Уроки английского

Заныла сирена воздушной тревоги. За последние полтора месяца этот звук несколько раз поменял для Эльвиры свое значение и то, как он на нее действовал. Эля, как и большинство соседей, прошла все стадии – от парализующего всё тело и все чувства страха, через суету и метание в поисках и сборах самого ценного, что надо обязательно взять с собой в бомбоубежище, до полного безразличия к тому, что может случиться и, наконец, к совершеннейшему спокойствию и пониманию, что ничего плохого не произойдет, если в случае налета или обстрела четко выполнять отработанную последовательность действий.
Услышав сирену, Эльвира быстро накинула пальто, сунула ноги в полусапожки и, подхватив всегда теперь стоящую в прихожей сумку с документами и большой портфель с учебниками и тетрадями, вышла на лестничную площадку и побежала вниз в бомбоубежище.
Бомбоубежища как такового в их доме не было. Зато был подвал. Большой, вместительный и, вероятно, достаточно прочный, чтобы выдержать даже прямое попадание бомбы или ракеты в их дом. Проверить, действительно ли прочные в подвале стены, и насколько обоснована их уверенность в том, что в подвале безопасно, жильцам еще не довелось. Да и не хотелось никому поверять. Все просто надеялись, что это именно так.  Дом их был не новый, построен до войны, еще так, как строили раньше – прочно и надолго.
Как странно это теперь – говорить о чем-то «до войны», имея в виду, что это было очень давно. Как будто сейчас не война. Еще полтора месяца назад это «до войны» или «после» или «во время» обозначало совершенно определенно, когда произошло то или иное событие. Более точного указания не требовалось.
Теперь «до войны» означало совсем иное время, недавнее, то, которое было и вдруг закончилось всего-то полтора месяца назад. Говоря про время до той прежней войны, стало обязательным пояснять, что ты имеешь в виду. Иначе тебя могли неправильно понять. Подходило любое определение – «до первой войны», «до отечественной», или «это еще до старой войны было». Правда, про ту войну теперь почти не говорили. Иногда, кто постарше, пытались сравнивать, проводить какие-то аналогии, но делали это все реже, вполне хватало разговоров о том, что было вокруг и сейчас.
В подвале уже было много народу. За полтора месяца войны, спускаясь в бомбоубежище почти ежедневно, все привыкли занимать в подвале каждый раз одно и то же место. Мужчины смастерили скамейки и даже нечто напоминающее нары.
Эльвира добралась до своего места, где кроме скамейки для неё был поставлен еще стол. Стол был также у Александра Ивановича, учителя математики из той же школы, где Эльвира, то есть Эльвира Владимировна, преподавала английский язык. До конца учебного года оставалось еще два месяца, однако школу из-за войны закрыли. Ученикам дали задание самостоятельно по учебникам пройти оставшиеся темы.
А пустующее здание школы пригодилось русским военным. Когда они взяли город, там разместился их полковой штаб.
До прихода русских солдат многие семьи, забрав детей, уехали из города. Пока еще была такая возможность. Потом, когда город стали бомбить и стрелять по нему ракетами, выехать из города стало опаснее, чем в нем оставаться. Бомбежки и обстрелы города начались, когда в нем еще были украинские военные. И продолжились после прихода русских. Трудно было понять, какая сторона больше обстреливала город, кто и по кому или по чему стрелял.
Жизнь оставшихся в городе людей переместилась в подвалы домов. Сначала в них спускались раз в день или два. Потом воздушные тревоги стали звучать чаще. Постепенно страх от обстрелов сменился привычкой, и нахождение в подвале уже стало обычным делом. А через две недели после начала войны жильцы стали спускаться в подвалы днем, услышав сирену, и каждый вечер, независимо от того, звучала сирена или нет. Лучше было спуститься заранее, не дожидаясь воя сирены в середине ночи. Лежать на сколоченных в подвалах нарах было жестко, но все-таки лучше, чем не спать совсем.
Ночью в основном люди в подвалах спали, оставляя только нескольких дежурных. Всякое могло случиться, все это понимали, и кто-то должен был разбудить спящих в случае опасности. Днем же, сидя в подвале, все старались себя чем-то занять. Кто-то болтал с соседями, кто-то читал. Некоторые женщины вязали. Мужчины занимались обустройством подвала, что-то мастерили, стараясь, насколько возможно, сделать их новое жилище более подходящим для жизни.
Тех, кто не уехал до начала боев, в их большом доме оставалось много. Детей, школьников тоже было достаточно. Днём в подвале Александр Иванович и Эльвира занимались с ними. Александр Иванович математикой, а Эля давала уроки английского.
С самыми маленькими она занималась основами языка, показывала буквы, учила читать, слушать и различать иностранные слова, понимать их и говорить самим. 
С теми, кто постарше, её уроки не были похожи на обычные школьные уроки, где изучают правила иностранного языка, времена и всяческие конструкции предложений, учат слова и делают упражнения. Теперь Эле не нужно было в точности следовать учебной программе, и они с ребятами просто беседовали на английском. Читали книги вслух. Эля рассказывала ученикам о разных странах, об историях людей и связанных с ними событиях, о том, как огромен мир и как разнообразны люди, живущие в разных его частях. Старалась говорить короткими предложениями, иногда останавливаясь и поясняя то или иное слово. Дети слушали. Запоминали.
- Когда закончится война, вы обязательно поедете в другие страны. Все увидите сами, обо всем узнаете. – говорила Эля. 
Взрослые некоторые тоже старались подсесть поближе. Слушали. Участвовали в разговоре. Удивлялись и завидовали тому, как много знает эта школьная учительница.

Эля всегда хотела быть учителем. В детстве она играла в школу, рассаживала на полу кукол, брала в руки указку и представляла себя в роли учительницы в классе. В детском саду была лидером и, как могла, помогала воспитателям управляться с группой. В первый класс шла с гордостью и уже тогда знала, что учиться будет хорошо, потому что не может же будущий учитель быть отстающим учеником. 
Когда выяснилось, что гуманитарные науки ей ближе естественных, а способности к иностранным языкам больше, чем к математике и физике, вопрос, на какой факультет пединститута поступать, решился сам собой. С тех пор основное внимание она уделяла английскому языку. О другие предметах тоже не забывала и закончила школу, не получив отлично только по химии и математике.
Поступать в институт Эля решила в Ленинграде. У них в городе тоже был педагогический, но они с мамой решили, что надо учиться в большом городе, образование там дадут все-таки лучше, чем в их маленьком, по сравнению со столицами, украинском городке. С её аттестатом в институт она поступила легко, и для нее началось время сплошного праздника. Она училась любимому делу, учеба была не в тягость, и вся обстановка вокруг располагала к тому, чтобы стать лучшим учителем на свете. С девчонками она дружила, за все время ни с кем не возникло ни одного конфликта. Наоборот, они все помогали друг другу. И не только в учебе, но и участием и советами в другом, не менее важном.
 Участие и совет Эле понадобились в середине второго курса. В общежитии был Новогодний вечер. Традиционно вузы, где учатся в основном девушки, приглашают на свои вечера молодых людей из учебных заведений, в которых девушек, наоборот, не хватает. На этот раз пединститут пригласил артиллерийское училище. Было весело.
После окончания вечера Витя пошел провожать Элю. До общежития было недалеко, а они прогуляли несколько часов по предновогоднему, украшенному, расцвеченному гирляндами городу. Всё им казалось тогда сказкой. И не хотелось расставаться. В общем, это была любовь. Взаимная и сумасшедшая.
Витя тоже учился на втором курсе, хотя и был старше Эли на несколько лет, поступил в училище не сразу после школы, а отслужив в армии. Учиться и тому, и другому оставалось еще три года, и это были самые счастливые годы в их жизни. Они бы даже жили вместе, но еще два года Витя должен был жить в казарме, поэтому встречались на выходных, когда курсантам давали увольнительные. Только на старшем курсе жить в казарме стало не обязательным. Тогда они смогли, наконец, вместе снять квартиру, и уже не расставались ни на один день.
Витя, как и Эля, учился отлично. По всем военным специальностям получал пятерки. А вот английский язык ему никак не давался. Он был удивительно неспособен запомнить иностранные слова и хотя бы как-то собрать их в предложения. Эля занималась с ним, помогала выполнять задания, которые он приносил из училища. Когда у него не получалось, он не понимал задание, не мог его выполнить без Элиной помощи и злился, она смеялась и называла его «мой глупенький ученик».

Стремительно приближалось окончание института Элей и училища Витей. Они все распланировали. После окончания института Эля поедет с Витей туда, куда его направят служить. Они поженятся, и все будет у них хорошо. Эля будет работать в школе, а когда у них родится сын или дочь, станет давать уроки дома.
Если бы не заболела Элина мама, все бы так и случилось. Но мама тяжело заболела, требовалась операция, после которой нужно было за мамой ухаживать, и Эля после выпускного, получив диплом, вынуждена была вернуться в свой город.
- Я буду тебя ждать. Ты же приедешь?
- Конечно, сразу же, как только мама поправится.
В мае Эля уехала домой на Украину. Еще через два месяца Витя закончил свое артиллерийское училище и уехал служить в Забайкалье. Они писали друг другу письма и звонили едва ли не каждый день.
Витя писал, что не может жить без Эли. Как ему трудно без неё. Рассказывал о службе и о том, как проводит редкие выходные, которые ему не нужны, потому что в эти дни он только и делает, что вспоминает Элю и пишет ей письма, и никуда не ходит.  Время шло. Постепенно писем становилось меньше, и в тех, что приходили, стала появляться какая-то безнадежность, уже не было прежней силы и желания дождаться.
Эля это поняла и собралась ехать к Вите. Тем более, постоянный уход за мамой уже не требовался. Операция и восстановление прошли хорошо, и Эля могла ее оставить.
Но была еще причина, почему окончательный переезд пришлось еще отложить. В военном городке, где служил Витя, не было школы. А значит, и работы для Эли не было. Витю обещали перевести в другое место, тоже в Забайкалье, в город побольше, со школой. Надо было немного подождать.
В общем, всё затянулось на два года. А потом Витя перестал писать. И звонить перестал. Вдруг. Перестал, и всё. Написал снова через три месяца. Просто сообщил, что больше один жить не может. Что женится. Что его переводят в другую часть, и туда он поедет уже с женой.
Больше они не виделись и не писали писем.
Прошло восемь лет. Эльвира по-прежнему жила с мамой. Работала в школе. Витя, наверное, продолжал служить. Эля ничего о нем не знала и не пыталась узнать. Если бы он хотел, то сам бы дал о себе знать. Иногда Эля думала об этом, сама не понимая, хотела бы она или нет снова встретить Витю. Смогла бы все простить и сделать вид, что не было ни обиды, ни почти года после последнего письма, когда она старалась и наконец заставила себя вновь улыбаться и перестать плакать каждую ночь, ни этих долгих лет?
Где он сейчас? А что, если здесь, в Украине воюет? Может, даже и где-то недалеко. Бывают же совпадения и случайные встречи с теми, с кем давно в жизни расстался. Тем более сейчас, когда вокруг такое количество российских военных, это очень даже возможно. 

Войне и обстрелам города не было видно конца. Стало понятно, что прятаться в подвале им придется еще долго. Они с ребятами прочитали уже все книжки, какие были у Эли дома. Тогда она решила сходить в школу, где у нее в кабинете было еще много других.
- Куда ты пойдешь? Там же штаб теперь.
- Да просто приду и скажу, что хочу взять книги из своего кабинета. Скажу, что работала здесь до войны.      
- Да кто тебя впустит! Мы ж не знаем, что у них на уме. Могут и арестовать. Опасно. 
- Да это вряд ли. За что арестовывать. А не пустят, так не пустят. Надо попробовать. Завтра схожу. 

Эля подошла к дверям школы и обратилась к стоящему у входа солдату. Солдат выслушал Элину просьбу и после короткой паузы сказал:
- Нэт.
Говорил он с явным южным акцентом. По его взгляду было не понятно, понял ли он, что нужно Эле. 
- Позовите кого-нибудь, кто может разрешить мне забрать книжки. – сказала Эля.
- Нэт. - повторил солдат
- Мне очень нужны книги. – снова сказала Эля.
- Нэт. - в третий раз сказал солдат и дальше добавил что-то не по-русски, Эля не поняла, что именно.
Солдат приподнял автомат и махнул стволом в сторону. Движение это было явно угрожающим и, очевидно, означало «уходи».
Все-таки Эля еще раз повторила свою просьбу со строгой интонацией, добавив в голос требовательности. С её учениками этот прием всегда срабатывал. А этот часовой, было похоже, тоже совсем недавно был школьником.
Но и строгость в голосе не помогла. По реакции солдата Эля поняла, что разговора не получится, и взять книги ей не дадут. Солдат резко и длинно ответил опять не по-русски и на этот раз уже несколько раз взмахнул автоматом в её сторону.
Эля решила обойти школу с другой стороны. Там была еще одна дверь в здание.  Возможно, ей удастся встретить там кого-то еще, по крайней мере того, кто говорит по-русски, и объяснить ему, зачем она здесь и что ей нужно. 
Эля пошла вдоль стены здания, спиной чувствуя на себе взгляд часового. Когда она завернула за угол, и часовой не мог ее видеть, она услышала сзади частые шаги, и часовой снова появился перед ней. Теперь он уже кричал и толкал её.
- Нэт! Уходы! Уходы! – и снова: - Уходы! Нэт!
Эля попыталась еще что-то сказать. Взмахнула руками, попыталась оттолкнуть от себя этого страшного солдата, как бы отстраняясь и защищаясь от его криков. Но солдат понял это по-другому, он вскинул автомат и выстрелил.

- Товарищ майор. Там диверсанта подстрелили. Еще живой. Будете допрашивать? – обратился дежурный по роте к командиру части.
- Где он?
- В спортзале положили. Это… того… женщина. Вы бы поторопились, плоха совсем. Доктор посмотрел, сказал, не доживет до утра.
- Сейчас приду.
Школьный спортзал был превращен в полевой госпиталь. Кроватей не было, использовали гимнастические маты, разложили их вдоль стен. Вперемешку лежали раненые свои и пленные, своих больше. Лечили и тех и других одинаково, то есть никак. Приданные части врач и медбрат, и еще медсестра из местных, делали, что могли – останавливали кровь, накладывали швы, бинтовали, кололи обезболивающее. А вот если требовалась операция, нужно было извлечь пулю или осколок, это было невозможно, не было ни условий, ни лекарств, ни инструментов для операций. Делали что могли и ждали, когда раненых эвакуируют, сначала тяжелых, потом, если место останется, с ранениями легкими.
Эвакуировали раненых вертолетом. Прилетал он по ночам, но без расписания и не каждую ночь. Могло его не быть и несколько ночей подряд.  Тех, кто эвакуации не дождался, выносили и складывали в сарае на улице, там было холоднее. Планировалось, когда будет возможность, отправлять тела родственникам, чтобы похоронили. Но если долго возможности не было, то кремировали здесь же в полевом крематории. 

Через несколько минут майор Малышев вошел в спортзал.
- Где тут диверсантка? – обратился он к фельдшеру.
- Вон там, под баскетбольным кольцом, - сказал фельдшер и показал в дальний конец зала.
- Жива?
- Ещё да, но ранение смертельное. Часовой подстрелил. Не спасем. 
Майор подошел к лежащему на полу на мате человеку. Взглянув на его лицо, майор едва удержался на ногах. В голову ударил горячий поток крови, а в районе живота, наоборот, все похолодело. Так он и замер, не в силах двинуться и оторвать взгляд от лица лежащей женщины. Она была в сознании и смотрела на майора. Виктор понял, что Эля его узнала. Все, что скопилось в нем за эти годы без нее, рванулось наружу, готовое выплеснуться в безумную вдруг переполнившую его нежность. Сейчас он понял, что все прошедшие годы любил только ее. Что женитьба его была шагом отчаянья. Малодушия. Порыва. Неуверенности. Слабости. Что все, что с ним происходило, служба, карьера, семья, все было чужим.  Он и сам стал себе чужим. 
Он предал ее. И себя предал. И жизнь свою. Предал их обоих жизнь.
Чтобы сейчас же не броситься к Эле, не обнять ее, не крикнуть «что же вы наделали!» ему понадобились все его силы. Он снова взглянул на Элю, ему показалось, она улыбнулась. 
- Да какой диверсант! Просто баба. - Сказал он.
Добавил:
- Местная, похоже.
И вышел.

Через день майор Виктор Петрович Малышев был убит в бою за село Кирпичное. Бой был долгий. Тело майора, как и всех других погибших тогда, удалось забрать только через несколько суток. Отправлять тела в тыл в открытом виде было уже нельзя, а в закрытых гробах не имело смысла, поэтому командир полка приказал кремировать все тела на месте. Семье майора сообщили «пропал без вести».


DV
Июнь (26), 2022