Сторож больничного сада

Он сидел на серой деревянной скамейке, понурив голову. Закат уже заливал яблони и кусты смородины.  На другой край скамейки легко опустился его сменщик.
 – Ну, как день прошёл? – оживлённо спросил пришедший.
– Как обычно, – сказал сторож почти уныло.
– Не слушаются они тебя?
– Как обычно. Они Главного Врача не слушаются – станут меня слушаться, как же!
Немного помолчали, глядя, как красные капли заката сверкают на ягодах и на листьях. Затем сторож продолжил:
– Они же как дети. Им же не объяснишь, что совсем немного потерпеть надо. Нет, подавай всё и сразу! Мало того, что лечиться никто не хочет: бегают, прячутся за деревьями. Бывает, и силой кого выловишь и потащишь! От маленького укола орут так, что хоть уши затыкай. А уж если в панику впадают, то всей толпой, и горе тому, кто тогда им на пути попадётся. Своих же давят, вот что страшно!
– Да, я им тоже давно уже объяснять ничего не берусь, – задумчиво протянул сменщик. – Ведь простейших вещей не понимают. Что надо какие-то правила соблюдать, пока ты тут находишься. Что правила эти созданы для того, чтобы люди скорее выздоравливали. А от них только и слышно, что Главный Врач – изверг и тиран, и что все его законы – это в лучшем случае произвол, а в худшем – изощрённый садизм.
– Да, – перебил его отработавший сторож. – Вот сегодня была у меня история. Двое одну лавку не поделили. Так за неё сцепились, я их еле разнял. Спрашиваю по очереди у обоих: да зачем вам эта лавка? Тебе три дня осталось у нас лечиться, а тебя и вовсе завтра собирались выписать. Нет, каждый хотел это место занять, потому что оттуда, видишь ли, вид на забор живописный. Опять же, спрашиваю: зачем тебе этот вид на забор, когда скоро ты очутишься за забором и куда захочешь сможешь пойти, и смотреть вокруг, сколько хватит глаз? Ничего не ответили, только поглядели оба так, словно обиду смертную на меня затаили. Не верят они, что за забором есть мир, вот в чём беда! Да теперь их и не выпишут так скоро, после того как они синяков друг другу понаставили.
Усталый сторож совсем понурился, и напарник дружески похлопал его по плечу, желая приободрить.
– А в отношениях между мужчинами и женщинами что они выделывают? – не унимался хмурый сторож. – Сказано в распоряжении Главного Врача, что каждому мужчине здесь полагается одна женщина, и каждой женщине – один мужчина. Нет, они друг друга, как ту самую лавку, делят! И ведь сколько смертей из-за этого, не сосчитать! Я пытаюсь им объяснить: ну даже если и разонравилась тебе твоя пара, в этом ли беда! Позаботьтесь друг о друге, как все больные должны заботиться. А как выйдете за ограду, никто вас насильно связывать не будет. Там уже свои законы действуют, и там здоровые люди, а не больные. Но здесь вам, чтобы скорее излечиться, нужно друг другу помогать во всём. Нет, сколько ни говори, всё впустую.
Снова помолчали. Отблески заката постепенно приобретали благородный пурпурный оттенок.
– И сочувствия у них нет к таким же страдающим, вот что удивительно, – тихо произнёс сменщик. – Если видят, что у кого-то такая же болезнь, смеются. Хотя сами от неё только-только помирали. Или сравнивают: вот ты кашляешь сильнее, а я уже почти не кашляю – значит, скоро меня отпустят! Дурак, ты не кашляешь потому, что тебе и кашлять-то уже нечем, дни твои сочтены. И так у них во всём…
– Но и жалко их, как малых ребятишек, – вздохнул постаревший за смену сторож. – Ничего-то они не понимают. Почему больны, не понимают. Врачей берутся осуждать. Считают себя самыми умными и всё пытаются в саду, а то и во всей больнице свои порядки установить. И, главное, страдают ужасно… От болезней своих страдают, от глупости и непокорства… И чем им помочь, не знаешь. Утешить, приласкать – так нет, толкают в грудь, говорят, отойди, ты не наш, ты служишь врачам. А самих себя они с горем пополам утешают. Да и не утешение это вовсе: каждый же сам втайне мечтает от другого получить поддержку, облегчение своих страданий. А вот чтобы бескорыстно сердце открывать – на это способны единицы.
Закат постепенно потухал и превращался в едва тлеющий фитилёк лампады. Сад погружался во тьму.