Возраст Христа

Вдруг, я ощутил удар в бронник, словно кто-то невидимый врезал огромной кувалдой в грудь. Мгновенно, начиная с икроножных мышц, всё моё тело охватила непонятная, физически непереносимая, судорожная волна боли, непрерывно поднимавшаяся с каждым миллиметром к сердцу, вызывая такое душевное и физическое страдание, что хотелось кричать и плакать. Судорога, охватив мои колени, поднялась выше и крепко сжала в стальные тиски все мышцы ног.
Кровь, как будто остановилась в венах, не желая дальше подчиняться процессу циркуляции в организме. Боль стала нестерпимой:
— Кажется, я умираю, — онемевшими губами прошептал я.
Силы покинули меня, руки повисли вдоль тела беспомощными плетями. Судорожная волна боли двигалась все выше и выше, подбираясь свинцовым осколком к самому сердцу. Стало трудно дышать — огромный комок в горле душил изнутри. Рот приоткрылся, губы онемели, онемел язык. Я хотел что-то крикнуть, но не смог — только надрывно прошипел в пустоту капонира:
— Это больно!
Вокруг меня сгущалась тьма. Тело было не настоящим, оно стало совсем другим: беспомощным, ватным. В ту же секунду мне почудилось, что я оказался в какой-то пещере, где были только одни гранитные стены и никакого намека на выход из неё. Я осознал, что в этой пещере был не один: вокруг меня, словно призраки, кружили какие-то существа. Мой организм был полностью обессилен, ощущались такая слабость и судорожная боль в теле, что невозможно было пошевелиться. В этой пещере было жарко и душно. Моё сознание почувствовало, что меня окружили сущности призраки, терзающие своими стальными щупальцами мышцы моего тела, разрывая на части. Я воспринимал сильнейшую боль, но крови, как ни странно, не было. Они раздирали мою плоть и ломали кости. Сознание ещё работало, и я понимал, что после такого физического насилия — не выживу, если, ещё раньше, не задохнусь от жаркого удушья этой пещеры. Я удивлялся своему организму, терпящему эти страшные физические мучения, и поражался, что, ещё жив, ощущая смрад гранитного склепа — невыносимого зловония сероводорода и горящей человеческой плоти. Сущности издевались надо мной, они были огромные и бесформенные. Призрачно заполнив собой всю пещеру, смотрели на меня сверху вниз, злобно и пристально вглядываясь в мои зрачки своими безумными красными глазами. Эти страшные химеры настолько меня ненавидели, что в моей душе зародился панический страх, и я понял, что отсюда, уже, никогда не выберусь живым. В этот трагический момент жизни, мне вдруг стало жалко себя, моих родных и близких, живущих где-то там, далеко, на другом краю света. Стало мучительно больно за то, что я огорчал их когда-то, был невнимателен, скупился на любовь к своим самым родным и близким людям. Почему-то, в одно мгновение, передо мной пронеслась вся жизнь, буквально, в один миг вместив всё моё долгоденствие — от рождения до сегодняшней смерти. Я уже не сомневался, что это действительно она, старуха в черном капюшоне: «Решила, костлявая, что, так называемый возраст Христа — тридцать три года, для меня конечен — пора на тот свет?» В тот же момент, в моём сознании возникло чувство чего-то неуловимо светлого и близкого — это было видение комнаты, в которой мы проживали когда-то с Ириной. Вот, она достает из пакета икону, нет, скорее, это была не икона, это был портрет Иисуса Христа в простом деревянном багете. И я услышал в глубине, под сводами пещеры, её голос:
— Всеволод, я вешаю на стену этот портрет Христа, когда тебе будет невыносимо плохо, помолись, и он поможет тебе.
После этих слов, тьма пещерная, сгустившаяся вокруг меня, отступила, и я увидел этот портрет, портрет сына Божьего. Он смотрел прямо на меня. Я стал неистово молиться, без слов, какой-то внутренней субстанцией своего сознания, как бы посылая мысли от себя к нему, и доминантой этих молитвенных посылов было одно:
— Боже, спаси и сохрани меня, спаси и сохрани моих близких, моих родных: отца, мать, жену, детей. И, совершенно неважно, что мы сейчас не вместе — они для меня самые родные люди!
И, мгновенно, я внял сознанием ответ Божий:
— Ты каешься, сын мой? Ты искренне каешься перед лицом смерти? Я знаю, что здесь нет никакого лукавства и вранья — перед лицом смерти все говорят только правду! Я увидел твою мечущуюся и любящую душу, заблудшую, но добрую, а значит и сам ты — человек. Если ты, своей волей и силой сознания сможешь сейчас выжить, у тебя всё поменяется в лучшую сторону.
— Боже, скажи мне, как выжить? Как мне вернуть веру в себя, веру в тебя и веру в то, что я уцелею, несмотря на то, что меня всего поломали и всю мою плоть разорвали на куски?
— А ты сосредоточься, — ответило мне Божье сознание, — самые лучшие побуждения, всё самое доброе в своей душе собери в единое целое, изгони из сердца всё плохое, и тогда, в области третьего глаза, возникнет маленькая звёздочка. Она будет гореть до тех пор, пока ты своим сознанием, желанием жить, и усилием воли, искренне, изо всех своих душевных сил, будешь
поддерживать свет этой далёкой звезды. Звезда погаснет, ты умрёшь!
И вот, в моём сознании, на месте образа Божьего, возникла блестящая металлическая нить, исходившая от переносицы куда-то высоко в небо, и на самом кончике этой нити загорелась маленькая крохотная звёздочка.
— Она загорелась! — Ликовало сознание, — она загорелась, у меня есть возможность не умереть, мне дали шанс жить, я смогу увидеть всех моих родных и близких, попросить у них прощения!
Держа усилием воли в своём сознании свет звезды, я почувствовал, что моё тело, охваченное смертельной судорогой, исчезло, оставив внутри рассудка созерцание этого серебряного чуда:
— Только не погасни, только не погасни. Гори, гори, моя звезда!
Но, видимо, моего усилия воли не хватило, чтоб поддержать свет народившейся звезды новой жизни, и звёздочка стала гаснуть. Она становилась всё меньше и меньше, а свет её медленно угасал. Жизненная нить поблекла, звезда потухла, и сознание окунулось в непроглядную тьму. Нервно вспыхнув, звезда моей жизни угасла. Не хватило сил?
— Я умер, Господи… — это была последняя мысль, отразившаяся в моём сознании.