Зелёная шапка и серый волк

В одном посёлке, неподалёку от леса жила-была девочка лет эдак тридцати, наружности совсем не сказочной и нрава зверского. И звали её Зелёная Шапка, потому как и зимой и летом и даже в межсезонье носила она шапку ядрёного авокадового цвета, да так безвылазно носила, что все уже давным-давно позабыли прежнее шапкино имечко. Мать любила Шапку безмерно, хотя и не помнила точно от кого народила, а бабка так и вовсе обожала, что отписала внученьке квартиру многокомнатную, которую та сдавала безкрышным поселенцам, разумеется, втридорога. Так что девочка совсем не бедствовала, к тому же сидела крепко на должности казённой – инспектировала мигрантов лесных да опушечных на предмет легальности существования в этом мире. Вот и теперь, подмахнула Шапка горячих южных верблюдов за местных лосей (ну, горб он ведь и в Африке горб, а на спине он или на носу – какая разница, в конце-концов, кого в нынешние времена волнует, где у кого по паспорту записан горб), и всё это за чисто символическую плату. С каждого горба. Да только малость облажалась Зелёная, взяла не местными золотыми, а привозными, верблюжьими, и теперь торопилась поскорее к бабке, обменять компрометирующий доход. А бабка у неё была знатной валютчицей и проворачивала такие операции, что иные от одной только мысли потели. Как и все зажиточные женщины её поколения, бабка слыла дюже смелой, но суеверной, поэтому жила в лесу, подальше от любопытных и завистливых.
И вот, заполучив в дорогу кучу наставлений, а в пропитание котлету, отправилась Зелёная Шапка к бабушке. Чтобы не светиться, решила она добраться на автобусе, а там до бабки уже рукой подать. Автобус мягонько так скачет по ямкам да кочкам, навевает философские мысли. Задремала Шапка с непривычки, крепко обняв рюкзак с золотишком, и видит сон, будто тащат неведомые силы по разным сторонам её шапку и вещмешок, а она хватается за всё разом, ведь от жадности нужно всё, да только разве ж разорвёшься. Очнулась, думает: «приснится же такая ерунда», а тут и остановка нужная. Вылезла Шапка из автобуса и покатила на самокате по тропинке, в чащу. Летит, лесной народ пугает, нерасторопных жуков давит. И тут навстречу Волк. Обыкновенный такой Серый Волк. Выперся на тропу, как дурак, беды не чует. Видать, неблагоприятный день у него сегодня выложили звёзды в гороскопе. И вот, шуршит он потихоньку, вынюхивает чего-то, и тут увидал Шапку. Весь перепугался, заметался по сторонам, да поздно уже – она его заприметила, подкатила и спрашивает:
– Та-а-к... Кто такой, почему не знаю? Регистрация в лесу имеется?
– У меня-то?.. – растерялся Волк. – Да я... я как бы только перебрался, не успел ещё...
– Нелегал, значит. – заключила Шапка, радостно предчувствуя, как вскоре потяжелеет её золотоносный рюкзачок.
– Да какой нелегал?! – запротестовал Волк. – Я... я беженец! Наш-то лес оккупировали браконьеры, вот я и бежал, покуда цел.
– «Покуда цел» – это ты верно подметил. Значит так, хочешь жить в моём лесу – к завтрему гони пятьдесят золотых.
– Пятьдесят?! – испуганно вытаращился Волк. – Да откуда ж я возьму столько?! Я таких денег в жизни не видал, я же... беженец...
– А тебе и не обязательно на них смотреть. – безжалостно оборвала волчьи стенания Зелёная Шапка. – Короче, пятьдесят золотых, иначе я тебя сама забраконьерю.
И покатила дальше. А Волк уныло побрёл по тропинке, обдумывая своё неловкое положение. Пятьдесят золотых – сумма нехилая, чтоб её заиметь, придётся не трапезничать месяца три, не меньше, а тут до завтра... Угораздило же нарваться на эту Шапку! И тут вспомнил он про бабку-валютчицу, что обитала в чаще лесной и владела, говорят, богатствами несметными. Помчался Волк со всех ног, торопится, боится упустить удачу. И вот, заветный забор, метра в три высотой, и ни одного звоночка-стукачочка. Думал подубасить кулаком, да постеснялся ломиться так сразу, всё ж впервые в таком приличном месте. Ходил-бродил Волк вдоль забора – ну, никак не может сообразить как же сюда попадают. Решился Серый и поскрёб-таки потихоньку по двери. Выждал маленько – в ответ тишина. Припал он ухом к непреодолимой преграде – никакого шевеления. И вдруг видит – щёлочка в двери, прямо перед самыми глазами, обозначилась тут не пойми зачем, неокрепшие умы смущает. Прищурился Волк, стараясь разглядеть, чего там во дворе делается, а сам меж тем думает, к чему ж такая интересная щёлочка, уж явно неспроста. Пошарил он по карманам, отыскал единственный золотой и примерился к своей догадке. Ну, надо же, бывает ведь такое – в самый раз! Пихал, пихал Волк свой золотой туда-сюда, покуда не уронил на запредельную сторону. Монета звонко ударилась о камни, резанув по самому волчьему сердцу. Решил было Серый всплакнуть в отчаянии от невосполнимой утраты, как услыхал вдруг зашаркало чего-то, и заветная дверь отворилась.
– Чего надо? – недобро спросила бабка, разглядывая пришельца в пространство, отмеренное дверной цепочкой.
– Я это, по делу... – не нашёл большего ответить Волк.
Бабка ещё разок окинула его взглядом и впустила внутрь.
– А ты симпотный. Не здешний, что ли? – поинтересовалась она.
Волк лишь неуверенно кивнул и пожал плечами, не зная, как для него будет лучше предстать в подобной ситуации.
– Ну, и чего ж тебе надобно от меня? – как-то уж чересчур кокетливо глянула на него бабка.
– Да мне бы денег взаймы... – робко признался Волк.
Услыхав про деньги, бабка сменила заманчивую улыбку на суровый прищур.
– Я отдам! – сразу оправдался Волк.
И поведал он о судьбинушке своей нелёгкой, о том, как оказался один на чужбине, без денег да без товарищей, как влип в ситуёвину почти безвыходную, и только с её, бабкиной помощью разрешимую. О Шапке решил он умолчать, а то вдруг старая окажется крепкой закалки и на мзду не даст.
Бабка послушала, послушала, да и предложила Волку жить вместе. Ну, то есть у неё. А то крыша над головой имеется, готовит отменно, а вот спать не с кем, а Волк ей ой, как понравился – и шерстистый, и улыбчивый, и вообще. Серый усомнился было в праведности столь нежданно привалившего счастья – хорошенькое дельце греть в постели чужие кости ради благ вполне материальных – да бабка развеяла последние сомнения, наобещав ему взяточных золотых, хоть разбазаривать золотые совсем не в её привычках. 
А Зелёная Шапка тем временем решила прошвырнуться по своим лесным подопечным и стрясти с них за месяц, коль уж образовалась такая оказия. И вот, с потяжелевшим рюкзачком наконец добралась она до бабкиных владений. Пнула дверь – как водится, заперто, бабка себе не изменяет. Шапка нехотя просунула золотой в щёлочку и прислушалась. Тишина.
– Бабка, бабка, ну, ты там окочурилась, что ли?! – в нетерпении подолбила она ногой по забору. 
Наконец, послышалось шарканье, и дверь отворилась.
– Так по миру пойдёшь с твоей дверью. – недовольно поприветствовала бабку внучка, потянувшись было к своей монете.
– Такое времечко. – заявила бабка, пряча входной золотой в карман.
Ну, как это принято у порядочных людей – сначала дело, а потеха вся на потом, поэтому родственницы сгрузили всё неправильное золотишко в чулан, а рюкзачок забили до отказу правильным. Затем откушали по шампанскому, за встречу, и решила бабка на радостях хвастануть своим новым любовником. И вот, показывает внучке Волка, мол, гляди, какого отхватила. А Волк одеяло на самый нос натянул, глаза вытаращил, лежит – не шелохнётся, и не может понять, как Шапка его выследила так скоро. Шапка махнула было рукой на бабкины забавы, но затем вдруг пригляделась, да и спрашивает:    
– Бабка, бабка, а отчего это у него такие большие глаза? Бабка, бабка, а отчего это у него такие большие зубы? Бабка, бабка, а отчего это он такой шерстистый? Уж не мигрант ли он?
– Да какой мигрант?! – замахала бабка. – Я ж говорю – мой новый хахаль!
Шапка ещё раз с подозрением глянула на Волка, да так, что у того аж заскрипело в животе, однако решила не заморачиваться на бабкиных причудах, и умотала восвояси. А Волк тем временем подумал, что пора тикать. Выбрался он кое-как из бабкиного домовладения и сиганул в чащу. Укрылся в подполье у таких же нелегалов и прочих отщепенцев – да, не Версаль и хозяева стремноватые, но зато не сдадут сразу.
А Шапка тем временем не получив ожидаемой взятки, жутко огорчилась и натравила на Волка охотников за должниками. Выследили они Серого и давай прессовать. Волк уж и оправдывался бедственным положением, и угрожал связями, да только всё напрасно – охотники каждый день пилят одно и то же: давай золото, прям вынь, да положь. И тут Волк возьми, да и ляпни, что его, мол, притеснять нельзя, потому как он не обыкновенный серый волк, а редкий, голубой. Что тут началось! Вокруг сразу же образовалась модная тусовка, журналисты всякие, да и просто сочувствующие. Ещё бы, такое необычное дело – волк нетрадиционной ориентации. Пошли интервью и телешоу, а за ними и деньжата посыпались. Волк зажил, хотя, конечно, где-то там, в глубине души червячочек точился, всё ж с непривычки стыдновато за подобную славу. Но коль уж столь стремительно вписался в перформанс – выкручивайся, как можешь, принимай художественные формы.
Однако не всем вокруг пришлась по душе волчья популярность, и вскоре местная группировка чёрных горилл, обитавшая в лесу под видом, а точнее по паспортам бурых медведей, предъявила Волку, будто тот живёт не по понятиям, и редким голубым не место в их лесу. Серый струхнул конкретно – шутка ли, такие серьёзные товарищи не одобрили его случайную позицию – и признался, что он вовсе не голубой, а скорее даже наоборот... больше красный от природы, просто тут в лесу освещение неудачное.
– Коммунист, что ли? – недоверчиво спросили гориллы.
Заприметив в горилльих глазах нечто похожее на уважение, Волк  лишь кивнул, полагая, что коли сразу не пришибли, значит, он на правильном пути. А для пущей убедительности Серый накупил себе хны самой лучшей, заморской и выперся в люди весь, словно огненный шар, явив миру полное перерождение. Однако столь ярким пятном на теле общества в одиночку долго не протянешь, и прибился Серый Волк, который бывший голубой, к муравьиной коммуне. Живёт так день, другой, может, и неделю, таскает стройматериалы от звонка до звонка, обедает в столовке и конспектирует политинформацию на общих собраниях. И всё бы хорошо, да только с такими яркими природными одарённостями и харизмой почудилось Волку, будто недооценён он как-то, недопонят этим самодостаточным миром, а оттого ощутил он тоску по своей прошлой волчьей жизни, и ломанулся вновь на вольные хлеба. Но вольные хлеба под каждым кустом не валяются и в рот сами не запрыгивают, поэтому требовалось немедленно занять хоть какое-то маломальское местечко под солнцем. А тут как раз подвернулась оказия – опустела должность самого наиглавнейшего начальника леса. Опустела стремительно, способом, так и не открывшимся для широкой общественности – то ли сожрал кто наиглавнейшего, то ли сам он променял среднюю полосу на солнечно-морские широты. Слухи бродили всякие, однако Волк не испугался перспектив, и пошёл устраивать митинги, агитируя лесной народ за себя. А что, популярность у него такая, что любой певун на ветке позавидует, да и политический опыт имеется, как-никак из бывших коммунистов. Да только в один прекрасный день вдруг обнаружилось, что Зелёная Шапка тоже наметилась в верхи, и весьма не одобрила маячащего на путях Волка.
– Опять ты, нелегал! – злобно попёрла на конкурента Шапка.
Волк поначалу растерялся, заметался, думал снова бежать, куда глаза глядят, а затем смирился с судьбой, да как схватит Шапку в охапку и давай целовать страстно. Шапка вся аж обалдела от подобного хамства и как-то вот так, нежданно-негаданно обмякла в волчьих объятиях. Всё ж имелась в Сером какая-то изюминка, и даже не одна, с килограмм набралось бы точно.
И с той поры началась у них жизнь – Зелёная Шапка лесом управляет, а Серый Волк красотой своей нечеловечьей светит, социальные связи налаживает – живут-поживают да добра наживают. И жили они долго и счастливо, пока их не посадили. Сидели голубочки в разных камерах, но писали друг дружке письма, которые затем издали преогромным тиражом, а на вырученные деньги подкупили сторожа и сбежали на свободу. И вот теперь то там, то здесь промелькнёт зелёная шапка, и сверкнут острые зубы, но та ли эта Шапка, тот ли это Волк – история о том помалкивает.