Развесистая клюква или кенары на снегу

   “Фюст юф юль уи нит ту дютюрминь перфомАнс!”
( фр: “First of all we need to determine а performance” - прим. авт.)


  “Иван Катеринович сидел под развесистой клюквой, пил самовар с чаем и закусывал рыбной лососиной.” ( предположительно - Дюма-отец ).

   Дисклеймер:  События, описанные в данном произведении, являются целиком и полностью компиляцией авиационного фольклора. Главный персонаж есть лицо собирательное, его приключения вымышленные. Любые совпадения с реально существующими людьми носят случайный характер.

   Отдельная благодарность: Автор выражает искреннюю признательность журналистам британской корпорации “Би-Би-Си”, их профессионализму и непредвзятости при работе над документальным фильмом о нелёгкой судьбе российских тружеников неба.


                Пролог:

  С дежурными нашей гостишки мы подружились легко, непринуждённо и быстро. Экстравагантный Франсуа с его всегдашней овчаркой, сопровождавшей его как на работе, так и в долгих путешествиях по шестой части суши в поисках загадочной русской души; насквозь  прокуренная красавица Мари, постоянно собирающаяся замуж, и таящая ( как она сама нам поведала ) мечту нарожать, как и её матушка, семерых детей и, поэтому, как честная дама ( с её слов ) категорически пресекающая любые попытки флирта с нашей стороны; Кика - дитя Африки, никогда не вылезавшая из своих невероятных ботфорт до подбородка ( женский вариант “Максимки” Станюковича ), вызывавшая в душе только тоску, жалость и сострадание к братьям нашим меньшим, и, наконец - Дельфина.

   От томного взгляда и неровных вздохов Дельфины не мог укрыться никто, и хотя её намёки и аллюзии были ясны и понятны, но, к сожалению ( или счастью? ) они так остались без должного ответа со стороны членов нашего дружного коллектива. То ли причиной было известное всем “руссо туристо - облико морале”, то ли её собственные некие кондиции, но отомстила она нам впоследствии просто ужасно, отомстила со всем коварством и изощренностью, на которую только способна отвергнутая женщина. Причём сделала это дважды: первый раз, внимательно выслушав наше повествование о том, что в канун Нового Года русские люди любят ходить в баню, она отправила нас в  ближайший гей-клуб, не забыв внимательно проследить и убедиться, что таксист понял правильно и довёз нас точно по назначению. Второй удар был не менее страшен -  через пару лет, когда мы снова попали в этот отель на улице “Гран Британ”, она,  встретив нас уже в своём новом, преображённом облике эльфийской принцессы
( понятия не имею, кто это, но думаю, что нечто прекрасное ) и, потеряв, каким-то чудом,  с момента нашей давней встречи, как  минимум, сотню килограмм,  просквозила мимо, изо всей силы не обратив на нас никакого внимания…
 
  В Тулузе есть две знаменитые улицы, и обе, как ни странно, носят довольно неоднозначные названия. Первая из них, вышеупомянутая “Гран Британ”, названа неизвестно почему в честь извечных врагов, варварский язык которых французы не только с отвращением учат сами, но и ругают за его плохое знание случайно приблудившихся белых варваров, желающих научиться водить небесный автобусик по необъятным просторам Пятого Океана; вторая же носит гордое название “Сталинград” и вот туда порядочным мужчинам лучше не заходить, и вообще, насколько возможно, держаться подальше, дабы не расплескать остатки либидо и не потерять веру в чистоту человеческих отношений. “Сталинград” находится рядом с Главным вокзалом Тулузы и населена местными жрицами любви. Взыскательному читателю стоит поверить, это место -  гораздо страшнее и омерзительнее всего того, что может изобразить самая извращённая фантазия.

    В тот вечер  Дельфина начала мне названивать ещё до захода солнца. Давно потеряв надежду на успех своих поползновений, она обычно звонила мне только по делу; вот и сейчас, она всего лишь поинтересовалась, не могли бы уважаемые месье вести себя немножко потише, ибо отель уже начал опасно раскачиваться, а китайским артистам цирка, только что занявшим новое крыло, так необходим  отдых перед завтрашним конкурсом шапито. Отвечать ей, перекрикивая всеобщий гвалт, и придерживая плечом  трубку, было нелегко; одна рука была по локоть в муке, а другой я накладывал в тарелку уже готовые пельмени. “Уи, мадам, уи, май диа ДелфинА, я как раз уже спускаюсь, и мне тоже очень нужно с вами поговорить, йес, силь ву пле, же ву зем” ( не знаю, что это значит, просто какие-то французские слова: прим.авт. ). Я, на самом деле, и сам уже устремлялся вниз по лестнице с тарелкой, полной пельменей и рюмкой “Смирновки” предназначенными в качестве праздничного угощения моей собеседнице. И, хотя, Новый год только-только подбирался к Сибири, за окнами, в бесснежной ночи,  уже блистали  фейерверки, освещая берега Гаронны и великолепие всех её многочисленных мостов.

   Подготовка в к пиршеству шла полным ходом. Наша группа не была очень обеспокоена условиями  отдыха китайской труппы; посетив недавно, в качестве  поддержки, предварительные выступления ребят из России, мы, в любом случае, не оставляли никому другому ни малейших шансов на победу. Росгосцирк, в отличие от необъятных китайских трейлеров, приехавший во Францию на стареньких “Жигулях” и разбитой “Газели” с запасным двигателем в кузове, держал на своих простеньких репризах с собачками  весь шатёр в такой невероятной энергетике, и срывал на своих выступлениях такие аплодисменты, что, никто не удивился бы лавинам  в горах Андорры, видимых из окон отеля. 

   Новый Год подходил к Уралу, до Москвы было ещё далеко. Кто-то подсоединил дивидюк к отельному телевизору, вытащив из небытия, точнее, предусмотрительно, из чемодана, давно припасённые “Старые песни о главном”. Другой, вспоминая особенности пилотирования Миг-21, замешивал тесто для очередной партии пельменей. Коллега, демонстрируя портрет любимого кота, умиляясь, рассказывал, как на прошлый Новый Год, зверюга сожрала весь запас фарша, приготовленного для таких же пельменей, и удрала, очевидно, предваряя расправу, перегрызя металлическую сетку на форточке, но он всё равно его любит, и всё простит, потому что “Васька хороший, а Ленка ( вероятнее всего - жена ) - полная дура”. Господин,  присланный сюда на поддержку знаменитым офисом, расположенным на Ленинградском проспекте, развлекал нас различными занимательными историями, зачем-то постоянно вспоминая какой-то   новоявленный  препарат “Черника-Форте” и его благоприятное воздействие на глаза, страдающие от компьютерного излучения.

  - Тут, в этой современной “школе”, очень сильно “садятся” глаза, остановить этот процесс сложно, но, в принципе реально. На Севере есть ягода,  витамины которой решают эту проблему, её черникой называют,  но достать её и собрать очень трудно.  Нашим российским врачам удалось  создать препарат “Черника-Форте”. Он содержит те же самые, полезные для глаз вещества…его настойчивость и горячность в изложении предмета вызывали  в нас подозрения, что комиссионные вознаграждения фармфирм, возможно, служат  неплохой добавкой к военной пенсии и жалованью, получаемому на “Ленинградке”…

  …Новый Год подошёл к Лобне, китайские циркачи, видимо, поняв бесперспективность и тщетность своей борьбы с наследниками Карандаша и Олега Попова, окончательно смирились с бессонной ночью, Дельфина в своей каморке уплетала третью тарелку пельменей…

 …под Новый Год Кремлёвский, будучи уже в весьма уставшем состоянии, как водится, начали вспоминать различные авиационные традиции, как-то: не включать стояночный тормоз на полосе, не произносить слово “последний”, а вот  последнюю ( всё-таки есть и исключения ) лётную заплату потратить на покупку гостинцев,  чтобы раздать их любой, случайно встреченной на улице детворе.  Вполне вероятно, что среди них окажутся наши дети или внуки.
 
  Тут возьмись, и я, случайно,  вспомнил старый английский документальный  фильм о нелёгкой судьбе российских лётчиков ( и не только их ), фильм,  посвятивший меня ещё в одну одну, ранее неведомую  традицию, согласно которой пилот должен купить на рынке птичек и, приговаривая:  “Я, вот, отлетался, а ты лети, лети, лети…”. выпустить их на свободу, в бескрайнее небо…

  …оставив просветлённый лик главного героя, и, задумчиво скользнув по кронам деревьев, взор камеры возносится в бездонную синь над головой авиатора,  синь, в которой ему  больше никогда не придётся побывать…занавес…титры…снято…
 
   …Геннадий ржал.  Ржал на весь коридор. ( Саня, Саня, прекрати, я же был рядом, когда эту фильму клепали!)  Наладив кое-как тишину, с трудом прокашлявшись от табачного дыма и неуёмного хохота, вызванного самим фактом моего упоминания данного творения британских кинематографистов, неплохо, как выяснилось,  зная главного героя, и, находясь курсе всех его нелёгких жизненных коллизий  и перипетий…

  …он начал  своё повествование. Новый Год, к тому времени, нисколько не улучшив моих когнитивных способностей, воцарился уже где-то над Невой, поэтому подробности данной истории могут не совсем чётко отобразиться в моей памяти, будучи  смешанными с моментами жизни не менее колоритных героев; за неточности в изложении прошу прощения у взыскательного читателя…

  …как тогда  Би-Би-Сюки появились в лётном отряде, кто их привёл, Иваныч за давностью лет припомнить не мог; но появились они с весьма конкретной целью - сделать фильм о русских лётчиках. Сделать фильм - не штука, весь вопрос в том -  как найти характерного главного героя; вопрос этот встал сразу же и встал ребром. Летом, в горячий сезон, коридоры лётного отряда обычно пусты; любое, хоть чуть-чуть стоящее на задних конечностях двуногое, словно герой  “Интерстеллара”, растворяется в гиперпространстве плановых таблиц, расписаний и флайт-планов, чтобы вынырнуть оттуда, в лучшем случае, в сентябре. Киношники уж, было, засобирались, не солоно хлебавши, уходить, но тут кого-то осенило - в отделе кадров новоиспечённый пенсионер оформлял документы. Намётки сценария у англичан, скорее всего уже имелись - печальная судьба и разбитые надежды, ужасы соцлагеря, руины жизни, и агенты кей-джи-би с красными звёздами на меховых шапках. Работа закипела, профессионалы потрудились не славу, сценарист, явно, был в ударе но, к сожалению,  основные вехи и эпизоды  нелёгкой судьбинушки главного героя, он упустил.

  Народная же память помнит всё,  и  вехи эти, и эпизоды проявились уже потом, легко  всплыв на спиртовых парах  в наших с Геной головах ( а, может, и родились там ).  Без них фильм недополучил  немало остроты, хотя шикарный, непредсказуемый финал во многом скомпенсировал эту утрату.




                Эпизод первый.  “Я - твой старшина”.

   Я вспомнил его сразу по описанию Геннадия, вспомнил, как только тот начал свой рассказ. Герой наш был из типажей, которых, однажды встретив, невозможно было уже забыть; он сразу бросался в глаза и овладевал вами целиком.  Невероятная харизма, напор и обаяние, в сочетании с формой авиационно-технического училища Гражданской Авиации моментально превращали всех мужчин в его соратников, а дам…ну, про них и говорить не приходилось. Девочки-проводницы вагона, где и произошла наша случайная встреча, через полчаса после знакомства смотрели на него совершенно потерянными, плывущими глазами; я же, без пяти минут как лётчик, на его фоне выглядел серой мышкой и особого внимания не привлекал. 

  “На пилота учиться пошёл? Хорошо, молодец, - покровительственно похлопывал он меня по плечу, - я тоже решил в пока в авиацию, но мне главное, чтоб рядом с домом, а  училище среднее выбрал - потому что в КПСС, говорят, в среднем училище проще вступить. Я ведь уже на первом курсе комсоргом стал и профоргом училища; мне и на занятия ходить не надо, за общественную работу всё равно “пятёрку”  по любому предмету поставят. Сейчас вот “красный диплом” получу, а он мне дорогу в любой ВУЗ откроет. Я же в школе троечником был, сразу бы в институт не поступил бы, а вот комсомольская работа мне всегда нравилась. Сейчас вот думаю - дальше куда? В лётчики? Ну уж нет, покрутился я вашей авиации, за два года  уяснил- ловить  тут нечего. Хочу или в юридический, или по партийной линии. Как ты думаешь, возьмут? Не  совсем по профилю, конечно, но я же коммунист! Кстати, ты как считаешь,  если в ЦК письмо написать, или жалобу, что, мол, члена Партии притесняют, то, я думаю, возьмут, да? А, может, в депутаты сразу двинуть, там тоже неплохо, вот как ты думаешь?”

  “ Кстати, я тут с девчонками вечерком на чаёк договорился;  там, если разговор зайдёт, скажи им что мы вместе в лётном учимся; и, самое главное - не забудь добавить, что я - твой начальник! Да, и называй меня, пожалуйста “товарищ старшина”. Тебе же не трудно, да?  Лады, я побежал;  познакомился тут с начальником поезда, обещал ему  “зайцев” загрузить. Проводницы - студентки стройотряда, они в финансовых вопросах не очень, тут опытная рука нужна.  Не забудь, я “товарищ старшина!” Шнапс за мной!”





              Эпизод второй.  “Три сестры, три создания нежных…”.


   - Как ты считаешь, зачем он всегда, даже ночью в чёрных очках летает? - интересовался бортмеханик у штурмана,- ведь не видно же ничего, что за мода такая странная? Ты ним как, работал раньше? Что он, в целом-то, из себя представляет, чего от него ожидать?”

   - Так ты с ним не летал раньше что ли? -  штурман изо всех сил тщился застегнуть разбухший от карт и документов портфель,- Ну так он недавно у нас.  После училища по  партийной линии пытался продвинуться, что-то пошло не так,  потом на начальника Управления  документы подавал, ну, когда выборы были, помнишь? Тогда опять что-то не вышло, вот, к нам его засунули.  В сумке макулатуру какую-то таскает, любит выступать в штурманских, разглагольствовать про Министерство, конференции всякие, коллегии ЦК КПСС, соберёт вокруг себя толпу из тех, кто его не знает и заливается соловьём.  А в полёте дрыхнет, в чёрных очках удобно, никто не замечает”. 

  - Спит в полёте, у нас, на “Ане”? - бортмеханик, не на шутку разволновавшись, нервно прикусил  мундштук “Беломора”,- так это, нехорошо, опасно это; на “Ан-26” расслабляться нельзя… вот представь, “рубанёт” движок на эшелоне, командира на месте не окажется, за три секунды вверх ногами кувыркнёшься-мявкнуть-не успеешь, если вовремя не парировать…спать в полёте…это на “Туполе” ещё можно, там три двигателя, все в хвосте,  да и там смотреть надо, а у нас, на “самосвале” они же по бокам, децентрация…разворачивающий момент…спать в полёте…нехорошо это, плохо это…у меня дочек трое, мал-мала-меньше! Надо как-то его, нового лётчика этого, того… перевоспитать!”

    Грузовой аэроплан трясся и грохотал, проталкиваемый через воздушные массы двумя тяжёлыми пропеллерами; три сестрички, сладко спящие в своих кроватках,  даже не представляли, как для них важны показания многочисленных стрелок, дрожащих в красном, заливающем мареве табачного дыма, застилающего чёрные циферблаты. Это была папина забота, папины нелёгкие мужские тревоги. Одним глазом папа непрестанно сканировал параметры работы двигателей, другим - косился на лысину щеголеватого второго пилота, по какой-то, одному ему известной причине, никогда не снимавшего чёрных очков. Рука папы нашарила в кармане очередную пачку “Беломора”, в голове начал формироваться план…”

    Самолёт молотил тяжёлыми винтами  снежные заряды. Папиросы и кофе кое-как спасали от тяжёлых приступов сонливости, навеваемых монотонным рёвом двигателей и красным заливающим освещением. Спать нельзя было ни в каком случае, потому что далеко внизу папу ждали три маленькие дочки. Папа через плечо подмигнул штурману. Штурман протянул ему два маленьких бумажных листка, густо намазанных мылом…

    …залепить стёкла очков храпящего коллеги было не трудно. Гораздо труднее было, не потревожив его сна, аккуратно примотать руки к подлокотникам, а ноги - к креслу на тот случай, чтобы он, проснувшись, не схватился сдуру за штурвал и не натворил большой беды. Благодарностью за долгую возню послужила возможность проорать “Пожар!!!”,  и,  с мстительным удовольствием выпустить прямо под нос храпящему второму пилоту густую табачную струю…

  …что у того было в голове, о чём он думал,  внезапно проснувшись от дикого крика “Пожар!”; очевидно из-за  паралича, будучи не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой и не видя ничего за густыми клубами дыма? Вспомнил ли он, мотая головой и  причитая:  “Ослеп! Я ослеп! Меня парализовало!”, свою жизнь, неудачную партийную карьеру и опрометчивое решение стать лётчиком? Пожалел ли он о чём, подумал ли о чём?  Никому это доподлинно неизвестно, впрочем, никто его и не расспрашивал. Никто даже не поинтересовался - куда после этого полёта запропали  его знаменитые чёрные очки.



                Эпизод  третий. Взрывной.

  Здание учебного центра вздрогнуло и зашаталось. Взрывная волна, ударив в окна, и, активизировав автомобильные сигнализации, отзывалась ужасом на лицах бабушек, торгующих семечками на привокзалке. Бабушки мелко закрестились. Дежурный ЛОВД, осознав, что ему сегодня , похоже, привалило работёнки, встал в боевую стойку. По крайней мере - попытался её изобразить.

  - “Нормально бабахнуло, только дымку вот маловато, в следующий раз надо будет побольше селитры подсыпать”, -  важно вымолвил, заходя с перерыва в класс и завинчивая на ходу стальную гравированную фляжку, шутник - взрывотехник ( по совместительству - слушатель Учебно-Тренировочного Отряда ).  По его вдруг заблестевшим глазам и посвежевшему цвету лица можно было судить о том, насколько сей карманный сосуд потерял в весе с момента начала занятий.  Командир эскадрильи,  в отличие от привокзальных  бабушек, креститься не умел. В безнадёге и отчаянии   он схватился  за голову, которая ещё хранила детали недавнего  полёта с похмельным взрывником-любителем, взявшимся неизвестно откуда  и недавно переведённым в его подразделение…

  …второй пилот плакал. Он зарыдал вдруг и внезапно, прямо в полёте, поправляя сваливающуюся с головы гарнитуру и вытирая рукавом слёзы. О продолжении работы в таком состоянии не могло быть и речи и проверяющий вовремя высадил его на “приставушку”, заменив, так вовремя оказавшимися в кабине, запасным коллегой.

 - Ну рассказывай, что у тебя случилось, какие проблемы, может горе какое, обратись, не скрывай, коллектив поможет, - начали допытываться  участливые коллеги, выждав необходимое для лечения эмоциональной раны, время.
 - Ну как тут не рыдать, и так жизнь скотская, работы нет, зарплата маленькая, семью кормить нечем, - уже начиная успокаиваться, всхлипывал незадачливый авиатор, так ещё и баба-дура в “ментовку”  “заяву” накатала, что я, мол террорист и хочу дом взорвать! 
 - Послушай, тут дело такое: касаемо заплаты и условий работы - мы тебе не помощники, сами в той же позиции находимся, а вот с женой надо что-то делать. Тут сила-грубость не поможет, тут ласка нужна, поговори с ней, объясни, откуда она эту чушь взяла, зачем с нею в милицию обратилась; бабы, они такие…может, ей, просто любви не хватает, так ты это…того, - экипаж, переглядываясь, понимающе заулыбался, - постарайся…

  Последующий полёт происходил без эксцессов. Уже в штурманской, собираясь домой, второй пилот, продолжавший всю дорогу лебезить и испрашивать у коллег прощения за эмоциональный срыв, поспешил всех успокоить:”В общем-то, зря я разволновался и вас побеспокоил.  Даже если менты в доме обыск и устроят, то ничего не найдут. Я же динамит в гараж перепрятал, а гараж на другое имя записан…”

…здание учебного центра вздрогнуло и зашаталось. Загудели на разные голоса припаркованные неподалёку автомобили. Взрывная волна распахнуло окно. Командир эскадрильи  не умел креститься. Он сидел за столом, обхватив голову руками…

               
                Эпизод третий. “Сало, деньги, два перелёта.”

  “Б’гатан, ты же на Дальний Восток летишь? -  один лишь вид крепких парней в кожаных куртках исключал желание просто пройти мимо них, проигнорировав  вопрос, - понимаешь, у нашей бригады, у пацанов,  лавандос кончился, прихвати баульчик, а? Тебе - десяток “косарей”, на опохмелку хватит, на Востоке тебя встретят, лады?” Обрадованный неожиданной прибавкой к скудной лётчицкой зарплате, наш герой, прихватив нетяжёлый чемоданчик, потрусил к проходной аэропорта; но бежал он недолго -  через пару сотен метров его вежливо окликнула скромная, жавшаяся друг к другу почтенная пара.

   “Здравствуйте, вы нас, случайно не узнаёте? Мы же соседи ваши, из авиагородка; у нас в Сибири сынок на авиатехника учится. У вас же там промежуточная посадка, вы не могли бы ему посылку по дороге захватить - дед кабанчика в деревне заколол, мы сальца закоптили. Ну, пожалуйста!”

   В углу пилотской кабины реактивного лайнера, устремившегося на восток через просторы нашей необъятной Родины уютно угнездились две сумки; одна - доверху набитая съестным, вторая - содержимым ценою, мягко говоря, подороже. Первую из них, полную  мамкиных  пирожков, солёностей-копчёностей и варений, надлежало, в пункте первой посадки, передать вечно недоедающим курсантам, вторую, содержимое которой весьма заинтересовало бы любого налогового  инспектора, с нетерпением ожидала не менее изглодавшаяся дальневосточная  “братва”…

  …курсанты, встретившие у трапа мамины угощения, хоть и были разочарованы весом и размерами посылки, но виду не подали, а, вежливо поблагодарив, резво удалилис в сторону близлежащей общаги;  содержимое другой сумки, проделавшей вторую часть перелётана Дальний Восток, заставило  встречающего наморщить атлетический люб.

   “Б’гатан, ты чего это, бе’гега попутал, в нату’ге?” - глубокомысленно изрёк, внимательно рассматривая аккуратно уложенные пласты копчёного сала,  интеллигентного вида юноша с лысым черепом и поломанными ушами,  вид которого начисто отбивал всяческую охоту путать какие-бы то ни было “бе’гега” - где лавандос-то?” Душа курьера упала в пропасть и ноги подкосились. С ужасом он припомнил, что в Сибири, передавая курсанту-авиатехнику сумку, он обратил внимание на её необычайно лёгкий вес, но как-то опрометчиво  не придал этому значения. Перед его мысленным взором понеслась вся его прошлая жизнь, он живо представил себе бандитов с паяльниками и утюгами, которым, конечно же, очень будет любопытно узнать, куда это он потратил такое количество “лавандоса”; он увидел также и казарму авиационно-технического училища, в которой, в рядах между коек, стоящих в два этажа, гогочущие курсанты  играют в футбол банковским упаковками с деньгами…

  …между тем, обстановка в казарме училища нисколечко не напоминала ту,  которую представлял себе в своём предсмертном ужасе незадачливый коммивояжёр. Открыв сумку, и, вместо ожидаемой снеди, обнаружив в ней аккуратно уложенные пачки денег, курсант принял абсолютно грамотное решение; то есть - надёжно запрятал содержимое и поднял тревогу. Несколько телефонных звонков расставили всё по своим местам; и вскоре экипаж самолёта, приземлившегося на обратной дороге, с облегчением увидел понурую фигуру в курсантской шинели и со знакомой сумкой у ног, терпеливо ожидающую на стоянке заруливающий самолёт.

 - Ну что, ничего не потратил, всё на месте? - с наигранной беззаботностью спросил, сбегая по трапу, щеголеватый лётчик в чёрных очках, - а то смотри у меня!”. Содержимое сумки, тем не менее, он проверять не стал, а схватил её и,  нежно обнявши,  поволок в недра реактивного лайнера, готовящегося продолжить свой путь обратно на Запад.

 - Да что вы, дяденька, всё тут, всё, что ж я без понятия, что ли, я же разбираюсь, это…деньги…серьёзно это…дяденька, а моя-то сумка где, та, что родители мне передавали, с салом? И снова - душа, падающая в пропасть и подкосившиеся ноги. И снова - перед мысленным взором - несостоявшаяся партийная карьера, злые шутки коллег и, и сумка с салом, второй раз за один рейс забытая в гостинице на Дальнем Востоке. “Привезут тебе сумку, привезут, ты только жди!” - прокричал, скрываясь за обрезом двери лётчик. Впрочем, его это уже мало заботило.



                Эпизод четвёртый.  “Больной отец”

   Вечером штаб лётного отряда затихает. Начальство уходит домой, голоса в коридорах, изредка прерываемые  заходящими после рейсов экипажами, потихонечку умолкают;  лишь иногда из-за стен доносится далёкий гул двигателей и разрывают тишину редкие трели телефонов - лётчики звонят “в наряд”, узнать расписание полётов на завтра. Звонки постепенно становятся всё реже и реже, пока не затихают совсем, и наступает, до следующего утра, благостная  тишина.

   Внимание дежурного по отряду, отвечавшего за “наряд”, постоянно отвлекалось на провод, проходящий по стене. Он давно уже приметил этот кабель, выходящий из-под плинтуса на полу и исчезающий под потолком. Кабель ( не дежурный, само собой ) был совсем  древний, замазанный краской и, его скорее всего, давно уже отключили от всех коммуникаций. То есть, был он отключен, или нет, специалисты  будут выяснять весь последующий день, в панике носясь между этажами, пытаясь восстановить внезапно пропавшую связь;  но на момент её пропажи, дежурный лётчик был свято уверен, что необходимости в данном проводе ни у кого не было.  На чём базировалась данная уверенность -  до сих пор неизвестно, злые языки утверждали что, всего лишь на том, что именно такой и был необходим ему для хозяйственных нужд.

   Работы было немного. Главное - дождаться, когда никого в отряде не останется, аккуратно отогнуть плинтуса на полу и потолке, так, чтобы место отреза не было заметно, вытащить из портфеля заранее припасённый ножик, и….погрузить всё здание лётных отрядов в тишину.
  Курса радиоэлектроники, прослушанного в лётном училище, нашему герою было достаточно для того, чтобы аккуратно скрыть место разрезов от бдительного глаза связистов; но вот установить причинно-следственную связь между вышеупомянутым деянием и, звякнувшими и вдруг замолчавшими, телефонами он не смог, или не захотел, а, скорее всего - просто  не посчитал нужным, и благополучно отправился домой.

   Воспитание не позволяет автору  воспроизвести слова и выражения, используемые специалистами на следующий день. Все реле были проверены, соединения “прозвонены”, распределительные коробки открыты. Все провода, кабели, распайки -  шаг-за-шагом. проверены. Связи во всём здании не было. Телефоны молчали. Рабочие, конечно же, видели кабель, уходящий под потолок и выходящий через этаж из-под пола, но они почему-то решили, что кабель замурован в стену. Место повреждения было обнаружено только к вечеру, а на утро рачительный хозяин предстал перед грозным взором начальства.

  “Разборки” были скорыми и правыми;  непонятно почему но ни в следственные органы, ни в “дурку” дело никто передавать не стал (хотя стоило бы); рачительный хозяйственник, получив “дыню”, просто исчез. Он не появился ни на следующий день, ни в течении следующей недели. Телефон был в отключке , съездили к коллеге домой, постучали в закрытую дверь и, не получив ответа, подняли тревогу.

   Вся семья у героя, как выяснилось, состояла из  старенького отца, проживающего где-то в области; поисковая экспедиция выехала рано утром. К обеду  нарулили на ветхий, прилепившийся с окраины, покосившийся домишко, единственными обитателями которого были облезлый кот и дед в валенках и треухе. “Что вы, детки, я уж и забыл как сынок мой выглядит, приезжал, помню, лет пять назад, а, может быть десять, в столице он, вроде лётчиком работает, хоть бы живой был, и то - слава Богу ; кроме вас много его кто ищет, вы не первые, кто сюда приезжает, найти вот только никто не может!”.
      Заброшенный дедок представлял из себя весьма грустное зрелище, командование лётного отряда, опустошив местное сельпо, заполнило его закрома сьестным, и, оставив посильной  материальной помощи, несолоно хлебавши, вернулось на базу.
   Наутро наш герой, незнамо откуда и как ни в чём не бывало, появился в эскадрилье свежий, как огурчик и довольно бодрый. На замечания, упрёки и обещанный выговор, ответ был сокрушительный: ”Что вы носитесь, не знамо где меня ищете,  людей пугаете! Вы что, не знаете, что у меня ОТЕЦ БОЛЬНОЙ!!!???”.   



               Эпизод пятый: “Затерянный  в Стамбуле”.


   Обещанный выговорешник и положенное время  отсидки на земле не являются препятствиями к продолжению трудовой деятельности. Работа кипела, авиакомпания, получив хороший контракт на курортные перевозки, отправляла по командировкам всех, кто хоть раз в жизни видел самолёт.  Дошла  очередь и до нашего несостоявшегося партийного функционера, и, хотя многие были против, но производственная необходимость взяла верх над разумом и осторожностью; Добрый Сын и Светило Радиоэлектроники, получив неоднократный наказ “быть там повнимательнее” отбыл в сторону Константинополя. Отбыл, всего лишь для того, чтобы там исчезнуть.

   Экипаж, “выживший в катаклизме”  долго после этого “трясся и чинарики стрелял”,  вспоминая  о произошедшем с нескрываемым ужасом. Обычно отправление экипажа на вылет происходит по  стандартной процедуре, протоптанному маршруту - подъём - завтрак - отель - автобус -  аэропорт - брифинг - предполётный  досмотр - таможня - граница - самолёт. Каждый знает свои обязанности и своё место, делает то, что должен,  все роли расписаны раз и навсегда. И в тот день  всё шло своим чередом, до тех пор,  пока, вдруг  где-то на середине дороги экипаж с ужасом осознал что командира-то рядом с ними и нет.

 - То есть как это - нет?
 - А вот так - нет и нет!
 - А где он?
 - Дык не знает никто!
 - А когда пропал?
 - Что-то не заметили, вот только что был -  и не стало!
 - Может на самолёте?
 - Нет!
 - Давай в брифинг вернёмся, может там он?
 - И там нет?!
 -Звони в компанию! Чё делать-то, пассажиры уже на самолёте, давай, может, по громкой связи объявим?
 - На весь аэропорт орать будем, что ли?
 - А что делать-то? Нифига себе попадос! Может, террористы, враги какие похитили?
Да ну! Впрочем, хз, восток - дело тонкое, давай полицию поднимать.

   Аэропортовская  полиция долго пыталась понять, что случилось и чего от них, собственно говоря, требуется, но, осознав произошедшее, начала поиски максимально эффективным образом, то есть, скорее всего, просто пошла по проверенным временем протоколам. Их  опыт принёс свои плоды довольно быстро - тушка капитана была обнаружена в третьей справа кабинке мужского туалета. Причём это была именно тушка, то есть как бы тело, но, подающее определённые признаки жизни; по крайней мере, дымящийся “бычок” из зажатых пальцев лётчика, полицейскому удалось извлечь не с первого раза и с определённым трудом. Довершала картину опустошенная бутылка водки, уютно расположившаяся у ног спящего.

  Что там было дальше и как компания вывозила пассажиров - история умалчивает; безусловно, продолжать командировку, смысла больше не имело, и наш герой снова вернулся на базу под грозные взоры начальства. В принципе,  привыкать ему уже было не надо, и, в ожидании окончания разборок и решения своей судьбы, он снова занял место дежурного по лётному отряду.

  Работёнка непыльная - приходи после обеда, получай расписание, плановую таблицу, и сиди, отвечай коллегам по телефону - кому, куда и во сколько на следующий день лететь. Дело спокойное, но, довольно скучное; развеять тоску можно разными способами, но ничего лучше старого доброго “Рояля” человечество ещё не придумало. На плановой таблице уютно размещается стакан, огурчик, пара яиц вкрутую, “Докторская”, бутербродик из дома… и жизнь расцветает совершенно другими красками!

 Эти яркие краски, к сожалению,  быстро тускнеют, когда заканчивается “Рояль”. Унылая проза жизни в виде объедков, колбасной кожуры и пустой бутылки уничтожается  простейшим способом, то есть методом заворачивания  в плановую таблицу и последующего  выкидывания в форточку. Имеющее малую ценность для нашего героя утверждённое расписание, сыграв роль мусорного мешка и, рассекая морозный воздух, медленно исчезает среди снежинок за окном.

  История бессильна описать безысходную тоску командования и прилетевших экипажей, сбившихся с ног в поисках если не выхода, то хотя бы - плановой таблицы; очевидно, что они что-то всё-таки придумали; кое-как отловленный на следующий день  персонаж, осознав бесперспективность дальнейшего карьерного продвижения, отправился в отдел кадров - оформлять пенсию.  Там и произошла его встреча с киношниками туманного Альбиона, ринувшимися в далёкую и загадочную Россию снимать фильм о тяжёлой жизни трудового народа, стонущего под гнётом красных комиссаров.


 
                Эпизод шестой. Заключительный.

  “Понимаешь, это были канарейки, канарейки, Саша;  их, бедных, ради красивого кадра, и притащили в лес и там выпустили!” - Геннадий то плакал, то  смеялся,  давясь табачным дымом и хватая себя то за голову, то за другие части тела. Я, внимая его историям, тоже не знал, что мне делать - то ли плакать, то ли хохотать. Выпускать канареек зимой в лесу,  это было, конечно, чудовищно,  и, в глубине души все их, конечно, жалели, но пресловутое  искусство потребовало жертв,  а расцветка воробья или синицы киношникам  показалась, скорее всего, чересчур прозаичной или блеклой на фоне снега;  роль освобождённых  пленников клетки,  документалисты БиБиСи предоставили  кенарам. Никому не известно, испрашивали ли они согласия у несчастных созданий  ( скорее всего, что - нет), устраивала ли птичек данная роль,  но  в кадре они смотрелись просто великолепно…К сожалению - недолго…

  …оставив просветлённый лик главного героя, и, задумчиво скользнув по  кронам деревьев,  экранный взор возносится в бездонную синь над головой авиатора; синь, в которой ему  больше никогда не придётся побывать и в которой сейчас так вольготно плещутся ставшие, наконец, свободными…канарейки.

 Занавес…титры  BBC Documentary  “Развесистая клюква”…стоп, мотор!…снято…


                Послесловие.

   Табачный дым развеялся, хохот, вызванный обсуждением фильма, воспоминаниями о приключениях и коллизиях двадцати с лишним лет лётной работы потихоньку угас,  не угас лишь  неофитский пыл посланника Ленинградки снабдить нас чудесным препаратом “Черника-Форте”

  …он содержит те же самые, полезные для глаз вещества, что содержатся в ягоде…
… да, кстати, всё хочу спросить, что это  у вас там, под телевизором, на дне трёхлитровой банки? Как ни зайду, всё убывает и убывает, сейчас, гляжу - вообще чуть-чуть осталось?” 

 - Да  так мелочи, это всего лишь ягода такая, на Севере растёт, черника называется, очень редкая и очень дорогая, из дома привезли…только мы её того...уже съели…
  Ругательства и сентенции уполномоченного Ленинградки на тему что “правильно кулаков в Сибирь ссылали…” завершились обиженным грохотом закрываемой за собой двери…

…несколько пельменей, прилипшие на дне кастрюльки. Надо будет Дельфину угостить. Хорошая девчонка, хоть и страшненькая… 

               
                Эпилог. “БерезинА”.

  Оказывается, во французском языке есть такое слово. Означает - полный разгром, фиаско. В честь речки на которой Наполеона разгромили. Мы-то всё Бородино чтим, а французы, оказывается - Березину. Впрочем, им виднее. Не счесть, сколько раз я слыщал его на уроках и дебрифингах. "Сегодня, месье, у нас была полная Березина,  d'accord? Мишка ( как, впрочем, и я) принимал постоянно повторяемое Фелиппе "д'ако?" за "МайкОл!", с укором обращённое именно к нему, и тихо приходил в ужас под тяжёлым взглядом кровожадного француза. Но когда я увидел счёт, выставленной мне “Эйр Франсом” за перевозку сверхнормативного багажа из Тулузы до Сибири, в моей голове всплыла именно "БерезинА".

 - Ты это, не спеши в карман лезть, - засопел сзади Евгений, - надо использовать служебное положение, объясни мадам, что мы с переучивания едем, книжки везём, учебные материалы, конспекты, пропуск покажи… пилотское…

 - Силь ву пле, мадам, же ву зем ( понятия не имею что это значит, какие-то французские слова: прим. авт. ), - наконец, превозмогая головную боль и тремор конечностей, кое-как “включился” я;  хэппи нью иар ( твою мать, опять забыл, как это будет по-французски ), короче, поздравляем вас, в этот первый день Нового Года…первый рейс вашей прекрасной авиакомпании, мы же коллеги, счастья вам и здоровья… мы же свои, с переучивания едем, книжки везём, учебные материалы, конспекты…нам водочки нальют?…домой летим ( судя по мимике “мадам” и тому, как её передёрнуло при слове “водочка”, мы оказались с ней на одной волне и попали “в точку”…королевский жест усыпанной, на французский манер, перстнями руки…сумки медленно уплывают на транспортёр рентгеновской  машины, чей экран бесстыдно начинает демонстрировать на весь зал продукцию близлежащего “Каррефюра” в упаковке стеклянной…металлической…картонной…проплывает пара смятых тетрадок…и снова бутылки…бутылки…бутылки…
 - Это что, и есть ваши учебные материалы и конспекты?
 - Уи, мадам, - скромно потупившись, ответили мы.
 

    И это была, как и всё вышеописанное - чистейшая правда.
     Актюбинск. 1985 - Барнаул - Новосибирск - Тулуза 2000Г.