Сказка. Ч. 2. Правдам вход воспрещен

Посвящается автору Ирине Верехтиной.

http://proza.ru/avtor/mmetafidi

Плавают тут всякие… Еще одна.  Что ж они в определенном возрасте так похожи друг на друга становятся?! Словно беременные лягушки ногами дрыгают. Откуда про лягух знаю? Когда долго живешь в густонаселенном месте много видишь и слышишь и морского, и людского. Подростки приплывают повисеть на мне и о важных делах почирикать, дамочки о детяхмужьяхтряпкахработе тарахтят поблизости, а  мужья, те больше о работемашинахфутболерыбалке вещают важно. А иногда и об искусстве послушаю, а нынче все помешались – только о политике, тьфу на нее неладную.

Все разные – кто с флегмой, кто с экспрессией, кто с логикой, а кто-то с эмоцией, кто веселый, а кто и грустный. Всего вдоволь, а интеллигентности не хватает, извелась нынче интеллигентность. Как же хочется встретиться со сдержанной мудростью, тактичностью и доброжелательностью,  чуткостью и сострадательностью… Эх, что-то я размечтался неуёмно!

Вот куда ты плывешь? Еще повисни своим центнером на мне! Ты меня слышишь? Взрослая какая, а все сказку просишь!

Я давно здесь болтаюсь – с начала сотворения мира. Ощущаю себя если не Создателем (кхэ-кхэ, пошутил), то Смотрителем точно. И к степени свободы своей привык,  по молодости не хватало ее, все по волнам–по морям жизни поноситься хотелось, узнать мир и себя в нем, а сейчас думаю, и с моей куцей свободой жизнь вполне прилично прошла, главное, не вспоминать, как в последний шторм танцевали на волнах собратья. Вот это экспрессия!! Вот это страсть! Вот это жизнь… Зато я всех пережил..

Зимовать в сарае – скука смертная, а летом здесь вполне неплохо. Хотя, нет – нет и взгрущу от нескончаемой череды одноликих дней, зовущейся у людей бытом. И море не в радость и шумные навязчивые пловцы раздражают. И тогда…Прозрачные рыбки анорексичны, бестолковы и суетны, сквозь них со слезами жалости газету читать можно, а они, вместо того, чтобы заняться своим здоровьем, все веселятся и играют. Неуклюжий краб, коричневое недоразумение, точит клешни о мой канат, мечтая перекусить, ему о боге, душе и пенсии пора думать – еле ползает от старости, а он счеты со мной сводить надумал. Медузы противны, камни неподъемно глупы…

А гляну на перламутровые облака над розовым горизонтом, на глазах превращающиеся в белоснежные клочки ваты на нежной бирюзе, и уже рыбки милы, краб-пучеглазик забавен, медузы изящны, камни мудры.   

Ах, сказка… Будет тебе сказка, но уж не обессудь. Когда долго живешь, грани между сказкой и жизнью стираются, потому как, жизнь у нас, куда ни кинь взгляд, – вся сказочная. На лево пойдешь…, на право пойдешь..., впрочем, хоть на месте как я сиди, а цель одна – выжить.

Сохранив вертикаль власти, бог Нептун на заре мира делегировал управление океанами  младшим братьям. Те в свою очередь моря раздали своим детям, последние наделили верных  вассалов морскими угодьями – бухтами, лагунами, островами.  Наше море досталось любимому племяннику Нептуна – Нептуну Младшему Атлантическому–Черноморскому, а бухта перешла под управление троюродному внуку Нептуна –  Морскому Князю Тринадцатому. Даром что внук, мужем он был в самом расцвете своих тысячелетий – сильным, мудрым и справедливым. Давно вдовствовал и растил единственную дочь.

Дочь росла неизбалованной, скромной, тихой и послушной. Молча выслушает, глаза долу, и молвит, словно ручей по камням прожурчит: «Как скажешь, батюшка. Слушаюсь, батюшка». Красавица писанная! Редкая красавица! Я среди ваших пловчих даже слабой копии ее не приметил. Статная, глаза в пол лица цвета лагуны на рассвете, зеленые волосы до хвоста – волосок к волоску, пряди волнистые и шелковистые ламинарии на зависть, зубы от матери, та родом из северных морей была, ровные – прозрачный янтарь, кожа гладкая, холеная с благородным переливчатым блеском. Ни в сказке сказать, ни пером описать, а тебе слушать – не переслушать.

Пришло время, стал Князь задумываться о достойном женихе для нее. Правитель он был разумный, даже мудрый, в фантазиях не витал и твердо на морском дне стоял. Потому и решил на голубую царскую кровь не замахиваться, но и не отталкивать претендентов, кои появятся, а ставку делать на отпрысков местной знати, пусть и с родословной не чета посейдоновой, зато со здоровой кровью без следов вырождения.

Как достигла дочь невестиного возраста, зачастили женихи заморские. Несут подарки сундуками. И золото корабельное и жемчуга со всех морей, и бутыли вин тысячелетних, укрытые от глаз под толстым ракушечником. Дочка ласково улыбается женихам, на отца смотрит, вопрошает глазами-лагунами: «Что скажешь, батюшка?».

А что тут сказать? Вертлявые, неумные, помешанные на своей внешности вырожденцы– метросексуалы, а то и еще кто похлеще, тьфу. «Испортили западные моря прюрализьмом посейдонову кровь, ох, испоганили»,– сокрушался про себя Князь, улыбаясь родственничкам.

Между тем время шло, количество претендентов уменьшилось, некогда полноводный поток обернулся тонким ручейком в засуху. Начал Князь замечать  симпатию между его дочерью и Начальником Охраны.

Начальник Охраны был древнего достойного рода, крепок телом и хорош собой – темноволосый, с карими глазами навыкате, с мужественным лицом. Носил коричневые кожаные краги и  бронзовую кольчугу изящного плетения.

Ухаживал красиво, основательно и с достоинством. То нежный букет из ламинарии подарит, то раковину с редкой черной жемчужиной, то монету старинную.  Княжна под заинтересованным мужским взглядом зарумянилась и расцвела еще больше. «Совсем заневестилась»,– умилялся папаша, не без удовольствия наблюдая влюбленных.

Начальник Охраны был основателен, методичен и осаду девичьего сердца вел уверенно, но без нахрапа и вольностей. Княжна кокетничала, шалила, игралась с суровым мужским сердцем – то улыбнется и ласково поговорит, то брови нахмурит и мимо пройдет, как не заметит.  Начальник Охраны от любовных игрищ похудел, осунулся и загрустил. Как тут понять Княжну? И вконец бы захирел, да средний брат – банкир, самый умный в семье, посоветовал: «Ты брат не горюй и не падай духом. Притворись, что другую полюбил, посмотришь, девичье сердце сразу определится – люб или не люб».

Он и притворился. Да так основательно…

Берег бухты, словно зубья диких животных окружали скалы. За скалами возвышались горы. На северо-западной стороне бухты, в самой красивой и большой лощине в селе Станичка  жили рыбаки, рыбачки и их маленькие рыбачата. Узкой тропинкой между скал пока мужья и отцы на путине спускались щебечущие женские стайки к морю– порыбачить на обед, белье постирать, а то и  искупаться на рассвете. Юная Стана любила приходить одна. Сесть на валун и любоваться сердитыми волнами, разбивающимися у подножия скал, голубым бесконечным горизонтом открытого моря справа, отзеркаленными скалами и холмами по другую сторону. Бояться нечего – чужие не ходят, да и зеленая подкова гор вокруг бухты – на счастье этому местечку и его обитателям. 

Мужчина в коричневой куртке и такого же цвета высоких сапогах был серьезен, задумчив и молчалив. Приходил перед закатом и всегда сидел на валуне спиной к морю. Потихоньку Стана привыкла к его присутствию и перестала осторожничать, заговорив с ним первой. Крэб о себе говорил мало, больше расспрашивал о жителях села, чем живут, как живут. Стана с удовольствием рассказывала, удивляясь неосведомленности чужака относительно самых обыденных дел. Слово за слово, девушка и не заметила, как Крэб начал ухаживать. Ухаживал красиво, основательно и с достоинством. То изящный веер из барабульки подарит, то стеклышко красивое, то нитку бисера. Слова ласковые на ушко шепнет, мол, любая, самая красивая, жить не могу…

Под горячими мужскими словами дрогнуло неопытное девичье сердце, сдалось без боя. Долго встречи влюбленных продолжались, до самых холодов, но на вопрос: «Когда к родителям моим пойдешь знакомиться?», все отнекивался – не время, мол, рано еще.

–Как рано? Ребеночек наш ножкой в живот вчера толкнул!– распахнула голубые глаза наивная Стана.

Больше Крэба она не видела.

Некогда ему стало на свидания ходить. Принцесса сбежала с его средним братом– Главным Хранителем Казны, тем кто советы ему – Начальнику Охраны давал, глаза замыливая. Прихватили казну и коды от счетов в морских оффшорах и удрали.
 
«Обманул, подлец! Провел вокруг пальца, не сдержал слова, не исполнил договоренности! А я ведь верил ему! Поделился бы наследством старого Князя, женись я на его дочери. Дело то за малым было – жениться и папашу извести. Даже хотел титул дать княжеский и удел выделить! Ну, берегитесь у меня! А ты вертихвостка особенно бойся – все равно женюсь, папашу изведу, власть и деньги отберу и в монастырь тебя упеку за неверность!»– бушевал Начальник охраны.

Погневался да и бросился вдогонку.

В это время младший брат – Главный Редактор местной газеты «Барабулькины новости» накатал депешу Главному Секретарю Князя о приключившейся беде. Князь в это время в Индийском океане на заседании Организации Объединенных Морей  выступал с докладом по экологии. Увидел сообщение, спасибо айтишники, дабы контролировать Главного Секретаря,  запараллелили поступающую информацию. На полуслове схлопнул речь и на трех скоростных морских коньках марки «Премиум» помчался домой.

Вытряс из Главного Редактора всю информацию, спросил устало: « Тебе-то что за дело братьев закладывать?». Главный Редактор, углядев свой шанс, в преданном раже еще более выпучил семейные глаза и бросился в ноги Князю: «Не вели казнить, вели миловать, Князь. Служить тебе хочу верою и правдою. И дочь твою с детства люблю искренне и бескорыстно. Даже порченную замуж возьму!».

Зашлось от гнева сердце Князя, зацепилось за ребра – не продохнуть: «Ах, вы племя тухлое. Все как один. Жадные и загребущие. Порченная значит?! А быть тебе навечно камнем на дне моря!».

Беглецов и преследователя поймали. Страшно бушевал Князь, месяц шторм в бухте был, не один корабль утопил. В беспомощной ярости Княжну превратил в медузу, Начальника Охраны в краба, Главного Хранителя Казны в мидию. Горевал долго, много было выпито бражки из терпкой цистозейры и пива из нежной ульвы. А когда пришел в себя –  не вспомнил антидот к проклятию. Так и осталась вековать Княжна медузою, а братья– кто камнем, кто крабом, кто мидией.
 
Князь до сих пор пьет и плачет пьяными слезами. Вот потому–то море и соленое.

Чем закончилась история со Станой?  Как это принято у глупых девушек, Стана пошла топиться. Но морская волна вынесла ее на берег и прошептала, уползая по камням в море: «Живи!». Князь со стороны села Станичка приказал подданным расчистить берег от скал: «Пусть люди ходят к морю легким путем! Может, спасибо мне скажут…». Как в воду глядел. Наш пляж «Нептун» с синим трезубцем на стене набережной как раз на том месте и находится. А чуть дальше и кинотеатр «Нептун» любуется морем через витражные окна. Стана родила темноволосого пучеглазого мальчугана. Он положил начало большому роду. Мужчины в роду все как один темноволосые и пучеглазые, статные и большерукие. Разбрелись по всему миру, но и в родных местах встречаются. Помимо родового признака – пучеглазости и больших загребущих рук, их можно легко узнать по месту работы – всё норовят мэрами и начальниками ГИБДД пристроиться…   
   
Буек молчит минуту, застенчиво откашливается и тихо спрашивает: «Не получился из меня  сказочник?»

– Не наговаривай на себя. Ты бесподобен! И мне было очень интересно.

Приосанивается, слегка качнувшись, словно приподнимается над водой: «Надо же,  ты слушала?!».

– Не только слушала, но и слышала!– я с нежностью глажу зеленый ракушечный бок.
– А хочешь детектив? Вчера мимо тело проплывало…
– Спасибо, Ваше Величество Лысое Одиночество Оранжевый Буек Смотритель Первый, в другой раз…

–Ну что, нашли? – недавняя собеседница поджидает меня с заинтересованным видом.

Выбираюсь на берег, вытаскиваю беруши, стараясь не выронить клад из рук. Сегодня я продолжила поиски после купания: «Разумеется!».
–Самый-самый красивый камень?– не унимается дама.
–Самый красивый на сегодня,– отвечаю я.
–Так не считается,– обиженно, словно обманутый ребенок тянет слова.
–Почему? Новый день – новая красота, –  удивляюсь я, протягивая продолговатый черный камень с желтым поперечным ободком, поделившим его на две равные половинки. На одной – белый орнамент виде спирали, на другой с обратной стороны – пять точек как на игральной кости.– Берите! Я себе другой поищу.

Обратно – той же дорогой.  На минуту задерживаюсь у платана,  с грустью отмечаю поседевшие пряди – осень надвигается неумолимо, никого не щадит.

Слегка сбившись с ноги, переступаю спешащую по своим делам пушистую гусеницу. Раз уж заметила – стыдно давить: я большая и сильная, а она, хотя и понимаю, что её мнимая беззащитность, как часто бывает со слабыми существами, лишь в единичности от толпы – все равно по сравнению со мной маленькая. Нынче этой напасти мало, не то, что в прошлом году. Тогда мой друг–платан, хоть и выдержал нашествие, но с середины лета смотрел сквозь коричневое решето скелетированных листьев, бывших еще так недавно роскошной шевелюрой. С веток на асфальт сыпались обожравшиеся террористы, бордюр под деревом, вызывая отвращение, колыхался живой, смотрящей тысячью подслеповатых глазок,  уничтожающей мир мощными челюстями зеленой волной.  Под платаном, высоко вскидывая модные квадратные колени мослатых ног, выплясывала хорошенькая девчушка – вчерашняя школьница. Зеленая масса смачно чавкала, норовя напоследок плюнуть в мир из-под белоснежных кроссовок. Девушка на секунду остановилась, встретившись со мной взглядом,  и со словами – «Так им, гадам, и надо!»  продолжила нести высокую миссию.

Еще несколько метров и чарующее утро обернется серой обыденностью, где не будет места для сказок о смешном одиноком буйке и дожде для моего дерева, но найдутся жирные пастбища для масштабного поголовья глупых принцесс с их жадными кавалерами. Но прежде, у меня есть  несколько минут, и я успею подумать…

Думаю о цикличности и смешной уверенности в еще одной правде очень расхожего выражения – «У каждого своя правда». Правда с дополнительной функцией повышенного комфорта в использовании. А ведь у каждого, кто владеет своей правдой, найдутся и свои логические законы, свои подлость и предательство, а в итоге – личное добро и зло. И тогда классический Армагеддон – легкая потасовка относительно яростной битвы миллиарда наших представлений. На двери в мой мир вывешено предупреждение – «Правдам вход воспрещен!» Всмотритесь!

Мысли у меня грустные. Уже давно по вечерам вглядываюсь в пустое, кем-то подменённое ночное небо. Оно словно  ответ мудрой кукушки – чем больше лет, тем меньше звезд.

Смешно, но чувства в современной русской культуре смерти схожи с ощущениями коммунальщиков при наступлении первых холодов – горькое недоумение, отчаяние и даже обида.   

А еще успею подумать о человеке – глаголе в непрерывном процессе становления.  Лишь с возрастом, замедляя бег и вопрошая чёрное беззвёздное нутро над головой –  не пора ли, происходит метаморфоза и явившийся на чердак памяти внутренний историк начинает летопись личной дистанции, впрочем, не у всех...


Но об  этом, возможно, в другой раз…