Вера
Представьте, тихий спокойный океан, его волны медленно и плавно раскачивают ваше тело в такт с вашим дыханием. Вода не причиняет вам дискомфорт, она обволакивает и сливается с ощущениями. Движение в покое...
- Ты уверена, что это всё не минутная слабость? - Вопрос отца вернул меня в наш разговор.
- Знаю, что не просто такое слышать, пап. Но знай и ты, на это совсем не просто решиться. Я хотела сообщить тебе первому, потому как остальным будет сложнее такое принять. Мне нужен союзник, - улыбнулась я.
Взгляд отца был отстраненным, тусклым, но не осуждающим. Он старался понять меня. Молчал и думал.
Я всегда чувствовала незримую связь именно с ним, невысказанную общность, понимание. У меня самая обычная семья потомственных врачей. Мама - чувствительная личность, решающая обычную массу обычных семейных задач; бабушки, дедушки, привязанные физически и морально к устоям и традициям; тети, дяди. И отец. В этом цветнике заурядных связей, единственный, способный на смелость поддержки.
- Скажи мне, - наконец, прервал он молчание, - ты видишь свою цель во всем этом? - Нет. Пока еще нет. – Такой ответ был небезопасным, но честным.
- Мне надо подумать. - Он встал и направился к двери. - Не говори пока ничего
никому, - и вышел.
Я осталась одна. Это мягкое синее кресло всегда вызывало ассоциации с водой,
которую я, кстати говоря, ненавидела и ужасно боялась. Немного подумав о предстоящем, я твердо стряхнула с себя остатки предчувствий и тоже вышла.
Надолго остаться одной не вышло, так как мои семейные связи всегда сходились на мне. Это было понятно, один ребенок - надежда, гордость, ну и все подобное, примитивное. - Дорогая, ты останешься? Вечером будет ужин, приехали твои братья, - говорила
скороговоркой мама.
- Можно я опоздаю ненадолго? Буду на кафедре, у меня встреча.
Она не была в восторге от такого окончания нашего разговора, да и подозрения были
посеяны. Мама знала, что приватная беседа с отцом - однозначный показатель бури. И откуда дул ветер тоже догадывалась. Обменявшись неравноценными взглядами, мы разошлись, каждая в свой мир. Мой был прекрасен. И теперь, посвятив в него отца, я дышала ровнее.
Имея семью, объединённую одной профессией, трудно представить иное, отличное от ожиданий родителей, будущее. Это же просто. Ребенок должен хотеть того, чем жили его родные.
Слепо подчиняясь судьбе, я училась на медицинском и мало задумывалась о своих настоящих желаниях. До одного момента...
Был обычный день, привычные занятия, заурядные разговоры. Моя зона комфорта и устойчивости.
- Вера, ты знала, что у нас набирается группа на практику? Другая страна, люди, обычаи... - Подруга будто нараспев произносила последние слова, не придавая особого значения их смыслу. Она увлеченно была занята десертом.
За окном же блестела весна. Всё вокруг отчаянно хорошело и двигалось вперед. Я перевела взгляд с ярко-синего неба на стеклянную дверь кафе. Входила большая часть моих знакомых с факультета. Одни были выбраны в друзья мной сознательно, другие производили весьма неясное впечатление, а были и те, кто вызывал откровенную долю брезгливости.
Рассыпавшись по залу, все начали привычную болтовню. Мне было приятно такое времяпрепровождение - не обремененное усилиями в общении, проблемами с деньгами, мыслями о будущем. Но вот в последнее время я стала всё чаще спотыкаться о внезапные неприятные ощущения с привкусом скуки.
- И что они там будут делать? – решила я продолжить разговор.
- Ну, это я не уточняла, практиковать, видимо. Только вот что и на ком... Этим занимается Андрей Борисович. Ты идешь домой? - неожиданно закончила она и собралась уже уходить, а меня тут всё еще держало что-то, какое-то новое настроение.
- Иди, иди, я может к Андрею зайду, узнаю всё это.
Она многозначительно улыбнулась и вышла.
В нашей группе, присутствующей тут почти полностью, был один человек, очень
замкнутая и худощавая девушка. Вид и поведение ее намекали на сложности с социализацией, возможно что-то нервное. Не знаю, имела ли она вообще друзей, увлечения, проблемы. По ее постоянному пребыванию в институте после лекций, я бы сделала вывод, что у нее либо синдром отличницы, либо роман с преподавателем, но... Вывод был один - мы не общались.
Я встала, окинув эту Марию взглядом, и вышла.
Кабинет Андрея - он разрешал себя так называть после занятий - всегда вызывал у меня странные эмоции. Этот человек много ездил, привозя необычные вещи и истории. Создавалось неоднозначное впечатление о его характере и жизни. Но он был настоящей, сильной, целостной личностью, его здравый смысл и рассуждения мне были близки. Неожиданно близки.
- Можно к вам? – я постучала в открытую дверь для приличия.
- А, Вера, интересная неожиданность. Входите, пожалуйста. Неужели уже справились с заданием? Или наоборот? - Он всегда смотрел так, будто знал все мои мысли, ну или их большую часть.
- Нет, я не поэтому.
Я машинально, наверное в сотый раз, стала обходить все «реликвии» его кабинета, в плену наваждения.
- Почему вы так часто ездите? Вам скучно дома?
Он внимательно наблюдал за мной, видимо, зная уже, что меня сюда привело.
- Думаю, Вера, это вы скучаете дома, - в его голосе скользил сарказм, и всё это
прозвучало как-то неожиданно прямо.
- Куда вы едете теперь? – не смутилась я.
- Египет, - он помолчал, будто сомневаясь в чем-то, - если вы планируете подумать
о том, чтобы поехать с нами - я бы стал вас отговаривать. Не надо, Вера. Не в этот раз. Помимо неприятного ощущения от непрошеного запрета, моё сознание распознало
легкий проблеск беспокойства.
- Почему вы сказали «планировать подумать»?
Он улыбнулся.
- Потому что ваша жизнь сейчас распланирована, и не столько вами.
Такое оскорбительно слышать в двадцать лет. Но я хорошо умела дружить с
эмоциями, особенно с негативными. Это был вызов моему самообладанию.
- А цель всё-таки у поездки есть? – не отступала я.
- Конечно. Сугубо профессиональная.
- Очень странно, действительно, кто же согласится ехать с такими расплывчатыми
планами.
- Группа уже набрана.
- С нашего потока есть люди?
- Да. Я, анастезиологи и Маша.
Звук был как от пощечины. Маша? Та самая Маша?
Андрей добился цели - от «планирования подумать» я резко шагнула в сторону навязчивого «хочу поехать».
Следующие несколько дней я намеренно следила за поведением Маши и не могла сообразить, что этот человек собой представляет. Слишком обычное поведение, даже чересчур спокойное в некоторые моменты. Я не могла поверить и принять, что это может быть просто высокой степенью самообладания.
Одним днем, после занятий мы привычно расходились. На улице было по-весеннему пасмурно, легкий дождик смывал всю пыль с дорог и тротуаров.
Внезапный визг тормозов отвлек от обыденности и привлек общее внимание. Машина не справилась с поворотом и боком стукнулась о защиту бордюра. И всё было бы мгновенно забыто, если б в этот момент с тротуара не сходил наш Леша. Леша был всегда плохо сконцентрированным человеком. Остальное случилось быстро, на глазах целого потока. Бампер машины задел его слегка, но он упал рядом. Собралась толпа. Кто-то что- то говорил, кто-то звонил. Ему помогали встать, но это у Леши выходило плохо. Видимо шок и... что-то с ногой. В тумане моего восприятия я различила чьи-то хрупкие руки, бережно ощупывающие место повреждения. Здесь была Маша. Лешу уложили на траве, крепко удерживая, а она взяла место вывиха и резко вправила сустав. Всё случилось так быстро и слажено, что я даже не помню, успела ли я сделать вдох. Мои мысли свернулись в невозможный клубок недоумения. Смутная неизбежность подползала к моему сознанию, и следующие несколько дней я искала общества Маши и разговора с ней.
Пары недель мне хватило, чтобы отстраниться от прежнего круга общения и замкнуть свое миропонимание на новых знакомых. Я была просто обескуражена, насколько плохо и смутно я видела раньше окружающих меня людей. Ярлыки, предубеждения, гордость - видимо это и мешало мне смотреть ясно. А сейчас всё ненужное уходило, как дождевая вода.
Маша вела замкнутую и скучную жизнь только для таких, как прежняя я. На самом деле, столько простых, понятных и внимательных людей, окружавших ее, я вряд ли видела в своей жизни. Она будто их коллекционировала. Их общение, дружба не строились на полезности и нужности кого-то в чем-то, они были просто искренне рядом.
И Андрей стал смотреть на меня по-иному. Будто новые ценности, которые я стала внезапно ощущать, отражались вокруг меня и во всех. Вообще, странное дело, что люди менялись вместе со мной. И тут в совпадения я не верила. Даже мои подруги, с опаской воспринимавшие наше с Машей общение, были откровенно удивлены, что я могу и поддержать их, и помочь. Причем абсолютно просто, по своей доброй воле. Моя прежняя эгоистичная позиция жизни таяла без гнева и борьбы.
---
- Ты хочешь ехать с нами?
Мы сидели после лекции на скамье у корпуса. Маша что-то выводила в листах и старательно исправляла. Она хотела научиться рисовать профессионально.
- Хочу. Сразу захотела. Но цели или подробностей мне Андрей не сказал. Он не хочет, чтобы я ехала.
- Он уже не против. Сама поездка - это как обмен профессиональными навыками и достижениями в наших кругах. Там будет много лекций, как всегда. Но говорят, бывает
возможность поучаствовать в показательных мастер-классах, так сказать. Но это по большой договоренности. Знаю, что Андрей такое уже устраивал, - тихо добавила она.
Маша посмотрела на меня и стало очевидно, что это не всё. Она беспокойно завертела карандаш в руках.
- Я думаю, тебе бы понравилось, - сказала она.
- А тебе - нет? Ты же тоже едешь.
- Этот тот вариант поездки, который подходит многим. Я буду пару недель в другом
месте.
Повисла пауза. Очевидно, что в любом другом случае подумать было о чем. Молодая
девушка, пересекает границу и уезжает по своим делам. Но я в Маше была уверена. Даже самой стало странно, почему.
- Куда отправишься ты и с кем? – тихо спросила я.
Она молча сидела, смотря вдаль. Думала. Наконец, она посмотрела на меня.
- Ты знаешь, кто такие «Врачи без границ»?
У меня перехватило дыхание. Я никогда не считала себя глупой. Я не была
чемпионкой по доброте, выдержке, контролю. Но глупой - никогда. - С Андреем?
- Да.
- Где?
- Не очень далеко, в соседней стране.
Я откинулась на скамейке и закрыла глаза. Странная тишина внутри напомнила, как
обычно начинаются мои самые важные моменты в жизни. Все принятые мной решения и последующие действия начинались вот с именно таких ощущений внутренней тишины, баланса.
В аэропорту со мной был только отец.
- Пап, ты же знаешь, что свой выбор я всегда почувствую.
Он был необычайно немногословен все последние дни. У него было много знакомых
с моей кафедры, и думаю, он что-то знал. Мы помолчали.
- Вера, будь внимательна и собрана. Чтобы ничего не упустить и привезти домой этот... опыт, - он был очень серьезен.
«Ну точно, в курсе!» - мелькнуло в голове.
И вот, белоснежный самолет, причудливые облака, ослепительное солнце. Иллюминатор транслировал сейчас кадры моих снов и ожиданий. Все это мягко настраивало на волну новых предчувствий. Я четко осознавала, как много я еще не знаю, к столькому не готова, но это уже не может ничего изменить. Мне не было страшно, у меня была вера в себя.
---
Это синее, синее до бескрайности море... Оно раскачивает все вокруг - воздух, мысли, настроение и конечно же наш паром. Яркая зарница пылающе-рыжего заката вызывала у меня ощущения внутреннего жара. Казалось, что мои щеки тоже были неестественно яркими в эту минуту. Наверное, качка так действовала на меня. Или это нервы.
Все вокруг всегда утверждали, что я не смогу выдержать долгих путешествий, тем более по морю.
«А может такое быть, что все это назло? Им, себе - всем?» - мелькнуло в голове.
Я гнала эти мысли и старалась просто смотреть вперед - в самое ближайшее будущее.
Ко мне тихо подошел Андрей и рядом облокотился на перила. Так мы помолчали пару минут, смотря на неестественно яркий закат.
- Красиво, - наконец произнес он.
Мне всегда сложно было делить впечатления в присутствии кого-либо, неважно кого - родных, друзей, незнакомцев. Я всё ещё смотрела на горизонт и отстраненно кивнула.
- Идем? - сказал Андрей тихо.
Я вздохнула и направилась с ним к лестнице. Мы зашли в каюту за талонами и спустились в обеденный зал. Маша сидела у входа, ожидая всю нашу группу. Странно, но именно сейчас мне не хотелось ни с кем разговаривать, даже с ней. Обед прошел спокойно, без раздражающих эмоциональных бесед и мы с Машей вскоре вернулись в свою каюту. В том же молчании переодевшись ко сну, я достала книгу и устроилась на своем диване.
- Тебя не укачало? - тихо спросила Маша.
Я посмотрела на нее и отрицательно покачала головой.
- Терпимо, - добавила я и открыла книгу.
В голове закрутились вспоминания последних недель. Суета лекций, практики,
постоянные переезды в спешке. Вспомнился и последний разговор с Андреем, предшествующий путешествию.
- Ты уверенна? Вера, это не прогулка с приключениями. Ты прошла на той неделе практику несчастных случаев. Расскажи о своих впечатлениях.
- Мне не было противно или брезгливо. Я из семьи врачей, - гордо выпалила я.
Он помолчал.
- Там, куда мы направляемся не важно откуда ты и кем себя ощущаешь, важна только
твоя помощь. И она должна быть качественной, Вера. Понимаешь? Ты должна компенсировать отсутствие практики и опыта сильнейшим стремлением! Самоотвержением, если хочешь.
Вид у Андрея был очень торжественным в эту минуту. Это был тот самый, увлекающий, зовущий за собой лидер нашего факультета. Он был слишком хорошим оратором, но слабоватым Дон Жуаном. Никак не мог прекратить извечный поток флирта, окружающий его вне занятий. Думаю, он страдал от такого очевидного животного внимания или по меньшей мере, неуютно себя чувствовал. В общем, разница между Андреем на лекции и Андреем за дверью аудитории была разительна. Кивающий, мямлящий, улыбающийся всем одинаково перед парой, он, когда она начиналась, влетал вихрем в аудиторию и там «казнил и миловал», как очень суровый властелин.
А сейчас он был спокоен, но тверд в этом разговоре. Мне стало интересно, где же его настоящий нрав и темперамент? Но флиртовать с ним, выясняя и этим торгуя собой, я не хотела. Да и не умела.
- Я должна испугаться? - спросила я твердо.
- Нет, Вера, ты должна знать то, что от тебя потребуется. И всё.
- Я хочу ехать, - спокойно и твердо сказала я.
Он молча встал, подошел ко мне и, положив руку на плечо, сказал:
-Тогда я за билетами.
Незаметно для себя я задремала. Качало мысли, качало каюту - бессмысленная
монотонная качка. Наверное она и не давала мне сконцентрироваться и взять себя в руки, не капризничать и не раздражать этим остальных.
Утро разбудило меня сильным гудком парома и тихим шорохом бумаг у самого уха.
- Прости, - Маша собирала листы, разбросанные по полу, - я нечаянно. - Она обернулась и посмотрела на меня. - Ну вот ты и привыкаешь к морским путешествиям, - сказала она и принялась дальше собирать бумаги. - Жаль, скоро сходим.
- Надо собираться? - произнесла я неожиданно взволнованным голосом. - Сложи всё сейчас. Мы будем высаживаться после завтрака.
Сборы прошли быстро. В полной нервозной тишине. В дверь постучал Андрей и спросил, готовы ли мы. Как на похороны, молчаливой процессией мы двинулись всей группой к завтраку.
«Высаживание», как выразилась Маша прошло быстро. Возня сегодня сопровождала тех, у кого были машины, нескончаемый багаж или многочисленные родственники с детьми. Наша же группа одна из первых стояла на площади у причала. Андрей отправился выяснять о судьбе размещения и искать транспорт. Вернулся он почти сразу же, на старом пассажирском микроавтобусе, мест на десять. В салоне было жарко, пыльно и нестерпимо пахло бензином.
Я разместилась с сумками у окна и неосторожно, довольно громко вздохнула. Андрей с Машей переглянулись.
«Ну сколько можно быть такой упрямой эгоисткой?!» - читалось в их общем взгляде.
Машина высадила нас в каком-то заброшенном Богом месте. Я огляделась. Казалось, никто не мог жить здесь. Пустынная улица, редкие животные, полуразвалившиеся дома...
Но вот из одного двора, казавшегося более-менее целым, нам на встречу вышел мужчина. Он очень энергично шагал в сторону Андрея, улыбаясь и приветствуя его по- восточному, как дорогого друга. Обменявшись парой фраз, они приблизились к нам.
Кстати сказать, нас было восемь, вместе с Андреем. Из достаточно многочисленного потока студентов, пожелавших заграничного опыта, сюда отправились только бывалые. Из новеньких - только я. Трое - пару раз были здесь, учились на последнем курсе. Как говорила Маша, сознательно и твердо решившие остаться в этой стране после института. Двое - моих лет, анестезиологи, тоже здесь не впервые. Ну и Маша, и Андрей.
Незнакомец был представлен нам, как Расул. Взяв сумки, мы пошли в сторону его дома. Попав по ту сторону железных ворот двора, я была удивлена порядком и почти осязаемым спокойствием, царившими здесь. Двор представлял собой большую территорию с разбитыми клумбами, беседками, лавочками. И весь он был очерчен по периметру одноэтажным домом. Всё было очень зелено и так тихо, умиротворенно. Странный контраст внешнего мира и этого внутреннего двора ввёл меня в рассеянное состояние, и я забыла о своем упрямстве, грубости, замкнутости последних дней. Очнулась я, когда хозяин, с улыбкой, аккуратно снимал с меня рюкзак и пытался забрать сумку из моих рук, желая помочь.
Мой удивленный взгляд встретился с его по-восточному проницательными темными глазами, и мы друг другу просто, по-детски улыбнулись.
Он показал нам всем комнаты, которые конечно же не отличались курортными удобствами, но имели всё необходимое и, к моей радости, были отдельными. Наконец, за столь долгое время путешествия я смогла закрыть дверь и остаться одна! В последнее время мне невероятно этого не хватало!
Окно, кровать, стол, стул, шкафчик - и всё! Выкрашенные серо-голубым, стены в эту минуту отсвечивали яркое солнце, неуклонно следующее к горизонту. Из окна была видна часть двора: высокие кусты, неизвестного мне растения, цветник и лавочка.
Несколько минут я раскладывала вещи и мысли в голове. Стук в дверь и голос Маши, что нас ждут к столу, не вызвали раздражения, но и выходить почему-то сразу не захотелось. Сознание логично подсказало, что сегодня необходимо познакомиться со всеми, и я вздохнула и вышла.
- Почему не переоделась? - спросила она, провожая меня в другое крыло, - здесь намного жарче, чем на море.
- Я хорошо переношу жару и, честно говоря, не заметила и не подумала об этом.
Мой спокойный тон и «почти доброжелательная» интонация очень удивили Машу и, надеюсь, порадовали. Я улыбнулась ей и мы вошли в большую столовую.
Здесь стояло три больших длинных стола. Но нас было меньше, чем посадочных мест. Занимая свое, я подумала, что гостей в этом доме бывает много. Хозяин тоже обедал с нами. Они разговаривали с Андреем на арабском. Маша поверхностно знала этот язык,
плохо говорила на нем, но понимала почти все. Я обвела глазами группу - все спокойно общались между собой, изредка посматривая на хозяина и Андрея.
На столе все было скромно и очень просто. Салат из местных овощей, каша, несколько сортов хлеба и какие-то злаки, мною раньше не виденные. Я решила есть только то, что знаю, да и этого мне не особо хотелось. Зная, что не едят только в доме врагов или неприятелей, но не помня, обычаем какого народа это являлось, я задумчиво перебирала овощи на тарелке, как вдруг услышала обращение хозяина ко мне.
- И где же ты находишь таких храбрых людей, Андрей? Милая храбрая Вера! Простите, что отвлек вас сейчас, но я всегда спрашиваю у впервые прибывших гостей одно и то же - зачем вы приехали?
Расул с улыбкой, по-доброму смотрел на меня, ожидая ответа. А я не знала его сама. Молнией пронеслись воспоминания всего, что я оставила, от чего намеренно отказалась, а зачем и почему - я не понимала до сих пор. Надоело однообразие скучных мирных дней дома? Наскучили родные, их опека и условности быта? Или я бежала от себя, а не от них? И неожиданно я ответила:
- Найти свое место. - Улыбнулась, обвела всех замолчавших взглядом и снова посмотрела на хозяина. Он будто бы на секунду задумался, но потом весь засветился радостью и начал говорить, обращаясь уже ко всей нашей группе – о том, как важно найти свое место в жизни. Недолгая, но эмоциональная речь хозяина окончилась, мы вышли из столовой на осмотр территории внутреннего двора. Оказалось, что в прошлых поездках Андрей с группами останавливался в других местах этого восточного города.
Присутствуя формально среди своих, я отсутствовала мысленно. Ужасная рассеянность не давала вслушиваться в разговоры и вопросы.
«Видимо, устала» - подумала я. Перехватив мой беспомощный взгляд, Андрей подошел ко мне.
- Давая я покажу, где душ и ты пойдешь приляжешь. Вид у тебя уставший.
Я кивнула и послушно зашагала вслед за ним. Голоса удалялись. Неожиданно, сквозь террасу дома мы вышли в другой двор, большой, широкий и абсолютно безлюдный. Здесь не было густой и яркой растительности, дорожек, лавочек. Только высокие деревья по периметру забора, открытая беседка посреди и милый фонтанчик рядом. Минуя всё это, мы свернули за угол дома, и я увидела помещение душевой. Оно оказалось общим, поделенным отдельными входами. Я невольно заулыбалась, вспоминая свой первый отдых в детском лагере: с его ранними подъемами, зарядкой, водными процедурами и веселыми походами в душ целыми толпами, комнатами. Как же радостно было ощущать себя такой же как все, но наблюдать особенности каждого в его простых делах обычного дня - умывание, чистка зубов, развешивание вещей...
Я видимо стояла с очень глупым, но счастливым выражением лица. Андрей же выглядел ещё чуднее. Я даже не смога не хихикнуть.
- Я уже готовился к скандалу, - тихо, все с тем же пораженным видом, сказал он.
- Почему? - спросила я, все ещё улыбаясь.
- Вера, это же не клеится с твоим образом жизни и привычками! Я все думал и
подбирал слова, как же тебе донести эти обстоятельства здешних удобств. Вернее, неудобств.
- Да с чего вы это всё берете? - без раздражения, очень просто спросила я. - Мне это так неожиданно радостно видеть! Даже детство вспомнила.
Андрей недоверчиво молчал, смотря на меня. Я не хотела терять времени.
- Я помню дорогу сюда. Сейчас схожу за вещами и вернусь уже сама. Андрей кивнул и проводил меня взглядом.
Мне удалось побыть одной некоторое время. После душа я вернулась и хотела полежать, но суета дня, мелькание новых образов и мыслей не позволили расслабиться и заснуть. Я всё лежала и думала обо всём подряд. Но странное дело, беспокойства, страха или волнения я не испытывала. Странное ощущение правильности своего выбора и всего происходящего не покидало меня.
В итоге я решила сходить к Маше или Андрею и поинтересоваться насчет планов завтрашнего дня, но стук в дверь меня опередил и приятно порадовал. Я не знала, где именно они разместились и мне пришлось бы беспокоить кого-либо встречного расспросами.
- Входи.
Вошла Маша, улыбаясь.
- Отдохнула? - спросила она, присматриваясь к моему настроению.
- Да вот, смотри, не знаю, как заснуть, да и вряд ли сегодня получится. - ответила я
улыбкой.
Маша села на стул, испытывающе смотря на меня. Я угадывала все ее вопросы и
упреки.
- Извини меня, Маш, я вела себя очень посредственно. Думаю, я так по-своему
переживала, а когда мы наконец приехали и я вошла в этот рай, меня словно что-то мгновенно отпустило. Вдруг и сразу.
Она улыбнулась.
-Знаешь, я тут тоже впервые. Но и мне странно спокойно.
- Интересно, где Андрей нашел это место? И откуда он знает хозяина?
Маша пожала плечами.
- Он не рассказывал. Из их разговора за столом я поняла, что они познакомились
недавно, и Расул, узнав, чем Андрей занимается, пригласил его с группой остановиться в его доме.
- И Андрей поверил незнакомому человеку? И сразу доверил всю группу?
В дверь постучали.
- Заходи, - тихо сказала я, зная наверняка, что это Андрей. И не ошиблась, он
аккуратно приоткрыл дверь и заглянул.
- А, у тебя идет прием! - весело сказал он, смотря на Машу.
Мы с ней переглянулись.
- Заговор? - прошептал он.
- Да, против тебя и хозяина дома, - сказала шепотом я.
Он с недоумением на лице, наконец, вошел в комнату, прихватив стул из коридора
и прикрыл не до конца дверь.
- Я не надолго. Здесь не положено мужчинам ходить на женскую половину дома. Не
хочу нарушать правила или быть невежливым в чужой стране. Поэтому, девочки, вопросы. Все и быстро, - серьезно сказал он.
- Откуда знаешь Расула? - начала я.
- Он работает в госпитале. - ответил Андрей, садясь на стул у самого входа, - и знает
почти всех кураторов групп, как наша. Его рекомендовали мне давно. И вот мне представилась возможность познакомиться. Вам здесь разве не нравится?
- В том-то и дело. Здесь чудно! Даже по-восточному волшебно, я б сказала! И так спокойно... Скажи, что мы будем делать завтра?
-Утром я разбужу вас, и мы сразу после завтрака отправимся в местный госпиталь. Там получим указания, где и как лучше пригодимся все ближайшее время.
Наступила пауза. У меня вопросы закончились. Андрей же отвечал заражающе спокойным, ровным тоном. Закончив, он вопросительно посмотрел на меня, потом на Машу. Она покачала головой, что значило - он свободен. Андрей быстро встал и вышел, прощаясь до завтра и унося стул.
---
Абсолютно тихая, спокойная ночь внезапно и сразу уступила место такому же тихому рассвету.
Я проснулась сама, что со мной было редкостью. За окном неспешно наливался красками бледноватый горизонт. Было странно тихо. Я знала, что здесь, в этих странах, люди встают очень рано, с солнцем начиная выполнять ежедневные задачи очередного дня.
Открыв окно, я прислушалась. Очень, очень тихо пели птицы вдалеке, и еще тише слышалась суета на хозяйской половине дома и двора. Я подумала, что здесь все спланировано таким образом, чтобы не нарушать покой присутствующих гостей.
Я взяла всё, необходимое для душа и пошла знакомой дорогой. Встреченные мной немногочисленные проживающие весело улыбались, провожая взглядом. А я шла и разгадывала про себя - на каком языке здесь принято говорить? И вообще, какие правила вежливости необходимы и обязательны для проживающих в этом доме, этой стране? И были ли все эти люди гостями?
Вернувшись в свое крыло я столкнулась у самых дверей с Машей.
- Как хорошо, теперь будем ждать только меня, - быстро говорила она, - Андрей сказал через полчаса выезжаем. Я побежала собираться, Вера. Я быстро и вернусь сюда, к тебе.
Я улыбнулась ей, не успев сказать ни слова, пожала плечами вслед ее фигуре, скользнувшей за угол, и вошла в комнату.
Через полчаса, всё тот же старенький транспорт вёз нас полупустынными улочками в город.
Дом, приютивший нас, размещался у самой окраины, а больница располагалась с другой стороны, поэтому нам предстояло пересечь весь город.
Печальные, безрадостные картины открывались моему взгляду. Пыльная желтая дорога вела неровной лентой среди убогих, ветхих домишек. И все они были разные: где- то жили люди, судя по транспорту, стоящему рядом или развешенному белью. В некоторых - окна и ставни были заколочены. Попадались и раненные: с отсутствующими стенами, крышами или всем вместе и сразу.
«Как жить рядом с такими памятниками? Растить детей? Это же постоянное напоминание о неизбежности, о своей беспомощности!»
Будто угадывая мои мысли, Андрей тихо сказал:
- Они все уже привыкли. Особенно дети. Вначале, конечно же, все боялись и возвращаться и жить здесь, остро помня то время, когда рядом стояли целые дома с живыми полными семьями. Но человек так устроен, что ежедневное он превращает в незаметное. Они уже не видят всего этого, они заняты своим бытом и выживанием.
Последнее слово прозвучало очень неожиданно для меня. «Они заняты собой» - пронеслось в голове. Я повернулась к Андрею, но он уже разговорился с Расулом.
В этот момент картина за окном изменилась абсолютно! Мы въезжали в центр. Вот где кипела жизнь! Мне показалось, что все люди с окраин были здесь в этот час. Скапливаясь группами, толпами у разных мест, они оживленно разговаривали, увлеченно спорили, что-то несли, куда-то спешили... Это меня поразило даже больше той разрухи, которая так ожидаемо лезла в глаза.
Важные для государства объекты – школы, больницы, почта, банки – подлежали восстановлению прежде всего. А вот стихийные рыночки, лавчонки, магазинчики – с этим местные прекрасно справлялись и сами.
Мы проезжали колоритные торговые палатки. Я мгновенно почувствовала себя туристом в этом мире; захотелось выскочить и пройтись среди этого гомона странной речи, потока лиц и таких ненужных, но очень привлекательных безделушек. Все люди этого рыночка походили на единое увлеченное существо, оживленное и одержимое духом
торговли. Будто за пределами их работы не было ничего необычного, тревожного, страшного.
Мыслями я улетела, оторвавшись от реальности. Я находилась среди воспоминаний моих поездок в другие страны с семьёй. Как же мне хотелось в каждом путешествии не быть связанной родственными обязанностями, а свободно идти так и туда, куда звали глаза и сердце. Я не была свободной. Но я не была и ограниченной: ни в воспитании, ни в мышлении, ни в высказываниях. Просто незримый долг неустанно побеждал, сковывая личные инициативы и желания. И вот сейчас, я свободно следую за своим свободным выбором. Чужая страна, интересные люди, желанные обязанности... Но радости или полной удовлетворенности снова нет. Так что же такое свобода? И бывает ли она?
Мысли развеялись новыми картинками за окном. Мы проехали самые людные и живые места и подъезжали к больнице.
Тут публика резко отличалась от «торговой». Какая-то рабочая серьезность, сосредоточенность, отсутствие суетных праздных настроений читалось на лицах случайных людей.
Мы проезжали многочисленные припаркованные автомобили – разного состояния, моделей и назначения. Здесь ожидаемо преобладал пассажирский транспорт.
Наша машина остановилась, и мы оказались перед зданием госпиталя. Два этажа серого бетона вмещали отделения скорой, хирургии, травматологии и кардиологии. Почему-то это здание госпиталем назвать было трудно. Будто «это» строилось не как больница, а как средних размеров гостиница или отель. Но не достроилось и стало выполнять те обязанности, которые пришлось.
Нас повели в отделение скорой помощи. По-видимому тут нам и предстояло работать всё ближайшее время. Оставив группу в холле, Андрей и Расул скрылись в коридоре для разговора с местным руководством. И пока их не было, мы успели осмотреться.
Холл был достаточно большим, мне казалось, что он своим размером разрезал весь первый этаж здания насквозь: от центрального входа до заднего подъезда со двора.
Окна первого этажа бы в пол и даже вместе с дверями создавали впечатление полного отсутствия. Большое пространство холла было занято рядами сидений для ожидания. Люди были всюду: перемещались по залу, входили, выходили, ждали. Но все они тоже поразили меня чём-то общим, едва уловимым: необычайной собранностью и спокойствием. Обычно такие места неустанно наполнены эмоциями: возгласами, громкой печалью, показными переживаниями и другой несдержанностью, но здесь... Будто это был офис какой-то рядовой фирмы, ну никак не связанной с горем, болезнью, смертью.
Гул в холле был сдержанным, люди были внимательны друг к другу и эмоционально собраны.
С удивленным выражением лица я посмотрела на Машу, она в ответ пожала плечами.
Немного рассеявшись, толпа позволила увидеть нам стойку регистрации и приема, довольно обычную, стоявшую полукругом у самой дальней стены. Там находилось пятеро девушек в медицинских халатах, шапочках, очень серьезных, но доброжелательных к каждому. Работали они здесь, по-видимому, давно и вместе. Действия их были слаженными, разговор между собой представлял редкие важные фразы, лица были сосредоточены и собраны.
«Каких же моральных усилий стоит такая работа!» - мелькнуло у меня в голове. Сейчас уже было далеко не раннее утро, смена, видимо, началась у них еще до рассвета, а они так серьезны и сконцентрированы – как на пределе.
Постояв в таком наблюдении с полчаса, мы наконец дождались Андрея. Он выглянул из коридора, того, в который и уходил, и позвал нас жестом.
Мы поспешили. Сразу за углом он открыл нам дверь, и мы попали в обычную палату.
——
Комната была большая и белая. Меня ослепили огромные окна на противоположной стене. Но через пару секунд между двух рядов коек я уже отчетливо видела три мужские фигуры. Рядом с Андреем и Расулом стоял высокий, стройный мужчина, лет сорока. Правильные черты лица, темные волосы и черные глаза сверкающие агатами на красивом загорелом лице. Молча он обвел всех нас пристальным взглядом, будто выбирая на ужин. Я внутренне насторожилась и посмотрела на Андрея. У того же был абсолютно счастливый спокойный вид.
«Как невпопад он рад такой бестактности!» - возмущенно пронеслось в голове. И в эту же секунду Андрей начал представлять незнакомца.
Им оказался руководитель этой больницы, доктор психологических наук, профессор нейрофизиологии, организатор местной благотворительной сети, одновременно входящий в какой-то попечительский совет в какой-то системе здравоохранения этой страны и так далее, так далее.
Ощущая возмущение я, конечно же, слушала невнимательно и из всего сказанного услышала обрывки фраз регалий доктора. Предубеждение легло очень глубокой полосой в сознании и парализовало все чувства. Но внешне я старалась «держать лицо».
От зазвучавших слов доктора я вздрогнула. Это был тихий, мелодичный, но четкий голос, обволакивающе низкого тембра. Он вызывал полное доверие и необъяснимое спокойствие. Теперь всё в моей голове не вязалось с первым впечатлением и раскололось надвое. Я посмотрела на него и постаралась вникнуть в то, что он говорил. А говорил он на английском. Трое из наших понимали этот язык, к сожалению, ещё плохо, и Андрей, нет- нет, стал вставлять поясняющие фразы.
И как же это было удивительно! Не нарушая самого ритма речи доктора, он гармонично «вплетал» слова в паузы. Виртуозно и естественно одновременно! Они, или подстраивались друг под друга как музыканты в оркестре, или же просто и гениально угадывали нужные моменты. В общем «концерт случайной импровизации» вызвал только наши восхищенные улыбки, а под конец мы уже откровенно смеялись в голос.
А смысл всей речи доктора сводился к тому, что пятеро из нашей группы должны были занять места в других отделениях, под руководством опытных коллег. А нас втроём – меня, Машу и Андрея – ожидало «нечто иное».
Закончив речь улыбкой - потрясающе искренней, мгновенно озарившей все серьезное и холодное лицо - доктор окончательно разбил моё прежнее предубеждение и я уже смотрела на него свободнее.
- Вера, Маша, - сказал Андрей, - я отведу группу на другой этаж и сдам их в нужные отделения старшим товарищам и вернусь к вам. Сложностей у вас же не будет? Язык вы-то знаете. – И Андрей спешно выскочил из комнаты, уводя с собой почти всех наших.
Неловкое молчание прервал голос доктора.
- Вы будете работать со мной весь ваш «отпуск», - сказал он, подчеркнув улыбкой последнее слово.
- Здесь? – спросила Маша.
- Нет. Место, где я тружусь несколько дальше этой больницы, за городом. Условия там немного полевые, но, думаю, вам понравится, - закончил он, многозначительно улыбаясь.
У меня пронеслось в голове слишком много мыслей и большинство из них порядочными нельзя было назвать. Двух девушек везут за город, отделяя от группы, госпиталя. Опять же, вспомнилось наше странно тихое место жительства на окраине города, чересчур радушный прием Расула...
Я смело и очень внимательно посмотрела на доктора и встретила его прямой серьезный взгляд. Длилось это несколько секунд, и в эти секунды я для себя решила, что человек, стоящий передо мной не может врать или вводить в заблуждения.
Вдруг он сказал мне:
- Сомнения – это нормально для каждого человека. Вы сделали слишком сложный выбор и теперь просто обязаны быть бдительны. Потому как выбор этот ваш, свободный, никем не навязанный.
Этой фразе я поразилась, но и успокоилась окончательно.
Андрей вернулся почти мгновенно и мы все вышли из здания. У входа нас уже ожидал темный автомобиль. Модель, номер я рассмотреть не успела, мы очень быстро сели. За рулем был водитель; доктор сел с ним спереди, а мы втроем разместились сзади. От Андрея буквально разливались спокойствие и уверенность. Наверное они были мои, потому как меня они мало-помалу стали покидать. За окном мелькали строения, люди и их становилось все меньше, как и моего терпения. И вот мы выехали на открытую местность, миновав весь город. Я всеми силами крепилась в выдержке и заметила, что Маша нервничает тоже.
-Будет лучше, Андрей, если вы сейчас поработаете для девушек гидом и расскажете куда, как и зачем мы едем.
Мне показалось, что говоря всё это, доктор улыбался. И я только сейчас поняла, что пропустила, как его зовут.
Андрей будто очнулся и с улыбкой начал говорить:
- Простите меня, я сейчас так рад, что мы наконец попадем в то место, куда направляемся, что не подумал о вас и ваших переживаниях. Не беспокойтесь, это лагерь для семей попавших в трудное положение в жизни. Там довольно большое количество людей и так вышло, что им либо некуда вернуться, либо они только-только попали сюда. И потому как людей много - много и работы: врачи, учителя... В общем любая помощь будет полезна и ценна. Мы сейчас уточним детали и надеюсь, окажемся нужны.
- Это далеко от нашего дома? - спросила я.
- Да, далековато, - сказал Андрей.
- Возможно, что вам придётся пожить прямо в лагере, - услышала я голос доктора. Честно говоря, я этому не обрадовалась, даже слегка огорчилась. Как же хорошо
было у нашего хозяина! Я посмотрела на Машу - вид у нее был серьезный и задумчивый. - А вещи? – начала она.
- Вещи ваши мы заберем сегодня, - почти сразу ответил доктор.
И вдруг какая-то настороженность буквально свалилась на нас. Мы подъезжали к огромному, огороженному лагерю. Такое чувство будто бы для заключенных. Колючая проволока, посты охраны, очень много военных в формах разных стран. Страх появился внезапно, воплощались ожидания. Я же так и рисовала себе свое пребывание здесь – сурово, по-военному безжалостно. Но неожиданность всё-таки выбила меня из колеи. Я вспоминала все, что нам объясняли на лекциях по психологии и военной медицине. Теория скользила в голове, не принося ни грамма помощи и поддержки. А между тем, мы уже выходили из машины. Доктор стоял рядом со мной, ожидая Андрея. На воздухе, жарком сухом, мне почему-то становилось легче. Доктор повернулся к нам с Машей лицом и
сказал:
- Помните, что вы хотите сделать, помните, кто вы и кем хотите стать. И в ту самую
минуту страх покинет вас, - он смотрел на нас очень серьёзно, его глаза, которые в светлом помещении казались почти черными, сейчас отливали золотисто-карим цветом и просто невероятными древесными оттенками. Он положил руки нам на плечи в знак поддержки, и только тут я поняла, какого высокого он был роста. Мы выглядели как дети в этом его жесте. Он улыбнулся, отошел к Андрею, и они вместе отправились к охране у ворот.
Волнение улеглось, мысли о том, кто я, что я хочу жизнью и работой быть полезной всем и каждому, что я врач, потому что люблю и хочу им быть более всего - стали
побеждать образы и страхи. Мы с Машей переглянулись. Видно было, что в эту минуту и она побеждала себя.
- Прости, Вера, - тихо и быстро заговорила она, - я такая несобранная эти дни. Странные ощущения и волнения одолевают меня, хотя я в этой стране и не впервые. Я просто обязана быть увереннее. Хотя бы ради тебя. А получается, - она посмотрела на меня и улыбнулась, - я учусь у тебя спокойствию, выдержке и терпению, в конце концов.
- Ничего, Маш. Справимся вместе. Неожиданности должны закалять.
- Это верно, Вера, - сказал доктор, возвращаясь. Он пристально посмотрел на нас, как тогда в палате и пригласил идти за ним. По дороге он говорил:
- Андрей пошел оформлять ваши документы. Я покажу вам всё на месте.
В полном молчании мы миновали охрану у ворот, сами ворота и вошли на
территорию.
Это действительно был лагерь. Жилой лагерь для беженцев. Мы неспешно
двигались среди стройных рядов палаточных домишек, которые раскинулись на огромной территории, необъятной глазу. Людей было много, но они не вели себя беспорядочно, снуя везде и всюду. Присутствовала некая сдержанность.
«Долгое пребывание, обычная жизнь» - пронеслось в голове. Будто вторя моим мыслям, доктор снова начал объяснять:
- Это лагерь для семей, чьи родственники покинули их, предпочтя борьбу. У них нет дома, прежней жизни, будущего в прошлом. Но жизнь продолжается, и здесь мы стараемся продолжать её цивилизованно, в соответствии с потребностями людей в лечении, обучении, труде. Многие, здесь живущие, работают на благо своих родных и всех, кто рядом.
На сколько хватало взгляда тянулась центральная песчаная дорожка, по обеим сторонам которой раскинулись бесконечные ряды палаточных жилищ. Кое-где виднелись небольшие площадки, занятые сооружениями простого быта - веревками для белья, душевыми кабинками, уличными умывальниками. Вдалеке высились большие палатки. Я подумала, что там начинались больница, административный блок или что-то подобное. И я не ошиблась. Именно там и мелькнула фигура Андрея. Он остановился вдалеке, к нам лицом, ожидая. В его руках были наши документы на пребывание здесь.
- Машина с вещами приедет часа через три-четыре, - сказал он нам с Машей и обернулся к доктору.
- Я обещал девочкам, что покажу всё сам. Встретимся через час, - сказал ему наш провожатый, и Андрей улыбнулся и поспешил в другую сторону.
Ощущение некоторой скованности и натянутости в присутствии доктора еще не давали свободно думать. Не знаю, что творилось в голове у Маши, но выглядела она спокойно, собрано, как на лекциях. А я же не могла все сразу обдумать. Хотя обладала этим качеством давно и в совершенстве. Я не хотела бы сюда приезжать, хотела бы знать заранее круг своих обязанностей, в общем – неожиданности, конечно, закаляют, но в моем случае, ещё и причиняют немало неприятных ощущений и чувств.
Мы подходили к месту временного жительства. Огромный шатер-дом, разбитый внутри по типу купе, на комнаты подвое. Общий коридор, общая душевая в конце. Заходить мы не стали.
- Здесь живут те, кто выполняет работу медиков и учителей. Другие палатки - другие обязанности живущих, - пояснил доктор.
Мы вышли и отправились к следующему огромному шатру.
- Этот выполняет роль школы и детского сада. Детей много: учиться, расти и
развиваться в обществе сверстников должен абсолютно каждый из них. Особенно, это полезно тем, кто переживают в жизни похожие истории и печали, - закончил он тихо.
Мы заглянули в общий коридор школы. Помещения были много больше, чем отведённые для нашего проживания. Откуда-то слышался негромкий, но властный голос, видимо учителя, откуда-то - детские слаженные голоса, отвечавшие или объяснявшие что- то.
Мы вышли на улицу.
- Позади общая столовая, только для детей, - объяснял доктор.
Пройдя школу, мы уперлись в здание больницы. Тоже детской. Получалось всё, что было связано с детьми, находилось в левом крыле этого городка, за жилой частью.
Мы развернулись и направились к центральной аллее. Именно в тот момент, когда мы миновали школу, прозвучал резкий звук. Я поняла, что это был звонок окончания урока. Дети мгновенно, как и в обычных мирных школах, с гомоном, криками и смехом высыпали на улицу. Кто-то рядами, с учителем во главе отправились в сторону столовой. Кто-то прямо здесь, на общем дворе перед входом разбивался кучками, что-то обсуждая или в кружке играя в какие-то игры с мелкими предметами. Некоторые же, заметив нас, почтительно кланялись, и я подумала об уровне воспитания этих детей, их не зависящей от обстоятельств культуре и безусловном уважении к вновь прибывающим гостям.
Но вот мы прошли центральную дорожку.
- Сейчас вы увидите то, чем занимается здесь взрослое население.
Мы миновали шатры для работ по пошиву одежды, резки по дереву и перед нами
открылась небольшая площадка с милым беленьким чистым фонтанчиком посреди. Он выглядел так неожиданно и чудно в этом месте! Вода блестела на солнце каждой каплей и была абсолютно прозрачная, не отражавшаяся абсолютно ни от чего! Потому что не от чего было. Шатры стояли поодаль, бледно коричневого цвета, как и другие палаточки этого места. Как и песок, и солнце, и воздух этой страны... Подойдя ближе, я увидела, что на земле, окружавшей фонтан, выложена ярко-белая плитка, с бледными золотистым восточным узором. Она, видимо, скрывала всю конструкцию системы фонтана под собой. Мне сразу стало очень хорошо. От воды шла даже не прохлада, а успокоение. Шум, плеск, шёпот... Не знаю, что со мной случилось, но я на мгновение просто провалилась в тишину своего сознания. Секундой позже, открыв глаза, я увидела рядом ласковый, улыбающийся взгляд профессора.
- Мне кажется или вам уже не так страшно, как было за воротами? - Да, вы правы, - сказала я и запнулась, - простите, доктор..?
- Борис, вы можете звать меня Борисом.
Я удивленно подняла брови. Ну не был он русским! Не был! Турок? Да. Араб? Может наполовину, но чтоб русское имя!
Он заулыбался моему очевидному замешательству и сказал:
- Моя семья перебралась из Турции. Дед был родом из Крыма, вот в его честь я и
назван таким незвучным для этих мест именем.
- Почему же незвучным? - обиженно за всю русскую землю, спросила я.
Он рассмеялся очень звонким, но низким голосом, вызвав у меня мгновенную искреннюю улыбку.
- Здесь другая вера, Вера.
Я вдруг осеклась. Но ничего неприятного от своей бестактности не почувствовала.
Каламбур слов и то, как сказал моё имя Борис – всё это очередной раз крепко зацепилось в моем сознании.
К нам подошла Маша.
«Куда и когда она уходила?» - читала она в моем взгляде.
- Ну чего, ты всё ещё заколдована фонтаном? – улыбаясь, спросила она. Андрей уже
ждёт нас, пошли.
Мы двинулись и я почувствовала, что Борис не пошёл с нами. Я обернулась. Он смотрел нам вслед, я остановилась.
- Я не пойду, Вера. Мы увидимся завтра. До свидания.
И я почувствовала пустоту. Видя моё замешательство, Борис слегка наклонился и
улыбнулся. Я, не ожидав всего этого, мгновенно опомнилась, ответила таким же странным поклоном и поспешила за Машей.
—-
Мысли мелькали как мотыльки у костра. И ни одна не была додумана мной до конца. С самого утра. Маша что-то говорила:
- А вот и он! – поймала я конец фразы.
Нам навстречу из больничного шатра вышел Андрей.
- Профессор ушел?
- Да, - рассеянно отвечала я, пока мы входили.
Странная тишина, гнетущая, больничная, мгновенно вернула мои ощущения, ожидания и предчувствия. Я собралась, сконцентрировалось, успокоилась.
Мы завернули в палату. Здесь находились одни только женщины. - Левое крыло женское, правое - мужское, - тихо пояснил Андрей.
Одну из женщин только что привезли из операционной. Андрей оставил меня дожидаться пока она очнется от наркоза и увел Машу в другую палату к такому же пациенту, как и мой.
Я села у койки, осмотрелась. Чистая белая палата, тумбочки, застеленные белым кровати. Сейчас здесь лежали три женщины, а мест было шесть. Все пациентки вели себя тихо, скромно, украдкой бросая на меня понимающие взгляды. Моя больная дышала ровно, редко. Кожа была равномерно бледной на лице и шее. Все остальное покрывала тонкая простынь, и я не могла определить, что у нее была за операция. Пока моя помощь заключалась только в наблюдении и я погрузилась в мысли о прожитом дне. И как бы не был богат весь этот день на события, в конечном счете в памяти вставал лишь образ профессора и его звенящий смех. Чем он занимался? Куда уехал? В чем состоит его жизнь, работа и роль в жизни всех этих людей? Его образ сам с собой стал неким центром, остовом вокруг которого закрутилась вся моя новая жизнь здесь. Почему так случилось? Я привыкла быть центром всех своих мыслей, жизни, поступков. Их смыслом и целью. Здесь, в этом месте было что-то не так. Не так как обычно.
Вдруг, моя пациентка шевельнулась, глубоко вздохнула я открыла тёмные глаза. Я подняла её голову и дала воды. Выпив немного, она откинулась на кровать, поблагодарив меня взглядом. Спустя полчаса, женщина уже смогла пересесть на свою кровать. Сменив послеоперационную повязку вместе с медсестрой, я узнала некоторые подробности местной жизни. Девушку звали Нина. Она жила в Турции, там училась, приезжая на практику сюда. Словоохотливой её было не назвать, и мне приходилось обдумывать каждый вопрос, не болтая о неважном.
Так я узнала, что здесь постоянно сменялись люди, но был и свой «костяк» - те, кто приезжал в эту страну не раз и не два.
- Ваш доктор Андрей из числа таких. Мы, конечно, слышали о нем. Но здесь он впервые. Заслужил доверие.
Я удивилась. Нина говорила тихо, четко, серьезно. Это было не праздная болтовня. Это было правдой. Оказывается, чтобы быть здесь, нужно заслужить доверие. Но чье? Мысли мои крутились у главного.
- А профессор Борис?- спросила я.
Девушка сверкнула на меня пристальным взглядом.
- Странно, Вера, впервые обычно люди сюда не попадают, - она отвернулась и помолчав сказала, - профессор Алиман - здесь все его так называют - очень занят работой и одержим этим лагерем. Он его и основал, лет десять назад. И по сей день тратит много сил на его функционирование. Если вы ещё не знаете, так как впервые, то здесь всех семей коснулась беда. Абсолютно. Они в этом месте приходят в себя находят родных и дальше им подыскивают работу, место для жизни вне лагеря.
- Кто? – спросила я быстро, не подумав.
Но Нина лишь улыбнулась. Наш разговор на этом и был окончен, ее позвала Маша в соседнюю палату и девушка поспешила туда.
Вошёл Андрей и, не дав мне опомниться, сказал:
- Пойдём, привезли вещи, сейчас Маша сделает перевязку и вы на сегодня
свободны.
Я пошла к фонтану.
——
Был уже вечер. Странный жёлто-голубой вечер. Я впервые встречала его так - посреди пустоты песков, среди чужих людей. Мой прохладный друг был спасением сейчас, я отпустила на время все мысли. В эту секунду не хотелось ничего, кроме этого звонкого плеска воды в тишине.
«Как, наверное, хорошо сейчас у нашего хозяина, в его цветниках, беседках, среди щёлканья птицы и тихого говора людей. Но всё это тоже посреди чужой, странной и далеко не безоблачной жизни другого народа!» Я вспоминала торговые ряды стихийного базарчика, такие разные лица людей и опять Бориса.
«Все обязательно наладится и придёт в норму» - закрутилось в голове.
Я подняла глаза, небо уже смешалось с фиолетовым закатом. Я не видела солнца, оно скатилось совсем низко, к горизонту песка. Жара стала спадать, и я вспомнила, что
неплохо бы и поесть за весь день. Организм стал привыкать и требовать необходимого. Мне навстречу шли Маша и Андрей, что-то эмоционально обсуждая.
- Нет, не так, Андрей! – спорила моя подруга, - не могу тогда понять, в чем состоит моя помощь?
Они подошли совсем близко. Андрей улыбнулся.
- Вера, уйми Машу! Она уже готова бежать ассистировать в операционных. Всем и
сразу!
Я посмотрела на Машу. Вид у нее был решительный, но такой усталый. Казалось,
она вот-вот потеряет сознание. Но потеряет его в бою! Отважно воюя с Андреем! Я улыбнулась им обоим и взяла её под руку:
- Знаешь, давай будем последовательны. Мы не сможем никому помочь, если сами свалимся от голода или усталости.
- Или жары, - добавил Андрей.
Мы с ней отправились в свою комнату. Быстро разложив вещи, я уже хотела пойти
поискать еды, но тут вошел Андрей, опередив мои желания, и принес что-то в контейнерах. «Ужин!» - пронеслось в голове.
Расставляя всё на столе и минуя тарелку, кладя все сразу в рот, я теперь расспрашивала обо всём подряд, что меня интересовало. И то, что стеснялась спросить у Нины. Устроившись по походному, на стульях, с едой в руках и тарелках, мы обсуждали весь наш приезд.
- Нет, Маша, мы и у Расула останавливаться не должны были. Это такое внезапное стечение обстоятельств! Он был у нашей машины, на причале. Нас познакомил водитель, думая, что к нему и повезет. Но к Расулу, добрейшему и наивежливому человеку, должны были приехать другие гости с нами в один день. Их что-то задержало в пути, и он поселил нас.
- А Борис? – спросила я.
Андрей издал удивленный возглас.
- В смысле? Профессор Алиман? Кто тебе сказал его имя?
- Он сам попросил так звать его. Я прослушала его представление вот и переспросила уже здесь, - пояснила я.
- Я ни разу не слышал, чтобы его кто-либо называл так, Вера. И возможно, из вежливости он сказал тебе такое. Хотя вряд ли, - Андрей на пару секунд задумался, - ну неважно, лучше называй его официально. Я не сомневаюсь в нем, он чересчур уважаемый здесь человек. Но лично, близко я его не знаю, как и не знаю тех, кто входит в его ближайший круг.
- Так как тогда вышло ваше знакомство? - удивленно спросила я, будучи уверенной в обратном.
- Так Расул познакомил нас, в тот единственный вечер у него дома. Поздно, очень поздно заехал к нему профессор, они говорили в большой беседке и Расул подозвал меня. Мы познакомились и сразу обсудили устройство группы в больнице.
- А про лагерь он сам предложил?
- Да, Вера, сам.
- И сказал, кто поедет и кто останется?
- Да. Он сказал, что посмотрит на группу и скажет, кому какая достанется роль. «Роль» - опять зацепилось в голове.
Мы помолчали.
Оглянувшись, обнаружили, что Маша уже спит и, видимо, давно. Андрей
улыбнулся.
- Я завтра зайду с утра, часов в восемь. Будьте готовы. И, Вера, - тихо добавил он, -
не отходи от нее, она очень много хочет сделать, всё и сразу. С таким рвением она окажется ещё одним пациентом, а не помощником. В прошлый раз мне было трудно её уговаривать. Ох, как же трудно! И она обещала держать себя в руках. Напомни ей это. Здесь важно полное послушание и безоговорочное подчинение распорядку этого места. Иначе, - он многозначительно покачал головой и молча направился к двери.
У самого выхода я его спросила:
- Почему ты так хотел сюда? Почему все сюда хотят?
Он ответил не сразу:
- Здесь по-настоящему помогают, самые настоящие люди.
И вышел.
—-
Ночь я провела беспокойную. В нашем коридоре постоянно слышались шаги. Я чувствовала, что все эти люди, думаю, дежурившие, очень стараются никого не тревожить. Но мои расстроенный нервы просто плясали, как старые струны, внося тревогу в весь организм. Думать ни о чем намеренно не хотелось, и я запрещала себе что-либо планировать или представлять. Я никогда не знала, что такое медитация, не обладала какими-либо навыками техник успокоения и решила просто сосредоточиться на тишине внутри. Это давалось тяжело, особенно вначале. Но постепенно, видимо к самому утру, всё вдруг мгновенно смешалось воедино: тишина, дремота и далекий гул за окном. Я провалилась в полусон. Мелькали картины путешествия по морю: невыносимая качка, страшная ночь, с её завывающим ветром тысяч человеческих голосов, беспокойные мысли, неприятные ощущения. И вдруг, всё стихло. Я сама, каким-то образом нашла спокойствие и умиротворение.
Я проснулась от будильника. И Маша тоже. Она стала второпях складывать кровать, перебирать вещи, выглядывать поминутно в коридор. В этой суете я поймала её за руку.
- Маша, постой, давай поговорим. Она посмотрела на меня абсолютно отсутствующим взглядом, но послушно села на стул.
- Машенька, хорошая моя, потерпи, завтра-послезавтра станет легче. Это беспокойство и волнение, которые ты маскируешь под решимость и готовность, они пройдут очень быстро. Постарайся не думать обо всем сразу.
Я говорила спокойно, медленно, уверено - спасибо нашему куратору по психологии, быстро научил поведению в критической ситуации. И увидела детское замешательство на её лице. Скорее всего Маша и сама не ожидала, что она ощущает и почему.
Я продолжила:
- Вначале я ведь тоже пыталась всё передумать, но быстро поняла и призналась сама
себе, что не справлюсь. Пока не справлюсь. Нам всё расскажут, и мы будем механически повторять за ними. Но потом, потом-то уж конечно, начнутся подвиги! Само собой, - закончила я, улыбаясь.
Маша засмеялась и в её глазах стояли слезы. Было приятно наблюдать, как человека отпускают его же тиски и зажимы.
Она пересела на мою кровать.
- Вера, спасибо тебе. Ты меня спасаешь уже не раз. Я буду слушаться всех подряд, только бы не вернуться обратно, в мою пустоту беспокойных кошмаров и тревоги.
Посмотрев на часы, мы переглянулись и молча побежали в душ.
Через полчаса Андрей отвез нас в ту же медицинскую палатку. Первую половину дня мы дежурили у больных, не способных двигаться или отходивших от наркоза. Мне достались две пациентки. Одна - пожилая, в беспокойном состоянии, под сильными успокоительными. Я следила за её состоянием - температурой, давлением и другими показателями. Ей постоянно меняли капельницы. История болезни была на арабском, и диагноз я понять не смогла, хотя некоторые фразы разобрала на латыни. Чуть позже мне привезли и вторую пациентку. Вначале я даже могла посидеть, но потом пожилая женщина начала бредить, постоянно заканчивались капельницы, вторая проснулась и плохо себя чувствовала - в общем сидеть, думать или переживать о своём, времени попросту не было. К обеду обе мои подопечные стихли и заснули ровным и спокойным сном. Меня сменили, отпустив поесть. Этого я совершенно не хотела и будто бы свалилась с неба, когда мне настоятельно второй раз сказали, что ждут меня только через пару часов. Я заглянула к Маше в соседнюю палату и оказалось, что Андрей забрал её на какую-то операцию в качестве наблюдателя. Я порадовалась за неё, так как знала, что она всегда хотела покорять операционные. Маша горела желанием и решимостью и никогда не смущалась самых
откровенных кровавых сцен человеческой жестокости или случайности.
Я вздохнула, приветствуя одиночество, и вспомнила про фонтан. Ну не хотелось мне есть! Совсем не хотелось! Сегодня работа подарила мне долгожданную усталость от труда и я, можно сказать, была по-своему счастлива. И разве можно было такое испортить едой? Подойдя к фонтану и успокоившись окончательно, я просто стояла в тишине утекающего, искрящегося момента. Моя жизнь сейчас точно так же находила свой ритм и
свой поток.
- Скоро сюда привезут беседки, - раздался рядом тихий четкий голос.
Я вздрогнула. Как же я могла совсем забыть о нем?
- Добрый день, Вера, - около меня стоял профессор Алиман. - Добрый, профессор. Я рада вас видеть.
Он улыбнулся и от всей его фигуры и выражения лица повеяло таким спокойствием, что я бестактно засмущалась и опустила глаза.
- В вашем обществе я почему-то успокаиваюсь совершенно. Вы - волшебник? - Я говорила с ним абсолютно честно, а потому спокойно, как с отцом, без намека на то, что я - женщина, он - мужчина. И мужчина, прямо говоря, очень интересный и обаятельный, по крайней мере, на мой взгляд. Ну что-то было здесь не то, не физическое.
- Вы уже большая девочка, Вера, и должны знать, что чудес в мире нет. Я усмехнулась про себя.
- У меня есть свои точки зрения на этот счет.
Тут усмехнулся он и очень пристально посмотрел на меня.
- Как прошли ваши первые трудовые часы?
- Очень долгожданная работа, профессор Алиман, очень. Отвлекает от ненужных мыслей и наполняет жизнь особым нужным смыслом.
Повисла пауза.
- Я разрешил вам называть себя по имени.
- Почему, кстати?
- Потому как вы слишком воспитаны, чтобы принять это за вульгарность и слишком
горды, чтобы хвастаться этим попусту, - сказал он спокойно и серьезно. Я знала всё это и молча продолжала смотреть на фонтан.
- Завтра, Вера, сюда привезут беседки и я бы смог угостить вас обедом здесь. Сегодня же, позвольте, я провожу вас в столовую. Будет нехорошо, если вы почувствуете голод или усталость в свои оставшиеся счастливые трудовые часы.
Он лукаво улыбался, но, видимо, знал сразу, что я не откажу ему.
Мы зашагали прочь от фонтана в сторону столовой для медицинского персонала. О чем говорить с Борисом я не знала, но его присутствие просто гипнотизировало мой организм тишиной и покоем.
- Ну так что там с вашими чудесами? - спросил он с улыбкой.
- Боюсь такое занимает только очень рассеянных людей, как я, мало видевших в жизни.
- Я не настаиваю. Мир у каждого человека вращается только под его определенным углом, понятным только ему. И, в сущности, только для него.
- Но зачем? - рассеянно спросила я.
- И почему же вы не поступили на филологический? Или исторический? Это очень интересные, но философские вопросы. Всё будет понятнее, если ставить простые цели. И просто, радостно идти к ним.
Мы остановились у входа. Я посмотрела в лицо профессора. - Вы расскажете мне о своих?
Выражение его глаз и лица походило сейчас на изображения с древних храмовых икон. Такой же темный налет времени - загорелая кожа, чёткие черты - прямой нос, черные ровные брови, волевой подбородок – все это выражало уверенность и принципиальность. Всё, кроме глаз. Пристально смотревшие прямо в душу, с янтарными карамельными проблесками, они будто горели и сжигали всё вокруг меня. Но это не было пугающим и не вызывало смущения. Его тихий голос прервал бесконечные секунды долгой паузы:
- Конечно расскажу, но не сегодня, - он слегка поклонился мне, - до встречи, Вера, сейчас мне пора.
На этот раз я осталась следить за его удаляющейся фигурой.
«Прекрасная встреча, долгожданное знакомство» - как всегда странно мелькнуло в
голове, и я с большим энтузиазмом отправилась есть.
Столовая была простой и по-домашнему уютной. Очень улыбчивый добродушный
персонал предлагал интересные блюда с традиционными особенностями и необычным вкусом. Здесь было шумно, но шумно в меру. Настроение моё было более чем прекрасное. Я никого здесь не знала, но уже любила всех заочно. Сама себе удивляясь, я завела знакомства почти с каждым из персонала этой смены и наелась до тошноты.
Поражаясь такой странной перемене в себе, я поспешила к своим подопечным. По дороге у фонтана мы пересеклись с Машей. Она бежала на свой поздний обед, бросила пару веселых фраз и многозначительный взгляд, что значило – всё обсудим вечером - и побежала дальше.
И этому я была рада, Маша не выглядела уставшей или утомленной. Закончив день в госпитале, сдав в другое отделение мою пожилую беспокойную больную и выходив окончательно девушку после наркоза, я уставшая, но не менее счастливая, добрела до кровати и свалилась без сил. До очень поздней ночи мы с Машей в горизонтальном положении обсуждали весь наш первый настоящий день, не желая, да и не имея сил встать и поужинать.
—-
Мелькнуло несколько дней непрерывной работы. Нет, для меня это не превратилось в рутину. Я постоянно знакомилась с новыми людьми. Все были очень внимательны друг к другу и особенно бережно относились к новеньким, вроде нас. Моя работа была несколько однообразной, а вот у Маши, кажется, сбывались самые потаенные желания и мечты. На третий день её взяли ассистентом на несложные операции. Я была рада за нее неимоверно и постоянно думала о той огромной ответственности, свалившейся на её хрупкие, но надежные плечи.
К фонтану привезли кучу беседок и лавочек, и всё тут несколько переоборудовали. Так что, из малолюдного места моего уединения он превратился во всеобщего любимца и главного ориентира для встреч и отдыха. Иногда, до получаса я неспешно прохаживалась кругами, ища места присесть. Ну это не раздражало меня, я чувствовала себя почему-то причастной к такой небольшой, но счастливой бытовой перемене. Люди больше общались друг с другом вне трудовых обязанностей, просто отдыхая.
По ночам я также плохо спала и теперь, прислушиваясь, думаю, стала лучше понимать, для чего дежурило так много людей после полуночи. Иногда я видела в наше маленькое окошко, как очень поздно привозили целые грузовики мужчин. Они молча рассыпались по всему лагерю и днем невозможно было понять, где они, для чего привезены и остались ли? Я решила все свои вопросы задавать только Борису. Кстати, я его не видела несколько дней, но знала что мы обязательно ещё встретимся и поговорим.
В конце первой недели мне дали выходной на весь день. Я не знала, чем себя занять и пошла слоняться в детское крыло лагеря. Возня ребят меня всегда особенно умиляла, но на полпути к школе я буквально наткнулась на профессора.
- Как хорошо, Вера. Я как раз шел за вами. - Глаза его улыбались, все манеры и жесты были сдержанно вежливыми. Он рад был встрече, как и я.
- Добрый день, Борис, - я впервые назвала его так с последней нашей беседы, - куда идём?
Он молча улыбнулся и повернул в сторону, ожидая, что я последую за ним.
- Вы хотите мне что-то показать? - спросила я, на ходу угадывая, но, скорее,
выдумывая.
- И показать, и предложить, - серьезно и тихо сказал Борис. Потом он остановил шаг,
посмотрел на меня и спросил, - вы меня не боитесь, Вера?
- Что вы! – фыркнула я от неожиданности и добавила, - Бог с вами. Тут же я
вспомнила, как эту фразу часто говорила моя бабушка и от этого весело рассмеялась.
- Хорошо-хорошо, - в ответ засмеялся Борис, - я не хотел вас напугать, но и знать
такое должен. Давайте поговорим.
Он указал жестом на скамью у шатра школы, которую мы успели обогнуть.
Некоторое время мы сидели молча.
- Как вы спите по ночам? – начал издалека он.
- Честно говоря, неважно. Звуки, движения по ночам ещё отвлекают.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
- Эти люди, которых иногда привозят по ночам, отсутствующие, вернее, не
имеющий решительности и сил мужчины открыто вернуться к своим семьям. Мои знакомые, работающие в самом центре их жестокой борьбы, привозят всех, кто желает навестить свои семьи. Некоторые остаются, и мы начинаем долгую работу по их «выкупу» - это слово он произнес с паузой и по-особенному. Некоторые возвращаются на круг войны, не имея желания строить жизнь в семье, быту, в мире с другими людьми.
Он замолчал. Я была озадачена сказанным и ни страха, ни испуга не почувствовала. Но по сути, это же были глубоко фанатичные приверженцы завоевания своего мира любой ценой и любыми жертвами. Местные наперебой рассказывали ужасы войны, часто и неотвратно докатывающиеся сюда. А получается, весь этот ужас был ещё ближе. Почти каждую ночь, среди толпы постоянно прибывающих людей.
Борис молчал и наблюдал за мной.
- Вы должно быть проделываете очень сложную работу, забирая этих людей и
привозя сюда, - я стала рассуждать вслух, включая его в свои выводы, - ведь нужно быть очень уверенным, что все, кто сюда приезжают не причинят вреда, из фанатизма или личного горя.
- Да, Вера, вы правы. Это сложная работа. Существует специально подготовленные люди, которые безошибочно могут определить многое в человеке и взять такую ответственность уверенно.
- Но как можно договориться с их начальниками? Ими должно двигать нечто большее, чем простой фанатизм веры или убеждений!
Борис улыбнулся.
- Это сложно, когда рассуждаешь впервые. У всех есть или свои слабости, или семьи.
Тут я вопросительно взглянула на Бориса.
И он с улыбкой закончил:
- Но мы не прибегаем к их методам, Вера. Будьте спокойны.
Я вздохнула:
- С вами всегда.
Он улыбнулся.
- Я хочу, что бы вы занялись другой работой. Ваше время пребывания здесь
ограничено ещё одной неделей, и мне бы очень хотелось, чтобы вы увезли как можно больше воспоминаний с собой.
Я молча кивнула. Да, здесь было особенно. Для меня просто волшебно и одновременно по-настоящему. Я менялась так быстро, даже иногда того не замечая! Без бунта, ровным ритмом меня увлекало в настоящую жизнь, мою, особенную, для меня кружившую прекрасной воронкой счастья, ответственности, дружбы, поддержки... И вокруг неустанно двигался механизм с важными и нужными винтиками – людьми, случайно-неслучайно собранными вместе, для помощи. Пусть самой первой, примитивной, основной. Но как это всё делалось! Без принуждения, с неподдельным азартом! Кто и как так виртуозно подбирал всех нас в единый букет помощи? Я посмотрела на Бориса. Он молча ждал моих вопросов.
- Сколько же времени вы тратите на каждого? – вдруг не в тему спросила я. - На всех по-разному.
- Вы угадываете или видите всех насквозь? – задумчиво произнесла я.
- Уже почти да, - хитро улыбался он.
- Тогда ведите меня на мое новое рабочее место, профессор.
- Борис.
- Да, простите, Борис, - исправилась я.
Мы вышли за детское крыло и там моему взгляду открылась площадка. По-
видимому, она служила для транспорта и его разгрузки. Вода, продукты, материалы для работ, оборудование, одежда – в общем всё свозили в это место. Вообще, работа в лагере была поставлена очень хорошо и слаженно. Никто никуда не спешил, ни с кем не ругался, не было громких выяснений, таких привычных на здешних торговых улицах. Народ этой страны, по сути, очень эмоционален и здесь было достаточно «местных» для проявления подобных особенностей и колорита, но... Что же за беспрекословная режимность?! Кто и как научил всех соблюдать и слепо следовать строгому вежливому поведению?!
Уезжая в подобные места, всегда ожидаешь дикостей на каждом углу, непременно жестоких, потрясающих сознание. Но здесь это не была та немытая страна, не тот
необразованный народ, вечно требующий своих правил и еды. Как и другие люди они также были разными - по темпераменту, воспитанию, желаниям и вере...
Мои мысли прервал Борис.
- Вы знаете как ваше имя будет по-арабски, со всей смысловой нагрузкой значения? Я покачала головой.
- Иман. Вы позволите вас так представлять иногда?
- Если это будет полезнее, то как вам угодно, Борис.
Мне было интересно, как будут воспринимать меня через их слово и я внутренне развеселилась.
Мы миновали эту бесконечную площадку и увидели открытые ряды, также служившие помощью при разгрузочных работах. Вдруг я услышала тихий говор, приглушенный шум толпы. Мы прошли каким-то узеньким проходом сквозь ряд и моему взору предстала просто невероятная картина.
Позади небольшой толпы людей, очень пёстрой, волнующейся, выстлся огромный прямоугольный шатер. Он был поделен на отдельные входы арочного типа. Над каждым был изображен свой символ веры. А сверху на самом высоком шпиле шатра виднелись эти же эмблемы, собранные вместе, горевшие, нет, просто пылавшее солнцем пустыни. Верхний купол шатра не был однотонного цвета, широкие ленты, имея свой особенный узор, расходились каждая к своему входу. Зрелище было неожиданно торжественным и вызвало тихий, но твёрдый восторг души. Я уловила ароматы разных благовоний и масел и у меня закружилась голова. Я взяла под руку близко стоявшего Бориса. И ещё раз поразилась, насколько высоким был его рост, его локоть сейчас был почти на уровне моего плеча.
- Пошли? – тихо спросил он.
- Пошли, - неуверенно и также тихо ответила я.
Я не знала, куда идти, зачем, что от меня требовалось. Я просто шла в сторону этого единого храма со странным воодушевлением и подъемом, словно жертвуя свою жизнь, причем жертвуя сознательно.
Когда мы миновали толпу, я увидела красивые, вымощенные плиткой дорожки, ведущие к храмам, так же, каждая к своему входу. Я остановилась в нерешительности, выпустив руку Бориса. Он обернулся и заулыбался.
- Это прозвучит глупо и по-детски, но я не знаю, как правильно входить в храмы - ни своей веры, ни чужой.
Он снова улыбнулся мне, как ребенку, подошел, положил мою руку в свою, и мы молча двинулись к первому входу.
Оказалось, каждому храму предшествовала небольшая комната и она единым коридором рассекала все входы, ко всем религиозным палатам. Так что по ней можно было кругами ходить, минуя все службы, всех, собранных здесь религий и верующих, никому не мешая. Так мы и отправились ходить. Проходя широкие входы вер, я наблюдала похожие обряды, лица, речи, жесты, эмоции. Конечно, разница существовало, но думаю, и всегда думала, что только в головах людей.
- Вы верите, Вера? – спросил Борис очень мягко, по-доброму.
- Как ни странно, да, и очень твердо. Только все это, - я указала на входы, которые мы постоянно проходили в нашем круге, - я думаю мало как с ней связано.
- А с чем это связано? И для чего? – пристально смотря на меня, очень серьёзно спросил профессор.
- Думаю, для людей. Для тех, кто не может добиться устойчивости без обрядности.
- Устойчивости в чём, Вера? – не отступал Борис, чем напомнил мне одного профессора, которому я блестяще отвечала билет, а тот задавал дополнительные вопросы. И не для того, чтобы меня «завалить», а чтобы насладиться моментом моего триумфа и своей уверенностью во мне.
- Устойчивости в своих убеждениях, поведении, жизни и вере. - Я говорила тихо и медленно будто только что осознавая, что-то главное и для себя.
Лицо Бориса было очень серьезным, улыбались только его глаза. Но как передать то, что творилось внутри меня? Я вдруг так четко и уверенно осознала себя человеком! Воспитанным в прекрасной семье, получившим желанные навыки, нравственно выдержанным, тактичным, терпеливым и теперь ещё и... верящем!
«Или верующим?» - мелькнуло в сознании.
Неожиданно Борис подошел ко мне и обнял. Это были теплые и крепкие отцовские объятия, самого близкого человека моей души и такого далёкого сейчас от моего сознания. Я не была неустойчива эмоционально. Никогда. Вспышки чувств не вредили мне, они конечно случались, но я их проживала под бдительным сознательным контролем. А сейчас очень неожиданно потекли слезы, буквально ручьем. От неожиданности я растерялась и уткнулась лицом, утонув в объятиях моего...
- Мы теперь друзья, Вера, - сказал он, не разжимая объятий, - вы всегда будете мне другом, а я - вам. Нет ничего страшного в вашей слабости теперь. Она должна была случиться. Так или иначе. Раньше или позже. Просто сейчас, особенно сейчас, - он отодвинул меня, вытер слезы платком, почему-то зеленым, - это очень показательно мне. Думаю, и вам самой.
Мы вышли из этого чудного коридора вер и религий и оказались где-то сбоку от толпы. И здесь был фонтан, точь-в-точь как у больницы, и лавочки, и беседки... Но слезы всё катились. Тихо, без лишних эмоций, я взрослела.
—-
Борис усадил меня в беседку, принес воды, и мы посидели несколько мгновений в тишине.
- Сколько же времени вы тратите на меня. Я бы справилась, не сомневайтесь, - сказала я, глядя в его серьезное теперь лицо. - Просто обозначили бы мне мою новую работу и всё. Я бы разобралась и справилась.
Он был серьёзен сейчас, ох, как серьезен!
- Может быть ты не заметила, Вера, но здесь нет наемных работников, как и рабов. И я расплачиваюсь с каждым своей благодарностью, всегда по-разному, но непременно. Это закон доброты, тот, который един и который для меня свят. Я могу предложить тебе, - он выделил паузой это обращение, - свою дружбу, потому как вижу так нашу встречу, но только как дар, не в обязанность.
Его слова не звучали с укором, но были по-своему жестоки. Я поняла, как сильно я утонула сейчас в своих личных эмоциях, переживаниях не замечая за ними жизнь, людей, дружбу, отношения...
- Прости меня, - перебила я его и этим обращением подтверждая безоговорочное принятие его дара, - все здесь по-другому. Чудеса в моей голове, в сознании. Я здесь могу думать, а не «пытаться планировать». – Я повернулась к нему лицом, вытерев остатки слабостей со своего лица и твердо сказала, - не знаю, сколько людей могла бы я там назвать друзьями, но именно тут я поняла, что тебя определенно.
Он улыбнулся.
- Как у вас говорится? Рыбак рыбака узнает издалека?
Я неожиданно и очень весело рассмеялась. Так папа шутил надо мной и моими непутёвыми друзьями с улицы в детстве.
- Ты, Вера, обладаешь очень прекрасными редкими качествами - интуиции и такта. Я хочу, чтобы всё остальное время, до отъезда ты помогала всем, кто будет находиться здесь, в храмах. Не думай, что это почетно-праздное место. Здесь необходима постоянная
собранность и бдительность. И искреннее сострадание. Ты обладаешь этим всем и сразу, - он погладил меня по волосам, - поэтому только такой человек и справится. Это тяжёлое и эмоциональное место. Здесь много просят и ещё больше плачут. Ты должна быть первым вестником помощи. Любой. Если кому-то плохо, а это здесь очень часто, поверь, ты должна бдительно разобраться, как помочь, куда отвести, что сделать или вообще, может остаться рядом и просто выслушать и поддержать. Здесь работают такие же люди, они личным примером подскажут тебе и всё покажут. Он помолчал.
- Вы уверены, что правильно выбрали помощника, - спросила я, - ведь я сейчас от себя даже и слёз не ожидала, не то что твоей дружбы, - исправилась я в конце фразы.
- Уверен, - пересаживаясь ко мне и обнимая за плечи, сказал Борис, - ты плакала, потому что впервые, за всё пребывание здесь подумала о себе, себе лично. Поверь, тут тебе не придётся думать о себе, Вера. Просто будет некогда.
Я вздохнула и по-детски положила голову на плечо Борису.
- Все, кто здесь работают, мои друзья, - продолжал он. - Все - моя семья.
- У вас должно быть большая семья, - сказала я задумчиво, только сейчас понимая, что Борис скорее всего имеет семью, детей, многочисленных родственников. Но у меня в сознании опять это не вязалось. Он отодвинул меня, взял за плечи и сказал с улыбкой:
- У меня самая большая семья, Вера. Я самый счастливый.
Я рассмеялась сквозь слезы. Я так и подумала, сразу пришло в голову, что его жизнь
- это его труд. Страшно тяжёлый, но прекрасный. - Тогда я готова, друг. Веди.
—-
Мелькнуло несколько рабочих дней, как одно мгновение. Но что это были за дни! Сплошной азарт от обстановки, встреч и самих людей.
Те, кто работал как и я, оказались очень высокоорганизованными, терпеливыми, бесконечно терпеливыми людьми. Их было немного, человек семь, но все они давно прошли свою молодость. Может быть, именно поэтому их жизненный опыт позволял принимать такие сложные обстоятельства судьбы каждого встречного.
Меня прикрепили к двум женщинам. Им было лет по пятьдесят-шестьдесят, но может и больше. Выглядели они моложаво, очень энергичные, с таким искренним выражением всех эмоций на лице. Кроме того, они были чем-то похожи внешне. Звали их Анна и Жанна. И я сразу попала в тёплый круг их заботы и опеки. Вообще, я не любила, когда со мной носились как с наследником династии, но здесь это не было похоже на семейную опеку. Меня внимательно слушали, следили за моими эмоциями, переспрашивали и уточняли, что для меня было или будет труднее - в общем было такое чувство, что я пациент или меня готовят к обряду. Но только позже, я поняла как важно было такое начало. Сестры, предоставив мне самостоятельно выполнять весь фронт работ, не ослабляли наблюдение за мной. Со стороны такое показалось бы абсолютным беспросветным давлением. Но я себя ощущала по-другому. Я знала, чувствовала постоянную поддержку: я не одна, рядом друзья. Причем друзья искренние, готовые в любую минуту быть рядом столько, сколько нужно.
А работа была действительно непростой. Меня прикрепляли почасово к определенному «коридору веры» - здесь так это называлось, я наблюдала. Но не отстранённо, а бдительно, как служба охраны, только не физическая, а психологическая. В толпе прихожан я должна была искать самых неустойчивых, растерянных, горюющих. Если таковые были, то мой пристальный взгляд должен был следить за ними до конца службы. Бывало, что в процессе одним становилось заметно лучше, а другим наоборот. Мой первый случай был из таких.
День 1.
Я точно помнила в тот раз всех входивших в католическую часть шатра. Католики славятся своей выдержкой и относительным спокойствием. Так было и здесь - люди входили стройными рядами, рассаживались по скамеечкам, чинно и неспешно доставая молитвенники. Шла служба, все были одинаково одухотворены, равны в своих эмоциях. И только под конец, женщина, входившая с двумя детьми, очень красивая, но худощавая и бледная, стала беспокойно поглаживать детей по головкам, видимо, этим пытаясь успокоить себя, но только беспокоя их. Дети начали отвлекаться и нервничать. Конечно же, для их матери это открыло дорогу для переживаний. В самом конце службы она уже мало справлялась и с их и со своими эмоциями, не стесняясь грозных взглядов и прикрикиваний.
Хорошо, что это случилось в самом конце, не успев достаточно растревожить остальных прихожан. Не знаю как и почему, но ноги сами понесли меня к несчастной матери. Я с улыбкой, аккуратно взяла её под руку и повела к выходу, держа за руку и её девочку. Мальчик шагал с другой стороны.
Завернув за угол шатра, я усадила женщину на лавочку, а детей отвела к раскраскам, всегда бережно подготовленным Жанной в беседке рядом. Вернувшись сразу же с водой, я встретила её уставший далеко недружелюбный взгляд. Но это не смутило меня нисколько. Уверенно я подала ей воды и тихо опустилась рядом. Она пила, украдкой посматривая на детей.
- Вам наверняка хорошо платят, - заговорила она на английском. В голосе её звучал сарказм, но не такой острый, какой читался в самом первом взгляде. Она постепенно успокаивалась.
- Меня зовут Вера, - начала я, - я заметила, что вам нехорошо и поспешила помочь. Она усмехнулась.
- Помочь мне невозможно, Вера, - она повернулась ко мне лицом, - ну так что, вам и правда так хорошо платят?
Я улыбнулась её беспричинной злости.
- Нет. Я здесь, как и большинство - добровольцы. Мы скорее работаем за еду, -
прибавила я с улыбкой.
Женщина бросила на меня недоверчивый взгляд, а потом вздохнула.
- Я - Александра. Мы из Греции.
«Ну точно, царица греческая!» - пронеслось у меня в голове. Вся ее внешность говорила о присутствии крови этого гордого древнего народа! Красивый четкий нос, ровные черты профиля, темные густые локоны и какая-то несгибаемая воля сквозила в каждом её жесте. Я знала, что молчание всегда лучше, чем наугад подбираемые фразы. И терпеливо ждала.
Дети попросили пить, и пока я относила им воды, краем глаза заметила, что Александра сидит расслабление, дышит ровнее и смотрит уже очень мягко на детей. Когда я вернулась, она начала говорить абсолютно дружелюбным, ровным, звучным голосом:
- Простите меня, Вера. Вы сегодня спасли моих детей от эмоций их не всегда выдержанной матери. Мы остались совсем одни в этом месте. Мой муж погиб неделю назад, а меня хотят отправить в Грецию, домой. Но что же я буду там делать без него? Жизнь будет не та. Никогда уже не будет.
Она не плакала, видно было, что горе ей уже пережито. Волна тихой грусти и скорби разливалась вокруг Александры. Она была уверена, что только так и положено жить после смерти мужа и готовилась к такому существованию.
- У вас есть там родные? – спросила я.
- Да, есть. Семья мужа. Они хорошие, - отстраненно улыбнувшись, почти шепотом сказала она, - но как же я привезу им такую новость? – вдруг серьёзно рассуждала она, - я не хочу вести им горе и скорбь. Не могу.
Я ощущала всю глубину страдания и неуверенности этой женщины. Я сопереживала ей, но понимала, что, если начну страдать вместе с ней, то так не помогу, даже словом. Александра была очень волевым человеком, это было заметно даже ненаблюдательному, и то, с чем она столкнулась сейчас, были страх и неуверенность, ей неприсущие.
- Если вы не хотите ехать домой, тогда вы хотите остаться? Она бросила на меня быстрый взгляд.
- Нет! Нет, конечно. Это страшное место, забравшее его, принесёт ещё много горя людям.
- Тогда что бы вы хотели?
Вдруг она нахмурила брови, словно этот вопрос был неприятной неожиданностью.
- Не знаю, - тихо сказала она после паузы.
- Вы забрали целую неделю жизни своих детей, убиваясь личным горем, Александра. Закон жизни суров - все мы смертны. Я уверена, что выполнив свой долг или до конца следуя убеждениям, в итоге ничего не жаль. Ваш муж был хозяином своей жизни, совершая свободные целеустремлённые шаги. Ваша роль сейчас ответственнее всего. Его жизнь, как и смерть вы исправить не можете, а вот распорядиться своей и сохранить ещё две, - я кивнула в сторону детей, - вы обязаны. Все мы проходим повороты судьбы, не всегда на них солнечно. Но выдержать всё, мы обязаны. Иначе зачем идти?
Я мало видела такого горя, как вы в этой стране, но приехала сюда сознательно. Я хочу быть полезной. У меня нет семьи, и поэтому я вижу её в каждом. Вы - счастливая обладательница этих крошек. И потому не имеете право выбирать слабость.
Александра тихо, молча слушала мою первую в жизни сумбурную речь поддержки. Прошло несколько мгновений, она смахнула слезы, взяла меня за руку и сказала:
- Проводите нас в нашу палатку. Я обещаю вам подумать и принять решение сегодня же, - она посмотрела на меня сейчас очень твердым, прямо царственным взглядом, и мы встали, окликая детей.
День второй.
Жара сегодня была особенная, со вкусом песочного ветра и запахом гари. Странный дым стал виден ещё до рассвета, ровной серой полосой на горизонте. Конечно, что-то случилось там, далеко. Но это не беспокоило меня, как волновало других. Я с самого утра, ещё до первой службы в храмах, увидела издали Бориса. Он остановился шагах в тридцати от меня, приложил руку по лбу, сердцу, слегка поклонился. Всё это было сделано очень быстро, с его неповторимой серьёзной улыбкой. Но для меня это было целое представление красивых жестов чужой страны. Даже на таком достаточном расстоянии я ощутила и впитала его спокойствии и хорошее настроение. Он поспешил по своим делам, я - по своим. И всю дорогу перед моими глазами стоял его серьёзный, но дружелюбный, карамельно-янтарный взгляд.
Издалека завидев Жанну, я поспешила к ней. Она стояла в нашем коридорчике и внимательно наблюдала за группой мужчин, мусульман. Обычно Жанна и Анна дежурили здесь сами, ещё частенько им помогал один брат. Но сегодня Жанна была одна. Я встала
позади нее. Молитва была окончена. Мужчины выходили. Их было немного, но их объединяла какая-то общая озабоченность; скорбная сосредоточенность, слаженность поведения - они были или друзьями, или родственниками.
Проходя мимо нас, один из мужчин окинул взглядом Жанну и будто бы вздрогнул, но шаг не остановил и вышел за пределы шатра. Жанна еле заметно улыбнулась и осталась молча стоять на месте, чего-то ожидая. Мужчины же на улице стали в полукруг и, соблюдая тишину, будто продолжали про себя читать молитву. Я догадывалась, они что-то обдумывали, на что-то решались. Именно в этот момент мои вопросы были бы ни к месту, поэтому я решила терпеливо ждать, как и Жанна.
Наконец, до меня долетели обрывки тихих фраз, с упоминанием священного имени, и от группы отделился именно тот, чей взгляд был обращен к Жанне. Мужчина подошел к нам и заговорил по-арабски. Он говорил тихо, медленно, о чем-то очень серьезном и несомненно важном для него. Я интуицией догадывалась, что смысл касался и всей его группы товарищей. Жанна была спокойна, но я заметила мелькнувшие торжество на её лице. Терпеливо дождавшись последнего слова собеседника, она очень сдержанно поблагодарила его и указала на меня, представив по-арабски. Я слегка наклонила голову, он тоже. И вдруг, он развернулся, жестом указал что-то своей группе, и в этот момент Жанна шепнула мне:
- Срочно, не останавливаясь, не теряя ни минуты, проводи их всех к Борису. Скорее, Вера! Я представила тебя и объяснила, что ты не знаешь языка. Ну же, спеши! Остальное скажет Борис.
Я была рада выполнить всё это и встретиться с Борисом, конечно же.
Выйдя с группой мужчин за пределы шатра, я быстро зашагала в то место, где утром видела профессора. На пороге его палатки стоял мужчина, я передала ему, что эти люди направлены к профессору из храма сестрой Жанной. Мужчина сверкнул темным взглядом и скрылся в палатке. Через секунд пять из нее поспешно вышел Борис, окинул всех мужчин своим серьезным взглядом и пригласил их жестом в палатку. Когда последний из них скрылся за завесой, он быстро повернулся ко мне, улыбнулся, потянул к себе, обнял,
поцеловал в лоб и сказал:
- Какая удача, Вера. Идите в шатер к сестре Жанне. Передайте ей мою
благодарность. Я загляну вечером.
С таким воодушевленным видом он и скрылся в своей рабочей палатке.
В тот день у нас с сестрами было чересчур много унылых и печальных людей и тех,
кто выражал боль через грубость и жестокость к окружающим. Я понимала, что многому причиной был тот злополучный дым на горизонте. Новости, особенно плохие, докатывались сюда мгновенно. Некоторым прихожанам даже понадобились мои медицинские навыки и опыт.
После обеда я откровенно устала физически. Анна настояла, чтобы я посидела в беседке около двух часов между службами. Я не сопротивлялась, схватила книжечку - первую попавшуюся на тумбочке Маши - и побежала точно выполнять указание сестры. Оставшись наедине с усталостью, мыслями и книгой, я предпочла последнюю и погрузилась в чужой мир фантазии и воображения. Спустя какое-то время я почувствовала, что кто-то аккуратно дёрнул меня за рукав. Я обернулась. Рядом стоял тот самый мужчина из моего первого утреннего задания. Он улыбался.
- Иман?
Я не сразу сообразила о чем он, но потом мгновенно нашлась.
- Да-да, присаживайтесь, - я заговорила по английски, но сопровождала речь улыбкой и жестами.
Он сел, всё ещё улыбаясь.
- Я говорю по-английски, - тихо сказал он.
Я очень обрадовалась этому. Все возможные затруднения мгновенно рухнули. - Можно я нарушу ваше уединение? - спросил он.
Я кивнула.
После короткий паузы он продолжил будто неоконченный разговор с самим собою. - Почему же здесь так спокойно и хорошо?
- Вы знаете, я и себя всё время спрашиваю об этом, - улыбнулась я в ответ.
- Я думаю, потому как здесь трудятся по настоящему, искренне. Это создает
непередаваемое кольцо атмосферы, особенной, неповторимой, кольцо защиты, оберега. Заразительное спокойствие.
Мы помолчали.
- Вы знаете, я врач, - внезапно добавил он.
- Мне приятно слышать это, потому как я тоже почти врач, - сказала я с гордостью,
- мне осталось два курса.
- То есть вы сможете ещё как минимум один раз сюда приехать на стажировку, -
улыбнулся он и посмотрел на меня.
Осунувшаяся, серое лицо, темные тени под глазами, бесцветный взгляд - это была
страшная болезненная картина мгновения человеческой жизни, вернее её очередного поворота.
Он увидел и прочел мои наблюдения.
- Профессор Алиман - хороший человек. Я давно не встречал таких. Он дал мне
надежду на весь остаток моей жизни, выкупив меня и моих товарищей, и убедив, что моя профессия, навыки и жизнь, в конце концов, нужнее не на военной стороне, а здесь, среди простой жизни разных людей.
- Почему для вас это был сложный выбор? – с недоумением спросила я. Для меня было очевидно, что помогать обустройству мира важнее, чем залечивать бесконечные и бессмысленные военные ранения.
- Потому что там, - он указал на всё ещё грязно-серый горизонт, - тоже люди, и моя помощь там более мужественная и суровая. Постоянно отвлекающая от себя и своих мыслей.
Меня как молнией пронзило. Ведь то же самое я слышала от Бориса. Он привёл меня сюда, чтобы я не думала о себе. Но мой собеседник продолжал:
- Я потерял семью в ужасный единый миг. Мне не было нужды всё начинать снова, я хотел растратить себя. Раз и навсегда, отдав всё долгу или войне, или случаю.
Он снова помолчал.
- Такая обычная история, правда? - с ухмылкой добавил он и посмотрел на меня более добрым взглядом, - вы таких слышите массу.
- Поверьте, от этого они не становятся бесцветнее в моих глазах. Мое сострадание этому народу, вам, оно также остро, как и в момент осознания важности и необходимости моего пребывания здесь. Думаю, профессор Алиман прав, что уговорил вас присоединиться к его труду. Это очень важное дело. Дело всей жизни.
Мы ещё какое-то время посидели в беседке, обсуждая мелочи традиционной мирной жизни в этой стране и расстались с улыбками, и только после того, как Анна позвала меня дежурить остаток смены.
Вечером, перед сном мы с Машей обычно делились друг с другом впечатлениями. Но сегодня её шепот стих на полу-фразе. Я улыбнулась, сообразив, что она заснула от усталости, впечатлений и такой нестерпимой сегодня жары.
Я лежала и рассматривала звездное небо в единственное маленькое окошко в нашей комнатке. Как вдруг, мимо него промелькнула тень, и я услышала тихий свист, похожий на крик сыча в родной России.
Не знаю как я поняла, что это был Борис, но с улыбкой школьницы я схватила кофту и выскочила на улицу.
Это и впрямь был он. Уставший, улыбающийся, как-то по-особенному светившийся добротой, без обычной дневной скованности, он широко раскинул руки, приглашая меня в свои объятия. Не тратя ни секунды, я добежала до своего друга и мы постояли в обнимку
несколько мгновений. Как на перроне вокзала, после долгой разлуки, люди буквально соединяются теплом, так и я чувствовала сейчас нечто похожее, какую-то родную, необъяснимо родную часть в Борисе. Я не скучала по нему физически, не старалась намеренно увидеть, могла днями не вспоминать о нем. Но когда наша встреча случалась - это было похоже на безудержный восторг, внезапный порыв радости. И я знала, что за внешней манерной сдержанностью - этими оковами местных традиций - Борис ощущал нечто похожее.
- Устала? Хочешь спать? – спросил он, отстраняя меня.
- Нет-нет! Пошли пройдемся! Тебе ведь хочется поговорить! – улыбалась я в ответ.
Он взял меня за руку и мы неспешно отправились к ближайшей беседке.
- Рассказывай скорей, - сказала я когда мы уселись, - что сделало тебя таким
счастливым?
Он заулыбался, посмотрел на звезды, потом на меня.
- Любовь, Вера. Только она движет мной. Давно и неотступно владеет и распоряжается моим телом, мыслями, душой. Любовь к людям.
Я задумалась и, помолчав, сказала:
- У тебя получилось с теми мужчинами? Которых я привела утром.
- Да, именно! – взяв меня за руку, сказал он, - когда ты с ними появилась у шатра, я
думал провалюсь под землю от восторга! Жанна, милая Жанна послала тебе вестником окончания нашей долгой работы! Не единожды мы пытались вырвать их оттуда, - он кивнул в сторону того самого горизонта, - в их редкие приезды, они хмуро осматривали лагерь, фыркая и жмурясь от слишком женской работы здесь, утверждая, что даже студенты справятся с нервными дамочками и их крикливыми детьми. Они думали о себе, о своих личностях в славе подвига на войне и не задумывались об истинных целях людей их использующих. Наконец, понемногу их глаза стали сбрасывать фанатизм личного и они увидели весь смысл жизни, жизни лагеря, судьбы страны.
Как восторженно рассказывал Борис! Он светился всеми оттенками человеческих эмоций! Передо мной сидел настоящий Борис, не ограниченый ничем, счастливый, довольный судьбой и жизнью. У меня мелькнула мысль, мгновенно, как молния: «Как же отвратительно было бы испортить этот момент и всю его жизнь физическими отношениями и их проявлениями!»
Наверное это было слабостью. С моей стороны. Предрассудки и обычаи общества, где живешь, растешь и воспитываешься очень крепко вплетаются в каждую мысль, смешиваясь буквально с кровью. Я никогда не могла отнести себя к обычному представителю племени женщин своего века. Мне были скучны вечные поиски второй половины и все зависящие от этого проблемы. Видимо поэтому я была с одиночеством «на ты», свободно общаясь с противоположным полом, не дорожа по-сути никакими отношениями. Но здесь и сейчас...
Я и сама не ожидала таких мыслей, но он же будто прочёл их мгновенно.
Он очень странно посмотрел на меня, прожигая глазами насквозь и встал. Я чего-то испугалась и поднялась вслед за ним. Мы молча дошли до моей палатки.
- Ты устал и я устала, – я уже взяла себя в руки, отогнала прочь все странные мысли и просто и прямо смотрела на Бориса, улыбаясь.
- Вот и иди, дружочек. - Его тон был очень спокойным. Он быстро подошёл, поцеловал мои волосы и тут же отступил назад. Я всё понимала.
- Вы боитесь меня, профессор?
- Нет, Вера, нет. Только иногда беспокоюсь за тебя, - улыбаясь сказал он.
Я тихо рассмеялась, ну точь-в-точь мой папа! Я быстро подошла к нему и крепко обняла.
- Не надо, Борис. Я вот за тебя не беспокоюсь, потому как уверена, что с тобой всё будет хорошо! Ты ведь делаешь самое прекрасное дело на свете! Твоя жизнь очень ценна!
Почувствовав его ответные объятия, я отошла, поклонилась, подражая его дневным манерам, и развернулась к палатке.
За спиной я услышала его тихий смех и лёгкий вздох.
День 3.
Каждый новый день дежурства был ярче на события и эмоции. Сегодня я осталась абсолютно одна. Жанна и Анна сказали, что доверяют мне полностью и уверены в моих силах. Ну я то понимала, что именно в этот день было мало служб, как и людей.
«Ну и ладно, я бы и в праздник справилась!» - подумала я про себя.
Стоя в коридоре, я наблюдала немногочисленный сегодня поток людей, стягивающийся к шатру. Взгляд останавливался на чужих историях, мгновениях жизни. Иногда с умилением, а иногда он застывал в параличе скорби, печали и сострадания. Я обладала очень сильной эмпатией – могла мгновенно прочувствовать целый пласт ощущений, бурливших в моменте в человеке. Но только на короткое время. Затем я быстро собиралась, направляя всё желание помочь в нужное русло. Пока такое происходило ещё под контролем сознания, и я ждала, когда этот процесс станет незаметным, простым, привычным.
Моё внимание привлекла семья, собиравшаяся войти в шатёр. Мужчина, сопровождавший женщину и ребенка, вдруг стал громко разговаривать с кем-то из толпы. Я направилась к ним. Подходя, я уже четко слышала арабскую речь, но голос мужчины был страшен, он почти терял всякое самообладание. Некоторые фразы он практически рычал. Подойдя к его семье вплотную, я одновременно увидела беспомощный взгляд женщины, испуганные глазки девочки и глаза моего вчерашнего араба-врача. С ним-то и вел разговор мужчина. Я тихо подошла к ним сбоку и встала рядом. Сказав на арабском волшебную фразу, которой меня обучили сёстры, я увидела как на лице мужчины мелькнули досада, скорбь и беспомощность одновременно. Я попросила моего вчерашнего знакомого объяснить мужчине всю недопустимость его поведения именно здесь. Но в то же время я видела ту глубокую пелену эмоции, которая душила несчастного. Он, бледный, дрожащий от гнева и так очень много делал, чтобы сдержать себя. Тогда я обратилась к арабу-врачу.
- Проводите его семью в храм и найдите нас в беседках, - с этими словами я уверенно взяла под руку мужчину и зашагала с ним прочь от толпы.
Он шёл, тяжело дыша, представляя из себя сплошной комок эмоций, готовых каждую секунду вылиться в любое действие. Мне не было страшно. Я знала силу этого места, этого лагеря и была уверенна в ней абсолютно. Я увела его в самую дальнюю часть аллеи беседок и усадила.
- Вы говорите на каком-либо языке кроме арабского? - проговорила я выученную фразу. Но надежды мои не оправдались. Он отрицательно покачал головой.
Издалека показалось фигура врача, он уже спешил к нам с водой. Когда он был у нашей беседки я сказала:
- У вас сегодня важная миссия со мной - вы и причина и средство для разрешения конфликта. Он не говорит ни на каком языке, кроме родного.
- Да, я знаю, - ответил врач, - это очень печальная история. Они с братом служили там, как и мы. Брат погиб и ему пришлось привезти в лагерь семью брата. У них никого не осталось. Когда его брат был ранен, я выносил его с места боев и не успел вовремя, он умер по дороге. И теперь этот человек увидел меня здесь... Я навсегда ему буду служить плохим напоминанием смерти и безысходности.
В этот момент мужчина начал что-то причитать, обхватив голову руками. Я аккуратно разняла их и дала ему воды. Затем смочила салфетку и обтёрла его лицо шею и руки. У него был совершенно отсутствующий взгляд, кожа бледная, особенно на лице и
шее. Но вот он остановил глаза на докторе, и я физически почувствовала, как сильно он напряжен, сдерживая свою волю.
- Говорите с ним, - приказным тоном сказала я арабу, - он должен всё пережить. Доктор быстро заговорил по-арабски. Его тихие спокойные фразы изредка прерывались не то стоном, не то рычанием этого человека. Он снова опустил голову. Когда доктор закончил говорить, мужчина встал, медленно подошел к нему и сказал что-то тихо,
очень тихо, склонив голову. Я подошла и встала между ними:
- Переведите ему пожалуйста, - попросила я врача.
- Мы все люди, одинаковые под Богом, все мы должны бороться. А победить злом
невозможно, потому что прощение всегда выше справедливости.
После того, как доктор сказал последнее слово, я скорее увидела, чем услышала,
стон всего существа этого несчастного. Я чувствовала как сильно его горе, какое значение для него имеет жизнь в этом горе. И мгновенно у меня пронеслось в голове, что жизнь и страдания для этого человека теперь равнозначны и неразделимы.
Не помню в деталях, что произошло потом, но я увидела сверкнувшее лезвие в руках мужчины, мгновенную боль в руке, и стало темно.
День 4.
Я открыла глаза, была ночь. Я похоже лежала в шатре госпиталя, но потом, приглядевшись, поняла, что стены из бетона, окна огромные, деревянные. Я вдруг вспомнила эту палату - именно ту, где впервые увидела Бориса.
Глаза привыкли к темноте, и я различила на соседней койке спящую Машу. Я хотела окликнуть ее, но странная сухость в горле помешала в этом, и одновременно я поняла, что мне давали наркоз. Но зачем?
Я помнила почти все, что случилось. Настойчиво шевеля рукой, я добилась довольно громкого звука и Маша встрепенулась. Она быстро подбежала и подала мне воды. Минут через пять я смогла издавать звуки, похожие на шёпот.
- Маша, тебя что со мной, почему наркоз?
И вдруг она заплакала, уткнувшись в моё одеяло.
- Тю, дурочка! - говорила я, - скажи мне, ну не ноги же мне отрезали! - Нет нет! Он... этот человек... он ранил тебя случайно, в руку.
Я стала напрягать всю свою память и ничего похожего на страх не вспомнила.
- Что же было, когда я потеряла сознание?
- Он убил себя, Вера, - тихо сказала Маша, - но перед этим случайно, по словам того,
второго, задел твое плечо. Ты потеряла так много крови. Но Господи, как тебе повезло! Чуть бы выше занес он руку и попал бы в твою шею или вообще по голове, - тихо закончила она.
Я вспомнила этого мужчину, его глаза, безнадежный тон и тихие последние фразы доктору.
«Наверное он извинялся или прощал» - подумала я. И слезы, слезы благоговения потекли из моих глаз. Мне не было жутко от вчерашнего, я почему-то поняла, что стала свидетелем самого главного момента в жизни того мужчины, и то была не смерть. Как странно было понимать такие обычные христианские заповеди, вроде бы знакомые всем в сознательном возрасте. Понимать их, проживать, быть свидетелем... Я почти была у нужной развилки своей жизни и даже уже смотрела в желанную сторону. И была счастлива! Даже осознавая, что мне не суждено никогда вернуться сюда, либо в другое подобное место. В том я была почти уверена, ощущая на вкус беседу с родителями.
Но тут до меня стали доноситься сдержанные звуки чьего-то спора в коридоре. По голосам я мгновенно узнала Бориса и Андрея. Они явно были несогласны друг с другом.
- Маша, - сказала я, - пойди к ним, попроси, чтобы они не ругались.
Она послушно выскочила за дверь. И там сразу стало тихо.
«Решают мою судьбу» - ухмыльнулась я. В воцарившейся тишине что-то невообразимо святое, духовное загорелось в моем сознании. Я не ощущала себя человеком, беззащитным перед лицом опасности, борьбы, смертей. Я чувствовала себя частью какой- то сущности, которая всегда двигается вперёд, выполняя свой долг. Легко, с радостью, смело и уверенно. И в это мгновение я была счастлива.
Дверь быстро открылась и в палату вошли Борис, Андрей и Маша. Я попыталась улыбнуться. Борис держал себя в кольце манер, Маша присела на мою кровать, а Андрей... Андрей был очень суров, почти жесток сейчас. Он делал видимые усилия, сдерживая порыв эмоций. Я таким его ещё не видела.
- Мне надо поговорить с тобой, Вера, сможешь? - спросил он.
Я обвела всех глазами и мгновенно догадалась о причине их спора с Борисом.
- Да, - ответила я.
Он вздохнул, скорее выдохнул, взял стул и сел рядом с моей кроватью. Получалось,
что Борис теперь стоял позади их всех, и мы обменялись с ним взглядами. Что это было за мгновенье! Я читала в нём, как в открытой книге! Думаю, и он во мне. И не было в его взгляде ни капли переживания или испуга. Его глаза говорили:
«Вот настоящая жизнь! Это настоящая помощь и любовь к людям! Я горжусь тобой! Я горжусь, что и ты поняла всё это!»
Тем временем Андрей начал говорить:
- Вера, я не хочу настолько рисковать вверенными мне душами. Не могу. Ты -
взрослый самостоятельный человек, принимающий решения, выбирающий свой путь. Но здесь и сейчас всю ответственность несу за тебя я. Послушай и пойми. Ты закончишь свое пребывание в этой стране, находясь здесь в госпитале. Уедешь со всей группой в намеченный срок. Твои родители, - он запнулся, - вернее отец, мной оповещён о случившемся. Я думаю, что последнее дни...
- Что он сказал, - перебила я Андрея.
Он молчал.
- Что сказал мой отец? - повторила я вопрос.
- Он уточнил характер ранения и спросил, как прошла операция, я сказал что ты придешь в себя и свяжешься с ним сама.
- Что он сказал в конце, Андрей?! - твердо спросила я.
- На всё воля Божья, - тихо сказал Андрей.
И мои мысли унеслись вслед за тусклой надеждой... Сознание плясало в голове,
бушуя обрывками слов всё говорившего Андрея, кусочками собственных воспоминаний и взглядом Бориса. И всё это снова объединялось в единой волне счастья. Как же описать счастье, не связанное ни с чем личным?! Не с обладанием чего-то или кого-то, ни с чем физически ощутимым?
Я пыталась понять Андрея и чувствовала все его страхи, ведь я не была его собственностью, вещью, роднёй, наконец. Я была ему чужая и он так сильно страдал от своих волнений за чужого человека! Но он страдал перед собой? Сомневаясь во мне, в мною сделанном выборе? Или перед моим отцом, вещью которого я тоже не являлась? Предрассудки - самая скользкая вещь на свете.
Маша тихо слушала, украдкой посматривая то на меня, то на Андрея.
- Я поняла тебя, - вставила я в паузе, - как скажешь, я же здесь под твою ответственность, поэтому выполню всё, что ты скажешь.
Закончив говорить, я посмотрела на Бориса. Опять этот серьезный взгляд. Он ждал. - Можно мне теперь поговорить с профессором? - спросила я, - наедине.
Нехотя Андрей встал и вышел. Маша спешно обулась, схватила кофточку и выскочила вслед за ним.
Борис подошел и сел на стул Андрея. Мне стало совсем спокойно физически: в тишине, понимании, рядом с близким мне человеком. Мои ощущения внутри, чуждые речи и поведению Андрея, сейчас встретились и соединились с родным потоком.
- Испугалась? - спросил тихо он.
- Нет, а ты? - улыбалась я.
Он помолчал.
- Больше всех себя винят сёстры, Вера. Можно они зайдут потом к тебе?
Я кивнула. Он опять переключал меня с возможных личных переживаний на
помощь другим. «Забывая о себе, нести помощь!» - мелькнула в голове фраза, где-то когда- то прочитанная мной.
- Ты не сможешь его уговорить? - спросила я, имею в виду Андрея.
- Думаю, это не понадобится. Ты скоро уедешь.
Действительно, мой отъезд, ещё недавно такой далёкий, сейчас звучал приговором. - Это было прекрасно вначале, а теперь становится немного больно.
- Что именно?
- Увозить столько воспоминаний, Борис, - улыбнулась я.
Он молчал и внимательно смотрел на меня.
Я понимала, что моя роль, моя цель, так внезапно открывшиеся мне, от места,
страны, города не зависели. Печально стало от осознания того огромного счастья, поразившего меня именно здесь, в таком неожиданном месте и в таком неожиданном виде.
- Говори вслух, - вдруг сказал он.
Я знала этот психологический приём. Закрыла глаза, опустилась ниже на подушке и начала озвучивать все свои мысли:
- Никогда бы не подумала, что я именно такой человек. Всегда считала себя «недостаточной». Недостаточным специалистом, недостаточно хорошей дочерью, недостаточно влюбленной в кого-либо, недостаточно увлечённой чем-то. А здесь, пройдя через все свои - упрямство замкнутость, капризность - преодолев их с помощью этого чудного места, я всё соединила и осознала в одно мгновенье. Я нашла свой, единственно возможный поток! Я до сих пор плохо представляю, кто я и чего хочу от жизни, но как и куда пойду, знаю наверняка.
Я открыла глаза. Серьезный, но добрый янтарный взгляд торжественным отражением приветствовал мои слова. Он взял меня за руку.
- Я не ошибся, Вера. Ни на одну секунду я не сомневался, что ты ко всему этому готова. Я буду ждать нашей встречи, где и когда бы она не произошла. Здесь, в госпитале я провожу не так много времени сейчас, но обещаю, до твоего отъезда мы увидимся снова.
Он встал, улыбнулся, поцеловал меня в лоб, и поклонился с каким-то чересчур серьезным видом.
И почудилось мне, что поклонился он не лично Вере, а моему новому сознанию, той счастливой истине, что раскрылась внутри меня так недавно.
Дверь закрылась, и я осталась в тихом счастливом одиночестве, ожидая сестёр. Последние дни.
Оставшееся время прошло в легком напряжении. Я отчаянно пыталась всё соединить и разделить: свой послеоперационный уход, желание быть полезной хоть какому-то живому существу и моё новое счастье, горевшее внутри неугасимой надеждой.
Маша переехала из лагеря работать в госпиталь. Я так сильно ещё никого и никогда не отговаривала, потому как хорошо знала, чем она жертвует. Но выбор в пользу подруги победил, и она эти последние дни довольствовалась простым сестринским уходом за больными. Но делала это с величайшей гордостью, будучи уверенной, что выполнила
некий моральный долг. Андрея я не видела, но Маша говорила, что он наспех улаживал дела в лагере, готовя документы для пребывания уже следующих групп. Бориса я тоже не видела, но тоски не испытывала. Настойчивостью я добилась, чтобы мне доверили хоть какую-нибудь работу на конец недели. И меня прикрепили в фойе клиники распределять и сопровождать поступающих пациентов.
После короткого и неоднозначного разговора с отцом я тихо и счастливо горела. Горела тайным желанием, надеждой, но молчала об этом и ни с кем не обсуждала. Единственный, кто бы мог догадаться обо всем, не появлялся в клинике. Хотя, честно признаюсь, я была почти уверена, что он и так всё знает.
Шёл обычный рабочий день, настало время обеда, и мы с Машей сидели в столовой. Есть не хотелось с самого утра. Мы завтра должны были уезжать.
- Андрей сегодня придет, уже с вещами и документами, - говорила Маша, - и ещё сказал, привезёт наших друзей. Попрощаться, - добавила она грустным и радостным тоном одновременно.
- Ты сюда ещё приедешь? - вдруг спросила я.
Маша подняла глаза и я всё прочитала без лишних слов.
- Только это будет теперь после первого семестра, не раньше. И то, если всё здесь будет хорошо.
- Будет, Маша, не сомневайся.
Не успели мои мысли унестись в воображение будущего, как я услышала за спиной шум входившей группы людей. Здесь были все: Жанна и Анна, братья со службы в шатре, Нина, даже мой знакомый врач-араб входил, улыбаясь. Некоторых людей я не знала, но им чересчур обрадовалась Маша, и я поняла, что то были её друзья и коллеги по операционной. Замыкал группу Андрей.
Разместившись за столами, мы оккупировали половину столовой. И через полчаса неустанного гомона нас вежливо попросили отправиться во двор госпиталя.
Идя рядом, плечом к плечу с людьми, полностью пропитанными событиями этих трудных дней, этих необыкновенных мест; людьми, забывающими о себе, трудящимися в очень сложных условиях климата и физических лишений, я так гордилась этим кусочком своей жизни! И мысленно благодарила всё и всех свыше за предоставленную радость жить и помогать всё это время. А ещё, я тихо и неотступно проговаривала про себя клятву врача, добавляя в неё самые сокровенные желания и надежды.
Выходя из двери клиники во двор, я почувствовала, что меня кто-то взял за руку и потянул совсем в другую сторону от группы. Я не испугалась момента, всё сегодня и так было слишком радостным - хотелось всех обнимать и держать за руки. Но то оказался Борис. Он увел меня от нашей шумной толпы и мы завернули за угол здания, где располагались подъездные коридоры для скорых.
Он повернулся лицом и, хитро улыбаясь, ждал моих вопросов.
- Ты стесняешься так разговаривать со мной при всех? - смеялась я.
- Нет, Вера, сейчас нам надо кое-что обсудить наедине. Мы к ним присоединимся
позже.
Повисла пауза и под взглядом Бориса во всём моём существе разливался и бушевал
еле сдерживаемый шквал почти сбывающихся надежд.
- Что обсудить? - шепотом спросила я.
- Твои желания, Вера.
От радости и напряжения у меня начинало темнеть в глазах. Я вздохнула, опёрлась
о стену, привела своё нервное состояние в более-менее рабочее и сказала: - Ты же знаешь, чего я хочу.
- Знаю, - тихо ответил он, - но хочу убедиться, насколько твои желания тверды, не являются ли они случайным порывом прихоти или эмоций.
У меня не было лишних сил даже обидеться на это. Я молча подошла и посмотрела в его глаза.
Эмоциональный шторм - счастье, радость и предвкушение - всё это достигало таких пределов во мне, что я уже не была уверена, справлюсь ли. Но глаза напротив держали меня своей волей и ответной волной безусловной поддержки.
Не знаю сколько прошло времени, мне казалось, целая вечность, и что я уже через мгновение потеряю сознание или жизнь.
«Ну и пусть! - пронеслось в голове, - зато в счастье, в единственно возможном выборе! По другому жить не хочу и не смогу!»
В глазах потемнело и я подумала, что падаю на землю, но я оказалась в объятиях Бориса. Он смеялся, крепко держа меня и говорил:
- Я тебя выкупил, Вера. Уже все сделано. Прости, что мучал. Я говорил с твоим отцом и всё рассказал: о тебе, работе, о том как ты здесь живешь и о твоих твёрдых желаниях. Он думал, целый день, и только сегодня, сейчас позвонил и дал согласие. Ты приедешь сюда со следующей же группой!
С каждой фразой я всё крепче и крепче обнимала его, наверное боясь упасть и разбиться на самые сияющие кусочки...
Мы уже молча стояли несколько минут. Слёзы мои давно высохли. Борис медленно гладил меня по волосам.
- Пошли? - спросил он тихо.
- Пошли, - выдохнула я.
Наши друзья были всё ещё здесь, во внутреннем дворе. Меня уже не удивляло
абсолютно ничего. И то, что Борис шёл, все так же крепко обнимая меня за плечи, что Маша радостно и громко плакала, разговаривая с кем-то, что Андрей, смеясь, подходил к нам и обнимал обоих. Я была здесь, но оболочки тела у меня не было. Я растворилась среди всего одновременно, всё и всех вмещая единой радостью мгновения...
—-
Казалось, я и не заметила мелькнувшего времени в сборах, обсуждениях будущего, в разговорах о прошлом.
И вот наш корабль отплывает. Начинается посадка. Сзади остаются немногочисленные провожающее, среди которых все, абсолютно все нам родные.
Вот мы уже стоим у перил, все ещё различая в толпе знакомые лица...
Когда, почему так быстро море поглотило горизонт берега этой страны? А я всё стояла здесь до самого заката, вспоминая смех Бориса, его крепкие объятия и тихие слова прощания:
- Не вздумай передумать, Вера! Ты стоила мне самого дорогого выкупа и теперь ты мой самый дорогой друг.
Вера
© Copyright: Наталья Кичула, 2022
Свидетельство о публикации №222090801448
Свидетельство о публикации №222090801448
Рецензии