имре кальман. штрихи к пртрету

я не автор





ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
  Имре Кальман. Штрихи к портрету

В нем уживались два композитора, творчески не похожих друг на друга - Эммер­лих Кальман и Имре Кальман. Эм­мер­­лих сочинял фортепианные пьесы, скерцо, сим­фо­­нию, и к «легко­мысленному» жанру оперетты относил­ся с презрением.
Однажды к нему обрати­лись с оскорби­тельным пред­ло­жением сочи­нить незатейливую песенку для нового кабаре со странным названием "Бон­боньерка". Как?! Ему - серьезному компо­зитору, для какой-то "Бонбоньерки"?! Унизиться до шлягера?! И он унизился, но ему было так стыдно, что счел необходимым спрятаться за псевдо­ним. Но случилось невероятное - вдруг весь Будапешт запел его песенку. Это было потрясением. Он написал еще одну, и она, к удивлению автора, затмила популяр­ность пер­вой. И тогда во второй раз родился композитор. Имя его - Имре Кальман!               
Кальман был скучным, замкнутым, невеселым, порой угрю­­мым чело­ве­­ком. Он не любил танцевать, и во время балов, проходив­ших в его доме, частенько посиживал на кухне со своим другом Эрихом-Мария Ремарком. Часто дово­ль­­ст­вовался обществом своих такс (в доме их было несколько) и созерцанием своей коллекции часов. При нем всегда были часы - в жилетном кармашке, в портмоне, на руке и в кармане пиджака.
Как вы думаете, что он хранил в верхнем ящике своего письменного стола? Огрызки каран­да­шей, которыми композитор написал свои опе­ретты. Был очень суеверен. По пятницам и 13 числа каждого месяца умирал от страха. А что с ним происходило, когда 13 число выпадало на пятницу, трудно передать.
Он был трижды женат. Первая жена была старше его на десять лет, вторая - младше на тридцать, зато на ней он был женат дважды.
 
  Однажды он сидел в кафе, в котором обычно пировали арти­сты, и пил пиво. В сопровождении элегантных молодых людей вошла строй­ная красивая женщина. Она здесь знала всех, но вдруг увидела скромного, сидевшего за столиком в дальнем углу, незнакомого мужчину. Не дожи­даясь, когда их познакомят, подошла и назвала себя:
-  Паула Дворжак.
Он встал.
-  Имре Кальман.
- У вас мания величия? - она засмеялась шутке этого невысо­кого полноватого мужчины. - Сегодня, если быть, то быть Имре Кальманом. Не правда ли?
-  Конечно. Тем более, что для меня это не составляет труда.
-  Вы актер?
-  Нет, композитор.
-  Ну, будет вам! Итак - Паула Дворжак, - снова пред­ста­ви­лась она.
-  Имре Кальман, - поклонился незнакомец. - Надеюсь, что это не самое большое ваше разочарование.
Эта обаятельная и умная женщина была старше его на десять лет, но они стали мужем и женой. И были счастливы. Лишь ее смерть разлучила их.
Как-то Вера, вторая жена Кальмана, спросила:
-  Ты часто вспоминаешь Паулу?
-  Нет, - ответил Имре, - я просто никогда ее не забы­ваю...

Паула частенько задумывалась над удивитель­ными черта­ми характера своего мужа и не могла объяснить их для себя. Но однажды догадалась, и в правильности своей догадки убеж­далась все больше и больше. Неуверенность в своем будущем и постоянное ожида­ние несча­стий, которые могут вдруг обрушиться на него и его семью, Кальман унаследовал от гонимых отовсюду своих предков. А его скупость в жизни и безумная щедрость в музыке, где он дарит людям радость и наслаж­дение! А недоверчивое отноше­ние к своим успехам и восхищение зрителей на каждом спектакле! А острое, почти физическое ощуще­ние зыбкости всего того, что он имеет, которое в любой момент может рассыпаться и превратиться в прах! Да, конечно, ей было известно происхождение Имре. И хоть он впи­тал в себя венгерскую культуру, в нем легко узнаются нацио­нальные черты народа, родившего его. Он потрясающе талантлив, и поражает удивительной легкостью музыка­льно­го мыш­­­ле­ния. Из грусти и тоски безудержно вырастают искреннее веселье, юмор и смех, свойст­венные миру еврей­ских местеч­ек, когда они приме­ряют роскошные одеяния Мечты.

   Кальмана угнетал гадюшник венских антисемитов. Вдруг они вспом­нили и опубликовали давнишний пасквиль Рихарда Вагнера на Феликса Мендельсона под названием «Евреи в музыке», а в небольшом комментарии к нему были прозрач­ные намеки на Легара и Кальмана. Заголовки статей в вен­ских газетах того времени такие: «Ограничить деятельность евреев», «Во всем виноваты евреи!», «Австрия погиб­нет от засилья евреев». И Австрия перестала быть Австрией: она стала немецкой провинцией «Остмарк». Значимость Кальмана как компо­зи­тора была такой, что даже фашисты не решились его убить. Только лично Гитлер мог причис­лить неарийца к арийской расе. Кальману было присвоено звание почет­ного арийца, которое давало возможность не разделить ему участь австрийских евреев. Он отказался от этого звания и покинул страну.
 
Принцы от рождения - они наследуют почитание, власть и богатство. Есть принцы по уму и таланту - они, не имея титулов, своим трудом добывают все это в сердцах и душах людей. Паула  считала, что в Вене живут два императора: Франц-Иосиф, власть которого распространялась на всю Австро-Венгрию, и Имре Кальман, власть которого над сердцами людей не знала границ.  Его музыка приносила людям радость. Поэтому она звучала в блокадном Ленинграде. Поэтому еще в 1944 году, во время войны, вышел  на экраны страны знаменитый кинофильм «Сильва». Среди нищеты и убогости послевоенной жизни в души людей входил недосягаемый светлый мир. В нем были красивые женщины, музыка, счастье, достаток, любовь и мир, который наполнен блеском беззаботной жизни.
 
Эту арию я впервые услышал в старом, убогом дворе в Киеве, на Глубо­чицкой улице. Одноэтажный, несуразный, длинный, как барак дом, стоял под самой горой. Был жаркий день. В узком простран­стве между домом и горой в тени на стуле сидел пожилой, полуголый мужчина с подкрашенными старостью редкими воло­сами на голове, груди, спине и пел. Пел само­забвенно, закрыв глаза, наслаждаясь. Я и сейчас вижу отца моего друга, низкорослого, толстенького - удивительно похожего на Имре Кальмана. «О, баядера!» - пел он об ушедшей любви, об ушедшей Мечте. Какой же огромной силой таланта нужно было обладать, чтобы старый киевский еврей, потерявший на войне родных и близких, в голодном 1946 году пел о баядере!
Велик Кальман! Велик!..