Глава 30. На златом крыльце сидели

- Я должна тебе кое-что рассказать. – Голос Кристины был нарочито ровным, почти строгим, но в глазах угадывалось страдание.
Из кафе они поднялись на смотровую площадку, нависшую над ночным кампусом, образующим панораму не менее захватывающую, чем днём. Справа, в стороне, в ярко освещённом полукруге древнего амфитеатра шла оригинальная реконструкция античной трагедии, предпринятая силами самих студентов, а слева, над прозрачным звукопоглощающим куполом дискотеки разыгрывалось голографическое аниме.
- Сначала я. – Улыбнулся Артур. – Я старше.
- А так не скажешь.
- Слушай, – неожиданно спросил он – а где бы ты хотела сейчас оказаться? Ну если бы – всё возможно?
- Ну «если бы всё возможно», то на площади перед Сакре-Кер на Монмартре – очень хочется блинчиков с шоколадом.
Звук собственного голоса ещё звучал в её ушах, когда «обстоятельства места» вокруг изменились. Этот переход не был резким или пугающим – он просто был, а скорость трансформации, видимо, определялась «техническими» характеристиками человеческого восприятия. На ярко освещённой площади перед Базиликой два затянутых в чёрное, с белыми лицами, мима нарочито гротескно передразнивали случайных прохожих – неписанная этическая традиция места требовала относиться к этому не только без обид, но и без раздражения, что удавалось далеко не всем. В стороне у парапета, за которым начинались каменные ступени лестницы, ведущей вниз, на Монмартр, образовалась бойкая очередь у мобильного «духана» с лазерной горелкой, на которой тут же, в присутствии покупателей, готовились нежные, почти ажурные блины, покрывались горячим шоколадом и сворачивались в трубочку, образуя простое, но неповторимое лакомство.
- Что это?! – Почти испуганно повернулась к нему Кристина. – Ты гипнотизёр? Это иллюзия?
- Ты мне льстишь – вызвать подобную иллюзию требует гораздо большего мастерства, чем просто здесь ОКАЗАТЬСЯ. Это самый настоящий Париж, Монмартр, Базилика Сакре-Кер. Сейчас принесу тебе блинчик.
С этими словами он уверенной лёгкой походкой «человека в праве» обогнул очередь и доверительно наклонившись к продавщице – рослой полной молодой чернокожей женщине, прошептал ей что-то на ухо. В ответ та одарила его широкой белозубой улыбкой и щедрым двухслойным произведением её кулинарного искусства.
- Вот – это тебе. Произнёс Артур, протягивая ей ещё горячий шоколадно-блинный рол.
- Ты волшебник! – Удивлённо ахнула Кристина, казалось, поражённая его нахальством больше, чем их чудесным перемещением.
- Ты гораздо ближе к истине, чем думаешь! Я МАГ! Просто такой способ тебе это сказать показался мне более «доходчивым», чем многословные объяснения, какими бы искренними они ни были.
- Ну что ж, – произнесла Кристина, как-то уж очень спокойно принимая реальность его «объяснения»: казалось что-то в её жизненном опыте подготовило её к возможности такого развития событий – моя часть будет гораздо менее фееричной, но может быть, именно ты сможешь, если не помочь, то хотя бы понять и поверить.
Они присели на ближайшую каменную скамейку, покрытую аккуратной, по размеру, деревянной платой.
- Так вот, – продолжила она – в возрасте 6 лет я осталась сиротой. Меня удочерила семья дальней родственницы отца по имени Маргарет. Маргарет И Роджер Кэнси. К тому времени у них было трое своих детей – первенец Эдвард и две дочери-близняшки Джейн и Шарлота (да, родители любили Английскую классику), на год младше Эдварда – мои ровесницы. Роджер был биржевым брокером и настолько успешным, что смог позволить себе купить небольшое поместье в пригороде Лондона, с просторным добротным двухэтажным домом и усадьбой. Их гордостью был регулярный ландшафтный парк, разбитый прямо перед домом. Центральным элементом этого парка являлся зелёный лабиринт из самшитового, в человеческий рост, кустарника. Нужно ли говорить, что лабиринт был излюбленным местом наших игр. Относительно быстро я оправилась от потрясения, связанного со смертью родителей – Маргарет и Роджер окружили меня по-настоящему отеческой заботой. Так прошло около трёх лет. Однажды мы, дети, играли в прятки для чего лабиринт, конечно, был идеальной конструкцией. Мне навсегда врезалась в память эта детская считалочка, в тот день почему-то звучавшая совершенно иначе: «На златом крыльце сидели –
Царь, Царевич,
Король, Королевич…»
В какой-то момент голос Шарлоты вдруг показался эхом иного, НЕЗДЕШНЕГО, мира. Я хорошо запомнила это чувство. Оно не было результатом более поздних, «де-факто», ассоциаций: «
Сапожник, Портной.
Кто ты будешь такой?..»
Вести выпало Эдварду. Я спряталась в одном из тупиков лабиринта. Вдруг я почувствовала, раньше чем, повернув голову, увидела позади себя старую цыганку. Было совершенно непонятно, как она могла здесь оказаться, но страха не было – она будто вышла из иллюстраций моих любимых сказок. Я рано научилась читать, но к тому времени моими любимыми книгами всё ещё оставались сказки. Помимо традиционного набора – Шарль Перо, братья Гримм, я читала фольклорные сборники, где знакомые сюжеты имели совсем не такое «невинное» развитие. Грубовато-наивная непосредственность этих описаний позволила мне достаточно рано составить представление о «механике» близости между мужчиной и женщиной. Но однажды случилось нечто, наполнившее эти плоские механические образы совсем иной глубиной. Мне не спалось, захотелось пить. Путь к боковой лестнице, ведущей на кухню пролегал мимо спальни тёти Маргарет и дяди Роджера. Их дверь была случайно приоткрыта, в комнате горел свет, отбрасывая в коридор полоску «тени наоборот» и я остановилась возле этой полоски света, так чтобы видеть, но оставаться в тени. Я увидела СТРАННОЕ. Странным было даже не то, что они делали, а выражение лица тёти Маргарет – я с трудом её узнала. Кажется, она меня заметила, но в тот момент её это совершенно не занимало – на лбу слиплись пряди её красивых каштановых волос, над верхней губой полуоткрытого рота блестели видимые даже мне бисеринки пота, руки сжали простыни в кулак, глаза устремились вверх и как бы вторя этому устремлению она издала стон. Тихий, приглушённый, но наполнивший меня каким-то совершенно новым, неведомым мне ранее, ОЩУЩЕНИЕМ. Это «наполнение» что-то изменило во мне самой. Я бросилась в свою комнату, накрылась с головой одеялом и до утра прислушивалась к своему, очевидно меняющемуся, телу. Это завораживало и пугало одновременно. Наверное, больше пугало – мне было всего 9 лет. Цыганка пристально смотрела на меня, словно следя за логикой «видеоряда» моих воспоминаний, каким-то (не иначе – волшебным) образом ставших доступными и ей тоже. В этот момент по другую сторону самшитовой перегородки прошёл Эдвард. Ветвления куста в этом месте лабиринта делали его почти прозрачным. Поверни он голову в мою сторону, он бы не смог меня не заметить, но этого не произошло.
- Вот видишь, – тихо произнесла цыганка – ты спряталась здесь, чтобы стать невидимой и у тебя это получилось! Отныне у тебя будет ПОЛУЧАТЬСЯ всё, что ты ДЕЛАЕШЬ! Но у этого ДАРА есть цена – тебе нельзя допускать близость с мужчинами. Ты ведь уже почти взрослая и понимаешь о чём я говорю?
- Да, я понимаю. – Ответила я, неожиданно для самой себя каким-то преувеличенно бодрым голосом. – Но меня ЭТО совершенно не интересует!
 - Вот и хорошо, потому что те, с кем ЭТО произойдёт – умрут, сердце…
В этот момент что-то отвлекло меня. Кажется, радостно-победный клич Эдварда, нашедшего Джейн. Когда я снова повернулась к цыганке, там никого не было. Я даже не была уверена – было ли всё это на самом деле?! Но с тех пор то, что я ДЕЛАЛА мне, действительно, удавалось. Особенно отчётливо это проявилось в учёбе. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО училась, посвящая этому немало сил и времени, но с тех пор у меня никогда «не спрашивали» то, что я не успела выучить или не очень поняла. Даже на экзаменах, где «предмет диалога» был априори случайным. Так к 14 годам я оказалась в интернате для особо одарённых детей. Происшествие в лабиринте за эти годы перешло в разряд то ли снов, то ли видений, а к моменту моего появления в интернате, просто забылось. Его звали Элиот. Он был на год старше, а ещё, по единодушному мнению окружающих, был компьютерным гением. Элиот мало интересовался мнением окружающих. Он интересовался мной. Мне это льстило – он был по-настоящему талантлив, а независимость от чьих-то мнений не имела ничего общего со снобизмом. Я влюбилась. Безоглядно, искренне, наивно – как можно влюбиться только впервые. В одном из подвальных помещений интерната он, «явочным порядком», организовал собственную компьютерную лабораторию, к которой не было доступа даже у преподавателей.  Такое вопиющее нарушение воспитательно-иерархической догмы раздражало всех: не только преподавателей, но и учеников. И только безусловная очевидность его таланта заставляла их терпеть даже это. Однажды после отбоя мы пошли в его лабораторию… Он оказался не очень умелым любовником. Наверное, мой первый раз мог бы быть «интереснее», но я любила – это компенсировало всё остальное. А на следующий день его забрала «скорая». Прямо с урока. Воспользовавшись суматохой, я запрыгнула в карету скорой «в качестве сопровождающей». Сразу же из машины его повезли в операционную… но ненадолго. Уже потом я слышала, как хирург говорил другому врачу, кажется анастезиологу: «Впервые такое вижу. Молодой парень, а сердце просто взорвалось». И тут я всё поняла. Перед глазами, с осязаемой отчётливостью, встал тот забытый эпизод из детства. Причинно-следственная очевидность произошедшего стала шоком, замешанным на чувстве вины, ужасом перед будущим! Наша взаимная влюблённость ни для кого не была секретом, поэтому на следующий день меня пригласили к школьному психологу. Видя моё состояние, он посоветовал воспользоваться правом на академический отпуск – «ввиду исключительных обстоятельств». И я последовала его совету. Я вернулась к своим приёмным родителям, проявившим неподдельные такт и понимание, но настоявшим на регулярных встречах с психологом. Странно, но пространственная близость лабиринта не стала «роковым катализатором» – мне было «по-фиг». Относительно быстро, примерно за год, мне удалось справиться с болезненными проявлениями постигшего меня ЗНАНИЯ. Но я замкнулась. Ото всех, сублимируясь только в учёбе. Я не вернулась в интернат – занималась сама и даже подрабатывала секретарём в адвокатской конторе. А ещё через два года сдала экстерном экзамены в одну из аспирантур Института Времени, связанную с «социальной тематикой» – мне продолжало удаваться то, что я делаю. Но моя «броня» была глухой, непробиваемой. Самсон был первой и единственной слабостью, которую я себе позволила за это время. Он мне нравился, но я слишком хорошо понимала обречённость этих отношений, чтобы «перейти грань». А теперь вот – ты…
- Да. На тебе заклятие. Теперь я это вижу. Я не увидел его сразу, потому что оно наложено очень искусным магом. И это не может быть что-то личное. Ресурсы такого уровня не используют для утоления личной обиды – это как в балаганном тире стрелять из гранатомёта. Но это, в свою очередь, означает, что ты отмечена СУДЬБОЙ, Предназначением. Заклятие должно помешать тебе это предназначение исполнить, но тут есть ещё что-то. Дело в том, что такие магические воздействия, как заклятие, сглаз, порча меняют не самого человека, а его ауру – магическую среду обитания, частью которой становится сам заклинатель, и как следствие – страдает от своего же воздействия. Столь сильное заклинание бумерангом должно было разрушить его самого. Чтобы этого не случилось, он наделил тебя компенсирующим ДАРОМ. Не от «доброты душевной», а чтобы уцелеть. Такая симметрия создаёт, известный ещё из античности (а может быть и ранее), философский «парадокс лжеца». В общем виде его сформулировал и доказал как отдельную теорему великий австрийский математик Курт Гёдель: в замкнутой непротиворечивой системе аксиом всегда можно построить утверждение, которое в данной системе аксиом нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Мир Магии подчиняется тем же законам, что и мир Натуральной Природы – сломать заклятие можно только выстроив этот роковой логический парадокс, исключающий возможность его применения. Но для этого нам нужно знать в чём ТВОЁ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ?
- Судя по характеру заклятия – быть несчастной. – Горестно усмехнулась Кристина. – Может мне надо уйти в монастырь?
- Ну этим ты не сломаешь заклятия, а исполнишь его. Самый очевидный ответ, что заклятие призвано прервать цепочку генетического наследия, частью которой ты являешься – не верен. Оно не может помешать тебе вести беззаботную жизнь «чёрной вдовы», производя на свет продолжателей генетической традиции. Сделать это тебе мешает СОВЕСТЬ. На самом деле, МАГИЯ – это не более, чем инструмент. Ну, например такой, как токарный станок. Но для того чтобы привести в действие токарный станок, нужно электричество. То есть, нужна ЭНЕРГИЯ. Энергией, питающей Магию, является человеческая ЭМОЦИОНАЛЬНОСТЬ. Что может быть более сильной эмоцией, чем ЛЮБОВЬ?! Вопрос риторический! Значит, цель заклятия – лишить тебя возможности ЛЮБИТЬ! Или научить преодолевать свою СОВЕСТЬ. Именно этой деструктивной эмоциональностью питаются некие Сущности Тьмы, наложившие заклятие.
- Но почему я?!
- «На златом крыльце сидели –
Царь, Царевич,
Король, Королевич,
Сапожник, Портной.
Кто ты будешь такой?»
Вопрос далеко не праздный. Что знаем мы о себе самих? Исторической причудливости своего генотипа, или «драматургии» собственных реинкарнаций? ОНИ превосходят нас во всём! ИМ открыты первобытные механизмы человеческой истории. Время для них не процесс, а статичное многообразие ситуаций, не имеющих деления на «прошлое», «настоящее» и «будущее». Поэтому ИМ известны истинные последствия наших поступков, часто весьма далёкие от поставленных целей. И именно поэтому ИМ не знакомо понятие «нравственность» – нравственным или безнравственным может быть намерение, а не результат. Но именно в этом и заключается наше превосходство: мы не можем контролировать достижимость цели, но мы можем выбрать ПУТЬ. Этот выбор, в конечном итоге, и предопределяет деление на Свет и Тьму: те, кто питается энергией нашего СТРАДАНИЯ (испытываемого или причинённого), принадлежат Тьме, те, кого питает энергия нашего СОСТРАДАНИЯ, принадлежат Свету.  «Возлюби ближнего своего, как самого себя...». (Левит. 19:18) – квинтэссенция нашей, четвёртой, цивилизации. Так какой выбор делаешь ТЫ?! Питать своим страданием Тьму, или состраданием – Свет?! Чего ты действительно хочешь?!
- Я хочу быть счастливой…
- Не то! Это не желание, это – догма! В терминологии теоремы Гёделя, ты нарушаешь условие ЗАМКНУТОСТИ системы.
- Я хочу сделать счастливым тебя…
- Бинго! Ибо, согласно тому же заклятию, тебе обречённо УДАЁТСЯ то, что ты ДЕЛАЕШЬ! Смерть от взрыва сердечной мышцы к списку таких удач явно не относится. А сделать счастливым меня ты можешь только если сама будешь жить долго и счастливо! В согласии и ЛЮБВИ! Со мной! Что автоматически решает проблему «пояса верности». – Улыбнулся Артур. – Потому что я люблю тебя! И потому что в ЭТОМ твоё предназначение! Не знаю какие на тебя виды у потенциалов Света и Тьмы, но в терминах нашего земного, человеческого настоящего – твоё ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ заключается именно в этом!
- Так не бывает! – В глазах у Кристины стояли слёзы.
- Ты говоришь это мне? Мне, прожившему 800 лет, постигшему тайны Магии, видевшему кровь, мерзость и вдохновение этого мира?! Я многое могу рассказать тебе о том, как бывает, а как – нет! Тебе не будет скучно. У нас впереди ещё много времени – ВСЯ НАША ЖИЗНЬ!

(Продолжение следует)