В час назначенный

Ни она, ни они не вымолвили ни слова, но язык взглядов и жестов был достаточно доходчив. Сначала она просто сняла плащ и аккуратно повесила его на вешалку. Этим, разумеется, дело не ограничилось – настала очередь безрукавки, которая отправилась туда же. Потом, бросив на них взгляд загнанного зверя, она стянула платье. И наконец был сдан последний рубеж – лифчик. На неё были направлены яркие, слепящие светильники, что-то вроде софитов. Впереди стояло большое старинное зеркало, но глядеться в него не было нужды: она и так прекрасно знала своё тело, и могла бы нарисовать его по памяти во всех подробностях – если б, конечно, умела рисовать.
 
Она смотрела на них, переводя взгляд с одного на другого; выражение лица её было грустным, но не жалким, потому что к этой грусти примешивалось что-то возвышающее: то ли трепетная мольба о помощи, то ли жертвенность, то ли безраздельное, почти безумное доверие жизни. Ей было очень стыдно, но в то же время она понимала, что не была бы самой собой, если б не стояла сейчас здесь, опалённая этим свечением и пронзённая их бесстрастными взглядами. Она стояла так довольно долго, почти не шевелясь, стараясь терпеть душевную боль – а могла бы стоять и час, и два, и сутки, если б была такая необходимость. Потом они стали измерять её какими-то странными приборами, и она пыталась помочь, предугадать их следующее движение: разводила руки, поворачивалась боком, приподнимала волосы.
 
Нет-нет, это была не съёмка порнофильма, и она совершенно не чувствовала себя обласканной мужским вниманием. Скорее она казалась самой себе пациенткой в рентгеновском кабинете. И, пожалуй, это ощущение соответствовало действительности. Наконец, острым ножом разрезая тишину, один из них произнёс: «Завтра. В то же время». Это означало, что можно одеваться. Выдохнула. Она как-то по-особому бережно, с любовью брала каждую вещь, будто гладила её. Вот лифчик, хороший, красивый. По правде сказать, не очень-то красивый, уже старенький, но всё равно хороший. Платье, хорошее, хорошее, и довольно длинное, почти до колена – сейчас оно спрячет её от их сверлящих взглядов. Безрукавка, просто замечательная. И плащ, любимый, родной.

Оказавшись на улице, она испытала необыкновенную лёгкость во всём теле и какое-то новое, неведомое прежде ощущение. Может, она похудела на несколько килограммов за раз, а может, за те секунды-минуты-часы, пока её не было, здесь успело поменяться время суток, или даже время года. Она пошла бесцельно бродить по городу. В подземном переходе ей повстречался музыкант  – и она выгребла ему из кармана всю мелочь (а ничего другого у неё с собой и не было). Проходя мимо незнакомого учреждения, прочитала надпись – и, поддавшись внезапному порыву, зашла внутрь.
 
Она слегка волновалась, чувствовала себя жутко нескладной и бестолковой. Казалось, ей мешает сумка, одежда и даже собственные руки. Но это волнение было скорее радостным. Да, в первый раз. Нет, нет, не за деньги! Макароны с хлебом… Да нет, ничего такого… Противопоказания? Конечно, очень хочу. Ох, не знаю… Помню, что отрицательная. Вторая? Ну хорошо, теперь буду знать. Она долго плутала по лестницам и коридором, попила чай с шоколадным батончиком и гематогеном. (Что, бесплатно?) Потом блаженный отдых – и снова чай с тем же набором. Она с недоумением смотрела то на чашку, то в окно, и то и дело начинала тихонько смеяться – благо что рядом никого не было. Вот дела! Она словно очутилась в совершенно ином мире, о существовании которого она, конечно, когда-то – где-то – что-то слыхала, но даже не подозревала, что он окажется так близко, и что она сама сможет стать его частью.

Выйдя из учреждения, она попала прямо в большой сквер. Прогулялась немного, присела на оградку клумбы, достала бутылочку с кипячёной водой, отхлебнула. Тут её взгляд уткнулся в какой-то странный предмет, лежавший на дороге. Он был похож на деталь от детской игрушки – прозрачная трубочка с колёсиками внутри. Она хотела было отправить эту непонятную штуковину в урну – но тут же раздумала, осторожно взяла её в ладони и направилась к детской площадке неподалёку.
- Это, случайно, не твоё? – спросила она девочку на качелях.
- Ой, да, моё, спасибо! – просияв, воскликнула та.
Это была, должно быть, чрезвычайно важная вещь, и, конечно, совершенно секретная – так что теперь ей придётся помалкивать, как соучастнице. А вот мальчишке с той же площадки было нечего скрывать – он сам давал показания, не дожидаясь вопросов:
- Меня зовут Артём. Я уже большой.
- Сколько тебе лет?
- Скоро будет пять. Мне подарят айфон, собаку и змею.
Такие подробности были, пожалуй, даже излишни – но искренность, как известно, всегда поощряется.

Потом она шла пешком через весь город – деньги-то все она отдала. Это было и нелепо, и весело, как игра откуда-то из детства – потому что только там такие приключения вызывали у неё подлинную радость. По дороге было ещё много любопытных происшествий, она несколько раз отклонялась от маршрута, и вернулась домой уже поздним вечером.

Она покормила кошку, сразу переоделась в домашнее, попутно вспоминая, кто ей подарил или отдал плащ, безрукавку, платье. Только полусапожки выбивались из этой схемы. Они казались бы, наверное, непозволительно дорогими по сравнению со всем остальным, и даже несколько вызывающими, - если бы не были такими поношенными.

Ужинать ей не хотелось, готовить тем более. Но, пошарив по холодильнику, она обнаружила парочку салатов, которыми её угостили вчера – сейчас они пришлись как нельзя кстати. Потом вскипятила себе чай, сделала бутерброд с маслом. Масло это скорее походило на маргарин, но сегодня оно почему-то стало очень вкусным. После перекуса, как обычно, всплыло несколько срочных дел, с которыми она провозилась ещё битый час. Но вот, наконец, можно было ложиться.

Засыпая, она подумала: «Значит, завтра, в то же самое время», - и ей вдруг стало очень весело и спокойно. Она понятия не имела, что будет делать завтра – но это ведь и есть самое интересное! Может, она будет петь, или танцевать, или обрезать цветы, или готовить борщ, или следить за детьми, или мыть туалеты, или делать уколы и перевязки, или читать стихи. Но тем, кто просканировал её до самых костей – а точнее сказать, даже до мозга костей - своими софитами, виднее, чем теперь её занять. В этих словах – «в то же время» - была головокружительная надёжность, которая разливалась по всему телу согревающей волной. Теперь она не пропадёт без вести, не сгинет в трущобах экзистенциального одиночества. Её как будто взяли за руку и повели. А значит, завтрашний день – как и сегодняшний – не пройдёт даром.