За линией фронта. Часть третья -9

  Над лесом расстилался холодный закат, когда небольшая диверсионная группа из батальона Гераленко вернулась со станции Лесная. Их объединённая с партизанами войсковая бригада двигалась на встречу 188 стрелковой дивизии из тыла с боями в сторону реки Ловать, за которую отошла 16 немецкая армия и заняла там свои новые оборонительные позиции. Сейчас партизаны встали лагерем на своих старых местах. Сам Дрозд Филипп Борисович был этому рад, так как все стёжки и дорожки здесь знал прекрасно, а так же имел связь с подпольщиками местных сёл и деревень.
  Итак, группа во главе в Васей Мельниковым поздно вечером вернулась в лагерь.
  Клаус Шульц спустился к себе в жилище. Ещё там в Песчанках - они решили с Катей жить вместе и теперь их землянка стала семейной. Вместе с ними за ширмой в противоположном углу жила ещё одна пара: Любаша, племянница Дрозда, с Алёшей Дмитруком.
  Клаус вошёл в сырую темноту, зажёг коптилку, поставил в угол свой автомат и увидел разбросанные вещи на топчане. Кати не было. Видимо, она куда-то спешно собиралась, её медицинский халат даже свесился на пол и Шульц бережно поднял его и повесил на гвоздик, собрал с топчана вещи, сложил их в угол и пошёл искать свою любимую подругу.
  Из темноты на встречу вынырнула Любаша.
- Китиа моя, где? - ещё не совсем правильно говоря по-русски, спросил у неё уставший и изрядно промокший Клаус.
- Пошла проведать своего отца в Пригорье... Чего ты побледнел? Завтра утром придёт. Тут километров 12 всего будет на прямки.
  Клаус вздрогнул.
- Почему одна? Почему не сказала?
- Она никому ничего не сказала. Говорит, сон плохой снился, наверное, отец заболел, и ушла. Комбату только доложилась.
  И Любаша пошла к землянке Дрозда, оставив озабоченного Шульца одного стоять под молодой берёзой.
  Когда Клаус уставший и холодный ложился греться на свой топчан, переодевшись в сухое бельё, заботливо приготовленное и заштопанное его Катериной, он не переставал в мыслях своих прокручивать её образ. Вот они едут вместе из Песчанок в лагерь Дрозда к Лосиной Пади, на одной подводе с ними сидят рядом и правят лошадью весёлые приятели Диц и Саша Глушков, которые рассказывали друг другу анекдоты и хохотали всю дорогу. Эти ребята сдружились на совместных вылазках к железнодорожному разъезду: первые две прошли удачно, а на третий раз - они чуть было не погибли оба, когда в сторожку обходчика вдруг неожиданно заявились немцы с офицером в советской форме, которого Глушков сразу узнал. Саша потом докладывал Алексею Дееву, что просто обалдел, когда понял, кто перед ним стоит - это был тот самый рябой сотрудник, что в военной форме ещё в 1939 году пришёл в их районный отдел НКВД города Беляева под Новосибирском и, войдя в кабинет начальника, открыл огонь в заместителя Алексея - Степанова, приняв сперва того, за майора Деева. Узнал ли его рябой? Саша не понял, но тут же проломив оконную раму, бросился бежать в лес. Диц сперва не сообразил в чём дело, а потом когда на него, сидящего за столом, направили автоматы, что-то быстро затараторил по-немецки, а после, уже выведенный во двор солдатами, тоже бросился бежать. Сзади раздалась длинная очередь, его насквозь прошило от правого плеча до левой лопатки, но парень продолжал свой бег. Диц чувствовал, будто его что-то сильно обожгло, а когда упал носом в снег, к нему подскочил Глушков и утащил с собой вниз в глубокую ложбину под корнями векового дуба, быстро зарыл себя и Дица прошлогодними листьями и слушал, как на верху бегали и искали их люди с автоматами, но к счастью, так и не нашли.
   Потом они долго добирались до своих, Глушков тащил на себе раненного Дица, тонкого и хрупкого, как подросток. А когда принёс в Песчанки и Коршунов положил парня на стол в бессознательном состоянии, истекающего кровью, очень сильно разрыдался там же в сельском медпункте, стоя возле раненого приятеля и держа его за руку. "Вилли... Вилли!..." - в отчаянии повторял Саша. Деев тогда вместе с Катей, еле-еле оттащили его оттуда, вывели во двор, но успокоить не могли. Так всю ночь и просидел Глушков без сна на крыльце медпункта, ожидая развязки и, увидев Коршунова Данилу, который после операции вышел на улицу, резко вскочил на ноги, от чего у Глушкова закружилась голова, всё поплыло перед глазами, и он, не выдержав напряжения, упал в обморок. Придя в себя, узнал что Вилли жив и это, наверное, явилось самым радостным событием в его фронтовой жизни... И теперь Шульц, вспоминая всё это, повторял тихонько про себя и в слух имя любимой женщины и медсестры: "Катя!", а засыпая, вспомнил, как горячо шептались они по ночам: "Ты меня не бросишь?" - повторял он, целуя её в щёки, лоб, глаза... "Что ты, дурачок! - слышал он в ответ. - Где же я ещё найду такого ласкового, как ты ?!.." И ему не верилось, он, потерявший надежду на то, что когда-нибудь понравится женщине, обрёл, наконец, своё счастье. И тревожно ему было сейчас, что это его Счастье, теперь не с ним, что она вдруг куда-то исчезла этой тёмной и холодной мартовской ночью.
  А Катя ещё на марше мечтала попасть домой и встретиться с отцом и братом. Пробираясь в Пригорье, она не ожидала того, что эта встреча окажется такой горькой и трагичной.

  Катя добралась в Пригорье уже после полуночи, вышла из леса со стороны большака, тихонько пробежалась по знакомой улице и, скрипнув калиткой, вошла на двор. В маленьком окошке тускло горела коптилка, видно отец ещё не спал и она радостно, забежав к себе на крылечко, толкнула входную дверь. Оглядевшись, после уличной темноты, она вздрогнула, на стуле прямо посередине комнаты сидел, положив ногу на ногу, староста соседнего села Бельцы - Авдюхин.
- Привет, голуба! - громким скрипучим голосом, произнёс он.
  У Кати опустились плечи, она ничего не понимая, тихо спросила у него:
- А где отец?
- Не спеши, куда торопишься-то?.. Ты ещё к селу от леса подходила, а мне посты уже доложили всё про тебя, вот и встретить решил сам, а то шибко расстроишься! Ведь, нету никого дома-то... - и староста поднялся, размял коленки и, покачиваясь из стороны в сторону, подошёл к женщине вплотную. - Что стоишь, словно аршин проглотила? От партизан своих идёшь?
  Катерина сделала быстрый шаг в сторону двери, но Авдюхин, подскочив, крепко ухватил её за локоть.
- Куда собралась? Ты уж дома теперь, не куда тебе спешить-то! Погодь!.. - и он прислушался к шуму на улице.
  К дому приближались люди, Катерина слышала за дверью их громкие голоса, говорили по-немецки. Она отшатнулась от двери, которая резко распахнулась и на пороге появился офицер средних лет в кожаном пальто и фуражке с высокой тульёй. Он прищуренными глазами взглянул на Катю, ощупал её своим холодным взглядом с ног до головы и прошёл в комнату, встав к окну. Офицер долгим немигающим взглядом уставился в ночную темноту и все вошедшие с ним солдаты замерли на месте, замер и Авдюхин. Потом, наконец, он повернулся от окна на каблуках и оттолкнувшись от подоконника медленно подошёл к дочери Плетнёва, Авдюхин откашлялся в кулак и проговорил:
- Ну, милка, поздоровайся - это господин Шнайдер!..

  Ещё одну ночь провели Саша и Тимофей в сыром, тёмном подвале комендатуры. Тяжело нависал сверху сводчатый потолок. В решётчатое окошко глядела снаружи ночь, разбрасывая по стенам слабые отблески.
  Прижавшись друг к другу, стараясь, хоть немного согреться, Саша и Тимоха лежали на соломе.
- Я видел, Пашку вчерась вели по двору, моего соседа, - тихо проговорил Тимофей. - Но он не знает где лагерь-то у Дрозда, хоть и слыхал кое-чего... Если нажмут, то не выдаст, а вот про Андрюху Воропаева ему известно, что он сюда ходить зачастил.
    За дверью послышались шаги. Опять кого-нибудь повели, или это ходят тюремщики? Шурик напряжённо прислушался, а потом вспомнил, как разошёлся офицер на последнем допросе и проговорил:
- Расстрелять всех грозился, помнишь?.. Как ты думаешь, расстреляет?
Тимофей хмыкнул и повернувшись к Саше ответил:
- Нет, не расстреляют... Нас повесят, как партизан.
  Сашка побледнел ещё больше и надолго замолчал. Наконец широко открыл глаза и почти выкрикнул:
- Не посмеют! - он крепко, до боли, сжимает зубы. - Нет, Тимоха, мы так покорно не умрём! Вот увидишь, ещё поживём, наши отобьют, папка мой сюда придёт с партизанами. Да мы и сами в случае чего сбежим, когда выведут из подвала...
- Как ты себе это представляешь? - с каким-то равнодушием переспросил у него Тимофей.
- Я не знаю... - сник Шурик и сбросил с ресниц горячую слезинку. Его опять лихорадило, он зябко поёжился и, с трудом поднявшись на ноги, подошёл к окошку. До утра, наверное, долго, очень долго... Шурик ходит от двери к окошку и обратно, прислушивается. как поскрипывает под ногами смёрзшаяся солома и думает... думает, как убежать! Как только откроют дверь, рвануть вперёд... Схватить, что попало под руки. Ударить, если схватят и бежать...
  Темно и тихо кругом, Шурик опять скорчившись, улёгся в углу, пытаясь согреться. Тимоха сидит рядом, у него кружится голова, ломит и саднит избитое тело. Вчера было теплее, звенела с крыши капель, а ночью опять подморозило. "Отец-то там как? Что с ним? Куда увели?" - Тимофей не видел отца с момента ареста. А вдруг его уже расстреляли? От этой мысли стало совсем не выносимо, и он так же как и Щурик, повалился в угол и зажал голову ладонями.
  А в доме Плетнёва гауптштурмфюрер Шнайдер через переводчика вёл диалог с дочерью старосты Катериной.
- Мне не нужна игра в кошки-мышки, - говорил он, - началось наступление на фронте и для меня, сейчас, главное - выполнить приказ командования, нейтрализовать партизан, которые портят коммуникации и мешают нашему продвижению, сдерживая войска. Ты пришла от них из леса, - говорил он, обращаясь к молодой женщине и глядя на неё в упор. - Но, ты же можешь и уйти туда назад, если мы договоримся.
  Катя вопросительно посмотрела на Шнайдера.
- Да-да, именно... - и он посмотрел на старосту Авдюхина. Тот подобострастно вытянулся во весь рост и шевельнул своей рыжей бородкой.
- Ну, чего ты, дура, испугалась? - подталкивая Катю в бок ближе к офицеру, говорил староста.
  Она полным ненависти взглядом, посмотрела на Авдюхина, так, что он аж отпрянул в сторону и закряхтел.
- Полно, не будем строить иллюзий, - продолжал Шнайдер. - Мне нужно, чтобы ваш отряд вышел из леса и сдался в плен, не просто так, разумеется... А в обмен на жизнь заложников, жителей этого большого села. Завтра подойдёт штурмовая группа СС, а эти ребята знают своё дело... Они многое умеют и понимают, как этих ваших партизан разыскать, но я хочу, чтобы это было быстрее. Потом будьте благоразумны, как женщина, подумайте, у нас в заложниках Саша Кторов, он совсем ещё ребёнок, а мы знаем, чей он сын. Его отец работник администрации из Старой Руссы и, наверняка, побережёт жизнь своего наследника. Нужно, чтобы он сам пришёл сюда за ним и привёл своих людей для того, чтобы они сложили оружие. А иначе - я не хочу даже озвучивать то, что может быть...
- Вы всех нас убьёте? - спросила Катя и глаза её наполнились слезами.
- В первую очередь вашего предателя отца и брата, мы их повесим, а потом и вас, как пособницу партизан... Но, ведь можно всё уладить, я повторяю ещё раз, подумайте, Катерина, ваше слово, всё может исправить. Дайте ребятам шанс на жизнь, пойдите в лес с нашими людьми и отнесите партизанам ультиматум, - Шнайдер подошёл вплотную к Плетнёвой и напряжённо стал смотреть ей в глаза.
  Она отвернулась и отрицательно покачала головой. Катя прекрасно понимала, что как только она приведёт немцев в лагерь, то есть раскроет их местоположение, Шнайдер и эсэсовцы тут же захлопнут ловушку, в которой окажутся сотни людей, а сейчас, пока идут бои за Старую Руссу и шум канонады слышен по ночам вдоль всей линии фронта, долетает он и сюда, немцы не могут быть правильно ориентированы и знать, куда направить своих карателей. Густые леса и многочисленные болота являются хорошим укрытием для лесных бойцов, а если предательски указать дорогу, то их всех ждёт неминуемая гибель. И тут она встрепенулась и слёзы снова покатились градом по её щекам, она вспомнила про брата и отца. А тут ещё жизнь неизвестного ей ребёнка висит на волоске и полностью от неё теперь зависит. Как быть? У кого спросить совета?
- Подумали или нужно ещё время? - жёстко прозвучали слова офицера.
  Шнайдер махнул рукой стоявшему рядом солдату, тот быстро вышел за дверь. В комнате установилась гнетущая тишина.
- Мы вас сейчас познакомим поближе, это поможет вашему решению... - Шнайдер, стоя у окна перекатывался с носков на пятки и самодовольно поглядывал на свою жертву.
  Катя была в состоянии близком к обмороку. Все эти заявления от офицера СС были чудовищны и выхода у неё только два, третьего пути не дано. Как-то надо прийти в себя, собраться с мыслями, но на пороге послышались голоса и солдаты втолкнули в комнату бледного и худенького пацанёнка. Волосы его слиплись на лбу и висели сосульками, взгляд был пронзительный и в то же время лихорадочный. Он часто дышал и яркий румянец на щеках говорил о его болезни.
- Ну, вот и Саша Кторов, - проговорил Шнайдер, оборачиваясь к мальчику, - знакомьтесь. Или вы уже знакомы?
- Нет, я не видел эту тётеньку в лагере, - быстро проговорил Шурик.
- Понятно, вы, Катерина, подошли туда позже, видимо с разведывательным батальоном?
- Откуда вы это знаете?! - Катины глаза загорелись. Ведь, кто-то должен был всё это рассказать немецкому офицеру, но кто? И тут ответ явился на пороге, в дом вошёл одноглазый немецкий сержант...

  Наступило утро, потом день перебрался к полудню, но Катя так и не вернулась в лагерь. Клаус нервничал, бегал от землянки Дрозда до позиций своей роты и, когда увидел комбата Гераленко, выходившего из своей штабной палатки в сопровождении Глушкова и Мельникова, бросился к нему.
- Моя Катя ушла вчера домой, но сегодня утром не явилась... Что-то там не так, - нервно говорил он и губы его подрагивали при этом.
Гераленко остановился и вспомнил, как она отпрашивалась у него и на первый отказ заявила, что отец вне подозрения и, что идти туда ей всегда было безопасно, и Валентин сдался. А вот теперь, он сомневался в правильности своего разрешения. Он развернул карту местности. Получалось, что по болотам мимо Овражьей балки идти до Пригорья на прямик всего 12 километров.
- Да, должна была уже дойти сюда, - всполошился Валентин. - Ребята, кто ходил в Пригорье на связь, Андрей?
  От голого высокого тополя подошёл Воропаев.
- Я ходил на связь с Плетнёвым, - ответил парень. - Но после радиограммы из штаба полка, мы этого больше не делали. Они там сочли, что это опасно, в связи с тем, что из отряда Старостина сбежал этот одноглазый. Кто знает, где он теперь и кого ещё предаст?
  У Клауса по спине пробежали мурашки. Он сейчас чётко вспомнил, как они с Дёнитцем заходили в это Пригорье и сидели за столом со старостой, перед тем, как нашли Ольгу Тихонову, именно Катин отец подсказал им тогда, где может находиться девушка, которую они искали.
- О, мой Бог! - вскричал он и опустился на корточки возле дерева. Он с отчаянием и надеждой одновременно, смотрел на Гераленко.
  Валентин, получив накануне от штаба дивизии Антонова указания двигаться на встречу полку Стрельникова к реке Ловать, решил собрать ударную группу и направить её в сторону Пригорья, чтобы зайти к немцам в тыл со стороны болот, но без разведки это было делать опрометчиво.
- Ведь полк Стрельникова обороняется правее, и нам придётся обогнув станцию Лесная, сделать большой крюк. Антонов нас за это по голове не погладит, - говорил Мельников, слушая аргументы Валентина.
- Понимаешь, были сведения ещё раньше, что фашисты ждут карателей и, наши действия, если хочешь, сработают тут на опережение. Но нужна грамотная разведка, - собрав срочное совещание, говорил Валентин.
- Кого пошлём? - спросил начштаба Завадский.
- Кого-нибудь из дроздовцев, они хорошо знают эти места. Вышлем их немедленно и пусть заодно прощупают дорогу в сторону Старой Руссы, узнают, какими силами там располагают немцы, насколько там замечено движение войск противника. Эти данные нам пригодятся, когда пойдём в обход, а пока, я свяжусь со штабом дивизии и расскажу о нашем решении.
- Но Антонов? - возразил опять Завадский. - Ведь в случае чего?..
- В случае чего - отвечать буду я! - и Валентин, свернув карту, вышел из палатки.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.