Однажды в кальсонах Карамзина

     Вонько Шуняев был знатным абреком. Пребывая еще эмбрионально, осознавал Вонько как данность факта, что акбар - сила, Зобар - Лойко, а кукнар растет себе, радуя немногих выживших в великой Наркотной войне Синтетического Китая со всем миром. Выпрыгнув из мамки, Вонько совершил первую в своей только еще начинающейся жизни ошибку : обернулся. Увидел жуткую манду и с тех пор огорчился на явную несправедливость федеративного устройства Лотарингии, отрастил ослиные уши и подписался на  " Тилиграм - канал " крысы Потупчик. Выдрачивая постепенно зазубренными от негодования общественных сил краями консервной банки, Шуняев - младший ощутил себя веществом растущим, как таракан, по меткому замечания Неверова, в конце времен перелетно перебежавшего не только из греков в раки, но и из пиитов в политики, выводя тухлый парадигм скудным умом, холуйством и неприкрытыми угрозами обосновать за Полярным кругом солнечные курорты для всех несогласных с неприкрыто возвеличенной щуплой фигуркой чухонского фюрера, более схожего на знаменательный текст природного рэпера Обломова, пригласившего отдыхающего ныне в лагере Ефремова проиллюстрировать всю тщету как рэпа отечественности, так и наглядности. Политицкий вывих первых строк сей презанимательной сказочки не должен и не будет вводить в искушение пытливые рассудки грядущих исследователей, для коих, уверен, будет величайшей загадкой многотерпеливость постепенно опускающегося по достаткам и росту экономики цен народца, привычно колупающего в носах, хотя верное средство - русский бунт, описанный Пушкиным, никуда вообще - то не делся из фольклора, разве, стал уё...ным и тошнотным, сменив топор на ленточку, а ледорубом по зубам на бестолковое топтание в строго ограниченных мусорами загончиках. Кромешность разобщенных страт так и не самообразовавшейся в единый компонент нации диктовала насущность : наливай и пей.
     - Чернила, бля.
     Витёк, стырив у братана пузырь синьки, смотрел на просвет, зря в корень. Его брат, стрёмный волосатик, откосивший от армии, торчал чучелом на топчане, шаря за масляной пазухой какой - то мордастой девки, судя по чернявости, жидовки.
     - По х...й, - рыгнул солониной братан Акинфий, злобно дергая девку за сосок, - жри давай.
     Витёк покосился на меня, разинул рот и вылакал напиток, пойдя какими - то пятнами. Братан вскочил с топчана и бросился к столу, вырывая опустевший стакан из рук Витька. На дне, покрытый мохом, лежал чортов корень. Девка завизжала, заползая под топчан. А братан Витька носился по каптерке, выкрикивая дикие лозунги, грозя обрушить стабильность и наказать зарвавшихся хохлов с якутами хером. Я сидел на колченогой табуретке, от нечего делать ковыряясь пальцем в сраке. Сначала мы играли в зимбер, вот я и проигрался догола, играли ж на уговор, а по уговору продувший обязан весь вечер ходить голым, даже поссать. Поссать надо было идти на улицу, дело же происходило в январе семидесятого, в Забайкалье.
     - То - то ты себе ум и отморозил.
     Министр обороны сурово прервал свой рассказ, высокомерно взглядывая на кощунника, суховатого и глупого видом начальника Совбеза, сутулой мойвой висевшего под притолокой. Накануне, когда отгремел юбилей, подвесили на растяжках начальника по непосредственному указанию, вот он там и висел, видя все, зная еще больше, понимая тоже примерно так как - то.
     - Ты мой ум не трожь ! Я его, понимаешь, в девяносто третьем весь, без остатку израсходовал в штурме Останкино, - ударил козырьковатой папахой о столешницу министр обороны, нарушая симметричность с равновесностью. Вобла отодвинулась к краю стола, пачка папирос сразу упала, застенчиво прячась в щедро наваленных на пол осиновых опилках, равновесность сидевших за столом покоробилась самим фактом неистовости обычно опойно - спокойного руководителя войск. Идеологический человек судорожно поправил очки на носу министра культур - мультур, знатный абрек обсосал рыбу хек с хвоста, нарушая присягу, помянутый в рассказе Витёк нагло вытащил из - за пазухи здоровенный жлобский камень, можно сказать, каменюку, сука, и водрузил её посреди.
     - Вечно вы х...ню какую - то придумаете, - брюзжал государь, великого сознания человек, свешиваясь растрепанной чортовой куклой с полатей. - Умы морозные, папахи, абреки. Нет бы по - простому.
     В соседней палате вдарили часы - ходики. Наступило двадцать четвертое февраля, а год не так уж и важен. Какая, на х...й, разница, ежели качество народонаселения тута не меняется веками, год же - понятие маломерное, когда перед тобой восстаёт во всей придурковатой красе целая история страны, наименованной Россией.