Помню

Когда я была совсем маленькой, над моей кроваткой висел портрет Пушкина работы Тропинина. Комнатка была совсем маленькая и напротив моей кроватки, над маминой железной кроватью с шариками на спинках, висел портрет её мужа, не вернувшегося с войны. Пушкина тогда я называла дядей Пу, а дядя на противоположной стене назывался дядей Па. Это потому, что его имя - Павел. Так я и росла между дядями: Пу и Па.
Вся эта маленькая узкая комнатка и вся коммунальная квартира была наполнена воздухом блокады Ленинграда, жильцы пережили эту жуткую пытку, выстояли и, казалось, помнили каждый прожитый блокадный день. И я дышала этим воздухом и знала, что наш дом на Разъезжей был до войны в форме буквы "П", а осталась буква "Г", потому что снаряд попал. Я знала, что выбрасывать хлеб - преступление, что едой всегда надо делиться. Даже застала печное отопление и умела строгать лучинки для растопки маминым штыком,не знаю, как он оказался у мамы. Мне рассказали, что мебель сожгли, но мама приходила домой только в увольнение и поэтому у неё многое сохранилось. Это была память о её мирной довоенной жизни.
Я строгала лучину, мы садились на маленький детский стульчик и скамеечку и в темноте смотрели на огонь.Каждая думала о своём. Я чувствовала, о чём думала мама, и потому молчала. Иногда она сама рассказывала мне, как пробиралась сюда, в эту комнатку под обстрелами пешком через весь город из госпиталя с Петроградской стороны, чтобы проверить нет ли весточки от Павла? Как она несла за пазухой корочки жмыхового хлеба, которые специально копила к увольнению, чтобы угостить соседок.Они пили горячий кипяток с корочкой и это было, может быть, спасением...
И мы с мамой пили вкусный чай с шоколадными конфетами возле печки, и мне казалось, что я жила здесь задолго до своего рождения и тоже могла вспоминать вой сирен, изнуряющий холод и смертельный голод. И от этого хотелось съесть ещё конфетку. И разве я тогда поверила бы, что этот вой и разрывы снарядов, и разрушения, и гибель тысяч людей повторятся в этой жизни? Что вся, освобожденная от фашизма, ценою жизней наших родных, Европа ополчится снова против нас, нашей России за наши ресурсы, за наши природные богатства, чтобы отнять, поделить, разорить... Не только не поверила бы, но могла бы тогда и врезать за такой прогноз.