Мечты сбываются

Знаешь, мне иногда кажется, что я птица.

А. Островский

Он стоит в ангаре, немигающим взглядом уставившись в ворота и дрожит. Напряжение чувствуется во всем его белоснежном теле. Чуть подрагивают штурвалы, поглядывая друг на друга дабы соблюсти синхронность, чуть поскрипывают шасси. Еле слышно, едва уловимо можно различить в этой забытой пыльной тишине дыхание железных легких. И иногда (бьюсь об заклад – это чистая правда) можно почувствовать его вздох, почти стон, ведь баки-крылья его пусты и сердце не стучит. Но душа жива, и она требует неба. Небо! Высокое, бездонное, влекущее словно наркотик, как последняя затяжка, как последняя порция кислорода. Ему бредится толи во сне толи на яву - ворота раздвигаются и перед ним пожухлой травой простирается поле, огромное, уходящее в высь бесконечной полосой. Все быстрее и быстрее мелькают деревья и вот он уже невесом и только ветер свистит в подкрылках и детскими игрушечными макетами плывут внизу дома и переулки и почти недвижимы с высоты спешащие куда-то автомобили. Облака нежно обнимают его как старого доброго друга: «Мы скучали… Мы ждали тебя!» Душа поет и сердце бьется, набирая обороты, отдаваясь ревом в выхлопных трубах.

Его зовут А27. Никто уже помнит у кого родилась идея так назвать самолет. Но он гордится своим именем. Эму не нравятся громкие названия- «Мираж», «Конкорд». Все эти пафосные красавцы, прогремев на весь мир, догорали в каких ни будь безвестных лесных массивах или на бескрайних просторах пустынь. А27 был не таким. Он пришел в этот мир обстоятельно и надолго, ловя своими воздухозаборниками встречный ветер и уверенно опираясь крыльями на бегущие облака. Он не рвет пространство реактивными агрегатами, у него нет злобы к расстояниям, он небрежно перебирает пропеллером молекулы воздуха на составляющие и как-то договаривается с самим Бернулли. В его тесной кабине едва хватает места для двоих, но мало кто догадывается, что задумано это неспроста. Эти двое внутри не могут быть просто пилотами. Когда за стеклом непроглядная тьма, а корпус слегка вибрирует, передавая волнение двигателя в сердца воздухоплавателей, когда каждый порыв ветра бросает самолет словно океанические волны утлое суденышко, когда нельзя просто остановиться, выйти и размять затекшие ноги - под тобою внизу море, горы, тайга (выбери, что тебе больше нравиться) ты чувствуешь себя частью этого организма, его сердцем, его правым желудочком, потому что левый желудочек находится рядом с тобой в левом пилотском кресле и вы с ним часть живого организма по имени А 27.

* * *

Небольшой его кабинет завален бумагами, собранными в папки, стены завешаны картинами разных размеров. Картины достаточно проникновенные: унылый деревенский пейзаж на исходе долгой, безрадостной зимы; высокое голубое небо с березками и лугом, вселяющим беззаботность и надежду; белоснежный величественный храм, дышащий покоем и вечностью. Картинами хозяин кабинета очень гордится, периодически дарит то одну то другую автору этих строк, но никогда не отдает, что стало уже почти традицией. Трепетно следит, чтобы посетители кабинета чересчур не приближались к ним, очень переживает, когда в их сторону направлено чрезмерное дыхание и вовсе не переносит критических замечаний в адрес произведений. С бумагами не церемонится. Сваливает их в шкаф грудами без всякого пиетета. А в минуты нахлынувшего вдохновения он творит литературные опусы в стиле доброго сарказма с элементами дружеского стеба. Необычный человек, право. Но еще более необычной выглядит его мечта – там высоко среди облаков в разряженной атмосфере почувствовать себя птицей. Почему-то мне представляется как по ночам он видит приборы своего А27 с мигающими лампочками, сквозь сон отдает сам себе команды, что-то бормоча под нос, дергает ногой нажимая на невидимые педали и тянет на себя невидимый штурвал. Совсем пропадает человек, вынь да положь ему грандиозный, полный видеокамер и журналистов непременно из географического общества перелет вдоль границ любимого отечества. Сумерки и тайга, бескрайним морем бегущая под крылом, и далекие огни полосы подскока впереди – вот и все что нужно этому удивительному человеку, чтобы почувствовать себя счастливым! Совсем недавно он был обладателем самой обычной мирной профессии, ловил серийных убийц и выводил на чистую воду коррумпированных коллег. Рисковал. От его откровенных рассказов стынет в жилах кровь, но что все это в сравнении с ощущением полета, с тем чувством, которое возвращает нас к единому с птицами одноклеточному предку? Видимо в непознанных глубинах его мозга, в самом его ядре таки осталась эта самая доисторическая клетка, зовущая в полет, расправляющая невидимые крылья и не дающая покоя. И каждый раз, видя взлетающий лайнер, он благоговейно замирает, на подсознании ощущая жар его турбин, непроизвольно раздувает ноздри ловя встречный ветер и только в самый последний момент спохватившись останавливает себя, чтобы не начать разбег. И вот теперь этот удивительный человек сидит напротив за своим столом, припечатывая меня в кресло с ободранным дерматином, своей искушенной логикой, недюжинным красноречием и весьма нелегким для восприятия взглядом. Мы обычно спорим о политике и обсуждаем производственные планы, но не сегодня. Сегодня, горя глазами, но стараясь говорить скучным голосом чтобы скрыть от меня свое волнение (наивный – меня не проведешь!), он рассказывает о своей мечте, о А27. О его совершенных формах, о тесной пилотской кабине, о тестах на психологическую совместимость для пилотов, о многом другом, что предстоит учесть при этом, прямо скажем, необычном перелете. Я в свойственной мне манере перебиваю недослушав, волнуюсь: «Что там с парашютами? А если падать, то это как?» Он заливается смехом от моих наивных вопросов: «Да это ерунда! Там же и не так высоко, собственно! Да и спланировать можно всегда!» А потом строго, пробуравив меня взглядом: «Вы так уморительны! О таких пустяках то?» В этом он весь! Мне кажется иногда, что этому человеку все по плечу. Глядя на проблему его глазами вдруг понимаешь, что она вовсе и не проблема, а так – веселый эпизод. Не признаваясь даже самому себе, я не в шутку завидую ему. Не каждому дано такое счастье – высокая и чистая мечта. Сквозь пелену мелькающих будней мы не замечаем, как безвозвратно улетает жизнь и только светлое чувство, захватывающее целиком без остатка способно правильно расставить приоритеты, сделать краткий миг нашего существования на земле осмысленным.

* * *

Закатное багровое солнце огромным диском погружается в море, лижет своими холодными лучами крыло самолета, слепит. Волны белыми бурунами недобро скалятся снизу, кусают неприступный берег, и разбиваясь, бессильно катятся обратно. Мы птицей плывем под облаками и с высоты, вдыхая в себя весь мир и растворяясь в пространстве, поглощаем континенты. И от этого кажется, что душа становится такой широкой, что способна вместить в себя безграничную сущность бытия, понять то, что обычно она понять не в силах. И это солнце, эти волны, эти скалы всматриваясь в наши лица слышат – мы сможем. А если нет – они не простят. Не простят, без ярости и ненависти, без жалости и сострадания, просто потому, что так надо, так задумано самим Создателем, потому, что выжить должен только сильнейший, только тот, кто достоин счастья жить, тот кто готов каждую минуту, каждую секунду доказывать свое право мечтать. И именно поэтому холодная красота этого сурового края вызывает в наших сердцах восхищение, какое бывает у победителя, восхищение мужеством побежденного. Мы смотрим на весь этот пейзаж свысока и чувствуем в самых глубинах нашего подсознания, что ошибаемся в своем величии, но не в силах себе в этом признаться. Чувствовать себя победителем вечности - это как действие наркотического вещества, циркулирующего по кровеносным сосудам и обманывающем мозг картинами реальности невозможного. Но сегодня не хочется думать ни о чем. Сегодня мы наслаждаемся ощущением свободы, которое поселили в наши сердца скалы, закат и ветер. Где-то там среди горных хребтов спряталась узкая посадочная полоса. Мы так думаем. По всем расчетам она должна быть там. Мы ловим каждый изгиб скалы, выплывающей из-за очертаний своей соседки и не сговариваясь стараемся не смотреть на датчики уровня топлива в баках. Какое-то родство с Экзюпери, блуждающем в пустыне на своем почтовом, поглотило наше сознание. Это словно безумие Дали - прекрасно до идиотизма. Но вот полоса почти там, где мы ее и ожидали и сразу мир, сузившийся лишь до одного самого заветного желания, вновь приобретает свободу и расслабленность. Мы садимся. Вот замолчал мотор и нет привычного свиста ветра. Тело погружается в пустоту припрятанной бутылочки старого рома. Сейчас это то что обязательно нужно. А завтра придет грусть, она неслышно заползет в сердце, заполнит то место, где была мечта.

07.08.22г.