Граммофон и балерина

Граммофон и Балерина
Жил да был старый граммофон со своими подружками – чёрными, виниловыми пластинками. Обладая внушительными размерами, золочёной трубой и заводной ручкой, граммофон гордо возвышался над прочей мебелью. Он был любимчиком хозяев, им гордились и восхищались, за ним бережно ухаживали, осторожно смахивали пыль чистой тряпочкой, подстилали вышитую салфеточку. Заводили его только по выходным и праздничным дням, садясь чаёвничать. Хозяин, подкрутив усы, осторожно перебирал пластинки, раздумывая что бы такого поставить: Вертинский, Шаляпин, Бернес, Русланова или Утёсов?
А хозяйка тем временем накрывала на стол. Водружала на стол пыхтящий паром и дымом, натёртый до зеркального блеска, пузатый самовар, доставала из буфета парадные чайные пары, любовно перетирая их фартуком, расставляла по количеству гостей. Наливала варенец в деревянные, расписные миски, медовые соты несла из кладовой, вынимала из русской печки горячие ватрушки и горобцы.  А в центр стола, всенепременно ставила фарфоровую балеринку. Это была её отдельная гордость и личная любимица. Купленные очень давно на городской ярмарке, и граммофон, и балерина были чуть ли не единственным украшением деревенского дома. Хозяйка смотрела на тонкую фарфоровую фигурку и украдкой вздыхала: «Когда-то и я была такой. Тонкой да воздушной. Годы не пощадили меня, тяжкий, крестьянский труд согнул спину, огрубели и потрескались руки, почернело и покрылось морщинами лицо, побелели волосы. Ну оно и понятно, в жару ли летнюю, в стужу зимнюю, в морось осеннюю – во дворе по хозяйству хрип гнула, себя не щадила, до седьмого пота работала, чтобы детишек здоровенькими вырастить, выкормить, вылечить да выучить.»
Вот и стол накрыт, и пластинка выбрана, соседи, такие же старички со старушками пришли, привычно расселись, стали чаи распивать и «тары-бары разводить», новостями и сплетнями нехитрыми делиться. У кого овца окотилась, у кого корова отелилась, жизненные такие новости. А кое-кто просто так в гости пришёл – без новостей, ничего не случилось у него, тот других с удовольствием слушал. Сетовал или советовал, от услышанного зависело. Примерно после третьей чашки чая, хозяин откашливался и предлагал музыку послушать. Гости оживлялись, согласно кивали головами, кто что хочет слушать выясняли. Старушки как всегда просили поставить им «Страдания», старички возмущенно парировали, им хотелось военные песни слушать. Ворчали на бабушек – «Всё бы Вам сопли распускать», а те привычно и беззлобно парировали – «А Вам вечно про раненого офицера да его коня слушать». В итоге побеждали бабули, хозяин дома крутил ручку граммофона и опускал иглу на пластинку. Раздавалось шипение и начинались «Страдания».
Ох, кто любовь эту затеял,
Назвать можно лиходеем.
Ох, что это за любовь?
Страдание да беда!
Хоть кого она засушит,
Не взирая на года.

Бабусеньки подпирали подбородок ладошкой, примолкали, вздыхали, пускали слезу и утирались кончиками головных платков. Брали их Страдания за душу, выворачивали наизнанку. Опосля наступала мужская очередь песни слушать, про военную доблесть, про подвиги ратные. Приосанились дедуси, усы покручивают, бороды оглаживают, ногами притопывают, в ладошки похлопывают.
Вот пуля просвистела, в грудь попала мне,
Спасся я в степи на лихом коне.
Но шашкою меня недруг достал,
Покачнулся я, и с коня упал.
Вволю наслушавшись «Солдатушек, бравых ребятушек» и слёзных романсов крестьянская душа хотела праздника. Поэтому собравшееся общество требовало поставить разухабистые «Валенки, да Валенки» и «Ой, полным полна моя коробушка». Стол и стулья сдвигали, освобождая место для танцев. Престарелые девушки рассаживались поудобнее, а их ухажёры одяргивали рубашки, залихватски притопывая ногами, широко раскинув руки и расправив плечи важно прохаживались в танце. Пройдясь по кругу пару раз, вдоволь накрасовавшись, «парнишки», выкидывая ногами замысловатый «коленец», останавливались перед подружками, и, согнув руку «бубликом» приглашали дам на кадриль. Старушки чинно вставали, подхватывали предложенную ручку и «уносились» в танце. «Уносились» - громко сказано, на самом деле, танцующие делали мелкие шажки, аккуратно кружась, «водили хороводы и ручейки», старательно выполняя все фигуры танца. Тихо шуршали полосатые шерстяные носки по полу, подолы платьев раздувались колокольчиками, взмахи платочков отбрасывали тени на белёные стены хаты. Старички и старушки самозабвенно танцевали, прикрыв глаза и мысленно воскрешая далекую молодость. Воспоминания накатывали волнами, обдавали теплом, заставляя розоветь щёки и губы, разглаживая морщины, придавая блеск глазам, волшебным образом омолаживая и преображая. И вот уже в старой избе отплясывают парни и девушки, ну пусть чуть седовласые, но красивые и светлые в своем танцевальном порыве.
Вдоволь наплясавшись гости шли «на двор», садились на завалинку сумерничать. Щёлкая семечки, тихо провожали закат солнца, встречая наползающую темноту. Оставим их там, в ночи, тихо разбредающихся по домам и медленно растворяющихся в сумерках. Вернёмся лучше назад, в горницу, чтобы не пропустить самое интересное.
В свете звёзд комната изменялась, тени залегали по углам и казалось, что она становилась больше, шире, потолок отдалялся, и, вот уже не зал в деревенском доме, а настоящая «бальная зала» предстаёт перед нами, с колоннами, с гобеленами на стенах, рыцарскими доспехами и люстрами в сотни свечей. В центре зала, на освещённом луной мозаичном полу стоит красивая, высокая девушка в розовом бальном платье. Кого-то она нам очень напоминает. Приглядевшись повнимательней мы её узнаем – да это же наша фарфоровая знакомая. Ожившая и неописуемо красивая балерина замерла в ожидании музыки и чуда. И чудо пришло, сама собой закрутилась чёрная ручка граммофона, игла опустилась на пластинку, полились звуки «Волшебной флейты» Моцарта. Композиции сменялись одна за другой, за Моцартом последовали «Лунное Соната» Бетховена, потом «Сказки Венского Леса» Штрауса, затем вальсы Шопена. И ещё много чего такого, что никогда не звучало при людях. «А Балеринка?» – спросите Вы. А она танцевала, забыв обо всём, безудержно и неутомимо порхая в свете луны. Призрачные тени воспоминаний из прошлого окружали её со всех сторон, чуть слышные крики «Браво» и «Бис» звучали в её честь, бурные аплодисменты публики сопровождали её выступление. Невидимые поклонники кидали букеты роз к её ногам. Но она была глуха и холодна к проявлениям славы, музыка и танец захлестнули, увели и возвысили над землёй. Она жаждала только одной оценки своего таланта, точнее от одного, красивого молодого кавалергарда, с усами, при шпаге и золотых эполетах, увиденного однажды и наповал сразившего её сердце любовью. Ах, как же он был красив, как бесшабашно храбр и мило галантен. Как трогательно подмигивал, поглаживая усики, бесстрашно охранял её покой, от посягательств надуманных злодеев. Они провели вместе несколько счастливых дней, сердце-к-сердцу, рука-в-руке, глаза-в-глаза.
Без слов объяснившись друг другу в вечной любви и давши клятвы верности – они расстались, раз и навсегда. Просто на него покупатель нашёлся быстрее, какую-то деревенщину соблазнил бравый вид, красный мундир и золотые эполеты, поэтому офицера сняли с полки, упаковав в коробку с сеном передали новому владельцу. Он тоже был фарфоровым и его купили, для украшения чьего-то дома. Место возле балерины опустело, её сердце было разбито, и никто не смог восполнить эту потерю, ни смешной медвежонок, ни милая пастушка со своей овечкой. Никто никто. Балерина осталась безутешна и холодна, краски жизни поблекли, мир стал чёрно-белым. Пришло время, купили и её саму. Поставили в буфет для украшения, где регулярно стирали с неё пыль.
Скрипнула дверь, свет керосиновой лампы проник в комнату, волшебство рассеялось как дым. Всё стало привычным и обыденным, вернулись старики. Вот только фигурка балерины выглядела как-то не так, чуть более розовощёкой, чуть более живой… Но этого никто не заметил, так как люди в большинстве своём ненаблюдательны… Хозяйка дома, гремя посудой, прибирала всё по местам, хозяин ей помогал в меру сил, точнее больше мешал, так как у каждой хорошей хозяюшки для каждого предмета назначено своё определённое место, а он вечно ставил то не туда, то не так… Мужчина, что с него возьмёшь…