Над судьбой. Том второй. Глава тридцать первая

 
 
Громов причалил к мысу, вытащил челнок из воды и, бесшумно ступая по мягкому ковру из прошлогодней листвы, углубился в лес. Он давно уже облюбовал отдалённую часть озера для встреч с Ласточкой. В этом, затерявшемся среди причудливых изгибов берега, месте никто не мог помешать им, побыть вдвоём.



Погода стояла ясная, тёплая, времени было в избытке. Платон подстрелил селезня, развёл костёр.  Он решил, что успеет испечь птицу в золе, как раз к появлению любимой.   Уголья уже почти остыли, едва храня тепло кострища.  Громов слегка волновался.   



Где-то совсем недалеко раздалось рявканье. Не сразу привык Платон, что такие мощные звуки может издавать  столь красивое грациозное животное, как косуля.  Дикий звериный крик широко разнёсся по лесу, нарушая тревожное молчание его обитателей,  проникая в самые отдалённые, потаённые уголки.


  Прошло не более минуты и в ответ косуле со всех сторон  донеслось рыканье, сопение, уханье. Вся округа тут же наполнилась  звериным многоголосьем. Затем всё сразу смолкло, лес  затих, только в ушах продолжало звенеть.



«Кто её встревожил?» – с озабоченностью охотника подумал Громов. В этот миг на сосну  рядом с ним опустился дятел, чтобы полакомиться  своей привычной пищей. Платон замер, положив на колени оленебой. Птица была крайне удивлена, разглядывая человека. Она никак не могла понять: пень ли перед ней или всё же живое существо.



 Дятлу было страшно и интересно одновременно.  Сначала он уселся на противоположной от потенциальной опасности стороне дерева и, медленно поднимаясь вверх по стволу, стал осторожно выглядывать из-за прикрытия. Затем, осмелев, птица успокоилась  и,   с опаской посматривая на неизвестное существо, принялась  за дело.


Постучав по  дереву длинным клювом, дятел  извлёк очередную личинку и вновь устремил взгляд на Платона. Его явно смущали глаза неизвестного животного. Похоже, посчитав, что риск себя не оправдывает, дятел, всё же улетел.



Справа послышался слабый шорох и треск сухой ветки. Из леса выскочила косуля и, сделав несколько крупных прыжков, остановилась в десяти шагах от Громова.  Стараясь не спугнуть животного, Платон, радуясь удаче, стал медленно целиться в голову. Оглянувшись назад, косуля прислушалась, шевеля своими большими ушами и, круто изменив первоначальное направление  бега, умчалась в глубину чащи.



Громов так и не сделал выстрела, ожидая дальнейшего разворота событий. Безусловно, косуля была чем-то встревожена и остановилась на мгновение лишь для того, чтобы перевести дыхание. Она так и не смогла заметить  находящуюся рядом смертельную опасность.



Не успел  Платон до конца осознать происходящее, вновь послышался неясный шорох, и показалась вторая косуля. Она прибежала оттуда же, откуда примчалась и первая. Замерев на миг, животное внимательно прислушалось и унеслось прочь, полностью повторяя движения первой косули.



Со стороны могло показаться, что обе особи  бежали по хорошо проторенной дорожке. Платон уже давно  знал, что звери всегда выбирают более удобный путь. Обычно, там, где пройдёт одно животное, пройдёт и другое. Да и охотники, бессознательно, не замечая этого, двигаются по лесу одними и теми же тропами. Кому захочется наклоняться под низкую ветку, когда её можно обойти, или лезть через хворост, что непременно затрещит под ногами?



Исчезла и вторая косуля. Беспокойные  движения ушей, тревожный взгляд:  всё поведение травоядного говорило о крайнем испуге и утомлённости долгим бегом.



В эту секунду вновь затрещала лесная подстилка. На лужайку со скоростью пушечного ядра вырвался крупный хищник со светлой окраской меха. Преследуя добычу, он мгновенно пересёк поляну и ринулся дальше. Безусловно, зверь гнался за косулями, но в спешке сошёл со свежего следа.



 «Рысь, - тут же мелькнуло в голове, - промахнулась, как горячая гончая». Но зверь, словно сумасшедший,   вновь выскочил на открытую местность, круто повернул прямо рядом с Громовым и, явно учуяв запах косули,   ринулся по следу.



Платон успел разглядеть мощные лапы, кисточки на ушах, короткий хвост  с чёрным концом.  Он мгновенно вскинул оленебой, но в последний миг остановился. Рысь являлась его тотемным животным, и тревожить духов, на каком бы энергоинформационном уровне это ни происходило, вовсе не стоило.



Это резкое движение  заставило  взлететь отяжелевшего за лето тетерева. Птица  уселась на ближайшем дереве, выражая своё недовольство тревожным клохтаньем.



Внимательно оглядевшись по сторонам, Громов с недоумением подумал: «Рысь – кошка. Она или бесшумно подкрадывается к жертве  или поджидает её, спрятавшись в укромном месте. Прижимаясь к земле и передвигаясь только в те моменты, когда добыча занята едой, рысь, как тень подползает к ней на близкое  расстояние.
 Хороший прыжок – и жертва в когтях хищника.



Когда Текумсе рассказывал, что рысь может нагонять добычу по следу, подобно волку или лисице, трудно было поверить в это. И вот, пожалуйста, рысь, легко  ориентирующаяся, по горячим следам!


Слабый ветерок всё это время дул в мою сторону и ни косули, ни рысь, занятые крайне важным делом, так и не смогли обнаружить неподвижно сидящего человека».


***

Показался челнок Ласточки. Платон давно уже намеривался  ввести в своё жилище любимую, но этого  же хотел и Коготь Гризли,  младший вождь из чейеннов, отважный и неглупый парень.



Но его политический  вес был просто несопоставим со значением  Громова. Как всегда бывает в таких случаях, об этом знали все, кроме самого Когтя Гризли. В объединённом  народе бурно шёл процесс  выстраивания новой социальной структуры. Былая вольница сходила на нет. Но противнику Громова глаза застилала  любовь,  и не считаться с этим было просто недальновидно.



Платон решил, что в данном случае не стоит нарушать старый обычай. Он знал, как выиграть  состязание и вполне честно заработать уважение большинства соплеменников. А личную симпатию не заменишь никакими  приказами. Состязание назначили в день Праздника Венков.   Именно об этом   Платон собирался поговорить с Ласточкой.   



  Девушка была взволнована, на щеках играл румянец, глаза горели.  Будто молодая лань, она лёгким движением спрыгнула  на берег и решительно направилась к своему избраннику.



- Коготь Гризли сильный воин, -  как о чём-то  давно решённом промолвила Ласточка, - ты можешь и не выиграть предстоящей скачки.               
- Я сделаю всё возможное, - попытался возразить Громов.



Ласточка  взяла его ладони в свои. Так близко они не были ещё никогда. Пальцы рук сплелись, глаза смотрели в глаза. Платон  слышал биение девичьего сердца, чувствовал её тепло,   непреодолимая сила тянула его к любимой. Она слегка уперлась руками в его грудь.   



-  Молчи, не надо ничего говорить, — всё ближе и ближе прижимаясь к нему, прошептала Ласточка, — я всё решила. Коготь Гризли никогда не станет моим мужем, я люблю тебя!



Она достала из-за пояса два чёрных вороньих пера и торжественно произнесла.
- Мой отец из рода Ворона, он желал добра людям, он был великим жрецом. Я не хочу больше ждать. Стань моим мужем прямо сейчас!



Громов был растерян, он не знал как себя вести.   Ласточка вложила ему в руку воронье перо, второе оставила себе. Они кинули перья в воду. Увлекаемые дуновением ветерка,  перья быстро соединились.



- Теперь ты мой, наша судьба отныне едина, — резким движением девушка сорвала с себя платье. Она стояла перед ним нагая в лучах заходящего солнца:  юная, стройная, такая желанная!
- Если Коготь Гризли победит, — шептала Ласточка, — я всё равно не войду в его вигвам. Стань же моим мужем, иди ко мне любимый!



Это было как наваждение, как прекрасный сон. Их тела слились в единое целое, руки и ноги сплелись.   



Ночь быстро вошла в свои права.  Серебристое мерцание звезд осветило небосвод.  Изредка вздрагивая от пронзительных голосов ночных обитателей,  смятенно дремал лес.  Прозрачные воды озера лениво плескались в песчаных берегах.



До утра,   пылая огнём страсти, они были вместе.  И никакая сила уже не могла разлучить Платона с любимой!