Капитан Клещ или Золотое солнце. Глава 8

 
8. СУХОПУТНЫЙ РЕЙС МЕГЕРО

– Не пойму я, что мы будем делать с этакой кучей товара? – спрашивал Дуб своего товарища. Он недоумевал совершенно искренне. Дела торговые ему были чужды. Писать и считать он не умел, говорил кое-как, думал – в исключительных случаях. Нет, он мог, конечно, и поразмышлять, но, как правило, после совершённой глупости или наоборот, перед совершением таковой. Если Пит Буль говорил: «Надо подумать!», то тут уж точно жди беды.

На его вопрос Клещ отвечал вопросом:
– Скажи, друг мой Педро, умеешь ли ты чеканить фальшивые дублоны? Или, скажем, плясать на проволоке? На худой конец, чревовещать? Просить подаяние у тебя не получится – если ты протянешь свою единственную клешню за милостыней, люди подумают, клянусь всем выпитым мной ромом, что ты покушаешься на их жизнь. Я тоже ничего этого не умею. Поэтому нам придётся на время стать торгашами. Здесь Европа, Дуболом! Здесь наша с тобой профессия чревата не тем, что нас могут съесть акулы, здесь мы можем попасть в тюрьму. А мне это противопоказано, уж лучше пусть мне ядром оторвёт голову. Всё веселее пройдут последние минуты моей горькой жизни… Так что придётся торговать, Дуб, без денег нам не выбраться отсюда! Это также верно, как то, что мы с тобой нищие моряки, а не богатые гранды.

 Клещ, по совету дядюшки Хончо, в хижине которого они теперь обретались, решил отправиться в Ровьезу. Здесь, в Порто-Риберо, продавать товар было нельзя. Бюркель пока валялся дома после контузии. Но когда поправится, начнёт искать своих обидчиков. Обида, как и кровь, взывает к мести. Поэтому Хончо подсказал, к кому можно обратиться в соседнем городе. Были у него там старые знакомые, которые могли помочь в подобных делах.

– Лучше идти пешком, Арно, – советовал старый рыбак. – Всадник уж больно бросается в глаза на дороге. А зачем тебе быть заметным? Ты ведь не невеста на свадьбе!
Клещ, подумав, согласился. К тому же, чтобы купить мула или лошадь тоже нужны были деньги. На следующий день он отправился в Ровьезу к знакомым старого лоцмана Барбьеро.

Выйдя из города рано утром, на перекрёстке трёх дорог, он выбрал курс норд и бодро зашагал мимо зеленеющих виноградников, перемежающихся необработанными горными склонами или оливковыми кустарниками. Уже через час пути виноградники кончились, по сторонам дороги были либо пастбища, либо голые склоны скалистых холмов.

К обеду солнце стало припекать сильнее, давя на плечи путника. Мегеро вспомнил, как они, захватив голландского «купца», после попали в жестокий штиль и несколько дней дрейфовали на траверзе Сан-Сальвадора-де-Байя.
Экваториальное солнце тогда достало всех до печёнок. Колокол огненного светила висел прямо над теменем и бил в помутневшие головы корсаров жестоким полуденным набатом. Нескольких моряков тогда пришлось опустить в тихую гладь тропической Атлантики, их убила жара.

 У самого Мегеро начались видения, ему снился сон из детства. Он снова лез на солнце. Только теперь уже не по лестнице, а по грот-мачте, которая упиралась в небо. Он лез вверх, а солнце беспощадно било своими горячими лучами ему прямо в голову. Он лез, чтобы сорвать золотое светило с неба, или отпилить, оторвать, отгрызть от него здоровенный кусок. А потом из него чеканить дублоны, много дублонов, чтобы хватило на всю жизнь, и чтобы больше никогда не выходить в это чёртово море.

Когда пришёл долгожданный зюйд-вест и наполнил паруса, Арно тоже пришёл в себя, но ничего не мог вспомнить, кроме проклятого сна.
Солнце перевалило далеко за полдень, когда он подошёл к придорожной харчевне «Усталый башмак». Он помнил её. Они здесь бывали с покойным папашей, когда однажды ездили в Ровьезу. Здесь также, как в таверне Луисы, на первом этаже была харчевня, а на втором – комнаты для путников. Разве что народу здесь было гораздо меньше, чем в «Белой акуле».

Клещ бросил на лавку свой дорожный мешок, спросил ужин и вина. В это время со второго этажа спустился монах в тёмно-коричневой сутане, подпоясанной верёвкой, очевидно, из числа постояльцев, сел за стол, который был общим для всех, тоже велел принести вина и принялся с любопытством разглядывать Мегеро: 
– Ты, брат мой, очевидно, идёшь из Порто-Риберо? – спросил Клеща монах. Ему, видимо, не терпелось поговорить.

– Неужели, падре, на моих башмаках написано, откуда я иду? – не слишком дружелюбно ответил Мегеро.
– Нет, на твоих башмаках ничего не написано, просто я имею склонность к некоторым жизненным наблюдениям. Оттого, что ты поморщился, когда попробовал это вино, я и подумал: «Этот добрый человек наверняка только что из Порто-Риберо!», – монах перевёл дыхание и, почесав сизый нос, сделал глоток из кружки.

Тут Арно стало любопытно, что это за наблюдения такие – человек поморщился и сразу видно, откуда он топает. Может быть этот монах читает мысли, подумал Клещ. Подумал, но ничего не сказал. А болтливый служитель Господа продолжал:
– Здесь во всей округе вино держат в бурдюках из свиной или козлиной кожи, оттого у вина не слишком приятный привкус. Только в Порто-Риберо вино держат в бочках, чтобы не огорчать достойных тружеников моря этим недостойным запахом. Там, где порт, там много бочек…

Если бы не очевидная случайность этой встречи, Мегеро мог бы подумать, что этого знатока вина в сутане с капюшоном подослала Луиса. Отчего он сразу заговорил про море и про бочки?
– А что, падре, в вашем монастыре все также знают толк в вине и в бурдюках, как вы?

– Зови меня – брат Лукас, добрый путник. Святой Бенедикт благословил своих монахов пить вино девять столетий назад! А чем же мы, минориты, хуже? Святой Франциск Ассизский нам этого тоже не запрещал. В монастыре по нашему уставу я могу выпить только одну кружку за трапезу. Но в дороге… В дороге я обязан выпить столько, сколько потребуется, чтобы мне хватило сил выполнить поручение своего настоятеля! А он пустых поручений не даёт. Наш монастырь не так богат, как некоторые. Но всё же кое-какие хозяйственные дела приходится вести. И тут брат Лукас – первый помощник настоятеля! – хвастливо сообщил монах и напомнил, торжествующе глядя блестящими глазками в глаза собеседника:
– Это я – брат Лукас!

Мегеро уже совсем было решил отправиться в дорогу, ведь до города Ровьеза оставалось не более четырёх часов пути, но монах заметил:
– Если ты, брат мой, будешь входить в город к ночи, стража обязательно вывернет твою сумку и карманы. Если днём они проверяют только всадников, то ночью всех, и пеших тоже. И ещё представитель славной инквизиции спросит, нет ли у тебя, в сумке книжек, запрещённых Святой Церковью, и заставит заплатить малую толику – взнос, который все называют налогом инквизиции. Я бы на твоём месте заночевал в этой таверне. Конечно, здесь грязно, приходиться столоваться вместе с погонщиками мулов. Но это можно потерпеть, ведь и плата скромна. С меня хозяин взял один серебряный реал за обед, один реал – за постель и один – за свечку.

Клещ решил прислушаться к совету монаха, заплатил один реал хозяину и спросил постель.