Глаза в глаза

         .

          Всё на свете сделано из
          любви, дышит любовью –
          особенно боль, ведь без нее
          любви не увидать...

         .

Сладкое слово свобода, - та, которую ищут во все времена: гладиаторы Рима, несчастный пролетариат, пираты, купцы, Бродяги Дхармы, поэты, безумцы всех мастей… Оказывается, единственная дверь, которая к ней ведет, всегда рядом, за левым плечом. Это – живая тайна меня, которая дышит прямо в ушко. Ее дыхание – то обжигает ледяным, то согревает, но, главное, оно никогда не врёт. Всё остальное – сколько угодно: мечты, люди, надежды, взлеты и падения, но она – дышит прямо, в самое сердце, нутром наружу, без прикрас. Мы прячемся от ее посланий, как можем, доходя в своем стремлении скрыть собственную суть до трагичности фарса: мы убиваем, чтобы исключить смерть, но тайна любит нас и не бросает никогда. Еще бы, ведь мы – ее любимые дети, такие глупые, шумные, смешные, нелепые в своей самоуверенности и необъятные душой. Тайна знает, что мы – ее подвижная сторона, живая сцена лика, оборачивающегося мириадами лиц, которые любят, ненавидят, плачут, смеются, убивают и рожают без конца и края, без границ.
И так сладко слушать ее тихий голос, который прежде страшил, от которого, что называется, «стыла кровь в жилах» - чего только ни придумается, чтобы понадежнее скрыть. И этот ужас – такой же настоящий, как и всё остальное – обжигающий огонь на куске старого холста в каморке папы Карло. Другого настоящего нет и быть не может – сон, единственная реальность, доступная пальцам, чувствам, глазам. Но тайный шёпот безмолвия соединяет частицы целого – лика и лица – в одно широкое и неохватное, неподвижно пылающее, кричащее тишиной.
Эта дверь всегда открыта с одной стороны, как и речь, длящаяся вечно, без перерыва. Но для человека – другое дело. Я вижу, что в момент смерти эта дверь распахивается для каждого из нас, исчезая вместе с порогом и косяками. Это чудо узнавания – награда за труд жизни, за слезы и кровь, напряжение и борьбу, отчаянье и плен. Оно длится лишь мгновение, но в этом мгновении – вся вечность, целиком. Привычная вереница образов заслоняет ее, выдувая время, пространство и все остальное, заполняя собой сцену битвой не на жизнь, а на смерть.
«Я постиг, что путь самурая – это смерть», - сказано в известном трактате (1). Ах, если бы, если бы только самурая. Путь домохозяйки – та же смерть, друг от друга они ничем не отличаются, кроме декораций. У одного в руках – меч, у другой – сковорода, вот и вся разница. Конечно, с точки зрения сюжета, разница огромна, еще бы! Ради только одной этой разницы и льется кровь, не так ли? Чтобы лишний раз пощекотать чувства изысканной публики. А публика у всех одна: бескрайний лик, что дышит пустотой. Он один и тот же – смотрит из глаз ветерана, доктора Хауса, муравья. Из глаз камней и листьев. У каждой – даже крохотной – волны в море на вершине в пузырьках воздуха таится глаз. Он любуется низвержением в бездну и взмывом вверх, исчезая с каждым броском, возникая вновь и вновь. Звезды играют на его ресницах, лучики солнца золотят.
Однажды, на берегу такого моря и случилось чудо. Как всегда, оно произошло неожиданно, после целой череды испытаний, вдруг, но не спроста. Мы жили большим палаточным лагерем на склоне зеленой горы, а рядом дышало оно – море. Ах, море, море, как я люблю тебя! Был жаркий месяц август, все цвело и пахло, особенно в ботаническом саду неподалеку. Что нужно человеку, чтобы вдруг приоткрылась дверь с его стороны? В деталях – всегда по-разному, но суть одна: нужно долго и нудно отчаиваться, собираться с силами и вновь идти в бой за самое дорогое, терять, отчаиваться и собираться вновь. И так много, много раз. При этом – что немаловажно – сама собой продолжается работа мысли, соединяя прежде невидимое в живую картину, которая начинает звучать.
Благодаря этому достигается особое состояние чуткости, проницаемости и простоты, своего рода тонкий баланс на грани смерти и безумия. Ах, как это красиво!
Утомившись от бурного общения с нашими соплеменниками, я и моя любимая отправились на прогулку в ботанический сад, больше похожий на сказочный лес, увитый спелыми цветами. По дороге мы благоразумно разжевали по марочке и запили водой. The magical mystery tour is going to take you away! И это еще слабо сказано.
Мы шли по дорожке сада, поднимающейся плавным зигзагом выше и выше, стояла жара, народ в основном тусовался внизу у моря, а здесь было совсем мало людей. Мы сели в тени огромного дерева – солнце играло в листве, под деревом было прохладно и даже иногда дул ветерок. Мы молчали, смотрели во все глаза, и вдруг любимая спросила: «Ты видишь?». И я вдруг понял-осознал, что уже давно на меня смотрят тысячи глаз: у каждого листика, каждой травинки был свой, внимательный глаз, и это только кажется нам, людям, замороченным собственной зацикленностью на себе, что это «я смотрю на солнце, дерево, листву», на самом деле все в точности наоборот. Это на меня смотрят глаза леса, облаков и моря, глаза песчинок и камней. Глаза ветра. Глаза любви. Они любуются моими глазами, точно так же, как я любуюсь ими. И все эти бесчисленные глаза переливаются, подобно живым бриллиантам, сияют и говорят. Они рассказывают сказки о свете, заблудившемся во тьме. Сказки о борьбе сияющих высот и темной пропасти, повествуют о приключениях желтого чемоданчика в объятьях дырки, которая одновременно совершает вдох и выдох. Вдох и выдох. Вдох и выдох. Без конца.
Посидев под деревом, мы двинулись дальше. Время было, и в то же время отсутствовало, оно разворачивало и так, и эдак целый ворох расходящихся тропок, каждая пядь которых была дверью дороги без крыши и дна. Постепенно мы спустились в нижнюю часть сада, и тут увидели эльфов. Они кружили над цветущими розами, пикируя в центр цветка, подолгу зависая над ним как стайка разноцветных крошечных вертолетов. Под одним из кустов лежал котик – царь этого мира, и величественно принимал почести. Но эльфы… Они были чудеснее всех. Они словно выражали собой полет – во всей его легкости и простоте. Размером они были сантиметров 5-6 и передвигались стремительно, как колибри. Я никак не мог понять, что это за существа? Птицы, насекомые? Казалось, что их форма и суть изменчивы и зависят от моего взгляда – в один момент они были птицами и я почти был уверен в этом, в другой – превращались в нечто похожее на огромных стрекозо-мух, но тут же оборачивались сказочными существами с ручками-ножками и прозрачными крыльями за спиной. Как раз эти превращения и делали их такими прекрасными, волшебно сияющими так, что вот так.
Хотелось зависнуть и глядеть на них, не отрываясь, но что-то толкало идти дальше, возможно, нарастающее количество взрослых и детей на нижних тропинках. Шум их интенсивной внутренней жизни ощущался как сильное давление, похожее на волну, толкающую в спину пловца. Невольно хотелось уплыть от этого куда-нибудь подальше, вот мы и шли. Волна вынесла нас за пределы ботанического сада в центр поселка, небольшой сквер с фонтаном и уличными музыкантами. В это время весь мир уже был расчерчен разноцветными линиями. Каждый человек, каждое дерево, воздух, дома – все было связано в единый цветной шар. Эти линии были не похожи на веревки, это были настоящие живые связи каждого со всем. Если начать внимательно вглядываться, можно было увидеть, что их на самом деле гораздо больше, чем на первый взгляд. Дело в том, что подобные открытия происходят благодаря высокочастотному подавлению привычно медленной мыслительной активности, главная суть которой в ее неспешной скорости и залипании на одном и том же. При этом электрический импульс ходит по одному и тому же контуру в мозгу, зажигая одни и те же нейронные связи, высвечивающие затертые до дыр смыслы в виде слов, которые уже давно ничего не значат. А тут – ты мыслишь быстро и целиком. Не линейно, а одновременно – когда разные отделы мозга вспыхивают осознанием-пониманием-опытом. Думать – в привычном смысле этого слова, когда тебе кажется, что ты выбираешь, что подумать, а потом можешь сколько угодно мусолить одну и ту же мысль – оказывается просто невозможно. И ты видишь – то, что может охватить разум, разогнанный до скорости, которая доступна на данный момент.
Добрый знакомый угостил нас малиной, и это было совсем не то, что вы можете себе представить. Это было обычное волшебство – когда каждая ягода взрывается в мозгу, а ты одновременно чувствуешь ее и остаешься абсолютно невещественно проницаем – для взглядов, мыслей и ветров. Материальность тела вся состоит из дыр, распадаясь на вспышки ощущений тут и там. Все одновременно и целиком, хотя ты до сих пор двигаешься, смотришь и говоришь. Ты видишь, наконец, что значат слова, ощущаешь их вкус и запах, но, главное – их удивительную силу творить.
Так мы гуляли, расставшись с дарителем малины, ибо неизвестное продолжало толкать. Куда? К морю? Может быть, может быть.
Дорожки поселка вели из сквера через базарную площадь, мимо многоэтажек, постепенно сливаясь в одну – вдоль моря, величественных вилл и крошечных магазинчиков с халвой. В какой-то момент мы с любимой замерли – я, конечно, не помню, в какой, да это и неважно.
Наши глаза, наконец, встретились и мы остановились, не в силах оторваться от открывшихся видов. Я видел ее лицо, которое текло, не теряя формы. Я обнаружил, что у моей любимой – тысячи лиц – старых, молодых, мужских и женских, человеческих, звериных, божественных. Это не было никакой метафорой – лица текли, меняясь, и скорость их течения становилась все быстрее и быстрее, а темная бездна глаз проваливала в себя. Чем быстрее менялись лица, тем сильнее они светились, так, словно свет вырывался из-под плена кожи, волос и мяса. Черты, меняясь, сияли ярче и ярче, и вдруг! – взорвались чернотой. Эта чернота – сердце сердец – живее всех живых. В ней – все звуки, все мысли, все сердца…
 Бах! И вновь появилась улица, люди, горы, небо и любимая напротив. Когда это произошло в первый раз, боль потери пронзила меня от макушки до пят. Я потерял себя! Опять потерял! Я ЗАБЫЛ и вновь стал человеком, а не пропастью, вмещающей миры. Это было так больно, что мы разрыдались. Мы плакали, но неожиданно вспомнили ключ от заветной двери – глаза, наши глаза! Плача, мы погрузили взгляд друг в друга, и – о, боги! – вновь всё исчезло – улица, лица, небо, прохожие, звуки, мысли и тела. Бездонная пропасть жива собой в себе и для себя. В ней всё наполнено до краев. До предела. Это ни то, ни это – голое бытие, бескровная суть. Полнота.
Это продолжалось неизвестное количество колов времени – пропажа, возникновение, вновь пропажа, новое рождение мук… Мы рыдали, не в силах остановиться, каждый раз сжатие до точки вызывало очередной спазм боли – глядь, а ты уже опять родился. Сейчас я вижу сцену словно бы издалека – камера отъезжает, план из крупного становится средним, видно, что мы стоим прямо в потоке двигающихся с пляжа в поселок взрослых и детей, которые обходят нас, рыдающих, обтекают со всех сторон. Они накупались, назагорались и спешат назад, в город, к базару и магазинам с холодным пивом и шашлыками, к музыке ресторанчиков и кафе. Дети мечтают о мороженом, взрослые – о выпивке и сексе. Вряд ли они вообще замечали нас, разве что некоторые подумали, может, что, вот, горе у людей. Наверное, умер кто.
Любая потеря причиняет нам боль лишь потому, что является эхом единственной и главной потери, отравляющей жизнь. Как только я научился великой магии – творить твердое из пустого, превращая необозримое в слова – я оказался заперт в игре в качестве ее персонажа. Колдовство – страшная сила, оно дарит небывалое ощущение власти. Но власть возможна лишь для капли – океану она не нужна. Гоняясь призраком за мнимыми желаниями, не утолю волшебной жажды…
В какой-то момент мы двинулись дальше, словно смирившись с неизбежностью ЗАБЫВАНИЯ, с которой опять придется как-то жить. Пустота плескалась внутри, озаряемая вспышками, и мне захотелось дойти, наконец, до моря и погрузиться в него.
Пока шли до лагеря, пока спускались с обрыва к воде, стемнело. Море шелестело ласково, вода была теплой, в ней мерцали огоньки, рассыпаясь от каждого движения.
Парень из нашего лагеря – по прозвищу Креветка – пошел с нами, заглядывая в лица и пытаясь расспросить, что, собственно, случилось. Когда мы вышли из воды, он сидел на камне с горящими глазами и вопросами на устах. Он весь светился. Каждый из нас светится этим светом, когда любит, когда искренне интересуется чем-то, когда кажется, вот-вот, и чудо случится. Это сияние и есть чудо, которое мы ищем – свобода от выдуманных заморочек, тюрьмы, из которой, казалось, нет никакого выхода. Он был прекрасен, как молодой бог, о чем мы ему и сообщили, ни секунды не медля. Потому что медлить ни в коем случае нельзя – настоящее протухает, едва случившись, и, сказав, ты освобождаешь место для нового чуда, а старое забываешь навсегда.
Звезды парили в его волосах, руки обнимали землю. Море было его стихией, воздух – легкими, а небо – головой. Мы смеялись и пели, каждый внутри себя, хором, и эта песня кружила созвездия и зажигала миры.
Потом я сел на камень и уставился в море. И вновь вспомнил. Вспомнил, что я забыл. Но теперь-то я знал, что именно. Теперь я знаю, что я забыл и как. И это знание – проблеск мудрости, лучшее, что могло со мной случиться.
Вся моя жизнь – отныне и вовек – радиопередача, где голос смерти, голос тишины рассказывает о главном. И я знаю, что бы ни случилось, рано или поздно, дверь исчезнет – вместе с обоями и косяками – и я обниму себя целиком. Без остатка.


© Кувшинов Александр Викторович, 2022 г.

Примечания автора.

Все вышеизложенное является свободной фантазией автора, без отношения к чему-либо, существующему в реальности, включая названия, имена и места, и, следовательно, объектом авторского права. Все образы, мысли, мнения и выводы, возникающие в сознании читателя, остаются на его совести с соблюдением всех правовых норм.

(1) Цитата из трактата «Хакагурэ. Сокрытое в листве» Ямамото Цунэтомо.

На фото - акварель А. Кувшинова "Глаза Сердца" (бумага, акварель, гелевые фломастеры, 2022 г.)

https://youtu.be/7M8Vzm_0-tA

.