл в далёкое прошлое».
 
                Глава 9               
 
       Это были удивительные времена. Народ до невероятности был миролюбивый и сплочённый. Попавшего в беду человека никогда не оставляли в одиночестве. Руки помощи тянулись со всех сторон. Это было и честное время. Взяв в руку местную газету, в колонке «Потеря», можно прочитать объявления, что, кто — то нашёл кошелёк с большой суммой денег или документами и потерявшего просят обратиться, к нашедшему заявителю. И никаких малейших намёков о вознаграждении нет. Существовали столы находок, для рассеянных людей. Туда доставляли не только утерянные шапки и перчатки, но и авоськи с продуктами, оставленные в общественном транспорте. В те года не было бронированных дверей, сигнализаций и камер слежения. Обычно ключи от квартир клали под коврик для ног, брошенный у входной двери, или вовсе не запирались. Магазины охраняли бабушки или дедушки с милицейским свистком или холостой берданкой — в крайнем случае, заряженной солью. И надо сказать, что квартирных краж практически не было. Бомбили в основном те слои населения, кто был связан с торговлей это заведующих складами, заведующих магазинами и им подобным. Доставалось и ювелирам. Эти люди скромно вели себя в своих городах, ничем не выделялись. Свой достаток искусно маскировали от людей. По ресторанам старались не ходить, обедали в общественных столовых и перекусывали в буфетах, но как только они выезжали на курорт, то отрывались на полную катушку. Это было не только удивительное, но и веселое время, когда проводы в армию не обходились без обязательных музыкальных атрибутов, гармошки баяна или аккордеона. Зачастую на вечерних улицах городов можно было встретить поющую весёлую компанию, в середине которой шествовала главная фигура весёлого запева, — баянист или аккордеонист. На гармошках, — их ещё называли тальянками, в основном играло старшее поколение.
Хоть гармошку и изобрёл немецкий мастер, но большинство советских людей её, как и балалайку, ошибочно считали чисто русским инструментом. Она была фольклорным символом советских деревень. Почти в каждой избе была гармонь, и на престольных праздниках в каждом дворе раздавались звукоряды этого инструмента. На концертах нередко можно было увидеть народный ансамбль, составленный из гармонистов, ложкарей и балалаечников. Балалайка тоже была признана деревнями, но гармонь имела с одной стороны двадцать пять кнопочек для произведения звука и с другой двадцать пять. Это не три струны натянутые по деке балалайки. Освоить гармонь было престижным делом. Гармонь отодвинула балалайку на задний план и стала лидирующим музыкальным инструментом на селе. А молодёжь городов отвергала кантри — музыку, она больше тянулась к западной эстраде. И естественно этот инструмент незаконно стал забываться в городах. Гармонисты попадались всё реже и реже. Встретить их можно было только в первомайские или октябрьские праздники, и обязательно под хмельком. Тогда шло повальное увлечение именно баянами и аккордеонами. Они пользовались бешеной популярностью. Это были золотые времена, так как не существовало голодных пенсионеров и по помойкам не шныряли нищие, а бомжи не жили на свалках. Точнее сказать бомжей просто не было в те года. А свалки и мусорные ящики были облюбованы бездомными животными и стаями ворон.
Однажды подростки пошли в поле за кукурузой.
Дорога туда пролегала мимо городской свалки. Этот отрезок пути они не проходили, а пробегали, зажимая пальцами носы. У одного Витьки Яшина, которого в округе все называли Злой, был настоящий противогаз, и он всегда натягивал его, когда они приближались к свалке. Он не спеша, шёл по дороге, выложенной бутом, и смело смотрел на горы мусора, которые разгребал бульдозер. Бульдозериста ребята все хорошо знали, его звали Иван Большаков. За медные волосы и конопатое лицо его называли Ванька Рыжик или Рыжий. Ему было около сорока лет и жил он в небольшом частном доме. Все его считали прохиндеем и жуликом, так как он дважды был под судом, но несмотря на это пацаны с ним дружили. В его доме всегда можно было спрятаться от наказания родителей. Он скупал у мальчишек радиодетали и собирал из них детекторные приёмники, которые им же втридорога продавал. Более, старшим ребятам, как Витька Яшин он мог предложить выпить. Витька был самый шустрый из пацанов, и Рыжик уважал его всех больше. Дважды он Витька брал на серьёзное дело. Один раз во дворец культуры, где проходил областной партийный пленум. А другой раз в раздевалку стадиона, когда команды хоккеистов выходили на лёд. Задача Витька была одна, — проявить юркость и очистить карманы верхней одежды. А сам Рыжик стоял на стрёме, наблюдая, как Витька без всяких помех потрошил дармовые карманы.
Во дворце культуры урожай был неплохой, двое карманных часов, маникюрный набор и сто сорок рублей деньгами. За эту работу он дал Витьку три рубля, вся остальная добыча осела временно у Рыжика. Витька понял, что Рыжий его обманул и при несправедливом дележе сильно покусал тому палец. Рыжий, не ожидал, что мальчишка так сильно взбунтуется и, вылив на палец половину пузырька йода, добычу поделил пополам. Этот справедливый раздел примирил подростка и взрослого мужчину.
В этот день бульдозерист на боковой стороне одного из пальцев руки, нанёс Витьку татуировку «Злой». Такая же скрытая наколка была и у Рыжика, только слово у него было из трёх больших букв «ВОР». Витьку ужасно понравилась наколка и он, растопырив пальцы, любовался свежей татуировкой. Затем, отстегнув цепочку от карманных часов этим пальцем начал крутить её. Позабавившись цепочкой, он вновь её пристегнул к часам. А часы протёр сухой варежкой и опустил в карман. Часы в то время была роскошь не только для пацанов, но и для взрослых, а карманные, да с цепочкой вообще предел мечтаний. Витька до лучших времён, спрятал их в старый самовар, а на деньги купил себе модные туфли с трапециевидными носами.
Когда они впервые пошли с Рыжиком на стадион. Улов был скудный, у хоккеистов Витька и двух рублей не наскрёб, но приобрёл новую шайбу и бухту изоляционной ленты, для обмотки клюшки. Тогда Рыжик купил бутылку вина «Лидия» и они пошли в столовую, где он на закуску взял два винегрета по четыре копейки и два куска бесплатного хлеба. Хлеб тогда во всех общепитовских точках ничего не стоил.
Витьку неоперившемуся подростку, в этот день выпитый стакан вина был первым в жизни, после которого его сильно мутило. По этой причине он дома не появился. Вечером его искали на улице мать и старшая сестра, приехавшая в отпуск с Севера. Они целенаправленно ходили по всем местам, где собирались подростки, не догадываясь, что их Витька спит на русской печке в доме Большаковых.
Жена Рыжика Вера положила ему под голову думку и окутала домотканым одеялом. Вера нигде не работала, держала небольшое хозяйство. Она разводила гусей и держала кур. Корм для них она отыскивала на свалке. Там стоял небольшой шалаш из прутьев и все найденные отходы, которые она не могла унести, оставляла про запас там. Рыжик, когда был трезвым, называла её Верона, и ей это нравилось, но, когда напивался, для него она была уже Ворона. Но когда они были оба пьяные, то за Ворону, она могла своему мужу вырвать несколько клочков волос с головы. Верона Витька Яшина тоже уважала, за сообразительность и самостоятельность. Разговаривала с ним не как с подростком, а как с взрослым мужчиной. Ей нравилось, когда он приносил ей бесплатно какую-нибудь вещь, за которую в другом месте нужно денежкой расплачиваться. Витька понимал, что доставляет ей радость, и ему спокойно было, что Верона, как мать с сестрой не задаёт въедливого вопроса; «где взял?»
Верона стояла на обочине дороги с двумя сумками отходов. Узнав Витьку в противогазе, она окликнула его:
— Злой ты, где скафандр такой достал, не продашь мне?
— Самому нужен, — прогудел он, через гофрированный шланг противогаза, и бросился догонять своих товарищей.
Вечером в этот день на улице Степана Разина, где собирались картёжники, а так же пенсионеры, чтобы поиграть в лото неожиданно появилась Верона и, подозвав, к себе Витька, предложила:
— Давай ты мне противогаз, а я тебе воздушную винтовку. Почти новая, приклад только немного починишь и будешь по воробьям стрелять.
Предложение было заманчивое, и Виктор сразу согласился. Этот противогаз он выменял год назад у сантехника ЖКО Ляна, за настоящий финский нож, думая, что с этим противогазом можно под водой лазить, но, когда понял, что Лян его обманул, ценным предметом противогаз уже не считал. И пользовался им только тогда, когда с мальчишками ходили за кукурузой или морковью на колхозные поля. А Ляна за дешёвый обман, он проучил, так, что тот мальчишку обходил за версту стороной. В открытое окно мастерской Злой ему бросил бутылку с карбидом, от чего произошёл громкий взрыв. Лян тогда выбежал на улицу с мокрыми штанами и, увидав, хохотавшего Витька на велосипеде, высыпал на него весь запас своего отборного мата.
Злой с Вероной подошли к её дому. На крыльце сидел Ванька Рыжик, и покуривал сигарету, которая была вставлена в янтарный мундштук.
Мальчик поздоровался с ним за руку и, показав пальцем на мундштук, спросил:
— На свалке приобрёл?
— Это для тебя свалка, а для нас с Вероной клад, златые горы! Винца фруктового выпьешь? — предложил он подростку.
— Не хочу, — отказался Злой, — ты мне духовку лучше покажи, может она у вас задрипанная и древняя, как трактор у Прасковьи Ангелиной. Отдам хорошую вещь за сломанный винт, а потом от досады губы кусай.
— Злой винтовка стреляет, я сам пробовал. Пулек нет, так я кусачками алюминиевой проволоки нарезал и ничего, метко бьёт. А противогаз тебе ни к чему, нам с Вероной он нужнее.
Рыжик сбил пальцем из мундштука недокуренную сигарету на куст высоких георгинов и, прочистив его шпилькой для заколки волос, положил в портсигар. Затем он полез под крыльцо и откуда достал пневматическую винтовку с разбитым прикладом.
Тут же в саду они пульками из проволоки постреляли по яблокам. Винтовка Витьку пришлась по душе, и он пошёл домой за противогазом.
А на следующий день обмотав изоляционной лентой приклад, они с другом Юркой Пыжом во дворе начали стрелять по птицам и по своим ягодицам, чередуя алюминиевые пульки с пластилином. Пластилин оставлял на ягодицах огромные кровоподтёки и, не смотря, что выстрелы были весьма ощутимые, это занятие их забавляло. Забыл Злой тогда, что было в дуле пластилин или проволока? Но увидав проходившую мимо них молодую парикмахершу Катю, они всё внимание переключили на неё. Она, цокая каблучками, и крутя соблазнительно перед знакомыми мальчишками выдающимся задом, услышала сухой щелчок и, схватившись рукой за свой зад, повернулась к мальчишкам. Увидав в руках, Витька винтовку, она, побледнев, произнесла:
— Дурак ты Яшка.
Выстрел оказался не смертельным, но травма серьёзная была нанесена.
Злой стрелял почти в упор, и хирург извлёк у неё из ягодицы не пластилин, а кусок проволоки. Его искала милиция, но он, спрятав орудие преступления на чердаке, залёг у Рыжика в сарае, где просидел до первого сентября. Школа его уже не беспокоила. Всех больше Злой боялся в это время комиссии по делам несовершеннолетних, которая могла его легко отправить в бессрочную колонию для подростков. Поняв, что долго он не продержится на нелегальном положении, заложил у Вероны, за десять рублей свой зелёный новый свитер, который ему сестра привезла в подарок с севера. Вместо свитера жена Рыжика дала ему коричневую поношенную ковбойку, от которой исходил могильный запах. В зелёных брюках и старой коричневой ковбойке он бросился в бега. Перекладными электричками он добрался до Москвы. Денег в кармане не было. Ужасно хотелось есть. Он неприкаянно бродил по улицам Москвы в надежде на дороге найти оброненную прохожими мелочь. Но, как назло, никто денег не терял. Или он не там искал.
Чтобы не заплутать, Витька старался далеко от вокзала не отходить. Он решил курс держать на юг к морю, которое ни разу не видал. Ощутив, что его ноги устали от бесцельной ходьбы, он зашёл в приглянувшийся ему дом и на лифте поднялся на последний этаж. Устроился около дверей машинного отделения лифта, где его никто не видал и сразу уснул. Проснулся, когда на улице уже смеркалось. Стряхнув ладонями с брюк пыль, он направился на Курский вокзал. В подземном переходе он нашёл старые десять копеек, которые ходили до тысячи девятьсот шестьдесят первого года и тут же в затемнённом месте купил на эту монету пирожок с мясом. Съев, его он ощутил, что есть, хочет ещё больше. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что поблизости нет милиции, он зашёл в здание Курского вокзала. (Тогда это здание было старое и реставрацией там не пахло). Народу на вокзале было много, некоторые пассажиры расположились на бетонном полу. Он прошёл все залы, но свободного места, не нашёл. Увидав обувной киоск, стоявший около отопительного радиатора, на котором можно было приземлиться, подошёл к нему.
Присев около будки черноволосой обувщицы, — ассирийки по национальности он увидел у неё на полке стопку бутербродов с варёной колбасой. От одного только вида колбасы у него ужасно закружилась голова. Проглотив слюну, он отвернулся и направился в туалет. Стрельнув там папироску у солдата, он покурил и этим чуть забил голод. Затем опять пошёл к будке обувщицы. Она обратила внимание на одинокого парня и подозвала его к себе:
— Кушать хочешь? — спросила она с акцентом.
— Так хочу, что всю кожаную обувь бы вашу съел, — без застенчивости ответил он.
Она налила ему из термоса горячего чаю с лимоном и накормила бутербродами.
— Ты не единственный слоняешься такой по вокзалу. Мне из будки всё видно. Из дома, наверное, сбежал? — спросила она.
— Нет, я из Сухумского детского дома, — приезжал на похороны бабушки, — соврал он неожиданно.
— Вон видишь мальчишек, — показала она, на группу ребят сидящих на сиденье около буфета. — Они не просто сидят, а прячутся. Я вижу, как они трепещут при виде милиции. А спроси у них, зачем они отираются на вокзале, тоже скажут с похорон едут, но денег на билет нет. Беспризорников сейчас нет, а вот «курортники» на вроде тебя иногда попадаются. Но до первой встречи с милицией. Поезжай ты парень домой, пока в кутузку тебя не забрали, — посоветовала она, — не расстраивай мать с отцом?
— У меня нет отца, — сказал правду Витька, считая, что врать бессмысленно женщине, которая разом просчитала его с ног до головы. — У меня только мать и сестра, — а отец в Ташкенте недавно погиб, когда там землетрясение было. — Военный он у меня был, — уточнил он и, поблагодарив сердобольную женщину, направился к четверым ребятам сидевших около буфета.
— Привет, пацаны! — смело сказал он им, — куда едем?
Мальчишки вначале стушевались, но увидав у него промеж пальцев наколку «Злой», успокоились.
— Мы с солдатами едем на юг, — сказал парень, одетый в старый зелёный костюм. Воротник пиджака у него по-пижонски был поднят вверх и по возрасту, он был явно старше всех.
Рядом с ним сидел парень с широким лбом и тонким носом. Одет он был всех лучше из этой компании. На нём была лёгкая клетчатая курточка, лавсановые серые брюки и модные сандалеты. Два других мальчишки, которым было лет по тринадцать, походили на маленьких бродяжек. Оба они были чумазые, и одежда у них была латанная.
— А чего вы с солдатами на юг едете? — спросил Злой.
— Хотим устроиться в музыкальную школу — интернат при гарнизоне, — ответил старший парень, — мы все играем на музыкальных инструментах. А ты, куда лыжи направил? — спросил он Витька.
— К морю, но точно, куда не знаю, но знаю, что долго находиться на вокзале опасно, тем боле вам. На вас уже обратили внимание. Легашам попадётесь, сразу заберут. Услышав это, пацаны встревожились. Злой понял по их поведению, что никакие они не музыканты, а такие же, как и он беглецы.
— Курить есть у вас? — спросил он у мальчишек.
— Есть, — ответил парень в клетчатой куртке и достал пачку сигарет Пэр.
Они вышли на улицу, и повели Витька за вокзал в укромное место, где стояли пустые ящики. Спрятавшись за ними, закурили.
— Вас как хоть зовут? — поинтересовался Витька.
— Меня Ромб, — представился старший парень в зелёном костюме. — Этот широколобый белорус, — показал он парня в клетчатой куртке, — Ластик, — он мой друг. Может играть на рояле и ларьки, взламывать, в которых шоколад и сигареты продают. А также помогает мне карманы у ротозеев потрошить.
Затем Ромб обнял двух малышей за плечи. — А эти клопы из Серпухова, им по двенадцать лет. Они прилипли к нашему дуэту здесь на вокзале. Мы их накормили, но брать с собой не собираемся. Они не музыканты и не воры. Просто двоечники, убежали из дома первого сентября, в школу говорят ни за какие калачи не пойдут. А зовут их обоих Сашками.
— Ну а у меня кличка Злой, — представился Витька и для убедительности показал палец с наколкой. — А вы, как я понял из Белоруссии?
— Нет, мы с Ластиком из Горького, — ответил Ромб, — хотели в городе Дзержинске пристроиться. Там есть детский оркестр, при гарнизоне, но он духовой. Но дело не в этом. Проблема в том, что у нас родители есть, а туда берут только полных сирот или безотцовщину. Вот мы и решили махнуть в Краснодар, там говорят, принимают не только сирот.
— Так мы земляки, — обрадовался Витька, — а я с Моховых гор в четырнадцати километрах от вас.
— Знаем мы, где ты живёшь, — сказал молчавший до этого Ластик, — приходилось там бывать и не раз.
Они пожали руки и обнялись.
— Есть хочешь, — спросил Ромб.
— Как удав, — оживился Злой.
— Держи земляк, — вытащил Ромб из грудного кармана большой кусок копчёной колбасы и подозрительную примятую булку, будь — то несколько часов лежавшую под прессом.
— Ешь, мы наелись уже и в запасе у нас припрятано немало продуктов, прямо здесь в ящиках. Дорога длинная, пригодится. Да и деньги у нас имеются, — похлопал он рукой по карману.
Злой, не разжёвывая, проглотил этот сухой паёк и, поблагодарив ребят, сказал:
— Я бы поехал с вами, но я не музыкант, я от милиции скрываюсь. Бабе одной в жопу засадил из ружья. Теперь мне срок накрутят, если поймают.
Ластик с Ромбом переглянулись и поняли, что в их компании объявился лидер. Совершить такое преступление им было не под силу. Для такой крутизны они считали, нужно обладать отчаянным характером и большой силой духа. Эти черты характера у них отсутствовали.
— По правде сказать, мы тоже больше взломщики и карманники, а не музыканты, — вырвалось у Ромба.
— Шесть ларьков и палаток взломали и ни разу не попались, — гордо выпалил Ластик, — а карманы у Ромба сродни развлечению. Мы счёт потеряли, сколько их почистили.
Витька не верил ему, понимая, что эта мальчишеская бравада вызвана, тем, что Злого он видит в последний раз, вот и потянуло того на криминальное бахвальство. И он решил тоже немного возвыситься над новыми знакомыми.
— Если из дома убежали, значит, вы у легашей на крючке, а вот я по этой части ни разу не попался. Такие дела стряпал, нечета вашим ларькам, — раздувал себе авторитет Злой, — я работал на пару с опытным рецидивистом. Он мне науку правильную преподавал. А сейчас мне только до моря добраться. Я думаю, в Грузию махнуть. Персики, сочные груши и виноград там, на улицах растут. Ешь — не хочу. Устроюсь на сбор мандаринов или лаврового листа. Как деньгу приличную сшибу, тогда вернусь домой. У меня мать дома и сестра в отпуск с Севера приехала. Ищут, наверное, повсюду? Жалко их, но у меня другого выхода нет. Из Грузии черкну им, чтобы не волновались.
— Может и нам с ним в Грузию махнуть? — спросил Ромб у Ластика, — Сулико им сыграем с тобой, они нас точно пристроят на плантацию. Я слышал, грузины уважают тех русских, которые ценят всё грузинское. А Сулико, я тебе скажу, это не наш чижик — пыжик. Это самая любимая песня у них.
— Да я что, — замялся Ластик, — Сулико я, конечно, сыграю, но ведь в Краснодар же хотели. Там то же тепло.
— Подработаем в Грузии грошей и тогда уже махнём в Краснодар, — уговаривал Ромб Ластика.
— Ну, если так, то я не против мандаринов, — с неохотой пробурчал Ластик.
— Тогда поехали со мной, — предложил им Злой, — в двадцать два часа поезд на Батуми идёт. Сядем на крышу вагона — ресторана и в путь.
Ластик достал из-за ящиков спрятанную сумку, набитую до отказа продуктами. В ней оказался весь товар из мясной лавки, копчёные кости и колбасы разных сортов. Они на месте немного перекусили и тронулись на вокзал. Там Злой подошёл к ассирийке — обувщице и поблагодарил её ещё раз за вкусный ужин.
(Впоследствии, когда Виктор бывал в Москве, он в обязательном порядке навещал эту женщину на Курском вокзале). Дарил ей шоколадку или коробку конфет. Она очень долго работала там. Только будка её переместилась из кассового зала в переход цокольного этажа.
 
                Глава 10               

       За пять минут до отправления, мальчишки впятером уже сидели на крыше вагона - ресторана. Насмотревшись фильмов, в которых демонстрировали как в гражданскую войну беспризорники и солдаты нередко добирались таким путём до своей конечного пункта, поэтому с лёгкостью согласились на рискованный рейс.
Их сняли сверху сразу, не останавливая состав.
— Вы, что погибнуть хотите? — кричал им усатый грузин, с вертикальной лестницы и махал рукой: — Вас током может убить, — быстро спускайтесь? Не видите, здесь высоковольтные троллеи проходят? Они вас в уголь превратят, — а ну быстро ползите ко мне?
Ребята догадались, что романтическая поездка с ветерком отменяется. Они с каждым прибавлением скорости поезда, осознавали, что находятся в одном шаге от смерти. Ветер трепал их волосы и одежду. В любую минуту их могло скинуть вниз и потоком ветра затащить под колёса состава. Виктор понял, что совершил непростительную ошибку, заманив мальчишек на верхотуру. Эта прогулка могла быть роковой и всем стоить жизни, а ей они дорожили. Он сразу подтолкнул двух Сашек вперёд, крикнув им громко:
— Пошли на погружение, не то вас сдует здесь. Мы следом за вами спустимся.
Он, страховал малышей, когда они, согнувшись на коленях, ползли к лестнице, на которой стоял грузин. Ластик в этот миг был так сильно перепуган, что, увидав выглядывающую голову не русского мужика, со страха выронил сумку. Колбасу и мясо моментально утянуло ветром с покатой крыши на землю. Первыми грузин принял двух малышей, передав их в тамбур проводнице, — тоже грузинке. А старшие пацаны без посторонней помощи спустились сами.
— Куда детвора едете? — спросил усатый дядька.
— В Батуми, — опередил всех с ответом Виктор, — мы там, в детском доме живём. Нас привозили на экскурсию в Москву, а мы отстали от группы.
Все взрослые посочувствовали "сиротам", но не поверили. Проводница отвела их в свободное купе мягкого вагона. Там Ромб начал ругать Ластика, за утерянную сумку.
— Из-за тебя растяпа мы на голодный паёк сели, — ворчал он, — на деньги не рассчитывай, — похлопал он себя по карману. Фига тебе, — карбованцы не на провиант, — они целевые у нас.
— Приедем на место, очистим любой ларёк, и запасы сделаем, на непортящиеся продукты, — успокаивал он друга.
— Я слышал, что кавказцы не поощряют воровство, — рассказывал Витька. — Для них вор это позор нации. Лучше будем у них питаться фруктами. Их воровать не надо. И рыбу будем на Чёрном море ловить. С голоду не помрём.
Только он озвучил эти слова, как в купе появились проводница с грузином. Они принесли чай и бутерброды с маслом и сыром. Мальчишки, перекусив немного, разомлели и под стук колёс безмятежно уснули. Разбудила их проводница, когда они проехали Тулу.
— Ребята по поезду идут ревизоры, вас они без билетов ссадят, а меня накажут, — предупредила она. — Через десять минут будет остановка в Скуратове, вы там сойдёте и перейдёте в общий вагон. Вас там устроят и ждут. Доедете до Батуми хоть и зайцами, но без тревоги.
Было два часа ночи, когда они кучей передвигались по перрону. Нарваться такой оравой на наряд милиции, тем более среди ночи, было немудрено. Их проводили в дежурный опорный пункт при вокзале, а под утро в сопровождении милиционера, доставили в Тульский приёмник — распределитель, куда помещали только несовершеннолетних бродяжек. Их провели на второй этаж в большую комнату, где шёл ремонт. Оттуда поочерёдно заводили в кабинет директора. Это был здоровый, одноглазый мужчина, похожий на циклопа. Он задавал всем одни и те же вопросы: какая у кого фамилия и откуда родом. Естественно, правды он ни от кого не услышал, как думал он. Практически все кроме Ромба, безбожно врали Циклопу, — так они обозначили, грозного дядьку. Они боялись его единственного глаза и плели ему околесицу.
Злой назвал имя и адрес своего одноклассника Кураева Сергея по прозвищу Чиж, не зная, что один из его спутников назвался Яшиным Виктором. Они не догадывались, что были однофамильцами и тёзками. А Ластик по метрике Арсений Ласт, выдал себя за Леонида Осиповича Утёсова.
 — К нам приехал великий музыкант и артист, — изгалялся над ним Циклоп, — глядишь, про Мишку песню споёт. А не эту чепуху которую мне на уши вешаешь.
— А я могу, — заикаясь, выдавил из себя Ластик.
— Что можешь? — зыркнул на него одноглазый, — врать и бродяжничать?
— Нет, песню о Мишке могу спеть, — выпалил Ластик, без всякого заикания.
Он заметил, что глаз директора в это время приобрёл добрый оттенок и продолжил:
— Слышали, может — Мишка, Мишка, где твоя улыбка? — а ещё твисты могу бацать и кантату Александр Невский. С ней я на городском смотре выступал.
— Позже я познакомлюсь с твоим творчеством, — и Циклоп, поднявшись из-за стола взяв за плечо подростка, выпроводил того из кабинета.
Их каждого поверхностно обыскали, но ничего не нашли, кроме сигарет. Курево забирать не стали, а тут же вернули ребятам. Это радовало, — «значит, в этом заведение разрешалось курить» — думали они.
— А куда же ты деньги спрятал Ромб? — вдруг вспомнил Злой.
— А я их Циклопу в карман засунул на время, когда он меня обыскивал.
— Ну и дурак, — прошипел Злой, — можно было их замыкать хорошо, ещё в поезде.
Ромб улыбнулся и показал ему квадратик размером с галету, перетянутую изоляционной лентой.
— Уважаю! — восхищённо произнёс Злой.
Затем их отвели в душевую и переодели в красные с белыми ромашками костюмы из фланели, а на ноги дали больничные тапочки гигантского размера.
— Это, наверное, чтобы бы мы не убежали? — первым догадался Виктор.  — Поэтому нас так позорно и одели. Похоже, кроме нас здесь никого нет. Тишина, как в читальном зале или заброшенном кладбище.
— Таких, как вы, здесь немного, а вот маленьких карапузов, брошенных мамами — кукушками, человек десять наберётся, — сообщила им доброжелательная кастелянша с огромной родинкой над бровью.
— Костюмы такие вам первым выдали. Они совершенно новые. Завтра остальных облачим. И запомните, ребятки отсюда никто не убегает. Здесь кормят хорошо, игр полно разных и учиться не надо. А сейчас ступайте за мной в столовую.
Она закрыла склад и повела мальчишек за собой.
   
                Глава 11               

        Столовая находилась в этом же здании на первом этаже. В небольшом помещении, где стояли в два ряда длинные столы, очень сильно пахло щами и котлетами. Их обслуживал невысокий суетливый мальчишка с остриженной под ноль головой. Накрыв обеденный стол горячими блюдами, он принёс каждому по куску арбуза.
— Здесь все такие маленькие парни, как ты? — спросил у него Злой.
— Увидишь после обеда, — с ехидством оскалил тот два передних, как у кролика зуба.
После обеда им показали, где находиться туалет, предупредив их, что это единственное место в помещении, где разрешается курить. Зайдя в него, Злой обратил внимание на наличие детских горшков, которые стояли вряд напротив окна, обнесённого снаружи деревянной решёткой. Злой это не считал преградой, и он готов прямо сейчас ногой проломить все заслоны на свободу. Но знакомство с другими обитателями этого дома заставило его остановиться от необдуманного шага.
Не успели они прикурить сигареты, как дверь открылась, и в туалет вошли пятеро рослых парней, которые значительно были выше и возможно старше Витька. Все они были лысые. За ними с наглым выражением лица зашёл мальчишка, который обслуживал их в столовой. Он закрыл за собой дверь и задвинул шпингалет. Один из лысых с головой по форме похожей на лимон, очевидно, был главным у них, перекосил своё и так отвратительное лицо, обошёл вокруг Витька и, сжав кулаки, спросил:
— Ты, почему фамилию свою наврал? — и, не дожидаясь ответа, ударил Витька в лицо.
Это было сигналом к избиению вновь прибывших беглецов, — так называемая прописка. Команда лысых навалилась на новичков.
Злой, удар сдержал, но кулаками своими не стал пока размахивать. Он схватил два горшка в руки и первым ударом разбил обидчику голову, — уложив того на пол. Затем он бросился на помощь Ромбу, у которого из носу уже текла кровь. Его трамбовали сразу двое, прижав к кафельной стене, и он не мог дать им отмашки, только закрывал лицо руками. Виктор, этих драчунов тоже тесно познакомил с горшками, раскроив им до крови черепа.
Ластиком и двум Сашкам повезло, с ними разобраться не успели. Молниеносная прыть Витька драку повернула в другое русло. Остальные двое, увидав, что новички дают сильный отпор, сорвав с дверей шпингалет, с криком выбежали из туалета. Вместо них тут же появился директор и два дядьки. Увидав в крови троих старожилов, и Витька с горшками в руках, они взбесились. Один дядька вырвал из рук Витька эмалированную ночную посуду и, дав ему, увесистый подзатыльник потащил за собой. Его закрыли в кладовку, где лежали метла пилы и лопаты. Там он просидел около часа. Затем дядька, который посадил Витька в кладовку и оказался воспитателем, вывел его на балкон. Оттуда хорошо просматривался двор приёмника. Была видна баскетбольной площадкой и яма для прыжков в длину. Все содержатели приёмника до одного, находились во дворе на прогулке. В основном там были малыши. Того, кого он первым угостил горшком, во дворе не было. Ему уже сказали, что его увезли в поликлинику накладывать швы, а двое других сидели с перевязанными головами на бревне и не смотрели ни на кого. Ромб с Ластиком курили с взрослыми девчонками и о чём — то оживлённо говорили.
Когда прогулка закончилась, Витька привели в большой зал. В нём действительно много было настольных игр и музыкальных инструментов. У стены на стеллаже пылились баян, гармошка — двухрядка и струнные инструменты балалайки и мандолины. А главное там был настоящий бильярд. Витьку сразу вручил кий, один из парней, который сломя голову вылетел первым из туалета.
— Теперь ты распоряжаешься этим столом, — виновато произнёс он, — а Щеку, который нас позвал драться, завтра увезут в колонию. Он здесь самый старый жилец.
Злой играть на бильярде не мог, но кий в руки взял.
Ромб с Ластиком встретили его с большой радостью, будь то не видели вечность, засыпав его новостями и рассказав о новых знакомых:
— Тут две наши землячки находятся, — сказал Ромб, — они сейчас полы в спальнях моют. Та, что длинноногая Альбина, а вторая поменьше Алина, — она татарка. Ей уже семнадцать лет. Их тоже с поезда сняли. Они хотят в побег рвануть отсюда и нас с собой зовут.
— А у меня выход только один, — побег, — заключил Злой, — и я знаю, как его устроить. Сторожу ночью кляп в рот заткнём и свяжем. Ключи от всех дверей отберём, оденемся в свою одежду и вперёд.
Злой не знал, что помимо сторожа в приёмнике ночью дежурят охранники. Они же и экспедиторы, которые развозили беглецов по своим регионам. Он так же не знал, что план его побега услышал мальчишка с зубами, как у кролика.
После ужина Виктор познакомится с девчонками. Альбина была его ровесницей, а Алине шёл восемнадцатый год. Они уважительно смотрели в глаза Витьку, зная, как он лихо отбился от Щеки и его приближённых.
— Молодец, не посрамил Горький, — говорила Алина, с тобой можно в побег идти. По секрету тебе скажу, у меня муж есть, он в Пицунде живёт. Мы с ним пока не расписаны, я к нему ехала, но не доехала. Я обязательно должна его увидеть. Мне в Пицунду край нужно попасть в ближайшее время.
— Попадёшь, — пообещал Виктор, — дай мне денёк осмотреться и рванём отсюда.
В этот день всех удивил Ромб. Оказалось, он хорошо играл на гармошке и баяне. Всем понравилось, как он исполнял Кукарачу, а воспитатель заставлял его несколько раз исполнить песню «По ночной Москве».
— Ты где так научился играть на гармошке, — спросил у Ромба Злой.
— В деревне, — ответил Ромб, — я в Киселях до четвёртого класса жил. Играть сейчас могу почти на всех клавишных инструментах, но больше всех люблю аккордеон. На нём Кукарача лучше звучит, чем на баяне. Отец если бы не пропивал получку, купил бы мне аккордеон.
— А ты бы в кружок, какой записался и играл бы там на их инструменте. Кружков полно сейчас и бесплатно всё везде, — посоветовал ему Виктор.
— Да ну их эти кружки, — там ноты учить заставляют, а я играю на слух без всяких нот. Я сходил один раз в дом пионеров, мне не понравилось. А Ластик долго туда ходил, но он на пианино играл, потом кларнет освоил. У них оркестр был хороший. Сейчас он на флейту перешёл.
— А мне кажется, на ларьки он перешёл, — ухмыльнулся Злой и попросил его исполнить ещё раз Кукарачу.
Тогда это была одна из популярных песен.
На следующий день Витька после завтрака директор отвёл в медицинский изолятор, там он неделю находился с пятилетним мальчиком по имени Миша. Этот Миша лежал с диагнозом, сучье вымя. У него под обеими мышками выросло семейство нарывов и Витьку приходилось ухаживать за ним и кормить с ложки, так как сосед по палате руками не мог шевелить. Виктор был отрезан от своих друзей и почему он об этом хорошо знал. Директор рассказал ему, что про план побега, который он собирался осуществить со своими земляками, ему стал известен, поэтому он решил зачинщика этой нелепой затеи изолировать от общей массы подростков. Когда его вернули назад ко всем ребятам, то девчонок уже не было. Их увезли в Горький.
Перед обедом в приёмник зашёл почтальон и принёс несколько телеграмм.
Директор, держа в руке телеграммы, по росту построил всех ребят в игровом зале и, посмотрев в сторону Ромба, скомандовал:
— Яшин сделай шаг вперёд.
Из строя вышел Ромб и Злой, забыв, что он назвался в первый раз Кураевым.
Ребята посмотрели друг на друга.
— Это же я Яшин, — сказал неуверенно Ромб Витьку и, разводя руками, смотрел то на своего однофамильца, то на директора.
— Ты чего Ромб мелишь, Яшин это я, — вспылил Злой.
— Мы сейчас разберёмся, кто из вас Яшин, — сказал директор и зачитал телеграмму:
«Пропал Яшин Виктор, возраст шестнадцать лет, паспорта не имеет, одет в свитер зелёного цвета, и зелёные брюки. Немедленно выезжаю».
Марина Яшина.
— Кем тебе приходится Марина Яшина? — спросил директор у Ромба.
— Не знаю я такой, — недоумённо пожал плечами Ромб.
— Это моя сестра, — произнёс Злой, — она мне как мать.
— Вот это да, — произнёс Ромб, — может мы с тобой родственники?
— Все люди братья, — сказал Циклоп и повёл обоих ребят смотреть их гардероб.
В мешке Ромба и Витька свитера зелёного не обнаружили. А зелёные брюки оказалось, опознавательным знаком не являлись. Почти каждый подросток носил брюки такого цвета, но директор склонен был больше верить Ромбу.
— Вы оба лгуны, — сделал заключение он, — заврались до чёртиков. Покрываете, друг друга, но меня не проведёшь, — погрозил он пальцем, — Мне хорошо знаком говор горьковчан, — музыканту эта телеграмма пришла. Вот сегодня его экспедитор и повезёт домой, а ты Кураев разговариваешь как москвич. Но не надейся, что мы тебя повезём в столицу, чтобы ты пятки смазал от экспедитора. Сдаётся мне, что ты несовершеннолетний преступник, недаром тебя дружки Злым называют. Признавайся, что натворил и почему бегаешь от милиции?
— Обоготворяю окорок, — нарочито начал окать Виктор. — Я коренной волгарь, соседствовал с домиком Кашириных. Чай, пожалуй, известен вам хозяин этого дома? Любой ребёнок знает, как злыдень - дед, Алёшку Пешкова жестоко порол. А ехал я в Грузию, чтобы мандаринов от души нажраться.
— Не ерничай Кураев, — слегка он шлёпнул он Витька по затылку. — Жалко, что тебя так не пороли в детстве, как Максима Горького. Придётся сводку о тебе запросить и выслать твою фотографию в серьёзную контору.
— Хоть в «ИНТЕРПОЛ» отправляйте, — досадовал Злой. — Как хотите, поступайте, но я вам клянусь, что был на мне свитер зелёного цвета. Я его в одном доме оставил, когда ехал на юг. А Марина — это моя старшая сестра. Она из Заполярья приехала. Так что меня нужно везти домой, а не Ромба. Чего боитесь? Я никуда не сбегу. Вот вам крест, — и он для пущей верности неумело перекрестился.
— Ты и креститься не можешь, бродяга маленький, — подозрительно взглянул директор на руки подростка. — Пионером точно был, комсомольский билет со значком, наверное, где — то дома лежит? Не верю я тебе, так как вашего брата я с войны знаю. Не таких клоунов на чистую воду выводил. Ты или с Красной Пресни, или с Марьиной рощи? Только там живёт самая отъявленная шпана Москвы.
Злой поняв, что бессмысленно переубеждать одноглазого, больше доказывать ничего не стал, а молча отвернулся и пошёл к биллиардному столу.
В этот вечер Ромба вывезли из приёмника, но экспедитор возвратился назад через пятнадцать минут с бешеными глазами. Сообщив, что музыкант сбежал от него на улице Октябрьской, недалеко от приёмника. А на следующий день за Виктором приехала сестра и забрала его домой.
Тут директор понял, что допустил большую ошибку, что не поверил доводам неукротимого мальчишки, по кличке Злой.
Мать с сестрой дома ни, словом, не обмолвились за его побег. Они были рады, что он нашёлся здоровый и живой.               
   
                Глава 12               

         За выстрел Витька приговорил к одному году условно и выгнали из школы. Он устроился работать учеником токаря на завод. Прикрепили его к опытному наставнику Алексею Вьюгину, — это был токарь высшего класса. Работу свою начинал он всегда со стакана дешёвого вина. Когда у него не было вина, он посылал в магазин Витька, но при этом никогда не спаивал подростка. Он всегда ему говорил:
— Ты Витька будешь хорошим токарем, у тебя хватка есть, и башка шарит, но вот эту гадость никогда не пей, — показывал он на вино. — И на меня не смотри, у меня стаж по вину ещё довоенный.
Профсоюзный комитет в принудительном порядке направил его учиться в вечернюю школу рабочей молодёжи, не забывая справляться о его успехах в школе. Бригада в красном уголке постоянно журила его за плохие отметки и прогулы в школе. Но ему было безразлично всё.
— Работаю я хорошо, — оправдывался он, — а школьные знания, какие мне нужны, я получил в полной мере, — вон дядя Лёша Вьюгин, пять классов имеет, а лучшим токарем считается на заводе. Разве плохо будет, если я буду таким же токарем.
— А мы хотим, чтобы ты лучше был, — говорила ему бригадир Елена Князева, — она же и председатель цехового комитета. — Не забывай, что ты работаешь в передовой бригаде коммунистического труда.
— А вы сами то все сидящие здесь лучше, чем он? — спросил он у опешившей от его вопроса, бригады.
— Каждый человек индивидуален, — объясняла ему всё та же Князева, — в чём — то, кто-то лучше Вьюгина, а в чём — то хуже.
— Вот когда вы во всём будете, лучше дяди Лёши, тогда я разрешу вам до меня докапываться. А пока я вижу, вы постоянно бегаете к нему за советами и за помощью, чтобы он брак вам исправил. Работайте вначале над собой, а потом за меня беритесь.
Бригада речь Виктора сочла за оскорбление и наказала его, лишив коллективной бесплатной поездки на хоккей Чемпионата СССР между командами Торпедо и Химиком.
Виктор особо не расстроился, он мог сам доехать до дворца спорта и купить себе билет за полтора рубля, а то и за рубль на любой матч. Но Князеву он решил в этот день наказать. В конце рабочего дня он заметил, что бригадир пошла в туалет, забыв закрыть ящик для инструментов. Убедившись, что все станочники заняты работой. Момент был идеальный, и грех было им не воспользоваться. Он незаметно вытащил у неё несколько компактных измерительных приборов в пластмассовых коробках и вечером принёс их Рыжику.
— Купи за пятёрку, — предложил он Рыжику, — приборы высокой точности. Любой специалист, за них даже двадцатки не пожалеет, а я тебе, как своему почти даром отдаю.
— Где украл Злой? — спросил Рыжик.
— Тебе не всё равно, — ответил Злой, — бери или я отнесу их Мухе, он умелец знатный, ему всё сгодится.
Рыжик дал ему пять рублей, а коробки с приборами спрятал под железную кровать.
— Ты Злой ерундой занимаешься, — сказал Рыжик, — хочешь пойти со мной на стоящее дело? — спросил он.
— А сколько стоит? — поинтересовался Злой.
— Жалеть не будешь, думаю там золота чемодан взять. Есть у меня один ювелир знакомый по фамилии Самосад, — скупердяй великий. Огребает большие бабки, а питается одним хлебом и луком. Иногда кефир покупает. На автобусе не ездит, денег на проезд жалеет и на рваные штиблеты надевает калоши, чтобы новую обувь не покупать. Живёт один как бирюк. Я ему несколько раз приносил, кой-какое золотишко и он охотно у меня скупал его.
— И что ты предлагаешь его ограбить? — спросил Виктор.
— Да, но мы должны к этому делу хорошо подготовиться, чтобы было всё без задоринки. Время у нас на подготовку есть, так как Самосад работает сейчас, над одной замысловатой пряжкой для женского пояса. При мне её богатая мамзель ему заказывала. Он ей назначил время на ту пятницу в четырнадцать часов. У нас для осуществления плана есть целая неделя. Верона пойдёт с нами, но нам нужен будет ещё один человек. Поговори со своим другом Пыжом. Пощиплем ювелира и пряжку у бабы заберём.
— Так это налёт будет, — определил план Рыжика Злой.
— Налёт, когда с оружием бомбят, а мы культурно всё возьмём. У нас даже ножей не будет.
— Тогда я готов на такой скок, — согласился Злой, — и Пыж добро даст. Он давно мечтает мотоцикл купить.
— Ну и ладненько, — сказал Рыжик, — будем считать, что костяк для дела у нас сбит. Собираемся в следующую пятницу у меня в двенадцать часов. Я скажу, кому что делать и пойдём на дело.
В ближайшую субботу на работе был короткий день. Князева свой станок в этот день не включала. Она, как общественница, была занята профсоюзными делами и пропажу не обнаружила.
За обедом в столовой его наставник вытащил из потрепанной записной книжки свой билет на хоккейный матч и отдал его Витьку.
— Посмотри Витя хоккей, — сказал он, — а я лучше сегодня в русскую баньку схожу к сватьям. Всё равно наши проиграют, чего я буду расстраиваться.
Злой поблагодарил его за билет, но вечером поехал на хоккей, не на заказном автобусе с бригадой, а самостоятельно один на электричке.
Во дворце спорта в перерыве его окликнули сзади, - Злой. Он обернулся. Перед ним стоял Ромб. В руках он держал бутылку лимонада и печёные пироги.
— Вот так встреча! — обрадовано выкрикнул Злой. — Не думал, что мы с тобой свидимся ещё когда? Разлучили нас внезапно, что мы и адресами не успели обменяться.
... Ромб протянул Злому пирожок с капустой и, открыв бутылку лимонада перочинным ножом, передал напиток Злому. Они выпили ударивший им в нос газом напиток, а пустую бутылку Ромб спрятал за пазуху:
— Как-никак, а это пачка Памира, зачем такой тарой разбрасываться.
— Пэр, уже не куришь, на Памир перешёл? — спросил Злой.
— Мужик с клюкой крепче и дешевле а, Пэр — это так, для форса.
Злой знал, почему Ромб сигареты Памир назвал мужик с клюкой. Ромбу хотелось давно повзрослеть. А тут выдался шанс показаться перед своим недавним попутчиком за приключениями, не мальчиком, а повзрослевшим парнем.
Там на пачке был нарисован горец, взбирающийся в гору при помощи посоха. И покупали такие сигареты в основном мужики с большим курительным стажем. Молодёжь предпочтение больше отдавала болгарским и албанским сигаретам.
— А где Ластик? — спросил Злой, — вы вроде с ним неразлучны. Неужели поссорились?
— Ты, что Злой, — Ластик из интеллигентной семьи. Его папа после побега сына неимоверно лютует. Из партии выгнали за сынка, и из начальников цеха перевели в мастера. Он теперь после шести вечера Ластика на улицу не пускает. Ластик с Алькой сейчас дружит. Вот она по вечерам его дома и навещает. А Алина всё же уехала в Грузию. Она оказывается, беременная была, вот и рвалась туда. И Альку подбила с собой. А Алька живёт у брата, у него своя семья, — ему сейчас эта сестра как кость в горле. Её уже хотели направить в бессрочную колонию за нелегальный туризм, да тренер вступился. Она на коньках бегает хорошо, вот он и сказал, что из неё сделает Олимпийскую чемпионку.
— С такими ногами как у неё и я бы бегал по мастерам, — тяжело вздохнул Злой. — Я в хоккей хорошо играю, и в юношескую команду меня не взяли только из-за плохого поведения. Подрасту немного, пойду в основной состав, — буду играть, как Майоров или Фирсов.
— А я на гармошке бацаю не хило, карманы щипаю ещё лучше. И думаю, у таких ребят как мы с тобой мечты не сбываются, — сказал Ромб. — Так как у нас точки опоры нет, и живём мы не по заветам Ленина, а по законам улицы, так мне завуч сказала. Я подумал на досуге и согласился мысленно с ней. Отец мне точку опоры не даёт. Если бы он мне купил аккордеон, я бы не громил ларьки и не таскал кошельки у ротозеев. У Ластика всё дома есть. Он из богатой семьи, и отец его пытается держать в ежовых рукавицах. Порол его с первого класса. А Ластик свободу любит, вот назло папе и сбегает то и дело из дома.
Тут прозвучал свисток о начале третьего периода, и ребята прошли на трибуны. Там они обменялись адресами, а после окончания матча простились, дав обещания, что отныне они забывать друг друга не будут.
Ромб долго себя ждать не заставил. На следующий день Витьку утром позвонили в квартиру. В дверях ему улыбался Ромб и Алька с Ластиком. В руках Ластик держал коричневый большой кожаный министерский портфель.
Потом они ходили все по городу. Тогда Виктор не догадывался, что они не просто праздно шатались по чужому городу, а присматривали ларьки, какие легче можно было взять.
— Перекусить бы не мешало, — изъявила желание Алька.
— Пошли в столовку, — предложил Злой.
— Зачем она нам, — заартачился Ластик, — у нас полный портфель харчей, — пошли в подъезд сядем и пожуём.
— Не надо в подъезд, — возразил Злой, — у меня друг надёжный есть Рыжик. Вот к нему и пойдём. Он мужик уже, — но вы не бойтесь ни Рыжика, ни его жены. Они законные люди. Мы с пацанами, часто зависаем у них. Там если, что и переспать можно.
... Он привёл их к Рыжику. Вероны нигде поблизости видно не было. Когда Ластик извлёк из портфеля две больших бутылки вермута, глаза Рыжика сразу оживились. Затем на столе оказалась колбаса докторская, сыр, вобла и горка конфет батончики.
— Вы что бакалейный магазин подломили? — спросил он у гостей.
— Можем и бакалею взять, — гордо заявил Ластик и вытащил со дна портфеля набор инструментов для взлома замков. Там была и фомка и разные отмычки с пилками, а также связка разных ключей.
— Эти продукты с ларька, — объяснил Ромб, — они для нас самые доступные, их никто не охраняет. И мы без проблем можем взять любой, за исключением рынков. Там сторожа бродят, опасно туда соваться.
— Вот жуки, — неплохо вы пристроились, — похвалил их Рыжик, — может вам подкинуть несколько точек для работы. У меня есть на примете ларьки, не только где продукты есть, но и галантерея.
Они увлеклись разговором, что не заметили, как с русской печки на них взирает проснувшаяся Верона.
— Мы для этого и приехали сюда, — сказал Ластик, — в Горьком уже опасно потрошить ларьки. Мы же не одни там такие ухари. В газетах уже пишут о повальных взломах ларьков. А на Мызе, кто — то умудрился из ларька вывезти несколько мешков муки и разных круп. Поэтому наряды милиции на улицах сейчас усилили.
— Нам галантерея пока не нужна, — раздался голос Вероны с печки, который заставил вздрогнуть гостей, — кур кормить нечем, — слезла она с печки и, подойдя к столу, восхищённо сказала:
— Вот это мы гульнём сегодня! Друзья Злого, — наши друзья! Придётся в погреб лезть, — солёной капусты, хоть достать, да грибков маринованных.
Виктор категорически отказался пить и ушёл от Рыжика, когда его друзья, сморённые вином, полезли на печку и там уснули.
Больше их Виктор не увидит.
Только через семь лет он узнает, что в эту ночь они с Рыжиком обчистят галантерейную лавку и их утром возьмут с награбленными вещами в электричке. Но они не продадут Рыжика и отведут от себя Альку прямо в электричке. На полтора года они попадут в колонию для несовершеннолетних преступников.
Рыжик в тот день не знал, что ребят взяли.
На следующий день местное радио сообщит, что на электричке работниками транспортной милиции были задержаны малолетние преступники, действующие в Моховых горах. При них были найдены орудия преступления, а также часть похищенных вещей из галантерейной лавки. Он на пару дней затаится, на свалке. Но, услышав от Вероны, что вокруг штиль стоит, вылез из своего логова. Ему было ясно, мальчишки его не сдали милиции, и гроза прошла мимо. Он через два месяца приступит к реализации своего плана с ювелиром, выбрав для этого самый удобный день. В святки, когда по улицам города будет много ходить ряженых людей, они пойдут на дело.
Пыжа они не возьмут с собой. Он будет лишней фигурой, так как женщина с пряжкой просквозила от них, пока Рыжик трясся от страха, ожидая каждый день, что за ним могут приехать люди в синих шинелях.
Рыжик даст в руку увесистый пистолет Витьку и на голову наденет колпак рыцаря средневековья, сделанный из кордона с вырезами для глаз. А для себя он взял противогаз, принадлежащий, когда — то Витьку.
— Ты же сказал, что чисто будем всё делать без оружия, — упрекнул Злой Рыжика.
— А где ты видишь оружие? — усмехнулся Рыжик, — это всего-навсего пугач. Психологический инструмент, как захочешь, так и унизишь. Загонишь им Самосада в туалет, а мы с Вероной будем хату шмонать.
На Вероне не было маскарада. Она была похожа на нэпманшу. В пальто с каракулевым воротником и такой же шапке, она создавала впечатление благородной барышни.
В таком виде она нажала на кнопку звонка Самосада. У стенки, притаившись, стоял Злой и Рыжик.
Когда зафиксированная дверь с цепочкой немного приоткрылась, раздался голос Самосада.
— Вам кого дамочка?
— Я от Кантемира он мне вас посоветовал, — сказала Верона и показала на ладони две пары серёжек и перстень.
Цепочка с двери была снята и дверь открылась.
— Проходите? — доброжелательно сказал Самосад.
Но вместо Вероны первыми в квартиру вбежали Злой и Рыжик. Верона быстро закрыла за собой дверь и накинула цепочку. Бледного Самосада в это время за горло держал Рыжик, а Злой приставил к его груди ствол пистолета.
Они посадили его на унитаз, предварительно обмотав вокруг тесьмой, которые хоккеисты использовали вместо шнурков.
— Говори, где золото прячешь Дупель? — прогудел в противогазе Рыжик, — и достал из-за пояса молоток.
— Я не Дупель, я Самосад, — зажмурив глаза, прошамкал ювелир. — Вы меня перепутали. Дупель очень богатый еврей и живёт он на улице Чапаева дом семьдесят. Идите к нему, а я сейчас только гравировкой занимаюсь. В основном часики облагораживаю дарственными надписями или пишу на могильных памятниках. Я ведь работаю в похоронном бюро. Откуда у бедного еврея золото. Разве его дают за чужое горе?
Рыжик приподнял над его головой молоток.
— В жестяной коробке от чая, — выпалил он сразу, — коробка стоит в нише под кухонным окном.
— Давно бы так, — прогудел Рыжик, — сиди тут тихо, жив будешь.
Он закрыл дверь туалета и, достав из кармана большой гвоздь, вбил его в дверь, после чего молоток положил на рядом стоявшую полку для обуви.
Поживились они у Самосада прилично. В коробке лежало не только переплавленное золото, но и несколько ювелирных изделий, а также исковерканные зубные коронки. Книгу «Еврей Зюсс, Злой, зачем-то забрал себе. Со стены сняли четыре графических полотна. В гардеробе у ювелира висело два бостоновых костюма и кожаное пальто с меховым воротником. Всё это они сложили в пустые чемоданы, которые лежали у Самосада на шифоньере.
— Трогать ничего не будем, — сказал Рыжик у себя дома, — убедимся вначале, что всё тихо тогда и поделим.
— А что может еврей крик поднять? — спросил Витька.
— Если бы я знала, что он крик подымет, ни за какие деньги не пошла бы к нему с открытым лицом, — уверенно заявила Верона. — Крик с его стороны может в первую очередь отразиться на нём. Он скупает золото у населения и торгует им. Ему за эти дела срок большой накрутят.
— А коронки он с покойников снимает, — сказал Рыжик, — их делить между собой не будем, - выкинем. Грех большой в оборот пускать такое золото.
... За Виктором приехали на работу через день. Он отдыхал в обеденный перерыв, в раздевалке растянувшись на лавке. Почувствовав, что кто — то дотронулся до его плеча, он открыл глаза.
— Ты Яшин? — спросил его мужчина в меховой шапке с кожаным верхом.
Злой сразу угадал, что этот мужик в штатском с одутловатыми щеками и строгими глазами из милиции.
Он паниковать не стал, а молча встал и, подойдя к своему ящику, сбросил с себя спецовку и надел чистую одежду. Когда они вышли из раздевалки, то у дверей их встретили два милиционера. Они провели его через весь цех. Витька шёл с опущенной головой ни на кого, не смотря, ощущая на себе осуждающие взгляды всех, кто находился тогда в цехе. Его посадили в машину «чёрный воронок», и увезли в милицию. Там он узнает, что чета Большаковых тоже арестована и нашли их по молотку, который оставил на полке Рыжик. Он сразу раскололся на первом допросе, заложив, Витька и свою жену. При обыске в квартире Витька, под подушкой найдут книгу про еврея, а в старом самоваре обнаружат спрятанные часы, как оказалось раньше они принадлежали народному судье Самойлову. Отпираться от часов смысла не было. За них Витьку повесили ещё одну статью. .               
 
                Глава 13               
               
        Через два месяца состоялся суд. Рыжика приговорили к одиннадцати годам особого режима. Вероне дали три года, а Витьку впаяли шесть лет и приплюсовали год условного. В общей сложности получилось семь лет. Его отправили на режимную зону в Адыгею, где свою кличку Злой, он полностью оправдывал. Уважать его начали ещё в следственном изоляторе. Вооружённый налёт с применением огнестрельного оружия был в те времена большой редкостью, и это преступление громким эхом прокатилось по тюрьме, особенно по камерам, где сидели малолетние преступники, и эта слава проследовала за ним до режимной колонии, а потом уже и до исправительно-трудовой колонии. Там он попал в блатную семью с большим весом, где каждый пользовался огромным авторитетом. Эти люди одним взглядом могли распознавать, хорошего человека от подонка. От них Злой много набрал положительных качеств. Заповедь каторжанина, «не бойся, не проси, не обещай» он усвоил, как «Отче Наш.» Он научился, как правильно жить в зоне, чтобы не попасть в «непонятное». А как постоять за себя, Злого не надо было учить, он сам любого мог научить этой науке. Он был вежлив с теми заключёнными, кто по понятиям зоны считались не замаранными арестантами. Он старался не лезть на рожон администрации. Работал токарем в небольшом тёплом цеху, где собирали краскопульты и сантехнические задвижки. Вечерами играл в шахматы или читал книги. Отсидев, половина срока его считали уже умудрённым сидельцем и многие заключённые, имевшие большой тюремный стаж не считали зазорным, обратится к нему за дельным советом. Нередко их семью приглашали рассудить справедливо спор, возникший между зеками. Злой не вживался в роль урки, как это делали некоторые заключённые из молодых. Он был естественным и за это его уважали. К концу срока его авторитет подлетел до самой высшей планки. Выше его была только администрация и то не вся. Находились такие вольнонаёмные работники, кто делал ему некоторые одолжения, связанные с проносом запрещённых вещей. В основном это был чай, за который сажали в изолятор и иногда водка. Заарканить такого «извозчика» не каждому было под силу. Он уже без своих кентов вёл разборки, выруливая, по справедливости, инциденты. Виктор понимал, чем меньше выпадов со стороны гнилых интриганов на зоне, тем спокойнее жизнь для остальных. Интригана он сразу изобличал, по бегающим глазам и эмоциональной речи. Но попадались порой интриганы, которые обладали твёрдой речью и умными глазами. Они шли напролом, оставляя после себя «кучу мусора». Им выгодны были скандалы. Они корчили из себя блатных и интриги создавали, только среди середняков, за которыми не стояли авторитеты. Каждый выигранный ими разбор поднимал их рейтинг. Но рано или поздно их выводили на чистую воду, и тогда можно было судить, кто чего стоит? Кто бежал от наказания к куму, а кто прятался в одиночной камере изолятора и ждал разнарядки на другую зону. Интриган или глист, так их называли на зоне, не мог с достоинством принять обвинение в свой адрес.  Его низкая и вывернутая наизнанку душонка искала защиты только у администрации.
За месяц до освобождения Злого, по зоне прошёл слух, что прибыл этап с двух городских зон. У них в бане между собой разразился драка, из-за куска хозяйственного мыла. Это было смешно, из-за таких мелочей не только не дрались, но и не ругались.
Вечером к нему в секцию пришли за правдой зачинщики конфликта. Злой сидел со своим старшим другом Батом на нарах и высказывал ему свои планы, которые он обязательно должен реализовать на свободе.
— К тебе пришли Злой, — сказал, ему шнырь. — На улицу зовут. Это те с этапа, что в бане сцепились из-за мыла — пояснил он.
— Веди их по одному сюда. На улице январь, чего я пойду нос туда морозить, — ответил Злой.
Первым привели дёрганого немного даже невротического парня лет двадцати семи. На нём были стоптанные с протёртыми дырами на голенищах сапоги и видавший виды старый бушлат в сальных пятнах. По робе можно было судить, что человек на старой зоне ничего собой не представлял. Но это как оказалось было ошибочное мнение. Парень был в полном здравии и с хорошей толковой речью.
Он обвёл взглядом Бата и Злого, поздоровался с ними, и присел на табурет.
— Ну, рассказывай «чистюля», что там у вас произошло? — обратился к нему Злой, — но запомни, если у вас камнем преткновения был только кусок мыла, я с вами разбираться не буду. Пошлю за баню, вы там себе ещё раз морды отшлифуете и пожмёте руки. А я так и быть вручу вам по куску мыла. Но вначале представься, кто ты есть и откуда.
— Я Лёха Хруст, родом из Канаша, но последние годы жил в Горьком на Черепичном посёлке.
— Кто тебя такой кличкой наградил? — спросил его Бат, — ты, что рублики любишь.
— А кто их не любит, — ответил Хруст, — а кликуху мне Щуп дал. Он сейчас на свободе.
— О Щупе можешь мне ничего не говорить, — сказал Бат. — Я его давно знаю. Мы с ним в Вязниках с первого дня нашего пребывания одну пайку кушали. У него тогда срок пять лет был. Только вот я никак не въеду, ты знался с таким авторитетным человеком и не научился тюремному такту. Нельзя махаться из-за мыла. Дешёвым базаром попахивает, и ты не думай, что кто — то из серьёзных людей впряжётся в это дело. Сами разбирайтесь без нас.
— Дело тут не совсем в мыле, — сказал парень, — мне кенты в это мыло на скорую руку зарядили триста рублей. Когда нас повели в баню, я его взял вместе с собой, не знал, что там мыло дают. Оно у меня в мочалке было завёрнуто. Переодеваться, когда начали, рядом со мной на лавке сидел гармонист. Он вместо своей мочалки взял мою мочалку. У него тоже там мыло было. Я опомнился только в бане, что это не мой предмет гигиены, когда начал натираться. Моя мочалка жёстче была.
— Ты, что поэму о мочалке хочешь нам рассказать? — иронически заметил Злой, — давай ближе к делу?
Парень занервничал, и губа у него от волнения начала дёргаться:
— Свою мочалку я нашёл у гармониста. Мы с ним ту же поменялись.
— Гармонист это что кличка такая? — спросил Бат.
— Зовут его Роберт, но сюда он ехал со своей гармошкой. Вот я его и спрашиваю, а мыло где? А он говорит, что кто — то взял мылиться. Я тогда не стерпел и врезал ему. А он меня тазиком по шарабану начал бить. Размундирил жбан до крови. Тут надзиратели ворвались и всех нас выгнали. Плакали теперь мои три сотни.
— Ты что совсем ненормальный, кусок мыла стоит десять копеек, а ты тремя сотнями решил помыться, — сказал Злой. — Ты сколько отсидел на городской зоне? Тебя что не научили там, как умно обращаться надо с деньгами, и как себя вести правильно, когда моешься с незнакомыми людьми в бане? Что у тебя острая необходимость была доставать именно это мыло?
— А у меня другого не было, — заявил он, — а сижу я третий год, и жил я на той зоне неплохо. Можете обо мне справки навести. Сопроводительную ксиву знатные люди не успели мне написать. Всё решилось в течение часа.
— Надо думать, если тебя снарядили такой крупной суммой денег, — сказал Злой, — но лучше бы они тебе сапоги приличные подогнали и обмундирование путёвое. Больно позорно ты выглядишь. Но дело не в этом, ты по сути дела этому гармонисту нанёс оскорбление. У нас в зоне всё хозяйственное мыло считается общим. Духовое другое дело — это индивидуальный предмет гигиены. Ты должен пожать гармонисту руку, и извинится перед ним. А я сейчас дам команду шнырю из бани, чтобы он вместе с вами все куски порезал на части. Но если там денег не окажется, то тебе придётся ответ держать не только перед гармонистом, но и перед нами. А это уже серьёзно!
— Я понял всё, — сказал парень. — Перед Робертом я хоть сейчас извинюсь. А капот на мне чужой, — потряс он обеими руками свой замусоленный бушлат. — С бура на этап собирали и ничего путём не дали взять. Шмотки я себе приобрету здесь новые в ближайшие дни. Осмотрюсь только немного.
Хруст надел на себя шапку и, кашлянув в кулак, сказал:
— Ну, я пошёл. А этого Роберта — гармониста подтолкнуть к вам? Он около барака стоит.
— Зачем он нам нужен, если ты сейчас с ним уладишь весь присест, — сказал Бат.
— Лучше сам приди, — пригласил его Злой, — поговорим о твоих перспективах на нашей зоне. Если ты рядом с авторитетным Щупом был, то тебе нас держаться нужно.
Деньги в этот день были найдены, а Хруст был направлен в отряд к Злому, где он тесно сблизился с Виктором и Батом. А через некоторое время на разводе вокруг Витька будет кружиться невысокий пухлый парень. Он вглядывался в лицо Витька и старался заглянуть на его грудь, где была пришита бирка с фамилией. Но стоявшие в окружении его разбитные заключённые, мешали ему это сделать.
Виктор заметил, что незнакомый парень проявляет к нему интерес. И, отодвинув рукой в сторону Шурупа, — парня из своего отряда, спросил у незнакомца:
— Земляк ты чего круги вокруг нас нарезаешь, надо чего подойди, спроси?
Парень подошёл ближе к толпе и, прочитав, на нагрудной бирке Витька фамилию Яшин, сказал:
— Я Роберт, с банного шума с Хрустом, — представился он.
— Ну, вы же разгребли инцидент с ним — кивнул Злой на рядом стоящего с ним Хруста, — чего ты хочешь?
Года изменили и Витька и Ромба, они не виделись больше семи лет. А в этом молодом возрасте человек иногда формируется до неузнаваемости. Он начинает заметно мужать. У него меняется голос, увеличивается рост и пропорционально ему меняется масса тела. Злой не догадывался, что перед ним стоит Ромб.
— С Хрустом мы тогда всё по-доброму прояснили и ударили по рукам, — подмигнул Ромб Хрусту. — Но у меня к тебе вопрос один есть, который покоя мне не давал в санчасти целую неделю, когда я болел.
— Выкладывай свой вопрос? — подошёл Злой ближе к новичку. — Что ты там припас для меня необыкновенного?
— Тебе в Тульском приёмнике не приходилось бывать? — выпалил Ромб.
Злой вглядывался в лицо пухлого парня и, переведя глаза на его бирку, недоумённо воскликнул:
— Ромб, неужели это ты?
— Он самый, — прослезился Ромб, — только я не Ромб давно, а Роберт. Дар стихоплёта у меня открылся, вот в честь Роберта Рождественского меня на десятке и прозвали так.
— А Ластик где? — спросил Злой.
— С ним мы вместе были в колонии на малолетке. Я, как освободился, мои родители сразу квартиру в Горьком обменяли на Выксу. Я его после освобождения, можно сказать, и не видал. Но знакомые пацаны мне сказали, что Ластик уехал к Альбине в Казахстан. Она там, в институте на тренера учится. А я после колонии и году не погулял, загремел за сельскую столовую в районе. Обидно ничего там и не взял, даже кружки пива не успел выпить. Сложил в мешок масло сливочное, корейку, папиросы и трёхлитровую банку с повидлом. Думаю, сейчас пива выпью и полезу опять через окно. Тут свет включается, и вижу два дула на меня направлены. Два сторожа с элеватора с ружьями стоят и председатель колхоза. Если бы я знал, что они у них не заряжены, сиганул бы в другое окно. И хрен бы они меня догнали.
— Слушай, Ромб ты мне тут за одну минуту выпалил про всю свою жизнь. Ластика не увижу — жалко! Вы оба для меня были всегда одно целое! Я понял, что жизнь у тебя в принципе стройная, но не отрегулированная председателем колхоза.
— Злой думай что хочешь, — отрешённо сказал Ромб. — Но встреча с тобой для меня не событие, а история приезда одного бедолаги ко второму.
— Поздно ты приехал Ромб ко мне, — сказал Злой, — я досиживаю седьмой год, и мне осталось до воли самую малость сидеть. Но ты не переживай, проблем с житьём – бытьём у тебя не будет, — пообещал он, — я тебя передам в хорошие руки. Кстати, следом за Хрустом пришла с его зоны сводка с очень отличной рекомендацией от известных авторитетов и нам пришлось взять его в свою семью. И его я полностью передаю своему кенту Бату, так что ты Хруста не чурайся. Парень он видимо толковый и за себя постоять всегда может. И думаю, к этому парню в недалёком будущем вся зона будет бегать за советами. Голова там знатные мозги имеет.
— Витя я слышал, что ты здесь рулевой. Я просто тогда и думать не мог, что Злой и ты одно лицо. Если бы знал, то мы бы сразу встретились. Но пойми меня правильно, я как ты, высоко не летаю. Я неловко себя чувствую себя среди блатных. И о Хрусте я после нашего зацепа понял, что он авторитетный и тёртый калач. А я простой сиделец, но могу искусно щипать кошельки и отлично играть на гармошке. Никогда не завязываюсь с внутренними гнилыми делами. Мне так спокойней живётся. А чалиться мне осталось чуть больше года. Проиграю этот срок на гармошке и домой. Наверное, женюсь, как освобожусь.
— А ты, что аккордеоном так и не обзавёлся? — спросил Виктор.
— На свободе недосуг было, а на зоне аккордеон только в карты можно выиграть или за большие бабки купить. Их у меня нет, а в карты я не играю. Только фокусы постигаю, а еще от знаменитого карманника, по прозвищу Кроха, повысил весомо свою квалификацию. Правда его приёмы ещё не применял на свободе, но знаю, что это доходное дело у меня получится. Вот тогда я аккордеон себе и куплю.
— Кроха фокусник известный, никогда за карман не сидит. Его крутят всегда за преступления, которые он не совершал. А насчёт мехов не отчаивайся, — успокоил его Виктор, — я что-нибудь придумаю. У нас тут пару аккордеонов есть на зоне, но их хозяева не музыканты, — играют так, что слушать тошно.
У вахты перед свободой Виктора, Ромб ему играл на немецком аккордеоне Кукарачу и Журавлей. Это была их последняя встреча. После этого их дороги разойдутся.               
    
                Глава 14               

         Когда Анюта оставила за столиком одного Виктора, она вышла на улицу раздетой. Пурга и не думала утихать. Она завывала в белой ночи Заполярья, словно одинокая волчица.
Анюта сгребла ладонями снег, лежащий у неё под ногами, и освежила им лицо. Затем посмотрела вокруг себя и, убедившись, что вокруг нет никого, прикоснулась плечом к выступу здания.
«Как странно раньше я ненавидела пургу, — подумала она, — а сейчас я не хочу, чтобы она усмирилась. Она меня познакомила с прекрасным человеком».
— Я знаю, почему ты так рыдаешь, — крикнула громко в неизвестность Анюта, вглядываясь в снежные завихрения. — Завтра может наступить лето, и ты будешь дуть без снега, не представляя опасности ни птицам, ни людям и тем более мне. Похоже, у меня крылья выросли, и если я не ошибаюсь, то улечу отсюда в тёплые края навсегда повенчанной тобой — пургой Заполярья. Потому что я чувствую, что это именно тот мужчина, которым я грезила в своих мечтах. А с тобой пурга я прощаюсь. Больше мне не придётся сутками просиживать из-за тебя в залах ожидания аэропортов, отнимая у жизни драгоценное время, — она у меня должна быть полной! А сейчас будь добра, на прощание прояви свой свирепый каприз подольше? Дуй сильнее, заноси своим снегом всю взлётную полосу? Не давай дорогу в небо самолётам? Мне нужно закрепить знакомство с мужчиной, с которым я пойду дальше по жизни. Сейчас моё счастье зависит от тебя! Ты меня должна понять! Ты, как и я, женщина и так же одинока! Помоги мне? Я боюсь, если ты сейчас успокоишься, то лишишь меня единственной мечты, — быть счастливой! А мне счастье так необходимо, как и каждому человеку! Я боюсь, он сядет сейчас на самолёт и улетит вместе с моей мечтой. А я останусь одна со своими иллюзиями о счастье.
Анюте показалось, что пурга её услышала и в ответ завыла ещё сильней. Она зашла в вокзал и прошла к Ире.
Та сидела в кресле и вязала, что — то на спицах.
— Всё ужин окончен? — спросила Ира.
— Мне, кажется, он только начинается, — ответила Анюта и, достав из своего рюкзака джинсы и серый мягкий свитер, направилась переодеваться в туалет.
Возвратилась она оттуда высокопарной ласточкой с обольстительной улыбкой.
— Неужели это он? — пытливо посмотрела на подругу Ирина, когда та вернулась из туалета, где Анюта скинула с себя костюм геолога и облачилась в модную одежду, превратившую её в ходячую изящную миниатюру.
— Кто он? — не поняла Ирину Анюта.
— Избранник твоей судьбы, — тот который нас шоколадом угостил, — хитровато улыбаясь, произнесла Ирина.
— Не знаю Ириша, — достала она косметичку, — могу только сказать, что он не похож на других мужчин, которых я знала до него. Он безумно обходителен и до невероятности обольстителен. Моя голова находилась на его плече несколько минут. И я ощутила в себе такой прилив чувств, что ты представить себе не можешь. И важно, то Ириша, что он вдовец. Тем более, я ему в робе геолога приглянулась. Посмотрим, как он меня встретит такой? — она провела изящно руками по своим бёдрам. — Думаю, он не устоит!
— Будь я мужчиной, я бы тоже не устояла, — оценивая фигуру Анюты, сказала Ирина. — С твоими внешними данными любого плейбоя можно завлечь.
— Он не плейбой Ирина. Плейбои женщин меньше, чем себя любят и добиваются их расположения только ради своего самоутверждения. А Виктор настоящий мужчина. Он надёжен и естествен. Если мне с ним повезёт, то я буду самой счастливой женщиной на свете!
— А он кто по профессии? — спросила Ирина.
— Сама ещё толком не разобралась. Говорит, был начальником монтажного управления. Сейчас у него свой мясной магазин и дочь имеется взрослая, но она живёт не с ним, а в Подмосковье. Он обеспеченный, даже говорит богатый.
— Точно ты кинешь нас, — сказала Ирина, — богатый мужчина, — это удачный выбор. Ни одна женщина такого шанса не упустит.
— Глупая ты Иришка. Разве в этом дело. У меня самой денег хватит, чтобы до старости содержать такого мужчину, пускай он будет нищим. Когда человека по-настоящему любишь, на такие вещи, внимания не обращаешь.
— Ты же мне говорила, что у тебя не было настоящей любви. Откуда тебе про это знать?
— Любви у меня настоящей не было, ты правильно говоришь, но сама я могу любить безумно и бескорыстно, — ответила Анюта.
И, посмотрев на себя в маленькое зеркальце, заспешила в ресторан.               
      
                Глава 15               

       Виктор сидел и курил за столиком, отвлечённо о чём — то думая, не заметив, как в зал вошла Анюта. Но небольшое дуновение её духов, обдавшее его нежным ароматом, заставило оторваться от своих мыслей и повернуться к ней. Она предстала перед ним в другом одеянии, но с прежней милой улыбкой.
— Ты знаешь, а я думал ты больше не придёшь, — взбодрившись её появлением, обрадовался он, — сказала на минуту, — а исчезла почти на час. Я за это время успел уже пообщаться с вашими геологами и близко познакомиться с Алексеем Маркиным.
— Прости? — пришлось задержаться, — не убирая улыбки, ответила она. — Выходила на улицу, выпрашивала у пурги погоды, а потом пришлось переодеться. Неудобно мне сделалось, ты с иголочки одет, и я рядом с тобой в спецодежде геолога. Контраст неправильный, при шубе и в лаптях.
Он не обратив внимания на её последние слова, спросил:
— Ну и послушала тебя пурга?
— Пока не знаю, но видимость на улице нулевая.
— Я так и думал, — заглянул ей в глаза Виктор, — мне кажется, улетим мы отсюда, когда ручейки зажурчат, и жаворонки свои трели затянут.
— Ты сильно спешишь? — спросила она.
— Спешить мне особо некуда, срочные дела сделаны. За домом и собакой моей смотрит верный человек, живущий напротив меня. Но если ты будешь рядом со мной до пения жаворонков, то я согласен потерпеть ещё некоторое время этот вокзал.
— А после того, как отпоют жаворонки, ты уже не хочешь ощущать моё присутствие около себя? — тихо спросила она.
— Очень хочу, — так же тихо, как и Анюта, ответил он, — но пускай это будет не заполярный вокзал, а уютный дом в Поволжье.
Он заметил, как блеснули её глаза после сказанных им слов и остался доволен, что не нашёл в них отрицательного ответа. Ему казалось, что, невзирая на непогоду, она готова была уже сейчас уйти с ним из заложниц пурги. И уехать в самую далёкую точку земного шара.
— Ты знаешь, а у нас здесь водятся только рогатые жаворонки, они красивее обычных полевых птичек. Они настоящие франты среди всех жаворонков. У них белая грудка и чёрный шарф на горлышке. А рожки придают им немного хищности. Хотя эти птицы, кроме травы и насекомыми вряд ли чем питаются. И трели выдают только самцы, завлекая этим подружек.
Виктор, немного сморщив нос оттого, что хорошую тему она перевела на орнитологию и, откинувшись на спинку стула, сказал:
— Ты говоришь не о том, что хочешь сказать. Меня эти жаворонки, рогатые или пестрокрылые, честно говоря, не волнуют. Меня волнуешь ты, и я считай, сделал тебе предложение. И могу уверенно сказать, что тундра тебе давно приелась. Ты ищешь сейчас для своей души искренней любви и покоя. Считай, ты всё это нашла! Все твои жизненные блага сидят перед тобой в облике Виктора — победителя, пускай и с седой бородой, — провёл он рукой по своей щетине, — но с чистыми и искренними намерениями.
Глубоко вдохнув новую дозу словоизлияния, он продолжил:
— Поверь мне я не злой чародей, — а человек непонимающий, что с ним происходит. Думаю, что это колдовское влияние твоих чар и возникшая тревога боязни потерять тебя так же быстро, как и нашёл. Поэтому я напористо форсирую события. Я сам удивляюсь своей уверенной смелости. Наверно это выработано продолжительностью моей работы в качестве руководителя. Думаю, это выглядит, намного реальней, если бы я тебе сказал, что со мной такого не случалось.
Он взял её левую руку за запястье, на которой находились часы, и постучал пальцем по циферблату.
— Останови часы прямо сейчас и запомни это время, оно для нас всегда будет символичным! Прошу тебя, сдай билет на свой рейс и поехали вместе со мной?
Анюту не смутили слова Виктора, она ждала их. Ей понравился этот мужчина, как только он сел в зале вокзала рядом с ними. Приятный тембр и седая щетина затронули её давно не возникающие любовные чувства. Она вдруг захотела нежности и ласки, о которой давно забыла. И она почему — то представила себя его супругой, не устыдившись ни на капельку своей мысли. Перед её взором предстала уютная кухня с большим холодильником, на котором стоит вечно цветущая бегония. И круглый стол, за которым сидят супруги. Перед ними стоит лёгкий завтрак, и она периодически подсовывает ему бутерброды. А вечером тесно прижавшись, друг к другу на диване они смотрят по телевизору интересные программы. Когда он пригласил её в ресторан, она поняла, — возможно, это золотой шанс, подаренный ей судьбой. Ей надоело смотреть в экспедиции на одни и те же лица, а тут свежий и интересный мужчина приглашает её в ресторан. Анюта, практически не ломаясь, приняла его предложение, высвободила свою руку и остановила часы, на цифре 9, показав ему циферблат. Он понял, что его предложение принято. И ласково посмотрел в её глаза, которые только что ответили ему взаимностью. Она сидела перед ним, не задумчивая и не испуганная, а нежная и красивая. В глазах стабильный блеск радости и счастливая улыбка. Выбор был сделан. Она давно знает, что ей надо от этой жизни!
— Боже мой, — произнесла она, — ты меня так расслабил, что я такого равнодушия к своей работе никогда не испытывала. Действительно жизнь в тундре пора заканчивать, но позволь мне пока соблюдать декорум. Я хоть и женщина, но за время своей работы разучилась краснеть. Работая большую часть времени с мужским коллективом меня трудно чем — то смутить. Я хоть и остановила часы, но во мне сейчас борются между собой двоякие чувства. И прими твоё предложение прямо сейчас, — я боюсь вызвать у тебя противоречивое мнение о себе. А мне бы этого не хотелось. Если ты хочешь, чтобы у нас состоялся союз, — давай мы с тобой встретимся на нейтральной территории? Я в конце июня по путёвке еду отдыхать в Алушту. Приезжай туда и мы всё обсудим. У тебя будет время принять правильное решение в отношении меня. Я не исключаю возможности, что на тебя романтически действует местный климат и пурга. По словам моих коллег, с ними такое часто случается именно в пургу. Они неимоверно жаждут в такую погоду женского тепла, — под треск дров, горящих в печке — буржуйке. А за месяц ты отогреешься и под крымским солнцем сможешь разобраться в своих чувствах.
— Я немолод Анюта, — выслушав её, сказал он. — И я в данный момент не говорю о любви, я пока говорю тебе о большой симпатии. А симпатия и любовь сёстры — близнецы. Они не могут сосуществовать друг без друга. Мне не нужно крымское солнце, чтобы разобраться в себе. Мне нужна ты, и неважно где! Из-за тебя я готов жить здесь в этом суровом краю и слушать трели рогатых жаворонков. Квартира у меня здесь есть. Из-за тебя я на алтарь могу бросить всё, что наработал за свою жизнь. Я продам всю свою недвижимость и приеду сюда. Обязательно куплю большой аквариум, где будут плавать телескопы и вуалехвосты. И мы с тобой в такую пургу будем сидеть у аквариума, любоваться рыбками и смотреть телевизор. А в Алушту мы с тобой вместе поедем, но уже как супруги.
Анюта мгновенно вспыхнула, подняв удивлённо на него свои глаза, и подвинув свой стул ближе к нему, сказала:
— Странно, но наши мысли во многом совпадают. Но только не надо ничем жертвовать ради меня. Аквариумные рыбки и телевизор приятней смотреть там, где не ощущается нехватка кислорода. Мне кажется, на севере нет долгожителей. По разным причинам люди покидают эти края. Здесь не увидишь дедушку с длинной бородой или сгорбленную бабулю, опирающуюся на палку. Они вымирают или мигрируют на материк. Но, как бы то ни было, ты Виктор, словно трактором проехал по моей душе и лишний раз напомнил, что я женщина и должна поменять образ жизни. Я надеюсь, что у тебя седина только в бороде и бес тебе в ребро не заехал. Я принимаю твоё предложение, но мне всё равно нужно определённое время. Может день, может месяц. Всё будет зависеть от обстоятельств. Я сдам билет на этот рейс и завтра уеду в Дудинку за расчётом. Если у тебя время есть, жди меня? После полетим в Красноярск, я хочу показать тебе норку, в которой я живу, когда приезжаю с экспедиции.
Он в знак благодарности нежно обхватил её руку и пригласил радостным выражением глаз официантку, которая сидела за служебным столиком.
Она поняла его и без промедления подошла к столу.
— Решили обогатить свой заказ? — спросила она и приготовила блокнот с авторучкой.
— Да принесите нам четыре бутылки с залпом, и жареных куропаток с зеленью. Мы будем пить за ваш город и неугомонную пургу, — вычурно произнёс Виктор.
— Хорошо сейчас будет, — ответила официантка, — только куропаток придётся немного подождать.
— А мы уже никуда не спешим, — сказала радостно Анюта.
— Как не спешите? — переспросила официантка.
— По крайней мере, на первые рейсы мы не торопимся, — объяснила Анюта, — дождёмся, когда зал ожидания разгрузится от большой массы пассажиров.
— Да зал ожидания маловат для вашего города, — заметил Виктор. — Всё — таки Норильск большой индустриальный город Севера.
Официантка опустила в карман фартука блокнот с авторучкой и выправила перед посетителями спину:
— Через месяц в аэропорту начнут строить новый терминал, — горделиво заявила официантка и повернула голову в сторону группы подвыпивших геологов. — А ваши ребята, мне кажется, очень торопятся. Они уже заказали в дорогу с десяток жареных куропаток и рулет из мяса.
— Вот они пусть летят, а мы пока всё Шампанское не выпьем, с места не тронемся, — сказала Анюта.
— Тогда я всё поняла, — прищурила лукаво глаза официантка и удалилась на кухню.
Анюта проводила её взглядом и, повернув своё лицо к Виктору, задумчиво сказала:
— Мне вдруг на миг показалось, что я сплю или я намеренно совершаю большую глупость.
— Не верь этому мигу, он провокатор и это не сон, а явь, — успокаивал он её.
— Но так не бывает ни в жизни, ни в сказках, — говорила она. — Чтобы за два часа знакомства принять скоропалительное решение и подписаться под своей судьбой с человеком, возможно обладающим гипнотическим даром.
В ответ он только улыбнулся ей. И погладив её по плечу, произнёс:
— Мы с тобой авторы этой красивой сказки и читать её никому не дадим. Будем сами наслаждаться до упоения сказочной жизнью. Уверяю тебя, дальнейшее продолжение нашей встречи будет ещё невероятней, я могу людей удивлять приятными и неожиданными сюрпризами.
— Например? — спросила Анюта.
— Пока я себе только сюрприз сделал, — Как бы оправдываясь, сказал он, — сдёрнул за ниточку с неба самую яркую полярную звезду. Следующий сюрприз будет ожидать тебя у меня дома. Но хочу тебя сразу предупредить, я не могу говорить красивых слов и не могу объясняться в любви. Поэтому всё хорошее и приятное ты будешь получать от немого и скромного супруга.
— Не похоже, что ты немой, у тебя слова вылетают, как из рога изобилия. Думаю, ты сможешь найти правильные слова моему непосредственному начальнику Маркину. Он мужчина хороший, но настроение у него иногда меняется, как погода на севере.
Он встал со стула и прошёл к столику геологов. От них он вернулся с Алексеем Маркиным. На столе уже стояли четыре бутылки Шампанского и воздушные пирожные с фруктами.
 
                Глава 16   

       Виктор отпил глоток из фужера и поставил его опять на стол. Посмотрев на один из столиков, он встретился взглядом с грузным мужчиной лет под сорок в белом пиджаке и отвратительным лицом. Его он давно заприметил, когда выходил курить в туалет, но в тот момент, этот бугай был одет в длинную куртку с меховым капюшоном. У него были жирные щёки и мясистый с большими ноздрями нос, задранный кверху, какие бывают у боксёров — профессионалов. На переносице у него светился розовый жировик размером со смородину. Массивный подбородок округлой формы при пережёвывании пищи ходил медленно из стороны в сторону, будто у него не было зубов. По этим чертам лица Виктор сразу окрестил его Носорогом. До этого он сидел один за столом, пил бутылочное пиво, ничем не закусывая, и с любопытством обозревал посетителей ресторана, не забывая несколько взглядов бросить и на Виктора с Анютой. Но вскоре к нему подсел молодой человек лет двадцати пяти в дорогом костюме, на пальце которого вызывающе блестела массивная печатка из золота. Рядом заняли столик тоже молодые люди с бритыми затылками и одинаковыми перстнями на пальцах. Виктор сразу сообразил, что все эти новые гости ресторана, сидящие за разными столиками, были из одной компании, так как они из редка незаметно перебрасывались жестами. На этот раз с приходом молодого человека на столе у Носорога появились салаты и сок. Виктор без труда определил, что этот мужчина не профессор института, а молодые люди не его студенты. Взгляд Носорога был коротким, словно у эруптивной звезды. Когда он смотрел в чью-либо сторону, то механически его челюсти замирали. И сейчас он не отрывал своего грозного взора от Виктора, вот уже больше минуты сидел неподвижно.
Виктора нисколько не смутила эта каменная физиономия. Они пересеклись взглядами, после чего Виктор без всякого смущения, взял в руку вилку, и ловко прокрутив ей между пальцев, нанизал на неё кусок рыбы и тут же одарил своего тяжеловеса не менее внушительным взглядом. Холодные и красные глаза Носорога нагло блеснули и рассеялись в пространстве. Вновь заходили массивные челюсти, пережёвывая салат.
«Эта образина видать всё внимание сконцентрировала на мне? — с тревогой подумал Виктор, — такие взгляды к добру не приводят. Надо понаблюдать за этой компанией, что интересно они хотят? Спиртного не пьют, кроме Носорога. На столе только сок и салаты. Может они проходчики по акциям? Никак подослал их ко мне второй муж Марины, Антон Моисеевич?»
Виктор ещё раз взглянул в сторону Носорога и, поймав на этот раз, продолжительный вспыхнувший взгляд толстяка произнёс:
— Всех больше меня тревожит наше молодое поколение, — произнёс отвлечённо Виктор, — а ведь им придётся продолжать эту, впрочем, не такую уж плохую жизнь. Но большинство молодёжи не хочет ни работать, ни учиться. И заставить их никто не сможет. По сути дела, у нас и законов таких нет, чтобы заставить, а если, и есть, то они не работают.
Он встал и, извинившись перед Анютой, вышел из зала ресторана, увлекая за собой и Боба.
Облокотившись на перила лестницы, Виктор спросил у Боба:
— Видал мордоворотов в нашем ряду, сидящих рядом за двумя столиками?
— Я их давно заприметил, когда для Анюты песню пел. Видные ребята, а буйвол, что в белом пиджаке изучил, наверное, всех посетителей ресторана. Это точно местные бандиты? Ты посмотри он постоянно крутит в руках толстую золотую цепь и ведёт себя в ресторане по-хозяйски. А эта его крутиловка с цепью меня уже начинает раздражать. Работает ей почти без остановки. Наверное, у него глисты в чреве ему покоя не дают вот он и крутит её. Как только у меня подвернётся момент, я лишу его этой забавы.
Виктор в ответ рассмеялся и сказал ему:
— Тебе мой друг нервы надо лечить. Жирный кашалот этой цепью демонстрирует таким образом свой достаток. Ты посмотри у него на шее ещё толще цепь висит с каким — то жетоном.
— Нервы мои давно не в порядке, — сообщил Боб, — но я догадываюсь что за компания у мордоворота. Люди едут на материк с большими деньгами. Они именно в нелётную погоду работают. Соболя или лоха какого-нибудь заарканят и тряханут его по полной программе. А соболи и лохи в основном здесь в ресторане сидят. Они напьются до потери пульса, а потом домой возвращаются на общественном транспорте, но уже без денег, сожалея об коротко-срочном отпуске, проведённом в аэропорту Алыкеля. Я слышал про такие беспардонные номера, но думаю эти шершни, к геологам вряд ли подойдут. Геологи ребята все дружные и крепкие и себя в обиду ни за что не дадут.
— Да нет Боб, похоже, им я нужен, — сказал Виктор. — Сейчас если кто — то из них покажется рядом с нами, значит, я не ошибся в своих подозрениях.
— А от тебя им, что нужно? — спросил Боб.
— Мне кажется, что их прислал Антон Моисеевич, бывший муж моей покойной сестры. Я унаследовал у неё акции на шесть миллионов рублей. Так вот этот Антон, даже на похороны сестры не появился. Говорит, что лежал в больнице. На второй день он пришёл с извинениями и большими посулами, помочь мне кое в чём. Помочь он мне, конечно, помог и на самолёт посадил. Я ему деньги давал, чтобы он памятник приличный сообразил сестре. Деньги он не взял, пообещав, что всё сделает по уму. Памятник на могиле он ей установил и звонил мне в течение полугода, узнавал, когда я приеду вступать в права наследства. Я приехал, и он мне счёт сразу выставил. Говорит, что я ему должен акции отдать. А он мне квартиру оставит, за которую он деньги выплачивал. Если бы он мне таких слов не говорил, я бы ему, возможно, эти акции и отдал. Но дело в том, что деньги на эту квартиру я давал Марине полностью. Она не думала тогда умирать и ехать на материк никак не хотела. А первую квартиру она получила ещё в семидесятые годы. Марина во времена приватизации продала её. Я ей сразу приличную сумму ещё добавил, и она купила себе шикарную квартиру. Она хотела продать свои акции, чтобы возвратить мне деньги, но я запретил ей это делать. И заметь, рядом с ней не было и близко ни каких Антонов, ни Платонов. А, этот потомок еврейского пророка мне лапшу решил на уши повесить. Дальше мне противно было его слушать, я просто затянул шарф на его шее, пока он шипеть не стал. А потом сунул ему в руки малахай с дублёнкой и выкинул из квартиры. Квартира сейчас на продаже стоит, я доверился риэлторской конторе по продаже недвижимости, а акции положил в надёжное место. Я их продавать не думаю. Отдам своей дочери.
— А вот и буйвол появился, — сказал Боб, увидав Носорога, проследовавшего к туалету. — Ты смотри, и второй выкатился в министерской шляпе. На нас смотрит. Давай спустимся вниз, посмотрим за их действиями? Я возьму аккордеон, а ты понаблюдай за ними. Откровенно говоря, мне бы не хотелось с ними на войлок идти. По их рожам видать, что это не деловые и даже не их подобие, а натуральные быки с лицензией на беспредел. Но ты не бойся, если, что нас геологи всегда поддержат.
— А я и не боюсь, мне их физиономии по барабану. Я и не такие рожи на кирпич проверял. Но базар я попробую завести с ними первым. Не люблю в подвесном состоянии находиться, подойду к ним, прощупаю их аккуратненько на вшивость.
— Действуй, а я со своей стороны соло исполню. Отобью у них интерес к твоей персоне, но ты, если что не удивляйся и не возражай моему экспромту. Он поможет тебе не махать на этот раз горшками.
Боб прошёл к охранявшей вещи геологов Ирине и, взяв аккордеон, поднялся в ресторан. А Виктор достал мобильный телефон, сделав вид, что звонит, начал незаметно бросать взгляды в сторону ресторана.
Ничего, не заметив подозрительного, он тоже пошёл в ресторан, но когда оглянулся назад, то увидал следовавшего за ним одного из парней Носорога, облачённого в шляпу. Перед входными дверями ресторана Виктор сделал безразличный вид, и резко повернувшись назад, перед глазами парня, пальцами искусно крутанул зажигалку. Парень остолбенел от такой выходки, так что и слова из себя выдавить не мог. Виктор дополнил свой смелый жест зловещей улыбкой и, загородив тому спиной проход, первым вошёл в ресторан.
Анюта ждала его за столиком.
— Ты чем — то встревожен? — спросила Анюта у Виктора.
— Особой тревоги я не проявляю, неприятно, когда с тебя глаз не сводят некоторые наглые рожи.
— Если ты о моих геологах говоришь, то сейчас они не так будут на тебя смотреть. У тебя будет возможность познакомиться с ними ближе. Мы идём к ним за стол. Алёша Маркин уже подходил и звал нас к себе.
— Нет, твои коллеги меня не смущают, а вот четвёртый и третий столик от нас, меня просто фотографирует со всех сторон и я, кажется, знаю почему. И поэтому придётся их зоркие фотоаппараты немного испортить.
— У нас это называется фотограмметрией, — сказала Анюта, — ну и пускай фотографируют. Может они завидуют нам? Тебе не зачем омрачать сегодняшний день. Ты, что не видишь, что эти типы не аристократы, а настоящие братки. Что у них в голове и за пазухой тебе не известно? Так, что не обращай внимания на них, пускай наблюдают за нами, если им это нравится. Как говорится, за просмотр денег не берём.
— Ты почти в яблочко попала, — улыбнулся Виктор. — Мы с тобой денег не берём, а они напротив, что — то хотят попросить у меня ценное. Ты иди к геологам и позови официантку, я с ней рассчитаюсь и приду следом за тобой. Ты видишь, эти ребята ждут, когда я останусь один.
Анюта обожгла компанию Носорога своим взглядом, но они не смутились, а продолжали упорно смотреть то на Виктора, то на неё. Носорог при этом не выпускал из пальцев цепь, ловко крутя её пальцами.
— Теперь вижу, — сказала она, — и, встав из-за стола, пошла за официанткой. Проходя мимо стола парней, она на ходу им бросила:
— Ребята телевизор в зале ожидания находится, а здесь люди кушают и отдыхают.
Парни в ответ ничего ей не сказали, а только громко рассмеялись, привлекая внимание к себе других посетителей. Заметив это, Носорог, что — то сказал парням, и смех сразу прекратился.
Роскошное жиганское дефиле, которое могло запросто смутить левых блатных, Виктор не забыл. Он резко встал из-за стола и, обхватив левой рукой свою челюсть, подошёл к столику Носорога. В правой руке у него был фирменный футляр для очков. Это футляр был замысловатой формы и зловеще сверкал в руке серебристым бликом. Не знающий человек мог этот футляр принять за неизвестную модель защитного орудия. Ногой Виктор зацепил рядом стоящий стул, небрежно подвинул его носком туфли. Сев за столик Носорога, он с металлическим оттенком произнёс:
— Вам уважаемые северяне, может супчику из козлиных яиц заказать? А то я смотрю, у вас одни салаты стоят, и взгляд у вас голодный. Шарите своими шнифтами по чужим столам.
— Не понял, — промычал Носорог, обнажив свой пустой рот.
Как Виктор и думал, у Носорога не оказалось ни одного зуба.
— А чего тут понимать, — спокойно сказал Виктор. — Я вам, что диво невиданное или золотой червонец. Что вы пялитесь на меня? Говорите, что вам надо, а то я не люблю быть в дыму? Предпочитаю прозрачный воздух.
— А ты, что дядя так переживаешь? — пробухтел Носорог, пытаясь разглядеть сжатый в ладони футляр, — или виняк на себе чувствуешь? А супчиком козлячим мы тебя сами можем накормить. Но мы люди культурные и цивильные поэтому постараемся с тобой вот за этим столом решить нашу общую проблему и освободить тебя от части чужого излишества. Стол хоть и не круглый, — постучал он по столешнице ладонью, но тема у нас будет на кругленькую сумму. Ты имел наглость кинуть на акции нашего друга. У нас здесь, на севере такие вещи не допускаются. Мы с борта самолёта снимаем должников, а если не успеваем это сделать, то в любом конце земли находим такого чеха. И тогда, как ты понимаешь, расчёт за наши беспокойства будет дорогим или жестоким, о чём после придётся пожалеть.
Виктор выслушал его, не дрогнув ни одним мускулом своего лица и без лишних эмоций, произнёс:
— Обворожительный момент! — с сарказмом заявил Виктор. — Мне не приходилось ещё сталкиваться с таким «культурным обхождением». Придётся разогнать пургу, которую напустил на вас бывший муж моей сестры. А то я смотрю, вы впряглись в чужое дело, но не понимаете, что оно с испорченным душком. А может вы просто ребята смелые и вам плевать, чью шкуру разделывать?
Виктор опёрся локтями на стол и в упор, посмотрев в глаза Носорога, с ухмылкой спросил:
— Правильно земляк я говорю или нет?
Носорог, не ожидавший от незнакомца такой прыти, опустил глаза и заходил челюстями. Положив золотую цепь на стол, он достал из кармана пиджака пластмассовую коробочку и, вынув оттуда два зубных золотых протеза, вставил себе их в рот.
— Не надо брать нас на понт, нам о тебе всё ведомо, — сказал Носорог, выговаривая хоть и с присвистом, но чётко, свои слова. — Знаем, что ты в прошлом был начальничком небольшим, а сейчас владеешь мясным магазином. Но мы тебя в рифму не собираемся брать, мы хотим добиться понятия с твоей стороны. И тогда мы разбежимся по своим мастям. Ты садишься в самолёт, а мы садимся в тачку. От такого двустороннего справедливого решения и овцы будут целы и волки сыты. Как тебе такой расклад?
Виктор сделал вид, что не слышал последних фраз Носорога. Он убедился уже, что ребята эти со своим Носорогом ничего серьёзного не представляют. Деловые ребята так себя не ведут, тем более с незнакомыми людьми. Ясно было, перед ним сидели обыкновенные сявки.
Виктор ещё раз смело ухмыльнулся и, не моргнув глазом, ровным голосом проговорил:
— Не можете вы обо мне всё знать, я сам о себе всего не знаю. А вы видите меня первый раз, и у вас вся информация относительно моей персоны имеется, но вы упустили, ещё две важных детали.
— Какие именно детали? — спросил Носорог.
— А то, что я состоял более десяти лет в коммунистической партии Советского Союза, и что я, не вникая ни в какие подробности могу вас одним махом лишить здоровья.
Виктор разжал руку, и они все увидали блеск футляра. Носорог, сразу откинулся на спинку стула, а другие ребята за соседним столом нервно заёрзали на стульях. Он понял, что таких футляров им раньше не приходилось встречать. Тогда Виктор нажал на кнопку, футляр автоматически открылся и он, достав оттуда очки, нацепил их на себя, пристально разглядывая своих оппонентов, как редкие экспонаты из кунсткамеры.
Виктор обратил внимание, что у молодых ребят уже потух наглый взгляд. Он сменился неподдельным интересом к незнакомцу, и мало того в этот миг в их глазах он усмотрел чуточку затаённого страха.
«Молодые ещё ребята, — подумал Виктор, — несомненно, им здесь отведена роль устрашительной силы. Они без сигнала Носорога и слова не могут произнести. Попробую их разговорить».
— А вы что молодёжь молчите или ждёте, когда вам старшой подаст маяк своим вздёрнутым буруном? — сказал, развязано Виктор, показывая футляром на нос носорога.
— Объясни ему Фома как нужно с нами разговаривать, — сказал Носорог молодому человеку в богатой шляпе, сидевшему с ним за одним столом, придерживая в это время свою челюсть рукой. — А то я уже устал от этого зимогора.
— Хамить не надо дядя, а то и по рогам можно получить, — сказал Фома, — и запомни мы дважды не повторяем. Если мы сильно рассерчаем, то посадим тебя на самолёт с голой попой. Ты от нас никуда не денешься, здесь у нас всё прикуплено с прошлого века и чабанов по залу советую не присматривать, они тоже с нами работают.
— Серьёзное заявление, — развернулся Виктор лицом к парню, — но вы ребятки не думайте, если натянули на свои ляжки клёвые блуевые трузера с кокетками на боксайде, и вы короли Заполярья. Нет, это вы по молодости ошибаетесь и ваши печатки, и цепи рыжие, только на мугарей или простаков будут действовать. А я не тот и не другой. Я это — Я! — уже грозно сказал Виктор, тыча себя пальцем в грудь, на котором отчётливо была видна наколка «ЗЛОЙ». После этого он впился своим цепким взглядом в Носорога и сказал: — А за зимогора, я тебе сейчас глаз пальцем выколю. Хочешь?
Глаза в это время у Виктора отдавали озорным холодком, и он, чтобы показать их свирепую вспышку снял очки. Он успел заметить, что вся троица, сидевшая за соседним столом, прочла надпись на боковой стороне пальца. В это время Носорог кивнул им, и они нехотя со своими стульями подсели за стол Носорога.
Эти богато одетые парни были настоящие бакланы, он просчитал их. Явно они опасались незнакомца. Его внушительная внешность и смелый разговор выдавал в Викторе делового. Что это за фигура кто стоит за Виктором, они не знали? И чем может обернуться их наезд на Виктора? — этот вопрос ставил их в тупик. Фома, который только что высказывал свои недовольства, занервничал и повернул свою печатку, на пальце. Виктор догадывался, что этот поворот мог означать какой — то сигнал. Но какой именно он не знал и поэтому решил им подкинуть информацию для размышления, дав этим понять, что он просчитал их:
— Ты зря маяки своим кентам кидаешь, я не тот человек, которому можно сшить вашу туфту. И я бы с большой охотой поделился с Антоном Моисеевичем акциями, но он, очевидно, не знает, что все акции покойная сестра Марина завещала не мне, а моей дочери. И больше того вам скажу, что этот бессовестный еврей никакого отношения к наследству сестры не имеет. Он пришёл жить к ней, когда она была состоятельной дамой. А до смерти моей сестры, они три года были в разводе и жили на разных территориях. Что же он при жизни сестры не претендовал на акции?
Носорог достал из пачки сигарету и закурил. Видно было, что он самообладание уже потерял. Его, не сгибающие пальцы, заметно дрожали, хотя взгляд был смелый и голос твёрдый. Он дважды подряд глубоко затянулся сигаретой и, выпустив, словно огнедышащий паровоз сноп дыма изо рта, сказал:
— А нам известно, что они вместе покупали свои акции, но твоя сестра кинула его. А он ей и памятник вечный водрузил и за могилкой следит, — сказал Носорог и, затянувшись ещё раз сигаретой, дополнил: — По базару твоему вижу, что ты не из простых пассажиров, должен догонять, что с Антоном Моисеевичем не по понятиям обошлись. А он в нашем городе человек авторитетный и таких кидняков не признаёт. И ты должен первым исправить положение, чтобы справедливость восстановить.
— Выходит вы поборники справедливости, — не меняя выражения лица, сказал Виктор, — так вот что я вам всем скажу портяночники с тухлыми задницами. Вы, что не догнали ещё, что мне с вами за падло разговаривать. О каких понятиях вы со мной базарите, если с ментами в одной связке работаете. Линяйте отсюда, пока ваш понт здесь не разбили. Вы для меня, как люди потеряли уже интерес. Так, что сдавайте свои рога в каптёрку, а то я ваш бараний язык плохо понимаю. А если хотите изучить мою биографию, рекомендую за справками обратиться к аккордеонисту Бобу, он сорок лет, таких как вы, за баню на зоне водил.
         
                Глава 17
 
     Виктор вовремя уложился в разговор, и хотел покинуть не гостеприимный столик, как в это время по ресторану раздался звукоряд аккордеона.
— Внимание друзья, — обратился Боб к публике.
В ресторане сразу воцарилась тишина.
— Здесь почти все сидящие просили меня поиграть на аккордеоне, — продолжал он. — Я всем отказывал только потому, что не мог лишить заработка этот прекрасный ансамбль, недавно простившийся с нами. Я встал на этот сценический пятак, чтобы поделится своей радостью. Сегодня у меня большой праздник. Буквально час назад я встретил своего друга, которого не видал несколько десятилетий, но все эти года слышал о нём. А знаете почему?
— Нет, — раздались разнобойные выкрики.
— Я так и думал, — прошёлся он по клавишам, — а всё очень просто. Нет у нас в России человека, который не слышал о город Норильске, также нет в России ни одной зоны и тюрьмы, кто не слышал о патриархе уголовного мира в прошлом Витю Злого. Он не тот Злой, что пальцы ломает, и уши отрезает. Далеко не тот. Таким прозвищем его нарекли, как за физическую, так и за духовную силу. У него талант противостоять силам зла. Меня судьба с ним свела впервые в юности в одном из казённых домов города — героя Тулы, где он мне спас жизнь. А через десять лет мы с ним встретились вновь, но уже в краю, где лес пилили лучковой пилой и только за пайку. Там он всех строил по ранжиру. Потому что к тому времени он превратился в незаурядного узника. То, что я держу этот инструмент в руках и стою пред вами, — это опять его заслуга. Витя мне подарил этот раритетный аккордеон, с которым я с той поры никогда не разлучался. Сегодня судьба опять меня свела с ним. Внутренне он такой же, как и прежде. Прожитые им годы, заметно изменили его и сделали его ещё мудрее. Но я его узнал, пускай и не сразу, но узнал. Я очень рад этой встрече! И поэтому все свои песни, которые вы услышите от меня, я посвящаю этому красивому нестареющему исполину. Итак, концерт реального шансонье Боба Яшина начинается.
Боб под аплодисменты спустился с пятака и подошёл к столику, где сидел Виктор в компании Носорога.
Встав около Виктора, он запел песню Аркадия Северного, когда — то запрещённую в СССР.
Исполнив один куплет этой песни, он сразу перешёл на другую песню. У этой песни был танцевальный мотив, и народ вышел на центр зала. Он пел про белый снег и тоску.
К Виктору в это время подошла Анюта и пригласила танцевать. В медленном танце они кружились в центре зала среди танцующих пар, и рядом с ними пел и пританцовывал Боб с аккордеоном.
... Виктор посмотрел на стол, откуда его увела Анюта, и обнаружил, что за ним никто уже не сидит. На сердце у него стало легче.
«Слабаки», — подумал он и прижал плотнее к себе Анюту.
Она была намного меньше Виктора, и её голова лежала у него на груди. Это его успокаивало, и он нежно как бы в знак благодарности начал гладить её волосы. Им было тепло и хорошо обоим. Они забыли про пургу за большими окнами и про компанию Носорога, которая буквально несколько минут назад была намерена испортить им этот приятный вечер. Боб не переставал петь трогательную песню, не отходя ни на шаг от Анюты и Виктора.
Виктор ещё раз взглянул на столик Носорога и увидал, что он уже занят другими клиентами. Некоторые танцующие женщины от пения и игры Боба никого, не стесняясь, плакали. Он сумел своей игрой, и словами песни разбередить их чувствительные души. Когда танец закончился, в зале поднялся одобрительный крик и буря аплодисментов. Анюта тоже была вся в слезах. Не отпуская Виктора от себя, она подвела его к столику геологов и посадила рядом с собой.
— Вот такая я эмоциональная дура, — сказала она всем, — не могу я без слёз слушать Боба. Но эти слёзы, как вы понимаете, не печали. Они вызваны творчеством Боба.
— Перед нами Анюта не надо оправдываться, — сказал стоя Маркин. — Нас здесь одиннадцать человек геологов и все мы тебя хорошо знаем и понимаем. Мы знаем, как тебе тяжело приходилось последнее время. Твои безрадостные дни отражались и на нашем настроении. Ты всегда была нам родимой матерью, и мы естественно беспокоились и переживали за тебя. Некоторые, конечно, сидящие здесь за столом сейчас сожалеют, что не оказались твоими избранниками. Для них в костре среди пепла ещё тлел уголёк надежды, но сегодня при ослепительном свете он будет залит Шампанским. Теперь им плохим ухажёрам, осталось, только обниматься с холодным ветром.
Маркин посмотрел на две склонившие головы геологов и вручил им бутылки с Шампанским, чтобы они откупорили их. Когда прозвучало несколько залпов, он продолжил:
— А ты Анюта молодец! Мы рады все за тебя, что ты за одно мгновение прогнала свою печаль, когда встретила свою судьбу в жизни по имени Виктор! Мы, конечно, здесь все немного хмельные. У нас бродит вино в голове, но, несмотря на это, я хочу, чтобы эта ночь была для всех нас необыкновенная. Я наблюдал, как сейчас, вы танцевали. Виктор и Анюта, откровенно скажу, на вас приятно было смотреть. Я рекомендую вам на будущее до глубокой старости слушать песни только о любви! Анюта в это время становится очень красивой, и даже её слёзы становятся похожи на хрусталь. А ты Виктор держи её крепко и ласкай её волосы, как ласкал во время танца. Она заслуживает этого!
Он поднял фужер, и все выпили за счастливую пару. Один Боб не пил. Он стоял на пятаке и играл Королеву бала. Анюта внимательно слушала эту замечательную песню и вдруг потащила Виктора танцевать:
— Ты специально сценарий концерта подсказал Бобу? — спросила она Виктора, во время танца.
— Я не мог никак это сделать, так как репертуар песен мне его незнаком, — ответил Виктор. — Но если бы я и знал, то непременно расписал ему, что для нас нужно петь.
— Витя ты меня не считаешь дурой или ненормальной авантюристкой? Ведь я творю немыслимые вещи, которые раньше претили моему характеру.
Он сжал её плечи:
— Раньше ты была молодой и боялась наделать глупостей, а сейчас ты взрослая и умная женщина. Поступаешь мудро и осмысленно. А мудрых дур в природе просто нет, как и дураков тоже. Так что мы оба находясь в эпицентре пурги, приняли совершенно правильное решение. И давай не будем на эту тему больше разговоры вести? Наш семейный альянс окончательный и обжалованию не подлежит!
Он неожиданно поднял её голову и поцеловал в губы. Она чуточку смутилась и прильнула к его груди. Так они танцевали несколько танцев подряд, не садясь за столик и не замечая, что около них творится. Опомнились они, когда перед их глазами встал капитан милиции и, отдав честь, представился:
— Капитан милиции Аленев.
— Я вижу, что вы капитан Аленев, — сказала Анюта, — и что из этого?
— Товарищ геолог, ваш партнёр по танцам подозревается в хищении бумажника гражданина Киселёва, который в данный момент находится рядом со мной.
Виктор посмотрел на Носорога. У него был трагический вид, но глаза выражали полное безразличие ко всему происходящему. На Виктора он не смотрел совсем.
— Вы подтверждаете, что именно этот гражданин подсел за ваш столик? — спросил капитан у Носорога.
— А чего тут подтверждать, — прошамкал Носорог, так как челюстей на этот раз у него не было, — весь зал это видал, не только я. К тому же его видели мои друзья, которые тоже сидели за моим столиком.
— Мне необходимо обыскать вас, в присутствии понятых, — обратился капитан к Виктору.
— Нет вопросов, — невозмутимо сказал Виктор и похлопал себя по карманам пиджака. Ощутив в кармане посторонний предмет, он засунул руку в карман и извлёк оттуда коричневый бумажник. В сердце тревожно ёкнуло. Подвох был очевиден.
— Это не мой и как он оказался в моём кармане, я думаю смогу объяснить вам, — пробормотал опешивший Виктор.
Капитан взял у Виктора из рук бумажник и при всех открыл его. Там лежал паспорт Носорога, билет на Красноярский рейс и 25 купюр по сто долларов.
— Вам придётся пройти со мной, — указал капитан на выход ресторана, и положил бумажник к себе в карман.
Капитана и Носорога в это время геологи обхватили в кольцо.
— Аленев ты нас всех давно знаешь, — сказал ему Маркин. — Этот человек с нами, — показал он на Виктора, — а мы с жуликами дружбы не водим. Неужели тебе непонятно что этот кашалот подбросил ему гомон. Мы народ ушлый и с такими фокусами знакомы. Кому — то очень хочется Виктора оставить в Норильске. А он и наша Пушица спешат на свою свадьбу.
— Не беспокойтесь, мы всё выясним, — отчеканил капитан, — разберёмся, если не виноват отпустим. Но, что чужой бумажник лежал в его кармане, — махнул он головой в сторону Виктора, — это усугубляет. Почему кошелёк оказался не в вашем или моём кармане, а именно у этого гражданина? Вот это нам предстоит выяснить!
Разгневанный геолог рьяно ткнул в грудь блюстителя порядка:
— В данном случае он у вас находится. Но если вы будите долго разбираться и задержите вылет нашего товарища, то мы очень и очень на тебя Аленев разозлимся. И в Красноярске, куда мы летим, зайдём куда нужно. А этого кашалота я знаю, — показал он на Носорога. — У него постоянная прописка в аэропорту. А летает он не так часто. Вопрос, почему он здесь обитает регулярно, если летает только по скоромным дням?
— А это тебя не касается, — невнятно пробурчал Носорог, — нравится мне здешняя кухня, вот и бываю здесь часто.
— Да с твоим ртом тебе только кашку манную через марлю сосать, — сказала расстроенная Анюта.
— Есть у меня грызуны, только искусственные, — ответил Носорог и полез к себе в карман, но ничего там не обнаружив, удивлённо пожал плечами.
— Так у тебя выходит, и челюсти украли? — с ужасом произнёс Аленев.
Носорог не мог в это поверить, но на всякий случай утвердительно кивнул своей квадратной головой. После чего Аленев без разговоров надел на Виктора наручники.
Капитана до охранного пункта провожала толпа народа из ресторана, требуя отпустить Виктора.
Стражу порядка не давали свободного прохода. Все шествующие за ним цепляли его за руки и форму.
Носорог своим массивным животом пробивал проход к охранному пункту. Виктор шёл возбуждённый, крутя головой выискивая в толпе силуэт Боба, но он нигде поблизости не просматривался. Анюта шла рядом, держа его за локоть, и говорила ему:
— Я без тебя никуда не поеду. Я буду ждать тебя. Они всё равно тебя отпустят.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Виктор, — но вот когда, это вопрос? Сдашь мой билет на самолёт, он лежит в дипломате с вашими вещами и там лежат ключи и документы на квартиру сестры. Найди немедленно Боба, и без задержки поезжайте по этому адресу. Если меня через трое суток не отпустят, то в записной книжке найдёшь раздел «Особые номера». Звони на любой и излагай ситуацию. Но думаю, всё не так плохо. Капитан ни одного понятого с собой не пригласил. Значит, будут давить только на психику, не больше.
— Я всё поняла, — сказала Анюта.
Его и Носорога завели в небольшую комнату с ярким светом. За столом сидел сержант, и решал кроссворды.
— Иди Усов прогуляйся по залу, а я тут с задержанным пассажиром потолкую, — сказал Аленев сержанту приказным тоном, — у нашего завсегдатая кажется, очередная неприятность возникла.
Усов поковырялся в ящике своего стола. Взглянул укоризненно в сторону Аленева и, повернув ключом в замке, закрыл ящик. Затем подойдя к столу своего начальника, подозрительно посмотрел на Носорога и не известно у кого спросил:
— А не слишком часто с нашим завсегдатаем Киселёвым неприятности происходят?
Он раздражённо бросил ключ на стол. И не заметив на себе враждебного взгляда Аленева, накинул на себя форменную куртку, вышел из кабинета.
Носорог в это время шарил по своим карманам.
— Не пойму, куда протезы делись? — сказал он капитану. — Я точно помню, как вышел из ресторана, снял их и положил в карман, а потом мы с тобой обратно пошли в кабак, обыскивать этого хмыря.
— Может твои протезы золотые в карманах у этого жулика? — сказал капитан, после ухода сержанта. — По сути дела мы его не обыскивали. Надо понятых пригласить и обыскать его всего.
— Нет, его в гардеробе рядом не было, и не могло быть. Он танцевал. А я из ресторана вышел с челюстями.
От перевозбуждения шишка Носорога на переносице сделалась крупнее и окрасилась в красный цвет. Он был в смятении и становился похожим на трёхглавого дракона, у которого отрубили хвост. Тщательно просмотрев свои карманы его беззубый рот сложился дугой и он выпучив глаза, недоуменно прошамкал:
— Слышишь капитан, у меня и цепь золотая куда-то пропала.
— Ну что же, тогда будем крутить его за кошелёк, — сказал довольный капитан и полез в свой карман, — а челюсти и цепь мы ему прицепом к делу подошьём.
Но его глаза моментально сделались округлыми, по лицу потекла струйка пота. Он сорвал с себя шапку и со злости бросил её на стоявший у стены диван.
— Я тоже ничего не пойму, — недоумённо произнёс он. — Нет кошелька, неужели я его обронил, — вылупился он на Носорога.
— Ты давай Петя кончай мне такие шутки? — зарычал Носорог, — ты его при всех в свой карман положил. Я тебе кадык вырву за него. Ищи мне портмоне и челюсти, где хочешь. Поднимай в ружьё не только свою милицию, но и блок НАТО. Пускай перекроют все входы и выходы из аэропорта. Не найдёшь, нам обоим с тобой вилы будут. Красноярск не любит таких шуток.
Капитан Аленев, нервничая, учащённо заходил по кабинету, бросая недоброжелательные взгляды на Носорога.
— То, что я положил твой кошелёк в свой карман, я помню это хорошо. Но куда он исчез, мне не совсем понятно. Ты погляди за этим уркой, — кивнул он в сторону Виктора, — а я пойду в ресторан посмотрю, может, там обронил.
Виктор догадался, что это была ловкость рук Боба, он видал, как Боб поставил аккордеон на пятак, и его мелькавшую седую голову около капитана и Носорога.
«Это неоценимая услуга со стороны Боба», — подумал Виктор и хитро улыбнулся.
В это время по громкой связи раздался голос диспетчера. Он сообщил, что начинается регистрация пассажиров на рейсы до Москвы и Красноярска.
— Я тебе говорил, что нас не надо огорчать, — сказал Носорог Виктору, — теперь сидя здесь ты даже хвоста своего самолёта не увидишь.
— Ты черт рогатый я с тобой разговаривать не собираюсь, — зло бросил ему Виктор. — А если ты очень сильно хочешь, то в отсутствие твоего капитана я тебе каркас сейчас на голову одену даже в наручниках, — после чего Виктор упреждающе взялся за рядом стоящий стул.
Носорог моментально замолчал. Пока они сидели вдвоём, он не проронил ни одного слова. Он понимал, что подброшенный бумажник его подручными Виктору в карман, может ещё вернуться хоть и без долларов, а вот золотые челюсти бесследно исчезнут. Ни один ненормальный такую находку возвращать не подумает.
... Виктор посмотрел на часы, стрелки показывали четыре часа ночи. И он вдруг ощутил, что браслет сильно сжимает его запястье. Тогда он снял часы и, оставив их на столе, задремал на стуле, не слыша, как возвратился назад сержант Усов и сел за свой стол.
Капитан вернулся не скоро, и расстроенный. По его виду можно было определить, что поиски бумажника никаких результатов не дали.
— Небо открыли, — не глядя на Носорога, сказал он. — Из ресторана весь народ ринулся в зал ожидания. Как в воду канул твой бумажник, — он посмотрел подозрительно в глаза Усова. — Мы с сержантом, больше двух часов на его поиски убили. Придётся подозреваемого отпускать. У меня нет против него ничего.
Носорог недовольно раскачивал своей головой, понимая, что вся его затея по отъёму акций не только превратилась в пыль, но и лишила его паспорта, валюты и золотых челюстей, которые стоили огромных денег.
Аленев встал напротив Виктора и, бросив на него виноватый взгляд, спокойно сказал:
— Ну и дежурство сегодня выдалось, как никогда! Погода нам его таким организовало. Я думаю, вы успеете на свой рейс?
— Вы только думаете, — ответил Виктор, — а я точно знаю, что мой самолёт уже взлетел. В плохие игры вы играете капитан, — метнул на него свирепый взгляд Виктор, — не быть вам видимо майором. Минимум через четыре часа, вам придётся давать объяснения в полном объёме своему начальству, по какому поводу я был задержан. А ещё вам придётся мне купить билет на следующий рейс. А вот это вонючий окорок, — показал Виктор на Носорога, — позже, наверное, исполнит свою угрозу в отношении вашего кадыка. Необдуманное у вас поведение, — встал со стула Виктор. — Смертельно опасно с безмозглыми особями связываться, — кивнул он на Носорога.
Капитан после такой убедительной тирады Виктора, вытащил из кармана пачку денег и положил перед ним:
— Я прошу прощения, — заискивающе смотрел он на незаконно арестованного пассажира, — думаю, вам этой суммы вполне хватит, чтобы добраться до дома.
Виктор деньги не стал пересчитывать, а сунул их в карман брюк и вышел из опорного пункта милиции, не заметив улыбающиеся глаза сержанта Усова.
Эту замаскированную улыбку не заметили ни Носорог, ни Аленев.
Взяв в гардеробе ресторана своё пальто, Виктор уехал в Норильск на Октябрьскую площадь, в квартиру сестры. Настроение у него было прекрасное, солнца на улице не было, но тёплый воздух напоминал, что за снежной весной двигается полярное лето. Он был рад, что благодаря Бобу для него обошлось всё, как нельзя лучше. А главное он знал, что сейчас в квартире его ждёт красивая и желанная женщина, с которой он намерен дальше идти по жизни. Виктор взглянул на руку, где должны были быть часы, но на запястье ничего не было.
— В милиции оставил, — произнёс он вслух, — возвращаться не буду. Примета плохая.
   
                Глава 18               

       В ночном магазине он купил продуктов, дорогого вина и блок сигарет. Сложив всё в пакет, он автобусом добрался до Октябрьской площади и зашёл в подъезд, где жила раньше его сестра.
Он нажал на кнопку звонка. За дверью послышались быстрые шаркающие шаги, совершенно непохожие на женские, так как в них не было изящества.
«По крайней мере, это походка не Анютина, подумал он, — у неё походка воздушная и плавная, а это иноходь неуклюжего человека. Неужели агенты по недвижимости за такой короткий срок нашли покупателя?»
Дверь открылась. На пороге перед ним предстал улыбающийся Боб:
— Я знал, что ты долго не задержишься, — сказал он. — Так я и Анюте сказал.
Виктор поставил пакет на пол и крепко обнял Боба.
— Если бы не ты, торчать мне на этом севере до посинения. Ситуация была скверная, попахивало скандалом. Я понял, что это твоих рук дело, — сказал Виктор. — Можно сказать, что ты спас меня. До суда бы, конечно, дело не дошло, но уехал бы я голый отсюда точно, к гадалке не ходи. Ты Ромб великолепен! Мне понравился ход твоих действий. Носорога оставил без денег и без зубов и цепи, а к тому же, как я понял, создал ему массу проблем. Пускай теперь лапу сосёт. Ему полезно.
— Я быстро ориентировку поймал, вот и пришлось немного поднапрячься, — гордо заявил Боб.
Виктор разделся и, взяв пакет с пола, внимательно посмотрел своему спасателю в глаза:
— Откровенно сказать я никак не думал, тебя увидеть здесь. Рассчитывал, что ты уже облака обнимаешь. Больно быстро ты оторвался от толпы. А она где? — шёпотом спросил Виктор.
— Я же не мог бросить вас с Анютой в такой ответственный момент. Мы с ней столкнулись у кассы возврата билетов, вот она меня и заарканила сюда. А Анюта сейчас в ванной сидит. Она очень сильно переживала за тебя, пока я не показал ей важную улику, которую вытащил у капитана.
Виктор прошёл на кухню и мимоходом постучал в дверь ванной:
— Анюта я уже здесь, — крикнул он.
Моментально плеск воды прекратился и в ответ, раздалось:
— Почему так долго? Тебя должны раньше были выпустить.
— Кое-какие формальности нужно было пройти, — ответил он уже из кухни.
Он поставил чайник на плиту и зажег газ. Повернувшись к Бобу, сказал:
— Мне кажется, что нам надо менять место проживания? За бумажником, челюстью и цепью сюда могут явиться в любое время гости. Слишком разъярился Носорог. У него тут с ментами подвязки бантиком, я в этом убедился. Работают вместе. Эту квартиру они знают, а если не знают, то их наведёт на неё мой бывший родственник Антон Моисеевич. Они знают, что я не вылетел сегодня. Меня думаю, пасти будут до самого отлёта.
— Эта челюсть не простая, — вытащил коробку из кармана Боб, — но они не знают, что вытащил её я. В этой челюсти, не считая пластмассы, где — то грамм двести чистейшего золота, не меньше. Точно этот буйвол золотой курьер. Мне эта схема знакома. Таким образом, некоторые курьеры переправляют золото на материк. Понемногу, зато безопасно. А этот Носорог, оказывается, имеет временную прописку в Норильске, а сам он из Красноярска. Я паспорт посмотрел. Нам боятся нечего, золото я знаю, как вывезти. А паспорт с билетом я уже сжёг в туалете, ещё в аэропорту вместе с бумажником. Ты вернулся, — мне теперь здесь делать нечего. Я сейчас подамся на автобусе в Дудинку, заклею с обратной стороны твою дверь контрольной лентой, которую Анюта сорвала. Так что насчёт хаты ты не беспокойся? Она вне подозрения будет. Опечатанную дверь они не посмеют тронуть. А я в Дудинке дождусь ледохода, который думаю, скоро бурно рванёт, а там по воде на любом судне доберусь до Красноярска. На лекарство у меня теперь бабки будут, а может и на операцию хватит.
— Смотри, не спались только, — предостерёг его Виктор. — Но, как бы то ни было, дверь открывать никому не надо. Благо дело, хоть светом пользоваться не надо. Белые ночи, нас выручают. А сейчас интересно утро или день? — спросил он Боба.
Боб посмотрел на часы и сказал:
— Утро, девять часов, — я, однако буду собираться. Насчёт меня не беспокойтесь. В Дудинке меня в любом доме приютят. До ледохода осталось совсем пустяк — лето по календарю скоро наступит. Переживу без проблем. А ты всё-таки осторожней будь в аэропорту? — когда полетишь. Эти отморозки, как я понял, дежурят там постоянно.
Он рассеянно взглянул на Виктора и начал собираться.
— Погоди, хоть Анюту, да чайку перед дорогой выпей? — предложил Виктор.
— Чаи распивать некогда, а Анюта уже выходит.
Анюта вышла из ванной в спортивной майке и джинсах, волосы её были закрыты полотенцем. Она без всякого стеснения прильнула к его груди и, приподняв голову ласково взглянув Виктору в глаза, произнесла:
— Давай, скорее, уедем отсюда? Мне до чёртиков опостылел этот Норильск.
— Пока аэропорт не разгрузится, мы отсюда никуда не уедем. По крайней мере, сутки будем сидеть в квартире, — сказал он, — но я предусмотрел всё и купил продуктов в магазине и хорошего вина. Кстати, где мой дипломат? — спросил он, — принеси мне его сюда?
Она быстро сходила за дипломатом в комнату и передала его Виктору.
Достав оттуда свою визитку, Виктор завернул её в деньги, которые ему дал Аленев, и протянул всё это Бобу:
— Держи тёзка, — сказал Виктор, — тяжко будет, найдёшь меня. Я смогу тебя пристроить у нас на родине, на приличные бабки и жильё тебе найду.
Боб растроганный покинул квартиру. В руках у него был аккордеон, а за плечами рюкзак тёмно-синего цвета. Он с обратной стороны мылом приклеил контрольную ленту к двери и спустился на улицу.
Боб уже знал, что с этими людьми он больше не встретится. Санаторий в Шатурском районе, что находится в Подмосковье, и куда он направлялся, выдавало ему пожизненное пристанище с полным пансионом и заработком. А главное у него были немалые средства на первое время.
     Глава 18               
— Ну, вот мы и остались в одиночестве, — сказала Анюта, вытаскивая продукты из пакета.
— Не в одиночестве, а одни, — поправил её Виктор. — Одиночество, — это слово применительно для одного человека, а нас с тобой двое. То — есть мы с тобой скучать не будем. Мы оба желали этого удачного момента.
Он подошёл сзади и обнял её за плечи.
— Я сейчас пойду, побреюсь, — прошептал он ей на ухо, — а потом мы с тобой перекусим, и будем спать. Долго будем спать, пока солнце не направит на нас свои яркие лучи. А оно не знаю, когда появится. Я больше не жду сюрпризов, хочу только тебя!
— Я согласна, — повернулась она к нему и прижалась к его груди. — Так хочется закрыть глаза и не видать никаких сновидений и проснуться обязательно в твоих объятиях. Ещё вчера я поняла, что у нас с тобой началась эра любви. И я желаю, чтобы она была вечной!
— Эра любви, — это что — то новое, — с интересом взглянул он ей в глаза. — Какое оригинальное и сакраментальное изречение. Хотя если судить, по словам одной песни, то я бы этой фразы не произносил. От неё пахнет ни счастьем любви, а формалином, который я на дух не переношу. Вот послушай:

— мне снилось, что ангел смертельно больной
— сказал мне, что эра любви закончится вместе со мной.
— что магия денег лишает нас сна.
— И люди сходят с ума, как мухи от вида говна.

Она удивлённо подняла на него брови и сказала:
— Не сочетается с твоим мужественным лицом подобная мнительность. Зачем запоминать скверные строки из плохого текста. Когда есть миллион прекрасных творений.
— По стихам я профан, — оценил он свои литературные знания. — А это четверостишье я запомнил в Красноярске в аэропорту. Какой-то бард её исполнял по заявкам несколько раз. Вот слова и врезались в мою память.
— И этой эре любви мы обязаны, пурге и чеканке. Если бы не эти два важных фактора, я бы тебя не заметил среди многочисленных пассажиров.
— Что за чеканка? — прижалась она к нему ещё сильнее.
— Это картина — чеканка с шаманом, которую я купил в киоске, вместе с плакатом. Она, наверное, так в аэропорту и осталась.
— Я все привезла сюда, — сказала она и, отстранив Виктора, побежала в комнату.
Оттуда она принесла плакат с отцом Ирины и упакованную картину.
— Вот твоё произведение искусств, — развернула она картину. — На них смотрел шаман с картины медного отлива и надписью «ДУДИНКА».
— Надо же, — проговорил он, — видимо я так увлёкся тобой, что прочитал неправильно самое центровое слово!!! Мне показалось на картине отчеканено слово ДЕДУНЬКА, а не ДУДИНКА, — отчего он улыбнулся и ушёл в ванную.
Помывшись, вернулся он оттуда в прекрасном настроении с чисто выбритым лицом и свежей рубашке и от него исходил приятный запах туалетной воды. Стол к этому времени пускай и не богато, но со вкусом был сервирован. Анютины волосы были аккуратно уложены, но от применения шампуни всё равно пушились. Она взглянула на Виктора и, не сдержавшись от комплимента, с восхищением произнесла:
— Да ты дорогой совсем мальчик. Без всякого сомнения, я буду тебя по жизни ревновать.
— Не получится, — сказал он, — мы же решили, что всегда будем вместе. Выходит поводов для ревности ни у тебя, ни у меня не будет.
Позавтракав, он на руках отнёс Анюту в спальню и нежно положил на диван, оказавшимся единственной спальной принадлежностью в квартире.
Окутав её мягким пледом, он лёг рядом с ней.
— Эра любви начинается! — сказал он, притянув её к себе.
Их короткий сон чередовался с длительной эрой любви. За временем они не наблюдали, да и единственные часы, которые принадлежали Анюте, были остановлены на цифре девять. Они не догадывались, что в постели пролежали двое суток.
Первой опомнилась Анюта, она подбежала к окну, откуда пробивалось солнце, и посмотрела на административное здание, где на таймере отражалось время и температура погоды.
— Сегодня, мне кажется, уже четверг, а принёс ты меня на этот диван во вторник. Солнце греет через стекло, но Енисей взорвётся в третьей декаде июня. Жалко, можно было из Дудинки по воде добраться до Красноярска, я бы тебе показала красоту Восточной Сибири. Но нам кажется, пора звонить в аэропорт?
— Аэропорт от нас не улетит, — не открывая глаз, промолвил Виктор. — Пока ты не заберёшь трудовую книжку, об отлёте говорит бессмысленно, — сказал он ей. — Зачем нам сюда лишний раз возвращаться?
Она резко бросилась от окна, и радостно кинулась к нему на грудь.
— Трудовую книжку, я сегодня заберу, — сказала она, — Маркин я думаю, предупредил начальство.
Аня сразу засобиралась.
— Не спеши так сильно? — остановил он её, — мы должны вначале плотно позавтракать. Всё — таки два дня на особой диете сидели.
За завтраком Виктор сказал Анюте:
— Я билеты буду заказывать до Москвы. Проведываем вначале мою дочь, а оттуда поедем в Нижний Новгород.
— А как же Красноярск, я же должна собрать кое-какие вещи. Не поеду же я в таком виде. Нас не поймёт твоя дочь и близкие тебе люди.
Он, улыбнувшись, ответил:
— Ты, что думаешь мои близкие люди махровые миллионеры? Нет, золотце, каков я, таковы у меня родные и друзья.
— Мне нравится твоя улыбка, — облегчённо вздохнула она, — не люблю мужчин, которые не знают, что такое смех и улыбка. От них веет подземельным духом.
— А я думал, что с ног до головы тебе нравлюсь? — вновь улыбнулся он.
Шумно беседуя между собой, они не услышали, разговоры за дверью и как щёлкнул замок. Наскочивший внезапно на них сквозняк, заставил их встать из-за стола. Виктор взял в руки нож и, прижав палец к губам, дал понять Анюте, чтобы она притихла.
— Вот пройдите, посмотрите, какие комнаты просторные и потолки высокие, — услышали они, мужскую речь. — Сталинские дома, они веками будут стоять и ничего с ними не случится. Потому, что в те времена строилось всё на совесть.
Виктор понял, что пришли покупатели на квартиру, и бросил ножик в мойку.
— Продолжаем завтрак, — указал он спокойно Анюте на стол.
— Комнаты хорошие, — ответил женский голос, — но, я женщина и меня больше волнует кухня.
— Давайте пройдём на кухню? — прозвучал вновь мужской голос.
В кухню вошли мужчина и женщина. Женщина в норковой шубе держала в руках небольшую плетёную корзинку, из которой выглядывала медная мордочка сиамской кошечки. С мужчиной Виктор был уже знаком, это был агент из риэлтерской конторы.
Они немного опешили, увидав за столом завтракающую пару.
Опешила в этот миг и Анюта. Женщина с кошечкой была Зина, — её бывшая подруга в прошлом и тайная жена Полати.
Обе женщины смотрели друг на друга словно завороженные, не веря, что им пришлось вновь встретиться.
— Вот и хозяин квартиры здесь, — произнёс агент по недвижимости, узнав Виктора.
Анюта вышла из-за стола и приблизилась к Зине, пристально всматриваясь в её лицо.
— Как ты хорошо выглядишь Зиночка, — только и произнесла Анюта.
Зинаида прочитала её глаза, и не найдя там вражды и ненависти поставила корзинку с кошечкой на пол и обняла Анюту.
— Надо же где довелось нам встретиться подруга, — вылетели у Зины дрожащие нотки. — Встретить тебя здесь, это что — то из области сказок.
Аня увлекла за собой гостью в зал и, усадив её на единственный стул, сказала:
— Я здесь уже несколько лет работаю. Но вероятно сегодня или завтра покину навсегда этот край со своим мужем, которого тебе сейчас пришлось лицезреть. А вот, почему ты бросила античную и солнечную страну, со своим успешным супругом, мне это непонятно?
Зина расстегнула шубу и, достав из кармашка кофты носовой платок, осторожно промокнула им выступившие на носу крапинки пота.
— Я, тоже здесь давно живу, почти десять лет, — ответила она. — Я же тебе говорила, что у меня здесь осталось кооперативное жильё. Узнав, что Полати обзавёлся новой семьёй на Кипре в Никосии я, не задумываясь, помахала ручкой Греции и поехала к родителям. Там просидела два месяца дома, никуда не показываясь. Отцу надоело смотреть, как я гасну, и выгнал меня на пляж. Там я и познакомилась с одним отдыхающим вдовцом, около которого по песку ползали две маленькие дочки двойняшки. Как оказалось, он был отсюда и работал ведущим специалистом в одной из богатых горных компаний. Вот так я счастье и семью приобрела, но мужа потеряла через год. Смертельная травма, полученная им на производстве, оставила меня одну с девочками.
В это время дверь гостиной чуть открылась и в проёме показалась мордочка кошечки. Она быстро обошла полупустую комнату и запрыгнула на колени хозяйки. Гостья погладила киску по голове и продолжила свой рассказ:
— Девочки повзрослели, сейчас девятый класс заканчивают. А я возглавляю водную лабораторию, хоть и на пенсии уже. Дочек воспитываю одна и очень счастлива. Вот надумали приобрести ещё одно жильё, а то и опомниться не успеем, как свадьба за свадьбой пойдут. Всё-таки то жильё по праву принадлежит сестрёнкам. Я ту квартиру оставлю девочкам, а сама переберусь сюда. А Анфисе, моей кошечке, вижу, атмосфера здесь понравилась. До этого две предложенные квартиры она уже забраковала, пригибается к полу и шипит, а здесь она себя чувствует привольно. Значит, одобрила твоё жилище. Сейчас оформим все бумаги и переедем сюда без задержки. И я с дочками уеду на всё лето к морю к родителям.
Зинаида смотрела на Аню с большой теплотой и раскачивала своей головой. Ей всё ещё не верилось, что она встретилась с человеком, перед которым все прожитые последние годы, считала себя очень виноватой. Аня знать не могла, что эта женщина с кошечкой на руках из-за неё навечно приговорила свою совесть к изнурительной душевной боли. Но сама умудрённая жизнью усмотрела эту боль на задворках души Зинаиды и мягким успокаивающим голосом проговорила:
— Не мучайся Зиночка и ничего в себе не держи плохого? Я же вижу, как неловко ты себя чувствуешь передо мной. Я человек сильный и умею прощать. Успокойся дорогая?
У Зины от её слов нахлынули слёзы на глазах и она, всхлипнув, произнесла:
— Благородство — это удел сильных людей, дай бог, чтобы твои слова были искренни. Я ведь все эти годы не жила, а мучилась. А сегодня ты скинула с меня эту муку. Как я буду рада, что мне придётся жить в твоей квартире. Мне, наверное, всегда будет казаться, что ты находишься рядом со мной. Поэтому твоё прощение для меня так важно!
Она приложила вновь платок к носу, а затем слегка промокнула им глаза.
Аня не стала ей говорить, что в этой квартире сама находится всего лишь двое суток. Она не захотела лишать её иллюзий; хороших или плохих, это было неважно. Важно было то, что благодаря, этой квартиры она приобрела счастье, которое называется любовью. А всё что касалось, четы Полати они у неё из памяти не выпали, но знакомство с мужчиной по имени Виктор одним разом стёрли в памяти всё плохие моменты прошлой жизни.
Сейчас Зинаида сидела перед ней и теребила в руке носовой платок. Она приложила вновь платок к носу, а затем поднесла его к глазам.
— А у тебя Аня, как жизнь сложилась? — спросила Зинаида, — дети у вас есть?
— У меня всё впереди, — ответила она. — Я только начинаю жить.
— Не поздно? — с недоверием посмотрела на неё Зинаида.
— Счастливо жить никогда не поздно, — сказала Аня. — Или ты забыла, что я по жизни была оптимистка. Жизнь полна сюрпризов, и я как школьница до сих пор верю в чудодейственные силы, которые мне указывают дорогу к счастью. И я, не сворачивая, иду по этой дороге. Судьба мне благоволит. У меня есть любимый человек, в которого я влюбилась с первого взгляда. Я обладательница отличного здоровья, а также маршрута счастья. Вот этим я дорожу, и буду дорожить до самой смерти. С сегодняшнего дня я самая счастливая безработная, и покидаю этот холодный край навсегда. Перебираюсь жить на берег Волги, и буду приучаться окать, как все волжане.
Беседа их проходила в холодном режиме и, поняв это, Зинаида скинула с колен кошку и, встав со стула, произнесла:
— Я рада за тебя, — скупо сказала Зина.
Она застегнула на себе шубу и окликнула агента по недвижимости. Вместе с кошечкой они тихо покинули квартиру.
— Хорошая знакомая? — спросил Виктор.
— Была лучшей подругой, когда — то, — грустно ответила она, — но от этой дружбы у меня остались унылые воспоминания. Несомненно, были хорошие моменты нашей дружбы, но их перекрыли ложь, лицемерие и подлость. Не, спрашивай больше меня о ней никогда? Не хочу, чтобы нам кто — то портил эру любви!!!
    
                Глава 19               

     - Гражданин Яшин, — окликнул его чей — то голос в аэропорту, когда они с Анютой шли на посадку.
Он оглянулся перед ним стоял сержант Усов. Он был на этот раз в штатском, и в руках у него была не дубинка, а бутылка с пивом.
— Как хорошо, что вы не улетели, — сказал он и снял со своей руки часы Виктора марки «Монблан» — я именно вас пришёл проводить. Мне ничего не стоило узнать о вашем рейсе.
Виктор обрадовался, что часы вернулись к нему, хотя в мыслях он давно распростился с ними. Он думал, что охочий до чужого, Носорог прикарманил их себе.
— Надо же сержант, — удивлённо сказал Виктор, — а я, грешным делом, и думать про них забыл. Считал, что ваш командир Аленев или Носорог прихватят их с собой.
— Аленев и Киселев пока задержаны, — отчеканил Усов, — они оказались звеньями одной преступной цепи. Как недавно нами установлено Киселёв вообще оказался мелкой сошкой. Он раньше был самым настоящим бомбовозом, — человеком, который не гнушался ничем. Его использовали, для притупления нашей бдительности. Надули ему искусственно авторитет, и бросили на съедение, — а у него мозги слабовато работали. Он думал, что он важный король, а не громоотвод. Но мы вскоре догадывались, что кроме него важней птицы должны летать на самолётах. Так оно и оказалось. За последние сутки нам удалось перехватить восемь килограммов платины и золота.
— Что всё-таки капитан при делах был? — спросил Виктор.
Похоже Аленев был их посредником. Следствие покажет, возможно кто-то и сорвётся с крючка, но основные персонажи будут сидеть в тюрьме. Они специализировались на контрабанде, драгметаллов. За этой бандой мы давно охотились. Сейчас вся банда с её главарём, который находятся на материке, а также вашим бывшим родственником Антоном Моисеевичем, полностью нейтрализована. Хотя Антон Моисеевич очень грамотно показал дулю следствию и избежал ареста, а следом он и Киселёва оградил от обвинения, но не на долго.    И большую помощь в этом деле оказал нам ваш друг аккордеонист Боб Яшин. Он хоть и перемешал нам вначале все карты, но на следующий день пришёл в ФСБ и принёс главную улику. Дело в том, что ему пришлось очистить карманы не только Киселёва, но и двух важных курьеров. Два дня назад мы помогли ему улететь в Москву.
— Даже так, — удивился Виктор.
— Именно так, — сказал Усов, — кстати, насчёт моего звания вы ошиблись. Я не сержант, а майор. Только служу я не в милиции, а в другом ведомстве.
Усов приветливо улыбнулся Анюте и Виктору. Попрощался с ними за руку и. пожелав им чистого неба, тихо удалился.
Они прошли на посадку. Перед трапом Анюта посмотрела на безоблачное небо и, соорудив над бровями из ладошки козырёк, будто её ослепляло солнце, повернула свою голову к Виктору и мечтательно сказала:
— Где — то там, в вышине может и наше с тобой Седьмое небо находится?
— Непременно, — ответил он и улыбнувшись добавил, — а за ним будет вечный маршрут счастья!!!
После чего они взошли на борт самолёта.

                Эпилог.

Через два месяца чета Яшиных нашла в почтовом ящике письмо.               
Великое моё почтенье мои добрые друзья!
В санаторий я так и не попал. Наверное, кусочек счастья мне и от вас отвалился? В Москве на Казанском вокзале встретился с добрейшей женщиной из Шатуры. И она, послушав мои лирические песни, забрала меня в свой дом. Сказав, что рядом с ней мне будет намного лучше, чем в любом санатории. Слово она своё держит и мне отрадно смотреть каждый день на это приятное и доброе лицо. После Нового года мне в Ильинке будут оперировать позвоночник. Со мной всё будет хорошо! После операции дам о себе знать. Вам же Виктор и Анюта желаю неземного счастья!

 Виктор Яшин.

- Неземное счастье, — это, что он нам с тобой загробный мир пророчить? – возмутился Виктор.
– Нет, – эти пожелания ассоциируются с космосом, блаженством и вечной любовью, - рассмеялась Анюта.
 – Если так, то я его прощаю, - улыбнулся он и обняв Анюту, нежно её поцеловал. – Какой же ты шутник Витя, - уколола она его, - мне весело с тобой.
 – Приплюсуй, к неземному счастью, ещё смех и ласку! – сказал он ей и поцеловал её ещё раз.

КОНЕЦ.