Ползуниха

А вот настало и ягоду пособирать время!  Бабье лето – пора золотая. Зря ведь так не назовут: не девичье, не бабушкино - бабье…. И все вроде созретое-налитое, но такое уже… Увяданием тронутое. А потому мандраж в организме – за все ухватиться хочется. Ко всему телесами прикоснуться-прильнуть. Не успеешь - пожухнет совсем, обвалится. Потрогаешь – дряблое уже, а попробуешь, так вообще, плюнь да разотри!

День, как говорится, - год кормит. Тихо вокруг, теплынь, красота, все желтенькое … А вон, и гуси печально отчалили с родных берегов. По-есенински, эдак. Крыльями машут в белесой дали. Жаль, журавли над нашей местностью не летают. Но где-то, говорят, видели…

Мысли всякие опять же в голову лезут. Как мыши в дом пустой. Хотя и в жилой они тоже прутся. Но там – то кот, то ловушка прихлопнет, то бабуля приметит - заорет, да веником наподдаст. А в пустом дому – вольготно им. Заберутся в старый матрац, - и ну, размножаться! Так что в полную голову не больно охотно мысли приходят. Заполнена уже. Но как уже сказано, пробираются все же, особо тонкие мыслишки: о вечном, к примеру. Да вспоминается ерунда на досуге всякая…

Вот и тут… Помнится, балагурил в трудовом коллективе как-то водитель Маратка:

-Поехали,- говорит,- бабы за ползунихой!

Одна бабенка, бойкая такая, Лариска, спрашивает:  - А что за ползуниха такая, Маратыч! Не слыха-а-ла….

-Да ягода, Лорка. Сла-а-ат-ткая! Ползешь, ползешь за ней на коленках. Ты, к примеру, спереди, я сзади, - пока головой в кусты не упрешься. А тут уже, и деваться некуда! Вот Лорка, а вот – норка! - гитарообразно водит руками по воздуху улыбчивый Маратыч; затем переворачивает незримо обозначенное, подхватывает будто за гриф, и взбрыкивая пальцами бьёт по струнам залихватски.

Лариска плюется - Маратыч смеется. Но глаза у нее уже заполыхали. Зажглись. Баба, она,- ушами любит. Ёкнуло что-то: вибрация звуковых и прочих незаметнопротянутых волн. Вот она, получается, ползуниха какая! Но нам такой, сильно сладкой, - не нужно пока.  Нам бы обычной, бруснички кисловато-терпкой. Пирожков зимой покушать, да морсу похлебать с похмелья.

Так что, бери Митраша лукошко, сестру зови свою, конопатую, а хочешь, Лорку приглашай вместо сеструхи, и ать-два, в кладовую солнца! А там уж, или бруснику собирайте, или ползуниху рвите….

….А моя, что учудила,- бубнил голос Ивана в телефонной мембране.  - Пошла и на рынке ведро купила. Брусники этой. Я ей и говорю: у тебя Дарья, совсем мозгов нет? Или деньги девать некуда? Три тыщи отвалила. Не великие конечно деньги, но и они не лишние. Говорю ей: этой брусники вокруг завались! Все сопки красные. Собирай только! Не ленись. Некогда говорит, ей по сопкам лазить. Ты слышишь? Вот, занятая!  Ладно, думаю, сам поеду! Покажу как надо… Ты-то как? Едешь, или нет?..

Через пару дней Иван и впрямь подкатил к подъезду с неразлучным Беней.  Ягдтерьер высунул морду с серьезными глазами в открытое окошко, и улыбался, колотя языком по белизне ощеренных зубов.

- Кыш! - прикрикнул Петрович, и Беня недовольно зарычав, перепрыгнул в глубь салона.

- Ну что, Иваныч, трогай свою колымагу! Что-то, вид у тебя…

- А что ? - округлил глаза Иван. -  Вид - как обычно.

- Ну, что как обычно, - это точно.- согласился Петрович. - Ты, кстати, права не забыл? Я вот, взял. На всякий случай.

Водительских прав Ивана лишили еще весной. За пьянку. Иван документ после суда сдавать не стал, а мудро сказал тем гаишникам, кабинетным, что утерял, а сам потихонечку ездил. И если права спрашивали гаишники стоящие у обочины, то с честным видом показывал. Как ни в чем не бывало.

- Что-то дух от тебя Иван идет, такой, знакомый… Русским духом, чую, пахнет! Ты пил, что ли?

- Да немножечко вчера… Что-то мне, Петрович, до сих пор не хорошо. Сейчас вот только за город вырулим…

Выехали за город. К памятнику с датой основания.

Иван, перегнувшись за сиденье, оттолкнул Беню лизнувшего прямо в губы, матюкнулся незлобливо, и порылся в  хламе заполнившем салон. В правой руке у него появилось израненное зубами яблоко. Левой же, Иван, скашивая круглые глаза на компаньона, как фокусник из шляпы, - однако вместо кролика за уши, - извлек за горлышко бутылку. В початой поллитровке уже не хватало.

- Петрович! Ты меня, конечно, извини, но я выпью! Иначе помру! –замотал решительно Иван головой, как корова, сгоняющая слепней.

- Да-а! – протянул раздраженно Петрович. – Иван! вот ты не исправим. Ну что? выходить мне что ли?! Ты пока доедешь - нас угробишь! Нас ладно - собаку жалко.
- Да нормально всё будет. Дорога прямая. Перекрёстков нет. Потихоньку доедем. А там, на природе отойду. В первый раз, что ли?

Иван прикрыв глаза потянул из горлышка. Глотнул, и выдыхая в рукав, укусил плод за другой, целый ещё бок, брызгая свежевыжатым соком.

Глаза его увлажнились, и стало заметно, как мучительное напряжение, засевшее внутри, тает. Точно яблоко перемалываемое зубами.

Иван растекся по креслу, закурил, и его поволокло-потащило побеседовать, повспоминать. Ну какая выпивка без задушевного разговора? Так, пустая растрата душевных порывов и мускульных сил. Как ложе плотской любви без наложницы.

- А, зря Петрович, ты со мной тогда на охоту не поехал...

- Иван, мне и открытия хватило. Хорошо хоть живые вернулись. Бр-р-р! – Петровича противно передернуло, лицо сморщилось. Он склонил голову, потёр лицо, прикрывая заерзавшей ладонью глаза.

   На открытии осенней охоты, первого сентября, они так перебрали, что Иван сначала потерял свой мобильник, потом потерялся сам; в сумерках свалившись и заснув в тундре среди сырых, холодных кочек. Пришлось отправляться на поиски. И отыскал его Петрович только по маячившей на теплом Иване собаке. Помочь в переноске Ивана Санька Чопик, в чьем домике «открывалась охота», наотрез отказался: «Да пусть там дрыхнет!», и загыгыкал–задергал морщинистой как у шар-пея неприятной физиономией. 

    Пришлось тащить Ивана самому. Может быть на этой почве, может быть на другой, - а зыбкой она была в прямом и переносном смысле, - пьяный Петрович поругался с Чопиком. Хорошо не подрались. Утром тот попросил их с Иваном продолжать «открытую охоту» в другом месте.

    Они выпили на опохмел души и побрели прочь от стоянки Чопика по травянистому болоту. Обходили озеро, в сторону темневших вдали деревьев. Где-то в той стороне остался Иванов микроавтобус. Иван шел впереди легко. Петрович двигался хуже. Весил больше, да и выпил основательней. Продолжил с устатку. В то время как приволоченный Иван уже похрапывал на порванном медведем да загаженном мышами и полевками матраце. Примерно на полпути Петрович провалился на качающемся дерне в черную жижу, обдавшую болотной, мертвящей вонью. Висевшее за спиной ружье култыхнулось на ремне, и больно ударило по затылку, вызвав колокольный звон в ушах. Из леденящей болотины выбрался без патронташа и одного сапога. Боясь провалиться, он пополз по зыбкой мокрятине. Силуэт Ивана шатался впереди. Он не обернулся, пока не добрел до твердой дорожной насыпи…

- А вот зря - тебе говорю!- гнул «посвежевший» Иван свою «линию». - На озере том, помнишь, круглом, - я только на зорьку сел - такая стая чирков налетела. Аж, черным-черно! Я по ним как дал! С пяти патронов одиннадцать уток упало. Достали их с Беней и даже ночевать не стали. Домой поехали. Первый раз такое! Кто бы рассказал – не поверил бы! А, вкусные! Такую лапшу заделали со всех. Тетю Зину позвал, помнишь, на дне рождения была? Вот. Малые рубали за милую душу…

Иван добродушно предложил: - Будешь?- протягивая бутылку.

Петрович укоризненно покачал головой.

- Ну, а я глотну…. И, поедем!

- Иван, только едь тише. Не гони!

-Да-а-а, чё ты! Нормально домчимся!

Иван мастерски вращал руль, поглядывая искоса на Петровича и, будто нарочно, поддавал газу. Во рту дымилась лихо зажатая сигарета. Взгляд Петровича гладил гравийку и погрустневшие окрестности. До места долетели с ветерком. Слева от дороги полого тянулась обширная пустынная возвышенность. По рассказу Ивана, брусники на ней было «не меряно». Остановились.

-Так! А в чё это я бруснику собирать буду? – спросил сам у себя «захорошевший» Иван. Ответа не услышал. - А ты во что собирать будешь? – спросил уже у Петровича.

- А вот, - в рюкзаке теснились пять пластиковых емкостей с крышками. - Трехлитровые.

- Вот ты, молодец!-  протянул с нотой обиды Иван.

- Ваня! Ты куда ехал? Ты мне про эту ягоду еще два дня назад все уши просвистел: и место ты знаешь, и ягоды полно, и комбайн у тебя, чуть ли не сам собирает…

- О-о! Точно! Хорошо - напомнил! А где это он у меня? Куда подевался?

Из недр автотранспорта после розыска извлечен «загребущий» металлический совок с зубчиками.

- Так! комбайн есть! А ягоду… А ягоду - в ящик сыпать буду! – решил находчивый Иван, вытряхивая на полик салона автомобильные инструменты. Ящик пластиковый. Был когда-то белого цвета, с мелкими отверстиями, будто дуршлаг. Из-за темневших в  стенках и дне пустот, он казался еще грязнее.

Каждый взял то, что посчитал нужным. Отправились вверх. Петрович с объемным, но легким и удобным рюкзаком. Иван волок на плече ящик. Совок елозил гремучей змеей по пустому нутру. Бряцал. Тщетно отыскивая цель для собственных зубчиков и звякающей металлической челюсти.

Они с шумом продрались через густые кусты у обочины. Перешли старую просеку с поваленными серыми столбами и ржавой металлической проволокой на белых керамических изоляторах. Прошли уже и вторую дорогу, накатанную колесами внедорожников, - знающие люди заезжали прямиком сюда, - при наличии проходимости соответствующей для своих колёс, конечно.

Петрович осматривался. выбирал место. По мере подъема ввысь, угрюмая, пустынная местность с тощими, торчащими лиственницами, радовала все бо;льшим количеством ягод. Округлые бордовые бусинки блестели из вечнозеленого мха, собственных листиков и пятен белого ягеля.

- Так, а где эта брусника? Ты видишь, что-нибудь? Петрович! Я вообще, ну ничего не вижу. Разве это ягода?! Вот у нас в поселке ягода росла! всем ягодам - ягода! Комбайном ее - р-р-аз! – сопровождал Иван рассказ убедительными жестами. - Фух! И сразу - полведра! Так! сейчас Андрюхе позвоню. Это он мне насоветовал сюда ехать! Ху, лезть на эту сопку упарился…

Он сбросил с плеча ящик и достал мобильник.

- Вот гляди, Петрович! Слышь, чё? Пришлось новый купить. Старый-то у меня: тю-тю. Восемь тысяч отдал. Ху-а-вей!  Мастерская мира! Вот молодцы - все шлепать насобачились… Андрюха! Здорово! -с важностью вещал Иван незримому собеседнику. - Ты напомни: где ягоду собирал?.. Так… так… ага… ага… И что? Нормально набрал, говоришь? А то мы уже тут с Петровичем и Беней идем, идем….Ну, ни хрена, не видим! Ни я, ни Петрович, ни Беня! – захохотал напоследок, убирая телефон в карман.

- А, чё? Говорит, нормально набрали они. Говорит, и мы наберём. Так, слушай….- продолжил Иван, внезапно осевшим голосом, с изменившимся лицом шаря в карманах.

- Что. Опять. Случилось.- отпечатал Петрович.

- Я сигареты забыл!

- Ну и хорошо. Не покуришь пару часов. Не умрёшь.

- Это тебе легко говорить. Ты не куришь. И я, конечно, покурить-то не покурю. Но знать, что сигареты лежат у меня в кармане – я должен! Иначе все, как ее... Депрессия! Ничего делать не смогу.

Он зачем-то пошатал ящик на земле, видимо поправляя, и отправился вниз к машине. Беня вприпрыжку поспешил за ним. Тому, хоть наступать, хоть - отступать!

Возникшая тишина помогла принять решение. Петрович приметив местечко, порадовавшее густотой и спелостью ягоды, опустился на корточки и принялся за отбор полезного красного от ненужного зеленого.

Когда заядлый курильщик вернулся, Петрович набрал примерно треть банки.

-Вот ты, шпаришь! – вытирая вспотевший лоб рукавом, Иван взглянул на ягоды теснившиеся в банке. В руках он держал пластиковую бутылку с водой, половинку яблока и, видимо к нему, бутылку водки.  Нагрудный карман рубашки оттопыривала сигаретная пачка.

- Ну как сходил? - ехидничал Петрович.- Спички не забыл?

Иван бросил принесенное на мох. С озадаченным лицом захлопал по карманам. Когда ладонь ткнула по коробку, он достал его. Раскрыл, осмотрел, и произнес:

-Ху-у! Ну, ты, Петрович, на измену высадил! Ну, думаю капец! опять идти что ли?! и так, еле-еле... душа в теле...

Он перевернул ящик вверх дном. Уселся. Привычным движением подхватил стеклянную бутылку и продолжил беседу успокоено, внимательно откручивая провернувшуюся, непослушную пробку: - Сейчас тоже займусь. Пособираю. Вот только выпью немножечко. Да, Беня? Налазились мы с тобой по кустам, как собаки... Ху! Аж, устал!

Пёс в знак согласия помахивал обрезанным под самый корень хвостом.

- Ничего, ничего! мы сейчас Беня, Петровича перегоним! У нас-то комбайн есть. А у него - нету. Только посидим, покурим. Главное – не спешить. Утро. Куда торопиться? Успеем!

Последняя водочная капля поставила точку на развернувшемся пергаменте его рассуждений, и расплылась сонной, зевающей кляксой. Взошедшее в зенит солнышко ласково обогрело окрестности. От избытка горячительного внутри и тепленького снаружи, Иваном было произнесено, что сейчас он немножечко поспит, а потом уже и за ягоду примется. Он лег на спину, сложил руки на груди и нос его засвистел, выводя простенькую мелодию в две ноты. Рядом, закрутившись штопором и оттаптывая лежку, свернулся верный Беня. Обогревая правый бок хозяина.

У Петровича в голове друг за дружкой гонялись и толклись мысли. Зачастую весьма приятные. То одно вспоминалось весёлое, то – другое. Не хуже. Руки же дело знали, - блудили в созревшей поросли, - отбирали зерна от плевел.
Банки неспешно беременели. Их матовая полупрозрачная белизна наливалась приятной, стыдливой краснотой.

Задумчивую тишину разорвал заливистый собачий лай. Беня учуял вдалеке человека - сборщика ягод, и бурно на него отреагировал. Тут же, - чертиком из табакерки, - пружиной подбросило Ивана. Он заорал дурным голосом:

- Беня! Ты, чё! На кого лаешь?! На медведя?! Взять его! Взять!!

 Пёс рванул с места. Залился еще пуще, захлебываясь лаем на бегу. Сделав приличный круг вернулся на место.

Сон Ивана не отрезвил. Его еще больше развезло. Резкий «армейский» подъем, - кто помнит конечно, - "услышав лай караульной собаки…" и тому подобное, - окончательно внес сумятицу в Ивановы ощущения.

Он вновь отвалился. Немного полежав, встал, и, засунув в зубы сигарету, отправился инспектировать банки Петровича.

- Ого! – только и сказал Иван, заглядывая мутным оком сверху вниз. После чего решительно взял в руки комбайн и принялся скрести по брусничным кустарничкам. Нелегкий труд опустил его на колени. Затем еще на локоть левой руки. Но и в таком положении сбор ягод у него не заладился. Тогда он лёг. Так стало существенно приятней. Он принялся ползать, но утомившись, улегся и выскребал ягоду вокруг себя поворачиваясь по часовой стрелке. Ложился Иван  на самые ягодные места, поэтому всегда приходил в изумление от того, что стоя, он ягоду видел, а лег, и всё! - пропала она!

Иван ползал с места на место, пытаясь разглядеть бруснику, и это ему удавалось плохо.

- Петрович! Да куда же она подевалась! Вот только была! Ты ее видишь? Я не вижу!- мотал он в исступлении головой, моргая сонными глазами, и по-детски надувая губы в обиде.

Поначалу, Петрович отвечал, что ягоду видит. Иван, вставал на дыбы, и подобно медведю-шатуну, завидевшему добычу, кряхтя и порыкивая, шел прямиком к нему. Начинал топтаться вокруг со вновь выпученным, напрягшимся в таращимых глазах зрением, и как единственный попугай в этих местах повторял:

-Где ягода? Где? Ничего не вижу!

Опять он вспоминал поселок, рядом с которым росла брусника размером с виноград, в гроздьях такого же размера. Но как не воскрешал он в памяти былое, приятной явью оно не становилось.

Время от времени ему все же попадались крупные красные пятна. И Иван, уже не разбирая, ложился и черпал комбайном все подряд: ягоду, хвою, мох, прошлогодние листья вперемежку с почвой. Комбайн скользил клацая челюстью-забралом, опустошался, наполняя Иванов ящик.

Чрезмерно активная деятельность вскоре утомила, и он снова заснул. Теперь, в позе сбора ягоды. Лицом вниз, с комбайном в подвернутой правой руке. Второй сон Ивана оказался значительно длительнее первого, и когда он проснулся, солнышко уже катилось вниз. Но за соседскую, горбатую сопку еще не спряталось. Петрович размеренно добирал последнюю банку.

Его буквально подбросило на месте, - тишину разорвал яростный мат. И затем последовали пояснения:

-Да что же такое?! Куда он к чертям собачьим делся?! Ни  пса не пойму!!

 Выдохнув всколыхнувшийся нежданно испуг, Петрович понял, что Иван проснувшись, решил сверить время не только по солнцу, но и по телефону. Но к великому своему сожалению, в карманах одежды его не обнаружил.

- Только купил! Восемь тысяч отдал! Один потерял!! Второй потерял!! А-а-а-а !!! – хлестал из Ивана прилив эмоций.

- Да тихо ты, "Шариков". Не ори. "Ни пса-а не видно-о!"– передразнил его Петрович.- Я сейчас наберу. Слушай, где запиликает...

Он нажал кнопку вызова абонента «Иван», услышал: «телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

- Ну, что?! – в голосе Ивана надежда. Петрович подошел прямо к нему и включив громкую связь, повторил вызов.

Брусничные поляны огласились бешенным воплем.

- Да не ори ты!- пытался успокоить Петрович. - Ты походи, посмотри - где валялся, - только внимательно. Он где-то лежит, и тебя поджидает.

- А где же я лежал? А? - пришел снова в изумление и задумчивое состояние Иван.

Петрович показал предполагаемые места отдыха.

Некоторое время было тихо. Иван скользил тенью по земной тверди.

Потом, не вынеся одиночества, опять заорал.

- Петрович! Ну, ни пса не вижу! Где этот телефон?!

  Теперь досталось всем: производителям, продавцам, полуторамиллиардному населению страны производства, предполагаемой матери этого телефона. Вспомнил Иван некоторые жизненно важные органы человека, которые почему-то должны были вырасти у "них" обязательно на лбу, а также не обошлось без различного рода физиологических процессов связанных с репродуктивной деятельностью и отправлением естественных надобностей.

Потом Иван ясно указал направление, по которому следовало двигаться всем, кто принимал участие в изобретение, изготовлении, а также продаже Ивану этого телефона, название которого очень органично влилось в какофонию, издаваемую охрипшим горлом.

Наконец орать устал.

- Давай, Петрович, вместе глянем. У тебя глаз посвежее… - произнес утомленным от возмущения голосом.

Они посмотрели. Потом посмотрели еще. И еще.

Не добившись успеха, Иван прилег. В этот раз закинув ладони за голову и уставившись в небо напряженно думал, не смыкая глаз под нахмуренными бровями. И даже, кажется, не моргая.

По его виду стало понятно, что сбор ягод близится к завершению. Намечается поездка в обратную сторону.

Петрович добрал последнюю банку. Видя, что Иван еще не созрел для поездки, то взял пластиковую бутылку, вылил остатки воды и стал заполнять ягодой ее.

Думал Иван до середины бутылки.

Встал и сумрачно сказал, что нужно ехать в город.

Ягоды вокруг ещё полно. Петрович решил  " завершить взятые на себя обязательства" и немного Ивана притормозил:

- Иваныч! Время у нас есть. Ты бы немного еще пособирал... А то дочки спросят: "Папа ты ягоду привез?" А что ты им скажешь? Я вместо ягоды телефон искал.

При упоминании дочек Иван внутренне смягчился, кивнул и принялся вновь ползать по земле.

- Да вроде нормально уже набрали? А? Петрович глянь? Ягода как?- спрашивал Иван разглядывая содержание ящика.

Петрович ответил, что ягода хорошая, созревшая. Самое главное, морозом еще не ударенная. Нужно только провеять. Или на ветру или под вентилятором.

Иван обрадованно вспомнил, что в поселке они так и делали. Дули шлангом с обратной стороны пылесоса. Листочки улетали. Оставалась только ягодка к ягодке.

За воспоминаниями Петрович заполнил бутылку и завинтил крышкой. Рюкзак значительно потяжелел и привычно лег на плечи.

-Ну что, Иваныч? В путь, так в путь!

Иван взгромоздил ящик на плечо. Они пошли вниз. Петрович внутренне ждал, что Иван по закону подлости где-то обязательно споткнется и грохнется, а содержимое ящика неминуемо возвратиться в лоно матери - Природы, из которого было так немилосердно выдрано. Но Иван, спотыкаясь, чертыхаясь, матерясь, цепко держал добытое потом, нервами, и почти, - кровью. До машины дошли без приключений.

Но качество собранного урожая его все-таки беспокоило. Поэтому Иван еще раз спросил у Петровича о ягоде в принесенном ящике. Ну, что ему было сказать? Иван конечно подпортил настроение. Но еще ведь ехать назад. Петрович принял решение не пускать его за руль. Это было трудно. Ивана нужно уговорить.

Поэтому начал Петрович несколько театрализовано:

- Иван! Ягода, ну, просто загляденье!.. Если бы не телефон твой дурацкий, ты бы больше набрал. Немножко конечно ее до ума довести. А так, ягода как ягода. Сама -то ягода хорошая. Мусора, вот только... немножко... Я так думаю: девок, вот у тебя полон дом, - две дочки, жена. Поручишь - пусть выполняют. Ты хозяин, или кто?

Иван расправил плечи и стал как будто выше ростом.

- Правильно говоришь! А то ходит по рынку - деньги тратит. А ягода вот - под ногами растет. Собирай - не ленись! Верно сказал: переберут!

Иван полез на водительское место. Беня запрыгнул в салон. Петрович стоял перед радиатором.

- Иван! Послушай, в таком виде за рулем не поедешь!

- Это еще почему! –начал опять хмуриться Ваня, покрываясь красными пятнами.

-Иван. Помнишь весною, когда «гусей» красили, я тебе говорил ставить машину к Мише в гараж?

-Ну!

- Ты меня послушал?

- Ы-ээ!- слово «нет» и икота слились одновременно.

- Потом ты звонил и костерил меня, почему я, у тебя ключи не забрал. От машины. Помнишь?!

- Да!- кивнул Иван и повесил на бок голову.

- А потом прав тебя лишили! Выходи. Я поведу.

- Ладно.- согласился Иван и вылез из-за руля.

Петрович сел на водительское место. Они потихоньку, притормаживая на поворотах и при встречных разъездах, добрались до города.

Так уж получилось в жизни, но ехал Петрович на японском микроавтобусе первый раз. И вообще, водительские права он получил весной этого самого года. Без нужды как-то были. Подъехали к дому Ивана.

Беня выскочил и задрал лапку возле угла пятиэтажки, довольно щуря глазки и приоткрыв пасть.

- А ты как же, Петрович? – спросил, начиная трезветь Иван.

- Пешком дойду,- ответил тот. Денег на такси у него не было.- Это полезно.

Он закинул рюкзак за плечи. Но чуть помедлив снял, достал бутылку с маленькими красными шариками и взглянув в Иванов ящик, положил ее сверху.

- Это еще зачем? – нахмурил брови Иван. Он протрезвел, и злился. Видимо, сам на себя.

- Знаешь, я тут подумал, без тебя жизнь была бы скучной. Подарок от зайчика. Это...- продолжил Петрович в Ивановой манере.- За ягодой-то снова поедем?

-Да ну ее, к псам собачьим! - ответил Иван. - Пусть Дашка ее на рынке покупает! Поехали лучше на рыбалку, скоро мальма покатится. Мне Санька Чопик, - про такое место рассказал!..

Нет времени лучше бабьего лета.

Тихо, тепло. Ни комаров, ни мошек. Солнышко такое ласковое, такое бабье. Жмется к тебе, ластится, согревает. И кажется, всю эту пору бабью руками бы обхватил, прижал и, осчастливил! До того грудь свежестью распирает. Взлететь хочется!

Эх! засесть бы сейчас в каком-нибудь Болдино, да стишат пописать, что ли? Хорошо бы вообще в деревню любую. Ну, самогону попить, балду погонять, да за прозу жизни взяться. Старик Пришвин, так и делал, между прочим. И у нас, Митраша, не хуже получилось, я считаю. И болото было - блудово, и ягоды были, брусника с ползунихой. А вместо волка злобного - ягдтерьер Иванов. Не воет правда, но лает, гад, аж, уши закладывает!

Ну, и люди... А люди они все - заблудшие, хоть и не в лесу, правда.

В жизни нашей, между нами говоря, так заблудиться можно, куда там лесу?!выбираться сорок лет будешь.

Как-то, говорят, мужик один так и шарахался по местам пустынным. Да еще тьму народа за собой водил. И, говорят, это ему еще повезло. Вышли...