Первый год на Дальнем Востоке

"Город, заблудившийся в тумане —
Сопки, море, ветер, ливни, рок.
Деньги улетают из кармана
И окурки падают в песок.

Дорогой в любое время года,
Город, где всегда царит кураж.
Здесь и дураки есть, и дороги,
Значит, всё же русский, всё же наш.

Небо, ТОФ, асфальт, морская пена,
Водоросли и золотой песок.
Он живёт по собственной системе —
Вечно молодой Владивосток…"

(Авторство стихотворения, взятого эпиграфом, неизвестно).

Как это удивительно, встретиться с собой молодой. Эти странички написаны той, которой едва минуло за двадцать. Первые впечатления от того, чем радовали новые края в свободное от работы время. Сейчас все это можно было бы дополнить и расширить, но пусть сохранится аромат и восприятие тех лет, далеких восьмидесятых,  на краю земли.

***
 
К юбилею А.П. Чехова по городу пронеслась волна выступлений, вечеров, бесед в библиотеках, домах культуры. Невзирая на непогоду и сбивающий с ног ветер, удалось проникнуть в межсоюзный дом ученых, где малая гостиная, вмещающая человек тридцать, собрала гостей по этому поводу. О! Там были интересные мысли  о Чехове,  факты его биографии и творчества. Нам представили сцены из «Вишневого сада», «Дамы с собачкой» в исполнении артистов театра драмы.
 
А потом, потом … появился режиссер, который прилетел сюда когда-то из Ленинграда, ибо все ему надоело и захотелось «к черту на рога», на край земли.
Я смотрела на него и думала: « Как это у них все получается? Высокий рост, приятная осанка, моложавость, изящество англичанина, некоторая щеголеватость француза, мягкий взгляд светлых глаз, изумительные, бесшумные жесты, точная расстановка акцентов речи и пауз. И, главное и основное, – значительность».

Наговорил, заинтересовал, зажег. В конце подытожил: «Как приятно общаться именно с таким тесным кругом». Обнадежил: «Через недельку «Клуб любителей литературы» в этой же малой гостиной организует вечер Петрарки и Боттичелли».
И опять впереди факел.

- На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь…

Конечно, побывала в драматическом театре Владивостока. Оригинальное, поистине грациозное здание, новое, современное. В вазонах цвели розы, и очень удобен, уютен зал. Репертуар, после всех пермских театров, показался несколько странным,  даже немного смутным. Кумиров  сходу не появилось, а общее впечатление от просмотренного спектакля даже еще до конца не сформировалось.  Как будто, в целом, и неплохо, но как-то недостаточно для «хорошо». И немного накрыла тоска по пермским любимчикам – и из Театра оперы и балета, и из драматического.

***

 Выходные дни дарила библиотекам. Уникальность выбора книг в читальном зале выявила пристрастия. Особенно привлекала поэзия тех, кого не «проходили» в школе.

Большой период отвела Блоку. Еще не было в продаже его сборников и книг о нем. А потом «открыла» Бальмонта. Вела записи для себя, совершенно не предполагая, что когда-то что – то там буду писать.

«В 1918 в Москве устроили выборы короля поэтов. Первое место занял Игорь Северянин, второе – Маяковский, Бальмонт – третье. Вообще, принятое мнение о нем – поэт-символист старшего поколения, ценность стихов которого не в смысловом содержании, а в звуковой форме».
Да, музыка во всех его стихах. Музыка из музык!
 
«  Очарованный лунными отблесками на воде, забирается по горло в пруд – в пальто, шляпе и с тростью в руке».

«Находясь в Париже «под парами» лежал на мостовой и через него переехал фиакр. От  этого он был в восторге, такого не случалось даже с Верленом».

«Прочитав «Крейцерову сонату» Толстого решил покончить с жизнью и выбросился из окна».

«Был красив, имел успех у женщин».

Признавался: «Я ищу в книгах то, чего нет в жизни».

Все эти выдержки из книги Владимира Орлова.

Именно у Бальмонта я открыла удивительные строки о поздней осени, «перекрыть» которые для меня не удалось никому.

«Осень. Мертвый простор. Углубленные грустные дали.
Завершительный ропот шуршащих листвою ветров.
Для чего не со мной ты, о друг мой, в ночах, в их печали?
Столько звезд в них сияет в предчувствии зимних снегов…»

А после были новые открытия, книги поднимали из хранилищ, многие были с пожелтевшими страницами, особый запах уносил куда-то в прошлое, где меня еще не было. Рядом занимались студенты, мне так хотелось хоть с кем-нибудь поделиться, что-то  зачитать,  увлечь. Увы.  У каждого свои увлечения.

Из «дебрей и пампасов» уссурийской тайги я привезла увесистый томик Ахматовой. Обернула бумагой и дорожила, как молитвенником.  Там, помимо стихов – ее проза, кое- что о Блоке.

Есенин посетовал: «Я знаю, эта оса меня не любит. И Гумилев тоже». Бунин просто припечатал: «Провинциальная барышня, попавшая в столицу». Блок же посвятил ей мадригал и в записную книжку пару строк о ней черкнул». А ведь она о Блоке: «Безвольно пощады просят глаза, что мне делать с ними, когда при мне произносят короткое, звонкое имя…» Это были самые первые крохи о тех, кто так долго оставался за завесой тайны.

Список поэтов рос, и удивительным было то, каким множеством редких книг владело хранилище.

Когда несоответствие книжной и реальной жизни достигало особенно острого накала, уходила из библиотечных стен и шла к морю. Благо, моя любимая библиотека - на самой центральной улице города – Светланской. Перейти это полотно, чуть спуститься вниз – и бухта «Золотой Рог» открывала новые, романтические мечтания.  Морской воздух и силуэты кораблей, чайки и неясные надежды.

Это был самый первый год вживания в новые края, в чем-то одиночество, в чем-то предчувствие перемен, но выбор увлечений был сделан навсегда.
 
1980.  Владивосток.