Ранняя весна в новом жилом районе вступала в свои права. Яркое солнце улыбалось улицам сквозь еще голые ветки деревьев, которые трепал еще по-зимнему ледяной ветер. Жилой массив был сдан в эксплуатацию и заселен только прошлой осенью, за зиму в микрорайоне Волино открылся новый торговый центр, семь магазинов, школа, поликлиника, спортклуб. И еще несколько учреждений, без которых немыслима жизнь ни в одном населенном пункте - отделение сбербанка, различные фирмы, компании. Правда, людей пока что тут было не густо. Может быть, потому, что район был еще не полностью освоен и обжит, и добраться сюда от Москвы было не так-то просто. В домах, расположенных по периметру бывшей Краснознаменной, а сейчас Филимоновской площади, жило лишь несколько семей, остальные квартиры сдавались приезжим - торговцам с рынка и магазинов, рабочим с близлежащей стройки, охранникам с автостоянки и прочим. Простой рабочий люд стекался в Волино именно по той причине, что здесь можно было недорого и на хороших условиях снять приличное жилье. Хозяева недвижимости в Волино постоянно проживали и работали в Москве, наведываясь сюда от случая к случаю
И в спорткомплексе клиентов было немного. Если честно, с трудом удалось сформировать всего две группы. Одну юношескую - в нее входили молодые люди и девушки от пятнадцати до тридцати лет, все, как один, из респектабельных семей. Другая группа состояла из мужчин и женщин постарше, в основном это были офисные служащие, у которых была сидячая работа. Они приходили заниматься в выходные дни - в субботу ближе к вечеру и в воскресенье утром. Конечно не все и не всегда, но сотрудницы с рецепшен клуба - Лиза Маджанова и Валя Кустова уже через несколько дней знали весь состав наизусть. Конечно, они не садились не в свои сани - в их обязанности входила выдача формы и инвентаря для занятий, запись новых желающих, которые, увы, не спешили заняться полезным для здоровья делом, и по преимуществу, сидели дома.
Может быть, им просто было некогда -. так считала Валя Кустова, мать которой работала продавцом в торговом центре и приходила домой, падая от усталости. Лиза Маджанова же вообще жила одна, в двухкомнатной квартире этажом ниже Кустовых. Раз произошел конфуз - мать Вали, забыв опустить шланг от стиральной машины в ванну, залила квартиру Маджановой и страшно перепугалась - ну как ее заставят делать ремонт? Но Лиза ничуть не сердилась. Кустовых немало удивила такая ее реакция, они еще долгое время нервничали, боясь, что явятся в недобрый час родители Маджановой и устроят скандал, но Валя с Лизой по - прежнему были не разлей вода, и ругаться к Кустовым никто не пришел. Людмила Павловна постепенно стала жалеть Лизу и недоумевать, почему та всегда одна. Только Валя с течением времени узнала истинную причину, но не могла сказать о том ни одной живой душе.
Лиза пришла в клуб и устроилась на работу на рецепшен прошлой осенью. То ли октябрь был, то ли ноябрь, точно месяц Валя Кустова не запомнила. Удивили ее только две черты - молчаливость Маджановой и ее привычка слишком легко одеваться, явно не по погоде. Дни стояли неласковые, хмурые, холодные с ветром, позже и вовсе ударил мороз, а Лиза ходила все в одних и тех же джинсах, кроссовках и куртке, и в дождь, и в снег, похоже у нее совсем не было сменной одежды.
Постепенно Валя стала негодовать, а потом и все больше сердиться - что это за родители такие, которые не только не навещают дочь, но и не беспокоятся о ней абсолютно? С другой стороны, Лизе платят вполне прилично, но она отчего-то не спешит одеться и обуться как следует. Похоже, ее совсем не смущает, что скоро наступит зима.
В начале декабря Валя встретила Лизу в сбербанке. Та отправляла куда-то денежный перевод - почти всю свою зарплату. Значит, рассудила Валя, у нее все-таки есть родственники. Сказать по правде, на нее накатила злость. Кем надо быть, чтобы совершенно забросить девчонку на краю города, ни разу не навестить, не привезти ни одежды, ни продуктов, да еще тянуть с нее деньги? Ей-богу, у этих Маджановых нет ни капли совести!
Но начать разговор при чужих людях было неловко, а потом они встретились лишь на работе. Лиза поздоровалась с нею и приобняла ее, коснувшись щекой ее щеки и глядя за ее спину. Так она проделывала всякий раз, когда они встречались. Прочих же посетителей Лиза провожала и встречала , красиво и глубоко кивая им. У нее была длинная мускулистая шея и мало сочетающееся с ней и далеко не изящным сложением трогательное мягкое лицо - округленные черты, полные губы, темные глаза с явным восточным разрезом. Впрочем о том, что Лиза не славянка, и по фамилии догадаться можно было. Она носила стрижку каре, волосы были блестящими, глянцево-черными, точно уголь на разломе, но цвет кожи при этом почему-то оставался светлым. Даже очень светлым, почти белым с легким желтоватым тоном. Валя терялась в догадках - в конце лета и осенью представители восточно-южного типа, шатены и тем более, брюнеты обычно бывают смуглыми, загорелыми. А к Лизе загар не пристал, вдобавок она и телом не очень удалась - ее туловище напоминало прямоугольник с закругленными краями на тонких ножках. Если Лиза когда-либо прежде и занималась физкультурой, то сейчас от этого остались только воспоминания. Красоты и изящества в ее фигуре не было ни капли, если не считать кивательные движения. И похоже, как казалось Вале, Лиза владела языком глухонемых, по крайней мере, ей не раз приходилось видеть, как она объяснялась с кем-то из клиентов жестами и выражением лица- то одним, то другим боком повернется, то кивнет вправо, то влево, то губами шевелит, то ладонь покажет. Валя просто поражалась. Похоже, что коллега не валяет дурака и не шутит, а действительно общается с людьми подобным образом. Но почему? Слух и зрение у нее были что надо - в этом Валя убеждалась не раз, да и знала отлично, что хозяин клуба, Владислав Михайлович Прошин буквально помешан на здоровье и здоровом образе жизни, и ни за что не взял бы на работу тех, у кого со здоровьем проблемы. Сотрудники должны быть безупречны, это витрина клуба, его лицо. Так твердил хозяин, и все прочие повторяли за ним, как попугаи. Почему он принял обладающую отнюдь не идеальной фигурой Маджанову, было загадкой сфинкса. Хотя Лиза служила помощницей администратора, и как раз лицо у нее было хоть картину пиши. Но только лицо, без всего прочего.
Вскоре Вале нежданно-негаданно открылся еще один секрет Лизы. Однажды они вместе ехали на Валиной машине на работу, и по дороге завязли в жидкой грязи, забуксовали. Валя пришла в отчаяние - все пропало, на работу не успеть, на улице ни души, помочь некому, хоть караул кричи. И тут Лиза, не говоря ни слова, вышла, встала сзади и подтолкнула « пятерку». Притом, даже без большого усилия, мягко и непринужденно. Жигуленок миновал препятствие и покатил по дороге.
-Как тебе это удалось? - спросила Валя, когда они припарковались у здания спортклуба. Теперь вижу, за что тебя Влад Михалыч уважает. Он сильных, здоровых любит, что мужиков, что женщин, а у тебя, Лизка, сил на троих, как у мужика! Может ты, это… ну… переделанный пол?
Валя сама не знала, отчего брякнула такое, и ужасно испугалась в ту же минуту, что обидела Лизу на всю жизнь. Но та будто не слышала. Показалось только Вале или нет - она коснулась своих волос, и в них мелькнул голубоватый свет. На пару секунд, не больше.
Пока Валя пыталась прийти в себя, Лиза быстро поправила прическу и шепнула ей в ухо:
- Пошли, опоздаем.
Разговаривать и впрямь времени не было, едва хватило, чтобы занять свои места. День пошел, как всегда - сначала юношеская группа, за ней офисная. Поговорить девушкам никак не удавалось. Правда, был обеденный перерыв, но в столовую Лиза - и это было еще одной странностью - никогда не ходила. Все же Валя решила сегодня пригласить ее.
-Пойдем, пообедаем.
-Не хочется - вяло отозвалась Лиза.
-Ты плохо себя чувствуешь? - насторожилась Валя, глядя ей в глаза. Может, горло болит? Тогда нужно было остаться дома.
Неожиданно Лиза, как-то странно блеснув глазами, взяла ее за плечи.
-Пойдем, поговорим где-нибудь. Только туда, где народа нет. Мне давно следовало бы сказать тебе, кто я на самом деле, но разрешение я только вчера получила. Лиза разрешила, но предупредила, чтобы ты ни в коем случае не проболталась, иначе и мне, и ей конец придет.
Вале стало не по себе. По-настоящему.
-Конец? Почему конец? - прошептала она. Что и почему я не должна выбалтывать? И разве ты секретный агент?
Та улыбнулась кончиками губ, потом сразу снова стала серьезной.
-_Я не секретный агент, но никому из тех, кто приходит сюда, знать обо мне необязательно. Но с тобой мы сошлись не случайно, ты мне кажешься надежной…
Валя захлопала глазами.
-Надежной? Ты о чем? Ей-богу, ничего не могу понять. Ни на крошку.
Та вновь тряхнула ее.
-Слушай - произнесла она глухим, хрипловатым, почти мужским голосом - ты решила, что я и есть Лиза Маджанова. И верно, так оно и должно быть.
-Что ты хочешь этим сказать? - оторопела Валя.
-Я двойник Лизы.
-Кто?
- Копия - спокойно заявила та. Биоробот, идентичный оригиналу - человеку, управляемый его сигналом, в просторечии именуемый дикта. И по-настоящему зовут меня Дагри. Дашкова - Григорян. Это фамилии ученых, которые надо мной работали, дали мне жизнь, разум и человеческий облик. И еще мне присвоен код-номер 5-1-4-18-10. Мне удалось принять практически полностью облик Лизы Маджановой, перенять ее привычки, голос, жесты, выражение лица, манеру разговора и многое другое, но откликаться на ее имя дико тяжело. Прямо-таки непосильная тяжесть.
-Почему? – удивилась Валя.
-Потому, что у слова Лиза номер другой - серьезно сказала Дагри. Не подумай за чепуху. Для вас, простых людей, может быть, и чепуха, а для нас все является в той или иной степени источником информации о человеке и о мире. Мы с начала существования по крупицам собираем и копим эту информацию, в какой бы форме она ни пребывала и какой бы смешной, нелепой или даже глупой на первый взгляд ни казалась. Фамилии имена - это первые информационные сведения о людях. И каждая буква имеет свой номер, каждое слово может быть при необходимости переложено в цифровой код. Впрочем, тебе этого все равно не понять. В обыденной жизни люди этим не пользуются, и это нам хорошо известно. Но если чем-то не пользуются или не знают пока, вовсе не означает того, что оно не существует.
-Роботы существуют - сказала Валя – это ни для кого не секрет. Правда, их во всем мире очень мало. И еще меньше людей, которые умеют ими пользоваться. Я имею в виду, у нас, в России. В Японии, например, их больше. И роботов, и их разработчиков.
Дагри прижалась щекой к ее плечу и уху
-Да, это так. Но дикты - не роботы. В том понимании, какое обычно свойственно не слишком специфично образованным людям. Если следовать научным теориям, роботы - наши предки, первая ступень, а мы на данный момент – высшая ветвь. Впрочем, если сейчас расскажу тебе все, моя жизнь и судьба будут зависеть от твоего поведения. По закону нам, диктам, полагается иметь хозяев, которым мы служим, однако это совсем не то, что ты и другие люди могут подумать на этот счет. По-вашему, слуга хозяину подчинен и работает за плату, так?
-Так- подтвердила Валя.
-Мы же служим за другое.
-Не за деньги? А за что?
- Конечно, нам тоже деньги бывают нужны, как и всем, но мы не можем сами ими пользоваться. Потому, что являемся и служим, так сказать, дополнением либо заменой человека в необходимых случаях. Но главное - от людей с сигналом нам приходит одушевленность, рядом с ними мы ощущаем себя живыми. А без людей гибнем.
-Почему?
-Без сигнала нельзя жить - вскинула голову Дагри - он так же важен для нас, как вам воздух или пища, он один поддерживает в нас жизнь. И его нельзя купить ни за какие деньги, так как это не предмет, а само содержание человека. Сигнал идет с рождения до последней минуты, пока человек жив.
-Ты получила его от Лизы - догадалась Валя. А сама Лиза где?
Дагри поправила волосы.
-Дома.
-Почему?
- Лиза – инвалид - тихо и хрипловато произнесла Дагри. Она работала тут на рецепшен до того, как ты пришла сюда. Была красивой, сильной, умной, занималась спортом, служила примером для многих. Ее любили новенькие, особенно девчонки. С удовольствием записывались в группу, если Лиза оформляла их. В общем, все было отлично, пока она однажды не сорвалась на тренировке и не получила травму позвоночника. Теперь ездит на инвалидной коляске, ноги не слушаются головы. Но голова у нее работает, как надо. Может, было бы и не так все плохо, если бы…
-Что? – спросила Валя.
-Родители – пояснила Дагри - с ранних лет готовили ее к тому, что она должна преуспеть в жизни, стать непременно самой лучшей. Умницей, красавицей, спортсменкой, время комсомолки, увы, прошло. По всем статьям она должна была бы быть первой и самой-самой. На нее возлагали надежды. Поэтому, когда Лиза покалечилась, для них это был немыслимый удар, они вроде как с размаху в яму свалились. Рухнули все их планы на будущее, все надежды на гордость и обеспеченную старость. Конечно, Лиза впала в жуткую депрессию, не хотела больше жить. Мало того, что ей самой больно и страшно, так еще и родителей подвела, самых близких и любимых людей, которые на нее надеялись.
В общем, ничего хорошего не было, пока в их доме не появилась я. Отцу Лизы кто-то посоветовал, он поехал в институт, забрал меня и привез в дом. Я сама была не слишком здорова – только что, на днях заменили сетку приемника, малоприятная вещь, уж поверь мне. Но Маджанову на мое состояние ноль внимания, оно и понятно - я для него не человек, а вещь в человеческом виде. Хотя автомобиль свой он больше любит, чем даже жену с дочкой, правда, не мое дело судить, конечно, но отношение я вижу. Главное то, что для Лизы я оказалась в тот момент единственным другом и связующим звеном между ею и миром. Притом, без всякого преувеличения. В первую очередь требовалось наладить контакт между нею и родителями. Лиза долгое время наотрез отказывалась разговаривать с ними, поскольку все разговоры сводились к единственному выводу - на нее, Лизу, теперь придется тратить много денег, так много, что не заработать и не покрыть затрат всю жизнь, что родителям придется работать до старости, вместо того, чтобы хоть на склоне лет насладиться жизнью, что они, мать с отцом, уже не настолько молоды и здоровы, чтобы целиком отдать себя работе, и что Лиза никогда не порадует их внуками. После таких речей Лиза превращалась в звереныша в норе. Мне удалось убедить старших Маджановых говорить о проблемах с кем угодно, только не с дочерью, для которой любая, самая невинная фраза, допустим о недостатке денег или о безделье вместо работы может оказаться роковой. В ответ я получила предложение - ни много, ни мало расследовать обстоятельства того несчастного случая, найти того, кто в нем виновен, и представить им доказательства, после чего они, Маджановы, обратятся в суд и взыщут с того, кто виноват, необходимые средства на лечение Лизы и компенсацию морального ущерба. Люди в клуб ходят не бедные, вполне способные раскошелиться.
Валя застыла с круглыми глазами и открытым ртом. Ну и история!
- Почему они уверены, что виноват кто-то именно здесь? – спросила она.
Дагри тряхнула головой
-А где? Если бы Лиза упала где-нибудь на улице, к примеру, или дома, или ее, не дай Бог, сшибла бы машина, виноватых искали бы там. Но она сорвалась тут, в зале. И об этом приказали молчать всем, даже врачам Скорой помощи дали денег, чтобы они не проговорились кому-нибудь.
-Почему?
-Это думают только люди - изрекла Дагри - нам не понять.
Но Вале все стало понятно без слов. Конечно то, что в последнее время в клуб не идут посетители, может быть связано с этим делом. Наверное, после несчастного случая поползли слухи, и родители перестали отпускать своих детей заниматься спортом , рассудив, что даже за большие деньги хорошего присмотра за ними нет. Случайно ли, не случайно вышло - без разницы. Хозяину же, как подумала Валя, наверняка страшно неохота отдавать кому-то деньги, пусть даже на то имелась бы не одна, а сто и одна причина.
Они так же вдвоем на Жигулях Вали, вернулись домой. Валя решила заглянуть к новой подруге, посмотреть, как та живет. Обстановка оказалась более, чем скромной, нового не было ничего. Мебель оказалась совсем старой, затертой, похоже, ее привезли откуда-то и расставили, как попало. Кухня чистая, холодильник почти пустой. Впрочем, это неудивительно, заключила Валя. Биороботы не нуждаются каждый день в еде, как люди.
-Тебе сняли квартиру? - спросила Валя. Это ведь недешево .
-Здесь бабушка жила – спокойно ответила Дагри - мать Бориса Артемовича, отца Лизы. Сначала они все вместе здесь жили, потом купили дом и переехали, а эту квартиру сдавали жильцам, так было до тех пор, пока Лиза не упала. Теперь я здесь вместо Лизы живу.
Валя только вздохнула. Конечно, если квартира сдается, незачем в ней особо роскошествовать, хватит самого необходимого.
Лизе очень тяжело - закончила Дагри – она мучается, что оставила семью без денег. Я рассказала это тебе по единственной причине- у нее в силу специфического образа жизни никогда не было подруг. Даже приятельниц. Родители сделали абсолютно все, чтобы лишить ее свободного времени. Лиза ходила, помимо обычной, в музыкальную школу, занималась рисованием и лепкой, потом спортом. Короче, из нее всеми силами старались сделать всесторонне развитого человека, и добились бы успеха, если бы Лиза так нелепо…
-Дай мне ее адрес - тихо сказала Валя - если тебе можно, конечно. Я хочу познакомиться с нею, поговорить. Если не помогу по медицинской части, то хотя бы поддержу морально.
-Лиза мне позволила говорить о ней - повторила Дагри. И приходить к ней можно, когда родителей нет. Поселок Ерыгино, улица Горчакова, семь.
-А квартира? - спросила Валя.
-Нет квартиры, есть целый дом - пояснила Дагри. Старшие хозяева, Борис Артемович и Любовь Алиевна, все деньги, какие были, в жилье вложили, еще и кредит взяли. Думали, будут жить на свежем воздухе, в довольстве, да радоваться, а тут с Лизой беда. Впрочем, не мое дело их судить. Мое - информацию принять, получить задачу, выполнить…
-Лизу можно вылечить? - спросила Валя. Что врачи говорят, она не сказала?
-Говорила, есть такой костюм, из специального матери ала, в котором человек, если позвоночник поврежден, ходить может. Дагри кивнула Вале и уставилась в окно. Вообще-то Лиза и ходит иногда, только очень некрасиво, и боится упасть до ужаса. А костюм этот она в какой-то передаче углядела, по телевизору. Конечно, это ее единственная надежда. Только стоит он, если существует в действительности, наверняка больше, чем дом, в котором Маджановы живут сейчас.
На следующий день погода не радовала - небо затянули тучи, свистел порывистый ветер, сыпал мелкий колючий дождик, как глубокой осенью. Но Валя все же решилась поехать навестить Лизу. День прошел серо и скучно, в клуб не явился ни один новый человек, да это и понятно - в такую погоду все разумные люди, как правило, предпочитают находиться дома.
Поселок Ерыгино находился неподалеку и состоял примерно из десятка домов, вполне добротных, каменных, с уютными, хотя и маленькими, двориками, клумбами перед входом и припаркованными там и сям автомобилями. Валя с немалым трудом отыскала место для парковки. Дом Маджановых оказался в глубине жилого массива, стоящим между двумя другими, более роскошными коттеджами. На их фоне он выглядел скромно. Валя обратила внимание на то, что вообще дома здесь стояли очень тесно – между постройками было не более двух-трех метров, а из окна одного дома запросто открывалась панорама на кухню и комнаты другого. Потому все окна были плотно занавешены шторами и жалюзи.
Дагри отперла дверь и ввела Валю в прихожую. Под потолком вспыхнула маленькая лампочка. Здесь было тесновато, не прибрано, и больше походило на обстановку стандартной московской квартиры, а не загородного дома. По всему было видно, что Маджановы -старшие вложили все имеющееся средства в покупку жилья, а на то, чтобы обставить его и украсить, денег уже не хватило.
-Лиза! - позвала Дагри - мы пришли!
-Послышался скрип, и в дальнем конце коридора показалось инвалидное кресло, в котором сидела девушка. Лиза была рослой и довольно крупной, с первого взгляда было ясно, что она была бы спортивной и сильной физически, если бы ее слушались ноги. Миловидное мягкое лицо, пухлые губы, карие глубокие глаза, темные волосы до плеч. В одном ухе две сережки, одна из которых мигает голубым отсветом.
-Здравствуй, Дагри, кто это с тобой? - начала Лиза.
-Это Валя Кустова, моя, то есть, твоя коллега по работе. Вот, я привела ее с тобой познакомиться..
Глубокие, темные, как агаты, глаза Лизы изучающе смотрели на Валю.
-Ну, здравствуй, коллега – улыбнулась она - как дела там, в клубе-то?
Валя стала рассказывать все, самую чистую правду. Дела идут не очень хорошо, потому что народу очень мало, записываться на занятия молодые не идут, а те, кто постарше, заглядывают от случая к случаю, систематически заниматься им просто некогда. Выручают расположенные в помещении парикмахерская и кафе, но и от них прибыли немного. Но Дагри, то есть, по-официальному, Лизе, продолжают платить фиксированную сумму.
-А что еще им остается делать? - тихо произнесла Лиза. Я ведь работаю, хотя и на расстоянии, и тело мое частью не подчиняется мне, но куда деться, деньги-то нужны, без них не прожить. И она показала на свою коляску, а потом на крохотную, светящуюся серьгу в ухе. Вот. Моя голова ведет коня.
-Какого коня? – удивилась Валя.
-Коня, в смысле Дагри, это управляющая серьга, диктовик. Мы с Дагри на пожизненной связи, ей идет мой сигнал и облик, мне служит ее сила и тело. Сейчас, конечно, появился и сенсорный способ управления, дикты служат и тем людям, которые не носят диктовиков. Но я первичная водящая Дагри, кроме того, она вынуждена жить не со мной рядом, в доме, а в другом месте, подменяя меня на работе. Я наблюдаю за ней через компьютер и держу на диктовике, отдаю свои вещи. Иначе она просто может умереть, а без ее помощи пропаду и я.
Валя вздрогнула:
-Почему?
- Дикты не выносят одиночества - пояснила Лиза - отрыв от человека, источника сигнала, для них губителен. Конечно, жизнь вносит свои коррективы, необходимо выполнять задачи, подчас на расстоянии, но человек должен поддерживать дикту, если не прямым, то следовым контактом, давая ей свои вещи, например. Если бы мы могли жить все вместе в одном доме, и ей, и мне было бы несравнимо лучше, но…
-Что? – спросила Валя.
-Моим предкам кажется, что в моей беде виноват кто-то из клуба, хотя это не так - я сама виновата. Упала, потом сгоряча встала, больно, конечно , было, но не настолько, чтобы плохо совсем, я привыкла терпеть. А потом встала на следующий день утром - и ноги перестали слушаться.
Хочу встать, и не могу, ноги , как тряпочные, разъезжаются. Мама вызвала Скорую, и меня отвезли в больницу, там поставили диагноз - компрессионный перелом, с защемлением чего-то, нерва, что ли. То, что я боль терпеть могла без особого напряга, доктора тоже объяснили - мол, часть нерва от этого ущемления погибла. Жизни не угрожает, но период восстановления длительный. Посадили меня на колесный трон, а отец с тех пор, как ополоумел, вздумалось ему в клубе виноватых искать, и деньги с них взыскивать. Все затраты покрыть хочет - и за меня, и за дом, и…
-При чем же здесь дом? – удивилась Валя. Ладно, ты получила травму, находясь на занятиях в клубе, твоего отца можно понять с этой стороны. Но дом – это уже из другой оперы.
-Если бы – вздохнула Лиза. Отец в свое время в дом все деньги, какие имел, вгрохал, и еще должен остался. Очень уж ему хотелось не хуже соседей выглядеть. Был простым продавцом в магазине спорттоваров - человек, как человек, а как бизнес свой заимел, так ровно подменили его, такое полезло, что диво! В один год все подай - дом собственный, машину, то, се.. Ни для кого, впрочем, это не удивительно сейчас. Ну, приобрел, а дальше? Скажу правду сейчас, вот при Дагри, она знает, что точно не обманываю. Содержать всю эту красотищу ему совершенно не по карману, с домом ничего хорошего не вышло, ни на второй этаж, ни на хозяйственный я не поднимусь и не спущусь, санузел мне отдельный пришлось около комнаты оборудовать, в обычный не добраться, сижу здесь, словно в клетке запертая, только книги, телефон да компьютер, гулять только во дворе около дома могу, а участок крохотный – две клумбы, да два куста, и все, соседский дом стоит впритык к нашему, с их балкона, как на ладони, видна наша кухня – где что стоит и лежит, как мы ходим и что говорим. Еще, слава Богу, что не спальня и другие комнаты. Соседи на нас смотрят, как на ворон в павлиньих перьях, которые заняли не свое место. Меня тоже в этот клуб пристроили не просто работать, а с далеко идущими планами. Чтобы я жениха себе нашла хорошего, с деньгами и высоким положением. Только нет там таких - либо совсем мальчишки, вчерашние школьники, которые за родителей обеими руками держатся, либо женатые, солидные люди. Она обреченно махнула рукой:
-Какие теперь, к чертям, женихи! Прости Господи! Быть бы живу…
Валя молчала. Она была с ней согласна. В самом деле, найти хорошего и любящего супруга, сидя в инвалидной коляске, мало шансов, хоть бы ты до того была первой красавицей в городе.
-Я ведь знаешь , кто у родителей? - невесело усмехнулась Лиза. Век будешь гадать - не догадаешься.
-Любимая дочка - протянула Валя.
Лиза села прямее, блеснула глазами.
-Оно верно, конечно. Но, самое главное - показатель.
-Показатель чего? – удивилась Валя.
-Успешности семьи. Вложения капитала в будущее развитие и подъем. Что ты так смотришь? Мой грядущий триумф должен был убедить соседей и прочее окружение в том, что семья Маджановых не последняя в городе и округе, что у них есть, что поставить на кон против чувства превосходства других. Пусть Борис Маджанов не достиг больших высот в бизнесе, но у него есть козырь номер один - замечательная дочь. Красавица, спортсменка, умница, умеет рисовать и лепить, играет на виолончели…
-Ты и на виолончели играла? - вытаращила глаза Валя. Вот это да!
Лиза улыбнулась, но как-то жалко и криво:
-И виолончель пробовала, и играла вполне сносно, хотя большого удовольствия это занятие мне не доставляло. И художницы из меня тоже не вышло. Я неплохо пишу, сочиняю разные истории, иногда получаются и детские стихи, но об этом никто не знает, потому, что отец однажды увидел их и назвал глупыми, сказал, что это бесперспективное занятие, и мне следует учиться и заниматься спортом, чтобы все вокруг видели, сколько сил и денег он в меня вложил, и как на меня надеется. Я не обиделась, хотя могла бы, с обидой на душе очень тяжело жить, это будто камень на шее, с которым непременно раньше или позже утонешь. Отец у меня один, другого не будет. Дед мой по матери был из крымских татар, фамилию Маджанов отец взял после свадьбы у мамы, а не наоборот, раньше он был Якубов, но очень полюбил мою маму, и решил, что быть Маджановым красивее. Так вот, от дедушки у меня в генах выработанное веками уважение к старшим. Отец может быть в чем-то не прав, но его осуждать может кто угодно, но не дочь. Понятно?
-Уж куда понятнее – вздохнула Валя.
-Для отца первейшее значение имеет чужое мнение - разоткровенничалась Лиза – как на него посмотрят те, кого он считает нужными людьми. Как назло, эти «нужные» оказались нашими соседями, и мы под их негласным надзором. Им, по большому счету, должно быть все равно, как мы живем, равно как и мы их личных дел не касаемся, но отец ведет себя перед ними, как школьник на экзамене, подспудно боится провалиться, показать себя несостоятельным, и я его очень хорошо понимаю - поежилась Лиза. В этих бизнес-кругах человек человеку волк, слабый мгновенно становится жертвой, что в переносном, что в прямом смысле, у сильного бессильный виноват, и этому сильному одна радость на свете – власть свою показать, либо похвастаться тем, что имеет, другого способа себя показать не находится. А не покажешь, не подчеркнешь себя - так ты, вроде бы, и не человек вовсе, никто, и звать тебя никак. А еще отец, хоть и умный, конечно, но суеверен до жути, правда, этого стыдится, но, как ребенок, в любую чушь поверит, особенно, если прижмет. Прочел в свое время в каком-то журнале, что если фамилию обычную на красивую и звучную сменить, да еще если в ней какие-нибудь великие или просто интересные люди были, все дела поправятся, и удача пойдет, вот и решил на моей матери жениться. Фильм такой есть, «Принцесса на бобах», там бизнесмен Дима Пупков тоже женился на Нине Шереметьевой. Из-за фамилии известной. Только в кино это весело, а в жизни совсем нет, потому что все, как есть остается…
Потом они еще долго говорили ни о чем, а вернее - обо всем на свете. Валя поняла сразу же, что Лиза – глубоко несчастный человек, и не столько по причине своего нездоровья, сколько от общего одиночества, искусственно созданного родителями. Которые, как стало ясно , случайно ли или намеренно делали из нее, Лизы, некий фетиш, предмет будущего поклонения и подтверждения своего места в этом мире. По всей вероятности, им было жизненно необходимо сознавать и чувствовать, что они дали дочери все, и она в свою очередь, должна была, став взрослой, вернуть долг сторицей. Но не вышло, судьба распорядилась по-своему. И теперь Лиза невольно несла на себе груз вины за их несбывшееся надежды. Хотя от любого несчастного случая или болезни не застрахован ни один живой человек, все , что угодно может произойти абсолютно с каждым, и в какой угодно момент. От беды не гарантирует ни ум, ни сила, ни прочие качества и бывшие и будущие успехи. Человек уязвим в любом случае и при любом раскладе , какого бы уровня совершенства ему ни удалось достичь.
Вдруг Лиза, глядевшая все время в окно, переменилась в лице. Дагри тут же среагировала, подойдя.
-Что там случилось? – спросила Валя. Твои родители возвращаются?
-Нет. Лиза отчего-то сделала большие глаза и прижала палец к губам. Савва идет!
-Какой Савва? Отчего-то Вале стало совсем не по себе. По-честному, она все-таки побаивалась, что старшие Маджановы явятся вдруг, и ей придется объяснять им, почему и зачем она тут.
-А вон, видишь? К колодцу пошел. Лиза показала рукой, и Валя увидела на дороге щуплую фигурку в розовой рубашке. Похоже было на то, что это мальчик-подросток. Он шел с двумя огромными бидонами с закрывающимися крышками. Лица его разглядеть не удалось, видны были только волосы, которые шевелил ветер.
Через десять минут фигурка достигла колодца, засучила рукава и принялась наливать воду. Дагри встала позади Лизы, обняв ее за плечи, и застыла, будто каменное изваяние.
-Кто это такой? - не выдержала Валя. Что вы на него уставились, как на привидение?
Наконец Лиза повернулась к ней.
-Это Савка Тарушкин - выговорила она - его молнией убило, он сначала помер, а потом ожил опять, вот как! Поэтому с ним никто из наших не общается, и вообще боятся того, что он им случайно встретится. Хотя Савка никому никакого зла не сделал, и вообще-то хороший парень, но с такой репутацией.. Мать у него, говорили, колдуньей была. Хотя это неправда, травницей она была, работала фармацевтом раньше в нашей аптеке, а сверх того травами знала, как лечить, к ней все ходили с нашего района, и из города приезжали.. Умная Альбина Игоревна была, добрая, никому в помощи не отказывала. Это сейчас у нас тут все есть – и больница, и поликлиника, и аптеки, и магазины, и завод, и две новые школы построили.. А в советское время так себе жили. Колхоз, конечно, работал, того не отнять, да только на общем фоне борьбы за коммунистический образ жизни и светлое завтра отдельного человека с его нуждами и бедами никто не видел. Пока работаешь – живешь, а ежели не смог - каюк тебе. Как ни приукрашивай. Так вот, в девяносто каком-то году это было, мама говорила, приехал к Альбине из Москвы какой-то человек, богатый, значит. Может, и не богатым вовсе он был, да только наши так считали. Ежели у человека в будний день белая рубашка и вид аккуратный, значит, денег куры не клюют. Я тогда маленькой была, мало что понять могла, да только история эта у нас притчей во языцех стала, ее каждый встречный поперечному пересказывал, хочешь не хочешь – а услышишь. Кстати, раньше жили мы в Волино, сюда переехали в 2010-м, отец бизнесом занялся, и дом приобрел. Так вот, значит, этот городской погостил у Альбины и уехал, конечно, а после того она сына родила. Понятно было, что от того мужика, больше к ней никто особо не приближался, в смысле личной жизни, то есть. Что там было еще, мне неведомо, только, когда мы после смерти бабушки сюда, в новый дом переехали, я еще одну жуть услышала. Савву этого, сына Альбининого, на реке в грозу молнией ударило, он мертвым лежал, сердце встало, а потом снова заработало, после непрямого массажа. Сколько-то дней он вообще без сознания был, потом очухался, но был, как малый ребенок, ложку держать, и то не мог. Но Альбина его в инвалидный интернат не сдала, врачам местным кулак показала при всех, и забрала его домой, пользовала своими травами, в церковь без конца бегала, молилась - вымолила ему жизнь, да только, конечно, говорят, он после того вовсе на голову тронутый, чудной, хотя после молнии чтобы чудным не быть? Жаль мне его жутко. Альбину инсульт разбил , когда Савке всего пятнадцать исполнилось, и он сам уже за матерью, как за крохой, ходил. Двадцать ему сравнялось - она померла. Естественно, никакой родни у него не было, местные помогали, конечно, чем могли. Вроде он даже ездил куда-то учиться, но не в Москву - это точно. Потом поступил на работу в инвалидный интернат, он тут неподалеку, там старикашки живут, у которых родственников нет, либо они есть, но работой заняты, и лучше денег заплатят, чем с бедолагами дома сидеть будут. Вот такая история.
Валя прикусила губу, потом вновь взглянула в окно.
-Может быть, ему нужно жениться,..
Лиза невесело улыбнулась:
- Может быть. Да только за такого даже и лягушка замуж не пойдет. У нас тут народ, с одной стороны, вроде просвещенный, умный, компьютеры вон у всех есть, в Интернете шарят, машины всякие и прочие штуки имеют, деньги делать умеют, так что дураком никого не назовешь, а с другой… Взять хоть отца моего. Приличный, уважаемый человек, бизнесмен. У такого всегда все путем идет. И только я знаю его слабости. Суеверен он, как последняя старуха, в любую ерунду, которую в газетах, журналах и прочем бульварном чтиве печатают, верит. Уже говорила тебе, как фамилию свою на мамину сменил, не подумал даже, что за представителя кавказской национальности могут принять. На самом деле дедушка был наполовину крымский татарин, наполовину русский. Только и всего. Но папаша ухватился за эту фамилию, как за соломинку, вздумал, что она ему непременно удачу принесет. Стал из Якубова Маджановым - и сразу, по его словам, поднялся на ступень выше, только я этого подъема совершенно не заметила. Ну, купил он этот дом, и все, больше ничего у него не выходит, вся прибыль, какая от магазина получается, на него идет, на жизнь ничего не остается, да еще я, как на грех.. Она показала на свою инвалидную коляску. А Савки он так боится, будто у него рога на макушке или зубы наружу торчат. Мне строго-настрого запретил даже с ним здороваться..
-Да почему? -вконец удивилась Валя.
-Господи! Лиза глубоко вздохнула. Меня воспитали с малолетства так, что первое дело в жизни – почтение к родителям, по этому качеству всем от Бога воздается. Что судить о поступках отца может кто угодно, но не дети. И я никого осуждать не хочу, но.. Представляешь, что ему в голову взбрело? Якобы, Савка зомби, или вроде того, потому что уже раз на том свете был и назад вернулся. И к нему живым людям приближаться нельзя. Бред, конечно, что и говорить, но что поделаешь, если это говорит отец мой! А ведь не из дремучей какой деревни - в Москве учился, институт окончил, диплом получил, был культурным работником, умный человек, вроде, а туда же.. Понимаю, после трудного дня в бизнесе ему отвлечься, расслабиться хочется. Но для других все эти фильмы и книги – только развлечение, а для него… Прямо беда. Насмотрится всякой чуши по телевизору или видику, начитается чепухи, да еще и выпьет в придачу - и начнет у него в голове каша закипать. Мама давно говорила, что надо бы его психологу хорошему показать, уже и деньги приготовила, да тут я… Она вновь беспомощно развела руками. Теперь на меня все траты идут. Получается, что я во всем виновата, со всех сторон родителям и себе жизнь перекрыла. Они меня дома, словно в клетке, держат, телевизор да компьютер, конечно, есть, только я больше книги люблю. На улицу я почти не выхожу, отцу соседям меня показать неудобно. Только с Дагри и общаюсь, она мне новости приносит и за меня с людьми встречается. Без нее бы я, наверное, одичала бы, с ума сошла и в петлю полезла…
На лбу недвижно стоящей Дагри вспыхнула голубая полоска - это была правда.
-А что за бизнес у твоего отца? – спросила Валя. Или это такой уж секрет?
-Не секрет, но .. вот какое дело. У отца магазин спортивного оборудования - ну там, тренажеры всякие, снаряжение, лыжи, коньки, инвентарь, одежда.. В Москве , когда работал, тоже в такой же точке, простым продавцом - и все было в полном порядке, а как захотел главой магазина быть, хозяином, то есть - совсем это другой коленкор, из него хозяин, как из меня Джексон, ему бы всю жизнь быть рядовым сотрудником, больше было бы пользы, и жизнь была бы лучше… Но нет, захотел выше всех влезть, как кот на забор, а то, что слезать придется, не думал.. В общем, не ладится у него ничего. Сел хозяином, а дело движется чуть, покупателей на товар мало, да и немудрено - магазин в таком районе расположен, где их априори быть не может - в домах вокруг одни пенсионеры в основном живут, либо родители с маленькими детьми, а через дорогу вообще стариковский дом находится. Это же надо так придумать точку расположить, чтобы она со скорбным домом окошко в окошко была! Издевательство полное, не находишь?
Валя молчала. Действительно сказать было нечего.
-Что же он не подумал, что…
-Не он магазин строил - выдохнула Лиза - вдвоем они с одним знакомым бизнес начали, вот тот крутой, дальше некуда, что по деньгам, что сам по себе. Он - хозяин нашего спортклуба, того, в котором я упала ..
-Владислав Прошин?
-Тише – поморщилась Лиза - у меня при упоминании этого имени аллергия начинается, прямо дышать не могу. Отец вроде хочет в моем несчастном случае виноватого найти, но только для виду, потому что боится этого Прошина до жути. Что там между ними было и когда - один Бог ведает. Может с деньгами когда закрутились, может, еще с чем, не мое дело копать. Мне в этой истории только один интерес - в стариковском доме Савва работает.
-И что?
-Иногда думаю-думаю – Лиза подняла глаза к потолку - может быть, когда-нибудь жить туда приду, и буду Савву видеть каждый день, и говорить с ним обо всем на свете.. Иногда я Дагри к нему посылаю. Приготовлю что-нибудь вкусненькое, и с ней пошлю. Она в его доме уберет, гостинцы на стол положит, он придет с дежурства, а тут - как в сказке.. Он удивляется, спасибо говорит. Дагри сказала мне, что чувствует по сигналу, что он очень хороший, добрый человек, но нервный и запуганный, прячется в иголки, как еж, или в панцирь, как улитка. Может быть, его когда-то кто-то обидел, и он об этом забыл, а след остался… И этот след его не пускает с людьми общаться, он боится, что не понравится, опять придется не ко двору.
Дагри кивнула Вале, и коснулась щекой ее щеки, запоминая сигнал. Валя успела откланяться и отъехать от дома Лизы за считанные минуты до прибытия старших Маджановых. Серебристый БМВ подкатил к воротам через три минуты после того, как Валя выехала на шоссе. Ей думалось, что Дагри сказала правду насчет того, что Лиза думает, что если будет Савве помогать, непременно излечится без всяких лекарственных средств и сама встанет на ноги. И еще то, что Лиза попросту любит Савву. Но главное, верит, что доброе дело поможет ей не пропасть. Только вот делать все это ей придется тайком.
Пришедшим позже родителям Лизы ни Лиза, ни Дагри ничего не сказали. Борис Артемович и Любовь Алиевна пребывали в блаженном неведении. Конечно, как про себя рассуждали они, и особенно мать, беспокоящаяся о здоровье и будущем Лизы, главная беда даже не в том, что дочь потеряла способность передвигаться. Сейчас, к сожалению, таких инвалидов немало. Хуже то, что Лиза не имеет возможности общаться с людьми, кроме как через компьютер и телефон, заперта в четырех стенах, и если бы не книги, телевизор и компьютер, возможно, одичала бы совсем. Любовь Алиевна не раз упрашивала мужа позволить Лизе хотя бы иметь хороших знакомых. Но тот был против этого. Не то, чтобы совсем, конечно. Просто, по его мнению, вокруг Лизы не было людей, способных принять Лизу такой, какова она сейчас, и никто из них не умел держать язык за зубами, а терпеть насмешки и пересуды за спиной он, Борис Маджанов, не желает.
Лиза слышала этот разговор, и думала про себя – как хорошо, что благодаря Дагри у нее теперь появилась новая подруга. Валя слушала ее рассказ так внимательно, и ей ни за что не придет в голову смеяться над нею. И Савва над ней не смеется, потому что сам пережил достаточно горя и лиха. Как тяжело, горько, что отец не позволяет Лизе видеться с ним, что по непонятной причине для отца он не человек, а пугало, хотя - и в этом Лиза может поклясться - не сделал ни ей, Лизе, ни другим людям ничего дурного. Дагри это чувствует, и ее ощущение истинно, дикту нельзя обмануть, и нельзя ей ничего внушить - она воспринимает людей не по словам, а по сигналу. А он, сигнал, лгать не способен.
Савва Тарушкин родился у матери поздним первым ребенком. Альбине Игоревне к моменту его рождения было тридцать восемь лет. Она работала сначала медсестрой в Ерыгинской районной больнице, потом перешла в аптечный пункт, и там, и там будучи на хорошем счету не только благодаря умениям, но и доброму характеру. Прозвище « ведьма» прилипло к ней в 90-е годы, когда она, помимо своей основной деятельности занялась траволечением и завела аптекарский огород. Другие местные жители в это время сажали на своих участках овощи и фрукты, чтобы хоть как-то прокормиться , иные вовсе продали свои дома и и подались в город за лучшей долей и длинным рублем, но Альбина Игоревна всегда оставалась на своем месте. Замуж выйти ей так и не довелось, а появление на свет сына произошло после встречи ее с неким новым русским, который приехал из Москвы под большим секретом лечить нелады с предстательной железой. Московские эскулапы и даже иностранные не помогли ему, а может быть, просто не встретился знающий специалист, и бедолага кинулся к альтернативной медицине. Как ни странно, настойки и отвары, предписанные Альбиной Игоревной, помогли пациенту лучше разрекламированных аптечных средств, и он решил проверить результат лечения. После чего Альбина Игоревна оказалась тяжелой, но с хорошими - притом, очень - деньгами в кармане, позволившими ей без особых проблем родить, поднять сына и жить, по крайней мере , несколько лет, не за чертой бедности, а гораздо выше. В стране начиналось победоносное шествие сексуальной революции, поэтому рожденный Альбиной вне брака ребенок никого в округе не удивлял, и вообще не вызывал никаких особых эмоций, тем более, что жила Альбина с ним изолированно и скрыто. Поговаривали, правда, отдельные злые языки, что сын Альбины Игоревны собой уродец и больной на голову, потому она прячет его от всех знакомых и вообще людей, держит в погребе и поит разными снадобьями. Отчасти это объяснялось тем, что Альбина, имевшая в округе известную славу целительницы, подчас отказывалась вытаскивать алкоголиков и наркоманов, а также тех, кто заполучил болезнь в результате собственного поведения. На невинные замечания на тему того, что следует не делать того-то и того-то, на ее голову обрушивался водопад злости - мы тебе деньги платили, а ты! Альбина со смирением принимала выпады, никогда не злилась в ответ, но факт оставался фактом - красоты Савве, так она назвала сына, действительно не досталось. Он был невысок ростом, плохо сложен, несоразмерно большая голова сидела прямо на узких плечах, туловище напоминало чурбачок, руки и ноги тонкие.. С годами он сделался сильнее и крепче, но внешне это было совсем не видно. Савва не умел ни держать себя в обществе, ни культурно говорить, ни красиво есть, ни носить одежду.. Хотя нельзя сказать, что он был совсем глуп - читал много книг, у Альбины Игоревны была большая библиотека, и даже освоил компьютер. Но это произошло много позже, уже после того, как с ним произошел тот несчастный случай с молнией. Будь это происшествие с кем угодно другим, разговоров было бы на целый месяц, потому что ни с кем из других, нормальных, в смысле, обычных, людей, такого произойти не должно было, а Савка – что ж, как видно, создан для того, чтобы цеплять на себя все, какие есть, неприятности и болячки. То у него ангина, то прыщи по всему телу, то расстройство желудка, то руку сломал, а теперь - мыслимое ли дело - ударила молния в мостик, на котором он как раз стоял с удочкой. Ну, и о чем это говорит? Другой бы человек, который нормальный, бежать бы кинулся до первого удара грома, или вообще, едва собрались тучи, домой ушел бы. А Савва не подумал уходить, ему, дураку, интересно, как гром и молнии шарашат и дождь с неба льет. А что на тот свет уплыл, и чудом потом вернулся, так это ничего. После того случая местные жители еще более укрепились во мнении, что Савва не от мира сего. Обращались, порой часто, к его матери за помощью в различных случаях, потому что больница и поликлиника в районе долгое время были не самого высокого уровня. Альбина Игоревна не отказывала в помощи никому, но не могла не видеть, каким брезгливым взглядом приходящие окидывают ее сына - точно перед ними не человек, а таракан или лягушка. В открытую его не обижали, но и никто ни разу не пытался приласкать его, сказать хотя бы одно теплое слово, как –то с ним сблизиться. Впрочем, Савва не страдал от отсутствия друзей. Прилежно учился, слушался мать, старался ей во всем помочь, и даже матом ни разу не выругался, не говоря уж о драках, хотя иногда задирали его все, кому не лень было, видя в этом своеобразную потеху. В этих случаях он просто вставал и превращался в камень, казалось, выключал зрение, слух и вообще всякое восприятие действительности. Даже причиняемая боль не могла заставить его сдвинуться с места или хотя бы переменить позу. Один раз к его лицу даже вплотную поднесли тлеющую головню, но и это не возымело никакого эффекта - он остался недвижим, и лишь глазами с тревогой следил за мелькающим огнем, но ни звука, ни движения из себя не исторгнул.
После того случая его вовсе начали бояться, считая едва ли не порождением потусторонних сил - кем-то вроде зомби или вампира. Разумеется, такое отношение заставляло постоянно нервничать Альбину Игоревну, и ничего удивительного в том, что у нее вскоре случился инсульт, не было. В один далеко не прекрасный день Савва остался один с недвижимой и лишенной речи матерью на руках, но никто из односельчан поначалу не спешил прийти к нему на помощь. Одни продолжали глупо бояться, другим было стыдно за прошлые скандалы и слухи, и они примитивно прятали глаза, третьи попросту ничего не могли.
Пять лет без малого Савва ухаживал за матерью, как за грудным младенцем, умудряясь в промежутках между мероприятиями по уходу ходить в школу и сносно учиться, да еще успевать по домашнему хозяйству. В год переезда в поселок Маджановых, весной Альбина Игоревна слегка оправилась, стала садиться, но этого подъема хватило всего на месяц. В одно утро она попросту не проснулась. Тут в жителях окрестных домов пробудилась совесть, они помогли с похоронами и с поминками, но и только. Савва заперся в своем домишке, скрылся от света, как зверь в норе, выбираясь лишь по острой необходимости, на рынок за продуктами, например. Так прошел еще один год. Никаких новых знакомств он не завел, стал еще угрюмее, чем прежде, и почти не говорил, да и не с кем было. Пошли слухи, что он тронулся умом, но ему было все равно.
Разумеется, ни о какой дальнейшей учебе речи быть не могло. Денег на то, чтобы поехать куда-нибудь даже в местном масштабе , не говоря уже о Москве, у него не было и быть не могло. Необходимо было устроиться на работу, чтобы хотя бы не протянуть ноги с голоду. На огороде росли зелень и картошка, но для хорошей жизни этого не хватало совсем.
Единственный навык, который он получил за это время и довел до совершенства, был уход за больными. И он поступил работать в обслуживающий персонал в Ерыгинский интернат престарелых и инвалидов. Там ощутил себя при всей тяжести и неприглядности работы - на своем месте, ибо мог заниматься с пользой для людей и дела тем, что единственно умел делать хорошо.
Обыкновенно он мало замечал, что происходит вокруг, и далеко не сразу обнаружил, что иногда возвращается в дом, более прибранный и уютный, чем до того было, что на кухне появляются немудреные, но приличные и вкусные блюда - плов, жареная картошка, суп, компот. Очевидно, кто-то из соседей все-таки решил ему помогать, но вот кто, и кому сказать спасибо, он не ведал.
Лишь изредка жители окрестных домов замечали на дорожке, ведущей к его дому, нескладную фигуру с сумками. Девчонка из дома недавно прибывших – очевидно, домработница – жалела Савву, и частенько приносила ему что-нибудь поесть или какие-то вещи. Происходило это, правда, далеко не каждый день, и отслеживать ее местным было некогда. О том, что Лиза Маджанова прикована к инвалидной коляске, и что отец ее далеко не сахарный по характеру, быстро узнали все. Наверное, прислуга очень боится, что ей влетит от хозяев за то, что она ходит к Савве, а с другой стороны, кто знает – может, и любовь у них. Хотя в такое мало верится - на Савву даже лягушка без слез не взглянет. И самое главное – он нищ абсолютно, бос и гол, не имеет ничего, кроме домика в две комнатки, и дурацкого аптекарского огорода, на котором растет Бог знает что.
Лиза смотрела в окно на залитую солнцем улицу, и слышала, как на верхнем этаже мать с отцом снова выясняют отношения. Собственно говоря, этот процесс не прерывался у них ни на день с того самого момента, как Лиза вернулась из больницы домой. Казалось, единственным смыслом их жизни стало с того времени - выяснить, кто виноват в том, что с их дочерью это случилось, кто недосмотрел, недоучел, что-то недодумал… Притом, абсолютно не принималось в расчет то, что несчастный случай может подстеречь ЛЮБОГО человека в какой угодно момент, что это не зависит абсолютно ни от характера, ни от ума, ни от каких-то других качеств. Просто случается – и все. Вот пьяницы или наркоманы - это другое дело, они вызывают свою болезнь собственным неразумным поведением., и каждый может сделать выбор – не пить или не колоться. Но неудачно упасть может абсолютно каждый. И нечего искать в этом какую-то потустороннюю, мистическую подоплеку, что обожает отец.
Голоса наверху звучали неразборчиво, приглушенно и гулко, похоже, родители, продолжая малоприятный разговор, ходили по разным комнатам. Слов нельзя было понять, но от самого тона нарастало напряжение. Лиза перестала прислушиваться, но вдруг услышала совершенно четко:
-Он решил отплатить мне! Голос отца дрожал, казалось, он вот-вот заплачет.
-Прекрати говорить глупости! - взвилась мать. Кто из нас мужчина, в конце концов? Лучше бы подумал, как найти Лизке врача! В этом центре одни болваны сидят, им главное – деньги в карман класть регулярно, а есть ли от их работы результат, нет ли – дело десятое!
-Это Владька Прошин подстроил! - тихо, но очень взволнованно говорил отец. Завидовал мне, что Лиза умная и красивая, а у него вообще детей нет, хотя он себя сверхчеловеком мнит. Ох, Господи, где была моя память? Как дурак полный, собственноручно Лизку в его клуб устроил! Не сообразил, кто он!
-То когда было? В девяносто пятом году! А сейчас две тысячи шестнадцатый! Двадцать лет прошло!
-Такие сволочи не меняются, хоть сто лет пройди! Вид сменить могут, но не суть! Знал, что дороже Лизы у меня никого нет! И решил нагадить мне по-черному, из-за угла ударить! И сделать я вовсе ничего не могу, потому, что, если пойду куда, да начнут проверять - вся история выплывет, выяснится, что я сам согласился, и меня же первого в тюрягу загребут, потому, что я был тогда главным, а Прошин – никем. А теперь он стал всем, и меня в ничто превратил! Бедный я бедный, несчастный, совсем пропащий человек!
Он явно впадал в панику, растеряв всю свою напускную суровость и непреклонность. Подобное случалось с ним уже не раз. Да, Лиза и знала лучше всех, что отец порой ведет себя жестко, иногда даже грубо, но не от злости, а оттого, что боится показаться слабым. И злится именно на себя, на свою слабость и неспособность разрешить проблему, а не на других людей. Только некоторые люди этого не понимают, считая его хамом, и только Лизе с матерью было ясно – это совсем не так. Сейчас Лизе стало понятно, как никогда - в прошлом отца есть какая-то тайна, связанная с директором спортклуба Владиславом Прошиным, и тайна эта скорее всего криминального плана. Что неудивительно – в 90-е годы начинался «дикий» бизнес. Передел собственности, разборки со стрельбой , а то и взрывами, киллеры, устранение конкурентов стали обычным явлением.
Лиза внезапно ощутила холодное, тревожное чувство. Представить отца в преступной роли было для нее мыслью совершенно невероятной, и в то же время считать ее нереальной не получалось. Ведь в тот день, когда она имела несчастье сорваться со « шведской стенки», к Прошину пришел какой-то человек, и она слышала разговор. Из-за этого все и вышло…
Лиза откинулась на спинку коляски, зажмурилась , и попыталась как можно точнее вспомнить тот злополучный день по часам и минутам.
Она вспомнила, что в тот день Прошин был не в духе и отпустил на ее счет колкую шутку. Точно Лиза не могла сейчас вспомнить, что-то по поводу ее фигуры. Что поделать – Лиза была крупной. Не толстой, конечно, но крупной, мощного, коренастого телосложения, и это почему-то воспринималось Прошиным , которого она без сомнения считала профессионалом, как лишний вес. Лизе было нечего возразить. Она действительно много весила, но притом, была и сильной. И, желая продемонстрировать это Прошину, в порыве внезапной досады , как раз и полезла на шведскую стенку. Надо сказать, упражнения на ней прежде ей удавались, хотя и стоили немалых усилий. Может быть, все без проблем получилось бы и сейчас, если бы…
Кто явился в тот час к Прошину и зачем, осталось для Лизы до сего времени секретом. Но некоторые произнесенные фразы она разобрала, и именно они заставили ее забыть напрочь, что она не стоит на полу, а находится на высоте под потолком, и под ногами скользкая круглая палка, устоять на которой при всем желании нельзя…
-Как теперь поживают твои голубчики? - спросил гость.
Что ответил Прошин, Лиза не поняла. Тот задал еще какой-то вопрос, совсем тихо, Прошин взвыл, будто его ударили. Затем его голос совершенно осип, и бормотание невозможно было разобрать.
Лизе стало ясно одно - Прошин явно очень боится этого человека. Возможно, тот шантажирует его чем-то, что-то требует, притом такого, что Прошин не в состоянии исполнить. То, что Владислав Михайлович больше всего на свете ненавидит и не переносит слабаков и трусов, было Лизе хорошо известно. Теперь он сам был поставлен в положение, в котором боялся и был слаб, и это доводило его до крайней точки кипения.
-Убирайся - прохрипел он - пошел вон, ничего ты не получишь! И не смей трепать обо мне языком! Благодари Бога, что я на работе и здесь люди, один на один я бы сделал тебя в минуту. Получил бы ты по шее..
-
-Мне-то что - отвечал тот - моей шее не привыкать. А вот кое-кому еще по твоей милости несладко придется. Артемычу, к примеру. И не ему одному.
-Ты белены объелся? - зашипел Прошин. Выматывайся!
Дальнейшее Лиза помнила плохо. В голове осталась одно- единственное – речь шла о ее отце. Взмахнув руками, она рухнула вниз, но превозмогая боль , тут же вскочила и спряталась за угол. Не хватало только еще, чтобы разозленный Прошин увидел ее тут, и решил, что она подслушивала. Рука у Владислава Михайловича тяжелая, и в гневе он не принимает в расчет ни пола, ни возраста, ни телосложения, ни состояния здоровья потенциального противника.
Это был последний день нормальной человеческой жизни Лизы.
На следующий день она, к своему ужасу, обнаружила, что не может ходить. Боль отпустила, стала вполне терпимой, но ноги не повиновались, казались вялыми, тряпочными, будто из них исчезли кости.
Ее отвезли на Скорой в клинику, где врачи довольно быстро диагностировали вывих позвонка с каким-то соскальзыванием. Бывает хуже, сказали они маме и папе. Хуже, думала , холодея, Лиза – это перелом, который вначале и подозревали. Им, врачам, конечно, было виднее и понятнее. Лиза рассказала им, как упала, разумеется, скрыв настоящую причину этого. Умолчала о Прошине, его визитере и о том, что слышала из их разговора. Какое это могло иметь значение сейчас, когда впереди маячило одно лишь лечение. Лечиться, лечиться и лечиться.
Она лечилась. Терпела и молчала. Но постепенно и неуклонно теряла силы , запас жизненной прочности и сам интерес к жизни. Разумеется, по телевизору и в Интернете не раз видела сюжеты про таких же, как она, инвалидов, которые, находясь и в гораздо более худшем положении, борются за свою жизнь. Но у них были родители, родственники, друзья, знакомые, которые старались поддержать и помочь, а Лиза, едва придя в себя, видела только слезы матери и слышала бесконечные сетования и упреки в глупости и неосторожности. И мать, и отец с разных точек зрения муссировали одну и ту же тему – потерю будущего. Как будто речь шла об украденной или потерянной вещи - не много, не мало. Постепенно Лиза стала понимать, что родители сокрушаются и плачут не из-за ее болезненного состояния, а больше из-за того, что теперь она потеряла, так сказать, товарный вид. Выздороветь она, может быть, и сможет, но ее нельзя будет выгодно выдать замуж, показать на люди в приличном обществе, и это будет продолжаться очень и очень долго.
Несомненно, Лиза вылечится когда-нибудь. Но к этому времени останется глупой, слабой, никуда не годной. Не сможет работать и обслуживать себя, как нужно.
После таких разговоров, повторяемых едва ли не круглые сутки в продолжение нескольких недель, Лиза не могла и представить, чтобы поделиться с родителями тем, что наболело на душе.
Лишь Дагри стала для нее настоящей подругой, тем, кто мог по-настоящему нести ее тяготы. Только дикта могла быть тем самым , упомянутым когда-то в песне «третьим плечом», и еще вторым телом. Врачи в конце концов обрадовали Лизу, сказав ей, что ходить она будет. Будет обязательно. Но умолчали о том, что трудно, мало и некрасиво.. Впрочем, для кого другого и такое было бы великим делом. Но только не для ее родителей, которых ее усилия и робкие попытки ходить, с помощью Дагри, конечно, привели в настоящий ужас. И если мать испытывала его по вполне понятной причине - ей казалось, что Лиза в любой момент может упасть и расшибиться - то отцом овладели совсем иные мысли и чувства. Он никак не мог смириться с тем, что его красавица дочь, которой он так гордился втайне, и которая была средоточием всех его планов, помыслов и надежд - вдруг перестала быть красивой. Что она теперь с огромным трудом переставляет ноги, переваливается, точно раскормленная утка, озирается по сторонам, хватается за все, что попадается на пути, руками, сбивает и роняет все по дороге, врезается то в дверь, то в стол, то в угол, что с рук, ног и других частей ее тела не сходят синяки. Плюс к тому , она стала очень полной. На его взгляд, просто бочка с жиром!
Борис Артемович пробовал говорить с ней об этом и ограничить Лизу в еде. Но это не помогало ничуть, к тому же вызывало яростный протест супруги. « Ты, такой-сякой, больного ребенка голодом уморить хочешь!» Никакие разумные аргументы не действовали, начинался очередной скандал, в пылу которого Маджановы забывали абсолютно все – и сколько времени на часах, и какой день на дворе, и то, что вокруг имеются люди, которые могут их слышать. И разумеется, про дочь, которая наблюдала эти сцены порой по многу часов, не имея возможности куда-либо уйти. Даже если Лиза запиралась в своей комнате, звуки проникали повсюду. На счастье, сейчас соседние дома стояли пустыми - соседи уехали на отдых за границу, но все равно должны были когда-нибудь вернуться. Впрочем, Лизе было совсем не до них.
Она старалась выбирать время для упражнений в ходьбе только тогда, когда ни матери, ни отца не было дома, и только Дагри следила за ней. Дикта никогда никак не комментировала ее действия, просто поддерживала и помогала, когда было надо. Иногда Лизу брало недоумение - почему ее родители так не могут? Впрочем, Дагри объяснила ей это очень быстро:
-Они нервничают , потому что живые все полностью, а я частично.
-Это я понимаю – вздыхала Лиза – но почему отец никак не возьмет в толк, что быть прежней я уже не смогу? Сердится, не хочет, чтобы я была глупой – и запер в четырех стенах, не позволяет ни гулять, ни с кем встречаться, ни даже по телефону общаться с другими людьми! Боится, видите ли, что надо мной будут смеяться! Я что, клоун или кукла какая? Я такой же человек, как и все, к тому же нездорова, инвалид, над чужой бедой только последние мерзавцы смеяться могут. Если человек совесть имеет и Бога помнит, он никогда себе такого не позволит. А негодяя никакие слова не проймут, если у него вместо сердца камень.
-Может быть, твой отец боится, что кто-то определенный увидит тебя? - спросила Дагри, и на ее лбу, словно молния, сверкнула корона.
-Может быть. Да только что мне с этого? Отец прав в одном - не то горе, что я не хожу, а то, что ему уже не опора. И не утеха. И меня нельзя показать в обществе. Знакомых у меня нет, друзей тоже.
-А Валя?
-У Вали тоже наверняка полным-полно своих дел и проблем хватает. И она не может жертвовать собою ради меня. И какой интерес ей быть со мною? Что я ей расскажу? То, что отец с матерью в очередной раз поругались, или на кухне каша пригорела? Или что у меня голова болит? Или что я ела за ужином? Ей, здоровому человеку, интересно это слушать?
В глазах Лизы закипали слезы. Дагри все понимала, но ничем не могла ей помочь. Права голоса в доме у дикты не было - она была для старших Маджановых всего лишь ходячим и говорящим орудием , таким же предметом техники, как кухонный комбайн, телевизор, пылесос или холодильник. Разве что имела вид человека - и только. Без ее услуг было не обойтись, но разговаривать с нею, и тем более, прислушиваться к ее мнению было в глазах Лизиного отца так же нелепо, как вести беседы с мойкой или стиральной машиной.
День Саввы Тарушкина начинался с восходом солнца. Иногда до начала рабочего дня он успевал посетить утреннюю церковную службу. Но это удавалось не часто, а лишь в такие дни, когда ему не выпадали дежурства. Подчас, когда докторам, фельдшерам, медсестрам, нянькам и прочим ответственным сотрудникам необходимо было срочно отлучиться, чтобы разрешить какие-то свои неотложные проблемы, Савва оставался в корпусе один за всех, и притом вовсе не обязательно было после, чтобы они были все за него одного. Он служил уже не первый год в стариковском доме , открывшемся на базе Ерыгинской районной больницы, таком месте, откуда на своих ногах уходили редко, а чаще, увы, ногами вперед. Но количество постоянных пациентов, а вернее – долговременных постояльцев разной степени дряхлости в отделениях не уменьшалось. Койки стояли просто впритык, одна к одной, теснота была ужасающая. Разница была лишь в одном - кто-то из подопечных хотя бы иногда имел визиты родственников и какую-то помощь от них, а кто-то не смел на это и надеяться, так как этих родственников не имел, либо они были, но до престарелого члена семьи им не было никакого дела.
Другой бы кто, будучи обречен ежедневно видеть такую картину, впал в уныние. Но Савву не смущало ничего – ни скудная обстановка, ни витаюшие в воздухе запахи, ни звуки, ни неизбежное угнетенное общее состояние. Он понимал и мыслил лишь одно - всем этим людям, волей судьбы оказавшимся тут, нужна ЕГО, Саввы, помощь. Он состоял в стариковском доме на должности медбрата, и работа его была подчас грязна, неприятна и отупляюще монотонна - повтор день за днем без перерыва одних и тех же, отработанных до автоматизма, действий. Выдержать такой образ жизни могли только единицы из сотен, с выходящим за края гипертрофированным терпением и чувством долга, но у Саввы терпения хватало. Более того, уход за немощными стариками и старухами был единственной областью деятельности, в которой он, Савва Тарушкин, был профессионалом и достиг совершенства. Притом, без какой-либо специализированной учебы. Несколько лет непрестанного труда ухода за парализованной матерью дали ему навыки и умения, которых было не приобрести ни в каких университетах.
Сегодня его подопечные выглядели почему-то более оживленно, чем прежде, хотя ни погода, несмотря на летнее время, не порадовала теплом, ни однообразный образ жизни не способствовал подъему оптимизма.
Савва прислушался и понял, что старушки обсуждают новую нянечку, пришедшую сюда позавчера. Он видел ее мельком, всего пару раз за день, и что-то в ее облике было не совсем обычно. Она была постоянно занята и практически не показывалась на глаза другим сотрудникам, если ее не звали. Ничего особенного не было и в том, что новенькая, как очень быстро определили старушки, умела читать с лица и по губам, и общалась с теми, кто частично или полностью потерял слух. В общем, Савву разговоры о новой сотруднице ничуть не удивили. Он немало порадовался тому, что теперь будет на дежурствах не один. Сказать по правде, смелостью он похвастать не мог, но как любой представитель мужского пола, этого стеснялся.
В первый вечер, едва выпала свободная минута, он проследовал за новенькой в сестринскую комнату, думая, что она захочет попить чаю и перекусить. Но замер на пороге, заметив, что она хватает губами струю воды из-под крана. Потом вытерла полотенцем руки и лицо, отошла от умывальника и кивнула ему.
Он зажмурился. Где-то он видел это уже! Ну конечно! Так кивала издалека девчонка, приносившая ему иногда булочки и другую вкусную еду. Домработница из коттеджа, расположенного напротив. Он ни разу не поговорил с нею, не спросил, как ее зовут, не представился сам - было некогда. Запомнил только лицо и осанку. И сейчас видел совершенно отчетливо, что та девушка походила на новую сотрудницу именно этими чертами. Волосы у той, как он помнил, были темные, почти черные, у этой же - каштановые с красными прядями в челке, но не рыжие. И веснушек, характерных для рыжеволосых и белокожих людей, у нее не было. Хотя цвет лица и вообще кожи и у той, и у этой был почти одинаковым - молочно-белым.
-Здравствуйте - сказал он.
Она снова кивнула. Он разглядел, что глаза у нее большие и серые. Темно-серые, правильной миндалевидной формы, с редкими ресницами. Но бровей почти нет, они обозначены едва видными штрихами. Зато на лбу и на висках просвечивают синие жилки.
-Давайте познакомимся - сказал он - меня зовут Савва Антонович Тарушкин.
Она снова кивнула, выступила вперед. Молча потянулась к нему головой, прижалась виском к виску. Он ощутил щекой теплую упругую кожу, увидел вновь вблизи широко раскрытый серый глаз с коротенькими ресницами и еле заметной бровной дужкой. И еще одно обстоятельство поразило его. Третье веко и прожилки на белке глаза были не красного, а лиловатого цвета.
-Тарасова - Бирюков - произнесла она, еще раз кивнув ему. Код-номер 20-1-2-10. Таби.
Савва тряхнул головой. Ему совершенно не было ничего понятно, но показать это было никак нельзя. Потому, пребывая в немалой растерянности, он задал абсолютно глупый вопрос:
-Вас по-настоящему так зовут?
Тут же ему сделалось жутко неловко и стыдно - а ну как новая сотрудница обидится сейчас, развернется и уйдет? И вообще не захочет с ним работать и разговаривать? Он уже приготовился извиняться, и честно говоря, едва не заплакал. Какой же он дурак в самом деле - такое ляпнуть! Но, с другой стороны - где и как ему было научиться этикету и разной там культуре речи, если он однажды едва не умер, а после этого, выжив, несколько лет провел практически в полной изоляции, выхаживая тяжелобольную мать? И на них с матерью соседи, ставшие успешными и богатыми, смотрели, как на сор на дороге? Слава Богу, что от такой жизни он, Савва, не озлобился, не ушел в запой, не попытался свести счеты с жизнью, как бывает с некоторыми людьми, о которых он слышал по телевидению или читал в газетах. Он мало смотрел телевизор и еще реже читал газеты, но именно поэтому все услышанное, увиденное и прочитанное оставалось у него в памяти, не перегруженной современным валом информации. Кому-то Савва мог показаться откровенным дурачком так как не знал многого, что в гораздо более молодом возрасте известно другим людям. Компьютер у него, разумеется, был, и сотовый телефон тоже, без этих вещей в современном мире не прожить, и не сделать работы, но они нужны на время, только как инструмент для выполнения каких-либо задач и служебных обязанностей. Развлекаться же ими совсем не стоит. Может быть, Савва не слишком хорошо соображал, но усвоил четко - правил, которые установили врачи и ученые, и о которых пишут и говорят всюду, нельзя нарушать, от этого можно заболеть, а быть больным по собственной вине – наихудшее из зол, которое может подстерегать человека. Тем более, если этот человек уже раз побыл на краю бездны, заглянул в нее, но был возвращен Господом назад. Потому, что был нужен на этой Земле, нужен людям. Несчастным и обездоленным, больным и обреченным. Тем, кто в силу разных причин оказался не нужен даже своим родным
Савва понимал эти причины и не осуждал их. Порой жизнь ставит людей в такое положение, когда становится невозможно делать выбор. Например, если в семье одновременно есть тяжелобольной старик и маленький ребенок. Да еще, не приведи Боже, квартира однокомнатная. Таких людей больше, чем благополучных, богатых и успешных - это Савва знал наверняка. А еще - не судите, да не судимы будете.
Он потупил взор и стоял, почти не видя свою спутницу, а она, как видно, чувствовала его состояние и мысли, потому что не отходила от него. Но и не начинала разговора.
-Ты экстрасенс? - наконец, набравшись храбрости, спросил он.
Она вновь красиво и глубоко кивнула. Коснулась его виска. При этом он увидел, как на ее виске проявилась голубая жилка.
-Я не экстрасенс - сказала она – я дикта.
-Кто? - спросил он, решив, что ослышался.
-Дикта – отозвалась она. Человеческий биоробот.
Савва сообразил не показать, насколько удивлен. Впрочем, о такой вещи, как роботы, он знал отлично, правда, только из фильмов и книг с газетами, потому что другого источника познания не имел. О том же, что биоробот может оказаться совсем похожим на человека, более того – на красивую женщину, он и подумать не мог.
И все же это было.
Для коротких разговоров им оставалось совсем мало времени. И все же, спустя несколько дней Савве стало известно, что дикты создаются в институте Биоформ города Серовска. Оттуда люди привозят их с собой, куда нужно. Бывает два вида дикт - рекомендованные и прикрепленные. Рекомендованные работают определенный срок, в том числе и в учреждениях, прикрепленные же служат в семьях, обслуживают одиноких инвалидов, больных, престарелых, матерей с маленькими детьми. В общем, всех, кто нуждается в помощи.
Савва молчал. Он вспомнил сначала свою мать, потом девушку, что приходила к нему иногда из соседнего коттеджа с угощениями.
Антон Васильевич Крыльников отошел от стола в своем кабинете и задумчиво посмотрел в окно.
Как все это знакомо, и как надоело ему! Одно и то же каждый день и каждый час, в течение последних пятнадцати лет. Правда, за эти годы он вышел в люди, стал из малокультурного стихийного торговца солидным бизнесменом, приобрел вес в обществе, определенную власть и силу. Но все это довольно скоро ему наскучило, он стал осознавать, что не только занимался большую часть жизни не тем, чем хотел, но и вообще, по большому счету, прожил лучшие годы зря.
По правде сказать, в юности его больше влекла к себе техника и электроника; он с упоением мастерил сам всевозможные приборы, начиная со светильников и кончая радиоприемниками; год проработал на любительской студии ЭРА в должности техника осветительного оборудования. Коллектив занимался съемками любительских и научно-популярных фильмов и программ. Позже Антон стал работать в хозяйственном магазине, продавая эти самые приемники и лампы , до тех пор, пока не стал, уже в почтенном возрасте, хозяином небольшой фирмы, поставляющей на продажу различную бытовую технику, начиная от кухонных принадлежностей и кончая компьютерами. Конечно, с крупными холдингами его предприятие не могло равняться, но оно находило своих клиентов там, где московские конкуренты просто не имели возможности развернуться. В общем, в делах у него, насколько возможно, был полный порядок. Куда хуже было в другом.
У Антона Крыльникова не было детей. За свою жизнь он несколько раз был женат и столько же разведен. Все по причине того, что ни одна из трех жен не смогла родить от него ребенка. Он обошел десятки врачей, ездил даже в Москву на консультацию к профессору, принимал всевозможные лекарства, но толку было чуть. Как партнер он был вполне нормален, но дальше удовольствия дело не шло. А ему хотелось иметь нормальную семью, наконец, наследника, которому можно было бы передать дело в будущем. Конечно, он совсем не так богат, как некоторые думают. У него только одна хорошая квартира и приличная машина – Опель. Загородного особняка у него не было, и строить его, честно говоря, не было ни сил, ни желания, ни смысла. Смысл обзаводиться жильем и делать крупные покупки есть тогда, когда есть возможность передать нажитое кому-то после себя. Детям, супругам, наконец, племянникам. Но у Антона не было братьев и сестер, стало быть, и племянников тоже не могло быть. Все чаще и чаще с каждым прожитым месяцем его одолевали горькие думы - он один на свете, то, чего он достиг, никому не интересно, и нажитое передавать некому. Попытки устроить личную жизнь неизменно кончались ничем. В конце концов он понял, что его судьба – быть несемейным человеком. Начинать что-либо уже поздно, да и не нужно. Он все-таки уже не молод, его не тянет на перемены. Будь что будет, он проживет и так.
По правде сказать, большой прибыли в последние годы его дело не приносило. Конкуренты в лице М-Видео, Эльдорадо, других крупных торговых фирм, специализирующихся на технике, постепенно вытесняли его на обочину, и быть может, он не удержался бы на рынке вообще, разорился, если бы… Если бы в роли спасителя его утопающего бизнеса не выступил находящийся в скромном городке Серовске экспериментальный институт Биоформ.
Крыльников сделался их поставщиком, из последних сил ухватившись за последнюю соломинку. Не верил, честно говоря, что из этого что-то выйдет. Институт – не особенно богатая структура, много платить не сможет. Но дело пошло, и прибыль пошла. Правда, заказывали им странные вещи. Инструменты - отвертки, гаечные ключи, паяльники, сверла - но все крошечного размера, не больше карандаша. Антон Васильевич, увидев заказ, немало подивился, но решил, что это аксессуары для компьютеров, ноутбуков, сотовых телефонов и планшетов. Он совершенно искренне считал, что институт разрабатывает и продвигает новые модели этих вещей. Не для бытового пользования, а для каких-нибудь спецслужб, или организаций, занимающихся безопасностью, наблюдениями или иными подобными делами.
В Биоформ ездили его сотрудники, которые занимались оформлением документов на поставки, финансовыми делами. Большая часть документов шла по Интернету.
То, что в подмосковном местечке Ерыгино в старом доме с огородом один-одинешенек проживает его сын, Антону Васильевичу было неведомо. Он давно забыл тот случай, ту мимолетную встречу, да и внезапно возникшей страсти своей к уже немолодой женщине, да к тому же, занимавшейся, по слухам, знахарством и имевшей репутацию едва ли не ведьмы, очень стеснялся. Конечно, он помнил Альбину, но эти воспоминания были очень редкими и короткими. Рассказать кому-либо из нынешних знакомых о своей первой любви Антон не мог, и больше всего опасался подспудно, что правда о том давнем случае выплывет наружу. Его просто поднимут на смех, как дурака и слабака, напомнят, что обращение к экстрасенсам, гадалкам и им подобным личностям – это грех, и наверняка в расплату за него он бесплоден и бездетен. Никто не захочет подумать о том, что он, Антон, просто полюбил эту женщину, полюбил один раз и от души, как человека, и бесконечно благодарен ей за помощь, а уж то, что она знахарка, узнал позже, и честно говоря, совсем в это не верит. У них было всего четыре дня счастья - только четыре, но за эти дни каждый из них узнал, что человек - это целый мир. А потом он вынужден был уехать. Он не был тогда хозяином себе, его занимали и окружали свои проблемы - дела, работа, родители, необходимость им помогать, лечить, опекать и конечно, слушаться. Несмотря на далеко не юный возраст, ослушаться он не мог, поскольку именно родителям был обязан всем, что имел и мог и тогда, и сейчас. Он дал тогда большую сумму денег Альбине, понимая, что ей просто трудно выживать в одиночку. Больше никаких встреч и даже минутных разговоров с ней не имел. О том, что Альбина забеременела от него и родила ребенка, ему никто не сообщил - она не знала его адреса, и вообще стыдилась того, что произошло. Московский, богатый, по ее разумению, случайный любовник расплатился с нею, как с гулящей девчонкой. Конечно, это было не так, но именно так выглядело, и Альбина, естественно, не захотела с ним никаких дальнейших отношений. Не потому, что он был ей безразличен - скорее наоборот, но слишком шаткой была ее репутация в районе. Ее и без того считали чуть ли не колдуньей, придумывали порой несусветные глупости - просто от скуки, чтобы было, о чем поговорить. А такие темы, как мистика, магия, чудеса и паранормальные способности всегда найдут своих слушателей, зрителей и поклонников. Тем более, в небольшом поселке, который только в 2ооо-е годы стал цивилизованным населенным пунктом городского типа. Появились благоустроенные каменные дома, коттеджи, школа, поликлиника, больница, магазины, было налажено электроснабжение, Интернет, телефон. Многие люди, в том числе москвичи, приобретали в новопостроенных домах квартиры, покупали дома, участки. Вновь заработал заброшенный в 90-е годы молокозавод - теперь молоко, сметана, кефир, сливки, ряженка производились из продуктов местных фермерских хозяйств и пользовались спросом не только у местных жителей, но и приезжающих сюда горожан.
В середине августа Антон Васильевич Крыльников под нажимом всех текущих и грядущих проблем вынужден был продать оставшуюся от родителей московскую квартиру и подыскать себе жилплощадь в том же Ерыгино. Полученные деньги он вложил в дело, покрыл долги, залатал дыры, где мог, и облегченно вздохнул. Но ненадолго. Его новая квартира была без отделки, ее надо было обставлять, доводить до ума , плюс к тому неотступно заниматься делами. В Москву на работу он теперь ездил, вставая каждый день в полседьмого утра. Назад возвращался в районе восьми вечера. Ему хронически некогда было замечать, что происходит рядом, он уставал порой до такой степени, что просто не видел белого света. Из соседей он знал только ближних – Маджановых - и очень жалел их, поскольку их дочь Лиза была инвалидом. После травмы позвоночника прикована к коляске, но теперь понемногу начинала ходить. Иногда Антон, выглянув из своего окна, видел, как на ладони комнату Лизы и ее саму, отчаянно старающуюся повторять не дающееся ей движения. Да, она была нескладной, полной, очень неуклюжей, но Антон жалел ее, понимая - она стала такой из-за болезни, малой подвижности и пребывания день-деньской в закрытом помещении. Иногда ему на ум приходили совсем не приятные вопросы- например, почему Лиза совсем не гуляет? Не общается ни с кем из соседей, ни с детьми, ни со взрослыми, не бывает нигде, кроме поликлиники, абсолютно все дни, когда нет родителей, сидит запертая дома? Сейчас уже осень, но стоит хорошая, сухая, солнечная погода. При любом недуге человеку необходим свежий воздух, это понятно даже младшему школьнику. У Маджановых хороший дом, много комнат, богатая обстановка, но нет пандуса для инвалидной коляски, приспособлений для облегчения движения, поручней, опор – он видел не раз, Лиза то и дело падает. Правда, у нее есть помощница, коренастая, черноволосая девушка со странно высоко вытянутой шеей. Она приходит к Лизе, когда родителей нет дома, помогает ей одеваться, управляться на кухне, делать разные дела по дому, занимается с нею гимнастикой. Может быть, они и гуляют где-нибудь вместе, думал он. Дороги здесь не предназначены для передвижения на коляске, и Лиза попросту боится упасть, гуляя одна. Да и с крыльца дома в одиночку ей не съехать. Так и мучается одна взаперти. Да, она хорошо одета, сыта, у нее есть книги, компьютер, телефон и множество других дорогостоящих вещей, но почему-то родители забыли напрочь о самых необходимых ее потребностях - возможности въехать в кухню и санузел, дополнительных ручках на стенах, мягком покрытии, предохраняющем от ушибов. В доме дорогие полы, но они слишком тверды для человека, чья голова находится в разладе с телом. Как это понимать? Родителям Лиза, что называется, по барабану? Или они надеются, что она не сегодня-завтра сможет бегать и танцевать? Но ведь это абсурд, даже совсем незнакомому с медициной человеку понятно, что травма позвоночника - это не простуда, не насморк и не прыщи, не то, что может само пройти за несколько дней. Восстановление может длиться годы. С такими героями, как Дикуль или хрестоматийный несгибаемый Рахметов Лизу равнять нельзя. Первый - силач-спортсмен, второй –и вовсе персонаж книги, собирательный воображаемый образ, никогда не существовавший в реальности. В довершение всего, оба мужчины, а Лиза – девушка, вовсе не наделенная большой физической силой. Хотя Антон слышал, вроде она раньше посещала спортклуб. Там и упала. Вероятнее всего, упражнения просто оказались ей не по силам, но сознаться в этом она не могла. Возможно, заниматься ее заставил отец. Невооруженным взглядом видно, что Лиза хороша собой, но склонна к полноте, возможно, отец велел ей срочно похудеть на несколько килограммов, и предписал силовые нагрузки, рассудив со своей, мужской точки зрения. А может быть, она хотела произвести впечатление на кого-то из знакомых. Впрочем, какой смысл рассуждать сейчас, что это даст? Неудачно упасть может абсолютно каждый человек, независимо от ума и прочих качеств, и не только при занятиях спортом, но и просто идя по улице или находясь дома. Обстановка в данном случае не играет никакой роли.
Постепенно Антоном Крыльниковым начала овладевать идея-фикс во что бы то ни стало помочь Лизе. По его наблюдениям, ее родители не проявляли большого рвения к процессу ее излечения, и возможно, просто ждали некоего чуда. Антон стал изучать книги по народной медицине, разным нетрадиционным оздоровительным методикам, включая тибетские и восточные практики. На себе он их не пробовал. Он, слава Богу, ходит по этой земле на своих ногах, а Лиза ездит на коляске. Ходить она может лишь по дому, из комнаты в комнату, да и какая это ходьба? На лице написано сущее мучение, ноги будто весят по полтонны, так тяжело она их двигает. Путь от входной двери до кухни у Лизы занимает почти час, и еще она панически боится лестниц и твердых полов. Ступеньки вообще облицованы плиткой с острыми углами. Страх упасть не только преследует Лизу, но и буквально выедает ее мозг изнутри, ни о чем другом во время передвижения она думать не способна. Хорошо, что ей помогает еще та девчонка, которая приходит к ней каждый день во второй половине дня. Хотя и она какая-то странная. Вроде небольшая, но шея длинная, голова стоит высоко, лицо занавешено волосами, на лоб падает челка. И цвет лица, и вообще кожи странный - очень светлый, почти белый, с легким желтоватым оттенком, как светлое дерево, покрытое лаком.
Антон Васильевич припомнил – где-то он уже видел это! В передаче «Шаги будущего». Кажется, там шла речь о роботах. Но не обычных, какими все привыкли их представлять, а о новой разработке, представленной не американскими, не японскими, а российским ученым. Конечно, в реализации планов без помощи японцев не обошлось, но результат без преувеличения впечатлил весь мир. Он, Антон, очень хотел посмотреть как следует, но его отвлекали звонки по телефону. Что было делать, не говорить же партнерам по бизнесу и прочим, что занят просмотром телепередачи? Не настолько это серьезное занятие, чтобы ради него упускать дела, от которых зависит вся твоя жизнь.
Однажды Антон совершенно неожиданно для себя застал их на прогулке возле дома. Спутница Лизы сосредоточенно шагала за коляской. День был солнечный, тихий, и по-честному , не хотелось верить, что лето кончилось.
Он вышел из машины, поздоровался.
-Здравствуйте - сказала Лиза, а ее спутница ответила кивком.
-Здравствуйте, девочки. Я Антон Васильевич, ваш сосед. Живу вон в том доме, где магазин. А работаю в Москве.
Мои родители тоже часто ездят в Москву – сказала Лиза. Особенно отец. У него вечные дела, проблемы. А мы с мамой дома сидим. Мама в школе учительницей истории работает, хотя отец ей много раз говорил, чтобы она работу бросала, потому что от нее никакого толку нет. Это неправда, учительницей работать очень тяжело, труднее, чем в магазине стоять или в офисе у компьютера сидеть..
-Конечно - сказал Антон. Учить детей - дело самое на свете нужное. Необходимое. Без учебы никто ни денег ни заработает, ни вообще человеком не станет.
-Вы правы – тихо сказала Лиза - но отец так не считает, ему кажется, что самое важное дело – бизнес, а все прочие труды - не труды, и дела – не дела. Ему не нравится, что мама устает и часто задерживается в школе по всяким делам, что у нее не хватает времени на дом. Из-за этого они все время ссорятся. Я так устала!
В голосе Лизы слышалось неподдельное отчаяние.
-Почему твои родители не наймут домашнюю работницу? - спросил Антон Васильевич. Сейчас это сделать совсем не сложно. Средства ведь у твоего отца имеются?
-Отец не любит в доме посторонних - глухо произнесла Лиза - и не хочет, чтобы кто-то чужой видел меня. Боится, что пойдут ненужные разговоры, для него это хуже зубной боли. А ее спутница добавила:
-Я домработница. И нянька, и сиделка. Голос у нее был хрипловатый, низкий, но все же приятный. И Лизе лучше со мной, а не с кем-нибудь другим.
Антон Васильевич взглянул на нее пристально и вздрогнул. Ему показалось, что лоб Лизиной спутницы на секунду-другую приобрел голубоватый цвет. И сама она вся какая-то странная..
-Простите, вы..
Лиза прямее села в кресле, хотя это стоило ей немалого труда.
-Я вынуждена внести ясность - сказала она. Ввести вас в курс дела. Только обещайте мне, пожалуйста, что никому не скажете…
- Почему? Такое секретное дело?
-Она дикта - совсем тихо, одними губами, произнесла Лиза - ее мой отец взял в институте для меня. Ее зовут Дагри, Дашкова- Григорян.
-Кто эти люди? – спросил Антон.
-Ученые, которые создают дикт. Первые слоги их фамилий составляют их имена и кодовые номера.
-Номера? – изумился Антон.
-Ага. Каждой букве алфавита присущ свой номер – пояснила Лиза. А-1, Б-2, В-3 и так далее. Имя – это зашифрованный в буквах номер, именно поэтому оно может состоять только из двух слогов, полных имен с отчествами у дикт не имеется, хватит и наших обычных. Только номер может быть известен строго ограниченному кругу лиц. Ученым, которые создают дикту, и которые готовят ее к жизни в среде людей, прототипам, с которых она делается, хозяевам, которым служит. Впрочем, большинство хозяев и не помнят его вовсе. Случайным же людям его знать не полагается. Таков закон, и дикты его никогда не нарушают.
Спустя несколько дней Антон ехал вечером по шоссе на своей машине, и подвез до Ерыгина женщину, оказавшуюся матерью Лизы. В тот день шел сильный дождь с резким, пронизывающим ветром. Бедняжка голосовала на шоссе одна. Ветер выламывал ее зонт, и он совершенно не защищал от потоков дождя, дорогой брючный костюм вымок до нитки, вдобавок, у нее оказалась тяжелая, набитая продуктами сумка. Оказавшись в тепле автомобильного салона, женщина неожиданно расплакалась. Она смахивала слезы, протирала очки, шмыгала носом, как ребенок.
-У вас что-то случилось? – спросил Антон.
Она рассказала ему все. Про Лизу и ее болезнь. Про то, что ездила в Москву записывать Лизу на консультацию к профессору. Про дикту по имени Дагри, которая не только помогает им с домашними делами, но и работает за Лизу в фитнес-клубе.
-То есть - решил уточнить Антон – как это работает?
- Обыкновенно, на рецепшен - вздохнула Любовь Алиевна - что же тут непонятного? Раньше Лиза там работала, а когда с нею это приключилось, Борис взял дикту и велел ей выступать в Лизиной роли. Они, знаете ли, дикты, то есть, могут абсолютно точно человека изображать и за него работать, или еще где быть. Конечно, за мужчину им не выступить, а за женщину или подростка - пожалуйста.
-Понятно – кивнул Антон, поворачивая руль – значит, вы пристроили Дагри работать за Лизу?
Она вновь смутилась, отвернулась.
- Понимаете - зашептала она, глядя в пол - Борис не просто так Лизу устроил туда работать. Хотел, чтобы она познакомилась с кем-нибудь.. ну, скажем, с сыном какого-нибудь бизнесмена, его будущего перспективного партнера, который бы помог ему потом с делами. Вот так. Ну, и тренироваться там же Лизу заставил. Для обычных людей, понятное дело, занятия платные, а для сотрудников - нет. Только ничего хорошего из этой затеи не вышло. Борис, с тех пор, как Лиза сорвалась там, задумал разобраться с теми, кто ему такую подлянку подстроил. Считает, что должен с них деньги стребовать. Для этого Дагри и взял. Только сыщик из нее, как из меня царица Савская.. Любовь Алиевна невесело усмехнулась. Ей дай Боже с другими делами сладить, и Лизе помочь на ноги встать.
-Это я видел - сказал Антон – молодец она. А еще больше молодец тот, кто их сделал. Без них иным людям совсем пришлось бы худо.
Любовь Алиевна долго смотрела, как стекают по стеклу тонкие извилистые струйки воды.
-Только мой ничего этого не понимает и понимать не хочет - произнесла она хрипловато и невнятно. С одной стороны, он вроде заботится о Лизе - покупает ей вещи, Дагри взял, деньги на врачей дает. Но я, как видите, отправилась в Москву своим ходом. Прав у меня нет, проблемы со зрением – она поправила очки - не дают возможности водить машину самой. Борис об этом прекрасно знает, но ни за что не повезет меня в Москву и не наймет шофера.
-Почему? – спросил Антон.
-Не потому, что он меня не любит. Просто у него жизненный принцип такой - человек должен сам бороться с возникающими трудностями, только тогда он достоин уважения. Только вот трудности бывают разные, и не при всех этот принцип применим. Что же касается Лизы… Знаете, мне кажется, где-то мстит он ей…
-Мстит? – удивился Антон. Как же это, Господи? Мыслимое ли дело? Единственная дочь, да еще калека… Разве же можно такое думать? Звери и те своих детенышей жалеют и всегда защищать готовы! Даже динозавры о своих детях заботились!
-Это так - согласилась Любовь Алиевна – Но им не нужно было держать марку имиджа, производить впечатление на других своих соплеменников, создавать иллюзию крепкого брака и безупречной семьи, которая на самом деле вместе со всеми своими проблемами и надобностями надоела до ужаса. Зверь не бывает лицемерен, не притворяется ради благополучного мнения о себе с чьей-то стороны, ведет себя так, как велит ему природа. Борис с самого появления на свет Лизочки имел в отношении ее далеко идущие планы. Во-первых, он больше хотел сына, чем дочь. Во-вторых, его ребенок в обязательном порядке должен был способствовать именно ЕГО общественному подъему. Должен быть всесторонне развит, красив, здоров, удачлив, и разумеется, богат. Лиза должна была вырасти красавицей, умницей, преуспеть в спорте или в искусстве и обязательно выйти замуж за перспективного, обеспеченного человека из состоятельной семьи, тем самым подняв имидж отца и пополнив семейное состояние - деньги к деньгам. Именно поэтому отец устроил ее в этот фитнес-клуб - туда частенько приходят отпрыски состоятельных и сильных родителей. Но, к сожалению, ничего из этого не вышло. Случилось то, что случилось. Потому Борис втайне в обиде на Лизу за разрушенные планы.
-Но ведь девочка не сделала ничего дурного - заметил Антон - не подсела на наркотики, не стала проституткой, не сделала аборта, не обокрала семью. С ней произошел несчастный случай, который может подстеречь абсолютно любого. Неужели это не ясно?
-Доктора говорят, что у Лизы есть все шансы вновь начать ходить, но, увы, танцевать она никогда не сможет. Блистать в свете тоже. Психологических проблем в связи с таким закрытым образом жизни тоже более, чем достаточно. Как ни печально, она где-то отстает в развитии, порой мыслит, как ребенок, общаться с людьми не умеет. Это больше всего и злит Бориса. Лиза для него – скелет в шкафу, позор, который нужно постоянно скрывать, бояться, что станет известно широкой публике, то бишь, его влиятельным партнерам и сотрудникам, которым, вообще-то, до чужих семейных проблем, как до лампочки - своих хватит у каждого с лихвой. Но любителей почесать языком у него в офисе хватает. Если, не дай Бог, за его спиной начнутся сплетни и пересуды про то, что его дочь калека, да, в придачу, и дурочка.. Он не перенесет этого, а мне, так и вовсе головы не сносить. Она горестно всхлипнула.
- Так лечил бы дочь, заботился бы о ней, как следует! - вспылил Антон – глядишь, и положительное мнение о себе услышал бы! Я бы, будь на его месте, будь, не приведи Господи, мой ребенок болен, все бы, до последней копейки отдал, продал бы, ни на что не смотрел, только бы свое дитя на ноги поставить! Вот за такое поведение действительно уважать можно. А все остальное, уж простите, каким бы ни казалось значительным, в сравнении с этим плевка в ладонь не стоит.
-Он, Борис-то, вообще, извините, человек странный - выдавила из себя напоследок Любовь Алиевна. Ладно со мной и Лизой, но… Там - она показала рукой за ряд коттеджей - парень один живет. Бедолага еще тот – однажды, когда ему всего-то двенадцать лет было, его в грозу молнией ударило! И он совсем помер, не дышал уже, с огромным трудом врачи откачать его смогли, с того света вернули. Мать его всеми возможными способами лечила, молилась и поставила на ноги. Знахарка она была, некоторые ее вовсе даже колдуньей считали, хотя добрейшей души была человек! Сына спасти сумела, а свое здоровье подорвала, ушла на тот свет от инсульта. Царствие ей небесное! Когда мы сюда приехали, она еще жива была, и сын за ней ухаживал, как за малым дитем. Ну, а потом мы всем поселком хоронили ее, у парня-то денег пшик, с огорода кормился. Ну, а потом в здешний дом престарелых работать устроился, потому как ничему, выходит, в жизни не выучился, кроме как за стариками ходить, с ложки их кормить и пеленки менять. Да и где и когда ему было чему учиться, ежели сам, можно сказать, едва не помер, да три года потом в себя приходил, а после мать свалилась, и он за нею ухаживал, отойти не мог? Вот где горе! Был бы отец, может, помог бы чем, хоть бы словом поддержал, а то.. Но это полбеды еще, главное вот это – Борис того парня, Савку, боится до смерти, считает, что вроде он зомби или еще что-то такое, и всем вокруг наговорил, чтобы к нему не подходили. Взрослый ведь мужчина, грамотный вроде, умный - глупые бизнесменами не становятся - и такая дурь в голове! И не переубедить его ничем, дурака такого. Прости Господи меня, грешную, он считает, что Савва этот - типа, выходец с того света, и с ним живым людям нельзя общаться и вообще рядом быть. Ну не дикость ли? Старики-то, которых он опекает, живехоньки, свои годы тянут..
-Дикость – согласился Антон - ну, вот и все, мы прибыли.
Любовь Алиевна вышла из машины и поспешила к дому. Антон не взял с нее за дорогу ни копейки. Его занимали теперь только два человека на этом свете - Лиза и таинственный Савва, о котором он только что услышал.
К сожалению, довольно долгое время всевозможные текущие дела не давали ему возможности уделить этому вопросу хоть немного внимания. Лишь в конце недели Антон решил выяснить его, и отправился искать местный социальный интернат, в просторечии – дом престарелых, построенный поблизости от районной больницы. Именно там, по словам Любови Алиевны, работал Савва Тарушкин.
Антон не мог дать себе отчета, почему, с какой стати его тянуло именно к нему. Но он голову бы дал на отсечение в том, что это не является простым любопытством. Воспоминания упрямо пробивали себе дорогу - та женщина, к которой он еще Бог весть когда приехал по поводу разрешения деликатной проблемы из Москвы и был близок всего раз в своей жизни, тоже была знахаркой, травницей. К ней ему посоветовали обратиться после, наверное, десятого подряд безрезультатного курса лечения, предписанного врачом –урологом. Антон был самым молодым в группе его пациентов, и скорее, положил бы, не колеблясь, голову на плаху, чем согласился бы вслух сказать кому-либо о том, что его мучит. Конечно, сейчас такие неприятности, как аденома, простатит или геморрой не являются ни для кого секретом или табу, о них пишут в газетах, говорят по телевизору, прерывают фильмы и передачи рекламой лекарств, Но Антону такое восприятие было чуждо, он стеснялся своего недуга и не собирался обсуждать его ни явно, ни тихо, ни при ком и ни с кем. Самым мучительным моментом для него был не прием или процедуры, а процесс записи к врачу, знакомства с ним, когда следовало представиться и документально подтвердить, что болен.
А Альбина тогда помогла ему просто так, не спрашивая перед тем, кто он и откуда, не интересуясь его образом жизни и тем, сколько денег у него в кармане. Познакомились ближе они уже потом, когда он добросовестно пропил курс ее отваров и настоек. Она велела отказаться от колбас, сосисок, мяса и это его совершенно не напрягло. Может быть, потому, что она не была врачом, разговор между ними шел не в кабинете, и она не вела себя подобно строгой учительнице, наставляющей неразумного ребенка.
Спустя некоторое время он понял, что любит ее. Что ему хочется приезжать к ней, проводить с нею время, разговаривать о жизни. Наконец, она интересна ему и как женщина. Но жениться на ней, предложить руку и сердце ему не суждено - во-первых, и самое главное - она намного старше его, и живет не в городе, а в небольшом поселке, где любой случай непременно становится пищей для разговоров. К тому же он понимал, что дела и строящийся бизнес ни за что не отпустят его, что живет он в маленькой квартире в более чем скромных условиях. И содержать семью ему было примитивно не на что, он и дело его находились в подвешенном состоянии, могли как подняться, так и пойти ко дну. Антон не мог рисковать обречь любимую на жизнь в нищете, да в придачу, под криминальным дамокловым мечом. Поэтому они расстались тихо, без каких-либо упреков или обид, но и не питая иллюзий на лучшее будущее.
Правда, он постарался как можно лучше заплатить за услуги и помощь, дав Альбине очень хорошую сумму денег. То, что случайная знакомая забеременеет и решит родить ребенка, не пришло тогда Антону в голову. Разумеется, он принял бы участие в их жизни, если бы был осведомлен. Его дела постепенно шли на лад, уровень жизни поднимался, но устроить личную жизнь у него, увы, не получилось ни с кем.
Так пролетело больше десяти лет. Ушли в мир иной родители Антона, он с головой зарылся в работу, стараясь иметь как можно меньше досуга и вместе с тем горестных размышлений. Затем пришлось поменять квартиру. И вот теперь Антон неожиданно для себя сообразил, что парень, о котором ему рассказала соседка, может оказаться его родным сыном. Притом, сыном единственным.
Во дворе дома –интерната было тихо и пусто. Антон долго думал, под каким видом ему представиться администрации и попросить разрешения пройти в корпус. Наверняка здесь существует учет, и если он скажет о ком-то из родственников, тут же проверят. Ему не хотелось быть уличенным в обмане, пусть даже ради благой цели.
-Что вы делаете здесь? - спросила появившаяся в дверном проеме довольно крупная женщина в темно-зеленом халате и куртке, наброшенной на плечи. Посещения с трех до семи часов.
-Я бизнесмен – нашелся Антон – приехал из Москвы, расширяем рынок сбыта, наша фирма продает бытовую технику, хотелось бы оказать дому престарелых спонсорскую помощь.
Женщина выдавила улыбку:
-Так бы сразу и сказали. А то мнетесь тут… Я сестра-хозяйка Коженко Нина Валерьевна. По правде говоря, средства нам очень нужны, и бытовая техника тоже. Сами понимаете, как сейчас дела с бюджетом, вы человек грамотный. А люди, знаете ли, не виноваты в том, что стареют и болеют, и им хорошие условия нужны. Никто из людей, знаете ли, от старости не ушел. Да что о людях говорить - даже дикты стареют. Правда, по ним это с виду не заметно, но только тем, кто не понимает.
-У вас и дикты имеются? - спросил Антон, не особенно, впрочем, будучи удивленным. В таком месте, как дом престарелых, без их помощи наверняка не обойтись.
-Куда же без них - заметила Нина Валерьевна. К нам, знаете ли, не особенно много охочих работать находится. Даже с медицинским образованием. Тяжело, знаете ли. И психологически, и чисто физически. Весь день порой на ногах, передохнуть времени нет. Не в офисе при компьютере и не в магазине каком у полок. Конечно, не трудно только чай пить, любую работу возьми - своя тягота найдется, но я честно вам скажу - нет ничего тяжелее, чем чужие тяготы нести. Особенно видеть страдания тех, кто на склоне лет оказался не нужен даже родным. Не судите, да не судимы будете. Некоторые идут на такое не от отсутствия совести, а от банальной безнадеги. Самое жуткое – это когда приходится, например, делать выбор между немощным стариком и маленьким ребенком. В старости часты психические расстройства, болезнь Альцгеймера, например. Встречается и старческая шизофрения, корсаковский психоз, болезнь Паркинсона и прочее. Такие люди нуждаются в постоянном присмотре и уходе, который не всегда могут обеспечить им их родственники. У них полно своих забот и дел - им нужно самим работать, растить детей, заниматься повседневными делами, от которых их никто не освободит. В некоторых случаях уход за больным и повседневную жизнь бывает нельзя совместить. Это жестокая правда, но она реальна.
Из одной из дверей в маленький коридор вышли двое. Сухонькая старушка, закутанная в большой козий платок, и держащая ее под руку рослая девушка с вьющимися волосами цвета красного каштана. Антон присмотрелся - та лишь на первый взгляд казалась высокой, на самом деле рост у нее был обычным, но шея непропорционально длинной, голова стояла на ней, как цветок на стебле. Поравнявшись с Ниной и Антоном , она кивнула им.
-Здравствуйте – сказал Антон. Старушка улыбнулась ему. Нина Валерьевна зашептала ему в ухо:
-Вот, сами видите. Это Коврова Виктория Андреевна и Таби, наша дикта. Без нее нам, сотрудникам, то есть, было бы совсем не вздохнуть, ни отдыху, ни сроку, а ведь у нас еще у всех свои семьи и домашние дела есть. Где на них силы взять? Здесь ведь круглые сутки дежурить порой приходится. Вот мы и взяли, значит, несколько дикт. Таби нам наш главврач, Анатолий Петрович привел, и другую дикту, с третьего этажа, Нила ее зовут, к нам вместе с постоялицей доставили. Старушка такая опрятная, симпатичная, начитанная, все вроде в порядке, нипочем не подумаешь, что с головой не в ладах. Ярикова Мария Марковна. Да только ее сын, раз вернувшись домой с работы, застал матушку на балконе. Там у них столик маленький стоит, стеллаж для всяких вещей и табуретки. Все удобства - балкон, чайку попить.. Только Мария Марковна туда не чаем и не красотами наслаждаться выбралась. Мерещилось ей, что в квартире, в щели в стене, лягушки завелись, выскакивают и прыгают в угол под плинтус. Да не простые, а разных цветов - зеленые, красные, желтые… Будто их все больше и больше, вот такая галлюцинация. Мы проверили и выяснили – лекарств бабуся не перекушала. И лягушки эти ей, конечно, казались, но прежде она их видела у сына в компьютере. Ее сын, Георгий Яриков, телеведущий, ведет программу ЭКО окно. Ну, о разрешении разных экологических проблем в местном регионе. Заставка у него такая на компьютере, вроде, полимерный завод привел к мутации лягушек в здешнем пруду, и те начали, ровно хамелеоны, цвет менять. Ну так, смонтировал он этот свой ролик, но не мог предположить, что мать тоже его увидит, и у нее после этого крыша поедет и глюки пойдут. Слава те Господи, лето на дворе стояло, июнь месяц, потому никто не обращал внимания на то, что старуха на балконе сидит, и разговоры про лягушек тоже никого особенно не поразили. Ну так Георгий живо съездил в Серовск, привез матери дикту, а потом по-тихому ее сюда перевез на постоянное жительство, вдвоем с нею, потому как понял, что худо ему будет вскоре. Ни поработать, ни отдохнуть, ни свою жизнь наладить. Да и для других людей у нас условия хорошие, мы разницы не делаем, кто из состоятельной семьи, а кто из обычной. Беда , знаете ли, выбора не делает, всякого коснуться может.
-Скажите, Савва Тарушкин у вас работает? – задал вопрос Антон.
Нина Валерьевна улыбнулась:
-А как же! Самый лучший наш сотрудник, на нем, можно сказать, и держимся, Такой ответственный, и в женском, и в мужском отделении трудится. Хотя медицинского образования у него нет, руки да душа.. Тут Нина Валерьевна протяжно вздохнула. Ничему он выучиться не сумел, потому, как одни несчастья по жизни видел. В двенадцать лет сам едва не погиб, молнией ударило, а потом мать заболела, в лежку лежала пять лет, он за нею ровно за грудным ребенком ходил, а как ее не стало, сюда пришел, потому, как жить как-то нужно, а с его навыками больше никуда не пристроиться. Можно было бы и пойти куда –нибудь учиться, только сиротой круглой остался, родни никакой, никто не поможет. Учеба-то сейчас любая денег стоит, да не малых – закончила она. Жаль парня, но я ему никто. А вы с чего им интересуетесь? – подозрительно спросила она.
Антон правды открыть ей не мог. Поэтому молчал, разглядывая узор на стенах.
Нина Валерьевна наконец, ушла - ее, очевидно, ждали дела. Антон Васильевич собрался тоже уходить. И тут увидел Савву.
Тот шел по коридору, время от времени оглядываясь то направо, то налево, и медленно шевелил губами, как видно, вспоминая что-то. Наконец он едва не наткнулся на Антона, попросту не заметив его на своем пути.
-Простите – сказал он, поправляя очки.
-Ничего особенного – Антон посторонился, видя невооруженным взглядом, что Савва похож на него, молодого, как две капли воды. Но только лицом. Ниже ростом, и будто сгорблен. Чурковатое туловище, длинные руки, ноги почему-то кажутся их короче. Форменный костюм сидел на нем, как мешок на вороньем пугале. Но, несмотря на это, он не казался некрасивым. Серые глаза, тонкие брови, выпуклый лоб уже имел залысины, волосы собраны на затылке в хвостик, родинка на шее сбоку, ближе к подбородку – у Антона была такая же, и на том же месте. Только Антон шатен, а у Саввы волосы цвета мокрой соломы. Впрочем, Альбина имела русые..
-Здравствуйте – сказал Савва, глядя ему в глаза внимательно и изучающе. Вы по какому вопросу? Если хотите кого-то из родственников сюда устроить, могу помочь. Здесь хорошие условия. Не стесняйтесь, понимаю, вам нелегко.
Антон действительно не находил слов. Как можно было сейчас заявить этому парню, Савве, что он, Антон Васильевич Крыльников, не просто так явился сюда, что он не только бизнесмен, решивший оказать интернату материальную помощь чисто из доброты душевной, но самое главное - возможно, и скорее всего – его, Саввы, отец.
Он вернулся к себе домой в глубоком раздумье. Следовало, во-первых, выполнить обещание, данное опрометчиво Нине Валерьевне Коженко о закупке техники для интерната. Эта задача решалась вполне. Вторая была куда труднее. Подумав так и сяк, Антон Васильевич решил не пожалеть нужных денег, и отправился в ближайший центр Ин Витро, где делали анонимно всяческие анализы, в том числе и ДНК-диагностику. Во время разговора с Саввой он незаметно выдернул у него пару волосков, и теперь принес их туда в пакете, объяснив проблему. Милая, улыбчивая сотрудница взяла материал - его слюну на ватной палочке и волосы Саввы и пошла вглубь помещений. Через несколько дней Антона уведомили электронным письмом – ДНК его материала и представленных на исследование волос совпали. Тот, кому принадлежат волосы, действительно является его, Антона Крыльникова, родным сыном. Плоть от плоти. Может быть, кто-то другой при этом известии пустился бы в пляс от счастья. Но Антон чувствовал лишь растерянность и полную опустошенность. С одной стороны, он уже не одинок на этой Земле, у него есть сын – и это прекрасно. Но с другой, вся радость омрачалась, выглядела, как тонкий луч солнца среди темных, низких осенних облаков, потому, что будучи взрослым и умудренным жизненным опытом человеком, Антон понимал - сын его прожил большую и лучшую часть жизненного срока без его поддержки и помощи, без его заботы, ласки и любви, вообще не зная, что его так называемый отец где-то есть на свете. Конечно, лучше поздно, чем никогда, в ином случае они могли бы вообще не встретиться.
Конечно, жизнь Антона не была легкой, проблем и бед хватало, но его не било молнией, он не находился за гранью, на краю жизни и смерти, не приходил долго и мучительно в себя и не выхаживал после этого тяжелобольную мать… Господи Иисусе! Да в сравнении с проблемами Саввы его, Антона, проблемы - просто игрушка. Что простои в продаже и долги для здорового человека, в сравнении с тяготами жизни человека нездорового, да к тому же обремененного нездоровьем близких?
До позднего вечера в тот день Антон мерил шагами комнату. Предстояло не только строить по-новому отношения с новообретенным сыном, но и выправлять финансовые дела, которые, увы, были совсем не блестящи. Он конечно, исполнил свое обещание - закупил большую партию миксеров, блендеров, мясорубок, пароварок и прочих хозяйственно-кухонных приборов и передал их интернату, получив нескончаемые благодарности от его сотрудников. Но главной его целью было с тех пор хоть совсем немного, хоть иногда видеть Савву. Пусть эти встречи будут совсем редкими , мимолетными, но все-таки..
Смелости открыться у него еще не было.
Странный сон снился Лизе.
Ей виделось абсолютно ясно, что она находится в маленькой сумрачной комнатке своей старой квартиры в Волино, где они когда-то жили вчетвером - она, мама, папа и бабушка. Ей будто бы всего семь или восемь лет, она сидит в кресле и смотрит на окно. На тюлевой шторе вытканы причудливые фигурки, и когда дует ветер, они двигаются и кажутся будто живыми. Лизе очень хочется пойти в другую комнату к матери и отцу, но дверь закрыта на замок изнутри.
На столике лежит книга, открытая на одной странице, мама только что читала ей ее. Строчки бросаются в глаза Лизы, овладевают ее мыслями.
У подножия гор в живописном краю раскинулось селение. Люди жили в нем широко и весело. И не подозревали, что высоко за каменными уступами в пещере живет див и каждый час дня и ночи наблюдает за ними, видит их и слышит, знает все, о чем они думают, что делают и хотят сделать.
Лизе очень хотелось каждый раз узнать, что было дальше, но дойти до конца истории никак не удавалось, потому , что в самый интересный момент появлялся отец и звал маму, после чего они запирали до утра дверь, и Лиза оставалась в ожидании следующего витка повествования, дополненного ее фантазией. Порой Лиза слышала, засыпая, вздохи, и другие звуки из родительской комнаты, иногда мама вскрикивала, и тогда Лиза думала, что на нее через окно смотрит тот самый див, о котором написано в книге, глядит пристально узкими желтыми глазами, маме страшно, и она кричит, а папа уговаривает ее лежать под одеялом тих-тихо рядом с ним, понимая, что от дива никуда не скрыться, и надо выждать время - он сам уйдет. Он не тронет, если его не дразнить. И дети ему не нужны, а нужны взрослые.
Лиза засыпала, а потом бабушка будила ее, мама готовила завтрак, потом папа спешно вдвоем с мамой уходили на работу, а Лиза в школу. Начинался новый день, и так было на протяжении многих лет всегда.. Боже, как давно это время сейчас! Лиза выросла, отец стал хозяином собственного бизнеса, бабушки не стало, они купили новый дом Все было бы, как у людей, если бы Если бы Лиза однажды не упала и не сделалась калекой в том самом спортклубе. Если бы отец не направил ее туда работать в надежде, что она найдет перспективного жениха, а теперь денно и нощно не думал с тех пор, как найти виноватого и стребовать с него компенсацию за все неудачи и за Лизино теперешнее состояние.
Что было? Да ничего особенного. Кроме того, что Лиза, находясь на шведской стенке, услышала разговор, не предназначенный для ее ушей, и испугалась за отца, поскольку нежданный визитер, навестивший Прошина, отозвался о нем крайне недоброжелательно и даже злобно. То, что отец может быть втянут в какие-то криминальные дела, стало для Лизы настоящим шоком, таким, что она на какую-то минуту забыла об осторожности, не сообразила, где находится, и упала. Ей удалось скрыть истинную причину от всех - отца, Прошина, матери, врачей, которые ее лечили, и даже от дикты Дагри, которую взял для нее отец. Дагри чувствовала по сигналу, что Лиза нервничает и боится сказать что-то родителям, но выведать, что это, и ей не представилось возможным, потому, что Лиза не открылась. Внешне все обстояло вполне обычно - с 95-го года Борис Маджанов из простого продавца в государственном магазине спорттоваров начал подниматься в бизнес. И Прошин был его компаньоном, хотя сфера его деятельности была далека от коммерции в любом виде - он занимался приобщением молодежи к физкультуре, спорту и труду, создавал самодеятельные клубы, которые, к сожалению, только много позже были оценены властями , как перспективные, а до того не имели материальной поддержки, и вот ее-то и вызвался оказывать Маджанов. Впрочем, ни Лизе, ни ее матери, Любови Алиевне, ничего доподлинно не было известно, отец держал все свои проблемы и рабочие дела в тайне от семьи. В то время остро стояла проблема подростковой безнадзорности, и вытекающих из нее наркомании, алкоголизма, асоциального поведения, потому любое занятие с детьми и подростками, будь то спорт, творчество, физический труд - поощрялось и приветствовалось местной властью и обществом. Подростки под руководством Прошина осваивали силовую и обычную гимнастику, занимались боксом, борьбой, волейболом, баскетболом и прочими видами спорта. Никто из них не пробовал алкоголя и сигарет, не прикасался к наркотикам. Идиллия, да и только. Затем Прошина премировали за вклад в развитие общества, он уехал куда-то отдыхать, а вернувшись, с новыми силами принялся за дело. Ни родители, ни учителя в школах, ни милиция, ни общественность не могли и представить себе, что воспитанники Прошина за стенами клуба и дома превращались в гениев криминального таланта. Их не пугали ни высота, ни темнота, ни какие-либо другие риски и опасности, которых обычно боятся нормальные люди, а совесть спала непробудным сном. Ум же не дотягивал до того, что их силу и способности могут вульгарно использовать в своих неблаговидных целях определенные личности для решения своих специфических проблем. Очень многие люди желали стать такими же респектабельными и благополучными, как Прошин и Маджанов, и прибегали к устранению препятствий на своем пути к подъему, но чужими руками. Естественно, они платили и отцу Лизы, и Прошину немалые деньги. Последнему, как мастеру , действительно не было равных - его подопечные действовали более, чем виртуозно, обладали фантастической ловкостью и немалой физической силой, довели до совершенства маскировку и слежение, владели и навыками паркура..
С течением времени группа распалась - кто-то был, наконец, пойман и оказался в местах, не столь отдаленных, кто-то стал жертвой болезни или несчастного случая, а кто-то, испугавшись, решил раскаяться и вести праведную жизнь. Но были и такие, кто остался с Прошиным до конца, верным слугой и пажем. Для них любые его мысли, распоряжения, приказы и просто разговоры были основой жизненной программы. В какой-то степени эти люди напоминали дикт - именно манерой поведения, склонностью к подчиненности и беспрекословному выполнению поставляемых задач - но, если у дикт это был просто образ жизни, то служащие Прошина требовали вознаграждения за работу, а Прошин не всегда мог дать его. В отличие от Маджанова , бизнес-навыков у него не имелось никаких, и очень часто он прогорал донельзя и оказывался на мели. Именно один из таких требователей и явился в спортклуб к Прошину в тот роковой день, когда Лиза , слыша обрывок разговора, сорвалась со шведской стенки и осталась инвалидом.
Прошин был очень зол на нежданного визитера, как видно, решившего взять его шантажом, потому не обратил должного внимания на то, что случилось, а у Лизы не хватило духу пожаловаться ему. И в нормальном-то состоянии Прошин мало кому сочувствовал, а уж если был сердит, и подавно. Поэтому Лиза не открылась и отцу. Сказала, что просто упала, и все. И так ничего хорошего, не хватало только, чтобы отец заподозрил что-то и начал паниковать. У него случались по-настоящему безумные приступы паники, когда он осознавал, что бессилен, после чего злился на весь мир, и чаще всего под раздачу попадали Любовь Алиевна и Лиза, бывшие свидетелями его слабости и позора. А конфликт с Прошиным окончательно сведет его с ума. Так думала Лиза. И без того беды выше крыши хватит. Отец слабый человек, не признающий этого, и изо всех сил, любой ценой и любым путем, желающий быть выше. Но его ли место на горе?
В пресловутой сказке людей, хотевших без оглядки залезть на вершину горы, ловил див, и они годами стояли у него в пещере, обратившись в каменных истуканов, а будучи выкуплены родными, и вернувшись домой, забывали все. И только те, кто шел наверх не затем, чтобы показать себя, а для достижения своих человеческих будничных дел, оставались живы и здоровы. Див их не трогал, не замечал, хотя они могли быть у него под ногами. Вот такая история.
Лиза села на кровати и потянулась к костылям. Надо дойти до туалета и кухни. Дагри сегодня не будет – она работает. Должно быть, снова стоит на рецепшен в клубе, чтобы в положенный день получить за Лизу деньги и отдать их Лизиной матери. Любовь Алиевна тщательно собирает все, заработанное дочерью, желая отправить ее будущим летом в санаторий на море.
Хотела и в этом году, но не получилось. Отец отчего-то стал категорически против. Мама плакала, умоляла его, но он остался непреклонен. Притом, мотивировал свою точку зрения одним - якобы, там над Лизой будут все издеваться и смеяться, а он, Борис Маджанов, не потерпит этого. Притом, говорил таким тоном, будто бы уже видел, как кто-то над Лизой издевается. Лизе было ужасно неприятно, она даже плакала от обиды и бессилия, как маленькая девочка. Позже сообразила, к не самым лучшим своим мыслям - что отец рассматривает ее как некую вещь, подтверждающую и демонстрирующую прочим людям его общественное и финансовое положение, престиж , и , как сейчас говорят - рейтинг и имидж. Что просто как человек, без успеха, таланта и перспектив, она отцу не интересна и не нужна. Вернее , нужна, но только лишь для того, чтобы вложить силы и средства, как в очередной проект, а потом получить с этого проекта прибыль в виде восхищения успехами Лизы окружающих, радости и гордости за дочь. А теперь, когда он считал это само собой разумеющимся - такой облом. Дочь нежданно- негаданно превратилась в инвалида ,и ничего из вложенного ему не вернет, а затрат на нее теперь требуется куда больше. Консультация у профессора, например, стоила аж пятнадцать тысяч. Правда, для Бориса Маджанова эти деньги не такие уж большие, но для кого-то и они – целое состояние. Но самое главное и печальное - то, что ничего нового и особенного этот профессор не сказал, не предложил и ничем, по сути, не помог. Ни практически, ни морально. Лиза по-прежнему еле шлепает по комнатам с костылями, а на улице сидит в коляске. Ее ноги и голова по-прежнему не в ладах друг с другом, и это факт, а раз так – стоило ли платить этому профессору деньги и вообще, ездить к нему? Какой он профессор, если только языком мел, а сделать ничего не смог? Именно это было причиной очередного тяжелого разговора между отцом и мамой, который Лиза слышала долго-долго через стену, прежде чем ее сморил сон. И теперь родителей дома не было. Лиза не спеша занялась своими текущими домашними делами, на которые у нее всегда уходило гораздо больше времени, чем у других людей, поскольку передвигалась она по дому при помощи двух специальных тростей, которые научилась ловко прятать под одежду. Она носила широкие брюки и юбки-брюки, которые скрывали ноги и трости вместе с ними. Без опоры ей тоже удавалось иногда ходить, но , к сожалению, очень мало. Ноги очень быстро уставали, начинали путаться и становились тяжелыми, точно каменные. Мама тогда, если могла смолчать, становилась от страха за нее, Лизу, такой беспомощной и слабой, что Лизе делалось ужасно жалко ее, и на глаза наворачивались слезы. Если же при этом присутствовал отец, его лицо оставалось непроницаемым. Если Лиза падала, он спокойно смотрел, как она встает и берет в руки трости, продолжая свой путь. Иногда, правда, изрекал что-нибудь умное, вроде:
-Спорт всегда идет на пользу, укрепляет волю, вырабатывает характер… Мама незамедлительно отзывалась:
-Сам и занимайся своим спортом, чтоб тебя див взял вместе с ним!
Лиза поднимала потное, красное лицо, убирала волосы со лба и улыбалась про себя. Даже будучи расстроенной или сердитой, мать ее никогда не употребляла ругательных слов, не поминала черта. Ни разу, сколько с детства помнила Лиза, хотя случаев порчи нервов у нее было хоть отбавляй. «Чтоб тебя див взял» было единственным выражением негодования в ее устах, и звучало это не сердито, а как-то смешно, даже если бывало обидно и больно.
Мама рассказывала про своего отца, дедушку Алика, который жил в Крыму, в маленьком поселке, и якобы в молодые годы, когда еще не родилась на свет Лизина мама, видел дива на горе. Было это или нет, теперь проверить невозможно, дедушки не стало, когда ему уже было под девяносто, а Лизе едва исполнилось четыре года, и конечно, она никогда его не видела. Мама была последней дочерью дедушки Алика, самой младшей, кроме нее, в семье еще были три брата, которых Лизе тоже не удалось узнать. Два старших брата мамы к тому времени уже умерли, средний писал маме письма, но встретиться не приглашал, а их дети Лизу и вовсе не знали . Вот такая история.
Один раз, еще будучи школьницей, и, по мнению отца, вполне самостоятельным человеком, Лиза поехала на каникулы с отцом и бабушкой в Москву, и отец повел ее в зоопарк. И вот там-то Лиза увидела….
Разумеется, это была обезьяна. Черная, с желтым хохлом, она сидела в клетке на соломе, и напряженно-изучающе смотрела на Лизу. Середина лица, нос и подбородок у нее были розовые, а на щеках - голубые пятна, и по ним еще, вдобавок, пролегали какие-то бороздки. Лиза присела, а обезьяна раскрыла рот и показала ей язык, потом прислонила к сетке фиолетово-черную длинную ладонь со сморщенной кожей и длиннущими пальцами. Лизе не было страшно, но отчетливо представилось, что див, которого где-то когда-то видел дедушка, выглядит именно так, и никак иначе. Только обезьяна маленькая, а он большой, ростом с человека, или даже еще больше. Позже она попыталась прочесть на табличке название, но бабушка тут же одернула ее, сердито сказав, что это плохое слово, и его нельзя произносить культурным людям, тем более, в обществе. Лиза, конечно, смутилась, но потом все-таки попыталась выяснить, почему так назвали обезьяну.
- Среди ученых тоже не очень умные люди встречаются - со вздохом произнесла бабушка - к тому же, многих животных раньше называли по переводу с местного, туземного языка, который был непонятен сам по себе ни европейцам, к примеру, ни русским. Вот слово кенгуру в переводе с туземного означает « Я не понимаю». А на эту обезьяну кто-нибудь когда-нибудь мог просто выругаться. Может быть, она у людей, ученых этих, еду утащила или еще как-нибудь набезобразничала, вот ее и обозвали с досады. А другие подумали, что это и есть название. Но ты его никогда не говори, ладно?
-Не буду - прошептала Лиза – мне и самой не нравится. Я буду звать ее дивной обезьяной.
С тех пор прошло не меньше двадцати с лишним лет. Бабушки давно нет, а ее квартиру занимает Дагри, создавая иллюзию ее, Лизиного, присутствия
там. Почему она сейчас об этом вспомнила? Тому нашлось немало причин. Во-первых, следующий год по восточному календарю был годом обезьяны, и к нему уже повсюду продавались игрушки, календари и открытки. Во-вторых, Лиза всегда ужасно тосковала, находясь дома одна, родители по меньшей мере, мало обращали на нее внимание, занятые своими проблемами, и почти постоянно ссорились. А так хотелось вспомнить что-нибудь хорошее, приятное, пусть даже из самых далеких времен. И еще, обезьяны умеют «ходить» на руках, перебрасывая с ветки на ветку свое тело, если бы можно было так научиться и Лизе, она бы, может быть, не чувствовала себя сейчас несчастной калекой. По телевизору то и дело показывают таких же инвалидов - колясочников, которые ходят, точнее, ездят на колясках и в гости, и в магазины, и в театр, и в кино, и в зоопарк, и вообще, куда только захочется. На улицах специально для них делают всякие приспособления, пандусы, перила, светящееся указатели, и прочее. Об этом даже Путин говорил по телевизору, что люди с ограниченными возможностями здоровья не должны чувствовать себя ущемленными, для них должно создаваться все, чтобы компенсировать их проблемы , с тем, чтобы они могли жить и развиваться на равных с обычными людьми.
Об этом, без сомнения, слышала вся страна, но только не ее, Лизы, отец, который продолжает почему-то по-дурацки бояться того, что над Лизой на улице кто-то посмеется, и готов прятать ее дома до скончания веков. Ну почему он такой чудной? Бабушка была, насколько помнила Лиза, умной, рассудительной, всегда находила ответ на любой вопрос, и умела объяснить. Отец же, порой, ведет себя хуже малого ребенка. Потом осознает, что выставил себя в очередной раз дураком, и начинает злиться на весь мир. А подумать минутой раньше его не хватает. Какой скандал он устроил тогда с врачом - уму непостижимо! Кричал на него, даже хотел ударить. Доктор, правда, философски отнесся к его выпаду, рассудив, что человек находится в состоянии стресса. Другой бы, наверное, в полицию нажаловался. Правда, мама просто плакала, извиняясь, и заплатила ему деньги. А что такого сказал этот врач? Что Лизе не годится сидеть день-деньской запертой в четырех стенах, что ей необходимо общение, общество? Что это является стимулом к развитию? Что в этом особенного, почему все люди слушают это молча, а отца подняло, как на реактивной метле? Лиза думала об этом очень долго, но не могла ничего сообразить до сих пор. Отец почему-то категорически против того, чтобы Лизу видели другие люди. Чего он боится, или кого? Ответа на этот вопрос не находилось.
Показалось, или слышен дверной звонок?
Лиза, опершись на трости, поковыляла к двери. Отец еще вчера уехал в Лужск решать какие-то проблемы, мать в Москве - снова пытается сосватать Лизе какого-то профессора. Только все это - напрасные муки и напрасная, пустая трата денег. Доктора, разумеется, приходят, смотрят Лизу, изучают реакции, делают назначения и сходятся мыслями в одной точке - Лизе необходимо общение с людьми, прогулки, знакомства, активная жизнь. А отец Лизы этого не хочет.
-Кто там? – спросила Лиза, тайно надеясь на то, что это кто-нибудь из соседей. А может быть, Валя Кустова? За последнее время они с Валей виделись всего раз в магазине, в остальное время общались только по телефону. И при родителях Лиза могла только поздороваться с Валей и ограничиться дежурными вопросами. Нормального разговора не получалось.
-Привет - сипловато произнес кто-то из-за двери.
Лиза накинула цепочку, предварительно долго возясь с нею, и открыла. На пороге, удивленно тараща глаза, стоял Савва Тарушкин.
-Привет - повторил он, и смущенно потупил взор. Тебя Лиза зовут, да?
- Да - выдохнула она - здравствуй. Тебе что-нибудь нужно?
Она догадалась, что он явился к ней с каким-то делом. За все время, с тех пор, как Маджановы переехали сюда, она виделась с Саввой всего раза четыре, и на большом расстоянии. Просто здоровались и расходились. Иногда Дагри заходила к нему по просьбе Лизы с каким-нибудь гостинцем. Но ни он, ни она, Лиза, ни разу не предпринимали попытки сблизиться более, чем на дорогу, разделявшую их дома.
-Слушай, тут такая история – начал Савва, войдя в прихожую - у меня, значит…
Лиза испуганно оглянулась. С одной стороны она была, конечно, рада его приходу, а с другой… Родителей, конечно, дома нет. Но на крыше имеется видеоглазок, фиксирующий всех, кто приходит, а соседи, особенно из дома восемь, жуткие сплетники и самозабвенные интриганы. Им доставляет настоящее удовольствие видеть, как кто-то ругается или попадает в иное неловкое положение. Нянька у них, конечно, замечательно смотрит за детьми, но еще лучше подглядывает и подслушивает за всеми остальными, живущими в округе, и конечно, не упустит случая сообщить Борису Артемовичу Маджанову о том, что делается в его доме в его отсутствие. Жена, по всей вероятности, вознамерилась наставить ему рога, а дочка и того лучше – к ней шляется неизвестно кто, похоже, вообще бомж. Ясное дело, Борис Артемович начнет учить семью уму-разуму - то-то будет потеха!
Лиза представила себе это и зажмурилась от страха. Соседи уже не раз провоцировали ее отца на скандал с нею и матерью самыми хитроумными способами, какие только можно было изыскать. На отчаянные вопросы Лизы, для чего им все это нужно, и откуда в приличных с виду людях столько злости и вредности, последовал недвусмысленный ответ - нечего было выпендриваться, строиться вплотную к их территории и строить из себя респектабельных и успешных граждан, раз на самом деле таковыми не являетесь.
Лиза тогда немало удивилась. А позже пришла к выводу - Стругачевы специально вызывают их, провоцируют на ссоры и прочие неприглядные поступки. Любуются чужими страданиями, как древние римляне наблюдали гладиаторские бои. Они, и вместе с ними Малышевы и Горецкие – здесь с полным правом и на своем месте. А Маджановых считают не на своем. Вот в чем вся штука. И конечно, рады любому их промаху или курьезу, для них это развлечение номер один и всегда тема для разговоров. Взывать к их совести или пытаться что-то объяснить бессмысленно, бесполезно. Они в самом деле чувствуют себя гораздо увереннее, богаче и сильнее, чем ее отец. Поэтому он порой и сходит с ума от бессилия.
Понимая, что вездесущая любопытная нянька Стругачевых наверняка таращится в окно во все глаза и придумывает, что бы такое сказать отцу, Лиза зашептала:
-Понимаешь, ты сейчас очень неосторожно пришел, у меня нельзя…
С грохотом выпала трость и упала прямо к ногам Саввы. Он подхватил ее, еще больше выкатив глаза.
-О Господи, Боже мой!
-Ничего особенного – беря трость и пристраивая ее на место, проговорила Лиза – я так хожу. Правда, только в доме, на улицу езжу в коляске…
-Боже мой, подумать только! Мне Дагри про тебя рассказывала. Ты ей разрешила?
-Да, я велела ей сказать тебе..
-Она мне блинчики приносила, вкусные - улыбнулся Савва - с морковкой, луком, рисом. Ты сама делала?
-Начинку я, блинчики мама.
-Спасибо. Я пришел тогда после дежурства утром, голодный как пес, и замерзший. Гляжу - что за чудо? На столе блинчики стоят. Кто-то открыл на кухне окошко, я его всегда приоткрытым держу, и поставил тарелку на стол. Так это , значит, ты постаралась…
-Дагри по моей просьбе ходила к тебе. Прибиралась, кое-что приносила из еды. Тебе ведь некогда самому себе готовить. И сама я не могу, не дойти мне. Могу только на троне сидеть, и Дагри распоряжения отдавать. И честно скажу, в этой роли мне совсем не комфортно. И отец меня не пустил бы ни в жизнь, он тебя боится..
-С какой стати? - удивился Савва. Что еще за новости? С чего ему меня бояться, я разве кусаюсь? Или у меня хвост вырос? Он обернулся вокруг себя перед зеркалом. Хвостик у меня, конечно, есть, но совсем малюсенький. Он тряхнул собранными аптечной резинкой волосами. Разве я страшный?
-Нет - серьезно произнесла Лиза - но отцу сдуру Стругачевы наплели, что ты… в общем, извини.. что ты с того света выскочил, стало быть, будто не человек уже… На полном серьезе так считают, прости Господи. Она медленно опустилась на пуфик в коридоре, Савва присел с нею рядом.
-Тут такая история – начал он – я, вообще-то, к тебе по делу пришел. Я работаю в стариковском доме..
-В каком? – тихо спросила Лиза.
- Ну, понимаешь, многие люди, прости их Господи, не имеют лишней площади в доме или хороших условий, поэтому вынуждены оставлять своих стариков у нас. Не судите, да не судимы будете, заповедал Господь. Ситуации в жизни встречаются самые разные. И наш основной долг - помогать людям.
-У вас, наверное, служат дикты? - спросила Лиза.
-Есть - кивнул Савва - и одна из них, оказывается, опекунша Дагри, понятно?
Лиза кивнула, хотя, честно говоря, понимала мало.
-Дикты разные - продолжал Савва – я далеко не сразу понял, что к чему и как. Короче, так. Их люди создают, женщина и мужчина в паре, ученые. И они им как бы родителями считаются, а называются первично водящими. Семьдесят дней дикта в ростовой капсуле стоит, и только с ними одними контакт имеет, от них напрямую зависит, какой она получится. Это самый ответственный период. После него дикта выходит из капсулы и называется первовременной. Она умеет ходить, говорить и делать простейшие дела, но не ориентирована в окружающем мире и слаба, как ребенок. В это время ею занимается, обучает и готовит к контактам с людьми опекунша - дикта, так сказать, старшего возраста, отслужившая первый семилетний срок, и пробывшая в контакте с людьми достаточно долгое время, чтобы набраться человеческого начала. Под началом опекунш дикты учатся семь месяцев, после чего выходят непосредственно к людям. Ты меня слушаешь?
- Слушаю - прошептала Лиза, между тем напряженно прислушиваясь совсем к другому. Не дай Бог, сейчас неожиданно явятся мать или отец. И что тогда будет?
Конечно, будь Савва обычным парнем из приличной респектабельной семьи, с родителями – бизнесменами, счетом в банке и личными хоромами, его приняли бы в доме Лизы с радостью. Отец не возражал бы против счастья дочери. Но то беда, что Савва таковым не может быть, как сосна не даст яблок. Правда, у него отец бизнесмен. Но это в данном случае лишь одно название, а на деле не играет никакой роли. А у Саввы самого абсолютно ничего нет, кроме халупы с огородишком, и работает он за копейки в интернате, где живут брошенные, никому не нужные старики и старухи.
Конечно, доброта спасает мир, но она сама еще не все, к ней в придачу должно быть еще много такого, чего у Саввы нет и быть не может, и самое главное - собственно, не нужно ему. Он без этого обходится. Лиза понимала, что родителям ни в коем случае нельзя об этом узнать. Отец может еще смириться с отсутствием у потенциального зятя собственного капитала, но никак не с тем, что он, этот капитал, может быть НЕ НУЖЕН ему, как и вообще кому-либо на этом свете. По его мнению, единственное мерило человеческой ценности - успех, успех и еще раз успех, притом, только тот, что оборачивается выгодой. Прочее, как то какая-либо польза для общества и тем паче для души, вовсе не стоило его внимания.
- Я сейчас пойду - выдохнул Савва - извини, дела меня ждут. Я пришел, собственно, посоветоваться с тобой о Дагри. Всего-то на полчаса к тебе отпросился.
-А что Дагри? – спросила Лиза, поднимаясь и беря свои трости. Дагри дома сейчас нет, она работает в клубе за меня…
-Прости, но Дагри придется поработать у Марии Марковны, и с Нилой поменяться местами.
-С кем? - не поняла Лиза.
- С опекуншей. Нила ее зовут - проговорил Савва - очень просто запомнить. Мария Марковна раньше, до того, как заболела и попала к нам, секретарем в областной прокуратуре работала.
-Ну и что с того?
-То, что Дагри вроде бы поручено какое-то расследование вести. И ты ей позволила говорить об этом. Впрочем, дикта может и не делиться наболевшим с людьми, но с опекуншей - в обязательном порядке.
-Ну да. Лиза снова устроилась вместе с Саввой на пуфике, отложив трости в сторону – дело вот какое. Отец считает, что в том, что я упала, повинен кто-то из сотрудников клуба, и хочет поймать его за шкирку и потребовать деньги. Но официальное расследование ему не нужно, потому что попутно могут вылезти некрасивые подробности. В 90-х годах отец и владелец клуба Владислав Прошин были партнерами по « дикому» бизнесу. То ли рэкетом промышляли, то ли компроматом, то ли еще чем, див их разберет. Потом оба стали легальными бизнесменами, приобрели капитал, клиентуру, все стало чин чинарем, но отец до сих пор из-за чего-то Прошина боится, а тот на него зубы точит. Как два паука в банке, друг друга готовы слопать, а разойтись не могут, дело не идет. Вот так друг дружке мелкие подлянки кидали для самоутверждения, а когда я сорвалась, у отца одна-единственная мысль в голове поселилась - прошинцы подстроили. Ну и рассуди, кто, кроме дикты, может клубок распутать так, чтобы ничьей личности не коснуться? Никто. Вот он Дагри и пристроил на мое место, затем, чтобы за Прошиным и его клевретами втихую шпионить, да иллюзию создать того, что я здорова и работаю. Она должна в Волино , в бабушкиной квартире жить, изображать меня…
-Да зачем?
- Отец такой странный человек - разоткровенничалась Лиза - с одной стороны, вроде обо мне заботится, деньги на врачей дает, всюду возит, а с другой … Я не слепая и не настолько глупая, чтобы не видеть, насколько это ему в лом. Он устал от моего болезненного состояния, хочет, чтобы все думали, будто я работаю, как ни в чем не бывало, хотя всему району известно, что я инвалид, и в лучшем случае, могу только держаться на ногах с тростью. А отец планировал в свет меня вывести и богатого, респектабельного жениха мне найти. И в клуб-то за этим пристроил. А вон оно что вышло. И соседи, как один, в одну дуду повторяют – дескать, Маджанов не по себе кусок откусил, и ни проглотить, ни выплюнуть теперь не может. Особенно Стругачевы стараются. Наш дом для них – как кость в горле: слишком близко к их дому построен, вид загораживает, и вообще, нам с ними не тягаться ни в чем. Вот так и мучаемся. Я просила отца найти мне место на его фирме, на компьютере работать, веб-дизайнером, к примеру, я хорошо рисую. Так он на дыбы встал, и знаешь, почему? Дескать, у владельца спортивного холдинга не может быть на службе сотрудницы-калеки. Это дискредитирует. Я тогда плакала весь день и всю ночь, так обидно стало, что хоть в петлю полезай! Поняла, что моя беда для него дело десятое, а на первом месте – его имидж окаянный, чтоб его див взял! И никакого холдинга, если честно, у него нет, маленький магазинишко, в котором от силы за месяц пять человек отоварятся. Если бы он хоть раз трезво на вещи взглянул, признал свои ошибки и что-нибудь попытался изменить, но ведь нет! Хоть Земля надвое, он прав будет! А Прошин этим пользуется, как на веревке его тянет…
Савва поправил очки и серьезно взглянул на нее:
-А если ты по-настоящему выздоровеешь и начнешь работать?
Лиза растерянно и жалко улыбнулась ему:
-Это невозможно.
-Почему?
-Почему в мороз не растут цветы? Почему на сосне не зреют яблоки? Ты удивляешь меня, Савва. Даже дети не задают таких вопросов.
-И я не задавал.
-Это равносильно. Лиза отвернулась к стене, боясь расплакаться. Может быть, доктора говорят - я встану на ноги и научусь ходить, как другие люди, когда-нибудь. Но время идет, и к тому моменту, я, боюсь, стану уже старухой. У меня ничего не было и не будет, что бывает у нормальных здоровых людей – ни любви, ни семьи, ни детей. И работать я тоже никогда не смогу. И быть такой, какой отец хотел меня видеть - тем паче. Она говорила все это тихо, холодно, отстраненно, словно читала текст, а Савва, в свою очередь, видел со стороны, каких немыслимых, диких усилий ей это стоит - и просто холодел внутри от этого.
Если бы он мог хоть чем-то помочь! Но увы.. Помочь тут он ничем не сможет. У него нет медицинского образования, он не имеет права никого лечить. Одно дело – ухаживать за стариками, скрашивая их последние годы, дни, часы, минуты. Они, старики, несчастны, по большому счету, никому не нужны, поэтому благодарны ему. Им ни к чему и некогда замечать, что он некрасив, неуклюж, подчас замотан до предела и не замечает мебели и других вещей на своем пути, что одежда его заношена и плохо стирана, потому, как ему некогда и сил нету обращать внимание самому на себя. Но общение с девушкой возраста и типа Лизы , пусть даже и изолированной прихотью судьбы от активной жизни – это уже совсем другая песня и другой уровень познания. И ему, Савве Тарушкину, до этого уровня как до Луны, ибо он никогда не достигнет этой высоты, никогда не сравняется с Лизой ни в уровне жизни, ни в положении на свете. И еще ему, верно, кажется, что он любит ее – а на самом деле, просто жалеет. Именно болезнь Лизы приближает ее к нему, будь она здорова, наверняка бы в упор его не увидела, а он боялся бы глаза на нее поднять. Они до такой степени разнятся по своей жизни, что даже встреча их не была бы предопределена судьбой, не стрясись с Лизой тот несчастный случай. Быть может, они вовсе не узнали бы о существовании друг друга, не будь на свете Дагри. Именно она выступила связным звеном, позволив им заочно, а потом и очно познакомиться друг с другом. Самим бы им – что с его, что с ее стороны - вряд ли удалось бы это сделать.
-Сегодня вечером я пришлю Нилу к тебе – сказал Савва. Уж извини, но Дагри должна выполнить спецзадание.
-Я-то не против - сказала Лиза – но мама и особенно папа.. Они ведь будут считать Нилу за Дагри. Как их ввести в курс?
-Скажешь, что.. – начал Савва, и в эту минуту в замке зазвякал ключ.
Савва и Лиза беспомощно и пораженно смотрели друг на друга. Обоих охватило состояние, близкое к столбняку. Савва понял, что спрятаться так, как широко известные герои любовных анекдотов, у него не получится – некуда и нет времени. Мать Лизы вошла в прихожую в пальто и шляпке, и , казалось, сразу не заметила ни Саввы, ни дочери.
-Привет - сказала она наконец. Лизок, ты как?
-Мы тренируемся. Лиза выпалила на одном дыхании. Это вот.. мой инструктор по лечебной физкультуре.. в общем, я учусь ходить.
-Здравствуйте – тихо произнес Савва – извините, что прежде не предупредил вас. У меня в самый неподходящий момент разрядился телефон.
-Понятно - сказала Любовь Алиевна. Может быть, соблаговолите представиться?
-Отчего нет? Савва Антонович Тарушкин.
Лиза медленно прижала обе руки ко рту. Зачем он назвался своим настоящим именем? Боже, что сейчас будет!
Но Савва продолжал тем же уверенным тоном:
-Я занимаюсь и лечебной физкультурой по необходимости с теми, кто в этом нуждается – сказал он. Среди них встречаются и инвалиды на колясках. Некоторые из них восстанавливаются полностью, начинают ходить и полноценно жить.
Он не солгал - это как раз было чистой правдой. Умолчал лишь о возрасте своих подопечных – от семидесяти лет и старше. В тот день Любовь Алиевна, познакомившись с Саввой, не задала ему лишних вопросов. Факт был налицо - дочь ходила самостоятельно, и это являлось самым главным моментом, затмившим все остальные, как то отсутствие у Саввы необходимых для пребывания в высоком обществе атрибутов и высшего образования.
На счастье, Борис Артемович Маджанов задержался в Лужске на сутки и вернулся только следующим днем. Ни жена, ни дочь ничего не сказали ему. Спустя пару часов после того, как Савва ушел, появилась дикта. Она была одета в черное шерстяное платье-свитер и серые брючки; парик из дегтярно-черных волос с редкими белыми прядями был аккуратно приведен в форму стильной короткой прически с ассиметричной стрижкой, а цвет кожи был не молочно-белым, а слегка желтоватым с розово-лиловым следом корончатой линии. Лиза тут же догадалась, что это и есть обещанная Саввой опекунша.
-Добрый день - сказала она приятным, но глуховатым голосом - меня прислал Савва Тарушкин.
Она по очереди подошла к Лизе и ее матери, глубоко кивнув каждой их з них и коснувшись виском к виску.
-Вы - Нила? - спросила Лиза.
-Никифоров – Лапкина, код-номер 15-10-13-1.
-Очень приятно – сказала Любовь Алиевна, появившись из кухни. Надеюсь, мы с вами быстро найдем общий язык. Видите ли, Лиза не вполне здорова, и нужно…
- Присматривать за ней - произнесла Нила. Не волнуйтесь, это будет представлено в полном объеме. Савва говорил мне, и Дагри тоже, что Лиза замечательная девочка, и я это чувствую сейчас. В ее сигнале нет темных волн скрытой озлобленности на мир и людей, которая часто сопровождает тех, кто имел несчастье сделаться инвалидом, особенно в молодом возрасте. Спешу уверить, что чувство это не имеет ничего общего с настоящей злостью, это глубочайшая досада на судьбу, обошедшуюся с человеком столь жестоко. Мне случалось видеть несчастных, больных, ущербных людей. Даже, если им удавалось выздороветь физически, память о перенесенном никуда не уходит, ее хранит и душа, и тело. След этого ущерба не дает человеку подняться, как птице с подрезанными крыльями.
-Да ты, матушка, с целой философией - подумала Любовь Алиевна. Шуточное ли дело! Наверное, у тебя были хорошие, умные водящие, да и служить повезло рядом с умными людьми. Господи, что тебя ждет, как ты освоишься в нашем доме?
Борис Маджанов, увидев ее, только вскользь оборонил:
-Это что - наша новая прислуга?
-Да - тихо ответила супруга, и вопрос был исчерпан. Борис Артемович удалился в свою комнату, Любовь Алиевна прошла на кухню, Нила - в комнату Лизы. Любовь Алиевна занялась приготовлением ужина, попутно слушая то, что происходило у дочери в комнате. Она не собиралась ни за кем шпионить, подслушивающее устройство пришлось установить по необходимости, когда Лиза стала инвалидом. Дом большой, добежать до комнаты Лизы в случае какого-либо форс-мажора можно было и не успеть, к тому же, Лиза являлась на редкость мужественной натурой. Она могла подолгу плакать из-за того, что родители ссорились или из-за того, что Дагри гоняли по делам, но никогда не плакала от боли, а кричать «Помогите, я упала! « и вовсе считала недостойным. К этому приучил ее отец, который был по натуре человеком слабым и даже надломленным, но изо всех сил старался казаться сильнее и выше, чем был. Эти его потуги соответствовать имиджу подчас смотрелись более, чем нелепо, но он не желал никого слушать, тем более, жену, которую подсознательно считал существом ниже себя, хотя был обязан ей слишком многим.
За ужином он неожиданно спросил:
-Любка, ты сама готовила?
-Конечно - сказала она. Неужели ты способен подумать, что я куплю в магазине готовую еду, а выдам за домашнюю? Сколько мы женаты, я не обманывала тебя ни разу..
Лиза почувствовала где-то в глубине груди нарастающий холод. Конечно так, если не считать, что недавно мать была в соседнем доме у Антона, и об этом наверняка пронюхали Стругачевы, чтоб им пусто было! Конечно, они поспешили доложить об этом случае отцу в отместку за то, что якобы по его вине из-за близко построенного дома дорога стала слишком узкой. Ослу понятно, что в этом случае ничего сделать нельзя - дом не коробка, которую можно подвинуть или перенести на другое место. Человек более разумный нашел бы место парковки с задней стороны дома, но Стругачеву такое решение недоступно и уму непостижимо. Ему надо ставить автомобиль именно в крохотное пространство между домами, где, по его же словам, не поместиться и кошке. Зато он всегда видит свою тачку из окна. А в возникающих неудобствах винит Лизиного отца. В открытую с ним не ругается, но каждый раз рад любому его промаху или некрасивой ситуации, в которую тот попадает. Видеть Маджанова слабым, прибитым, растерянным и обозленным для него и всех членов его семьи слаще шоколада, а наблюдение, как он срывает досаду на жене и дочери вводит в опьянение, подобно хорошей порции водки. Притом, во всем остальном Сергей Федорович милейший человек, грубого слова от него не слышал никто, жена и дети одеты и обеспечены всем необходимым лучше всех, убранство дома выше всяких похвал, прислуга вовремя получает зарплату и дополнительные выплаты, и в придачу ко всему Стругачев-старший умопомрачительно хорош собой, занимается спортом, не пьет и не курит. И владеет большим магазином одежды. Покупателей у него всегда хватает, и прибыли тоже, чего не скажешь о торговой точке Маджанова. То ли он расположил магазин не в том районе, то ли вел не ту ценовую политику. Но и скидки не помогали - люди просто заходили в его магазин, таращились, по словам продавцов, словно бараны, на блестящий ассортимент спортивных товаров - тренажеров, питания, одежды и обуви - и уходили ни с чем, в лучшем случае приобретя какие-нибудь штаны или рубашки. Маджанов терялся в догадках - у ненавистного конкурента Стругачева те же спортивные костюмы, футболки, рубашки, водолазки, брюки идут на ура, хотя стоят дороже, а у него, Маджанова, тот же ассортимент залеживается. Не помогают ни скидки, ни рекламные акции. Понятно, это не способствовало оптимизации отношений между двумя заклятыми конкурентами, капризом судьбы оказавшимися еще и соседями. Притом, как считали Стругачевы, насильственно близкими именно по вине Маджанова, прихватившего во время благоустройства чужой участок. Меньше квадратного метра, но это роли не играло.
В тот день Борис Маджанов решил для себя, что следует непременно переиграть Стругачева. Заставить того наконец уважать его, Бориса Маджанова, а для этого следовало сделать так, чтобы к Борису в магазин пришло больше народу, и больше товара удалось бы продать. Но каким способом это сделать, как ни думал, он придумать не мог.
В один из дней, проходя мимо магазина Стругачева, он увидел, как в чью-то машину грузят пакеты со спортивными костюмами, бельем, брюками и рубашками. Кто-то только что закупил немалую партию товара. Машина отъехала прочь, прежде чем Маджанов смог как следует разглядеть ее. Единственное, что он успел заметить - за рулем была женщина в синей куртке с красной надписью, а одежду в багажник загружал нескладный парень с длинными руками и «хвостиком», торчащим из-под шапки. Борису показалось, что он где-то видел этого субъекта раньше, но вот где и при каких обстоятельствах - никак не мог припомнить. Довольно добротная бежевая кожаная куртка смотрелась на нем, как с чужого плеча. Он закрыл багажник, сел рядом с водительницей на переднее сиденье, и машина пронеслась мимо Бориса.
На следующий день Борис послал одного из своих верных подчиненных к Стругачеву в магазин разведать обстановку. Что за люди посетили конкурирующую торговую точку и почему купили так много всего. Постоянные ли это клиенты или нет, и если так, то как бы ему, Маджанову, обзавестись такими же.
Разведчик доложился патрону уже поздно вечером. Борис расслабился в кресле перед телевизором, когда в ухо ему заиграл телефон.
-Алло!
-Слушаю - сухо сказал Борис. Как дела?
-Сергей Федорович сказал, что у него был Гоша Куценко - ответил тот.
-Что?!
От злости Борис чуть не бросил трубку. Вместо того, чтобы отвечать как следует, этот обалдуй ведет себя, точно клоун на ярмарке! До шуток ли сейчас, когда решается судьба его бизнеса? Но припомнил недавно виденный фильм и подумал - вдруг действительно каким-нибудь путем в магазин Стругачева попал великолепный Гоша? Небось, крутится с гастролями по всей стране, снимается то в одном фильме, то в другом, то в третьем, да плюс еще телепрограммы, рекламные ролики.. Чем черт не шутит, приезжала же с месяц назад какая-то киностудия, снимала что-то на Морозовской улице. То ли фильм, то ли рекламу, пес их разберет. Режиссер проекта выступил тогда на телевидении, сказал, что местные виды хороши для натурных съемок и имеется перспектива развития киноиндустрии. Что-то вроде этого. Правда, Гоши в том проекте не было, это точно, были какие-то начинающие актеры. Но Стругачев посещает московские тусовки, знакомится с людьми, которые знают звезд кино, театра и эстрады в лицо, а не только по телевизору. Все может быть. Вполне возможно, что Гоша мог быть проездом здесь, и заглянул к нему. Каков жук, все-таки! В конце концов, не столь важно, было это в действительности или не было. Могло быть, вот в чем вопрос. Одежда в магазине у Стругачева, которую сейчас хватают все, кому не лень, точь в точь такая, в какой Гоша играл «Последнего мента». Джинсы и джинсовые куртки, клетчатые рубашки, жилетки и кроссовки, спортивные костюмы и куча других мелких вещей, которые, в общем-то, кажутся ерундой, только не для фанатов кинозвезды. А таковых в округе хватает, причем, всех возрастов.
Борис все же съездил на Морозовскую улицу с целью ближе познакомиться с кинодеятелями. Его там любезно приняли, но и только. Это была, по сути, школа-студия для молодых талантов, там постигали азы актерского мастерства и искусства юноши и девушки из разных семей и мест проживания. Маджанов несколько минут тупо стоял, уставившись на ряд фотографий юношей и девушек и кадров из различных фильмов. Требуются молодые люди и девушки для участия в массовке и эпизодических съемок - гласило объявление яркими красными буквами. В голове Маджанова неожиданно возникла идея. Лиза обладает сочной яркой внешностью, смесь славянской и татарской кровей дала потрясающий результат. Если бы не инвалидность, он давно бы подыскал для нее пару – какого-нибудь банкира, или даже актера, или телеведущего – вместе они бы смотрелись великолепно. Или устроил бы дочь в модельное агентство. Правда, телом Лиза не так хороша, как лицом, но он бы постарался, принял меры. А теперь это невозможно. Может быть, Лиза и будет ходить. Но просто ходить, а не красиво держаться. Ни демонстрировать одежду, ни танцевать, ни блистать в свете она НИКОГДА больше не сможет. Это и мучило ее отца больше всего. Лиза хорошо рисует, умеет сочинять рассказы, даже раз участвовала в каком-то конкурсе и ей выдали награду, но должно быть, из жалости, потому что все явились на конкурс на своих ногах, а она - в инвалидной коляске. Устроительница действа тогда просто не смогла сдержать слез, ей было ужасно жаль Лизу, а он, Борис Маджанов, сидел с каменным лицом, сжав зубы, будто сам угодил обеими ногами в капкан. Несчастный случай, произошедший с Лизой, перекрыл будущее не только ей, но и ему. Наверняка и бизнес его не идет именно по той причине, что дочь калека. Попадись Борису тот, кто все это устроил, он бы ему голову оторвал в прямом смысле слова прямо руками, а потом пусть посадили бы хоть на пожизненное - ему в этом случае уже нечего терять. Видеть, как твоя дочь ничего не может, знать, что твой род оборвется - что может быть хуже?
Может быть, конечно, и есть какой-нибудь способ ее вылечить, заставить непослушные ноги подчиняться голове, но где и как его достать? Все врачи в один голос твердят - ждите. А сколько можно ждать, если годы идут? Через три года Лизе будет уже тридцать лет. Если она к тому времени научится ходить, как люди, может быть, сможет выйти замуж, а если нет? В инвалидной коляске в жены не возьмет никто. И как рожать детей, растить их, наконец, просто жить, если иннервация нижней части туловища нарушена? Мозг может думать одну думу, а тело с ним не согласно, потому что где-то произошел разрыв, и на физическом, и на психическом уровне память о нем осталась. Чтобы избавиться от таких последствий, может быть необходимо еще несколько лет. Так и жизнь пройдет, и ничего не будет. Допустим, он сейчас отдаст на лечение все свои деньги, которых, вопреки многим мнениям, вовсе не много, вполне вероятно, разорится вконец. А если все усилия не дадут результатов и они останутся нищими? Эта мысль не давала Борису Маджанову покоя, выедая его душу и ум, словно червь середину яблока. Дела у него сейчас идут не слишком блестяще, это факт, против которого ничего не поставить. Начинать что-то другое уже поздно - не хватит ни сил, ни времени, ни здоровья. Он, Борис Маджанов, все-таки не потерял трезвомыслия и понимает, что быть инвалидом со средствами еще как-то терпимо, но быть инвалидом –нищим вообще невозможно. Сейчас они еще держатся, и как-то сохраняют лицо, но если останутся без средств, ничего не останется, как лишиться всего нажитого. Дом придется продать вместе со всей обстановкой – содержать его попросту будет не на что - и купить какую-нибудь халупу, где в комнате можно лишь спать, а на кухне сидеть. И Лиза, его бедная Лиза, не сможет повернуться там на тростях и коляске! Такое представить хуже, чем получить пулю в лоб. Стругачев же с женой, детьми и нянькой будет над ним хихикать и говорить всем в округе, что он, Маджанов, довыпендривался… Боже, как это низко, как жутко, слов нет! Хоть плачь!
Но настоящему мужчине плакать не пристало. Маджанов загорелся идеей обучить Лизу в этой школе-студии профессии телеведущей. Может быть, ходит она плохо, но с лицом у нее полный порядок. Та часть, что попадает в кадр, у нее что надо, и артистические данные имеются. Вдруг да удастся пристроить ее хоть в какой рекламный ролик или просто познакомить с людьми, а то ведь девчонка сидит целыми днями взаперти, книги да телевизор. Еще телефон, но ведь этого мало.
До этого момента Маджанов был одержим мыслью о том, что Лизу может кто-то обидеть и посмеяться над ней, но сейчас кардинально переменил свое мнение. По дороге домой, нажимая на газ, он думал только об одном – если Лизу удастся пристроить на киностудию, жизнь сделается совершенно другой, в ней появится смысл и новый свет. Пускай Лизе не суждено стать звездой экрана, но у нее хотя бы будет стимул к жизни, цель и работа, которая поднимет ее не только физически, но и социально. Может быть, среди режиссеров, актеров, продюсеров найдется тот, кто ей поможет, и мало того - ее полюбит. Ведь его дочь - самая красивая, замечательная, лучшая на свете.
Он успел как раз к моменту, когда дома накрывали ужин. Еще в коридоре услышал голоса и понял, что домочадцы обсуждают историю Стругачева.
-К нему правда Гоша Куценко в магазин приходил? – тихо спросила Лиза - или он это выдумал?
-Может быть, и выдумал, чтоб его див взял - ответствовала мать – только факт налицо - к нему теперь со всего района народ косяком прет, и все подряд с вешалок сносят - куртки, брюки, рубахи, трусы, носки… Даже джинсы рваные до невозможности, которые из лохмотьев состоят, хватают, и сапоги и кроссовки скупают, всякие, и все только потому, что якобы, Гоша в магазин заходил, и что-то мерил. И камера его зафиксировала. Ну, устроить такое дело не хитро, я думаю. Гоша не Ален Делон, не Том Круз и даже не Евгений Дятлов. Под него каждый четвертый из здешних мужиков сработает, если волосы снимет и джинсовку наденет. Дыма без огня нет, это точно, то, что в магазине Стругачева торгуют шмотками, похожими на те, в которых ходит и снимается Гоша, это факт. Может быть, из-за этого весь шум и бум поднят. Представляешь, что значит для фаната , да и просто для неприметного ничем местного человека вещь, которую до него Гоша на себя примерял, купить?
Лиза, конечно, знала, хотя сама не была фанаткой никаких кинозвезд - до того ли при ее жизни было? Но тут неожиданно вступила Нила:
-На вещах от человека след остается - заявила она, кивая Любови Алиевне, Лизе и появившемуся Борису. След-сигнал.
В правдивости этого трудно было усомниться, ибо одним лишь диктам дана возможность чувствовать человека по его незримому полю - биоэлектрическому сигналу. След-сигнал, оставляемый разными людьми на вещах, подчас служит ориентиром, сигнал каждого человека так же индивидуален, как и отпечатки пальцев или глазная радужка. А человек, обладающий харизмой, способностями актера, умеющий увлечь и повести за собой публику, и сигнал имеет гораздо сильнее, чем у обыкновенных людей. Поэтому Ниле все поверили безоговорочно.
Рассказу отца про киностудию Лиза подивилась, но и только. Она ничуть не верила, что может найти там себе место, и подумала про себя только одно – папочка попросту задумал в очередной раз ее продать, выставить, как на ярмарке, для него она- способ получить подтверждение того, что он, Борис Маджанов, не лыком шит, а чего-то стоит. Но с другой стороны, почему бы не попробовать, ведь если она, Лиза, придется там ко двору и научится чему-нибудь, у нее появится занятие, свой путь в жизни, она не пропадет.
-Я согласна, папа - сказала она, пытаясь привстать. Когда поедем?
Савва шел узеньким переулком, таращась на фасады домов и яркие витрины магазинов. Выход в город всегда был для него немалым событием, потому что он привык к укладу своего устоявшегося мирка , и к выходу в большой мир не всегда успевал приготовиться.
Он обогнул стеклянный павильон с пафосной вывеской ПАРТИЯ. Название это, впрочем, не имело никакого отношения к советскому периоду и тем паче к политике; оно появилось в начале 90-х годов и имело в виду известную в то время Партию любителей пива. На месте мини-маркета некогда размещался ее головной штаб. Сейчас само ее существование - всего лишь повод для шуток и анекдотов, но в 90-х годах жителям поселка, тогда еще маленького и неблагоустроенного, было совсем не до смеха. Совхоз был разорен, не было работы и денег, люди ехали в Москву и ближние районы на заработки, но не всякий находил там себе место и возможности, а у редких везунчиков от этих заработков оставались крохи. Жизнь становилась все дороже, возможность выжить- все труднее.
Когда здесь появилась партия любителей пива, многие восприняли ее несерьезно. А зря, потому, что где-где, а в Ерыгино с ее приходом начался постепенный подъем. Тогдашний глава микрорайона, Василий Вострецов ухватился за нее, как тонущий за соломинку, и в округе заработали два частных пивзавода на территории бывшего совхоза. Поля засеяли ячменем, хмель привозили из Чехии, оборудование - из Германии, и вскоре поселок преобразился. Безработные нашли работу, те, кто жил со своих хозяйств, стали получать для откорма скота отходы пивного производства. Поднялась мясо-молочная отрасль, голод уже не грозил поселку и прилегающим к нему районам. В округе стали строиться бары, кафе и закусочные. Конечно, дорогих ресторанов не открывали - на них не хватало средств, да и просто не нашлось бы клиента - но жить стали вполне себе сносно. Единственное, что раздражало несказанно - это навязчивая пивная реклама, которой за несколько лет обросла вся область. На каждом шагу прохожих встречали плакаты с кружками, бутылками и бочонками, с птичьего полета можно было прочесть буквы: Пиво пить - красиво жить. Настоящий мужик тот, кто имеет пивзавод. Наше пиво – всем на диво. Есть проблемы, нет проблем - пиво есть всегда и всем.
Спустя несколько лет вал рекламы спал, пиво решили поставить вне закона, обвинив в развитии алкоголизма молодежи, активисты партии ушли в подполье, но не прервали деятельности. Магазин, в который направлялся Савва, был не простым. В его подсобном помещении сохранился, так сказать, архив партии, основной агитационный материал, листовки и плакаты. В былое время стены помещения были вручную расписаны рисунками и надписями, проступавшими и сейчас сквозь слои краски. Подойдя к отделу, где продавали хлеб, Савва прочел на стене темные буквы: Пиво любим и жить будем. А над кассой красовалось и вовсе немыслимое изречение: Учиться, учиться и учиться по утрам пивом лечиться. Увидев сей шедевр, Савва застыл на месте, подобно соляному столбу. Разумеется, ему было известно, что некоторые это делают, притом , достаточно часто, но зачем заявлять об этом на весь мир так, словно ничего важнее и интереснее на свете нет?
Он взял сметану, хлеб, сосиски, сыр и прошел к кассе, где рядом с вышеупомянутым притягивало взор еще одно не менее глубокомысленное заключение чьего-то ума: У кого есть холодное пиво, тот ничего не увидит криво.
-Здравствуйте – сказал кто-то.
Он обернулся. Сзади стоял Антон. Тот, который приезжал к нему на работу в интернат, а потом прислал гуманитарную помощь – электроприборы для кухни, пылесосы, телевизоры и еще что-то.
-Здравствуйте – сказал ему Савва. Не узнал вас, богаты будете.
Антон долго смотрел на него, потом произнес:
-Эх! Куда уж мне богатым становиться, ежели дело передать будет некому! Отмаюсь свое на Земле, и все уйдет в никуда. Он возвел глаза к потолку, где тихо вращался вентилятор. Один ведь я как перст, ни семьи не получилось, ни детей не родилось. А какой толк жить на свете человеку одному? Да еще дело притом иметь? Если передать его опять же некому?
-Так уж и некому? Не может быть! Вы приличный, обеспеченный, работящий человек. Женитесь, и дети у вас появятся. Савва старался говорить как можно увереннее и непринужденнее, но почему-то перехватывало горло, а сердце билось все быстрее, хотя он стоял на месте, а не бежал.
-У меня есть сын - тихо и четко выговорил Антон - только я его никогда не видел. Не нянчил на руках, не ходил с ним гулять, не кормил, не поил, не ухаживал, не показывал ему разные чудеса света. Не довелось. Тяжелый вздох вырвался из груди Антона. Женщина, с которой когда-то я… в общем, в молодости… был, родила от меня ребенка , и не поставила меня в известность об этом. Я прожил больше двадцати лет, неоднократно пытаясь наладить семейную жизнь, но все попытки кончались ничем. Вот так и жил, не ведая о том, что я - отец.
Тогда… мы были слишком разными людьми, и не могли быть вместе. Не довелось ни разу встретиться. Потом я узнал случайно, что она умерла…
-Лучше поздно, чем никогда - тихо сказал Савва.
-Мой сын вырос без меня - продолжал Антон - и хватил лиха побольше моего. Представляете, однажды его чуть не убило молнией…
Савва едва слышно прошептал:
-Откуда вы это знаете?
-Мне рассказали люди в интернате - проговорил он. Сказали, что сына покойной Альбины Тарушкиной, и моего, значит, зовут Савва Тарушкин, стало быть, и он там работает в должности младшего штатного сотрудника…
-Мужик, чего стоишь с таким обалделым видом? Кто-то едва не наткнулся на Антона и тряхнул его за плечо. Лучше вон, иди, выпей пива.. Или деньги потерял?
-Я не деньги потерял. Антон обвел глазами вокруг, и казалось, впервые сообразил, что стоит у кассы- я.. я.. сына нашел!
И обнял Савву, прижав его к себе.
Очередь загудела:
-Во комедию ломают! И в кино ходить не надо! Шли бы вы, голубчики, лучше пиво пить!
-Загуляются сначала так, что сами себя не помнят, а потом очухаются через десять лет, да вспомнят, что у них дети есть!
Савва и Антон расплатились за свои покупки и вместе вышли на улицу. Там вовсю стегал мокрый ветер, шел снег вперемешку с дождем. Несмотря на середину декабря, стояла устойчивая плюсовая температура, и под ногами разливались лужи, будто зима совсем забыла о своем времени по календарю.
Антон Васильевич пристально посмотрел на Савву:
-Какая странная куртка на тебе…
-Мария Марковна подарила - сказал чистую правду Савва. Она совсем новая, чистая, теплая и с капюшоном от дождя. Только великовата мне, и цвет слишком маркий, а так ничего.
-Все бы хорошо - вздохнул Антон - но она женская, вообще-то. Хотя, на безрыбье и лягушка за рыбу сойдет.
Савва плотнее закрыл капюшон.
-Я лягушек ни разу не пробовал есть - сказал он - хотя говорят, что французы их едят. И они вкусные.
-Я тоже ими не угощался.
Антон подхватил сумку и подумал, что на его месте любой другой мужик первым делом решил бы выпить. Причем, что называется, не по-детски. Шутка ли – нежданно-негаданно встретить сына, о котором не знал все эти годы абсолютно ничего, а до того успел дважды жениться и развестись, и ни в одном браке не сделаться отцом, показав не только сугубо мужскую, но и деловую несостоятельность. Что говорить, дело у него пошло далеко не сразу, пришлось немало потрудиться. Да и сейчас он не был особенно богат, и, честно говоря, не стремился к этому. Дом и свою семью он обеспечить, пожалуй, смог бы, но вот шуб и бриллиантов никому бы не преподнес, да и Мерседеса или лендкрузера у него не было, и загородного коттеджа тоже. У женщин же, с которыми Антон безуспешно пытался завести отношения, с некоторых пор утвердилось одно непоколебимое мнение - человек, занимающийся бизнесом, независимо ни от каких обстоятельств, дел и вещей, должен быть богат – и точка! Какому-нибудь рядовому рабочему, или служащему, или сотруднику госучреждения еще позволительно быть бедным, но тот, у которого собственный бизнес, должен непременно в деньгах купаться. То, что рекламно-киношные образы далеко не всегда могут иметь хоть что-то общее с жизнью, не приходило им в голову.
-Я тоже не женат - сказал Савва - и должно быть, до старости не женюсь. Какая женитьба может быть, когда кругом хворые бедолаги, которых собственные дети и прочие родственники сплавили на мои руки? И ведь, как подумать, не осудишь никого. Чаще всего так поступают не по бессовестности, а просто потому, что встают перед выбором – уход за немощным стариком или работа, учеба, без которых тоже жизнь не проживешь. А то еще хуже - представьте, полубезумная старуха или старик, которых и на час не оставить без присмотра, разновозрастные дети - кому надо на горшок, а кому уроки делать - да двое взрослых, муж и жена - и все в крохотной однушке или двушке, а то и вовсе в коммуналке в одной комнате. Господи же, Боже мой! И такая жизнь каждый день, без перерыву, месяцы и годы, и болеют, и учатся, и все прочее, все в одном месте, деться некуда. Даже в благоприятных, казалось бы, условиях - больших квартирах, домах - старики своим присутствием раздражают молодых, мешают им. Везде в газетах и по телевизору страшилки разные про дома престарелых и детские дома показывают, а у нас, честно скажу, люди как люди живут. И врачи, и уход хороший, дикты вот есть… Продукты хорошие нам привозят, одежду.. Даже часовня своя есть, иконы Достойной.
-Да, помогать людям - дело достойное - согласился Антон. Сам-то где живешь?
Савва усмехнулся:
- Да на работе и живу! Почитай, дома раза два в неделю только бываю. Вот, вырвался продуктов купить, а то в холодильнике, того гляди, мышь на хвосте повесится. Одни яйца и колбаса «Папа может». А чего он может, я понять не могу. Заглотну с утра с чаем бутерброд - и на работу бегом. Но когда дежурю, меня там на кухне кормят вкусно. И каша, и суп, и картошка с мясом - все остается, а хранить не положено. Правда, последнее дело - у стариков харчи отбирать. Он шмыгнул носом.
-Ты уже простудился – сказал Антон.
-Да нет, что вы.. Я здоров. Просто стариков жалко, а на всех одного меня все равно не хватает. Хорошо еще, что у нас дикты есть.
Антон не выказал удивления сим фактом. Савва продолжал:
-Тут такая история… Вообще-то, дикты нам очень нужны - и по ночам дежурить, и старикам ходить помогать, и всякое такое… Без них нам совсем туго пришлось бы – персонал у нас, конечно, опытный и ответственный, но увы, в основном , все люди в возрасте, кроме меня, почитай, молодых нет. Молодым сейчас сразу всего много нужно, а у нас ни зарплаты, ни условий… Так вот, дикт у нас четыре, притом, две из них сейчас поменялись местами, сделали, так сказать, рокировку..
-Какую рокировку? – переспросил Антон. Зачем?
Савва принялся рассказывать ему все. Про Дагри, Лизу Маджанову и ее семью, про то, что Дагри должна была по велению хозяина работать вместо Лизы, и параллельно расследовать обстоятельства падения Лизы в спортклубе со шведской стенки. Девчонка повредила позвоночник, ездила в инвалидной коляске, сейчас начала ходить, но с помощью двух тростей и только по дому, потому, что очень боится упасть. Ни спуститься, ни подняться по лестнице она сама не может, вверх и вниз передвигается, опираясь на руки, потому что тело не подчиняется голове. А отец ее совсем сдвинулся, создает иллюзию того, что Лиза на работе, заставил дикту следить за хозяином фитнес-клуба. Просто ужас какой-то! Разве Дагри одной со всем этим справиться? Я ее пристроил к Марии Марковне, сказал Лизе, что Мария Марковна в прокуратуре работала и может помочь с этим расследованием. Если не делом, то может, совет какой даст.. Прости Господи, куда было деваться? Папаша Лизы, конечно, по-своему человек умный, но с тем упертый, как осел, стоит на своей точке до последнего, если что ему втемяшится, то с дороги не свернет, а жена и дочь ему, естественно, в рот смотрят. Я сказал матери Лизы и Лизе, что, дескать, для выполнения задания Дагри необходимо на время уйти, а взамен придет Нила, ее опекунша. Пока что все у них идет гладко, но надолго ли? Неизвестно. Маджанову сейчас не до чего, кроме собственных проблем в бизнесе. Конкурент у него весь народ переманил, и самое главное, что этот конкурент еще и его соседом ближайшим является. Там вообще смешно получилось, только одному Маджанову не до смеха. Злится, как муха на арбуз. Знаешь, что произошло?
-Нет. Откуда мне.. Что?
-Поехали мы с Ниной Валерьевной старикам к Новому году подарки покупать. Решили преподнести каждому спортивный костюм, а в придачу кому белье, кому рубашки, кому обувь, или там еще что кому нужно. Список составили, как хорошие, прибыли в магазин. Мама родная! Народу полно, битком просто, все с вытаращенными глазами бегают, такой ажиотаж, какого я с детства не помню. Что случилось, думаю? Нина меня в бок толкает - давай бери, видишь, полцены скидка? Ну и взяли, значит, все эти вещи, хорошие оказались – брюки, рубашки, хлопковые носки, все, что старикам нужно. Знаешь, что там творилось? Хозяин магазина, уж не знаю, с какого перепугу, пустил слух, что у него , якобы, отоваривался шмотками Гоша Куценко.
-Ну уж прямо! Он, небось, в Питере где-нибудь.
-Ясно, что в Питере, здесь его и духу нет- выдохнул Савва – только дело совершенно не в этом. У наших здесь одно развлечение - телевизор, да разговоры, кто что видел, в основном всем скучища смертная. Ежу понятно, конечно, что это розыгрыш, однако, почитай, весь район клюнул. И в считанные дни скупили весь магазин. Это же какой ум надо иметь хозяину, чтобы такой рекламный трюк провернуть! Хотя, носи Гоша, положим, костюмы от Версаче и Лагерфельда, фокус бы не удался, но Гоша по- простецки носит джинсы и рубашки, при том и в самом затрапезном виде классно смотрится. Этот чудак, хозяин магазина, должно быть, нашел мужика, на него похожего, или монтаж сделал с лицом, или в гриме на дальнем плане показал.. Кто из здешних специалист такой, чтобы с первого взгляда понять? Для простых людей все едино – Гоша, Леша или Тотоша, им важен образ, персонаж, а не человек. Чтобы было, о чем поговорить, кроме того, что продукты дорогие, или война в Сирии бушует. Хочется хоть чего-нибудь хорошего чуть, пусть даже дурацкого, но хорошего, чтобы вконец духом не пасть.
Они вошли в квартиру Антона. Савва заглянул в кухню, прошелся по пустым комнатам
-Вы один живете? - наконец спросил он.
-Перестань говорить мне «вы», я тебе, как-никак, отец. Антон Васильевич налил воду в чайник и поставил на плиту. И вот что. Жить теперь станешь у меня. Хотел сам к тебе с предложением прийти, да видишь, как встретились. Видел я твою халупу, не совсем слепой. Зиму в ней не прожить, даже при плюсе, да и в любой момент может мороз ударить не на шутку. И ты попросту дуба дашь. А я не хочу, чтобы мой единственный сын, которого я просто чудом нашел на свете, мерз в крохотной комнате, ходил в отданной неизвестно кем куртке и ел одну колбасу «Папа может». Слышишь?
Савва тем временем уставился на листок, лежащий на письменном столе под настольной лампой. Заключение экспертизы лаборатории Ин Витро от 26.09.15. Гр. Крыльников А. В является биологическим отцом гр. Тарушкина С. А .
В уме Саввы возникла одна только мысль – случайно или нет они сегодня встретились? Мог ли знать Антон заранее, что он, Савва, пойдет в тот самый магазин, куда и он, Антон, ходит? Или все произошло по воле судьбы, случая? Нет, так только в кино может быть, или в книгах, а в жизни совсем нет. Тысячи мужчин становятся по случаю отцами детей, которых абсолютно не хотят знать, и эти дети вырастают и живут до старости, ни разу не видя тех, с чьим участием появились на свет. Антон ведет себя действительно, как его отец - это сомнению не подлежит. Незнакомый человек просто так жить у себя никому не предложит. Даже если совсем один, и ему жутко одиноко и скучно.
Он прошел в кухню. Антон убирал в холодильник продукты, на плите шкворчали две сковородки.
-Сейчас поедим и поедем к тебе – сказал он. Заберем все твои вещи, запрем лачужку. Спать будешь во второй комнате, там кушетка стоит. Дам тебе белье, и все, что нужно. Хочешь, потом купим стол и стулья. Я почти весь день работаю, в Москву езжу, и здесь у меня торговая точка есть. Считай, только ночую тут.
-И я – подхватил Савва - тоже. По три раза в неделю там дежурю. Даже в воскресенье бывает. Другие сотрудники семейные, а я холостой, ни жены, ни детей.
-Будут когда-нибудь и жена, и дети. Ты садись, ешь.
Они вместе поужинали, потом стали собираться за вещами Саввы для переезда на новое место жительства.
Вещей, впрочем, оказалось не так и много, все они уместились в две сумки и один рюкзак. Антон только головой покачал, увидев действительно бедную, в сравнении со своей, обстановку этого, с позволения сказать, дома. Похоже, Савве смотреть за своим хозяйством было действительно хронически некогда.
-Сделаем тебе ремонт - сказал Антон - и без возражений. Уж как-нибудь где-нибудь бригаду рабочих я найду, и материалы куплю тоже. Не могу обещать, что сделаю из твоего дома конфету, но жить можно будет вполне прилично. На зиму можешь ко мне переселяться, а на летний сезон - там жить.
-Моя работа не знает ни зимнего сезона, ни летнего – вздохнул Савва. Отпуска у меня больше недели не бывает, да и садовника-огородника из меня не вышло. Мать вот умница была - и огород имела хороший, и травы лечебные всякие знала. Но не успела меня научить. Я тогда совсем пацаном был, мало что понимал из ее разговоров, кроме одного - своими травами она меня на ноги поставила. Только научить ничему не успела, инсульт у нее приключился…
Антон обнял его, повернул за плечи лицом к себе:
-Собирайся, поедем. Время позднее, совсем темно. Сейчас зима, до весны далеко. Еще будет время поговорить об огороде и прочем.
Антон ехал по почти пустому шоссе. Мимо проносились яркие огни магазинных вывесок, витрин и реклам, и от их мелькания у Саввы закружилась голова. Он уткнулся лицом в верх спинки сиденья и погрузился в дрему. В последние дни, честно говоря, он спал очень мало.
-Мы приехали - потряс его за плечо Антон – добро пожаловать в новый дом.
Савва вышел из машины, снова оказался в квартире и прошел в боковую комнату. Там действительно было пусто, у стены стояла лишь кушетка, а перед нею был бежевый мягкий коврик. Еще там стоял торшер. Больше никакой мебели в комнате не было.
Савва подошел к окну, за которым низко нависшее серое небо плакало мелким колючим дождем. Из окна была видна крыша его домика, прячущегося меж голых веток деревьев. С высоты он смотрелся жалким и крохотным.
Потом Савва разобрал свою сумку, пристроив ношеные рубашки, свитера и брюки в общий шкаф. Из личных вещей у него были лишь ноутбук и телефон. Первым в домике было практически невозможно пользоваться – то и дело вышибало пробки, да и времени не было. Второй тоже пускал в ход редко – некому было звонить . Кроме как по рабочим вопросам, конечно.
В эту ночь он спал необычно крепко, потому что вокруг было тепло и тихо. Проснулся, взглянул на телефон. В комнату пробился мутный серый свет. Он сел на кушетке, вертя головой в разные стороны, потом сообразил - он переехал к отцу. Что-то в его душе встало на место, заполнило пустоту. Он больше не один на свете, у него есть отец, и ему есть дело до отца, а отцу – до него.
Едва он успел додумать эту мысль, как отец появился на пороге.
-Доброе утро, папа - сказал Савва.
-Первое доброе с тех пор, как ты встретил своего отца. Иди быстро чисть зубы и пей кофе. Папа может подвезти тебя на работу.
На завтрак была яичница и та же дурацкая колбаса «Папа может», но теперь она почему-то показалась Савве вкусной. Может быть, потому, что сейчас он был не один. Пусть вокруг будет все, что угодно, и сколько угодно времени. Он устоит, потому что ему есть ради кого и чего жить на свете. У него есть отец.
Работа на киностудии вначале показалась Лизе не такой уж серьезной, пока она досконально не разобралась в обстановке. Все лишь выглядело поначалу легким и шуточным, на самом деле шуткам место там едва ли могло найтись. Программа «Переломим» посвящалась людям, пережившим в реальности различные трудные, а порой и опасные для жизни ситуации, и сумевшим выйти из них с достоинством и наименьшими потерями. Консультантами передачи выступали действительно компетентные люди - сотрудники спасательных служб, участники операций в горячих точках, работники полиции, эксперты, врачи, психологи и многие другие специалисты.
Спустя некоторое время Лиза поняла, какая роль отведена ей здесь. Ей предлагалось олицетворять, так сказать, витрину передачи. Здоровую и красивую девушку - а Лиза, без сомнения, была по-своему красива, пусть даже одним лицом, без тела – никогда бы не пригласили на ТАКОЙ проект. Ей бы попросту не поверили в данном специфическом случае. Для создания имиджа была НЕОБХОДИМА ее инвалидность - такой вот парадокс. Мало-помалу ею овладела горькая мысль - отец попросту решил воспользоваться имеющимся моментом для подъема не ее, а собственного имиджа. Лиза знала всегда – отец мечтает видеть ее, так сказать, в светском обществе, мечтает о ее славе или хотя бы известности. И ему все равно, что думает об этом сама Лиза, чего хочет, и нужна ли ей вообще эта известность и слава. Потому, что она – ЕГО дочь, а стало быть, по его мнению - его часть, которой он может распоряжаться, как хочет.
Мысли Лизы, ее положение понимала отлично и Нила. Но она еще более, чем Лиза сама, была бессильна, поскольку занимала в доме место, более низшее, чем положение прислуги, была чем-то вроде говорящей и ходячей табуретки. Домработница все-таки человек, и с нею принято считаться, хотя бы нормально разговаривать, и платить зарплату. С Нилой считались только Лиза и Любовь Алиевна, хозяин же дома, которому и мать, и дочь смотрели в рот, считал Нилу мебелью, которая по недоразумению может сама перемещаться из комнаты в комнату.
Однако, ее беспокоило немало и другое обстоятельство, а именно Дагри. Диктам не дано быть матерями в физическом смысле , как людям. Но ответственность за подопечных, так же, как ответственность и забота родителей о детях, была им присуща ничуть не меньше. Нила считала Дагри не много не мало – дочерью, и в редкие минуты перерывов между текущими делами и задачами думала о ней. Правда, думы эти были совсем короткими, так как основное место в мозгу занимали задачи, и их очередь была приоритетной. Но с течением времени почему-то мысли о судьбе Дагри и возложенной на нее миссии стали вытеснять собою постепенно определенные людьми задачи и темы. И у нее не было, совершенно не было сил подавлять их. Она вынуждена была скрывать свои чувства от Лизы. Постепенно приходила на ум мысль проведать Дагри, а если удастся, сменить ее на ее посту. И однажды, сказав, что ей нужно идти в магазин - Любовь Алиевна действительно дала ей поручение купить некоторые продукты – Нила решилась пойти в интернат для стариков и выспросить там, кто что знает о Дагри. В конце концов ее, Нилу, тоже должны узнать там. Ведь она работала не покладая рук, как говорят люди, у Марии Марковны Яриковой.
Нила застала воспитанницу в более, чем отчаянном положении. В свое время, спешно поменявшись с нею местами, она не предупредила Дагри о некоторых специфических чертах новой хозяйки, в частности, о ее проблемах с памятью и склонности порой принимать желаемое за действительное. Но это была не такая уж большая беда, хуже была тоска Дагри по Лизе и невыполненная задача по выявлению злодеев, покалечивших Лизу в спортклубе, которую повесил на нее Борис Маджанов. И притом, эта работа, как считала Дагри, была нужна, необходима, и все же она не забыла Лизу, тосковала по ней все это время, и в то же время уходила с трудом, как все дикты, вынужденные оставить службу в одном месте и перейти на другое, хотя бы и ранее знакомое. К тому же Дагри каждый день видела здесь Савву Тарушкина, с которым уже была знакома раньше, и с которым единственным нашла общий язык, и который теперь, после ухода, был бы далек от нее. У Саввы был совершенно особенный сигнал, который выравнивал все ранее принятые ею сигналы, включая и путаный сигнал Марии Марковны. Когда общение с Марией Марковной начинало тяготить ее, Дагри шла искать Савву, и в прямом смысле, лечилась его сигналом. Даже не подходя к нему, она ощущала его сигнал, как луч света, пробивающий туман. Он правил и распрямлял путаницу сигналов, получаемых от других людей, распределял их в определенном порядке. Дагри не знала, что это свойство появилось у Саввы, как компенсация утраченного здоровья после удара молнией. Ей никто не объяснял этого, а самой спросить у Саввы было неудобно. Даже более того - не позволено. Удобно или неудобно поступать бывает людям, у дикт же в ходу иные критерии - позволено или не позволено. То, что не позволено, невозможно ни при каких обстоятельствах, кроме самого исключительного - непосредственной угрозе жизни какого-либо человека для проведения адекватных действий по его спасению. Только это могло быть уважительной причиной при отступлении от правил, все остальные аспекты не учитывались. Так было установлено с самого момента их появления в этом мире, и это установление не нарушалось ни разу.
О том, что между Саввой и Лизой существуют какие-то отношения, Дагри было известно. Но не позволено было видеть и знать. Как и спрашивать об этом у Лизы. У людей, помимо общей, существует и своя собственная, личная, ЧАСТНАЯ жизнь, вторгаться в которую диктам не позволено, иначе, как с разрешения хозяев. Почему? Не вопрос. Не позволено – и все тут.
Савва для Дагри был всего-навсего одним из многих людей, пусть даже и с необычной интенсивностью сигнала. Ее не могли касаться без его непосредственной просьбы и желания – его жизнь, деятельность, и тем более, мысли и чувства. Она могла только видеть его в работе и помогать чем-то по мере надобности, быть рядом, наблюдать издали ,и чувствовать его сигнал, обмениваться ежедневными словами и вопросами - и все это давало ей силы. Это поднимало ее каждый новый день для выполнения множества задач, часть из которых заведомо была невыполнима, ибо являлась бессмысленным и безумным порождением нездорового мозга.
Теперь Дагри должна была вернуться в родной дом, к месту своей первичной службы. Нила же заняла свое место возле Марии Марковны. Ей были уже более привычны все нюансы ее поведения. Дагри же вынесла из общения с нею только бесконечные поиски всевозможных вещей, и тяжелое, смутное ощущение безнадеги.
Скрашивала ее существование только ее товарка Таби, обслуживающая Викторию Андреевну Коврову. В отличие от Марии Марковны, Виктория Андреевна сохранила ясный разум, но тело ее не особенно хорошо слушалось головы. Таби приходилось особенно тщательно следить за тем, чтобы хозяйка не упала при ходьбе, особенно на лестницах - по ровному месту она ходила вполне нормально - помогать ей одеваться, сопровождать в столовой - обращаться с горячей посудой Виктория Андреевна порой, боялась, как ребенок. Часто у нее просто на ровном месте возникала слабость в руках и ногах. В этих случаях она уже не паниковала, просто садилась где-нибудь и ждала Таби. Дикта неизменно и безошибочно находила ее , и они вдвоем, обнявшись, продолжали путь.
Дагри не позволено было интересоваться просто так чужой личной жизнью, но у нее имелся хороший слух. И ей удалось услышать – правда, сказать кому-либо она не смогла бы и под страхом смертной казни – что у Виктории Андреевны когда-то, в молодости, была такая же травма, как и у Лизы, она попала в автомобильную аварию. Что ей врачи пророчили полную неподвижность, если не на всю жизнь, то, по крайней мере, в течение многих лет. Но ее мужу Дмитрию удалось сделать для нее почти невозможное - раздобыть поистине уникальную вещь – пояс Дилова. Это ноу-хау молодого российского ученого пока что было известно очень узкому кругу людей, в основном медиков-специалистов, занимающихся проблемой реабилитации больных после травм позвоночника, операций грыжи дисков, постинсультного синдрома и других подобных недугов, проявляющихся нарушением способности ходить. Как ни странно, внешне суперизобретение выглядело более чем обычно, если не сказать, непрезентабельно. Полоса ткани с внедренными металлическими нитями и вкраплениями из некоего материала, состав которого пока что держался в секрете от широкой публики. Создатель пояса мог бы озолотиться, потому что первые же испытания показали ошеломляющий результат - больные, проведшие несколько лет в инвалидных колясках или вовсе прикованные к кровати, реально вставали на ноги и держались на них, затем начинали ходить, притом, у них отсутствовал неизбежный в таких ситуациях страх перед падением, которое могло стоить им жизни.
Муж Виктории Андреевны где-то сумел достать это чудо, а потом очень быстро умер. Расспросить его о том, где он его добыл, не представлялось возможным. Может быть, хозяйка когда-то и поделилась с Таби наболевшим, иначе просто не могло быть, но дикта, как всем известно, для того и создана, чтобы держать данную ей информацию. Сказать кому-либо или передать ее она имела право лишь с разрешения хозяйки, но Виктория Андреевна не разрешала ей этого, и Таби держала информацию накрепко. Очевидно, воспоминания об умершем муже были слишком тяжелы для нее. Должно быть, он и правда, сильно любил Викторию. Наверняка был совсем не богат, а такая вещь, как этот пояс, просто априори не могла стоить дешево. Может быть, Дмитрий занял у кого-нибудь большую сумму, не смог вовремя отдать долг и погиб из-за этого? Все же обязательно надо было поговорить с Викторией. Это могло дать последний шанс Лизе.
Дагри зашла в комнату к Виктории, когда та сидела в кресле с книгой, а Таби накрывала стол для чая.
-Заходи, Светочка – улыбнулась Виктория, и Дагри поняла, что она ждала прихода кого-то из своих родственниц или знакомых.
-Простите - сказала Дагри - но я Дагри, а не Света.
Виктория повернулась к ней.
-Впрочем, я не очень четко вижу, немудрено и перепутать. Затем отложила книгу на широкий подлокотник, и с немалым усилием приподнялась. Света - дочь моего, увы, покойного, супруга Дмитрия Сергеевича, она должна была сегодня приехать ко мне. Наверное, в пробку попала. Виктория доплелась до окошка, и посмотрела вниз, на засыпанную снегом улицу. Холод какой сегодня – сказала она.
-Скажите, Света часто приезжает к вам?
-Нет – грустно ответила Виктория - я ей, по сути, вообще никто. Так вышло. Когда мы с Димой познакомились, Свете уже двадцать лет было, она в институте училась. Тут такая история… Дима и Светина мама познакомились, еще будучи школьниками, полюбили друг друга. Вышло так, что Дима стал отцом в семнадцать лет. Конечно, родители возлюбленной его на порог не пустили, видеть не могли, расписаться они расписались, но не для того, чтобы вместе жить, а чтобы зарегистрировать ребенка как положено. Потом, конечно, брак этот недействительным признали, и позже своей дочке хорошего, перспективного жениха нашли, сына бизнесмена, он с нею и Светой за границу на несколько лет уехал, значит. А Дима после этого так затосковал, мочи нет! Совсем заболел, бедный, свет ему не мил стал, не спал, не ел, людей вокруг в упор не видел! Просто жуть, пропадал человек, да и только! Потом мы встретились… случайно. Он сумку с книгами и другими вещами на остановке забыл, а я ее нашла. Там его листок был из библиотеки с домашним адресом. Я по адресу пришла, вернула пропажу, он на радостях меня к себе домой пригласил. Часто не приходилось встречаться, оба работали, но друг о друге помнили. Болел он - я ему фрукты и лекарства покупала, он мне тоже разные нужные вещи доставал. Потом поженились мы, год прожили, купили машину, Жигули, пятерку голубую – протянула Виктория Андреевна – и начал Дима меня водить учить. Сам сперва пошел на автокурсы, но не получилось, не прошел медкомиссию по зрению. Я стала учиться. Тяжело было, но освоила. И попала в аварию, когда мы с Димой ехали однажды из магазина. Сманеврировать я не сумела, машина была тяжело груженой… У Димы только синяки, а у меня - вывих позвонка с соскальзыванием… Полгода в больнице, врачи, процедуры, уколы… Отупела я от них. Хотя разбиться насмерть было бы куда хуже. В общем, ничего мне не помогало, пока Дима пояс не привез. Сказал, очень хороший, лечебный пояс, то ли по корейской, то ли по японской технологии. Только иероглифов и рисунков, специфичных для этих стран, на нем не было, и инструкция была на русском языке, и я поняла, что нашего, родного он производства. И как ни странно, он мне помог, пояс этот. Боль ушла, ноги стали слушаться. Правда, бегом я не побегу и танцевать не смогу тоже, но мне этого совсем не нужно. После всех мук, которые мне пришлось вытерпеть, после приговора врачей о пожизненном существовании в инвалидной коляске я рада одному тому, что просто хожу. Дима оказался слабее, он не выдержал…
В голосе Виктории зазвучали слезы. Однако, она с ними справилась. Дагри продолжала внимательно слушать, ловя каждое слово.
Дима ушел - продолжала Виктория - для того, чтобы я жила и ходила.
Дверь открылась, толкнув Дагри, стоящую перед нею, как изваяние, и появилась энергичная, хотя довольно полная девушка с румяными от холода щеками. Поставив в угол сумки, она кинулась обнимать и целовать Викторию.
-Это Света - представила Виктория гостью Дагри и Таби. Та окинула взглядом комнату и стол. Дикты по очереди кивнули ей. Затем Таби неслышно покинула комнату. Дагри поспешила последовать ее примеру.
-Светочка, у меня есть дикта - услышала она перед тем, как уйти. Что ответила Светлана, ей было уже неведомо.
Прибыв домой, Дагри с немалым удивлением узнала, что история про чудо –пояс вовсе не секрет для Любови Алиевны и Лизы. В тот вечер хозяйка вошла на кухню, не заметив в двух шагах Дагри, и в сердцах сказала:
-Не человек, а коряга бесчувственная! Гнилушка! Другой бы отец куда угодно кинулся, все бы отдал, чтобы единственной дочери помочь, а этот.. Имидж свой, видите ли, порушить боится! Уважать его, видите ли, кто-то там не станет, в каких-то кругах! Да провалились бы пропадом эти круги совсем, что они значат, если его же семья круги ада проходит! Появился хоть какой-то шанс девчонке на ноги встать - другой бы воспользовался, пояс этот достал бы во что бы то ни стало, сколько бы ни стоил, а этот… Смотрит так, будто бы у него баловство какое просят - игрушку, пирожное или мороженое.. Господи, уму непостижимо , как так жить можно вообще! Непостижимо!
Любовь Алиевна с трудом удержала рвущееся наружу слезы, прошла в санузел и пустила воду. Дагри видела ее спину, склоненную над раковиной фигуру, и понимала, что хозяйка сейчас, как никогда раньше, нуждается в ее поддержке и помощи, но вот как оказать эту помощь, ей, Дагри, было совершенно непонятно. Она могла бы выступить в роли Любови Алиевны или Лизы, если бы требовалось подменить их в какой-нибудь рискованной и опасной ситуации, например, у них вымогали бы деньги или грозили похитить. Но тут дело было семейным, домашним, будничным, «закрытым», и от этого оказалось куда тяжелее. Заставить человека делать то, чего он делать не хочет, ни одной дикте еще не удалось и не могло удаться, потому, что дикты всегда подчинены людям, а не наоборот. Оставалось одно - собрать и сопоставить факты и другую информацию, и попытаться понять, почему Борис Маджанов не хочет лечить дочь. Как ни прискорбно было принять такой факт, он имел место быть, и бороться с ним, по всей вероятности, было бессмысленно. Не зная причины, во всяком случае. А найти эту причину было практически невозможно. О существовании пояса Дилова Борис Артемович прекрасно знал, но почему-то не спешил приобрести его для Лизы, хотя, в отличие от других людей, не располагающих средствами, имел больше возможности что-либо купить, тем более, при большой надобности. До сих пор Дагри, как и все люди, думала, что любые родители в обязательном порядке должны любить своих детей, по-другому просто не может быть. Но оказалось, что это не совсем так. В частности, Борис Маджанов , как оказалось, любил в своей дочери не ее саму, а успех, который она имела на пресловутой программе «Переломим», на которую сам же устроил ее. Фото Лизы теперь, хотя и нечасто, но появлялось в газетах и на обложках популярных журналов, таких, как «Советы», «Даша», «Домашний доктор» и других. Программа «Переломим» с ее участием шла по телевизору каждую субботу, и Борис Маджанов, как бы ни был занят, всегда смотрел программу с участием дочери, а в свое отсутствие записывал выпуски на компьютер.
Дагри потребовалось немало времени, чтобы понять - на непьющего, некурящего и никогда не прикасавшегося к наркотикам Маджанова успех дочери на телевидении действовал, как самый сильный стимулятор. Он самым настоящим образом впал в психологическую зависимость от образа дочери на экране и в прессе. Ее успех и популярность были единственным стержнем, который держал на должной высоте и его, Бориса Маджанова. У него вновь пошли дела в магазине, он уже не боялся происков конкурентов. И на полном серьезе заявлял, что дочь - его талисман удачи.
А Любовь Алиевна порой тихо заходила в какой-нибудь самый удаленный от общих комнат уголок дома и плакала там в подушку. Все было бы хорошо, просто замечательно, но… Это»но» мучило Любовь Алиевну, а параллельно ей и Дагри хуже самой жуткой боли. Дело в том, что успешной сотрудницей программы, популярной личностью и талисманом удачи для отца Лиза могла быть… только сидя в инвалидной коляске! Если бы она встала на ноги и стала ходить, как все люди, потеряла бы этот свой так быстро сложившийся экранный образ и имидж. Так объясняла хозяйка и плакала. И Дагри ничем не могла в данном случае ей помочь, потому что разобраться в психологии, и тем более, подчинить себе кого-то из людей, заставить его думать по-иному была бессильна. Кто виноват, что сама жизнь и вместе с нею мышление людей сделались в наше время такими искривленными? Что обычное, нормальное, хорошее поведение и отношение ко всему становится скучным, неинтересным и не заслуживающим внимания, а все то, что раньше было под запретом и скрывалось во тьме, вылезло на свет, и не отталкивает, а напротив, притягивает к себе, будоражит интерес, становится пищей для разговоров, притом, отнюдь не в осуждающем, а в позитивном ключе. Преступления и несчастные случаи, болезни и катастрофы, не говоря уже о сексуальных отклонениях и неправильном поведении давно стали обыденной и привычной частью бытия, о них говорят так же часто и буднично, как и о погоде, деньгах или продуктах. Пишут книги, снимают фильмы, поднимают всевозможные вопросы в прессе и на телевидении. Чья-то беда и мука для кого-то по непонятной причине становится источником подъема и обогащения, ее, точно блюдо, подают в окружении изысканных приправ и специй в виде всевозможных мнений авторитетных людей, которые, собственно, взялись из ниоткуда, но это мало кого интересует. Раз о чем-то говорят по телевидению, значит, это правда. Тем более, в таком небольшом микрорайоне, как Ерыгино, где жизнь, по сравнению с московской, медленная, размеренная и скучная. Жители погружены в свои каждодневные дела, проблемы и болячки по самые уши, чужих проблем, даже, допустим, близких родственников, никому не нужно. Телевизор в этих условиях - единственное окно в мир. И пища для ума. Не столь важно, доброкачественная она или нет. Информационный голод не менее силен и тяжел, чем физический, и « пипл хавает», то бишь, потребляет, все подряд. И программа «Переломим» оказывается одним из таких, на данный момент, рейтинговых и успешных телепроектов. И Лиза в нем, если не звезда, то уж точно, гвоздь программы, плюс, если так можно выразиться, витрина. Ее лицо на заставке передачи , на книгах и брошюрах, которые выпускает редакционная группа, на сайте программы в Интернете. И Борис от этого не просто в эйфории, а в состоянии, подобном наркотическому кайфу. Наконец его дочь, которую он в прежние годы, что греха таить, считал никчемной, ни к каким серьезным делам не способной, достигла знаменитости. Он, отец, теперь может с полным правом гордиться ею, сказать партнерам по бизнесу, сослуживцам и многочисленным соседям и знакомым: Моя дочь работает на телевидении, это вам не что-нибудь, а значит, я и сам многого стою, не лыком шит. Что-то вроде этого. То, что заработок Лизы, мягко говоря, не очень высок, и найти общий язык с коллективом группы ей трудно, не особенно принималось во внимание, как и то, что очевидно было его супруге, которую он совершенно не привык слушать - недуг Лизы беззастенчиво эксплуатируется, именно на нем в немалой степени стоит успех программы. Любови Алиевне оставалось только тайком глотать слезы, понимая, что никакой другой работы ее дочери нигде найти не удастся, и пусть будет хоть какой-то доход, чем никакого.
-Пойми - говорил ей муж - я сумел все-таки сделать так, что Лиза теперь нашла свое место, вернее, я его ей нашел. Если она когда-нибудь уйдет из программы, то повиснет на нас камнем. Я не настолько богат, как ты думаешь, и прочие, и вполне могу разориться, лишиться всего в любой момент. Вы же не способны дать мне необходимую поддержку, обеспечить надежный тыл. Я буду вынужден всю жизнь тратиться на вас по вашим надобностям. Очень возможно, что мы попросту превратимся в нищих, и тогда пропадем ни за грош. Каково будет без гроша за душой с больной девчонкой, а?
Любовь Алиевна с огромным трудом сдержала слезы. В соседней комнате находилась Дагри, и ей ужасно не хотелось причинять ей страдания. Да и Лиза была дома и могла услышать. Муж более не сказал ей ни одного слова, и угрюмо удалился в свою комнату. Любовь Алиевна только горестно вздохнула. Похоже, Борис Артемович всерьез считает, что раз он смог найти место работы для дочери, та должна непременно отблагодарить его своим успехом и публичной деятельностью. Самой же Лизе эта публичная деятельность и известность нужна, как рыбке зонтик, но ее мнения, как водится, никто не спрашивал и не учитывал. Одна мать знала, что Лизе куда больше по душе тихо сидеть в комнате, рисовать на компьютере различные узоры, абстрактные рисунки. Только отец никогда и ни за что это не поймет – рисовать всевозможные фигуры и узоры Лиза начала в клинике после попытки самоубийства, после чего к ней прикрепили Дагри, и Борис считал, что это ее творчество - порождение больного мозга. Об этом он запретил себе раз и навсегда даже думать. Нормальная девушка, считал он, всегда должна быть рада находиться в обществе, даже если не вполне владеет своим телом, не ходит на своих ногах, а ездит в коляске. И в любом случае должна стремиться к тому, чтобы устроить свою судьбу, удачно выйдя замуж.
Лизе ничего не оставалось делать, как поддерживать это его мнение, потому, что спорить с ним было невозможно. И тайно от отца она стала искать в Интернете информацию о том, где и как можно было бы приобрести пояс Дилова, и параллельно пыталась предложить издательствам и дизайнерам плоды своего творчества. Надо сказать, что тяга к рисованию появлялась у нее в моменты наибольшего нервного напряжения, а таких случаев с момента включения ее в программу «Переломим» было более, чем достаточно. Порой Лизе казалось, что она существует в каком-то кошмарном сне. Истории жизни участников программы стали для нее, Лизы, настоящим проклятием и наказанием, потому, что она проникалась ими, жалела и болела внутри за всех участников - стариков, инвалидов, брошенных детей и женщин, вынужденных их бросить, оставшихся без средств к существованию, малолетних бомжей и бродяг - и постоянно чувствовала подспудно свое бессилие, более мучительное, чем то, которое одолевало ее раньше, когда она обезножела.
Наконец настал ее день рождения. Сказать по правде, Лиза не особенно была рада. Во-первых, было начало апреля, погода выдалась далеко не ласковой – ветреной, сырой и холодной. Из дома выбраться не представлялось возможным, и на здоровых ногах, на коляске и подавно. Во-вторых, как знала Лиза, ничего нового не предвидится - отец, как всегда, закажет блюда из выездного ресторана на ужин, придут его друзья и коллеги-бизнесмены, отец выпьет и начнет с ними длинные разговоры. Лиза слышала эти разговоры уже не первый год, и честно говоря, ни прежде, ни сейчас особо их не понимала. Кроме одного-единственного вывода, который она сделала для себя, и который абсолютно ее не радовал. Больше всего на свете, даже больше самой смерти, отец боится разориться и вновь стать бедным, даже средним, потому что для него лично и средний уровень жизни был равен нищете. Лишиться фирмы, дома и всего накопленного для него было катастрофой номер один, самим апокалипсисом. Лиза не раз видела, как менялось лицо отца, когда он слышал по телевизору или от кого-то о кризисе или ликвидации каких-либо предприятий, долгах и коллекторах, банкротствах. Неважно где - в Европе, Америке или России . Он становился тогда подобен загнанному зверю. Даже тогда, когда врачи сказали ему о возможной пожизненной инвалидности Лизы, он смог держать лицо. Но если кто-то, даже намеком, упоминал о курсе доллара, падении цен на нефть, безработице и разорении предприятий, у него начиналась настоящая паника с криком и сумасшедшими глазами. Он совершенно ничего не играл в этих случаях - Дагри могла это засвидетельствовать, как никто другой, в такие минуты находиться радом с хозяином дикте становилось невмоготу, а это значило, что нервное напряжение и страх его были неподдельными, настоящими.
И еще нюанс: придя в себя после такого истерического припадка, Борис Артемович страшно стыдился своей слабости и злился, порой готов был едва ли не с кулаками кинуться на тех, кто видел его в таком неприглядном состоянии, но Дагри, как ни странно, миловал. Объяснялось это просто - жена, дочь, соседи и вообще любые другие люди МОГЛИ при случае распустить язык, выболтать кому-либо о нем, или высмеять его, а дикта на такой поступок органически не была способна. Потому Дагри служила для Бориса Маджанова жилеткой и амортизационной подушкой. Не ради, конечно, его самого, но ради Любови Алиевны и Лизы.
И в этот день все было, как всегда. К пяти вечера собрались гости – сплошь партнеры отца. Стол накрыли в большой комнате, но Лиза пробыла за ним всего несколько минут. Конечно, родители поздравили ее и вручили подарки, но пребывать в обществе малознакомых мужчин разного возраста, к тому же, не совсем трезвых, даже вместе с родителями было для Лизы мукой. Ей казалось, что они все смотрят на нее, как на какую-то неведомую зверушку. Побыв для приличия за столом необходимое время, она удалилась в свою комнату. До нее доносились смех, разговоры, тосты, потом песни.. Говорили по большей части об одном - о магазине отца, поставках, налогах, продажах, каких-то менеджерах - и так, будто эти менеджеры и были главными лицами на торжестве, а она, Лиза, которой сегодня исполнилось двадцать лет – сбоку припеку, так, между прочим… Господи, будь она здорова, ходи на своих ногах, сама бы решила, что, как и где праздновать. Пошла бы в кино или кафе с подружками.. Правда, из подружек одна только Валя Кустова. Она звонила ей по телефону, и сказала, что хотела зайти поздравить Лизу, но секъюрити Маджановых ее не пустили, сказали, что ждут в гости каких-то важных персон, к которым она, Валя, не имеет ровно никакого отношения, и ей разумнее всего будет покинуть территорию. Лиза положила трубку и едва не разрыдалась в голос. Ее отец и партнеры, вне всякого сомнения, важные персоны, им можно все, всегда и везде, а Валя, ее единственная приятельница, с которой ей и познакомиться-то удалось случаем, не без участия Дагри - в глазах отца и его клевретов никто. У Вали нет ни капитала, ни влиятельной родни, ни роскошного дома, ни престижной профессии, ни даже модной одежды. И на празднике жизни она не то, что лишняя, а вообще ненужная. Никто.
Лиза, конечно, пыталась заикнуться об этом отцу. Но тот заявил безапелляционным тоном:
-Если бы твоя подруга хотела быть рядом с тобой, она приложила бы к этому усилия. Училась бы в Лондоне или Кембридже, работала в крупной компании или банке, имела бы, наконец, богатого, влиятельного, уважаемого супруга, который может…
Лиза не дослушала, кто и что может, крепко сжала губы и повернула коляску для выхода в коридор. Как отец, человек, без сомнения, умный, начитанный, грамотный, наконец, разбирающийся в людях - без этого качества не построить бизнеса, как без фундамента не построить дома - может не понимать очевидных фактов: уровень жизни, которой живет Валя Кустова и ей подобные люди, большинство людей, несравнимо ниже уровня жизни Маджановых. Что от осинки никогда не родятся апельсинки, а мать Вали - простой продавец в супермаркете, ей никогда не достичь возможности обучать дочь за границей и тому подобной роскоши. Что для подъема престижа и прочих нужных в жизни качеств НЕОБХОДИМО как минимум, родиться в состоятельной семье. Вале же не повезло с этим - ее отец давно умер, и он вовсе не был богат. Ни о каких больших заработках, и тем более, богатстве Валя с мамой и мечтать не смеют. И сколько Лиза помнила, Валя ни разу не попросила ее ни о чем, не заняла ни гроша, не поделилась с нею никакими проблемами, хотя на ее месте кто другой замучил бы просьбами и жалобами. На том основании, что одна богатая, а другая бедная. Забыв при этом, что здоровый нищий счастливее больного короля.
А теперь оказывается, Валя не имеет права даже поздравить Лизу с днем рождения, потому что, видите ли, ей не ровня. Абсурд какой-то! Как будто она не такой же человек, как все люди. Конечно ей, Вале, далеко до всех этих бизнесменов, но ведь они ей вовсе не нужны, она им никто, а Лиза подруга, так почему нельзя общаться с Лизой, не придясь по вкусу абсолютно чужим, посторонним людям, которые не друзья или родственники, а просто партнеры ее отца? Только потому, что он, что называется, с потрохами зависит от их мнения, смотрит им в рот, слушается их, как ребенок? И это они наверняка рулят им, как им самим захочется, а ему кажется, что он все делает сам. Ну и Бог с этим, думала Лиза, отцу не пять лет и не десять, и его не переубедишь и не переделаешь, но сама Лиза-то тут при чем? Почему она должна вести себя так, как требует отец, и только так? Ей уже двадцать лет, она не маленький ребенок, чтобы кого-то беспрекословно слушаться. Будь у нее нормальные ноги, она, может быть, вовсе сбежала бы из дому, хотя бы ненадолго, хотя бы в свою старую квартиру в Волино, пожить собственной жизнью и умом, вместе с Валей и Дагри, конечно. Ну и с мамой. Только без отца, без его имиджа и рейтинга, без вечно недовольной надутой физиономии и партнеров, для которых он, по сути, всего лишь игрушка, вещь, инструмент, предмет пользования, нужный только при определенных обстоятельствах. Лиза помнит, каким он был прежде - умным, рассудительным, интересным. Неужели деньги и бизнес так изменили его? Стали первым номером в его шкале ценностей, а семья отодвинулась на второе, а то и третье место. Как жаль, что он не способен это понять! И отказаться от искусственно навязываемой ему роли. Если бы он продал дом, поменяв его на меньший, но более удобный, или большую квартиру здесь или в том же Волино, а на деньги, оставшееся после ее приобретения, купил пояс для Лизы, вот тогда они бы все были бы счастливы. Лиза встала бы на ноги и была бы человеком, училась, работала бы, как все люди.
Но она не успела углубиться в раздумья, отец неожиданно возник на пороге.
-Дочка - сказал он вдруг совершенно несвойственным ему мягким тоном – я должен сказать тебе очень важное. Послушай меня внимательно, как взрослый человек, сейчас как раз наступил подходящий для этого момент. Сегодня, в день твоего двадцатилетия, в наш дом пришел твой суженый, твой будущий муж…
Лиза решила, что она ослышалась. Или что отец просто много выпил. Обычные люди, пропустив рюмку-другую шутят, смеются и поют песни, отца же алкоголь сподвигал на долгие разговоры, и чем больше он принимал на грудь, тем мудренее становились философствования. Лиза к этому давно привыкла, но сейчас…
-Какой будущий муж? - спросила она. Папа, ты в своем уме? Я даже не знакома ни с кем…
-Вот, тем более, тебе следует, очень следует познакомиться с приличным, стоящим, очень перспективным и уважаемым, а главное - обеспеченным, очень обеспеченным и материально надежным молодым человеком…
Отец многозначительно глянул ей в глаза. Я обещал ему знакомство с тобой, так будь умницей, пожалуйста, не подведи меня.
Лиза вздохнула, с трудом вынося его пристальный взгляд.
Все понятно, с горечью подумала она, отец, ничтоже сумняшеся решил сосватать ей какого-нибудь представителя своего круга, небось, сынка какого-нибудь из своих партнеров, и думает, что это самая выгодная партия. Но разве он слеп, не видит, что Лиза не владеет собственными ногами? Или начисто об этом забыл? Но у молодого-то человека наверняка хорошая память и замечательное зрение. И ум куда лучше, он живо сообразит, что ему хотят отдать инвалидку в жены. Вот ужас-то! Насколько знала Лиза, любому мужу нужна жена здоровая, иначе это не жена, а сплошное недоразумение. И занятому бизнесмену, а уж тем более, мальчику –мажору более чем кому-либо может не понравиться перспектива быть связанным по рукам и ногам. И в интимной жизни, уж извините, в таких случаях неизбежны сложности. Какой здоровый молодой мужчина их захочет? Не надо большого ума, чтобы понять - он совершенно точно начнет гулять направо и налево. Ну, и зачем в таком случае жениться вообще? Да и Лиза не видела его ни разу, и, честно говоря, видеть совсем не хочет. Он ей не нужен.
-Папа - сиплым, севшим от волнения голосом произнесла Лиза - он мне не нужен.
-Кто не нужен?
-Ну… этот муж.
-Не глупи и не прикидывайся - уже в обычной своей манере заявил отец. Любая девушка в твои годы мечтает о свадьбе. Даже такая, как ты!
Глаза Лизы вмиг сделались круглыми.
-Такая, как я? Ты не шутишь?
-Нет, конечно - заверил ее отец. Люди бывают разные. Большинство, конечно, любит здоровых и красивых. Но встречаются и такие, которым нравятся и такие, как ты.
-Неходячие?! - всплеснула руками Лиза.
-Да.
-Но почему?
-Дочка, я не ученый, мне не дано исследовать тайны человеческой души и психики. Одно тебе скажу - если человек здоров, силен, красив, любить его просто. А полюбить такую, как ты, дано не каждому. Это большой душевный труд.
Лиза только покачала головой. Ей за время работы в программе «Переломим» как никому другому стало известно, что современные обеспеченные молодые люди к душевному труду в принципе мало бывают способны. Если способны вообще. Зачем он им нужен, если и так все есть, если нет необходимости что-то получить, как награду, результат этого труда? Все продается и покупается за деньги, так принято в их кругу, который положено называть высшим и светским. А душевный труд, думы, выводы возможны только в условиях поиска, нужды, каких-то лишений. Тот, кто не нуждается ни в чем, никогда не будет трудиться, тем более, совершенствоваться нравственно, у него просто не возникнет к этому стимула и побудительного мотива. В любом случае и при любом раскладе человек, могущий что-то дать окажется симпатичнее того, кто дать не может, будь этот второй хоть какой умный и хороший.
Отец, казалось, угадал ее мысли. Во всяком случае, выражение лица у него сделалось весьма многозначительное. И хмельной налет куда-то улетучился.
- Послушай – сказал он. Дело не только в устройстве твоей жизни. Все гораздо серьезнее, чем ты можешь подумать. Я могу сказать это сейчас только одной тебе, пока мать занята гостями. Она не поймет меня так, как ты, потому что не сможет мыслить по- моему, а ты… В тебе часть меня.
-И поэтому ты мною крутишь, как захочешь - подумала Лиза – и даже не считаешь нужным поинтересоваться, чего я хочу и о чем думаю. Во мне есть твои гены, твоя кровь, это верно. Но я, собственно, человек, со своим умом, душой и личностью, а не часть чего-то, которой можно обладать, как вещью, и пользоваться по мере надобности. И свою судьбу я как-нибудь устрою сама. А тот, кого ты посчитал моим будущим мужем, наверняка и видеть меня не захочет.
-Пойми меня - продолжал отец - у меня назрели большие проблемы в бизнесе, дело буксует, не дает прибыли, на товар не найти покупателя. Мне остался единственный шанс поправить дела – найти спонсора с хорошим капиталом, объединить дела в единую фирму…
-Это мне понятно – сухо ответила Лиза - но при чем тут я? Как я догадываюсь, тот, кого ты посчитал моим женихом, и есть тот самый спонсор?
-Да.. то есть, его отец - пряча глаза, пробормотал Маджанов-старший. Мы с ним знакомы не так давно. Сегодня мы поговорили как следует, и …
-Он требует меня за твою финансовую поддержку? Ты это обещал ему?
-Да.
-Ты решил продать меня за свой трижды неладный бизнес? Почему бы тебе, папуля, не подумать самому? Не отказаться от излишеств, не продать этот дом, к примеру?
-А жить? Жить мы где будем? Ты в своем уме?!
- Можно купить хорошую квартиру – сказала Лиза. Не обязательно иметь два этажа, половина комнат в которых пустует и зарастает пылью. Домработницу ты нанять не хочешь, я не в состоянии подняться наверх, мамы и Дагри не хватает на то, чтобы полноценно обслуживать и содержать в чистоте такую большую площадь. Дети у меня вряд ли смогут родиться, для кого копить все подряд и собирать столько? Мы живем только в трех комнатах, остальные заняты вещами, которые, в сущности, никому особенно не нужны, существуют просто так, сами по себе, собирают пыль и занимают часть дома. Ты показываешь их только гостям, этим твоим партнерам, хвалишься перед ними, а они втихую над тобой смеются. По-моему, вещи должны служить людям, а не наоборот. А у нас получается как раз так. Если я упаду и ушибусь на полу, ты скажешь – ерунда. А если отлетит ручка у шкафа или поломается стул, для тебя это вселенская катастрофа.
Борис Артемович не накричал на дочь. Не стал читать ей нотации. Просто неожиданно сел рядом и произнес совсем тихо:
-Тебе трудно будет это понять. Но необходимо. Пойми, так сложились обстоятельства, что я завишу от мнения других, более сильных и авторитетных людей. Я всего лишь маленький винтик в большой системе, капля в море, но показать этого другим людям не могу, они должны меня видеть на уровне, понимаешь? Если я сменю этот дом на обычную, пусть и благоустроенную, квартиру, и мы уедем отсюда, меня окончательно посчитают слабаком, не годным ни на что, я потеряю рейтинг, а за ним и дело. Тот же Стругачев, чтоб его див взял, только и ждет момента, чтобы какую-нибудь пакость мне подкинуть, и притом, так, что я сам окажусь кругом виноватым. И все якобы из-за того, что я вроде как занял часть его территории, хотя эту территорию одной ладонью накрыть можно. Пойми, в бизнесе действуют законы волчьей стаи, тех, кто оказался слабым и сошел с дистанции, примитивно съедят. А мне этого совершенно не хочется. Полагаю, что и тебе тоже.
-Мне тоже - эхом отозвалась Лиза. Но идти замуж неизвестно за кого только для того, чтобы поправить твой бизнес, я тоже не хочу. Что угодно, только не это! Я ведь буду мучиться! Неужели тебе не жаль меня? Неужели твои амбиции в бизнесе, рейтинги и имиджи дороже моей жизни? Мне ведь жить с человеком, а не с кошельком, не с домом, не с машиной и вещами. Он, я уверена, никогда не полюбит меня, да и я его тоже.
-Почему?
- Потому, что нездоровых людей мало кто любит. И это отлично известно всем, даже при не очень большом уме. Человек сейчас ценен тем, что может дать, какую пользу принести, а неходячий инвалид требует больше, чем способен дать. Требует заботы, внимания, сил и энергии других людей, наконец, их просто личного времени - а вернуть может весьма немного. Если вообще на это способен. И тебе это известно отлично, как никому другому на свете. Но имей в виду - я не вещь, не игрушка и не разменная монета, мною нельзя пользоваться по желанию, потому, что я человек. Живой человек, со своей волей, разумом и чувствами. Я очень люблю вас с мамой и уважаю, но быть предметом в чьих-то руках не хочу. И поправлять ценой своей жизни твой бизнес не стану. Пусть это сделает кто-нибудь другой - здоровый, умный и сильный. Тот, кто сможет и кого хватит. Ты думаешь, что соседи смеются над тобой, хотят тебя специально унизить? Вовсе нет, просто они видят сейчас то, что видят все, кроме тебя самого, даже я. Ты захотел показать всем себя, прыгнуть выше собственной макушки, похвалиться лучшим, что у тебя есть, а лучшей была я, и я поплатилась своим здоровьем. И ты ни разу в жизни об этом не задумался. Прими же как факт то, что существует, и пойми, что сделал это своими руками. Ты откусил кусок не по своему рту, и теперь давишься им, готов задохнуться, только чтобы твои важные люди не увидели тебя слабым и зависимым от них.
Борис застыл, как соляной столб. Гнев и горечь, переполнившие его, нельзя было описать и измерить ничем. Но он не мог их выплеснуть. Во-первых, потому, что в доме были гости, важные и нужные люди, от мнения которых действительно зависел он и его работа. А во-вторых, он подсознательно чувствовал - дочь права. Пусть не во всем, но во многом, и жена, как он знал заранее, будет на ее стороне. Что поделать - он, Борис, на пути к вершине действительно не всегда поступал хорошо и честно. Но разве по-другому возможно? Разве бизнес делается чистыми руками? Маджанову еще повезло - он не связался ни с чем криминальным, не попал в тюрьму, не был в поле зрения правоохранительных органов. Если не считать Прошина и его юной банды. Но когда это было? А теперь дочь - его собственная дочь - при посторонних заявляет ему во всеуслышание, что ей не нужно то, что он нажил и заработал. Счастье ее, что она инвалид. Если бы на ее месте был кто-нибудь другой, здоровый, ему досталось бы по полной программе. Оставлять такое неприкрытое хамство безнаказанным нельзя. Но и прослыть мерзавцем, не жалеющим инвалида, тем более, в глазах важных для него людей невозможно. Не дай Бог, пойдут по району слухи, у него, Маджанова, и так не самая лучшая репутация, соседи начнут шептаться за спиной, перемывать ему кости. Стругачев, так и вовсе будет в восторге. Нельзя давать ему повода уесть себя. Надо во что бы то ни стало держать лицо. Женщине еще простится быть истеричной, но быть таковым мужчине - немыслимый позор. От которого впору застрелиться.
Нет, он, Борис Маджанов, стреляться не будет. Самоубийство - выход для слабых и немощных. Он не хочет быть таким и никогда не будет. С сегодняшнего дня дочь будет существовать в его доме отдельно от него. Не жить, а именно существовать на правах приблудной собачонки, которая только из милости получает кусок. Жизненно необходимого - пищи, одежды, крыши над головой, медицинской помощи ее не лишат, но эмоционально Лиза теперь для него, Бориса Маджанова, ничего не значит. Он отдал ей все, выложился полностью, обеспечил всем, чем мог, а она, ничтоже сумняшеся осрамила его перед гостями, и притом, даже не почувствовала этого. Правда, они не видели этой сцены, но наверняка слышали разговор. И теперь точно будут задавать ему неудобные вопросы, на которые он не сможет ответить. А бессилие всегда было ему невыносимо противно, бесило его и мучило хуже зубной боли. Потому что пришлось бы рассказывать все - начиная от дел с Владиславом Прошиным, о которых он не хотел вовсе думать. Нет смысла жевать десятки и сотни раз в уме то, что неизменимо. Он бы и не думал, похоронил бы все мысли о нем, если бы… Если бы Прошин не был его ЕДИНСТВЕННЫМ покупателем и заказчиком, не открывал в разных местах города спортклубы и группы и не спасал бы его, Маджанова, утопающего в море неразрешимых проблем. И он же велит Борису не поддаваться ни на какие провокации, продолжать вести дело, как бы трудно ни было. Борис подчинялся и выстоял в бурю, хотя абсолютно никаких добрых чувств к Прошину испытывать не мог. Но нужды бизнеса становились выше его личных мыслей, чувств и нужд. Надо - значит надо.
Но дочь он все-таки проучит. Для начала объявит ей бойкот. Подержит неделю-другую взаперти и не допустит к ней Дагри. Правда, дикта будет страдать, но уж как-нибудь перемелется. Служила же она месяц у той полоумной старухи в интернате и не прибежала к Лизе на следующий день. Значит, они все-таки могут жить отдельно от своих хозяев, брехня это, что не могут. Выдумали специально, как и много чего выдумывают, чтобы люди не думали своей головой, а вели себя так, как не им самим , а кому-то еще нужно. Но он, Борис Маджанов, знает, что нужно ЕМУ. Придумает и даст Дагри такую задачу, чтобы она минимум месяц с Лизой видеться не могла. Вот тогда доченька почувствует, приползет на коленях к нему каяться. Сама она уж одна привыкла и не особо в общении нуждается, с какой-то оборванкой дружит, а на молодого человека из хорошей семьи, образованного, культурного, интересного, обеспеченного, к тому же спортсмена и красавца, даже взглянуть не захотела! В позу встала - человек, а не предмет она, видите ли! Людей, которые нужны, в упор видеть не хочет, а за игрушку электронную переживать будет - злорадно думал Маджанов, проходя мимо комнаты Лизы. Ты, милушка, зажралась, как я погляжу, в слишком хороших условиях живешь, всего выше крыши, думать ни о чем не надо, вот и дуреешь, и наглеешь от скуки. Нужен тебе муж, до чего нужен, он бы призвал тебя к порядку. Научил понимать, что такое хорошо, а что нет. Но ничего, когда-нибудь ты наберешься ума..
В поздний час он вызвал жену на кухню, едва та решила немного передохнуть, и объявил ей невозмутимым тоном, что с этого дня Лиза наказана за дерзость отцу при посторонних и ей объявляется бойкот. Матери запрещается разговаривать с ней, обращать на нее внимание и тем более, баловать. Если она ослушается, обе будут выселены из дома в старую квартиру в Волино.
Любовь Алиевна замерла.
-Ты что, с ума сошел? Или шутишь?
Его лицо перекосила злая гримаса:
-Твоя прекрасная доченька опозорила меня в присутствии важных - подчеркиваю - важных для меня партнеров. Раскрыла рот и принялась меня учить, говорить, как мне себя вести. Притом, будучи абсолютно трезвой. Что показывает, несомненно, ее неуважительное, пренебрежительное ко мне отношение. Представляешь, она не захотела знакомиться с..
Любовь Алиевна всплеснула руками
-Лиза взрослый человек! Дай ей возможность самой сообразить и выбрать…
- Дам - выдохнул он - уж возможность подумать как следует у нее будет. Более чем! Только не здесь, на всем готовом, а в Волино, в старой бабкиной квартире, без ремонта и с необходимостью все делать самой - убираться, ходить в магазин, готовить обед..
-Ты.. ты забыл, что Лизе трудно двигаться? Что она инвалид, забыл? Глянь в окно, разуй глаза, зима еще не кончилась, повсюду снег и лед! Лужи по колено! А Лиза с трудом ходит по дому, на улице ездит в коляске! Ты что, решил ее погубить? Одно-единственное падение на улице или дома в одиночестве - и дни ее будут сочтены! Ты хочешь своей единственной дочери такой участи? Господи, совсем разума лишился!
Борис помрачнел еще больше. Потом выговорил сквозь зубы:
-Хорошо. Тогда в Волино поедешь ты. И будешь жить там, пока я не разрешу тебе вернуться назад. И уедешь в чем есть, ни платьев, ни украшений, ни прочих вещей не получишь! Все, что было куплено на мои деньги, останется здесь. А Лизу я лишу возможности общаться с тобой..
-Испугал ежа пятой точкой - тихо выговорила Любовь Алиевна, и незаметно переглянулась с Дагри, мывшей посуду. Лицо и поза дикты казались невозмутимыми, но Любовь Алиевна заметила, как надвинула она на лоб парик и догадалась - у нее сейчас вовсю цветет корона. Еще бы ей не цвести – подумала мать Лизы - дураку последнему понятно, что дикта чувствует и понимает все, что происходит с окружающими ее людьми, тревожится за них, но не говорит ни слова, потому что не получила на это разрешения. Хозяева явно ссорились, и это означало, что, скорее всего, никакого разрешения она не получит, наоборот, ей прикажут закрыть информацию.
Хозяин смотрел на нее несколько минут как на муху, которую готов был прихлопнуть. От этого тяжелого взгляда сердце Дагри начало усиленно двигаться, точно поршень в насосе - вверх-вниз, и начала накаляться сетка. Она схватила губами струю воды из-под крана.
-Ты, красавица, поедешь в Лужск - объявил Маджанов тем же не терпящим возражений тоном.
-Ей в Лужск? Зачем? А с Лизой кто будет? – занервничала Любовь Алиевна. Боря, прошу тебя, не сходи с ума! Понимаю, ты рассердился на Лизу, но ведь не навсегда же!
-Это только мне решать - навсегда или на время - сухо произнес он. Хватит баловать девчонку, она наказана. С завтрашнего дня – только самообеспечение и собственная жизнь без всякой посторонней помощи. Если ей это будет не по вкусу, пускай извиняется публично и соглашается выйти замуж за того, кого я планирую..
Глаза хозяйки наполнились слезами. Она умоляюще сложила руки на груди:
-А если она… прыгнет из окна? Ты забыл, ведь было уже раньше,.
-Побоится – холодно заявил супруг. Для последнего шага Елизавета слишком слаба и изнежена. И потом, связана с Дагри. Пожалуй, я не буду пока что отсылать ее в Лужск, хотя у меня был вполне определенный план.
-Какой ? – тихо спросила Любовь Алиевна.
-У Геннадия Спивакова в Лужске собственная квартира - ответил Маджанов. Отец приобрел. Евроремонт, четыре шикарные комнаты, кухня-столовая, два санузла, лоджия застекленная. Лизка бы жила, как королева, и я бы горя не знал. Так нет, заартачилась, глупая девка! Просто полная идиотка! Если бы ты, Люба, видела эту квартиру, ты бы…
-Если бы я могла приобрести эту квартиру, может быть, и приобрела бы - вздохнула Любовь Алиевна. Но без Спивакова или как там его зовут, в придачу. Если твой этот претендент в женихи Лизе не понравился, ничего сделать с этим ты не сможешь. По заказу можно выполнить работу, можно заставить себя заняться чем-то неприятным, если это надо для будущей пользы. Но полюбить по заказу или надобности нельзя. А жить с нелюбимым мужем.. Лизе и так досталось в этой жизни лиха выше некуда. Ты хочешь, чтобы стало еще хуже?
-Какое хуже? – удивленно поднял он брови. Ты сама не видела этого Спивакова? Отличный парень, мировой, любая девчонка за таким куда угодно побежит! Умный, сильный, богат, спортсмен, красавец! Просто выставочный экземпляр! Я представил ему Лизу, он стал делать ей знаки внимания, хотел поговорить, но девчонка вообразила, будто ее сейчас съедят, и закрылась в своей комнате. Захлопнула дверь перед самым его носом. Невежливо, правда? И все это на глазах у толпы гостей, которые..
Любовь Алиевна поморщилась.
-Твои гости для тебя важнее родных членов семьи!
-Если эти члены семьи настолько тупы, что не понимают очевидных вещей..
-Каких, к примеру?
-Таких, что мне необходим надежный и понимающий партнер по бизнесу, который был бы мне подчинен – ответил Борис. А Лизе нужен муж. И не быдло какое-нибудь, а респектабельный человек, с положением и силой. Чтобы и ее уважали, как меня, в мире бизнеса…
-Значит, ты хочешь в зятья Спивакова - задумчиво произнесла Любовь Алиевна. И из-за этого такой бенц устроил? А меня ты спросил?
-Что?
- Мне тоже этот Спиваков не особенно нравится. Красив, этого не отнять, но большого ума в нем, уж извини, я не заметила. Стоял и в зеркало пялился, меня плечом отодвинул, когда я волосы поправить подошла. Тоже ничего вежливого, скажу тебе. Все-таки я хозяйка дома, худо-бедно. Или он замечает только тех, кто вровень с ним ростом? Сам головой до потолка, и видит только тех, кто такой же, а остальные ему, что мухи?
-Это мой будущий зять - твердо произнес Борис - и партнер. Притом, весьма перспективный. Нравится , не нравится он тебе - тебя никто не спрашивает. Ты ему вообще никто.
-Я теща - пролепетала Любовь Алиевна.
-Об этом речи не идет - отмахнулся Борис. Я бизнесмен и хозяин, а ты домашняя клуша без места и занятия. В нашем кругу такие не ценятся.
Любовь Алиевна проглотила обиду. На подобные перлы ее супруг первый мастер, это раз, а во-вторых, ей все равно предстоит отсюда уехать. Ну и уедет. С Лизой придумает, как соединиться, у нее есть один хороший знакомый, тот ас в электронике.
Затем Борис подозвал Дагри. Дикта покорно предстала перед его очи, но не кивала ему, как кивала Любови Алиевне и Лизе. Застыла, словно гипсовая статуя.
-Слушай - сказал он ей – мотай на ус, или на мнемограф свой, как там у тебя эта штука называется. Значит, так. Мне необходимо, чтобы Лиза вышла замуж за Геннадия Спивакова. Но она имеет некоторые проблемы со здоровьем, поэтому…
Он вещал долго и вдохновенно, забыв, как видно, обо всем на свете - и о том, что Лиза, сидя в своей комнате, тоже слышит его, и о том, что рядом находится Любовь Алиевна, и о том, что соседи наверняка навострились уже подсмотреть и подслушать, что происходит. Выходило, что Борис Артемович, хотя и сердится на дочь, все же жалеет ее. И хочет сначала, в виде эксперимента, проверить на порядочность Спивакова, а для этого чтобы Дагри под видом Лизы познакомилась с Геннадием, и пожила некоторое время в его апартаментах в Лужске, изобразив из себя примерную гражданскую жену. Ей не составит особого труда сделаться как две капли воды похожей на Лизу, повторить ее выражение лица, мимику, жесты, манеру говорить, походку. Ей дадут всю необходимую Лизину одежду и другие вещи, вплоть до нижнего белья и зубной щетки. Потенциальный жених в курсе, что у Лизы была травма позвоночника, поэтому у Дагри будет трость, как у Лизы, и ходить она должна будет медленно. Не исключено, что Спиваков захочет показать ее врачам или инструкторам фитнеса - и у тех, и у других не должно возникнуть ни тени сомнения, что они имеют дело с диктой. В это Борис тоже вложит средства. Самое трудное для нее будет жить под именем Лизы, но она уже имела опыт этого в Волино. В общем, Дагри должна будет стать Лизой Маджановой, как говорится, со всех сторон, и ни в коем случае ничем не выдать себя. У нее это получится, Борис Артемович не сомневается. Если эксперимент пройдет удачно, Лиза выйдет за Геннадия замуж, как полагается. Если же потенциальный зятек чем-нибудь, не приведи Бог, обидит Дагри-Лизу, или окажется ненадежным - например, будет играть в азартные игры, увлекаться алкоголем или чем-то подобным – Борис Артемович укажет ему на выход, предварительно отняв кусок его благосостояния для поддержки реноме и поправки бизнеса. Вот так, и никак иначе.
Когда Дагри вышла из кухни, Любовь Алиевна спросила мужа:
-А что, если этот женишок, чтоб его див взял, догадается, что Лиза – не Лиза? Поймет, что ты его обманул? Нам с тобой не поздоровится, факт. И твоему бизнесу тоже.
-Об этом не беспокойся. Гена - полный профан в отношении новых технологий и вообще всего, что связано с наукой. Его отец просил меня буквально слезно подыскать ему невесту, чтобы парень жил прилично, как все порядочные люди.
-Так значит, он… Чтоб тебя див взял! – разозлилась Любовь Алиевна - вместе с ним в придачу! А я-то слушаю…
-Господи, да пойми же ты до конца! Маджанов сморщился, перекосился весь, точно у него одновременно с двух сторон заболели зубы. Весь спектакль был продуман Андреем Олеговичем, отцом Геннадия. Ему нужно срочно пристроить дитятко в люди, а для создания положительного образа на будущей работе и в обществе Гена должен быть женат. А он, как на грех, вообще не смотрит на девушек. То есть, смотрит, но они почему-то держатся от него на расстоянии, несмотря на всю его шикарную внешность. И вдобавок, очень самодостаточны. А ему нужна женщина в дом, чтобы следила за ним и за Геной, чтобы он чувствовал ответственность.
Любовь Алиевна больше ничего не сказала и только горько покачала головой. Все ясно, решила она. Сыночек приятеля мужа либо «голубой», либо склонен к необдуманным поступкам или вообще болен на голову. А отец наивно думает, что женитьба поможет ему стать человеком. Потому он и остановил свой выбор на Лизе, предложив Борису то, о чем тот думает день и ночь - выправить бизнес. Ему нужно любой ценой уберечь сына от позора, домыслов и слухов, которые тоже могут сказаться на его имидже. Жена, которая будет главой в доме, его сыну не нужна - с такой он будет постоянно воевать, выясняя, кто в доме хозяин. А жена с имиджем комнатной собачонки - то, что нужно, она придет в восторг от роскоши обстановки и условий, и будет счастлива не иметь проблем .
Лиза, слыша весь разговор до последней буковки, поняла - все «воспитание» - и скандал с отцом, и заключение под замок - всего лишь ловкий камуфляж, хитрость, направленная на то, чтобы в конечном итоге выдать Дагри за нее. Нет, что ни говори, а отец у нее умный. Хотя и бывает странным.
-Лизавета, собирайся - подал голос отец.
Легок на помине. Еще вчера кричал, и заявил, что не будет разговаривать месяц, и пожалуйста!
-Куда? - несмело спросила Лиза.
- Повезу вас с Дагри в салон «Антонио»
-Боже, зачем?
-Затем, чтобы сделать вас с Дагри идентично точными двойниками. Похожими более, чем близнецы.
Тот день Лизе запомнился надолго. В салоне красоты, кстати, ее недолго мучили. Очереди не было совсем, видно, отец договорился заранее. Лизе только сделали ассиметричную стрижку, такую же, как парик Дагри, а парик на голове Дагри закрепили специальным клеем. Он ни в коем случае не должен был съехать, соскочить или еще как-то выдать себя. Лиза сидела и во все глаза глядела на то, как Дагри превращается в нее. Дикте уложили волосы, подправили форму носа и губ, сделали такую же, как у Лизы, выпуклую родинку возле правого уха. И легкий темный пушок над верхней губой тоже.
Савва Тарушкин стоял, точно вкопанный, посреди холла, и смотрел на фото, помещенное за корзиной цветов на столике. С фото улыбалась Виктория Андреевна Коврова, занимавшая до сего дня тридцать четвертую комнату. Все вокруг по-прежнему, подумал он. Все те же дела и случаи, заботы и проблемы. И те же хорошо знакомые люди. Только Виктории среди них больше нет. И уже не будет.
Люди уходят, это известно всем без исключения. И Савва знал это более чем точно. Однако, никак не мог привыкнуть, смириться с неизбежными смертями, пусть даже уже старых, больных, обессилевших людей. Умом понимал, что по-другому не может быть, и что в большинстве случаев смерть здесь - желанная гостья, избавительница от мук, и все же болел душой за всякого ушедшего. А Виктория не была старой. Во всяком случае, не казалась. И ее смерть стала для Саввы, да и для всего персонала, а за ним и постояльцев интерната настоящим шоком.
Никогда Виктория не смела заикнуться даже своим ближайшим соседям о том, что у нее что-то болит или с нею что-то происходит. По утрам делала гимнастику, любила гулять, охотно занималась разными делами. Может быть, у нее и бывали дни плохого самочувствия, но о них не догадывался никто.
Савва прошел в интернатский медпункт. Доктор что-то писал, склонившись над столом, и казалось, не видел его в упор.
-Что с тобой случилось? - спросил он наконец, заметив его и оторвавшись от кипы документов. Подойди ближе, садись на кушетку.
-У меня ничего не болит, я просто хочу узнать - тихо, но твердо произнес Савва.
-Что узнать? Доктор разобрал стол, повернулся к нему.
-Отчего она умерла? - твердил Савва, словно заевшая заводная игрушка, на одной ноте. Виктория Андреевна еще вчера была такая веселая.. Или позавчера.. В столовой вместе сидели, она улыбалась, смеялась, пила чай. И вдруг - нет! Он не справился со слезами, отвернулся к стене.
Доктор хмуро взглянул на него, как видно, силясь припомнить что-то.
-Ты Ковровой кто будешь? Родственник?
-Не, я сотрудник. Работаю тут - выдохнул он. Знал Викторию Андреевну давно, она всегда разговаривала со мной, улыбалась.. Знала много интересного..
Врач протянул ему стаканчик с корвалолом.
-Выпей. Все разговаривают и улыбаются, не зная, что последний час недалек.
-Что с ней случилось? - задал вопрос Савва . Ведь вроде здорова была, по крайней мере, на ногах всегда, не болела ничем таким…
Врач вздохнул:
-Охо-хо! Не все болезни даже ученому взгляду видны. Если болит что, температура, насморк, кашель, или живот схватит, человек поневоле внимание обратит, а ежели скрыто, без признаков.. У Виктории Андреевны тромб оторвался, нижнюю полую вену закрыл - и здравствуйте, райские кущи. Господи, до чего же глупо вышло! Могла бы еще пожить, да сама себя, считай, загубила..
Савва подскочил, точно его укололи
-Почему?
- Вы знали, что у Виктории была серьезная травма позвоночника?
- Конечно. Они с мужем в молодости в аварию попали, она всем об этом рассказывала. У нее какой-то пояс был. Пояс Дилова, вот. Вспомнил. Ей муж его где-то достал, а потом умер. Теперь вместе будут, упокой, Господи , их души.
-Так вот. Врач подошел к столу, достал какую-то бумагу. В последнее время у Виктории худо стало с памятью, появились нарушения координации движений. Некоторые органические поражения мозга с возрастом, увы, неизбежны…
-У кого их нет? - простонал Савва.
-Виктория Андреевна в свой последний день ходила куда-то. Как потом оказалось, в частный медицинский центр. Он расположен на улице Люшина. У нас здесь , конечно, имеется все необходимое для оказания экстренной медицинской помощи, все необходимые лекарства, но, к сожалению, оборудование оставляет желать лучшего. А на Люшина имеется новый томограф.
-Ну и что? – не понял Савва.
- По возвращении оттуда Виктория легла отдохнуть и сняла пояс. Потом забыла его надеть, вскочила с кровати…
-
-Ну и что?
- То - врач досадливо поморщился. Этот пояс, оказывается… В общем, он заменяет собою утраченную функцию позвоночника, действует, как протез. С ним можно ходить, делать гимнастику, бегать, а без него нельзя даже сесть. Виктория попыталась встать, спустила ноги с кровати, наклонилась, вследствие чего тромб, находившийся в сосудах нижней половины тела, резко скакнул вверх. Последовала закупорка крупной вены и почти мгновенная остановка сердца. Одно утешение - она не мучилась, не лежала парализованной или без разума, что, на мой взгляд, намного хуже.
-Она могла забыть про пояс - пробормотал Савва, чувствуя, как его охватывает нервный озноб.
-Это все равно, что диабетику забыть об инсулине. Или астматику об ингаляторе - сказал доктор. У хронических больных вырабатывается особая психология. Хотя в почтенном возрасте нельзя ничего исключить. И вот еще что. У нее была дикта. Прикреплена к ней. После смерти Виктории дикта ушла, что вообще-то закономерно. Нужно найти ее, у нее может начаться дронная болезнь. Кстати, мы с вами даже не познакомились. Меня зовут Алексей Аркадьевич, а …
-Савва Антонович Тарушкин.
Доктор вдруг взял его за плечо.
-Ты – Савва?
-А кто же? Савва удивленно взглянул на него. Что с того?
-Имя у вас – гм… интересное - протянул врач. Был у моего наставника, Михаила Львовича, один пациент, так его тоже, представьте, звали Саввой. Жаль парнишку, представляете, его чуть не убило молнией! Я тогда еще учился, ординатуру заканчивал. Потрясающий, скажу честно, случай был. Парень несколько дней был на грани жизни и смерти. У него сердце встало, страх сказать, на целую минуту, а потом снова пошло.
-Ну минуту-то вряд ли - усомнился Савва.
-Может, и меньше. Факт, что это было - проговорил доктор - и что главное, парень-то этот вовсе не силач какой был, а обычный. Даже, честно сказать, хлипкого телосложения. Но выжил, видишь ли.
Савва отвел глаза. Шуточное ли дело, подумал он, ведь он и был тем самым парнишкой, выжившим после удара молнии. Но как-то не время говорить об этом сейчас..
Гораздо серьезнее было то, что Алексей Аркадьевич сказал про дикту. Савва знал, что диктам бывает очень плохо , когда умирают их хозяева. Дикта запрограммирована на то, чтобы беречь и охранять жизнь человека, которая, в свою очередь, является источником жизни и для нее, дикты. Ей не понять того, что жизнь человеческая имеет свой, ниспосланный Богом, срок, и в том, что она прерывается и уходит, они, дикты, не виноваты. Савва знал, что Викторию обслуживала Таби. Таби была первой из них, с какой познакомился Савва и вошел в контакт. Она не была прикреплена к Виктории, у нее на попечении было еще с полдесятка старух, которые были в состоянии куда худшем, чем Виктория - с артритными суставами, негнущимися руками и ногами, некоторые не могли держать ложку и чашку, одеваться и ходить самостоятельно. Таби попеременно с сестрами и нянечками занималась ими - помогала одеваться и обслуживать себя, сопровождала на прогулках. С Викторией у нее просто с первого дня установился хороший контакт, они друг другу понравились и подружились. Виктория, что греха таить, порой раздражала немало и соседей, и сотрудников персонала. А когда появилась Таби, поняла - дикте можно сказать все, что угодно, и она никогда никому не выдаст. А история про аварию, мужа и пояс, как видно, мучила Викторию, ей хотелось сочувствия, или чтобы ее хотя бы элементарно выслушали. В интернате же, увы, больше сотни человек, нуждающихся в немедленной помощи по разным поводам и проблемам, У каждого из них с избытком хватало своего лиха, чтобы слушать еще и чужие откровения. О врачах и медсестрах вообще речь молчит, они заморочены донельзя. А Виктория Андреевна была интеллигентным человеком - грузить и без того уставших людей своими проблемами считала неприличным. Потому одна лишь Таби хранила нерушимо ее секреты. А теперь, как стало известно Савве, она покинула стены интерната, не сообщив об этом никому. Надо ее разыскать, подумал он, дело бедой пахнет. Либо Виктория велела Таби что-то сделать, поставила задачу и послала ее куда-то незадолго до конца. Либо дикта, увидев мертвую хозяйку, впала в шок, потеряла ориентировку и ушла неведомо куда. Оставшись внезапно без живого сигнала и посчитав себя виноватой в не сохранении хозяйкиной жизни, она могла получить дронную болезнь. Правда, Виктория не являлась ее хозяйкой по службе, но контакт-то у них был налажен.
Савва пробовал расспросить подружек и соседок Виктории, но те, как на грех, ничего путного ему сказать не могли. На дикту же вообще мало кто обращал внимание, кроме разве санитарок и уборщиц, да и те не могли припомнить ничего, кроме того, что Виктория давала Таби носить свои блузки, юбки и брюки, а еще учила ее пользоваться макияжем и выкрасила пряди в челке парика в яркий вишневый цвет. Это смотрелось более чем экстравагантно, но Таби шло.
-Чем бы дите ни тешилось - вздыхали они, под дитем подразумевая, конечно же, Викторию. Оставалась одна надежда - что Виктория все же отослала Таби по какой-то надобности, и не могла представить, что отсутствие пояса может убить ее. Такое бывает с пожилыми людьми.
Честно сказать, Геннадию Спивакову не было никакой нужды жениться, да и желания тоже. Ему вполне хорошо жилось с самим собой. Но об этом не должен был знать никто. Даже отец. И в особенности он, потому что огласка таких тщательно скрываемых обстоятельств, имеющихся в его жизни, могла стоить отцу самого дорогого после жизни - достигнутых в ней успехов и материального благополучия. Безупречного имиджа. Конечно, у многих, независимо от состояния и положения, людей, в семьях не все ладно, но все-таки в подавляющем большинстве случаев люди не афишируют этого. Скрывают. Стесняются.
Сын Андрея Олеговича Спивакова был до крайности внешне хорош собой, и упивался до предела сознанием этого. Он был нарциссом в духовном и физическом смысле этого слова. И этот факт в известной степени всю жизнь, а в последнее время особенно беспокоил его отца. Ибо годы, как известно, стремились только вперед, сил и здоровья оставалось все меньше. Андрея Олеговича не на шутку тревожило будущее сына. Обеспечивать ему комфорт жизни и оплачивать растущие запросы Андрей Олегович мог не смочь в самое ближайшее время. Но еще мог пристроить сына на работу в свою фирму. С тем, однако, условием, что претендент на место должен быть женат. В обязательном порядке, притом. В каждой крупной компании имеются свои неписаные правила и обычаи, соблюдать которые обязуют всех сотрудников, от мала до велика. А Андрей Олегович играл в холдинге не последнюю роль, но отнюдь не был главным. Потому, поразмыслив так и сяк, решил немедленно искать партию для сына. Выбор его остановился на Лизе Маджановой. Потому, во-первых, что Борис Маджанов, ее отец, был его давним знакомым, во-вторых, Лиза по здоровью и образу жизни большую часть времени проводила дома, и в –третьих, Андрей Олегович понимал, как никто другой, что Лиза как жена, будет его сыну по барабану, но тот не посмеет обидеть ее, если же хоть раз позволит себе по отношению к ней некорректный поступок, мигом лишится всех своих удовольствий, вернее, денег на них, а заработать на все свои потребности у него кишка тонка.
В мире, где вращаются успешные и богатые люди, имидж играет огромную роль, и отступление от него зачастую смерти подобно. Если не физической, то социальной - потеря рейтинга в среде, уважения, положения, просто человеческого отношения. Гене Спивакову жизненно необходим был имидж хорошего семьянина, именно поэтому ему и подыскали Лизу.
-Ты можешь сам с собой делать все, что хочешь – говорил ему отец. Ты взрослый человек, и менять твое поведение мне не под силу. На всяких специалистов-психологов у меня нет средств, да и доверия им тоже по жизни нет. Все они по большей части шарлатаны, желающие в первую очередь пополнить свой карман, а я не хочу потакать им. Но общественное мнение, и в особенности нашего круга, требует… Для всех ты должен быть женат, хотя бы гражданским браком, если уж не потянешь официального. Ты сын уважаемого человека, будущий бизнесмен, наследник большого дела и имущества, изволь быть разумным и вести себя достойно. Мне под старость слухи, вздохи и пересуды абсолютно ни к чему. Не могу насильно заставить тебя любить Лизу, но пойми, это единственный выход. Сам знаешь, нормальная девушка за такого, как ты, не пойдет ни за что. Лиза сумеет создать необходимый тебе имидж, станет витриной семьи. Ты будешь время от времени показываться с нею на вечерах у общих знакомых, дарить ей подарки, вместе с ней отдыхать… Не строй недовольную физиономию, понимаю, что тебе никто на свете не нужен, кроме твоей собственной неотразимой персоны. Но придется немного потерпеть ради меня, моей возможности тебя обеспечивать и моего спокойствия на старости лет. Лиза не из тех, кто много хочет и требует, уверяю тебя. Ей ничего от тебя не будет нужно, кроме того, как находиться в твоем доме. Она даже не заметит, есть ты рядом, или нет. Вы будете показываться вместе от силы раз-два в месяц по необходимости присутствия на различных мероприятиях, в остальное же время жить каждый на своей территории, благо места достаточно. А я Маджанову пообещал за это поднять его магазин, который на ладан дышит. Не могу, конечно, считать его дураком, да и судить - не мое дело, где-то он бывает и умен. Но разместить специализированный спортивный магазин в месте, где подавляющее большинство населения - не просто пенсионеры, а сказать прямо - дряхлые, дотягивающие свой век старики и старухи - это же надо окончательно сдуреть. Ежу понятно, что этот магазин там как бельмо на глазу смотрится. По мне, так лучше бы было ему работать в этом или другом каком магазине рядовым сотрудником, продавцом или консультантом. Но как же можно, он же Маджанов! Вылез из грязи в князи, разве ж можно обратно? Господи!
Главное, чтобы все слышали - у него бизнес, а какой это бизнес, и на чем он держится, дело десятое. Мы с Борисом договорились, как следует - я ему его дыры закрою и раскрутиться помогу, он мое горе тяжкое прикроет…
Геннадий тайком ухмыльнулся : надо же – горе тяжкое! Это он-то! Не иначе, папаша зажрался и настоящего горя, как есть, не видал. Ведь сын у него со всех сторон хорош, а он этого не ценит. Красивый, сильный, умный, воспитанный, никаких вредных привычек. Кроме одной - желания постоянно видеть себя, свою красоту и совершенство. Это придавало ему силы, поднимало настроение, каким бы плохим оно до того ни было. При каждом удобном случае он был обуреваем желанием увидеть в зеркале или стекле, или металле, любой другой отражающей поверхности, свое лицо и тело, безупречную - пусть только с его личной точки зрения – фигуру, на крайний случай, даже собственную тень. Если это и патология, как он заявил однажды отцу, то редчайшая и уникальная, встречающаяся одним случаем на миллион. И с чего отец вбил себе в голову, что он несчастен? По-моему, любой другой на его месте только благодарил бы судьбу за такого сына – думал Гена порой про себя. Не пью, не курю, отлично учусь, не употребляю никаких наркотиков, занимаюсь спортом, не бегаю за девчонками, хотя они мне сами прохода не дают. Но они мне не нужны, они все, как одна, глупые, жадные, истеричные, желающие немедленно и как можно больше получить, и только. А я не готов ради пяти минут радости расплачиваться годами горя. Я не такой дурак.
Отец верил ему и понимал. Но в то же время отдавал себе отчет, что так не может продолжаться до бесконечности. Для чего он, Андрей Олегович Спиваков, поднимался в люди, для чего мучился годы, осваивал бизнес, подчас рисковал собой? Для чего копил, приобретал, строил? Если сын не женится и не даст миру внуков, все заготовленное им и накопленное будет ничьим. Пропадет в никуда. У дела, конечно, появится новый хозяин, свято место пусто не бывает. Но правда беспощадно колет глаза - Гена обречен прожить на земле пустоцветом, потому что не способен полюбить никого, кроме собственной, как ему кажется, со всех сторон совершенной и неотразимой персоны. Но может быть, все еще можно поправить, думал про себя Андрей. Если заставить сына о ком-то заботиться, кроме себя, показать, что на свете, кроме него, есть еще люди, и смысл жизни вообще в мире, и в частности, каждого отдельного человека, в том, чтобы помощью, заботой, наконец, любовью умножать добро, может быть, он поймет.. Он же не только красивый, но и умный, его сын. Как же может быть иначе?
Геннадий не возражал, молча слушал отцовские разглагольствования. Отвечать, объяснять и возражать у него не было ни сил, ни желания. Голову занимали совсем другие мысли. Бог бы с ним, и с Маджановым, в конце концов, в доме места хватит десятку жен и им подобных. Пусть отец тешится, сын подыграет ему, сделает вид. Уж на это он безусловный мастер.
Лиза сидела в своей комнате одна, уставившись в окно. Голова была пустой и тяжелой, как чугун. Какую ночь подряд она не может уснуть, мучается неизвестностью, душу гложет и тревога, и сознание собственной никчемности, и горькая обида. Как ни посмотри - всюду одно и то же, отец использует ее, как разменную монету, пытается с ее помощью вернуть себе утраченный рейтинг, имидж, место в фирме или там что еще, чтоб его див взял. Была бы Лиза здорова, все было бы по-иному, но должно быть, такова ее судьба. Деваться некуда, да и отец у нее один. И все-таки как-то обидно. У всех родители как родители, и дети как дети, живут сами по себе, своим умом и силами. У нее же сплошная чехарда - то отец возжелал сделать из нее звезду телевидения, то ему приспичило выдать ее замуж. Видит, притом, только свои нужды и печали, до других людей ему дела нет. О том, что Лиза тоже человек, который может что-то думать и чувствовать, он ни разу не задумался. Ему это не нужно. Интересно и нужно только то, чего хочется. Лично ему ли или его партнерам, его фирме, еще неизвестно кому, только не его семье, не Лизе с матерью. Несмотря на то, что одна забита до предела, а другая инвалид. Впрочем, это беспокоит его только лишь в финансовом контексте. Вот разориться и остаться с дочерью-инвалидом без фирмы, особняка и счета в банке - это в его понимании катастрофа. Даже хуже того – апокалипсис. А так вроде бы все нормально - дом есть, деньги есть, вещи есть, куда пригласить и чем похвастать перед партнерами тоже есть. А то, что дочь с трудом ходит, причем, по его же вине - это так, ничего особенного, дело житейское. Не заставь он ее тогда ходить в спортклуб , или хотя бы обговори с Прошиным систему тренировок, как поступают все разумные люди, может быть, было бы все по-иному. Во всяком случае, Лиза не упала бы и не стала калекой.
Но все уже случилось. Какой смысл обижаться и злиться? Только силы попусту тратить. Судьба распорядилась так, не будет по-иному. Вот только замуж за Спивакова-младшего Лизе совершенно не хочется идти. Она ему не пара, это совершенно точно. Ежу, как говорится, понятно, но только не ее отцу. Впрочем, может, понятно и ему, только он не покажет этого и под страхом смертной казни. Именно по этой причине он и согласился пока что заменить Лизу на Дагри, и проверить Спивакова ею. Лиза слышала, как отец излагал маме свой план. Конечно, ему жаль ее, Лизу, это несомненно, и он ни за какие коврижки не отдал бы ее первому попавшемуся просто так. Но за свое финансовое положение он тоже боится, именно потому, что у Лизы больше потребностей, а возможностей меньше, чем у обыкновенных здоровых людей. Будь Лиза в порядке, он бы не боялся за дело так…
Размышления Лизы были прерваны звонком в дверь. Раз, второй, третий.. Кто бы это мог быть? Отец в Лужске, мать в Волине, приводит в порядок бабушкину квартиру. Отец велел, чтобы Лиза с матерью , пока суд да дело, в смысле, Дагри будет изображать Лизу, а он через компьютер наблюдать за нею, пожили там. Неужели кто-нибудь из них что-то забыл?
-Д-р-р! -неслось из прихожей.
-Сейчас! - крикнула Лиза, и взяв трость, поплелась к двери. Без Дагри, конечно, тяжело, но деваться некуда, Хватит и того, что Дагри согласилась ее подменить. Может, это Валя Кустова к ней приехала? Не смогла на день рождения, узнала, что родители уехали, и решила навестить сейчас?
Но это была не Валя. Приоткрыв дверь на цепочку, Лиза увидела в полумраке знакомую высокую фигуру с длинной шеей, которая кивнула ей. Такое же, как и у Дагри, лицо, пухлые губы, светлая кожа. Но не Дагри, точно. Та сейчас в Лужске, обживается в хоромах Спиваковых. Лиза отступила назад, сняв цепочку, и спросила:
-Ты кто? Нила?
-Я Таби - произнесла дикта, еще раз кивая ей и скидывая с головы капюшон. Я тоже работаю, как и Нила, в интернате. Виктория Андреевна велела мне…
Вас не затруднит пройти на кухню? - спросила Лиза. Я сейчас поставлю чай. Матери с отцом нет, Дагри тоже. Представляете, меня решили выдать замуж за….
Она украдкой взглянула в окно. Так и есть – кто-то из семейства Стругачевых наверняка сейчас сидит на лоджии с биноклем или еще каким прибором для подсматривания, сейчас их продается сколько угодно и где угодно. Пронюхали, что старшие Маджановы отбыли по делам, и держат Лизу в поле зрения. Чтоб их див взял!. Стражи нашлись! И наверняка видят сейчас дикту - фигура приметная, осанка характерная. У них-то дикты нет, и завидуют они Маджановым страшно. Впрочем, не до них сейчас.
- Это тебе. Дикта вынула из-под курточки какой-то сверток, развернула его. Там было нечто странное. Что-то вроде трусиков, но очень высоких, с розовой верхней частью , похоже, из прорезиненного материала, с какими-то твердыми пластинками внутри и белыми кнопками. Такого Лиза никогда еще не видела.
-Что это? – тихо спросила она.
-Пояс Дилова – ответила дикта почти беззвучно, одними губами. Виктория Андреевна велела принести и отдать его тебе. Сказала, что ты в нем сможешь ходить и даже бегать. Вот инструкция.
Лиза уставилась на лист бумаги. Лицензия номер… Год выпуска 2014-й. Корригирующее ортопедическое устройство для лечебного применения при патологиях позвоночника и суставов, нарушениях нервной регуляции, последствиях травм , ДЦП, межпозвонковых грыж и других подобных повреждений. Изделие имеет полимерную оболочку А, металлизированные нити Б, соединяющие между собой агоралевые пластины В.
Текст был не совсем понятным Лизе, но она догадалась, что агораль - это, наверняка, материал, из которого сделаны главные действующие части пояса. Это, скорее всего, минерал или сплав, почему ему дано такое название, тоже ясно. Значит, у нее, Лизы, появился-таки шанс стать нормальным человеком. Насколько было возможно быстро, она зашла в комнату, вылезла из домашнего костюма и застегнула пояс на себе.
Дом, в котором жили отец и сын Спиваковы, и в который под видом Лизы пришлось переехать Дагри, поражал размерами жилой и общей площади, стройным порядком и холодной отчужденностью, которая поразила дикту с первого момента нахождения тут. В особняке было пять комнат - столько же, сколько у Маджановых, однако жили тут всего два человека, и каждый занимал строго свою территорию, стараясь как можно меньше видеть и слышать второго.
Дикте не дано было право анализировать и тем паче, судить различные нюансы поведения людей, но очень скоро ей стало понятно - самые близкие люди, отец и сын, жили здесь, как принудительно оказавшееся рядом и с трудом переносящие друг друга соседи. Маджановы подчас ссорились, обижались друг на друга и расходились по углам, но Борис, Люба и Лиза не могли друг о друге не думать, не волноваться. Здесь же отец и сын вели себя более чем интеллигентно, при встречах здоровались и едва не кланялись друг другу, но душевно один к другому абсолютно пусты, и с трудом выносили наличие друг друга рядом, ревностно охраняя каждый свое личное пространство. Плохо знакомой с многообразием человеческих страстей и перепетий жизни Дагри тем не менее, стало яснее некуда - отца и сына связывают лишь денежные и материальные узы. Одному нужна крыша над головой, свидетельство положения, имущество и обстановка, второму – высокий уровень бытового комфорта, и возможность холить и лелеять себя, не переставая. Половина младшего Спивакова была полна всевозможной бытовой техники, крутых навороченных вещей, помогающих во всем, от готовки до уборки. Андрей Олегович же жил по старинке. Прислуги в доме не имелось, вернее, раз в неделю Андрей Олегович приглашал специалистов из клининговой фирмы, занимавшейся профессиональной уборкой, которые наводили лоск во всем доме. Питались Спиваковы и в рабочие, и в выходные дни в основном в кафе и ресторанах, необходимый набор продуктов доставлялся на дом от специальной фирмы. Вместе отец и сын не завтракали, не обедал и не ужинали ни в выходные, ни в праздничные дни. Вообще один любым способом старался дистанцироваться от другого. Но не ее, Дагри, дело судить об этом. Ее основное дело теперь - как можно точнее и достовернее изобразить Лизу. И это ей удается более чем. Проблема только в одном - что, если Геннадий начнет таскать ее без устали по тусовкам, ресторанам и кафе? Там подмена может легко раскрыться - дикты не в состоянии потреблять человеческую пищу, у них нет такой пищеварительной системы, как у людей. Пробовать могут, но не более того. Рано или поздно Геннадия это заинтересует, он решит во что бы то ни стало вкусно и обильно накормить Лизу. Да еще, пожалуй, при каких-нибудь гостях, умных людях, которые, конечно же, быстро разберутся, что к чему, и откроют ему глаза. И Гена, конечно же, обозлится на Маджанова, который решил его обмануть.
Но ничего этого не последовало. Шли дни, Дагри-Лиза оставалась для Геннадия Спивакова, как предполагали и Маджановы, и его отец, неким передвигающимся предметом домашней обстановки, и внимания ей он уделял не более, чем комнатной собачонке. Днем он, как правило, дома отсутствовал - работал ли, учился или занимался еще какими делами, Дагри он в известность не ставил. Придя домой, первым делом бежал в ванную принимать душ, потом часа два наводил красоту перед зеркалом, любовался собой, после чего шел ужинать. Удивительно, но ни на кухню, ни в столовую он Лизу-Дагри никогда звал и не приглашал сесть с собой за стол, компаний и гостей к себе тоже никогда не водил. А вот Андрей Олегович, как видно, почувствовав родственную душу, то и дело зазывал ее к себе поговорить за жизнь.
Дагри, конечно, не могла оставить его излияния без внимания и включала прием информации.
Андрей Олегович не жаловался. Он просто выговаривался, посвящая молчаливую и тихую, как он считал, невестку в свою жизненную историю, которая, впрочем, оказалась далеко не радостной. До того, как стать респектабельным бизнесменом и уважаемым человеком, ему пришлось хлебнуть немало лиха. Влиятельной родни и крутых знакомых у него не было, поднимался с нуля сам, без чьей-либо помощи. Женился в 1987-м году, в 1990-м родился Гена, через десять лет последовал удар - жена скончалась от рака. Год прожил, словно в тумане, потом, стиснув зубы, с головой ушел в работу - надо было жить ради сына, который без него непременно пропал бы. У него, конечно, были женщины, но ни одна из них не заняла место хозяйки дома и не стала новой матерью Гене, который рос не по годам смышленым, и уже в одиннадцать лет стал понимать многое из того, что до других доходит много позже, в частности то, что он, Гена, уродился хорош собой, и это свойство многим бросается в глаза, а значит, его можно использовать, в частности, нравиться некоторым людям - и женщинам, и мужчинам - таким, которые имеют определенные привилегии, власть и деньги, и могут приобщить к ним.
-Он рано понял, что может брать внешностью - вздыхал Андрей Олегович - в мать пошел, да только , кроме вида, ничего от нее не взял. Ни трудолюбия, ни ума, ни выносливости. Как ни прискорбно думать, пустой получился. Если бы мне не повезло подняться в бизнесе и разбогатеть, может быть, жил бы сейчас альфонсом.
-Альфонсом? - переспросила Дагри. Этого не может быть, его ведь зовут Геннадий!
В данном случае это не имя, а название - холодно произнес Спиваков-старший. Прощелыга, который не желает трудиться и не умеет, а зарабатывать способен лишь используя свою внешнюю красоту. Занятие ненадежное, да и постыдное для настоящего мужчины. Но сейчас основным ценным качеством является наличие денег, а каким путем они заработаны, уже второй вопрос. В общем, живет мой красавец по-своему, меня, отца, в упор видеть не хочет, хотя я в свое время всю эту обстановку и жизнь ему обеспечил. Я ему, правда, вроде мебели - нахожусь дома, и ладно. Слава Богу, он тихий, не пьет, не курит, с собственным здоровьем, как с писаной торбой носится. Да только это все впустую. Не дождаться мне внучат…
-Почему? - спросила Дагри-Лиза.
Он наклонился к самому ее уху. Она чувствовала виском его тщательно сдерживаемое, не выпускаемое наружу силой воспитания внутреннее напряжение - и поражалась тому, каких сил ему стоит жить с ним.
-Ты же ему не родишь – выговорил он - у самой, слышал я, спина поломана, а Генке и здоровые не нужны. Подавай непременно, такую, чтобы на него, золотого, похожа была, и точка. Вот, чтобы женщина, но как близнец его, точь в точь, абсолютный, на такой он, может быть, и женился бы. Да разве такое может быть? Такого и в сказках, пожалуй, не бывает. Говорил я ему без счета раз, чтобы бросил дурить, и как человек нормальный, к людям пригляделся. Ноль внимания, фунт презрения, хоть ты тут что хочешь. Оригинальность, видите ли, у него, умного такого, в одном месте играет. Хочет сам не знает чего, а того, что люди - это люди, и никем другим по его желанию стать не могут, его не колышет. Лучшие годы свои ведь ни на что загубит, а потом или сопьется, или вовсе в петлю полезет. Прости Господи меня, грешного, но что делать, когда факт налицо имеется, против которого, как ни крути, ничего не поставишь? Было дело, стыд я свой преодолел, нервы в кулак зажал, и к психологу на прием Генку устроил. Доктор, мне друзья говорили, хороший. Так вот, он честно свою работу провел, и заявил мне - дело безнадежное. Геннадий, увы, уже далеко не ребенок, и даже не подросток, и корректировать его поведение практически бесперспективное дело. Применение спецметодик может иметь побочный эффект, например, возбудить агрессию. В общем, « утешил» меня по полной программе. Я, признаться, очень внуков хотел, но теперь, честно скажу, боюсь. Какие могут получиться внуки, если, прости Господи, сын умом тронутый? Может, я и не прав, конечно, но ей-богу, в данном случае хотелось бы ошибаться. Я тут раз книгу одну прочел, детектив, так похолодел прямо - тоже вот там парень такой же был, вроде Генки моего, на себе сконцентрированный, красовался все да модничал, а потом в маньяка превратился, людей убивать стал, и только за то, что они, по его мнению, некрасивые были. Понимаю, конечно, что это все выдумка, но.. Любая выдумка под собой все же что-нибудь реальное имеет. Если бы Генка другим был, обычным, разве бы я подумал? Но он именно такой, и…
От него шли волны настоящего, безнадежного отчаяния. Дагри-Лиза ничего не ответила, только кивнула ему. Сигнал Андрея Олеговича путался, он явно был сильно обеспокоен и сложившимся положением, и невозможностью как-либо разрешить его, и своим здоровьем. У него налицо имелись проблемы с давлением и сердцем. Дагри-Лиза догадывалась, что старший Спиваков боится, что его может настичь инфаркт или инсульт. Боится не столько умереть, сколько сделаться когда-нибудь, не дай Бог, обузой для сына, который, конечно же, не готов к такому повороту событий, и вообще не способен бороться ни с какими трудностями, кроме прыщей на лице или запачканного костюма. Ухаживать за больным отцом Гене точно слабо. Лизу специально подобрали ему, чтобы якобы научить заботиться, но ежу понятно, что целиком погруженный в себя самовлюбленный красавчик органически не способен заботиться ни о ком, кроме себя самого.
-Слышал я - произнес Андрей Олегович, глядя в окно - что есть искусственные женщины. Не резиновые куклы для сексуальных утех, а биороботы, по виду и поведению практически идентичные человеку и управляемые на эмоциональной основе. И вроде бы.. они умеют принимать облик настоящих живых женщин, просто, как две капли воды похожи. Их один ученый придумал, дай Боже ему здоровья и сил на много лет вперед.
Дагри-Лиза замерла. Открыть себя нельзя. Андрей Олегович знает про дикт, и быть может, догадывается, кем на самом деле является «Лиза». Может быть, он понял это с первых же минут, но не показывал вида. Конечно, незавидная роль - служить игрушкой для избалованного барского сыночка. Но Лизе в этой ситуации пришлось бы еще хуже. В сущности, все дело затевалось ради денежного вопроса - один оплачивал услуги другого, и только. Диктам, собственно, деньги не нужны, но нужны их хозяевам, которые обеспечивают и им, диктам, жизненные условия в обмен на их службу. Вот такой расклад
И Андрей Олегович понял ее.
С первого дня, как Лиза начала носить пояс Дилова, о котором, честно говоря, прежде вовсе не слышала, она стала чувствовать себя куда лучше. Меньше стала беспокоить, а затем и вовсе сошла на нет тянущая боль в мышцах спины, отпустила утренняя скованность. Лиза уже увереннее ходила по коридорам и рисковала подниматься на второй этаж, о чем прежде не могла и подумать. Разумеется, она умолчала отцу и матери о визите Таби. Понимала отлично, что этот пояс только выглядит просто - на самом деле он наверняка стоит столько же, сколько дом или еще больше. И ясно как день - родители не будут довольны тем, что дочь получила пояс просто так, да еще от какой-то Виктории, которая жила в интернате для стариков. Таби, разумеется, не сообщила ей, что Виктория умерла. Но Лиза сообразила, что отец, если чего-то захочет, становится до крайности упрямым, и может докопаться до совершенно ни ему, ни Лизе не нужных вещей. Поэтому Лизе приходилось притворяться в присутствии отца, и брать трости, как и раньше, что было теперь для нее очень тяжело. Нехорошо быть обманщицей, но еще хуже было бы раскрыть правду - может начаться такое, что и в кошмарном сне не представишь. Помимо всего прочего, отец еще и суеверен, верит во всякую мистику, и известие о том, что его дочь носит чужую вещь, да еще умершего человека / о чем Лиза, конечно, не догадывалась/, будет для него подобно удару камнем по голове. Единственно, кому можно было бы раскрыть истину и доверить секрет, была Дагри, но той приходилось исполнять роль Лизы в доме Спивакова. Все же матери Лиза не могла не открыться, и когда та приехала с сообщением, что в Волино закончились ремонтные работы, поцеловала ее и сказала:
-Мама, я уже хожу. Правда, здорово? Смотри, я уже поднимаюсь по лестнице…
Любовь Алиевна крепко обняла дочь, прижала ее к себе, точно маленькую, и шепнула ей в ухо:
-Скоро мы поедем с тобой в бабушкину квартиру. Поживем немного там, потому, что… Ну, ты сама знаешь.
Лиза только вздохнула. Она отлично знала, еще бы ей было не знать! Потому что в дом Маджановых в любой момент могут наведаться с визитом отец и сын Спиваковы. А они ни в коем случае не должны видеть настоящую Лизу. Гена и его отец видели ее только мельком, когда присутствовали на дне рождения, и запомнили точно лишь черты лица. Их и постарались придать Дагри гримеры и стилисты салона «Антонио». Сейчас же Лиза была для них явно лишней. Ее не должно было быть в доме в их присутствии.
Вечером того дня Любовь Алиевна и Лиза собрали все г необходимые вещи - одежду, белье, посуду и нужные приборы. Борис Артемович поздно, почти ночью, отвез их на новое, вернее, обновленное старое место жительства, предупредив, чтобы они не заводили знакомств и не вели ни с кем ненужных разговоров. Правда, Лиза думала, что все это излишне. Из знакомых в Волино у нее были только Валя Кустова и ее мать. В последние месяцы они практически не общались, раз разговаривали по телефону, и только . И неприятный инцидент, произошедший с Валей, когда та пришла поздравить Лизу с днем рождения, не шел вон из Лизиной памяти. Охранники отца тогда просто не пустили Валю на территорию, хорошо, что не пнули, как бродячую собаку. Валя, конечно, не обиделась, понимая, что главенствует в доме не Лиза, а ее отец, для которого Валя попросту никто, хотя бы по той простой причине, что ни разу не бывала за границей. У каждого свои заскоки, думала Лиза про себя, и одновременно ей было жаль Валю и как-то неловко перед ней. Было уже совсем поздно, когда они с мамой распаковали свои сумки, разложили вещи по местам и сели в комнате с чайными кружками в руках.
Завтра у Лизы Маджановой должна была начаться новая жизнь. Она пойдет работать администратором в магазин электроники на Ниховской улице. Любовь Алиевна договорилась с его хозяином, конечно, втайне от супруга. И фамилия у Лизы по новому документу будет другая. Не Маджанова, как раньше, а Магарян. Имя и отчество остались свои. Фамилия Маджанова слишком приметная, Магарян куда скромнее, да и по внешности Лиза легко сойдет за армянку. Кого чужая личная жизнь интересует? . Елизавета Маджанова, по слухам, пущенным ее отцом, живет в доме гражданского мужа Геннадия Спивакова, и ни одной живой душе не должно быть известно, что ее роль блестяще исполняет дикта. А Елизавета Магарян - обычный менеджер в салоне «ЭЛЕКТРОН.Тех. « Ее жизнью некому и незачем особенно интересоваться. Она не какая-нибудь знаменитость, не телезвезда, не дочь олигарха, не спортсменка, не красавица. К тому же инвалид третьей группы. В общем, горе луковое.
На следующий день Любовь Алиевна повезла Лизу в ближайшую к дому обычную парикмахерскую, где ей сделали соответствующую образу ассиметричную короткую стрижку. На себя прежнюю, ту, которая красовалась на обложках брошюр и на заставке к программе «Переломим», Лиза теперь совершенно не походила. Она оделась просто - джинсы, блузка, неброская и не особенно новая куртка. Никаких украшений, дорогих вещей. Лиза Магарян - самая обычная девушка, не нищая, конечно, но и до богатой ей далеко.
Первый день на новом месте работы прошел обычно, даже, пожалуй, несколько скучновато. Девчонки-коллеги оказались неплохими и даже симпатичными, но все до одной курили и то и дело выбегали к двери. От них не отставали и парни – продавцы-консультанты. Некурящей в этой компании оказалась лишь Лиза, которой все чаще приходилось оставаться в одиночестве за столиком.
Так прошел и второй день, и третий. На четвертый день усилилось оживление. Приближался праздник 8 марта, и по случаю этого события приток народа увеличился не на шутку. Люди спешили приобрести в подарок предметы бытовой техники, телефоны, планшеты, смартфоны и тому подобные вещи. В обязанности Лизы входило выписывать чеки и гарантийные талоны, вести документы о проверке техники перед ее продажей.
Покупатели мелькали перед ее взором, обращаясь то и дело с различными вопросами, и она им отвечала, не задерживая на них особо свой взгляд. Справиться бы со своими делами. Она выписывала очередной талон, когда услышала, что кто-то шепнул ей в ухо:
-Привет.
Лиза не сразу обернулась. Кто бы это мог быть? Голос мягкий и такой знакомый, кажется, она слышала его где-то когда-то.
-Здравствуй, Лиза - повторил он.
-Здравствуйте. Она подняла глаза, выпрямилась, насколько было возможно. Мы знакомы?
Тут же ей стало неловко. Должно быть, этот человек действительно знает ее хорошо, раз узнал сейчас, когда она совсем не похожа на ту, какой была всегда раньше. Кардинально поменяла имидж, как отец говорит. Впрочем, Бог бы с ними - и с имиджем, и с отцом.
-Ты сделала короткую стрижку? Тебе идет - продолжал он. Ты стала еще красивее.
-Надоело возиться с длинными.. - честно призналась Лиза, и вдруг расширила глаза: Савва?
-Да, я – вздохнул он, и снова уставился на Лизу, будто видел ее впервые в жизни. Ты устроилась сюда работать?
-Да – сказала Лиза и поднялась с кресла.
Савва молча изучал ее взглядом. То, что она ходит, для него секретом не было. Пояс Дилова делал свое дело. Одному Савве, да еще Таби было известно то, что Виктория, узнав нежданно-негаданно чисто случайно свой настоящий диагноз - рассеянный склероз, грозящий ей скорым неизбежным наступлением слабоумия и медленным параличом, приняла решение уйти, пока не стало слишком поздно. А перед тем отдать пояс, который просто так нигде не купить и не достать, и за который ее муж, возможно, расплатился собственной жизнью, человеку, которому он нужнее всего. Ей, Лизе. У Лизы есть шансы вылечиться и долго жить, а у Виктории их не было. Существовать растением, потеряв разум и человеческий облик Виктория не хотела и не могла. Вот и весь расклад.
Но вслух он об этом Лизе ни за что не скажет. О том, что Виктория фактически пожертвовала собой, знает только он и Таби. Больше никому эта информация не нужна. Она не даст ничего полезного. И ничего не изменит.
Лиза же, как видно, устав носить в себе все произошедшее за последнее время, выговорилась полностью. Рассказала все по порядку. Про дела отца, про то, как помог ему Спиваков, и про то, что Спивакову надо было во что бы то ни стало женить своего непутевого сына. И лучшей кандидатуры в невесты, чем Лиза, он почему-то не нашел. Отцу Лизы ничего не оставалось, как согласиться, долг платежом красен. Но нашел выход - выдал Дагри за Лизу, и послал в дом к Спиваковым, снабдив всеми необходимыми инструкциями, и проинформировав журналистов. А Лизу отправил жить в старую квартиру, о которой Спиваковы и прочие им подобные знать не знают и ведать не ведают. В целях конспирации Лизе пришлось изменить внешность и поменять фамилию на Магарян. Все-таки Маджанов в округе известен, да и фамилия приметная, это не какой-нибудь Иванов, Петров или Сидоров, коим несть числа. А фамилия Магарян вполне обычная, обрусевших армян и их родственников с русской стороны в России полным-полно, это абсолютно никого не удивит. Типаж у Лизы южный, дед по матери был крымским татарином, оттуда и темные глаза, и смуглая кожа, и дегтярного цвета волосы, и приземистая, крупная фигура.
Савва слушал ее очень внимательно. За полчаса обеденного перерыва, что они просидели на пластмассовых неудобных стульях в закутке кафетерия, обмен информацией шел очень интенсивно и никого особо не заинтересовал. Савва в свою очередь раскрыл карты. Магазином, как поняла Лиза, владеет его отец, Антон Васильевич Крыльников. Правда, не один, а на паях с кем-то, ну да это не столь важно.
Савва обнял ее за плечо.
-Извини, конечно, заранее.. Знаю, твой отец моего отца и меня нищим считает, но знай – это не так. Конечно, он не миллионер, но и не нищий. У нас хорошая квартира, есть машина, правда , не иномарка, а наша, Лада. Отец иномарки не любит. И загородного коттеджа у нас тоже нет, и за границу отдыхать мы не катаемся. И ничем не хвастаем, просто живем. На вкус и цвет друга нет. Никаким Спиваковым я тебя не отдам. Слышишь?
-Конечно – выдохнула она. Спасибо. Только Спиваковы богаты, гораздо богаче и сильнее и моего отца, и твоего. И имеют наверняка кучу выгодных знакомств и нужных людей, готовых ради них на все. Наша же жизнь, в сущности, мало кого колышет. Отцы играют в свою игру. Одному нужны срочно деньги для поправки бизнеса, другому - безупречный имидж сына. То, что помимо этого, кто-то живет и что-то чувствует, для них ничего не значит.
-Я люблю тебя - неожиданно выговорил Савва. Произнес тихо, одними губами, но Лиза услышала.
-Что? - так же тихо прошептала она.
-Я люблю тебя - повторил Савва. Какую угодно. Любую. Всегда. С первого взгляда и первого момента. Вместе с инвалидностью, коляской и поясом. С тем, что не примет никто другой.
Лиза смотрела в его темно-серые глаза и верила. Да, он во многом не тот, о ком принято мечтать. Далеко не принц на белом коне. Не красив, не особенно умен, не воспитан. Кое-как одет. Телом похож на обезьяну, руки кажутся намного длиннее, чем ноги. Но от него не прет за версту самодовольством и сознанием собственного величия и значимости, как от Спивакова. Спору нет, Геннадий вполне смог бы с немалым успехом украсить собой витрину фешенебельного бутика или спортивного магазина. Приди ему, положим, на ум рекламировать товары в отцовской «Стране Спорта», он бы наверняка привлек покупателей. Вот только почему-то отец решил женить его на Лизе, вместо того, чтобы просто принять на работу. С какой стати?
Ответ пришел неожиданно и будто бы сам возник в мыслях. Лиза поняла - тут не могло обойтись без Дагри. Дикта, хоть и на большом расстоянии, была на связи с ней, чувствовала ее. Лиза представила, насколько это, должно быть, трудно ей, и поморщилась. Даже испугалась. Что будет, если, не дай Боже, у Дагри возникнет какой-то сбой, и она плохо себя почувствует? Геннадий и Андрей Олегович, конечно же, решат обратиться к врачу. А врачи в минуту выяснят, что она дикта. И что тогда будет?
Помимо этого, Лизу занимал и другой вопрос. Геннадий ни за какие коврижки в мире не согласится никем и нигде работать, потому что ему незнакомо само понятие – труд. Единственная деятельность, которой он способен полностью отдаться - это уход за собой и соблюдение своей формы. А в магазине могут попросить и товар разложить, и с техникой помочь. Не дай Бог, испачкаться или ушибиться - весь парадный вид пропадет. Конечно, Дагри не судит его, ей не положено, но имеется непреложный факт, с которым приходится считаться. Геннадий Спиваков ощущает себя не человеком, а дорогостоящим, притом, баснословно дорогим предметом, который во что бы то ни стало необходимо беречь, и за которым нужно изо дня в день следить и кропотливо ухаживать, а он может лишь находиться - стоять в углу или висеть на стене. Вроде того. Спать, одеваться, есть, пить, смотреть телевизор, читать, ходить из комнаты в комнату. Часами наводить лоск перед зеркалами, позировать во всех возможных позах. И работать моделью для рекламных роликов. Где рекламируют то костюмы, то ботинки, то еще что-то.
Лиза глубоко вздохнула. Вот, значит, как обстоят дела. Красавчик нашел себе дело по душе, и теперь попробуй кто-нибудь скажи, что он бездельник и лентяй. Наверняка сделал это только для того, чтобы заставить отвязаться отца, который надоел нравоучениями. Впрочем, и Лизе грех его судить - сама была в недавнем прошлом лицом программы «Переломим». Правда, об этом периоде жизни вспоминать что-то не очень хочется. Лучше уж, ей-богу, работать тут.
В течение нескольких последующих дней Савва не появлялся в магазине, но Лиза все равно знала, что он когда-нибудь снова появится тут, раз магазин принадлежит его отцу. Слава Богу все-таки, что они с отцом не « низшие», то есть не из социальных низов, хотя и не на самом верху. Если подумать как следует, ее отец тоже не такой уж крутой, не олигарх, миллионного состояния у него нет, хотя амбиций и самомнения выше крыши. Магазин существует на честном слове, функционирует лишь отдел, где продают одежду. Если бы в торговую точку не заглядывали поминутно любопытные прохожие, можно было бы уже давно закрыть ее. Другой бы хозяин подумал, что можно сделать для продвижения, переориентировал ассортимент, но у Маджанова этого не получалось. Весь его пыл был направлен не на дело, а на поиски неких завистников и конкурентов, якобы ему мешающих. Одним из таких конкурентов был Стругачев, и между ними какой год подряд шла холодная война. Переубедить отца, как знала Лиза по опыту, дело очень сложное, если вообще возможное. Он бывает хуже, чем самый упрямый осел. Слава Богу, что Антон Крыльников, или как там зовут владельца магазина, торгует электроникой и бытовой техникой, а не одеждой и спорттоварами, стало быть, не конкурент ему в сфере бизнеса. Могло быть и гораздо хуже.
Шли дни, отец не звонил в Волино и не приезжал. Должно быть, он связывался с супругой по сотовому, но не дома, а о дочери не спрашивал вовсе, из чего Лиза сделала вывод - он окончательно и бесповоротно уверился в том, что Дагри-Лиза - его настоящая дочь, а не Лиза, живущая тут. Конечно, она понимала всю абсурдность такого умозаключения, но все выглядело так, и никак иначе. Отец, без сомнения, любит ее, иначе не устроил бы весь этот маскарад, а просто отдал бы ее, Лизу, Спивакову. Пожалуй, и принудил бы выйти замуж. Хотя, неизвестно, что было бы, если бы Дагри не оказалось в доме.
Теперь каждый день Лиза молилась про себя о том, чтобы Дагри ничем не выдала себя, и чтобы Спивакову, упаси Господи, не вздумалось когда-нибудь повести ее к врачу.
Дагри-Лиза продолжала свое невольное тайное наблюдение за отцом и сыном Спиваковыми и получала немало пищи для размышлений. Впрочем, суждения, размышления и выводы - это прерогатива людей. Дагри могла лишь принимать и фиксировать информацию до момента получения разрешения на ее применение. Но то, что ей удалось узнать, удержать в сокрытом виде могла бы только дикта.
Время от времени, получая от Лизы сообщения с обычными вопросами – как дела, чем занимаешься? –Дагри отвечала набором хорошо заученных дежурных общих фраз. Ставить Лизу в известность о том, каково ее житье-бытье здесь, а тем более, уведомлять об этом старшего Маджанова она считала категорически неприемлемым. К тому же ее немало беспокоило душевное состояние и самочувствие Андрея Олеговича. Тот все чаще бывал хмурым, настороженным, плохо спал по ночам, принимал лекарства. Дагри-Лизе то и дело приходилось бегать в аптеку. Ее буквально мучил сигнал Спивакова-старшего- то острый, то прерывистый. Однажды у Андрея Олеговича случился гипертонический криз. Сына, как всегда, дома не было, вызывать врача пришлось Дагри, и когда «Скорая» приехала, и хозяина удалось привести в чувство, он ничтоже сумняшеся принялся рассказывать все, что до сих пор держал в себе. Что подумали доктора, осталось при них, скорее всего, они решили, что у больного временно помутился разум. А Дагри, в свою очередь, убедилась в своей полной антропоморфности и сходстве с Лизой - врачи, люди ученые, не заподозрили, что перед ними не обычная девушка, а биоробот. Впрочем, они особо и не приглядывались к ней, занялись сразу же Андреем Олеговичем. Тот же сразу после их ухода велел Дагри сесть к нему на диван и выложил ошеломляющие новости. Якобы, в городе и вообще во всей округе уже давно, несколько лет действует банда неких темных личностей, которые занимаются тем, что исполняют заказы различных денежных клиентов, изощренно и разными хитроумными способами мстя тем, кто их, этих клиентов, обижает и не уважает. Притом, поймать негодяев практически невозможно, они неуловимы, точно тени, могут проникнуть везде и всюду, изумительно хитры и подкованы технически - уже много раз оставляли с носом полицию и охранные службы, абсолютно ничего не боятся и способны на все. По данным следственного комитета города, установлено, что члены группировки организованы на высшем уровне, владеют навыками паркура, единоборств и много чего прочего, что пока что неизвестно науке. Он, Андрей Олегович, очень боится за Гену, потому что время от времени члены этой группировки гибнут и им необходима замена, и вот такие, как Гена, прадношатающееся молодые парни могут стать для них легкой добычей. Гена, конечно, вряд ли сможет штурмовать стены и крыши, проникать в дома или драться, но его безупречная внешность, шик, блеск и красота могут оказаться для них инструментом, перед которым падут все двери и запоры. И в прямом и в переносном смысле – в домах и в людях. Такого красивого и безупречно культурного человека невозможно априори заподозрить в чем-то нехорошем. Он радует глаз и располагает к себе, с ним приятно и легко общаться - и это может стать в умелых руках безотказным и несокрушимым оружием. Этому оружию покорятся все.
Андрей Олегович откинулся на подушку.
Вот поэтому со мною едва не случился удар. Главная беда в том, что Гена терпеть не может ничего долгого и скучного, не привык трудиться, воспринимает жизнь, как праздник, который всегда с ним, а если праздника нет, готов на все, чтобы его вернуть. Если бы не его патологическая любовь к себе, обожание своего здоровья и организма, давно бы сделался наркоманом или алкоголиком. Худа без добра, как известно, не бывает. Его вполне может привлечь легкий заработок, который они пообещают… Господи же Боже мой, до чего я дожил!
Дагри не знала, как его успокоить. Однако, он довольно быстро при шел в себя.
-Слушай – сказал он. Запоминай, как следует. Я знал одного человека, его фамилия Шаранов. Он работал одно время в центре, где разрабатывались экспериментальные приспособления для облегчения передвижения и быта инвалидов и престарелых. Центром заведовали отец и сын Диловы, один из них как раз создал пояс для неходячих, с помощью которого люди, прежде прикованные к инвалидной коляске, получали вновь возможность по-человечески ходить. К сожалению, нововведение не получило широкого распространения, там была какая-то темная история - то ли финансовыми делами в центре ведал не слишком честный человек, то ли на разработчиках повисли огромные долги, и им , чтобы не свернуть исследования и производство, пришлось работать на каких-то криминальных боссов, у которых были связи с влиятельными и сильными персонами города. Что там было на самом деле, не мое дело, известно только, что люди, которым были нужны эти изделия, порой расплачивались за них не только деньгами, но и собственной жизнью, выступая в качестве добровольных доноров.
Дагри отвернулась к стене, почувствовав, как вспыхнула на лбу корона, как синие тени пошли на щеки и виски. Савва говорил ей, а вернее, Лизе, про то, что муж несчастной Виктории Ковровой, добыв для нее чудесный пояс, очень быстро попал в какую-то частную клинику и умер там. По официальной версии, пострадал от несчастного случая на улице, а что, если… Что, если он был донором, отдал какие-то свои органы - почки или сердце - кому-то из больших и могущественных, вернее, их детям или другим родным, а взамен Виктория получила возможность ходить? Лиза узнала, что Дмитрий был моложе Виктории, хотя уже имел от первого брака дочь. Дмитрий пожертвовал собой ради здоровья Виктории, чувствуя себя виноватым перед ней, Виктория же сделала то же самое ради Лизы. Круг замкнулся, видимо таковым было изначально предначертание судьбы этих людей. Впрочем, верить в предначертания и тому подобные вещи, не всегда понятные даже самым большим ученым могут только люди. Диктам же дано принимать, понимать и сохранять получаемую от них информацию, на чем и стоит в свою очередь, их жизнь.
Дагри слушала, слышала и принимала. Хотя понять смогла немного. И для большого ученого то, что поведал ей отец Гены, было бы удивительно.
-Аркадий Семенович Шаранов - уникальный человек - сказал он. Пытливый ум, необыкновенная работоспособность и огромное желание избавить мир от бед. Чем-то он был похож на вашего Сухарцова. Так вот. Помимо ума и рабочих качеств, у него был маленький, но очень значимый собственный секрет. Он был адашем.
-Кем? – выйдя из послушного оцепенения, спросила Дагри.
-Сейчас благодаря развитию компьютерных и других новых технологий, человечество получило возможность раскрыть многие тайны прошлого, до настоящего времени бывшие недоступными - произнес Андрей Олегович назидательным тоном. Есть фамилия Адашев, есть район Адашево, маленький населенный пункт Крымского региона, в настоящее время там располагаются частные гостиницы для приезжающих отдыхать. Но единицы из миллионов знают, что адашами в прежнее время назывались русские люди, имеющие примесь нерусской, чаще всего, азиатской, африканской, наконец, цыганской крови, коих в России всегда было немало. Негров на Руси называли арапами; думается, и слово «адаш» произошло от этого названия, кто-то сказал или написал его в измененном виде. Так вот, Аркадий Семенович, помимо медицины и других наук, интересовался историей, притом, не просто общей, а историей народов. К сожалению, ему не всегда хватало на это времени.
Однако, ему удалось стать членом экспедиции в труднодоступный район упомянутого крымского Адашева, где им было обнаружено месторождение некоего камня, обладающего положительной биоактивностью в отношении живого организма. «Место силы», как указали ему местные жители, располагалось поблизости от моря, в ложбине между двумя холмами. То ли там когда-то произошел тектонический сдвиг, то ли море промыло впадину, обнажив породу, но минерал, названный местными жителями агоралем, явился на Божий свет, и возбудил всеобщий интерес, однако охотников добыть его находилось немного - слишком долгим был к нему путь и рискован подъем с последующим спуском. Местные жители, среди которых было много людей преклонных лет, но отнюдь не тяготившихся старостью, замечали, что в клумбах и грядках, окруженных «венком» из кусков агораля, хорошо растут цветы и другие растения, что в сосудах и посуде, сделанных из него же, вода и продукты долго остаются свежими и пригодными в пищу. Аркадий Семенович же сумел наладить его применение в лечебных целях, в частности, производство ортопедических поясов. Но, к сожалению, все упиралось в недостаток средств.. Аркадий Семенович очень боялся, что о его открытии узнает кто-либо с преступным замыслом. Тот, кто захочет, сделает монстра даже из чайной ложки. Что уж говорить об объекте, который еще считанные месяцы назад был вообще малоизвестен науке.
Дагри выслушала его словесные излияния до конца, после чего сочла нужным спросить:
-Что вы хотите?
-Немного – вздохнул он. Всего-навсего одного- чтобы мой сын начал работать. И понял наконец, что такое труд и нормальная человеческая жизнь. Аркадий Семенович когда-то был моим хорошим знакомым, хотя подружиться нам то и дело мешали обстоятельства. В его память я хочу завещать центру Дилова часть моих средств. Это будет моей спонсорской поддержкой. Квартира останется Гене, так уж и быть, но на большее рассчитывать ему не придется, я очень люблю сына, но поощрять его образ жизни не желаю. Если он не образумится , пока я жив, останется ни с чем. Если сможешь, доведи это до его сознания. А то я, признаться честно, порядком от этого устал.. .
Часы на столе показывали одиннадцать вечера. Дагри стояла, словно изваяние, уставившись в окно на улицу, полную машин. Андрей Олегович щелкнул ручкой двери, пройдя к себе, и должно быть, собирался спать. Спустя еще полчаса осторожно повернулся ключ в замке - Гена вернулся в родные пенаты. Не посмотрев в сторону Дагри, тоже как можно тише и незаметнее шмыгнул к себе.
Дагри потушила свет , прошла на кухню, в свой уголок, и устроилась на низком кожаном диванчике. Блики уличного фонаря замысловатыми фигурами ложились на пол лоджии. Дом спал.
На следующее утро Савве Тарушкину предстояло иметь несколько значительных для всего будущего знакомств и открытий. Начать с того, что на подмогу врачу Алексею Аркадьевичу в интернат пришла новая врач Иветта Константиновна Жилушкина, очень серьезная молчаливая женщина в очках, и с нею - две новые дикты. В чем, разумеется, не было ничего такого уж удивительного. Институт «Биоформ» и интернат «Ерыгино» давно имели двухстороннее соглашение, по которому один объект получал за сравнительно невысокую цену необходимые услуги, а другой - вел эксперимент по адаптации дикт и мониторинг их подготовки и пригодности. Интернат служил полигоном для прохождения ими необходимой первичной службы.
Савва наблюдал, стоя в коридоре, между подоконником и колонной, как они выбрались из машины следом за хозяйкой, и почтительно встали справа и слева. Точно пажи - подумал Савва, и отметил, что на одной был надет голубой брючный костюм, на другой - зеленый. На улице ярко светило солнце, но погода была еще совсем не весенняя, градусник показывал минус пять. Дикты же не имели верхней одежды, из чего Савва сделал вывод, что их привезли, должно быть, прямо из института. Он побежал вниз встретить их.
Жилушкина в ответ на его приветствие только кивнула и оценивающе смерила его взглядом. Дикты бесшумно вошли и внесли сумки вслед за нею.
Одна из них была высокой, хрупкой, с имитацией веснушек на белом лице и светлыми волосами до плеч. Глаза ее были светло-серыми и неестественно круглыми, отчего вид казался немного испуганным. Она кивнула Савве на ходу и принялась распаковывать хозяйскую сумку. Другая казалась, в противовес ей, коренастой и плохо сложенной, ростом она была много ниже своей товарки, вверх выдавалась лишь шея. Каштановые волосы были подобраны вверх и образовывали крохотный пучок-пуговку на макушке. Ее лицо вдруг показалось Савве не по годам серьезным и даже сумрачным; впрочем, возраст по лицу у дикт не определялся. Она поставила сумку на пол и отвесила Савве поклон. Савва не без удивления отметил: У нее такие же длинные руки, как у меня.
-Девочки, представьтесь - велела Иветта Константиновна, и обе молча встали с двух сторон, вытянувшись по струнке.
-Герасимова- Ладников - сказала блондиночка, коснувшись своей щекой щеки Саввы, и нависнув над его плечом своей длинной шеей. Номер 4-6-13-1. Гела.
-Здравствуйте - заулыбался Савва, отступив на шаг назад - очень приятно, Гела, я Савва Антонович Тарушкин. Будем знакомы.
Вторая оказалась куда менее решительной, чем ее соплеменница. Может быть, она почувствовала что-то не то, может быть, угадала мысли Саввы насчет длинных рук, но почему-то не подходила, смущенно занавесившись челкой, и стояла чурбачком посреди холла. На лице Иветты Константиновны промелькнула тень растерянности и досады.
-Простите - сказала она Савве - тут такое дело…Асти немного… как бы это сказать.. проблемная получилась. Как и у людей, диктам не всегда везет… Все одно к одному - сначала у водящей, как на грех, ребенок заболел, нервничала она сильно, а подмениться не могла – ведение дикты - не то, что работа на машине или каком-нибудь компьютере, настрой устанавливается раз и навсегда, и он определяющий. Это соводящих, то бишь, хозяев, можно переменить хоть пруд пруди, но только при том условии, что первичноводящая даст хороший настрой. Но это еще можно было пережить, гораздо хуже другое , и тут моя вина. Я была занята, недосмотрела, совмещать работу врача в поликлинике и консультанта в институте очень сложно. К тому же, от меня скрыли проблему, я узнала о ней лишь недавно. Своего ума и своей совести, к сожалению, в чужую, тем более, взрослую голову не вложишь, ведь так?
-Так - согласился Савва, не совсем поняв, к чему она клонит.
-Так вот, я не смогла присутствовать в институте в определенный день - грустно произнесла Иветта Константиновна - задержали дела в поликлинике, на основной работе. Я помнила про институт, но устала в тот день нереально и отправилась домой. Никогда не прощу себе этого промаха. Асти оказалась последней в очереди на ретикулотомию, мастера устали, дежурный специалист медконтроля тоже. На его месте должна была быть я, а меня не было. В результате сетку Асти установили неправильно и слишком быстро. И даже не нашли никого , кто бы вышел в роли анестетика, она, несчастная, видела все, что с нею делали и слышала все, что над ней говорили! И теперь ужасно боится, что ей когда-нибудь придется пережить подобное снова. Господи, Иисусе! Я врач, и прекрасно это понимаю. Эти существа вовсе не роботы, какими их себе обычно представляют люди простые, не обремененные научными знаниями. Как медицинский работник, могу засвидетельствовать - эти создания не принадлежат к живой природе, они искусственного происхождения, но в немалой степени они живые. Не в биологическом, а в эмоциональном смысле, в смысле взгляда на мир, места в нем, ума и поведения. И источник их живой составляющей - сигнал человека, он их главный ориентир и жизненная сила…
-Аслабаева - Тимохин, номер 1-19-20-10, Асти - тихо и робко произнесла длиннорукая, кивнув Савве, и попыталась неуклюже обнять его. Он внезапно ощутил к ней прилив жалости, такой сильной, что слезы защипали глаза. Бедная Асти, оказывается, не вполне здорова с самого рождения, ей пришлось помучиться ни за что, ни про что, просто потому, что мастера устали, а человека, могущего облегчить ее страдания, не нашлось!
Савва в свое время немало подивился, когда до него дошло, в чем тут дело. Дикты не чувствуют, конечно, боли, как люди, но намного хуже для них беспомощность и неработоспособность. Страх перед ними просто доводит их до конца. Любой человек может сказать другим, что у него что-то болит, что у него был, к примеру, грипп, скарлатина или коклюш, что он ходил ко врачу - для нас все это обыденно. Телевизор через каждые пять минут показывает рекламу того или иного лекарства, стало привычно и обыкновенно шутить шутки про геморрой или еще что-нибудь. Для дикты же признать себя слабее человека все равно, что топор опустить себе на голову. Поврежденная неизбежно теряет рабочие категории, а вместе с ними и перспективу дальнейшей службы. Нет нужды напоминать лишний раз, что служба для дикты - источник и средство ее существования рядом и наравне с людьми. Конечно, сейчас люди научились жалеть их, но таких, как Лиза и Савва все-таки немного. Главная проблема в том, что в понимании дикт контакт с человеком и бесперебойная подпитка сигналом могут быть только платой за службу, и никак иначе. Поврежденки же могут с этой службой не справиться. Те, кто пожертвовал собой, пострадал на спецзадании, например, спасая чью-то жизнь, не лишается наработанных категорий, а быть поврежденной по недосмотру или безалаберному отношению хозяев хуже некуда. Специалисты, к которым попадают поврежденные дикты, конечно, оказывают им помощь, но при этом далеко не всегда держат язык за зубами, порой скандалят с хозяевами, выговаривают им, не задумываясь о том, что это может сказаться на диктах не менее худшим образом. Прошло немало времени, прежде чем сотрудники сообразили, что диктам, как и людям, следует давать наркоз. Но устройство их организма не позволяет прибегнуть к помощи фармакологии.
Воздействие на их мозг могло быть только одним способом – через сигнал человека. В одном из внутренних помещений института открыли мини-бар, коридор из которого вел прямехонько в лабкорпус, а оттуда - в медицинский модуль. В бар обыкновенно провожают тех, кто привел дикт на контроль, эти люди принимают на грудь малую толику, и устраиваются в холле на диване, к ним подсаживают дикт..
-То есть - решил уточнить Савва- сигнал человека , находящегося в алкогольном опьянении, действует на них, как анестетик?
-Можно сказать и так - выговорила Иветта Константиновна. Но тут существует..много нюансов, главный из которых – человек должен полностью нести ответственность за свои слова и поступки, ни в коем случае не допускать ничего недостойного. Лица с алкогольной зависимостью на эту роль категорически не подходят, у них имеются патологические изменения личности. И дозу превышать нельзя. Вот у нас Антон Васильевич служил в помощниках . Уж такой человек хороший…
Савва молча слушал ее, не выказывая удивления. Ему не хватило духу сказать, что Антон Васильевич - его родной отец.
Андрей Олегович Спиваков действительно принял нетривиальное решение и слов на ветер не бросал. В последние дни его отношения с сыном накалились сильнее некуда. Андрей Олегович вначале достаточно культурно, позже со все большим негодованием пытался доказать Геннадию, что так жить нельзя. Что часами стоять у зеркала в холле, примеряя на себя всевозможные костюмы , просто глупо. Что мужчина не должен вести себя, как избалованная кисейная барышня, в доме нет слуг, и он, Андрей Олегович, совершенно не согласен бесплатно кормить и обслуживать лентяя, даже если тот его родной единственный сын.
Дагри находилась во время разбора полетов в кладовке возле кухни. До нее долетали обрывки фраз и бранные слова, которые Спиваковы кидали друг в друга, как камни. Гена абсолютно не стеснялся в выражениях.
-Ты всю жизнь пробыл ослом, а я не осел! - кричал он. И никогда им не буду!
-Хочешь быть трутнем, навязавшимся на мою шею?! – гремел Андрей Олегович. Не выйдет! И никаких денег я тебе больше не дам! Ни шиша не дам! Ни копейки! Пока за ум не возьмешься и не начнешь работать! И не дурью всякой маяться, не себя казать, а займешься нормальным человеческим делом, чтобы мне не стыдно было людям в глаза смотреть! Уважаемым людям, между прочим! Из-за таких трутней, как ты, у простых людей негативное впечатление о тех, кто богатства и положения достиг, складывается! Не каждый способен подумать, что для того, чтобы бизнес поднять, и успеха в нем достичь, трудиться надо, а подчас и рисковать собой! Вот, гляди, нос не вороти, столько лет прошло, а до сих пор маюсь! Это я заплатил за то, чтобы сейчас жить по-людски, и чтобы ты у меня жил по-людски, а не по-собачьи кусок просил!
Сердце Дагри, конечно, было электронным. Но чувствовать она умела, как живой человек. И отлично сообразила, о чем разговор. Андрей Олегович давно, еще в каком-то из 90-х, получил пулю от конкурента по бизнесу, вернее, тот подослал к нему киллера. Раненому Спивакову чудом удалось скрыться и не попасться на глаза бандитам еще раз. Но след от бандитской пули остался чуть ниже ключицы, попади она выше – был бы конец. Шрам видела Дагри, когда Андрею Олеговичу внезапно сделалось нехорошо. И именно его он сейчас демонстрировал Гене, пытаясь воззвать к его сознанию.
-Ну и что с того? – фыркнул тот. Нашел, чем удивить. Я тоже на съемках рекламных роликов и колени бил, и руку ломал. Что-то ты об этом не слышал. И твои уважаемые распрекрасные знакомые тоже.
В его тоне не было и намека на смущение или сочувствие. Младший Спиваков был полностью уверен в своей правоте, и это больше всего злило его отца.
Тот разговор, как и до него многие другие, закончился ничем. Обидевшись друг на друга до предела, отец и сын разошлись по комнатам. Через какое-то время Андрей Олегович позвал Дагри.
Та тут же появилась на пороге. В этот час хозяин обыкновенно смотрел сериалы и новости по пятому каналу, и никакие, даже самые экстраординарные вещи не могли отвлечь его. Сейчас же он не сидел в кресле, уставившись в экран, а нервно ходил по комнате.
-Принести вам чай? – спросила Дагри.
-Потом – выдохнул он. Садись здесь. И показал место рядом с собой на диване.
Дагри послушно села. Она была готова ко всему. В том числе и послужить, если будет нужно, успокоительной игрушкой хозяину. Лишь бы он не довел себя до очередного приступа или криза, который так напугал Дагри в тот, прошлый раз.
-К моему большому сожалению – начал Андрей Олегович тихо и хрипловато – я вынужден сделать вывод, что такому безответственному существу, как мой сын, оставлять наследство неразумно. Все выстраданное, созданное, накопленное мной на благо, окажется бездумно промотанным, ушедшим в никуда. Мой сын вырос потребителем, он не желает ничего знать и категорически не хочет трудиться, а успеха в жизни желает достичь только за счет своих внешних данных. Они у него есть, я не спорю. И вообще больше никогда с ним спорить не буду. У меня просто не хватит на это здоровья. Мои сосуды в плохом состоянии, врачи говорили о возможной угрозе инсульта. Я трезво смотрю на вещи, и не тешу себя напрасными надеждами. Пока еще не стало слишком поздно, хочу…
Телевизор был включен на полную громкость, и Гена, если он где-то находился в квартире, мог слышать только его, а не то, что говорил отец его так называемой гражданской жене. О том, что под видом Лизы Маджановой в их дом была отправлена дикта, Геннадий догадался сразу, но не показал вида. Ему вообще не было дела ни до кого, кроме себя. И заботиться об инвалидке, которую знакомый отца зачем-то напророчил ему в жены, он ни в жизнь не собирался. Ему с избытком хватит и своих собственных проблем. Стать бы только когда-нибудь полновластным хозяином в доме..
Но это было ему не суждено.
Дагри
© Copyright: Татьяна Дурова, 2022
Свидетельство о публикации №222090701537
Свидетельство о публикации №222090701537
Рецензии