Дневник беженца. Родная речь

В студенчестве сессия была особым временем и состоянием души. Мы много пили, нервничали и верили в приметы. Рассказывали, что Тоня Зарайко однажды всю ночь протанцевала с учебником, как с шаманским бубном, возле скульптуры бронзового льва, что стоит возле Дворца студентов. И на экзамене Тоне действительно сказочно повезло – достался тот единственный билет, который Тоня все же успела выучить. А Артем Снопко однажды просто закрыл препода в аудитории, и вся группа подсовывала в щель под дверью зачетки до тех пор, пока голодный и изможденный препод наконец перестал выпихивать их обратно, а начал проставлять заветное: «зачет», «зачет», «зачет». Говорили, что приручить препода было едва ли сложнее, чем совладать с индийским слоном. Они одинаково трубили проклятья, только слон с помощью хобота, а препод – с помощью замочной скважины, к которой он время от времени прикладывался там, с обратной стороны двери…
Я любила сессии. Странное время, когда ты занимаешься чем угодно, кроме учебы, но считается, что именно в эту пору узнаешь больше, чем за весь учебный семестр.
Кто бы знал, что в свои почти сорок я снова сяду за стол и буду доказывать строгому экзаменатору, что я знаю… родную речь.
Да, наверное, можно выучить сто языков, но только на одном ты будешь всю жизнь молиться и писать стихи. Можно тысячу лет прожить в другой языковой среде, можно попасть под любые языковые запреты, вести документацию, спорить с кассиром, но молиться все равно – на одном, на родном языке. На том, на котором тебя поймет Бог. Разве что все чаще начнут проскальзывать чужие идиомы и звонкие словечки, но самые сокровенные слова твоей души будут звучать на том языке, на каком мама в детстве пела тебе колыбельную.
Мама, а ты мне пела колыбельную или сразу начала читать Гоголя? Мам, давай еще раз вместе как-то перечитаем записки пасечника Рудого Панько? Сядем и прочтем их нашему маленькому мальчику, хорошо?
Но инспектору в миграционной службе было неинтересно смотреть на мой гуманитарный диплом и слушать шутки о том, как мы в универе называли курс практической стилистики русского языка и современного русского языка. «Псря» и «Сря». Смешно же… Но инспектор был строг, серьезен до критинизма и на диплом смотрел с равнодушием:
– Красивый. Но нужно сдать экзамен. Лучше сразу на уровень ВНЖ. Потом пересдавать не придется…
И я пошла.
Центры тестирования в городе, как оказалось, представлены чуть менее щедро, чем грибы в летнем лесу. Хороший же бизнес, когда кому-то война, а кому-то – заработок на беженцах. И цены… Говорят, экзамен на ВНЖ подешевел, всего 4900. Ага, а фактически 6 тысяч, не меньше! А то, что на сайте другая цена, так это когда было… уже поменяли! Не нравится? Идите, идите ищите, где можно сдать. Понаехали!
Но беда даже не в этом. И не в моем страхе, что язык или основы права могут иметь вопрос со звездочкой и не покориться. А в том, что на экзамене, длящемся несколько часов, нужно присутствовать без ребенка. А куда деть трехлетку, если ты в городе совсем один? Если трехлетка еще никогда не разлучался с мамой? Свой, теплый, родной, абсолютно домашний и мамин сын даже в другой комнате сам не сидит – бегает хвостиком, просится на руки и хочет всегда быть рядом. И я просила пойти навстречу, чем помешает ребенок, если будет сидеть рядом? Помешает. Нельзя.
Как будто я единственная на Земле мать-одиночка и никто, никогда не нуждался в экзамене, имея детей. Разве в это можно поверить?!
В одном из центров «сжалились» за доплату в тысячу. Итого экзамен встал мне в почти непосильную сумму – 7 тысяч! Семь! Для одинокой мамы, которая прибыла с одним чемоданом и трехлеткой на руках и не получила никакой социальной поддержки.
Был летний знойный день, мы с сыном плелись на экзамен. Тополиный пух, прибитый вчерашним дождем, иногда поднимался от наших шагов, залетая за шиворот, щекоча нос. Добрый и ласковый сын держал меня за руку и доверял безгранично.
В центр тестирования мы пришли минут на двадцать раньше. В маленькой комнате за «партой» сидели две женщины и мусолили в руках синие книжечки паспортов.
Экзаменаторы замахали на меня руками и выставили:
– У нас все по времени!
Пришлось немного обождать в коридоре.
Сын был смешлив, бегал туда-сюда, угощался булкой и пока еще был готов немного подождать.
Ждать пришлось долго. Экзаменаторы не освободились к назначенному времени. И даже через час еще не были свободны. Дверь кабинета была заперта, стучать и требовать справедливости в такой славный летний день было лень. Ладно, подождем…
Спустя еще какое-то время экзаменаторы все же вспомнили про меня и впустили в соседний кабинет, выдав бланки с экзаменационными вопросами – тест, «письмо подруге», заявление о приеме на работу.
Женщина с розовым бантом на платье, выражающим, видимо, размер ее самомнения, поясняла:
– Вот тут заполняете, вот тут пишите, вот тут отвечаете…
Мне было неловко. Мне казалось, я оставляю впечатление вполне разумного человека, который понимает, что такое экзамен.
Она дала подписать мне еще один бланк. В котором говорилось, что я, экзаменуемое лицо, слезно прошу какую-то другую организацию покрыть моим экзаменаторам расходы за мой экзамен. Ах, так эти 7 тысяч – это еще не все, что вы получаете? Да, не тем я в жизни занимаюсь, видимо… Сотрудники вам не нужны?
И еще один лист, в котором мои паспортные данные. В графе «Родной язык» проставлено – «украинский».
– Послушайте, а почему, собственно…? Можно указать, что мой родной – русский? Или что я билингв, в конце концов…?
– Нет, – бант колышется из стороны в сторону. – Мы всем так пишем. Из Украины – значит, украинский.
А если бы я была этнической армянкой? Азербайджанкой? Гречанкой? Гражданство не определяет то, какой язык ты называешь родным. И в этом нет крамолы.
Вздыхаю, заполняю тест, нахваливаю себя в условной анкете для трудоустройства, пишу письмо подруге. Экзаменатор выходит, мне снова приходится ждать, и я немного скучаю. Рядом на столе лежат чужие работы, втихаря разглядываю их. Вот, кстати, на ВНЖ сдавала экзамен какая-то молодая армянка. Ее письмо подруге очень забавно – это долгие расспросы о здоровье всех родных и о том, кого родили все ее многочисленные сестры, и, да, как здоровье младенцев?! Неизвестная мне молодая армянка путается в падежах, окончаниях и местоимениях. Но, судя по всему, экзамен она сдала. Чего мне волноваться?
А вот сын уже начинает скучать. Я пытаюсь отвлечь его мелкими игрушками и мультиком в телефоне.
Экзаменующий меня бант возвращается. Теперь интервью. На камеру. А что сын? А сын останется в этой комнате.
И – да, мы запираем трехлетнего мальчика в кабинете и уходим. Это стоило мне тысячу. Я кошмарная мать…
– Смотрите, наша беседа на камеру должна длиться не меньше двадцати минут. Старайтесь не делать долгих пауз, отвечая на вопросы. Все ответы развернутые, и говорите побольше! Понятно?
– Понятно!
Я прикладываю к лицу паспорт и представляюсь. Где-то в соседнем кабинете начинает раздаваться плач моего сына.
– А вы мне не подскажете, как пройти к троллейбусной остановке? Я прибыла в этот город совсем недавно и не знаю, как мне проехать на центральный рынок. Какой номер автобуса мне нужен? Как часто он ходит? – я изображаю туриста-олигофрена, который готов первому встречному доложить все обстоятельства, которые могут связывать его с какой-то гипотетической троллейбусной остановкой. Экзамен есть экзамен!
– А какие блюда вы предпочитаете? – спрашивает интервьюер.
Я с восторгом перечисляю все, что приходит в голову. Хотя последнюю неделю у нас с сыном в меню только яйца, хлеб и кефир. Нам очень трудно было накопить на экзамен.
– А какие рестораны вы предпочитаете?
Я снова включаю восторженный режим и несу какую-то чушь. Я вообще предпочитаю рестораны? Если подумать, я там никогда и не была. А зачем? Деловые встречи за кофе-брейком, свидания – в театрах. Я не делаю культа из еды, хотя сейчас определенно что-то съела бы, кроме яиц и хлеба.
– А теперь вы должны попросить вернуть вам билет на самолет.
Новая сценка. Полный фарс. Может быть, мне стоило бы на камеру хотя бы акцент какой-то изобразить? Тогда бы эти люди могли сегодня уснуть с мыслью, что свой хлеб они получили честно.
Стоило бы хотя бы по-одесски погутарить: «Так шо, вы мине таки вернете за этот билет или я еще тут постою, пока вы там подумаете за жизнь и несовершенство нашей экономической системы? Да, я не увижу таки тот Амстердам, но я хочу хотя бы полюбоваться обратно на свои деньги!»
Сын в соседнем кабинете орет невыносимо. Мне хочется кинуться к нему, но экзамен… Но семь тысяч за экзекуцию…
– А теперь вы должны описать картинку!
Мне кажется, последний раз я описывала картинки где-то в третьем классе. Потому рассуждения о том, почему мячик в луже, а бабушки сидят на лавочке у меня получились какие-то философские, но с элементами детектива и драмы. Мне хотелось копнуть глубже, рассмотреть в глазах нарисованного прохожего тоску по загубленной жизни, а в собачке – символ суетности нашего бытия, но экзаменатор с камерой замахал руками: двадцать минут истекли.
Получив с меня деньги и выпустив на свободу моего зареванного сына, экзекуторы, специализирующиеся на родной речи, совсем перестали быть любезными. Через пять дней придет сертификат, и я могу сделать его нотариальную копию у них же. Да, за много денег.
Перепуганный сын вцепился в меня так, что я засомневалась, что однажды смогу разжать его маленькие ручки. Пусть держит. Я тоже не хочу его больше отпускать…
Из душного кабинета мы вышли на летний зной.
Теперь, как я знаю, беженцам больше не приходится сдавать этот унизительный экзамен. Никто из моих соотечественников больше не будет в этих глупых кабинетах паясничать на камеру, выясняя, где тут остановка транспорта, или пытаясь с серьезным лицом описать детскую картинку. Надеюсь, все беды пройдут и забудутся, и я однажды расскажу о нем, как о курьезном факте моей биографии. Однажды, когда все это станет просто историей, я даже повешу этот сертификат где-то над своим рабочим столом. В другом, более счастливом мире. Пусть это будет мой артефакт. Мое напоминание о том, что иногда бывает все так трудно и грустно, что хочется выть.
А сейчас…
Сейчас из этой истории я могу вынести совсем другую мораль. Пролитые слезы ничем не искупаются. Даже на крови растут виноградники, а на слезах ничего не растет. Потому пусть дети чаще улыбаются, пожалуйста!
И еще одно… Можно выучить все языки мира. Можно знать их идеально, сдавать любой экзамен. Но писать стихи и молиться Богу… только на родном. Впрочем, Бог иногда слышит и без слов. А мы? Мы не слышим друг друга, даже когда говорим на одном языке.
Давайте введем экзамен на человечность? Для всего мира!

Поддержать автора:
2202 2023 3930 9985