Рыцарь 21 столетия Глава 17

Глава семнадцатая

На второй день пребывания в Киеве Макс проснулся и почувствовал себя более одиноким, чем днём раньше, когда никого ещё не знал в этом городе. Он оглядел номер и поморщился от досады. Гостиница была пятизвёздочная, но за внешним лоском крылись такие недостатки, которые упраздняли как минимум две звезды.
Душ принять было невозможно — почему-то не было горячей воды. Администратор пытался что-то объяснить, но вчера вечером Макс был так раздосадован этим обстоятельством, что ничего не хотел слушать. В номерах курить запрещалось, однако его соседу в комнате напротив, вероятно, забыли об этом сообщить, потому что дым из его номера проникал в коридор, а из коридора заползал и в номер Макса. Да и вообще, всё было красивым, но словно бутафорским — стулья такими шаткими, что было страшно на них садиться, полированная мебель вся поцарапанная, а в баре от французского коньяка были только этикетка да бутылка, а внутри плескалась странная жидкость, похожая на чай с водкой. Когда Макс вчера захотел выпить — его чуть не вытошнило после первого глотка.
И всё-таки это было мелочью перед истинной причиной мрачного настроения. Он жалел о ссоре с Александрой. Захотелось немедленно встретиться и объясниться, а может, и попросить прощения. Но с похмелья болела голова — вчера от расстройства он всё-таки нашёл приличное вино и выпил целую бутылку, чтобы роившиеся в голове мысли не докучали всю ночь.
 Он ненавидел продолжать спор, когда собеседника не было рядом. Обычно внутри рождаются самые хлёсткие, самые нужные слова, но вот беда — их никто не слышит. А тебя они всё распаляют и распаляют. Твой воображаемый собеседник подавленно молчит, а ты рубишь правду-матку и... не получаешь никакого удовлетворения. Ощущение такое, будто беседуешь не со вчерашним оппонентом, а... с совестью, со своей совестью. А её, как известно, уговорить и убедить очень трудно. Вот и крутятся слова, факты, доказательства по кругу, пока голова не начинает дымиться... В конце концов, бутылка вина оказалась нужным лекарством (уже второй раз — ой, какая нехорошая тенденция!) и он заснул.
К выставочному центру он приехал пораньше, тайно надеясь, что встретит Александру, хотя и не придумав, что будет говорить.
Такси остановилось у соседнего дома из-за невозможности припарковаться поближе. Он шёл и жмурился от блестевших стёкол современного здания центра, отражавших утреннее, уже яркое, солнце. У входа стояли две девушки и о чём-то оживлённо переговаривались. Одна из них стояла спиной, и он засмотрелся на её фигурку в дорогом бежевом брючном костюме. Элегантный удлинённый пиджак скрывал женственную полноту бёдер, а длинные брюки завершались босоножками на высоких каблуках. Максим поднял глаза и, рассмотрев аккуратный затылок тёмных коротких волос, понял, что перед ним преобразившаяся Александра. Она будто почувствовала его взгляд, обернулась и ответила лёгким кивком на его приветствие. Её собеседница завершила беседу и вернулась в здание, а они остались наедине.
— Бонжур, — Саша вдруг сразу заговорила по-французски. — Если вам, месье де Бошан, понадобится моя помощь в переводе, я всегда к вашим услугам.
Она не выглядела обиженной или сердитой, нет, Макса добивала её холодная любезность, словно не было вчерашней прогулки, брызг фонтана, поедания мороженого и молитвы у мощей Ильи Муромца. Словно они познакомились только что... Но, разозлившись на свои непрошенные сожаления, Максим церемонно поклонился и поблагодарил тоже по-французски.
— Благодарю, непременно воспользуюсь вашими услугами.
— Он тебе не в любви признаётся? — они оба вздрогнули от неслышно подошедшего Михаила. Саша резко развернулась и едва заметно покраснела.
— Что ты говоришь, дядя Миша? С чего это вдруг?
— Просто французский такой мелодичный язык, — весело подмигнул Михаил, — любое слово звучит, как признание в любви. Хотел бы и я так ловко говорить...
— Ой, только не говори ему, что ты не ел шесть дней, ладно? — Саша рассмеялась и взяла Михаила под руку, а Макс стоял и завидовал ему чёрной завистью, не понимая смысла их разговора — почему дядя Миша не ел шесть дней?

Пора было браться за работу. Макс присоединился к группе журналистов, что уже раскладывали обязательные ноутбуки и планшеты на столах недалеко от сцены для выступлений. На задней стенке сцены висели плакаты на английском, заранее предсказывающие, в каком ключе будут лекции и обсуждения: "Спасём нашу землю от глобального потепления!", "Ваш ребёнок быстро растёт, но не так быстро как поднимается уровень воды в океанах".
 Стараясь погрузиться в заявленную тему, он начал набрасывать план заказанной статьи, но всё время отвлекался, краем глаза пытаясь отыскать Сашу. Где она? Почему не сидит с журналистским пулом? Какого же было его удивление, когда он разглядел её наконец в группе для докладчиков экофорума. Они расположились за круглым столом, на которых стояли микрофоны, и беседа началась.
Макс помнил, что дядя Бернард особенно настаивал на освещении темы "Вред, наносимый атомными станциями" и выписывал всё, что касалось этого вопроса. Но чем больше он слушал, тем больше понимал всю некомпетентность участников. Они пытались спорить, но их аргументы не выдерживали чуть более глубокого анализа. Однако все острые углы старались сводить к общим фразам, и только Александра не позволяла себя заболтать.
— ... Вы говорите, что нужно решить проблему глобального потепления? В России с этим абсолютно согласны. Все действующие сегодня и строящиеся атомные станции экономят семьсот одиннадцать миллионов тонн выбросов CO2. Это равно выбросам всех российских автомобилей за шесть лет. Таким образом, страна, которая получает в своё распоряжение атомную станцию, автоматически борется с глобальным потеплением...
Старательно записывая самые сильные аргументы, Макс понял, что Александра смогла поколебать уверенность в занимаемой позиции даже его, сторонника зелёной экологии. Видимо, участников форума это начало раздражать. Они перебивали Сашу и старались перевести разговор, не приходя ни к какому конкретному выводу. Но Александра затронула большую проблему и в конце опять взяла слово:
— Самое опасная тенденция в данный момент на Украине — это то, что ваше правительство планирует перейти с российского на американское топливо. Делается это из политических мотивов, а закончится настоящей экологической катастрофой.
Это была жирная точка в разговоре. Воцарилось неловкое молчание. Никто не смог оспорить сей факт, потому что, и это было известно всем, такие случаи в Европе уже были. И Чехия, например, больше не проводит такие рискованные эксперименты.
 Максим устало закрыл ноутбук и раздумывал, стоит ли ему сидеть дальше на форуме или лучше взять короткое интервью у какого-нибудь украинского эколога и пойти домой? Лучше второе. Он вынул микрофон с наклеенным флажком Франции и после окончания "круглого стола" подошёл к солидному учёному из Украины. Тот прекрасно понимал английский и ответил на несколько дежурных вопросов Макса.
Был объявлен перерыв и на улицу потянулись участники форума. Когда вместе со всеми вышел Макс, то заметил, что возле здания центра собралось много случайных людей, которые и не участвовали в обсуждении. Особенно странно здесь выглядели молодые люди с бритыми головами и чубами, от которых Макса уже тошнило. Они кому-то улюлюкали и кричали обидные слова. Макс повернул голову и понял, что остракизму подвергается Саша. Она стояла рядом с Михаилом и делала вид, что не замечает хамской выходки компании хулиганов. Почувствовав беспокойство, он подошёл к ним поближе.
— Смотри, братва, ещё один москаль нарисовался.
— С чего ты взял, что это москаль? Вроде не похож...
— Да ты на микрофон его глянь — вишь, флаг-то какой?
Макс с удивлением посмотрел на свой микрофон, который он ещё не успел убрать в сумку, и сообразил, что невежды перепутали французский флаг с российским.
— Э! Москаль, а ну вали отсюда, пока тебе не накостыляли!
Он сделал вид, что не понимает русского языка и не повернулся.
— Ты не слышишь, урод?!
Компания разозлилась на его игнорирование и подтянулась поближе. Кто-то попытался вырвать из его рук микрофон, но реакция Макса была хорошей — наглец сразу получил удар по носу и завыл. Все оглянулись в недоумении. И тут на Макса набросилось сразу несколько человек. Его схватили за сумку, повалили на землю и начали бить ногами. Он поднимался и пытался отбиваться, но его снова сбивали с ног... Вдруг он услышал крики по-французски. С трудом соображая, он понял, что вокруг них бегает Саша и кричит ему на французском:
— Скажи, что ты француз, скажи что-нибудь по-французски! Пусть они поймут, что ты не русский!
Макс понял, чего она от него добивается и заорал:
— Я гражданин Франции! Вы не имеете права!
Как ни странно, иностранная речь подействовала как волшебная палочка, и занесённая нога для очередного удара по почкам вдруг остановилась...
— Слухайте, так это француз... Тикаем!..
Макс осторожно открыл глаза и увидел над собой встревоженное лицо Саши. Она гладила его по лицу и волосам.
— Как ты, Макс? Живой? Очень больно?
Сильные руки Михаила осторожно подняли его на ноги.
— Вот видишь, Саша, я предупреждал — не надо было сюда ехать.
Михаил отряхивал и осматривал пошатывающегося Макса, а сам ворчал и ворчал на Сашу, которая, казалось, вовсе его не слушала.
— Давайте в машину, — скомандовал дядя Миша.
— Куда мы поедем? — через силу спросил Макс.
— На кудыкину гору... Знаешь такую? Вот туда и отправимся. Всё лучше, чем здесь лежать.

Александра и Михаил привезли его в обыкновенную двухкомнатную квартиру, где было просто, но чисто. Стулья не шатались, кровать, мягкая и удобная, приятно пахла чистым бельём. "Наверное, и горячая вода есть", — подумал он, когда Саша захлопотала вокруг него. Тёплой водой она осторожно отмывала грязь с его лица и так нежно смотрела, как, наверное, смотрела на своих мальчишек.
— Тебе, наверное, не впервой смывать грязь с лица сыновей, — сказал он, слабо улыбнувшись.
— Ой, это точно, — отмахнулась она, — только в последние годы я уже их просто самих в ванну посылаю. Они у меня уже большие.
— А я, значит, маленький?
— Ты раненый, — серьёзно ответила она. — Если бы не ты, они бы на меня набросились, а дядя Миша... — тут она прикусила губу, — не знаю, как бы он с ними справился.
— Справился бы, — всё ещё ворчливо ответил Михаил, — только потом с полицией пришлось бы объясняться. Этого нам ещё не хватало.
Он принёс в комнату чайник и стал делать бутерброды. А Саша принялась осматривать рубашку Макса.
— Они тебе карман почти оторвали... снимай рубашку, я зашью.
Максим чуть не потерял дар речи.
— Ты что... ещё и шить умеешь? Может, у тебя и иголка с ниткой есть, как у Золушки?
Саша удивлённо на него уставилась.
— А во Франции с иголками и нитками напряжёнка?
— Нет, но... у нас женщины не шьют дома, отдают в ателье.
— Вот будет у тебя двое сыновей, посмотрю я на твою жену, хватит ли у неё денег на починку одежды, если каждый раз отдавать в ателье.
— Сейчас я не могу представить, что у меня будет двое детей, — вырвалось у него.
На это Саша ничего не ответила, сделав вид, что не расслышала. Она осторожно помогла приподняться охающему Максу и, рукав за рукавом, сняла с него рубашку. Он заметил, что она не разглядывала его накаченное тело, скромно отведя взгляд, и в очередной раз подивился её целомудрию. Ещё вчера вечером он поймал себя на мысли, насколько чистым, без скабрезных шуток и двусмысленных намёков был их разговор.
Когда рубашка была зашита, Михаил и Саша снова одели Макса и помогли ему встать. Ссадины на лице были замазаны йодом, и в зеркало в ванной на него глядел индеец с боевой раскраской. Они сели пить чай.
— У нас поезд сегодня вечером, а у тебя когда? — по-деловому спросил Михаил.
— У меня самолёт завтра утром.
— Можешь переночевать в этой квартире, если хочешь. Ключ бросишь в почтовый ящик.
— Хорошо, спасибо, — Макс пил чай и очень хотел остаться с Сашей наедине, чтобы попросить у неё прощение, но не представлял, как это сделать — гулять у него не было сил, да и Михаил никуда бы не отпустил от себя Сашу.
— Вот что, парень, — поставил кружку Михаил и серьёзно посмотрел на Макса, — я смотрю, ты довольно самонадеянный — сразу в драку лезешь, не боишься? Так и убить могут.
Кровь бросилась в голову Максу.
— Живу как умею, не вам меня учить. Спасибо, что выручили, но правилам своих детей учите.
— Да мне-то что, — усмехнулся Михаил, — ты же по башке получаешь, а не я.
— Дядя Миша, оставь его, давайте о чём-нибудь другом поговорим, — Саша просительно посмотрела на них.
Но Макс уже распалился и решился сказать, что у него было на душе.
— Меня дома родственники обвиняли, что я не слежу за словами, а сейчас понимаю, что мне далеко до вас, русских. Ваше, Михаил, бестактное замечание просто обескураживает.
— Ого! Какой слог! Сразу слышно, что человек на хорошей литературе говорить выучился. Только что же может быть лучше искренности, мил человек? Лучше что ли улыбаться в лицо, а за спиной гадости делать?
— А по-вашему, лучше гадости в лицо говорить?
— По мне — так лучше. Так врага сразу узнаешь и будешь готов к нападению. А вашего европейского лицемерия нам не надобно, да и не приживётся оно у нас.
— Я боюсь, что у вас вообще не приживутся европейские ценности, — с пафосом заметил Макс.
— Да плевать мы хотели на ваши европейские ценности! Понятно тебе?
Саша прыснула и стала хохотать во всё горло. Макс сначала опешил, а потом тоже засмеялся. Он представил, как комично выглядит ситуация — раскрашенный "индеец" важно вещает о каких-то ценностях...
Михаил улыбнулся и встал из-за стола.
— Саша, мне надо сходить тут по одному делу. Ты не выходи из дома, ладно? — он вдруг подмигнул Максу, — прощайтесь, может, больше и не встретитесь. А приду, будем выдвигаться на вокзал.
Дверь захлопнулась. В комнате повисла тяжёлая пауза. Саша стала убирать посуду, а он собирался духом, чтобы сказать, что решил ещё утром.
— Прости меня за вчерашнее, — негромко начал он, — я, наверное, был неправ в чём-то. Я совсем не представляю, какая сейчас Россия. Знаешь, на кладбище, где похоронены мои предки, очень много белых офицеров и просто эмигрантов, которые бежали от большевиков. Их родственники, которые по неосторожности остались, почти все погибли. Так было и с нашим родом. И отношение к России у меня очень осторожное, даже можно сказать — недоверчивое.
— Я понимаю, — ответила Саша, положив руки перед собой на стол, — но сейчас всё изменилось. Если когда-нибудь соберёшься приехать, увидишь, что я права.
— А я собирался, — он улыбнулся от надежды, охватившей его при мысли, что они могут ещё встретиться, — накануне моего приезда сюда, мой отец показал мне письмо от дальнего родственника — Елагина Михаила. Тот живёт в какой-то глухой деревне на севере, вроде, в Архангельской области. Может быть, я соберусь и поеду его искать.
— Так ты потомок Елагиных?
— Да, тебе известна эта фамилия?
— Кто же не знает любимца Екатерины? У нас до сих пор остров этой фамилией зовётся.
— Саша, — внезапно его осенило, — а ты не можешь попросить отца узнать что-нибудь о моих родных, которые попали в сталинские лагеря? Это возможно?
— Наверное, да, — она замялась, — но не уверена, что он захочет исполнить мою просьбу. Но я попробую... А что же ты не носишь фамилию отца?
Макс пожал плечами.
— Не знаю. Меня устраивает дворянская фамилия матери — де Бошан. Тоже древний род. А русская фамилия... мой дядя Бернард говорит, что вызывает слишком много вопросов.
— Так ты ощущаешь себя больше русским или французом?
Он задумался, это был вопрос на засыпку...
— Пожалуй, дома, в Париже, я ощущаю себя больше русским. А здесь вижу, что француз. Мне непривычна ваша прямота. Но кое-что, особенно в тебе, мне понравилось больше, чем в наших женщинах.
Лицо Саши порозовело.
— И что же это?
— Как ни странно, тоже прямота и... я не буду дальше углубляться. Может, потом как-нибудь скажу.
— Ладно, Макс, не хочешь, не говори. А встретимся ли мы ещё? Бог ведает. Я не уверена...
— А я не верю, что мы расстаёмся навсегда. Такого просто не может быть, — твёрдо сказал он. И вдруг вспомнил, что хотел ещё спросить: — Слушай, а почему дядя Миша голодал шесть дней?