Чем заняты люди?

Утром сладкий аромат поджаренного блинного теста, крадучись по стенам родительского дома, поднялся на второй этаж, проник в спальню Неи, схватил ее за нос, покорным солдатиком вытащил из теплой постели, приволок на кухню и усадил за стол.
Мама Неи, как водится за всеми мамами, пекла самые вкусные блины на свете. И поедать их было вторым любимым занятием у родителей.
Стопка свежих блинчиков с хрустящим краешком остывала на тарелке. Самый верхний медленно растапливал своим жаром и поглощал желтый кусочек масла.
На кухне никого не было, и Нея задумалась:
«Блин ест масло, чтобы самому стать вкуснее».
Двенадцать часов назад, наблюдая из иллюминатора самолета за множеством мерцающих на земле огоньков, она спросила себя:
«Чем они там все занимаются?»
И ответила:
«Потреблением… Каждый день люди борются за сохранение или расширение перечня того, что имеют. Победы взращивают их самоценность и постепенно превращают в объект, который пользуется спросом. Они называют это «востребованностью» и гордятся признанием в глазах других, потому что оно открывает возможности потреблять в еще больших масштабах».
«Ну и что в этом плохого?» — засвербело Эго.
«В этом определенно что-то не то, — настаивал разум. — Иначе почему в конечном итоге потребление истощает? И самого потребителя, и все вокруг него».
«Ну, это не правда. Люди много чего хорошего создают по пути».
«Создают, чтобы потреблять. Отдают, рассчитывая получить больше. Созидательная активность людей — раба ненасытности».
«Ой, зачем все так усложнять? Это же все естественно».
«И какова тенденция?... Должна быть другая возможность. Должна быть толковая модель...
Вот родился человек… Некое „Я“. Оно напитывается информацией и опытом, выстраивает систему ценностей и собирательный образ себя — Эго-систему.
Близкие, общество задают ей ориентиры выживания в виде модели материального успеха: высшее образование, карьера, богатство, семья. Эго-система обучается всему, чтобы воплотить эту модель в реальности. И всю жизнь воплощает только ее. Почему? Разве не потому, что не знает ничего другого?
Представления об абстрактных ценностях — любви, счастье, душе, духе, Боге — задаются Эго-системе на примитивном уровне. Человек признает абстрактное лишь в той степени, в которой не может его игнорировать.
В зрелом возрасте каждый в разной степени измотан и потерян. Не может объяснить приступы тоски в кругу близких, неудовлетворенность вкупе с материальным благополучием, или желание жить другой жизнью без понимания, какой именно и почему. Давит в себе тревогу и бросается укреплять расползающуюся под ногами почву тем, что знает. Истязает материальную модель бытия и не может насытиться. Потому что борется не с причиной, а со следствием».
Нея протянула руку к стопке блинов, сложила верхний пополам, потом в четверть, обмакнула в малиновое варенье и откусила.
«Мда... Справедливо признать, что образовывать себя духовно — это вызов.
Потребность живой формы выжить — естественна и оправдана. Как гусеница, человек поглощает материальные ресурсы. Удовлетворенность — непозволительная роскошь для него, потому что ресурсы ограничены и все, что не поглощено одним, может быть поглощено другим, а значит, может усилить потребительскую мощь другого, и настанет день, когда первому ничего не достанется.
Но как гусеница превращается в бабочку, так человек может освоить эволюционную модель бытия и потребления. Однако в отличие от гусениц, среди людей этим заняты не многие.
Вероятно, проблема человека не во врожденной жадности, а в свободе выбора? В отсутствии благоприятных социальных условий сделать его в пользу сознательной эволюции мало кому удается.
Момент выбора обычно назревает в середине жизни и часто знаменуется кризисом среднего возраста. Но из-за гегемонии материальных ценностей, отождествления счастья с обогащением и в силу безграмотности в области абстрактных категорий бытия, человек не распознает выбор, или обесценивает».
Нея с аппетитом пережевывала нежное тесто, приправленное кислинкой варенья, и запивала крепким чаем. Сладкий вкус сменялся вяжущим, и контраст бодрил ее — и в еде, и в жизни. Точно бы оттененная различиями, суть явлений проступала выразительнее.
Но в столкновении материальных потребностей и абстрактных, Эго и духа, долга перед родителями с самобытностью, ясная картина не вырисовывалась. Все заливали чернила предательства. Близких людей — или себя. Материи — или Бога.
«Где проходит грань удовлетворения материальных потребностей без ущерба для духовного роста?
Критиковать потребление и при этом уплетать блины с вареньем — не ханжество? Или без варенья можно? А если одна ложечка?
Голодание — это идеал или перебор? До потери сознания — или до полусмерти?
Не удивительно, что самообман и лицемерие процветают даже в религиозных сообществах. Грань размыта и спорна.
И что с этим делать?
Как отрешиться от мирского и не пустить жизнь под откос? В каких единицах измерять здравый смысл, чтобы не сделаться помешанным отщепенцем?
Возможность объединить материальное и духовное должна быть хотя бы из милосердия! Иначе, что есть мудрость? Что есть целостность? Утопия?»