Рыцарь 21 столетия Глава 18

Глава восемнадцатая

Париж встретил такой же жарой, что и в Киеве. Погода словно перемещалась вместе с Максом. Он вспомнил, как Саша порадовалась, что в Петербурге всего лишь около двадцати градусов, и позавидовал ей.
Надо было садиться за написание статьи, которую Бернард уже ждал и поторапливал его. Но Максу не хотелось писать просто так, нужно было хорошенько разобраться в теме. Экология была новой областью, которой он раньше не касался, и тем более не хотелось писать как дилетант. Он вспомнил удивительную уверенность Александры на экофоруме, будто она была не журналисткой, а настоящим экологом. Её не обескураживали вопросы оппонентов. На всё у неё был аргументированный ответ. Даже учёный, у которого брал интервью Макс, не смог указать на те факторы, в которых Саша ошибалась, и просто ушёл от разговора на неудобную тему.
Да, Припять поразила своим спящим монстром — атомным реактором, для которого потребовалось построить египетский саркофаг. Жуткими были кадры оставленного жилья после апокалиптичной катастрофы. Но закрывать из-за одной аварии все остальные реакторы, уже модернизированные и гораздо более безопасные — это всё равно что запретить самолёты и даже автомобили, уносящие ежедневно тысячи жизней.
Макс решил написать репортаж, как учил его когда-то Жерар в Ираке. Он изучил виды реакторов, их вред и преимущество перед другими видами энергии, и со знанием дела, с подробными аргументами "за" и "против" постарался написать нейтральную статью. Подсознательно он боялся, что Саша окажется права и Бернарду нужно вовсе не глубокое изучение вопроса. Но не хотел в это верить.
— Это что? — Бернард бросил Максу через весь стол листок с его статьёй. Он не любил читать в электронном виде, поэтому пришлось напечатать. И теперь его труд не одного дня вот так небрежно выкидывали, словно глупое сочинение школяра-двоечника.
— Вы просили рассказ об атомных реакторах. Я написал подробное исследование. По-моему, это честно, — твёрдо ответил Макс.
— Не нужна мне твоя честность! Ты что... с луны свалился? Ты не понимаешь, что такие статьи за-ка-зы-ва-ют определённые люди. В данном случае поступил заказ оттуда, — Бернард поднял пухлый палец и показал на потолок.
Его белые руки, с волосатыми пальцами, потное лицо, которое он постоянно вытирал платком, колючий взгляд, а главное, влажные, мясистые губы страшно раздражали Макса. Он с ненавистью посмотрел на дядю и выдавил:
— Если не нравится вам, я напечатаю в другом журнале. А вы пожалеете...
— Ты мне ещё угрожаешь, щенок? — дядя чуть привстал, опираясь на стол. — А ну-ка вон из моего кабинета... ты уволен! Да, и за последний комикс денег не получишь — я забираю за часы!
Макс схватил статью со стола и быстро вышел из кабинета, не в силах больше смотреть на Бернарда. Его душила злость и бессилие что-либо изменить. Но он ещё надеялся, что Александра всё-таки заблуждается и хоть где-то его статью напечатают.
В журнале "Le Figaro Magasine" он с трудом попал к редактору, но тот, едва прочитав начало, тут же вернул бумагу.
— Извините, нас не интересует эта тема.
— Но вы же затрагиваете вопросы экологии.
— Да, но у вас слишком спорная точка зрения. Тем более, вы Россию ставите в пример, уверяя, что "Росатом" строит самые безопасные атомные станции. Такое писать я вам вообще не рекомендую, особенно упоминая Россию.
— А что Россия — запретная тема?
— А вы не смотрите телевизор, месье де Бошан? А зря. Тогда включите и убедитесь, что во всех наших бедах виноваты французский президент и Россия. Поэтому в таком ключе вашу статью нигде не напечатают.
— У нас нет свободы слова? Может, цензуру ввели, да я не заметил?
— Журналисты не пишут, что хотят, они работают за деньги. Также и журналы. Нам даже если и не платят сверху, то могут запросто закрыть.
Та же ситуация была и в "Paris Match". Там даже разговаривать никто не стал, просто отказали без объяснений.
Максу стало противно и обидно, что Саша оказалась права. Утешала только одна мысль, что у них, в России, скорее всего, точно также.
 Результатом бодания с редакторами стала душевная усталость и равнодушие. Да, его статью поместили на сайте RT, но это не радовало. Журналист из него не получился...
 Жара душила — сидеть и рисовать на Монмартре просто не было сил. В кармане ещё оставались кое-какие деньги, и в один из вечеров он засел в пивном бистро, для компании пригласив Жан-Пьера.
Наступил месяц, полный тоски и безделья. Сначала Макс пытался строить планы, обдумывая, чем будет дальше заниматься, но ничего толкового в голову не приходило. Днём он отсиживался дома, предаваясь беспорядочным мыслям, а вечером выбирался на улицу и шёл гулять куда глаза глядят. Безделье усиливало его уныние от потерь последнего времени. У него теперь не было девушки, не было работы, не было никаких перспектив. Работа журналиста оказалась не по плечу или не по нраву, а может, и то и другое. Комиксы писать надоело — благородный рыцарь больше не жил в его душе — порушенная любовь сломала и Макса, и рыцаря. Осталось только ремесло художника, но терпения хватало всего на несколько сеансов, чтобы не умереть с голода.
На выпивку денег уже не было, однако Жан-Пьер не оставлял его своим попечением и приглашал частенько то в одну, то в другую компанию студентов- однокурсников, с которыми учился в Сорбонне.
 Макс, с одной стороны, был благодарен Жан-Пьеру за то, что не даёт ему погибнуть в одиночестве, но, с другой стороны, его начинало тошнить от пошлых разговоров, от дурацкого самодовольства молодых людей, с которыми приходилось пить. Он заранее знал всё, что они скажут: непременное бахвальство о победах на любовном фронте и планы о предполагаемой карьере. Всё это было наивно и глупо. Ami de tous n‘est l‘ami de personne (друг всем — ничей друг), и он это ощущал всей душой. Но другой компании у него не было, и он целыми вечерами наблюдал за бесконечными партиями на бильярде, проходившими за бесчисленными кружками пива.
В один из таких тоскливых вечеров он встретился в баре с Жераром, который даже его не сразу узнал. 
— Что с тобой? Почему ты так зарос? Это ты из Киева такой приехал, заросший как медведь, или имидж сменил?
— Тебе-то что? — мрачно спросил Макс, с досадой ощущая чуть презрительный взгляд брата.
— Да ничего, — пожал плечами Жерар. Сам он выглядел превосходно: новый светлый костюм в сочетании с загорелой кожей делал его похожим на итальянского миллионера. — У меня на следующей неделе день рождения. Ты помнишь?
Макс кивнул головой, мучительно вспоминая, какое сегодня число.
— Так ты придёшь?
— А ты хочешь меня видеть? — с горькой усмешкой спросил Максим.
— Конечно, ты же мой брат, и другого у меня нет, — уверенно подтвердил Жерар, — только, конечно, не в таком виде. Надеюсь, пьяная выходка, как у отца, не повторится?
— Надейся.
— Макс, возьми себя в руки. Может, тебе помощь нужна? Денег дать? — Он вынул из портмоне несколько купюр и протянул их Максу, но тот оттолкнул его руку.
— Не надо — Ami au pr;ter, ennemi au rendre (Дай другу взаймы — вернётся враг). Если я соберусь, то приду нормальным, можешь не волноваться.
— Ну как хочешь, — Жерар убрал кошелёк и оглянулся, словно кого-то искал глазами. Макс проследил за его взглядом и увидел Валери, входившую в дверь бистро. Ей явно не понравилась обстановка, потому что она махнула Жерару рукой и собралась уже выйти, как вдруг заметила Макса и остолбенела.
Впервые за много дней Максу стало стыдно. Он представил, какое зрелище предстало перед Валери: накуренное помещение, в котором бра еле светят из-за дыма, повсюду громкий бессвязный разговор, и среди этого сам Макс — обросший и пьяный, с мутными глазами... Он хотел махнуть Жерару, чтобы тот уходил, но непослушная, от большого количества выпитого, рука не поднялась, как нужно, и задела за кружку. Липкая пенистая жидкость вылилась на стол и, стекая с него, противно намочила брюки. Кто-то засмеялся. Он с досадой сжал кулаки и опустил взгляд, но ещё больше ему хотелось спрятаться как в детстве под стол, только чтобы не видеть жалостливый взгляд Жерара и презрительный Валери.
Через некоторое время он решился поднять голову — Жерара с Валери уже не было. Пора идти домой и ему. Жан-Пьер сидел за соседним столиком. Когда Макс поднялся и покачиваясь пошёл к выходу, он лишь прощально махнул рукой, слишком занятый беседой о проститутках, как брезгливо отметил Макс.
Он брёл домой и раздумывал, какие, в сущности, странные у них с братом отношения. Интересно было разобраться в этом и проследить, куда они движутся.
Когда-то его страшно раздражал снисходительный тон Жерара, но сейчас, не смотря на то, что он увёл у него Валери, Макс вдруг ощутил близость с братом и нужду в нём. Его деловитость и правильность перестали раздражать, как в детстве, а оптимизм и внутренняя трезвость выводили из уныния, как брошенный спасительный круг. Вот и после дурацкой дуэли с Жераром Макс словно очнулся, послушав разумный совет — рассмотреть свою девушку хорошенько, а не стараться её удержать во что бы то ни стало.
Изменился и Жерар. Макс стал замечать, что брат дорожит его мнением и даже будто старается в чём-то подражать ему. Из-за своего характера или из-за воспитания русского отца, а может, из-за того и другого, Макс почти не зависел от мнения света. Он не пытался красоваться или выделиться из толпы, но именно этим качеством весьма отличался от других.
Узколобые люди, вроде Бернарда, называли его независимость бунтарством или ребячеством. Но отец всегда внушал, что чем более стараешься угодить другим, тем тяжелее живётся. "В вопросах совести закон большинства не действует," — повторял отец любимую фразу Ганди. — Слушай себя, а остальных избирательно. В этом и свобода." Максу это было по нраву. Жерар уважал его внутреннюю свободу, и даже как-то обмолвился, что хотел бы и он стать таким же.
Однако сегодня Макс был противен сам себе, но, раздумывая о своей будущей жизни, не находил в себе сил что-либо изменить. Уныние крепко держало его в  клещах, и будущее рисовалось довольно туманно. Он не помнил, как добрался домой. Откуда-то взялся дождь, а так как он уже давно не пользовался машиной, то в квартиру зашёл полностью промокшим. Как разделся — память не сохранила подробности...
Наутро, когда Макс открыл глаза, дождь ещё шёл. Он лениво повернул голову и увидел одежду возле кровати, явно мокрую и мятую. Во рту был отвратительный кислый привкус, голова болела нещадно, а в душе что-то копошилось неприятное. Он вспомнил — вчерашняя встреча с Жераром и Валери в баре... Да уж... К шуму дождя добавился назойливый звук телефона — звонил отец. Макс вздохнул. Он уже несколько раз вчера сбрасывал его звонок, сегодня нужно было ответить.
— Ты дома? — без долгих предисловий спросил Николя. — Я к тебе приеду...
Макс не успел ответить, что занят, и сколько бы не перезванивал — теперь отец не брал трубку. Ясно, что приедет воспитывать. "Надо привести себя в порядок," — лениво подумал он, но вместо этого закрыл глаза и снова сладко заснул.
Кто-то сильно потряс его за плечо. Макс едва успел продрать глаза, как крепкие руки отца потащили его куда-то. Он едва успевал двигать ногами, сердито отбрыкиваясь от насилия над личностью, но сил не хватало... Ледяная струя воды выстрелила в затылок, заливая голову и обжигая спину холодными ручейками...
— Отец, прекрати! — закричал он, захлёбываясь и пытаясь поднять голову. Но неумолимая рука держала и не отпускала. Наконец Макс сумел вырваться.
— Ты что, с ума сошёл? — закричал он вполне трезвым голосом. — Зачем такие крайности? Я ещё способен сам принять душ без твоих воспитательных мер!
Он схватил полотенце и захлопнул дверь ванны перед самым носом отца. Но тот не обиделся. Наоборот, спокойно открыв дверь, он прошёл в комнату и сел в кресло.
— Прости, Максим, иначе у нас бы не получилось разговора.
— Demandez ; un malade s‘il veut la sant; (спросите у больного, хочет ли он быть здоровым), — Макс раздражённо бросил полотенце в отца. Но тот поймал его, улыбнулся и ответил другой поговоркой:
— De tristesse et ennui, nul fruit (грусть и скука, никаких плодов). Сядь спокойно, давай поговорим.
Увидев, что отец не обиделся на него, Максим немного остыл и стал спокойно одеваться. Отец был единственным человеком, которому он доверял. Их отношения были всегда приятельскими, хотя и случались ссоры из-за пустяков. Папино простое, чуть вытянутое лицо, как у многих русских эмигрантов, фотографии которых Макс видел в старых семейных альбомах, внушало ему спокойствие. И срыв отца после развода был нетипичным. Хорошо, что сейчас он снова в форме.
Николя не вмешивался в личную жизнь сына. И если уж он появился в его квартире, значит, депрессия Макса слишком затянулась... Он посчитал, сколько времени проводил в барах и мысленно присвистнул — почти месяц, так и спиться можно.
— Максим, если бы ты тогда не приехал ко мне, то я, может быть, до сих пор бы пил, — неожиданно сказал Николя совсем не то, что ждал Макс. — Думаешь, я тебя осуждаю и буду читать лекции о вреде пьянства? Не буду.
— А зачем ты тогда примчался с утра пораньше? — угрюмо спросил Максим, глядя на свои неухоженные руки с отросшими ногтями.
— Так ведь ты же не был у меня с тех пор, как приехал с Украины. И на звонки не отвечаешь. А мне интересно, как ты съездил... что там сейчас? Какие люди? Какая страна?
Голова странным образом прошла, и мысли запрыгали словно зайцы. Захотелось рассказать и о дурацком отеле, и о Лавре с Ильёй Муромцем, и о красивых украинских девушках. Он начал по порядку, неторопливо вспоминать путешествие, описывая подробности по просьбе отца. Когда речь зашла о Саше с её оператором-телохранителем, Макс запнулся, но постепенно увлекался всё больше и больше. Отец уже ничего не переспрашивал, только одобрительно кивал и нахмурился, когда узнал о её отце.
— Значит, она дочь генерала ФСБ? Угораздило тебя познакомиться с такой дамочкой, — задумчиво прокомментировал отец, — и чувствую, она тебе понравилась. Так?
— Так, — подтвердил Макс, — но не более. Мало ли красивых женщин...
— Да, если бы в тебе проснулась новая любовь, ты бы не запил так надолго. А может, ты скучаешь по ней?
Макс пожал плечами.
— Мы виделись всего два дня. Я, конечно, романтик, как утверждала Валери, но не настолько, чтобы влюбиться с первого взгляда.
— В чём же тогда дело, сын? Что с тобой? Неужели из-за разрыва с этой девицей?
— А ты почему сорвался? — резко спросил Макс, — что, сил не хватило пережить развод?
— Ты сравниваешь маму с этой... дурой?
— Не смей так говорить! — вскинул голову Максим, — она не дура.
— Тогда дурак ты, раз этого не видишь, — жёстко сказал Николя.
— Папа, я тебя не звал! — голова снова заболела, раздражение накатило на душу, — я не желаю слушать твои нотации! Ты всё-таки не можешь без них обойтись.
— Нет, ты слушай, думай и отвечай мне, чем собираешься заниматься? Это не нотации, просто ты должен принять решение. Пусть это будет в моём присутствии. Я и матери расскажу — она тоже волнуется.
— Вы с ней помирились? — Макс поднял голову, — она вернулась к тебе?
— Да, она вернулась, но мы по-прежнему официально разведены.
— А почему сразу нельзя было так поступить? Кому какое дело, с кем вы живёте?
— Можно было, но я воспринял развод как предательство, — опустил голову Николя. Макс вдруг с внутренней болью увидел, что отец, оказывается, постарел — на лбу укрупнились морщины, руки, которые всегда были сильными и красивыми, покрылись пигментными пятнами, а седина уже полностью окрасила его голову в белый цвет. Только усы и борода ещё держались — чёрный цвет боролся с проседью изо всех сил.
— Папа, я определюсь, не волнуйся, мне просто нужно время.
— Слушай, Макс, недавно на глаза мне попалась книга про княгиню Мещерскую, правда, на английском языке. Уж не знаю, княгиня она или нет — это не важно. То, что вспоминала эта женщина, похоже на правду. Она точно была дворянкой и училась в институте благородных девиц. Условия ужасные: холод — это их закаляли, голод — приучали к терпению лишений, ну и нравственные устои — делиться с ближним, не доносить, не хныкать. Я почитал и понял, что мы тем дворянам в подмётки не годимся.
— Для чего ты мне это рассказываешь?
— Такие женщины выжили и в подвалах Лубянки, и в войну. А мы... чуть-чуть что не так — сразу ломаемся.
— Ты себя тоже имеешь в виду? — невесело усмехнулся Максим.
— Да, и себя... Сынок, — вид отца стал вдруг просительным, — ты съездишь в Россию? Ты не забыл, о чём я просил тебя?
— Не забыл. Но чем Украина не Россия? Те же русские, всё там нормально. Может, сам и поедешь?
— Мне надо ещё твою маму уговорить. А для этого надо знать, куда ехать. Украина — сейчас отдельная страна. Мы не знаем, как у них там дальше сложится, а я хотел бы в Петербург вернуться... А может, в Москву. Поезжай, а... Ты мне тогда дал надежду, и я теперь не могу от неё отказаться.
Макс вздохнул.
— Куда я поеду и зачем? Если только Александра узнает про нашего родственника, тогда может быть.
— Позвони ей сам или напиши. Очень тебя прошу.
— Ладно, — пообещал Макс.
— А Жерар пригласил тебя на день рождения?
— Пригласил, но... нужен подарок, а у меня денег нет.
— А руки есть?
— Есть.
— Вот иди и работай, — подмигнул отец. — А отдыхать потом будешь.