Я буду ждать на темной стороне. Книга 2. Глава 16

После выходных, проведенных у деда Новаковского, Евангелина решила всерьёз отнестись к началу второй учебной недели, не теряя надежды попасть на кафедру и сделать все возможное, чтобы научным руководителем её диплома стала именно та молоденькая преподавательница. Но как подсказывала ей интуиция, за это время могло много чего измениться. И даже если бы она соизволила обратиться к ней за помощью, вероятность попасть в её списки все равно оставалась крайне низкой. Мест к этому моменту могло там не оказаться, но её это не сильно огорчало.

Понедельник начался идентично предыдущей недели. С утреннего ливня, сопровождающегося сильным шквальным ветром и градом. Так что созвонившись позже с Феклой, она не очень удивилась, узнав, что эта гроза не обошла стороной даже их провинциальный хутор. Можно сказать, он попал в самый эпицентр событий, потому как стоило этой грозе закончиться, как она тут же узнала от местных, что сняв крышу с дома их зажиточных соседей, ураган бросил её прямо на дом, принадлежавший их дедушке Карле. Несложно было догадаться, какие чувства обуревали её братьев, да и самого старика, когда высыпав во двор по окончанию бури, они увидели на доме вместо потрепанной старой крыши, соседскую, стоившую тем баснословных денег. Одного упоминания об этом инциденте оказалось достаточно, чтобы к Евангелине вернулось прежнее расположение духа. Фекла обладала талантом преподносить трагические события так, будто они таковыми и вовсе не являлись. Правда то, что поведала она ей дальше, на комедию уже не походило. 

После сильного града, который обрушился на них в предрассветной мгле, в доме дедушки Карлы уцелело всего лишь одно окно, расположенное в северной части строения. Но какое это имело значение для них, когда грозой им принесло на дом такую шикарную крышу!

В остальных дворах ситуация выглядела аналогично. Особенно досталось деревьям и виноградникам. Сбитые градом и сильными ветрами фрукты валялись вместе с оборванными листьями и ветками где только можно, утопая в лужах. Но самое удивительное со слов Феклы произошло намного позже. И пока они любовались крышей, в их дворе почему-то начала резко прибывать вода, в считанные секунды превратившись в сплошной водяной поток, бивший откуда-то с верхний улиц. Не было ничего удивительного в том, что двор деда Карлы стал своего рода транзитом для неё. И всерьёз опасаясь, как бы этот поток напрочь не смыл их дом, затапливая двор, им пришлось открыть нараспашку ворота, предоставляя возможность этой воде пойти себе дальше, убирая с её пути последние препятствия. Все бы ничего, но после этой грозы у них потом снова начали отключать электричество. Со слов все той же Феклы, порой его выключали по два раза в день, причем без всякого предупреждения. Точно такая же ситуация происходила и с водой в обычных кранах.

«Начинают приучать к скотскому образу жизни», — так кратко охарактеризовала она работу местных коммунальных служб, не подбирая для них высоких выражений. Однако пытаясь её успокоить, Евангелина все же была склонна верить тому, что гроза, скорей всего, просто повредила трансформатор, создав для жителей этого поселка новые проблемы. Но как только его починят, жизнь вернется в прежнее русло, так что расстраиваться здесь особо было нечему.

В быту ситуация тоже не поменялась. Точнее осталась такой же, как прежде, и кажется, не затрагивала за живое ни саму Феклу, ни её братьев.   

— Недавно пробежалась со шкетами по магазинам... — делилась она подробностями своих домашних хлопот с Евангелиной. — В магазинах на полках начали появляться рожки, потихоньку скупаем. Так что проблема с продуктами питания решена. Спросила сегодня у знакомых за сахар, говорят, будет через два дня. Сегодня видела возле местного магазина машину с мешками сахара, но забрать его, к сожалению, не получилось: накрылся велосипед, — задняя камера оказалась пробитой. Но думаю, это не последний сахар. Завезут еще и мы попытаемся приобрести его дешевле. На базаре нашим соседям зарплату выдали сахаром, вот цена на него постоянно и колеблется.

Её мать, как и прежде, торговала на вокзале, но уже без деда. 

— Юбки и штаны я предложила ей придержать. В середине октября будет скачок цен на товары. Сейчас думаю, отлично пойдут куртки. Мы взялись за них окончательно. Она старается скупить их везде, где только можно. Вес маленький, а навар на каждой из них можно сделать хороший. Они быстро оправдывают себя.

Гроза прошла, но после неё в воздухе ещё явственней стало ощущаться присутствие осени, как подготовительного этапа перехода к зиме. И отправляясь с утра на прогулку, либо прибывая в универ задолго до начала пар, Евангелина любовалась происходящими метаморфозами, просто шагая по улице. Это утро оказалось облачным. Легкий туман окутывал пространство, поглощая всевозможные звуки, и оказываясь в такие моменты где-то за пределами дома, она испытывала необыкновенную радость, вдыхая не до конца остывший воздух, несмотря на утренние холода. Ей нравилась именно такая осень, и, прогуливаясь по ближайшим аллеям по дороге в университет, она специально замедляла шаг, наблюдая за преображениями местных скверов и парков.

Погода ещё позволяла надевать что-то легкое и незамысловатое. И пользуясь моментами этих последних дней, напоминавших ей о лете, Евангелина примеряла на себя недавно приобретенные платья, мечтая, чтобы подобная пора продержалась подольше, предоставляя ей возможность пощеголять в них чуть ли не до середины октября.

Сегодняшний наряд превзошел все её представления о стиле. Надев к юбке светлого оттенка блузку с пуховыми шнурками, кокетливо торчащими из воротника, она подумала о том, как гармонично сочеталась эта деталь её наряда с рубашкой, которую обычно носил Сильвестр. И перевязывая тонкими синими лентами свои волосы, чтобы в итоге получилось два хвоста, свободно ниспадавших на её плечи, она любовалась такими же шнурками, но уже свисавших с рукавов её блузки, охватывающих запястья её рук. Дополнял эту гамму надетый на шею кулон.

— О, Терехов, привет! Ты ещё не успел по мне соскучиться? — засмеялась Марцела, стоило им с Евангелиной переступить порог универа и тут же оказаться в холле.
 
— Как видишь, — нахмурившись, пробурчал староста, сурово поглядывая на свои наручные часы, после чего расправив слегка свою кислую мину, добавил, не скрывая едкой ухмылки: — Всю ночь не спал, — только о тебе и думал...

Усмехнувшись, Рамахеева направилась дальше, и, стараясь не отставать от неё, Евангелина заметила, что Терехов был сегодня один, без Сильвестра. Возле её кузена крутился Драгомарецкий, что-то рассказывая Зонтинову, который не стал в этот раз снимать очки, как обычно делал после окончания занятий, но Сильвестра не было нигде. Ничего, подумала Евангелина, после пары она попробует расспросить парней, что с ним случилось, и куда это он запропастился, решив пропустить занятие, что на него совсем не походило. Впрочем, она могла осторожно намекнуть об этом и своему кузену, но не стала этого делать, дабы не привлекать к себе ненужное внимание посторонних. Сейчас ей это было совершенно ни к чему. Тем более подхватив её в этот момент под локоть, Рамахеева тотчас потащила её куда-то за собой, не спеша нигде останавливаться. 

Наряд её одногруппницы за это время также претерпел значительные изменения. Марцела стала одеваться строже, не брезгуя подбирать под свои блузки галстуки. И ещё больше осветлив свои волосы, она по-прежнему заплетали их в косы, подчеркивающих форму её нежного лица. Зоя одевалась намного строже неё и никогда не носила мини-юбок. Также она бы никогда не осмелилась надеть обувь на высоком каблуке, довольствуясь средней длинной, но при этом не выглядела «синим чулком», умудряясь носить свои наряды с изысканностью особи аристократических кровей.   

Первое занятие должно было начаться нескоро, и, довольствуясь отпущенным им свободным временем для подготовки к нему, девочки бросились поправлять свой макияж, раскладывая на столах косметички. Исключением стала Гольдштейн, редко прибегавшей к макияжу, и Мельчуцкая, вообще не пользовавшаяся им. Точнее не умевшая наводить красоту, боясь выглядеть нелепо. И пока остальные девочки приводили себя в порядок, сама Галочка занималась тем, что жуя какой-то пряник с таким видом, будто побывала накануне в плену, где её долго морили голодом, она в очередной раз рассказывала о побочных действиях своей новой диеты, на которую умудрилась подсесть, так и не добившись от неё никакого результата.

Рассеянно прислушиваясь к её болтовне, Евангелина копошилась в своей косметичке, представлявшей из себя полупрозрачную маленькую сумочку с различными брелками по бокам, вынимая оттуда то зеркало, то расческу. Ей не надо было подправлять макияж, но глядя на то, с каким упоением это делает Рамахеева, в конце концов, не удержалась, решив последовать её примеру. Она хотела всего лишь подчеркнуть блеском губы и нанести на глаза немного теней, дабы освежить их блеск. Причем проделала это своевременно, потому как стоило ей застегнуть свою косметичку и вернуться на прежнее место, как в аудитории появился Терехов, таща с собой какие-то папки. Его важное лицо весьма четко отражало всю суть забот, которые легли на его плечи как старосты группы, и, обменявшись с остальными присутствующими какими-то приветствиями, сел на заднем ряду с Зонтиновым, грубя всем подряд.   

Евангелина точно не помнила, когда в аудитории появился Лисов, — до такой степени она была увлечена общением с Рамахаеевой. Тем более кто-то, а она такое событие она точно не должна была пропустить, находясь в ряду, мимо которого этот тип как раз имел неосторожность пройти, бросая на неё заинтересованный взгляд, и тут же отводя в сторону глаза, как только он понял, что сейчас ей не до него. Тем не менее Лисов был бы не самим собой, если бы не воспользовался возможность вновь напомнить о себе при помощи какой-то пошлой шутки. Цепляться к Терехову не имело смысла. Тот обсуждал с Зонтиновым список тем дипломных проектов. Так что если бы ему хотелось попытать удачи, он мог бы это сделать, задев за живое лишь кого-то из его приближенных. И такой момент настал, как только Гольдштейн соизволила осведомиться на всю аудиторию, куда запропастился Сильвестр и будет ли тот сегодня на парах вообще.

— Он не придет сегодня на пары, — спокойно ответила ей Марцела, поворачиваясь к одногруппнице лицом, и тут же встретившись взглядом с Тереховым, подтвердившем эту информацию, добавила: — Сильвестр сказал, что у него давление.

— А где именно у него это давление, он не уточнял? — невольно отозвался Лисов, как всегда перекручивая все на свой лад с обязательным смещением фокуса внимания в сторону эротики.

Прикрыв ненадолго глаза, Евангелина вздохнула про себя, готовая провалиться сквозь землю от его ответа, но быстро совладав с собственными эмоциями, тут же поймала себя на мысли, что улыбается вместе с остальными, пусть такая реакция и не делала чести их отсутствовавшему одногруппнику. И заметив вскоре, что Новаковский с Харитоном засмеялись вместе с ней, не нашла свою улыбку таким уж кощунственным поступком по отношению к Сильвестру, как это могло показаться со стороны. Терехов оказался единственным, кто соизволил отнестись к этому замечанию с некой долей иронии, бросив в сторону Лисова осуждающий взгляд. Но учитывая то, в каком враждебном формате происходило общение между этими двумя, в их обмене неодобрительными взглядами не было ничего удивительного.

Эти двое постоянно противостояли друг другу, словно пытаясь взять верховенство над массами. Но если Терехов это делал в силу возложенных на него обязанностей старосты, то Лисов преследовал цель вывести из равновесия окружающих, чтобы просто развлечься, и не дать возможности их старосте немного расслабиться, отдавая накануне все силы поединкам на татами. 

Только сейчас соизволив бросить на него взгляд, Евангелина заметила набитую у него на скуле небольшую татуировку в виде молнии, но сделанную так, что издали та походила на нацистскую символику. Раньше её там не было. И вообще сам Лисов мало походил на человека, который стал бы набивать себе что-то на лице, если бы его к этому не склонили внешние обстоятельства. Впрочем, стоило ей вспомнить о том столкновении на магистрали, когда он попытался над ней подшутить, Евангелина моментально поняла, откуда взялась у него эта татуировка. Скорее всего, на месте ранения у него остался след шрама, портившего черты его лица. Не было ничего удивительного, что он решил замаскировать его татуировкой в виде сомнительной символики, за километр отдававшей чем-то экстремистским. Видать, оставшийся на его лице шрам принял именно такие контуры, раз его нельзя было закрыть ничем другим, кроме татуировки в лучших традициях нацизма. 

— Был бы у него дед-ветеран, — причитал позже Терехов, негодующе качая головой, — давно бы уже убил своего внука за такое «творчество».

— Да, недаром покойная Анфиса Нестеровна когда-то обзывала нашу группу «фашистами», — вздохнув, отозвалась Зоя, поддакивая ему. — Как будто знала заранее, кто именно подложит ей под задницу иглу.

Они не совсем понимали суть поступков Лисова, но некоторые его действия все же осуждали. Такое нельзя было спускать с рук. Но если для кого-то подобные татуировки граничили с эпатажем и тягой к эксцентричности, то для самого Лисова они стали всего лишь живым напоминанием о той аварии на трассе, лишний раз намекавшей ему о скоротечности жизни и том, что на дорогах надо быть внимательнее. Ведь все могло закончиться летальным исходом. Что было вполне понятными вещами для обычного человека, но не для этого парня, родившегося под знаком Стрельца, олицетворявшего движение и тягу к авантюризму. Неудивительно, что узнав спустя время дату его рождения, Евангелина попыталась узнать о нем как можно больше, проводя параллели с общей характеристикой этого знака Зодиака.

Таким образом, согласно её астрологическим вычислениям, в их группе училось несколько парней — представителей «огненной» стихии: начиная с Новаковского, (тот ещё Овен по Зодиаку), её кузена — родившегося под знаком Льва, и заканчивая Лисовым, вобравшего в себя все самые отличительные черты непоседливого Стрельца. Все трое быстро «вспыхивали», если ситуация выглядела предельно напряженной, и так же быстро остывали, когда угроза опасности растворялась, исчезая в небытии. В этом и состояла главная особенность характеров, роднивших этих между собой этих парней, причем наиболее выигрышно смотрелся на их фоне именно Лисов, тот ещё любимец Фортуны, которому, на первый взгляд, во всем везло, и он обладал даром выходить из любой передряги целым и невредимым.

Темпераментный и болтливый, не считая вспышек гнева, то и дело охватывавших его, если что-то шло не по плану, хорошо характеризовали Новаковского, который являлся ярким представителем своего знака. А вот Терехов выглядел более последовательным в своих поступках парнем, относясь к жизни намного серьёзнее, чем его сверстники, будучи при этом куда более усидчивым, чем можно было подумать о нем, если закрыть глаза на его тягу к хвастовству и переоценку собственных усилий. И в этом он даже был чем-то похож на своего соперника, с которым постоянно спорил и ругался. Лисов, в отличие от него, был непостоянен подобно вспышке молнии, символизировавшей стремительность Стрельца. Знака, который он умудрился выбить на своей скуле, наплевав на чужое мнение. Вот только Евангелину беспокоило совсем другое.

С момента последней их встречи он больше не стремился ей напакостить или попытаться испортить ей жизнь, как этого следовало ожидать. Наоборот, он стал до подозрения добрым и услужливым, тщетно пытаясь завоевать её расположение. И не привыкнув видеть его в подобном амплуа, Евангелина держалась настороже, не слишком веря в сказки о резком перевоплощении человека, от которого ранее ожидала подвоха.

В её понимании Лисов не мог быть добрым по определению. А если кому-то он и оказывал услугу по доброте душевной, то позже требовал за свои деяния соответственное вознаграждение. Иначе и быть не могло. Уж эту породу Евангелина знала достаточно хорошо, чтобы у неё сложилось о нем именно такое мнение. А ведь ей так хотелось, чтобы он больше не лез к ней и просто оставил её в покое.

Временами она даже подумывала о том, чтобы перейти в другой университет, лишь бы оказаться вновь подальше от него, однако так и не решилась на подобный поступок. Все эти хлопоты с переводами выглядели настолько хлопотными, что никто не мог поручиться за положительный результат предпринятой авантюры. А ведь она в этом вузе не проучилась даже года! В конце концов, почему-то она должна была калечить свою судьбу из-за этого парня, доставляя неприятности, в первую очередь, себе и своим близким?! Не лучше ли было оставить пока все, как есть, и посмотреть, что из этого выйдет? И только потом принимать решение. Думать, что ей делать дальше.

Весть о переезде к нему Эрики стало для неё настоящим ударом. Хотя, с другой стороны, какое ей вообще должно быть дело до этого человека? Она ведь всегда старалась от него дистанцироваться! Наоборот, ей следовало порадоваться за его личную жизнь. Что он теперь не один, а рядом с ним всегда та, кто протянет ему руку помощи в случае чего. Того и гляди, скоро совсем перестанет кутить, и, соответственно, приставать к ней. Из-за влияния Эрики. А там, быть может, наладится и её личная жизнь, и ей больше не придется пресекаться с этой семейкой, которую она могла теперь со спокойной душей вычеркнуть из собственной памяти. Увы, все хорошо так было лишь в теории, а на практике… На практике никакой радости от подобных преобразований в своей жизни она не испытывала, не понимая причин своего нынешнего мироощущения. Тем более это было странно после всего, что ей пришлось узнать. С другой стороны, чего она вообще ожидала от этой связи? Она была для Лисова всего лишь утехой на одну ночь, а вот общение с Эрикой — уже более серьёзный проект. Там одной ночью и любовными разговорами не обойдешься. В этом тандеме она точно будет лишней. Так что ей не стоило связываться с этой семейкой. А в ближайшей перспективе ей стоило и вовсе оставить их в покое, с чем не мог, очевидно, смириться сам Лисов.

Как будто успев здорово соскучиться по ней, (хотя с момента их недавнего общения прошло каких-то пару дней), он делал все возможное, чтобы вновь привлечь к себе её внимание, не слишком считаясь с её переменчивым настроем. И совершенно не интересуясь при этом, нуждалась она в его обществе или нет. Артем просто поступал так, как считал нужным, а принимала она от него такой поступок или нет, ему на это было ровным счетом наплевать.

Её наряды также не оставались без его внимания. И каждый раз планируя надеть в следующий раз брюки, Евангелина снова и снова облачалась в юбки, отмечая боковым зрением, как скользит его взгляд по её ногам, стоило ей пройти мимо него. А когда она оборачивалась, пытаясь перехватить его восхищенное выражение лица, Лисов мгновенно отворачивался от неё, придавая своему облику отрешенный вид, будто до этого он просто изучал изображения на стенде.

Евангелина продолжала избегать его общества, не спеша мириться с его услужливостью. И не совсем понимая, что именно происходит с этой девушкой, Лисов даже начал первым здороваться с ней при встрече, чего ранее за ним никогда не водилось. Приветливым его назвать было сложно, но с ней он старался вести себя намного вежливей, чем обычно. И временами это выглядело довольно трогательно. Впрочем, такой Лисов пугал её даже больше, нежели когда творил безумства, пребывая не совсем в адекватном состоянии. И осторожно наблюдая за этими метаморфозами, которые претерпевала в данный момент его личность, Евангелина подсознательно ждала, что рано или поздно он вновь станет прежним, и начнет строить ей козни, как обычно.

Как ни старался он проявить себя с лучшей стороны, она все равно чувствовала в его невинных жестах какую-то подставу, глядя на этого парня как на умашиленого, когда он подходил к ней после занятий, предлагая не просто подвезти её домой, а ещё заехать вместе куда-нибудь поужинать. И не совсем понимая, что означают все эти намеки, и чего именно он хочет от неё, навязываясь к ней с этими поездками, она почти всегда отказывала ему, ссылаясь на чрезмерную занятость, связанную с подготовкой дипломного проекта.

Как будто научившись за это время считаться с чужим мнением, не нарушая при этом чьих-то границ, Лисов больше не навязывался ей со своими просьбами, как когда-то, утверждая, что в следующий раз он обязательно заберет её с собой, хотела она этого или нет, а тогда ей не придется возвращаться домой одной. Но этого «раза», как обычно, никогда не наступало, потому что Евангелина придумывала новую отговорку,  лишь бы не ехать с ним, опасаясь столкновений с Эрикой. Вернее боялась того, что попросту не выдержит, и пресекшись с ней на одной территории, попросту выцарапает ей глаза, либо задушит её прямо на глазах любовника. А показывать свою ревность по отношению к этому придурку она не спешила. Он не заслуживал этого. Тем не менее для неё это было такое странное и необъяснимое чувство… И кажется впервые она открыла его для себя, узнав, что Сильвестр ездил в гости к кузине Зонтинова, и эта ревность только усугубилась, когда до неё дошли сведения о переезде Эрики к Лисову на квартиру.

Своих друзей и поклонников Евангелина не любила делить с другими. И не спеша признаваться в этом даже себе самой, молча страдала от невозможности выразить собственную досаду, чтобы ощутить наконец облегчение от переполняющих её чувств. Все это время она пребывала в замешательстве, и как не пыталась смириться с эмоциями, тщетно пытаясь выбросить из головы этих двоих, с каждым днем у неё на душе становилось все хуже и хуже, так что соизволив однажды протянуть ей купленный в буфете кофе, Лисов слегка опешил, когда вместо того, чтобы поблагодарить его за оказанную ей услугу, она с такой силой оттолкнула от себя его руку, что чуть не вывернула этот напиток прямо на него, тут же и без всяких объяснений устремившись прямо к выходу из буфета. Оставшиеся в помещении девочки, и переговаривающиеся о чем-то Харитон с Новаковским только пожали плечами в ответ, не понимая, что происходит с их одногруппницей, и почему она так себя ведет. И задавая себе мысленно почти тот же вопрос, что и они, Лисов проводил её взглядом до двери, надеясь разобраться с ней после занятий. Одно было понятно без слов: в кофе как таковом она больше не нуждалась, и теперь он мог выпить его сам, пока не остыл напиток.


Книга 2. Глава 17

http://proza.ru/2022/09/05/1358