Опять, двадцать пять

               
          «Опять, двадцать пять! Шо це мэне  с утра колотун  бье?  Ни вразумлю? Мабудь, опять лыхоманка проснулась? Як було годков тридцать назад! Тоди так трясло,  так трясло, душу на изнанку выворачивало. Жинке сказать,  чи  не надо?– задумался дед Мифодий.  -  Ни, лучше, наверное, накину на плечи овчинный тулупчик, валенки, да шапку кроличью, пар костей не ломыт. Да на лавочке за двором посыдю, ныхай косточки пропарятся  на солнышке ».
     Приодевшись, дед Мифодий, в валенках  на  босу ногу,  уселся на деревянной,  выкрашенной в зелёный цвет лавочке рядом с цветущим кустом чёрной смородины.  Запах усеянного ярко-жёлтыми цветами растения привлекал пчёл и ос. Они кружились, жужжали у деда над ухом. Но их заботы  он не принимал во внимание. Наблюдал выцветшими,  когда-то синими  глазами , пролетающие над головой   белесые, единичные облака.    Его внимание привлекла  и  соседская девчонка Варюха, лет девяти.  Она пыталась  полить цветы в  своём палисаднике.  Двумя ручонками она держала пятилитровую  пластмассовую  лейку, непонятного цвета. Её качало из стороны в сторону, но  девочка-подросток  геройски усердствовала.  Ярко-красные  головки  пионов, похожие на огоньки, подставляли  пышные  бутоны под   прохладные  веерные брызги.
       У деда Мифодия при виде льющейся воды как будто что-то в горле пересохло, и возникло сильное желание напиться. Не поднимаясь с лавочки, он крикнул во двор:
        - Настасья, принеси водички холодненькой.
        Его  миловидная жена выглянула из  летней кухни.
        - Руки в тесте, сам возьми, ведро на крышке  колодца, кружка рядом.
        - Эй, баба,  раскудахталась, ентой не хочу, вона тёплая, а мне  ключевой  надобно.
         -Диду,  да ты очумел? Сам вырядился в полушубок, валенки, да ещё и  шапку нацепил, но воды  холодненькой ему  приспичило. Возьми вёдра да  спустись  к морю, там, в колодце родниковая, скулы сведёт! –  сердито отчитала его хозяйка, не отходя от стола на летней кухне.
        - А шо, и пийду, де вёдра?
        - Так  во дворе,  на тыну висят.
        - Опять,  двадцать пять! Принеси!
        - Мифодий,  пошто шумишь на всю округу? – заинтересовался, проходивший мимо, сосед  Прохор.
  -  К  колодцу  собрался? Погодь, и я с тобой. На этой водичке моя жинка добрый квас варганит. Такой ядрёный получается, аж в горле дерёт.
         - Прохор, ты только глянь, - Настасья, подпоясанная  фартуком в  жёлтых, крупных подсолнухах и в такой же косынке, с  небольшим эмалированным ведром  вышла  за калитку. 
        -   Ну, возьми его  хоть за три копейки! Не даёт спокойно стряпать,  всё подай да поднеси!  Уже и семьдесят стукнуло, но сам словно мала дытына чудит, да так чудит,  и на голову не натянешь.  –  При этом она постаралась скрыть раздражение, а глаза выдавали озабоченность. Подошла к мужу и потрогала лоб губами.
       - На, возьми, резко сунула ему в руки ведро. – Пройдись,  сосед, с ним, - обратилась к Прохору, – а то  мой дед совсем змерз, в
тридцатиградусную-то жару! Пока будете ходить, я спокойно  к этому времени пирожков напеку и  тогда вместе чайку попьём.  С утра так голову заморочил! Во-во, таким  видом только галок и ворон на огороде пугать! Тогда,  возможно, и   согрелся бы! Стыдоба! Шо ни час, то новости! - она растерянно развела руками и огляделась по сторонам.
        -  Мифодий, и впрямь,  ты пошто  так вырядился? Вроде  июль  на улице, а ты по зиме мерки кладёшь! – усмехнулся Прохор.
        -  Опять, двадцать пять! Мёрзну я, лихоманка бьёть, а вот водички студёной  забажилось. А ты, як баба, языком ляскаешь, - и он передразнил соседа, ;  пошто да пошто?
        Настасья, сокрушаясь, покачала головой, махнула на него рукой и поспешила к  тесту.
        - Ты, Прохор, моей бабе не потакай. Бо вона така шустра, враз на шею влезет. Ишь, гадюка, глазками сверкает, зубы скалит и ещё к чаю зове.  Цей хомут я сам тяну уже пятьдесят лит с гаком, помощников не треба. –  и он  жёстко, с хрустом сжал кулаки.
Прохор, молча, слушал да посмеивался в усы.
        - У мене, диду, своя така краля. Но другой не надобно!   –  и  Прохор  с озабоченным видом  оглядел с ног до головы соседа.
       -Дед Мифодий, а спуск к морю  не крутоват для тэбэ, а подъём будэ ещё  покруче  да с полными вёдрами, в добавок  – полушубок?
       - Опять, двадцать пять! Ничего, сдюжу, за меня не переживай. Шо топчешься на одном месте,  як  конь необъезженный, пишлы, чи шо?
      - Диду, давай огородами пидэмо, подальше от людских глаз. Народ оборачивается.
      Дед Мефодий отмахнулся от этих слов, как от назойливой мухи и с толком, с чувством продолжал :
     - Прохор,  не спеши, давай  пройдёмся спокойно. Бачишь, яка красота – всэ цвете. Скольки тут и василькив, и ромашки, глазами не обхватить.  Чуешь,  як полынью пахнэ.
      Настасья, на всякий случай, выглянула через забор  и, проводив их взглядом, воскликнула:
      –  Спортсмены!
       - Глянь, воздух не шелохнется,; наслаждался  Мифодий прогулкой, - верховая всю  воду выдула. Бычков  с пацанамы,  колысь, рукамы ловылы. Яки воны вкусни,  на  сметане, да в печи зажаренные. Як вспомню, так аж в  брюхе урчит! – он и вправду, как ребёнок, радовался  нахлынувшим воспоминаниям.
       - Сосид, да ты  почти романтик? ;  задорно рассмеялся   Прохор и резко замолчал.
       - Погодь, или мэни чудится, или взаправду? Толи детина кричит, толи собака скулить, не пойму!
       Они остановились и прислушались. Откуда-то из под земли раздавались непонятные  глухие звуки, похожие на стон или на плачь.  Чем ближе они подходили к колодцу, тем чётче слышалось завывание.
       - Мабудь, хто-то  из пацанив цуцыка в колодец бросив! - с досадой чертыхнулся Прохор.
      - Чуешь, як жалобно скулит, бедолага. Аж, душу холодит!
     Они осторожно подошли к срубу, заглянули  внутрь и замерли.
     -Диду, глянь, чи детыны, а может, и чёрт из преисподней вылез водички испить, да заципывся за выступ, своих зове и потому так душераздирающе  завывае.
     Дед Мифодий отскочил от колодца, рванул в сторону горы, бросив  даже   вёдра. Прохор растерялся и не понимал, как быть, бежать за соседом или помогать горемыке.
     - Дед Мифодий,  погодь, охолонь, кинь бечёвку, она в твоём ведре. Я бачив,  як твоя жинка клала.
     - Эй, хто там, отзовись, не боись,  мы тебе поможем. Лови  край бечёвы, да крепче обвяжись! ; хлопотал Прохор у колодца.
      - Не дюже тяжёлый, вроде детына! Ещё чуток, и ты,  милок, на свободе.
      -Дед,  налегай, под рукы хватай, хватай, тяны! Ну, слава Богу, перемогли!
      -Дед, глянь, так це ж Галка,  жинка кума Васьки! - озадаченный и удивлённый Прохор осматривал внимательно утопленницу.
       - Галка, ты шо, совсем с глузду съихала? Топыться решила?
       - Какой там топиться!; дрожащими синюшными губами, заикаясь, прошипела соседка.
        - Пораньше решила встать, до того, как корову в стадо выгнать, и  сладкой водички для чаю набрать. Да взяла с собой бадью.  Мой Василь под себя собственноручно смастерил! - с  гордость за рукастого мужа пролепетала она.  - Зачерпнула,  до  верху почти дотянула, а вытащить  полностью не могу,  силушки не хватает. Жадность меня и сгубила, водичку-то жалко  было отлить. Я и так, я и сяк, а  бадья  возьми, и перетяни меня, и полетела  я, милок, в колодец верх тормашками. Хорошо, что за выступ зацепилась и повисла.  Криком кричала, голос осип, замёрзла. Всё думала, помру, а  Васеньку и чаем не напоила перед  своей смертушкой! – и снова захлюпала носом.
         Прохор смотрел на неё , жалеючи.
         -  Галка, твий мужик Василь  – кровь с молоком, а ты – точно вобла сушенная. Я тебе по началу, и не признав!  Понимаешь, привык видеть с чувалом соломы через плечо.  Тебя так трясэ, зуб на зуб не попадае. Выйди на солнышко, на писок ляж.  Вин так наколывся, хоть картошку запекай.
      - Храни вас , Царица небесная,  не иначе   сам Господь  мне в помощь послал. Услыхал мои молитвы.  Ведь за это время мимо колодца ни одна живая душа не проходила, ; не переставала тараторить   Галка.
      Дед Мифодий  сердито смотрел на соседку, нахмурив густые седые брови, и   о чём-то усердно размышлял. Внимательно смотрел то  на сруб, то  на несостоявшуюся утопленицу.
      - Так ты, кума, в колодце  с четырёх утра до полдня просидела? Почти восемь часов? И не околела? Ногамы до воды касалась?
      - Я время не считала, я с жизнью прощалась, а ты, дед, мне дурные вопросы  задаёшь.
      -Так ты в воде  була ?  – снова повторил дед Мифодий, волнующий его вопрос.
      - Ну, була и что?
      -  Опять, двадцать пять! Не поняла? И ты, Прохор, не поняв?  - и Мифодий зло засверкал  глазами.
     -Диду, тебе  солнце  трошки по мозгам не вдарыло? Шо ты бормочишь? Зайды лучше  в тенёк и присядь на ведерце, отдохны.   – не на шутку забеспокоился Прохор. 
      - А Галке  отдай  свою шапку и валенки, хай бедолага чуть согреется, страшно смотреть. Платье мокрое всё, мослы оголылысь. Точно  – шкелет.
       -  Ты мэнэ не сажай. Я сам соби голова! Сердобольный  якый выискался! Подумай своей башкой. От це шалава! ; он махнул рукой в сторону  трясущейся, съёжившейся   соседки. – Обмылась в той водице, так сказать, святоё крещение с утрица  приняла. А ты,  Прохор, поучаешь – дай  полушубок, дай валенки!
        Он со злостью кинул в  Галину шапку. Она её лихо поймала,  торопливо натянула   до самых бровей. Не успел Мифодий снять валенки, как соседка ловким движением стащила с него тулупчик, при этом, не переставая жалобно причитать:
        - Боже, боже, и корова не доена, и свиньи  не кормлены, и Василёк голодный, шо я ему скажу! Где була, чем занималась!
       Женщина рванула с места и побежала в сторону деревни, на ходу укутываясь в тулупчик. Дед Мифодий и глазом не моргнул, как она скрылась за поворотом.
        Он ойкнул и присел.
        -А як же мени теперича домой идтить, в одних трусах через всю деревню? Отдай мои  валенки и шапку,  курва! ; закричал   и поспешил за ней вдогонку.
         Прохор растерянно смотрел  им в след.
         - Диду, постой, вёдра забыл. Погодь, я тебе свою рубаху позычу.
         Дед  Мифодий ,  задохнувшись, присел на пригорок.
          -  Шо за народ!  Тепериче у нас ещё одна абракадабра появылась в  слободе. Любка Мишкина на Ванькиной крыше в смоле загорала, всю округу перебаломутыла, даже цыгане  быстренько шатры поснимали и с утренним туманом растаяли.   Опять, двадцать пять, энта  Галка, змеюка, мало того, шо среди билого дня  меня раздила, так ещё и воду в колодце  испоганила, стерва!  Теперича, ни квасу тебе, Прохор, ни мени чайку с ключевой водичкой не испить.  Ох, опять, двадцать пять! Якый  же я  дурень старый, сидив бы мовчки  на лавочки, ждав  пирожки с пылу, с жару, и ничого  об этой утопленнице не знав!   И нижними портками по улыцам не сверкал. Ключевой водички забажилось, сто раз права жинка ; огороднее  пугало, да и только!
.
 Бадья - это оцинкованная,   двадцатипятилитровая ёмкость.
 2015год