Горькое веселье Аполлона Григорьева

«Горькое веселье» Аполлона Григорьева

Анализ стихотворения «Цыганская венгерка»

Если говорить об образе Аполлона Григорьева как поэта в массовом сознании, то, пожалуй, самое известное его стихотворение – это «Цыганская венгерка». Впрочем, высокая оценка данного произведения вполне заслуженна: в нём, как в кристалле, не только отразилась судьба и личность поэта, но и запечатлелась эпоха. Даже больше – можно сказать, это стихотворение – о русской душе вне времени.
Название отсылает к танцу «венгерка», который исполняли цыгане. В русской литературе тёплое отношение к цыганам присутствует в творчестве многих писателей: это и Пушкин, и Лесков, и Горький… Видимо, разгульные цыганские песни и пляски оказались созвучны струнам русской души. Танец «венгерка» состоял из нескольких частей, различающихся по ритму. В своём стихотворении Аполлон Григорьев постарался это отобразить. Его текст тоже несколько раз резко меняет ритмический рисунок. Можно сказать, автор хотел передать само звучание музыки, её волнующие переливы, замедления и ускорения. Пожалуй, ритм, музыка – главная действующая сила данного стихотворения. Повторы также подчёркивают песенное звучание.
Содержание стихотворения типично для стилизации фольклора. Несчастная любовь, разлука и одиночество – тематика, характерная не только для цыганских песен, но и для русских народных. Надо сказать, что Аполлон Григорьев не просто прибегает к типичному сюжету. Вероятно, важную роль тут сыграла его собственная биография. Как известно, Григорьев дважды пережил несчастную любовь, и оба раза с одинаковым финалом: его возлюбленные вышли замуж не за него. Стихотворение «Цыганская венгерка» было написано в 1857 году, уже после второго такого инцидента. Вероятно, повторение подобной ситуации должно было особенно тягостно подействовать на Григорьева, убедить его в существовании «злого рока». Такое ощущение явственно присутствует в стихотворении.
Перейдём к тексту. «Две гитары, зазвенев,/ Жалобно заныли... С детства памятный напев,/ Старый друг мой – ты ли?» Эти строки являются экспозицией, предваряющей содержание стихотворения. Лирический герой, видимо, находится в каком-то увеселительном заведении, где выступают цыгане. При первых звуках гитары он вспоминает своё прошлое… «Горькое веселье» – прекрасный оксюморон, не только передающий суть кутежа с цыганами, но и затрагивающий глубины русской души, нашего менталитета, который построен на противоречиях. А дальше в текст вплетаются фольклорные мотивы, образы и выражения. «Что за горе? Плюнь, да пей!/ Ты завей его, завей/ Веревочкой горе!/ Топи тоску в море!» Пока герой слушает цыган и пьёт, он как бы приобщается к народному миру, и его язык меняется. Если в начале стихотворения лирический герой – человек интеллигентный с характерной высокопарной речью, то в компании цыган он как будто теряет внешний лоск и обнажает своё нутро. Вероятно, это можно рассматривать как проявление почвенничества – направления философской мысли, к которому Аполлон Григорьев был близок. Тут ещё, думается, сыграло роль происхождение Григорьева: сын дворянина и крепостной, он не унаследовал дворянства, и вынужден был всю жизнь находиться между двумя полюсами. «Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка», – звучит как новаторская попытка передать звуки музыки, неологизм. Автор старается максимально расширить диапазон средств художественной выразительности. Удивляет, до чего свободно он прибегает к просторечию, к имитации речи крестьянства: «Отчего б не годилось,/ Говоря примерно?/ Значит, просто всё хоть брось.../ Оченно уж скверно!» В какой-то момент стихотворение почти не отличить от народной песни: «Да лютая та змея,/ Доля, – жизнь сгубила./ По рукам и по ногам/ Спутала-связала,/ По бессонныим ночам/ Сердце иссосала!» Использование постоянных эпитетов и образов, характерных для фольклора, довершает чудесное превращение прекрасно образованного дворянского сына в простого крестьянского парня. Аполлон Григорьев как бы говорит: если мы можем одинаково чувствовать любовь и боль, значит, все мы братья? Значит, нет причин дворянскому сословию превозноситься, если простые человеческие чувства способны всех уравнять.
В завершение первой половины стихотворения, отделённой многоточием, автор как бы раскрывает карты, показывая, что история крестьянского парня – всего лишь картинка, возникшая в воображении лирического героя: «Как болит, то ли болит,/ Болит сердце – ноет.../ Вот что квинта говорит,/ Что басок так воет». И всё-таки очевидно, что этот простонародный персонаж оказывается двойником лирического героя. Как тут не вспомнить тему двойничества у другого писателя-почвенника – Фёдора Михайловича Достоевского?..
А после многоточия следует сложно сконструированное предложение, чтобы никто, не дай Бог, не подумал, что автор – да и лирический герой – из простонародья: «Шумно скачут сверху вниз/ Звуки врассыпную,/ Зазвенели, заплелись/ В пляску круговую./ Словно табор целый здесь,/ С визгом, свистом, криком/ Заходил с восторгом весь/ В упоеньи диком». Но музыка продолжает звучать и действовать на лирического героя. И снова, через звукоподражание, осуществляется переход к простонародной речи. «Басан, басан, басана,/ Басаната, басаната,/ Ты другому отдана/ Без возврата, без возврата.../ Что за дело? ты моя!/ Разве любит он, как я?/ Нет – уж это дудки!»
А затем всё с той же внезапностью крестьянский парень превращается обратно в барчука. «Я у ног твоих – смотри –/ С смертною тоскою,/ Говори же, говори,/ Сжалься надо мною!» Удивительно, что его оценка своего возможного греха, по сути, противопоставляется оценке, данной его простонародным двойником. Если там «на тебе греха не будет», «меня Бог простит», то здесь «тебя сгубил бы я,/ И себя с тобою». Видимо, в представлении русского крестьянства Господь был более милосерден, чем в представлении высших сословий… Удивительно, что Аполлон Григорьев, желая того или нет, выявляет это различие.
Тем временем цыганская музыка становится всё более зловещей, инфернальной: «вновь бесовский гам,/ Вновь стремятся звуки.../ В безобразнейший хаос/ Вопля и стенанья/ Всё мучительно слилось». Видимо, музыка достигает своего накала, после чего постепенно утихает. Вместе с ней пропадает и «светлое виденье» возлюбленной. Лирический герой хочет пережить катарсис, который в его сознании сливается со смертью: «Пусть больнее и больней/ Занывают звуки,/ Чтобы сердце поскорей/ Лопнуло от муки!»
Таким образом, музыка будоражит чувства лирического героя, пробуждает в нём народное сознание, заставляет его пережить множество различных состояний. И всё это должно оборваться в высочайшей точке – наслаждением или смертью. Или и тем, и другим одновременно. Потому что весь текст построен на противоречиях: простонародное и дворянское начало в лирическом герое, прощение и муки ада, надежда на счастье и разлука… И из этих противоречий рождается целый мир, а может быть, поэт просто выхватывает его из русской жизни… Потому что «горькое веселье» – характерное состояние не только лирического героя Аполлона Григорьева, но и русской души.