Над судьбой. Том второй. Глава тридцать седьмая

 
 
 
Всё было готово для нанесения сокрушающего удара по крепости. Оставалось заручиться содействием духов. Перед началом военных действий необходимо было совершить ряд традиционных ритуалов.
 
 
 
«На этот раз, — искренне восхищался Платон Громов, — вожди явно решили превратить их в грандиозное представление. И оно, несомненно, даст  алгонкинам огромный духовный подъем,  покажет монолитное единство рядов и непреодолимую мощь».
 
 
 
В то же время на это религиозное торжество были приглашены и бледнолицые. Англичане, как успевшие в той или иной степени натурализоваться, так и находящиеся на правах военнопленных. Французы, как с фактории, так и из городка поселенцев.
 
 
Для бледнолицых это празднество должно было стать одновременно и показателем военной силы объединенного народа, и демонстрацией его культурного уровня.
 
 
 
На закате солнца, когда его багрово-красный диск стал медленно опускаться за горизонт, не менее трех четвертей народа собралось в главном селении, находящемся в месте слияния Извилистой и Мутной рек. Присутствовало, по крайней мере, тридцать тысяч человек.
 
 
 
Это огромное число людей вовсе не являлось толпой  дикарей. Выстроившись колоннами, воины, женщины, дети подходили к обширной площади, находящейся в центре селения.
 
 
 
На возвышении, специально сооруженном для проведения торжества, на гнедо-пегих лошадях восседали вожди и жрецы. «Ну, прямо первомайский парад на Красной площади эпохи культа личности!»  — подумал Платон, поднимаясь на «трибуну».
 
 
Темнота постепенно сгущалась, волнение нарастало. Когда ночь полностью вступила в свои права, вперед выдвинулся  Познавший Древо. Его звонкий  голос огласил округу.
— Братья! Ушло живительное Солнце, Земля во мраке. Настало время борьбы со злом, победим же зло.
 
 
 
— Победим зло! — отозвалось тысячеголосое эхо и сразу всё вокруг пришло в движение.
Облаченные в перья, меха и шкуры краснокожие, изображая зверей, птиц и рептилий, колоннами направились в центр площади. Во всем этом захлестнувшем округу перемещении людей были размеренность и строгий порядок. Все участники представления двигались, в совершенстве подражая нравам и повадкам животных, умело, копируя их.
 
 
 
Сколько необузданной первобытной страсти было в этом грандиозном шествии! Визг,  вопли, крики, звериное рычание, свисты, шипенье — в один миг дикая какофония заполнила пространство, оглушая округу.
 
 
 
Неистовство нарастало до предела. В тот момент, когда казалось, что закипающая кровь готова вырваться из жил, вдруг раздавался бой огромного барабана, и тут же наступала поразительная тишина. И вновь ночное безмолвие оглашал жрец.
 
 
 
— Братья! Побеждено ли зло!
Лишь нестройные крики неслись в ответ. И опять, поддаваясь единому ритму, несколько тысяч человек, как хорошо отлаженный механизм, пришли в движение в освещаемой множеством факелов ночной  темноте.
 
 
По команде жреца все  опять замерли. В наступившей тишине прозвучали слова Лунной Дорожки.
— Солнце восходит. Время борьбы со злом кончилось, духи услышали    нас.               
 
 
 
И в этот же миг  солнечные лучи, несмело осенив облака, скользнули по вершинам могучих платанов, стоящих на окраине селения.
 
 
 
— Хвала Великому Духу. Озари  нас Видимый Сын невидимого Владыки Жизни, — люди в  упоении     тут же   стали срывать с себя звериные облачения, падая на колени и простирая руки к небу.
 
 
 
Познавший Древо опустил в чашу со священным настоем кедровую ветвь и, покропив на четыре стороны света, вглядываясь  в небо, возвышенно произнес.
— О, Четыре Ветра, принесите нам свою Силу.
И тысячи рук потянулись к небу.
— Даруй нам победу, Гичи-Маниту!
 
 
 
Все поднялись с колен. В центр круга вбежала Ночной Цветок и, протянув руку на восток, заговорила звонким срывающимся голосом.
— Воины знают, где враги! Мёртвые требуют отмщения, только кровь смоет нашу боль. Смерть  трусливым британским собакам.    Их не спасут ни стены крепостей,  ни многочисленные пушки. Вперёд, братья, Великий Дух с нами!
 
 
 
Кровь закипала в жилах краснокожих. Казалось, достаточно искры и всё вокруг полыхнёт. Неистовствуя,  люди просто жаждали  боя.
Ночной Цветок  повернулась лицом к возвышению, и прокричала.
— Пусть вожди поведут воинов по  Тропе  Войны! Мы всех победим, братья.
 
 
 
Медленно, величаво, с особой важностью и торжественностью вожди и жрецы спустились с возвышения, и стройная процессия направилась к Столбу Войны.
 
 
 
Не спеша, с глубоким достоинством и осознанием всей значимости происходящего, Командующий Армией осторожно выкопал заранее помещённый под столбом Священный Топор Войны.
 
 
При рытье был использован священный нож для снятия скальпов, изготовленный из обсидиана еще в незапамятные времена. Топор, такой же древний, как и нож, тоже был каменным. Его роговая рукоятка, вся испещренная пиктограммами, по сути дела, являлась книгой памяти важнейших боевых событий.
 
 
 
Великий Вождь Войны передал священный нож жрецам, которые тут же поместили его в драгоценные ножны. Крепко  обхватив   рукоятку томагавка,  Текумсе с победным кличем вскинул правую руку над головой.
 
 
 
В ответ ему раздалось тысячеголосое гиканье: воины, женщины, дети грозно потрясали над головами томагавками. Казалось, ничто не может обуздать эту теряющую рассудок толпу.
Но стоило лишь Командующему Армией подать знак, как мгновенно наступила полная тишина.
 
 
 
Вожди и жрецы в горделивом молчании четыре раза обошли вокруг столба войны. Открывающий процессию жрец нёс тотем. За ним, обхватив томагавк двумя руками за рукоятку, крепко прижав его к груди и выставив лезвие вперед, следовал Текумсе. Шествующий чуть поодаль воин нёс Трубку Мира.
 
 
 
Был брошен жребий: кому из вождей выпадет великая честь нанести удар боевым томагавком по Столбу Войны. Выбор пал на самого Командующего. Ликованию людей не было предела:  это, конечно же, был добрый знак, духи поддерживали войну!
 
 
 
Текумсе передал Священный   Топор Войны   Познавшему Древо и из его рук принял боевой томагавк. Вождь занёс оружие  над головой и, вращая с невероятной быстротой, метнул. Томагавк   вошел в столб почти по самое топорище. Жрец с огромным трудом выдернул его и поднял высоко вверх. Крик радости огласил округу, всё обещало победный исход войны.
 
 
 
Середина площади быстро опустела. В круг вбежала сводная сотня молодых ещё незамужних девушек. Все они состояли в разведывательно-диверсионных отрядах и пехоте, сражающейся на воде. Разбитые на десятки,  девушки-воины выстроились в каре и сразу начали Пляску Скальпов.
 
 
 
 Они были одеты в единую форму: легины, короткие   платья без рукавов, легкие кожаные куртки. Туго заплетенные  косы ложились на грудь, волосы на головах стягивали широкие повязки.
Все девушки были вооружены новенькими кавалерийскими мушкетонами, укороченными луками из орешника, метательными топориками, облегченными дубинками.
 
 
 
Танец сразу начался в очень высоком темпе. Сотня девушек двигалась как единый организм. Сложные повороты, прыжки,  кувырки, подъёмы, вызывали восторг и упоение. Желающих  стать девушками-воинами было очень много. Их подвергали сложнейшим испытаниям.
 
 
Распаленные девушки яростной песней  звали воинов на священную битву. Они убеждали, что враги не устоят перед доблестью алгонкинов. «И пусть их  скальпы украсят шесты, стоящие возле вигвамов и типи», - как набат раздавались  исполненные  праведного гнева слова.
 
 
 «Трудно, видя все это, — удивлённо подумал Платон, — поверить, что такой пассионарный натиск, будто прибой о мол, разбился об этнический вал англосаксонской  расы. Но ведь было-то именно так!»
 
 
 
Наступило время последнего обряда: это был древний обычай гадания по внутренностям серого волка. К столбу поднесли туго связанного, затравленного хищника. Воодушевленные результатами предыдущих церемоний, воины ждали последнего доброго знака от духов, в исходе гадания уже не сомневался никто.
 
 
 Зверь злобно рычал, до конца борясь с неизбежным. К волку подошли два молодых воина во главе с Познавшим Древо.
Направив жезл вперед, жрец тихо, почти не открывая рта, произнёс: «Пепел сгоревших костров. Они потухли навсегда. Белый волк чувствует запах красного оленя. Он идёт по тропе, он жаждет крови. Кровь делает его безумным. Ветер с запада несёт орла. Орёл летит, не теряя пера».
 
 
 
Вдруг Познавший Древо весь затрясся и, закинув голову, закрыл глаза. Изо рта пошла пена.  Когда приступ прекратился, он вновь сурово посмотрел вокруг себя и также, почти шепотом, продолжил: «Черное солнце встаёт на западе, везде чистое синее небо и больше ничего...»
 
 
 
Вновь Познавшим Древо овладел приступ. На этот раз он был намного продолжительней.  Выйдя из транса, жрец долго повторял одну-единственную фразу: «Чистое синее небо и больше ничего...»
 
 
 
Вконец обессилевший, он  рухнул на руки поддерживающих его воинов.   «Братья! —  вскоре разнёсся над рядами его голос, — впереди лишь чистое синее   небо. Неужели духам нечего сказать нам?! Нет, это не так! Гичи-Маниту станет биться на Небе с могущественным злым духом Богом Белых. А мы вступим в смертельную схватку с порождением Вселенского Зла — белыми людьми.
 
 
 
Никто, даже наш Бог, не знает исхода этой великой битвы богов и людей. Гичи-Маниту сам поведёт в бой свой  народ. Мы будем сражаться с людьми, они    из костей и мяса, как и краснокожие. Кто боится их?!»
 
 
 
Воины молчали, их грозный вид был  ответом. Разве может хоть что-то остановить презревших смерть?
 
 
 
Откинув лёгким движением головы, распущенные волосы назад, Познавший Древо направил жезл на волка и прокричал.
— Никто не знает грядущего. Где она наша судьба? Волку нечего сказать, пусть он уходит. Будущее в наших крепко сжимающих ружья руках! Будущее в наших переполненных отвагой сердцах!
 
 
 
Как близки и понятны каждому были слова жреца. Площадь сотряслась от тысячеголосого рева.
— Волку нечего сказать, пусть он уходит!
 
 * * *

 
Изначально всё грандиозное мероприятие задумывалось как смотр рядов и демонстрация силы. В первую очередь себе.  А также  потенциальным врагам и союзникам. То есть и англичанам,  и французам показали  мощь объединённого народа и его боевой настрой. Но бледнолицым не полагалось даже догадываться о реальных намерениях алгонкинов.   
 
 
Поэтому тайный приказ по армии был доведён лишь до офицеров ранга от сотника и выше. Все боевые части  должны  были находиться в полной  готовности в любое мгновение выступить в поход. И держать при себе оружие, лошадей, провиант.
 
 
 
Только высшее руководство знало, по какой цели намечен удар и когда последует сигнал атаки. Во избежание срыва, в глубочайшей тайне хранились и план кампании, и срок её начала.
 
* * *
 
В операции по захвату форта  было задействовано пять тысяч воинов. Это дало пятикратное превосходство в живой силе. Юркие челноки из клееной коры, вмещающие по три человека, всего за полчаса успевали  достичь восточного берега и возвратиться назад. К полночи переправа закончилась.
 
 
 
Для овладения лесопилкой, поташным цехом, сахароварней и немногочисленными фермами выдвинулись отдельные отряды.
 
 
 
Группа атаки, численностью в три с половиной тысячи воинов, вооруженных ножами, топорами и пистолетами, выдвинулась под стены форта. Чуть поодаль расположились стрелки. Ещё дальше линия прикрытия, имеющая задачу  не дать солдатам просочиться при бегстве, а в случае неудачи поддержать отступление.
 
 
 
Сигналом атаки послужили четыре одновременно прозвучавших оглушительных взрыва. Сухой валежник многочисленных костров, расположенных по всему периметру форта, загорелся как порох.
 
 
В ослеплённых, растерянных часовых вонзились десятки стрел; сотни воинов, мгновенно накинув на стены арканы, ворвались в форт. В распахнутые ворота с леденящими душу воплями, будто лавина, ринулись в крепость тысячи вооруженных людей. Они просто заполнили собою всё свободное пространство внутри форта.
 
 
Пакгаузы, оружейные комнаты, офицерские квартиры — все быстро перешло под контроль алгонкинов.
 
 
 
 
Спящих офицеров брали врасплох прямо в постели. И если кому и удавалось схватиться за пистолет, беспощадный томагавк тут же с треском проламывал череп. Каждый, кто пытался оказать хотя бы малейшее сопротивление, немедленно уничтожался.
 
 
 
Отрезанные от оружия, мало что-либо соображающие солдаты, спросонья, с огромным трудом  осознавали, что враг в крепости и идёт война. Лишённые управления, видя перед собой значительно превосходящего численностью и прекрасно вооруженного противника, поняв всю безнадежность положения, они быстро сдавались.
 
 
 
Полная неожиданность нападения, ночная темнота, безумные, непереносимые вопли краснокожих, огромное, казалось неисчислимое количество ворвавшихся в крепость дикарей — все это сделало свое дело. Вскоре последние очаги сопротивления были подавлены.
 
 
 
Пленных разоружили, связали и согнали на площадь. Потери алгонкинов, включая раненых, можно было посчитать на пальцах   рук. Немного погибло и солдат.
 
 
 
Первоклассный, отлично вооружённый форт целым и невредимым, со всем оружием и боеприпасами, достался победителям. С наступлением рассвета в крепости был тщательно проверен каждый угол, оценены трофеи.
 Индейцы с трудом сдерживали восхищение, было от чего ликовать.
 
 
 
Текумсе вышел к пленникам. Тысяча солдат, у некоторых  жёны и дети.  Он знал, как  станет говорить с ними, победитель с побежденными.  Эти  наглые, самоуверенные  люди были полностью в его власти! Их   горделивость и    презрение к краснокожим,   которых они считали скорее животными, чем людьми, вызывали в вожде ненависть и желание мстить.
 
 
 
Он  готов был смеяться им в лицо, говоря, что вели они себя, как пьяный белый охотник, беззаботно спящий на охваченной огнём равнине. Он  хотел произносить обидные слова, и унижать этих  людей.  Их всех надо было убить и выбросить в реку!
 
 
 
 «Где лучшие воины, которыми гордится народ алгонкин?» – мысленно вопрошал пленённых врагов вождь.
 «Знайте же, паршивые койоты, - с презрением отвечал британцам Текумсе, -    все эти люди погибли героями! Они не позволили уничтожить народ.   Гичи-Маниту  позаботится   о них!  Наши братья мертвы, но их пепел стучит в сердцах живых, их кровь бьется в жилах живых. Их Сила не ушла, она среди живых.  И  ради них,  я, Текумсе, не отдам приказа убить  вас всех. И  ради них я  сдержу свой гнев. Вы считаете нас животными, тупыми дикарями. Теперь у вас будет очень много времени, чтобы убедиться в очевидности этой лжи!».   
 
 
 
«Белые люди несут погибель, - до боли в пальцах сжал кулаки Текумсе, - но только в них и спасение». Он поднял вверх руку, повернул её открытой ладонью к пленникам и на английском языке громко закричал.
 - Слушайте, вы!
 
 
 
Мгновенно установилась мертвая тишина. Пленные быстро поняли, что этот высокий крепкий туземец в дорогой красочной одежде  и есть самый главный. Мало кто надеялся остаться в живых, но жить хотелось каждому.
 
 
 
Текумсе, немного подождав, продолжил, чётко выверяя каждый звук чужого языка.
 - Вы пришли на эту землю убивать и насиловать. Кто позволил вам это? Вы знаете только одно право — право сильного. Слёзы матерей и жалобный стон детей не доходят до ваших ушей, ваши глаза не хотят видеть наших страданий. Вы никогда не считали нас за людей, и поступаете как с хищными зверями.
 
 
 
Но мы люди и   хотим жить. Эту схватку мы выиграли. Гордыня и презрение не дают вам взглянуть на краснокожих, как на достойных противников.  Так смотрите же вокруг себя. Эти воины победили вас.
 
 
 
 Вы — военнопленные. По нашим обычаям мы должны убить вас всех, но мы не сделаем этого. Вина англичан перед краснокожими беспредельна, смерти мало, чтобы искупить её. Вы останетесь жить, и будете работать на благо нашего народа. Путь в мир белых людей закрыт навсегда, забудьте о нём. Я все сказал. Хау!
 
 
 
 
Текумсе очень устал, лоб покрыла испарина, ладони стали липкими. Даже самые близкие люди не знали, сколько сил стоило ему выглядеть внешне спокойным, уверенным в себе.
 
 
 
  Он не стал говорить пленным врагам о том, что для каждого из них есть путь духовного очищения. Нет, пусть это они увидят сами. И тогда англичане поразятся, познав грандиозность и величие достижений  алгонкинов…
 
 
 
По сигналу Командующего Армией из глубины рядов выдвинулось несколько десятков воинов, представляющих все рода войск. Здесь находились и разведчики, и строители, и пехота. Они  были одеты в форму, соответствующую роду войск.
 
 
 
Ни боевая раскраска, ни украшения не могли скрыть главного: все до одного эти воины по крови являлись белыми людьми. И ярким контрастом к чёрным гладким волосам шауни и чейеннов бросались их рыжие,  русые, каштановые, часто вьющиеся волосы, заплетённые в тугие косы по обычаям краснокожих.
 
 
 
Воины выстроились в сводную сотню, вперёд выдвинулся стройный, высокий мужчина. Две золотистого цвета поперечных нашивки на левом рукаве выдавали в нём сотника. Он был пока единственным белым человеком, достигшим  столь высокого офицерского звания.
 
 
 
В отличие от большинства воинов, выкрасивших лица в дарующий Силу Земли зеленый цвет, сотник нанёс черную краску — символ победы, убитых врагов, потухших вражеских костров. Он должен был  победить, или умереть.
 
 
 
Текумсе с гордостью посмотрел на молодого вождя. «Пожалуй, — подумал он, — этому парню можно уже доверить и пять сотен воинов. Преданный человек. Так искренне полюбить краснокожих братьев и всей душой воспринять Гичи-Маниту, признав его Богом,  дано не каждому. Он стал в большей степени  алгонкином, чем многие из  краснокожих.
 
 
 
Сотник был одет в простую кожаную рубаху без лишних украшений, лишь два магических круга на груди и спине защищали от вражеских пуль. Вся рубаха была красно-коричневая — цвета войны, но узкие полосы сине-зеленого оттенка  на плечах, говорили о миролюбии воина.
 
 
 
Коричневые свободные легины и мягкие бесшумные мокасины были очень удобны и надежды в бою.  Поверх чёрной раскраски вождь вывел на лице две желтые молнии — символ мощи и неукротимости.
 
 
 
Когда воины выстроились, сотник, направив взгляд широко открытых небесно-голубых глаз прямо в толпу военнопленных, громко прокричал.
— Гичи-Маниту, Великий Бог, подаривший своим детям победу, хвала тебе!
 
 
 
— Хвала тебе, Великий Дух, — на едином дыхании выкрикнули заклинание на чистейшем английском языке десятки белых людей.
 
 
 
Страх и отчаяние охватили военнопленных. Осознание масштаба катастрофы шокировало; когда ещё дикари будут разбиты, удастся ли дожить до этого времени?