Сказки Зеркал - Мамочки

БУДЕТ ДЕЛО!

Мама сказала, что надо гвозди в стену забивать. Нет таких затей, которые бы рабочих рук стеснялись или мозолей боялись. Работа и труд всё перетрут – мама сказала.
Но является вдруг Гвоздевой Начальник.
- Подленькая у людей натура. – жалуется он. – Скорбеть безвылазно умеете, особливо на могилках душ заблудших. Памятники мученичеству сооружаете, на страдания нарываетесь, когда вас никто не просит… А, тем временем, агнцев беззащитных и поедаете: хрусть!! хрусть!!
- Что такое ты мелешь?.. Каких агнцев?? – из моих рук выпал молоток.
- Да всяких. Каким бы он не был – агнец-то – в нём главное – что?.. Судьба роковая и неистребимый страх перед будущим. Куда ему нос не сунь, а повсюду несчастья лыбятся: тут жаровня шашлычная, там плавильные печи, здесь цитадель непробиваемая!.. Не устаю поражаться человеческому цинизму.
- Ну, батенька, это ты закинул удочку. Гвоздь – он в натуральной своей сути гвоздь, а не агнец. Ежели его в стену не забивать, то на кой чёрт он тогда сдался?
- Да он сам с собой разберётся: кой ему чёрт!.. А ты, пока он разбирается, найди какой-нибудь другой предмет и его в стенку забивай.
- Какой предмет?
- Я не знаю, это твоя забота. Пошевеливай извилинами-то.
Я пошевеливаю и озабоченно рассматриваю комнатные предметы: логарифмическая линейка, детский пугач, бутылка шампанского, старый грязный ботинок… Плохие кандидаты на замену гвоздей.
- Да ну тебя к лешему, мелешь ерунду. – злюсь я на Гвоздевого Начальника. – Надо гвозди забивать – и буду гвозди забивать; мне мама так сказала.
- Точно! Наша мама дело знает! – радуется логарифмическая линейка. – Она на стену без гвоздей смотреть не может – ей тошно делается.
- Потому что бесхозяйственность в доме начинается, когда на стене гвоздей нет. – авторитетно изрёк детский пугач. – Не на что картину повесить или вешалку с полотенцем
- Гвоздь должен быть забиваемым тружеником, а не лоботрясом. – сказал ботинок. – А наши гвозди, кажется, натуральные лоботрясы, и хотят только сладко есть и крепко спать.
- В интернат из надо отправить для малолетних преступников. – заявила логарифмическая линейка. – Для перевоспитания.
Гвозди в гвоздевой коробочке испуганно заулыбались.
- У каждого своё предназначение судьбы. – мирно изъясняюсь я с Гвоздевым Начальником. – Ты либо выказывай терпение, либо искажай роковую суть.
- А вот и искажу! – бурчит Гвоздевой Начальник и шепчет что-то своим дружкам в коробочке, а мне вслух обещает: – Проклянёшь сегодняшний день на веки веков!..
Вот будто я тут нарочно над всеми изгаляюсь, будто мне не мама приказала гвозди забивать. Молоток в руке поскуливает от нетерпения, я заглядываю в коробочку с гвоздями и выбираю подходящий.
- Меня не бери, у меня плоскостопие. – жалуется трёхдюймовый гвоздь.
- Врёшь, подлец! – орёт из угла грязный ботинок. – Это я тебе вчера сказку сказывал про плоскостопие; ты запомнил, а теперь врёшь.
- Не врёт он. – говорит Гвоздевой Начальник. – У него и вправду плоскостопие, он к нам из бракоразводных процессов прибыл. Его девушки не любят, родители денег на танцульки не дают, а бабушка с дедушкой – пьяницы.
- Да я с ними больше не живу, убежал и хлопнул дверью. – стеснительно уведомляет гвоздь.
Жалко конечно.
- Отодвиньтесь, больной, я другой гвоздь возьму. – протягивая я пальцы.
- Нет, и меня не бери. – требует другой гвоздь. – Я здесь духовым оркестром заведую. Как нам жить без духового оркестра, когда всем скопом помирать придётся?
- Без духового оркестра нельзя. – скрипя сердцем, соглашаюсь я.
- Можно! – орёт ботинок. – Сейчас дяденьки-попы кого угодно без оркестров похоронят. А в случае необходимости, я буду оркестром заведовать, пустите меня только.
- Это каким же манером ты будешь заведовать? – скалится гвоздь. – Где же ты – дырка от бублика, а не шарапов – в своих потрохах добудешь потрясающую органику?..
- Я всё добуду! я всё что хочешь могу добывать! не боги горшки обжигают! – ботинок с удивительным искусством вытянул из себя шнурок и обрадовался: – А вот это разве не органика? Это самая небывалая органика!.. У тебя волосы на голове дыбом встанут, когда тебя повесят на этом шнурке, и ты болтаться будешь, как червяк дохлый.
Шнурок весьма обескуражил гвоздя-оркестранта, но тот не сдался:
- А ликвидность у твоих намерений имеется?..
- Я всё добуду! – орёт радостно ботинок. – По сусекам наскребу – и всего добуду, чего моя душенька пожелает! не боги горшки добывают!..
- А вот как раз и боги! – говорят боги и появляются в комнате, липко улыбаясь и пощёлкивая семечки.
Только их мне ещё не хватало.
- Всем шампанского! – счастливым взрывом вопит бутылка шампанского и ловко разливается по бокалам, призывая выпить в честь явления богов.
Все выпили. Но кто-то, кажется, выпил напрасно.
- Логарифмической линейкой бьём богам по головам! – завопила пьяненькая логарифмическая линейка и привела сказанное в исполнение.
Боги раздражённо потёрли ушибленные головы, схватили обидчицу и швырнули в стену.
- Забилась! – кричит Гвоздевой Начальник. – Смотрите, она с первого раза забилась!..
Я нехотя смотрю и убеждаюсь в том, что линейка забилась в стену. Прочно, надёжно, нашей маме должно понравиться.
- Забилась линеечка! – злорадствует Гвоздевой Начальник и приноравливается к ботинку: как бы так его швырнуть, чтоб и он забился?..
- Поостерегись, дружище! – вопит детский пугач.
- Это чистой воды агрессия. – задыхается от возмущения ботинок. – Сами теперь будут в гвоздевой коробочке прохлаждаться, а нас в стены забивать… Ребята, бей их! Бей гвоздей проклятущих!..
- Ура!!!
В короткой схватке домашних предметов с гвоздями победила моя милая мама. Она схватила меня за ухо и поставила в угол, чтоб наказать за баловство. А сама взялась за молоток и выполнила работу с, приличествующей всем мамам, дотошностью. Теперь все гвозди забиты намертво и не смеют ничего возразить.
- Духовой оркестр у них там, видишь ли, пургу гонит. – услышал я, как ворчит из мусорного ведра старый ботинок. – Концерты, цветы, поклонницы, видишь ли… А пессимистической целомудренностью ты за всю свою творческую жизнь обзавёлся?.. Нет, ни грамма не обзавёлся. И теперь плевать мне на тебя с высокой ели.
Боги дали мне пососать сусально-сверкающий леденец, погладили меня по головке и растворились. Надо постоять в углу ещё с полчасика, а затем у мамы прощения просить. Мама простит. А как же?..



ЖИЗНЬ ОТМЕЧАЕТСЯ


У меня все истории про нашу жизнь – потому и грустные. Хорошо, что иногда короткие. Хорошо, что иногда по шее получаю и замолкаю на денёк-другой. Сдаётся мне, сегодня как раз такой случай.
А вот и сама история. Однажды задумала мама ребёнка в капусте поискать.
Папа спрашивает:
- Чего ты в капусте ищешь, родное сердце?
- Ребёнка ищу, доченьку.
- Вот тебе раз! – папа на кочаны сосредоточился. – Да разве в капусте обитают доченьки, краса моя ненаглядная?
- А погляди сам. Может быть и обитают. А вдруг!!
Стали глядеть. Нашёлся жук на морковной ботве, но не пригляделся, шустрый больно. А хотя, хороший жук, принаряженный: усища щекотные, спинка лаковая. Был бы доченькой, так играл бы в куколки: баю-баюшки-баю! деток всех защекочу!..
Увидали под яблоней старичка похмельного:
- Старичок, а старичок! Не видел ли ты в капусте нашей доченьки?
«Эге! – веско подумал старичок. – А Никанор Гаврилыч меня вчера верно предупреждал: допьёшься ты, говорит, старик, до белых чёртиков!» И быстренько побежал куда-то.
- Куда-куда ты, славный старичок?..
Увидали мама с папой царя колдуйного. Царь колдуйный у грядки с редисом пристроился, через дырку в кулаке на небо глядит, звезду конечную высматривает.
- Царь колдуйный, нигде тебе деток не видать?
- Эх. – говорит. – Я сам сирота сызмальства, и вам того же желаю.
Не поймёшь, чего и говорит.
Прибежала собака шелудивая, хвостиком завиляла, такое слово молвила:
- У Антиповых – у соседей ваших – Жучка тройню принесла. Двоих в ведре потопили, а третьего на случайный эпизод оставили. Вам щеночек в доченьки не сгодится?
Мама вроде не против, а папа сердито руками машет.
- А в нашей семье всегда последнее слово за мной. – говорит мама. – Таковы, знаете ли, последствия природного равноправия. Давайте-ка щенка удочерим!!
- Да разве это дело конституционное? – возмутилась радетельная ворона, до сих пор тихонько восседавшая на ветке берёзы. – Где это видано, чтоб щенят удочеряли?.. Вот воронят удочерить всякий мечтает; воронят и сами Антиповы-соседи удочерили бы, да где их взять поздним летом?..
- Разве нет воронят ни у кого? – затужили мама с папой. – Мы бы и за деньги купили.
- Съездите на Кудыкину Гору, там спросите. У них ярмарка завсегда.
- Сейчас и съездим. – обещает мама.
Лошадку вороную из конюшни вывели, в телегу запрягли. Сена покушать дали – от лошадки один ржач в благодарность.
- Да вот ещё что. – напоминает лошадка маме и папе. – Назад не вздумайте оглядываться. Про Лотову-то жёнку, чай, не позабыли?
- Нет-нет! – закричали в один голос мама с папой. – Как страсти этакие можно позабыть, если Лотова жёнка прямо у наших ворот столпом стоит и сопротивление вечности оказывает?
Все поглядели внимательно за ворота: действительно стоит, пыли накопила.
- Дорогие друзья, и все прочие!.. Дожидайтесь нас скоро, поскольку мы не одни приедем, а с доченькой. – говорит мама и вдруг хватается за разпузырившийся живот, охает протяжно и падает ничком. Лежит три дня и три ночи, и нисколько не подымается. С подвохом что-то затеяла или – что?..
Все на маму косятся с любопытством: нешто новый способ выдумала по сборке капустного урожая?.. А мама поднатужилась, поохала и быстренько родила!!!
Девочка хорошая у мамы получилась: в платьице и с бантиком, волосики кудрявые!.. Вот вырастет красавицей чудодивной, загуляет по привольным лугам – не нагуляется, умом небывалым обучиться людей смущать – не ненабывалица, а затем и на коне с белым принцем женится! Лишь бы у мамы в организме поменьше странностей было – для этого папа всю капусту из огорода выкорчевал и выбросил!..
- Погодите, друзья. – занервничал принц. – Я не понял: на ком она женится? На мне, на коне или на нас обоих??
Так. Ясненько. Уважаемый принц, идите к чёрту, сказка кончилась.



ПОРОХУ ПОНЮХАЛИ


Челядь на кухне повздорила, обсуждая существо мамочки антихриста. Один говорит, что: «Виделся я с ней, братцы, и неоднократно. Она указательным пальцем непрестанно в носу ковыряет и дым пускает ядовитого свойства. Как её не пытались от этого отвадить местные пожарники – всё без толку. Такова, братцы, сила привычки. Догадались позвать к ней доктора из уездной больницы, но она двумя пальцами в его нос залезла, выудила черепно-мозговую травму и сгинула в сполохах молний!.. У доктора с тех пор духовность надломлена, а в больнице уездной поселились замогильные голоса. Каждый божий день, с утра до ночи, они нечто эрозийное предвещают. И война с Наполеоном, по ихнему мнению, будет бесконечной.» Вот так один лакей говорит с опаской, виньетками в воздухе жестикулирует.
Вроде на правду похоже, но другой лакей говорит, что: «Да, дескать, ковыряла мамочка антихриста у себя в носу и дымы пускала, поскольку любила это дело. Непрестанно изумлялась собственной персоной и принимала самоковыряние, как личную психологическую доблесть. Но теперь мамочка антихриста состоит в любовницах у Наполеона, и ей не до пустяков!..»
- Тю!.. А Жозефинку он куда дел? – сомневается кто-то в пристрастиях императора.
- Вот сам своё «тю» и отведай. Мамочка-то антихристова – дама наилучшей выделки, на ней платье атласного фасона, а Жозефинка твоя – курва жестоковыйная, без роду и племени!
- А ты любовь в расчёт принимаешь?.. Разве чистое искусство любви не обусловливает выгодно поёбывать молодую Жозефинку, нежели со старухой антиквары строить?..
- Любовь, граждане трудящиеся, не бесконечна. Сегодня это чувство где-то вроде наличествует и «любовью» называется, а завтра бежит в ЗАГС подавать документы на развод.
- Тю!!!
- Вот тебе и «тю»! Тюкаешь Тюменью – ан и обструкция!..
Повар всю лакейскую челядь с кухни разогнал по каморкам, говорит:
- Тише, окаянные! Царь Александр Павлович в соседней комнатушке отдыхать изволит.
Царь Александр Павлович и приноровился-было отдохнуть, да лень какая-то деятельная накатила, какая-то непомерно зудливая. Мысли в голове шебуршат замусоренным окаянством. И войне с французами конца не видно, и убиенный папаша в кошмарных снах является, обещая воскреснуть, а министры все поголовно – жулики, прохиндеи и жополизы.
- С этаким народцем я ещё намучаюсь!.. – окунулся царь с головой в охи да вздохи.
А царедворцы с министрами по дворцовым комнатам и коридорам гомозятся блошками, физиогномиями неприбранными умствуют: тяжело царский зад лизать день-деньской, языки до дыр истёрлись, а новые купить негде!.. Остаётся радоваться, что у царя один зад, а не два.
Старичок-фельдмаршал, расположившись на диване гостиного зала, мудро пыжился да похрапывал свисточками манёврового паровоза. Царь из своей комнатушки вышел, пригляделся, стремясь разгадать фельдмаршальскую тактику обороны. Но ничего, окромя старческих пузырей во рту, не уразумел.
- Проснись-ка, Ваше Сиятельство! – потрепал царь за плечо фельдмаршала. – Исходя из того ощущения, что мы – два великих полководца современности – предлагаю тебе партийку в шахматы сыграть. Чай, на шахматных королей охранная грамота не распространяется – почему бы одного и не побить крепко? 
- Давненько я не брал в руки шашечки! – весело гоголит фельдмаршал.
Царедворцы и министры вокруг ломберного стола собрались. Шахматы живенько на доске расставили. Принесли с кухни кофейку. А кто пожелает – тому и чарочку покрепче.
- До шахматных баталий ты так же прыток, как и до поля боя? – язвит любимого фельдмаршала Александр Павлович. – Но тут тебе никто не позволит с Бородино сбежать.
- Стратегия – она и в бане стратегия. – кряхтит берёзовым поленом Его Сиятельство.
- Ну-ну… Чёрными фигурами али белыми будешь нас нонеча унижать?
- Чёрными. Отлакировали вы их зубами славно, Ваше Величество, таланты применить не побрезговали.
- Ну-ну… – химичит колкость царь. – А вот, ежели чёрные фигуры олицетворяют собой французских оккупантов, то нет ли в твоём выборе измены отечеству, товарищ фельдмаршал?
Сказал и трубочку закурил. Ароматов саркастических напустил.
- Идёт Кутузов бить французов! – фельдмаршал на клочке салфетки нарисовал старорежимное знамя и к чёрной туре его привесил: получилась совсем родная армия, российская.
Ну, ладно, проехали царскую подковырку без бузы, едем дальше.
- Начну ходить с коня. – говорит Александр Павлович. – Чур, у меня тройной ход!..
- С чего бы вдруг? – хмурится фельдмаршал.
- С обычной наглости лица, занимающего высокопоставленную должность.
- Тогда понятно.
- Г, Г, Г. – царский конь быстренько перебрался на фельдмаршальскую сторону доски.
- Ловкий вы конёчек-горбунёчек, Ваше Величество! – сифонит носом фельдмаршал. – А вот я ферзём вашего коня достославно слопаю: ам!!
Фельдмаршальский ферзь не заставил себя долго ждать, подкрался к коню сзади и в один присест слопал.
- Ам!!
- Слушайте, это как-то не по-людски... Вот зачем в шахматах дозволяют этакие махинации? – возмутился царь. – Ты бы, Ваше Сиятельство, ферзём не шалил.
- И не думаю шалить. Перескочить ферзём с а7 на g19 – совершенно милое дело. Все мировые гроссмейстеры этим шахматным правилам удивляются, а ничего поделать не могут.
- Значиться, будем отмщать! У нас сатрапия завсегда меры не знала! – и царь щелчком пальца послал свою пешку в наступление.
Пока пешка стремительно бежала по клетчатой доске, то сумела посшибать двух слонов неизвестной раскраски и одного нерасторопного слона раскраски фельдмаршальской. Слоны кубарем скатились с доски, прихватывая за собой вероломную пешку, обещая сожрать её с потрохами. Стройные беленькие подружки резвой пешки возмутились поведением слонов и зачитали мешковатые псалмы дуэлянтов. Вызов был принят. Первую дуэль с пешкой выиграл фельдмаршальский слон, вторые две проиграли слоны неизвестной раскраски, после чего и отправились в ближайший трактирчик принять по пятьдесят. Обратно так и не вернулись.
Отлично сохранились на доске ещё с десяток белых пешек, и их вызов на дуэль принял сам фельдмаршал, предлагая на выбор шпаги и пистолеты. Понятно, что дело запахло керосином, пешки невозмутимо сдрейфили, сдались в плен и попросили защиты у Александра Павловича. Царь повелел расстрелять трусливых каналий. А затем, пока пешек расстреливал первый пехотный полк шашечных дромадеров, он тихой сапой сделал ход громоздкой вальяжной турой. Сорок тысяч лошадей и слонов сожрала за свою жизнь эта тура, страх и смуту сеял один лишь её взыскательный вид. Но не сегодня.
- Расстелем для героев дорожку скатертью! – фельдмаршал взялся за ферзя и сделал мат царской туре.
- Ох ты? – схватился за голову царь.
- А затем мой ферзь бьёт ваш первый уланский полк, что с правого фланга, и парочку гусарских эскадрилий, которые притаились в засаде. Затем мой ферзь прорывается на легендарное е2-е4 и становится индуистским божеством!.. хари-кришна, хари-рама, однако, Ваше Величество!..
Царский белый король на доске завопил от страха!
- До чего ты человека довёл, Ваше Сиятельство, без ножа режешь. – занервничал Александр Павлович и отослал короля на пять клеток в сторону.
- Иго-го-го!! – фельдмаршал бросил своего коня в погоню застенчиво-дидактическим аллюром. – И тут мой конь прискакивает, кося лиловым глазом, и лопает вашего короля без всякого смущенья!
- Ох, подлость. – заскулил Александр Павлович. – Да вот вдруг мой король не слопывается?
- Ан и слопывается!
- Не слопывается!
- Слопывается!
Фельдмаршальский конь с наслаждением отцеубийцы сожрал белого короля. Немного подержал внутри себя, кривя зубы, и выплюнул обратно. Все шахматные фигуры на доске, оставшиеся без надзора, изумлённо замерли.
- ****ец котёнку, больше срать не будет. – ни к кому не обращаясь, обрисовал ситуацию чёрный король.
Функцию величия природы взял на себя царь Александр Павлович. Доска резко полетела со стола на пол и разбилась вдребезги. Фигуры разбросало по комнате. Игра окончена.
- Вот и государству нанесён ущерб материального значения. – пошутил царь, указывая на клетчатые щепки доски. – Однако, всё на французов спишем: они и Москву, дескать, спалили, им за всё и отвечать!..
Министры одобрительно загудели. Министр финансов стыдливо ножкой шаркнул и сказал:
- Собаки эти французы! Прямо взял бы, да и поотрывал им руки-ноги, честное слово!..
- А что такое случилось? – Александр Павлович носик вздёрнул.
- Да вот, Ваше Величество, узнал я давеча, что Наполеон сам лично печатает фальшивые рубли: по всей Руси их тьма. Дочурка моя (вы частёхонько с ней по петергофским паркам раньше прогуливались, Ваше Величество; небесное создание!) намедни расплачивалась с учителем танцев, а тот обнаружил фальшивый рубль и говорит: извольте мне глупости не совать, я вам не козёл отпущения!.. Будто моя дочурка сама этот рубль напечатала – небесное создание-то, гений чистой красоты. Я ему говорю: «Бумажки фальшивые оттого, что их Наполеон печатает и людям русским раздаёт, вы ему письма с жалобами и пишите!»
- Правильно ты ему говоришь, всё вроде бы правильно. – соглашается царь.
- И ещё я говорю, – рассказывает министр финансов. – что он мог бы, из чувства деликатности, не заметить, что рубль фальшивы, а в ближайшем трактире сбагрить под шумок. Учителем называется, а всему его самого учить приходится!..
Министры одобрительно загудели, платочками пот с лысин утёрли.
- Вот тебе и французы! вот тебе и эпоха просвещения! – загалдели царедворцы. – Наларошфукокились стервецы!..
- И коньяком палёным безобразничают. – пожаловался князь Душегубов. – Я собственного кучера невзначай отравил – заставил бочку выпить в честь восьмого марта. Теперь вот хочу дядюшку-миллионщика коньяком попотчевать, чтоб до окончательного анализа довести… Да, дядюшка?
Дядюшка-миллионщик церемонно покачался и блеснул моноклем. Дядюшка был совершенно глух и оригинален в умственных северных сияниях.
- По нужде сходить меня тянет. – улыбнулся дядюшка. – Или нельзя пока?
- Потерпите, дядюшка. Тут неловко.
- Матрёну-разбойницу позвать следует да в тык ей дать. – добродушно общался дядюшка-миллионщик с министром здравоохранения. – Что за безобразие: барин по нужде сходить хочет, а она где-то пропадает, ни слуху ни духу!.. Избаловалася.
Царедворцы посоветовали выпороть Матрёну-разбойницу, ибо от кнута проистекает в мозги изнуряющий иррационализм, а с ним много не поразбойничаешь. Князь Душегубов сказал, что дядюшка путает номинантов, ибо Матрёна тут не при чём. Матрёна, если и дурит, то редко и из лучших побуждений, а разбойницей прослыла горничная Устинья – вот её хоть как осторожно лапай за зад – обязательно лезет драться. Царедворцы посоветовали выпороть Устинью следом за Матрёной, ибо непоротые девки завсегда несут в себе смурные веяния. Да и всякий мужик непоротый может захотеть выпороть кого-нибудь из дворян. Что совершенно невозможно допустить.
- Не ругайтесь, господа, я вас умоляю! – смутился дядюшка-миллионщик, каких-то своих хворостин в ушах подслушал, но мало чего понял. – Я пока потерплю и по нужде ходить не буду. Я к терпению с детства приучен. Врачи научили.
Угу. «Сдавай в контейнере кал и мочу – проявляй уваженье к себе и врачу!»
Вдруг в комнату входит главный штабной адъютант, конечно, с саблей на боку, с эполетами этакими, говорит:
- Разрешите доложить?
- Просим, присаживайся, любезный. – разрешает царь.
- Ничего, постою. Ремесло-то военное.
- Как угодно, два раза не приглашаю. Стряслось-то чего?
Адъютант в волнении елозит, даже немного в дерзновенных струнках околачивается. Произошло что-то. Ситуация, выходящая из-под контроля.
- Захватили мы в плен француза. – говорит адъютант, скользит непойманной стерлядью. – Лупим его по физиономии, а он откликается высокопарно: нет у вас прав меня наружной красоты лишать, поскольку я есть самый, что ни на есть император Наполеон!.. Мы его снова лупим в районе брюшной полости, где побольней, а он трындит клятвенно: я есть император и враг рода человеческого!.. Ведите, говорит, меня к вашему царю.
- Ну, принялись на дорогах сумасшедших подбирать. – рассердился Александр Павлович. – Он хоть на каком языке изъясняется, император-то ваш?
- На ярославском, с гаврилов-ямским приокиванием.
Ну да, язык известный. Сцилла с Харибдой, говорят, приокивали.
- Плохо вы умеете морды бить. – сетует фельдмаршал. – Не пользуетесь художественной стратегией, вот вам и мелят в ответ несуразное.
- Я что за рупь двадцать купил – за то и продаю. – обижается адъютант. – Физиономию мы ему отутюжили, тут всякий позавидует, хотя бы и вы, Ваше Сиятельство. А откудова нам знать: Наполеон это или не Наполеон?.. Я ему говорю: допускаю, что ты всего лишь аллегорический Наполеон!.. А он пыхтит и признаётся, что настоящий. Вот я ему морду отремонтировал и сюда привёл, что бы вы степенно разобрались.
- Степенно? – охмуряется фельдмаршал.
Адъютант руки по швам сложил и поклонился. Ох, и светит ему побывать коллежским асессором.
- Тащи сюда пленного. – приказывает царь. – Будем на него глядеть.
Ввели пленного француза. На портретах-то Наполеон – будто настоящий Наполеон, а тут в комнату ввели длинного да тощеватого человечка с кругленькими воробьиными глазками. Вышел он на середину комнаты, произвёл натужный всасывающий звук, да громко сплюнул на пол. Затем и руки на груди скрестил. «Здравствуй, брат Александр Павлович!» – неряшливо читалось в его глазах, напоминающих своим цветом ельцинскую пятисотрублёвку. Ту самую, с изображением города Архангельска.
- Да это какой-то мерзавец! – не сдержался от проявления дедукции фельдмаршал. – Настоящая каланча на шампуре!.. Давайте с ним и разговаривать не будем, а сразу в Когалым сошлём. В тамошней дурке уже с пяток Наполеонов есть, шестым будет.
- Я на эмоции скуп. – вдруг говорит пленный. – Ваши захолустья презираю, а своё пребывание здесь расцениваю, как нанесение дружеского визита. Александр Павлович, укоротил бы ты язычок у Его Сиятельства.
Александр Павлович послушал, что ему сказали, и негостеприимно засопел. Даже, надо сказать, немного смутился и засомневался. Может быть и вправду пленный прибыл с дружеским визитом, перевоплотив себя в императора Наполеона для удобства общения?.. Не слишком ли мы придирчивы к его внешности, не слишком ли поверхностны в суждениях, чтоб не замечать внутренних авторитетных сосудов?.. Казус.
- Да принесите человеку горшок, он туда нужду и справит. – произнёс с искренним участием дядюшка-миллионщик. – А то выставили бедолагу на серёдку, ждут-не дождутся, когда он нужду справит, а горшка не несут… Прямо на пол ему ссать?
- Дядюшка, его не по этим причинам на серёдку выставили. – транжирит громкость князь Душегубов. – Он по нужде ходить не хочет; во всяком случае по малой нужде, а по большой-то вдруг и сходит.
- Что значит – не хочет? – встрепенулся пленный. – Теперь очень даже хочет!.. Александр Павлович, изволь-ка, братец, за горшком сбегать!
Князь Душегубов невежливо присвистнул. Фельдмаршал от возмущения позабыл все русские слова, даже те, которые с приокиванием. Щёлкнув каблуками, адъютант предложил свои услуги по доставке горшка и ширмочки, за которой мог бы спрятаться император Наполеон для справления нужды. Неожиданно объявилась в комнате и Матрёна-разбойница с половой тряпкой, грустно почёсываясь и дожидаясь, когда француз справит обещанное.
- Нет уж, чего адъютанта гонять туда-сюда, я сегодня царственного братца самолично ублажу. – коварно засеменил к выходу царь Александр Павлович, и лишь у самых дверей отчаянно крикнул: – Товарищ фельдмаршал, пока я в безопасности, ты хватай и бей гада!!!
- Слуга царю, отец солдатам! – козырнул фельдмаршал и побрёл на супостата, изготовив руки для удушения.
Пленный француз как-то невероятно-подло и бесхребетно сплющился, размазался булькающим блином, зависая в воздушных массах. Затем свернулся в толстенную макаронину и выдул из себя блудливый запах серы.
- Уважаемые россияне, наберитесь мужества! – воскликнул, застрявший в дверях Александр Павлович. – Это же антихристова мамочка заявилась собственной персоной!!
Верно Александр Павлович заклеймил увиденную пакость. Макаронина звонко рассыпалась бисерными шмоточками и высвободила из себя заклятую антихристову мамочку, словно кокон освобождает бабочку. Мамочка брякнулась на царский трон, жадно схватила скипетр и кривляво захихикала. Два шахматных короля предательски встали по обе её стороны, создавая комплексный гамбит защиты.
- Спаси нас, Ваше Сиятельство! – потребовал Александр Павлович. – На доблесть твою всенепременно уповаем… Все кланяйтесь в ноги нашему фельдмаршалу, народ православный!..
Царедворцы и министры шумно пали на колени.
- Слуга царю, отец солдатам! – заполучив властные полномочия, рявкнул фельдмаршал и выкатил из подпола трёхдюймовую пушку: – Огонь!!!
Пушечное ядро страдальческим скачками поспешило к цели и угодило в лодыжку мамочки антихриста. Никакого вреда ей это не принесло, она лишь почесалась да нахмурилась. Затем пушка пальнула во второй раз, пронзая ядром диван, на котором давеча возлежал спящий фельдмаршал, и стыдливо потухла. Шахматные короли высунули ушлые языки и принялись ими дразнить суровеющего вояку.
- Ну, если так у нас с вами попёрло, то не желаете ли, дамочка, побоксировать? – пошарил фельдмаршал в закромах комнаты, вытащил две пары боксёрских перчаток и одну протянул мамочке антихриста. – Но прошу драться подисциплинированней, ниже пояса не бить. Репутация!
Первый раунд успешно выиграла мамочка. Во втором раунде Его Сиятельство собрался с силами, праведным словом вынудил соперницу снять перчатку и почесать рога. В тот же миг он долбанул ей в район лобовой кости, где у всех чертей и антихристов напрочь отсутствует защитное средство от магнитных бурь, почтовых сургучей и спортивных конфликтов. Приняв удар, мамочка не покачнулась, не увяла мнительной хризантемой, а вздёрнула юбку и принялась долго мочиться прямо на пол.  Затем обернулась к шахматным королям и грустно спросила: «Понюхали пороху? Довели свою старушку-мать до беды?» - «Понюхали, прости ты нас, пожалуйста!» – разочарованно вымолвили короли и приняли рухнувшее тело прямо на руки.
И тут дядюшка-миллионщик радостным воплем всех оповестил:
- Напрудила тварь! – сообщил он, тыча перстом в невероятно огромную лужу. – Декалитр, однако, нассан, можете не мерить. Глаз – алмаз.
Матрёна-разбойница, заправски помахивая половой тряпкой, прогнала всех министров и царедворцев из загаженной комнаты на кухню, чтоб с размеренной чуткостью взяться за уборку. И царь с фельдмаршалом внезапно присмирели, и шахматные короли с мёртвой тушкой покинули зал. Все вышли за дверь, чтоб оттуда прислушиваться, с чуткой робостью, к покачивающейся матрёниной ворчливости.
- Ничего, есть ещё адвокаты, которые недорого берут. – хлопотливо прибиралась Матрёна. – Я всех здешних министров по судам затаскаю, я в профсоюзное собрание жалобу отпишу!.. Ишь чего выдумали: трудящегося человека заставлять антихристово ссаньё убирать!.. Затеяли тут войну, заняться им больше нечем.
В соседней комнате и на небесах понуро молчали.



ПРО ХУЛИГАНА


Лёха Сумилин в наших краях прослыл ужасным задирой. Пойдёт, бывало, в воскресный день гулять по стране, кулаком столбы сшибать – а все сразу прячутся по подвалам да канавам, сидят и боятся. Дурь задиристая у Лёхи Сумилина в кулаках зудит. Да к тому же и устремление на акты вандализма. Хулиган местный.
А вот видит однажды, что сидит на небе его сосед по подъезду – Шейкин. Сидит и в ус не дует. Вроде даже напевает про обезьяну Чи-чи-чи. Не слыхали такую песню?.. «Обезьяна Чи-чи-чи продавала кирпичи, не успела все продать – улетела под кровать. За пружинку дёрнула – и нечайно пёрнула!..» Популярная песня в наших краях. Все поют.
- Шейкин, – зовёт Сумилин. – слезай с неба, я тебе морду бить буду.
А Шейкин не слезает.
- У меня, – говорит. – не морда, а человеческое лицо. Я давеча на паспорт фотографировался, знаю.
- Шейкин, – хитрит Сумилин. – слезай с неба, я тебе кое-чего покажу.
- А чего?
- Да словами-то этого не изобразить, слезай и сам посмотришь. Может, это дельное чего, так я тебе и подарю.
Шейкин сперва на подарок клюнул, но потом одумался. Какие от Лёхи Сумилина подарки дарятся – давно всем зубам по округе известно.
- Шейкин, – злится Сумилин. – я твою жену изнасилую, а ты будешь горько плакать… Слезай с неба!
- Так я вовсе без жены живу. – говорит Шейкин. – Ушла от меня жена к Синицыну.
- К Синицыну? – озадачился Сумилин. – Да я вчера синицынские апартаменты навещал, не было у него твоей жены.
- Вчера не было, а сегодня уже есть, пельмени жрёт. Моя любовь, говорит, это состояние пресловутого расчёта.
Даже носом хлюпнул Шейкин. До того ему обидно.
- Вот оттого, что ты мягкотелый интеллигент, у тебя всё так херово и получается. – разволновался Сумилин. – Не всякий готов вникнуть в твой образ жизни, притыкающийся к общечеловеческим ценностям. А женщине тем более трудно сжиться. Ей подарков всяких нужно за просто так. Цветочков да колечек с серёжками.
- На цветочки я, конечно, потяну. – докладывает Шейкин. – А колечки пускай ей Синицын дарит.
Сумилин сочувственно покачал головой, говорит:
- Шейкин, слезай с неба. Пойдём разбираться с твоей женой. А ещё лучше, если пойдём Синицыну морду бить.
- А можно ли? – спросил Шейкин, боясь милиционера Ехремыча.
- Со мной всё можно. У меня всё подмазано, где надо.
Шейкин быстренько с неба скатился, пожал Сумилину руку, и отправились они морду бить Синицыну. А Синицын про то проведал и крепко заперся в доме.
Видит, что Сумилин с Шейкиным у дверей торчат, крикнул:
- Послушайте, Шейкин, ваша жена по собственной инициативе ко мне пришла, я особо не звал. А тот факт, что я ей пельменей в тарелку наложил – так, извините, я не могу женщину без тарелки наблюдать. Только личность, хорошо осознающая свою масть, питается бытием, а женщина привыкши питаться бульоном.
- Пельменным! – кричит через замочную скважину жена Шейкина.
- Лапуся, подожди, дай с товарищами поговорить. – тужится Синицын. – Я вас, Шейкин, практически уважаю и разговариваю с вами, словно с семейным другом. Но вот этот ваш Лёха Сумилин – натуральный подлец!.. Напрасно вы с ним связались.
- Он тебя в жопу выебет, Сумилин-то этот. – обещает жена Шейкина. – Будешь тогда знать, как сам меня **** без конца. Не в терпёж ему, видите ли.
- Помолчи, лапуся. – говорит Синицын. – Я тебя тоже, бывает, в жопу ебу, и ты вроде не жалуешься. Да и не хорошо вмешиваться женщине в мужской разговор.
Шейкин всё это выслушал с печалью и захотел обратно на небо.
- Я, – говорит. – все каверзы прощаю Синицыну, жену у него оставляю и детей ему завещаю.
- Никаких детей мне не надо!.. – испуганно просит Синицын. – Воспитательными рычагами владеть не умею.
- Тогда, Сумилин, я тебе детей завещаю. – говорит Шейкин. – Или ты их будешь по мордасам лупить, или они тебя – а семейного счастья не миновать.
Но Сумилин не захотел отпускать Шейкина просто так на небо, пригласил он Шейкина попраздновать свой День Рождения. Тридцать четыре годков ему сегодня стукнуло – а ведь прекрасно сохранился человек, кровь с молоком.
Много пришло гостей, чтоб Лёху Сумилина с Днём Рождения поздравить, много прогремело безответсвенных пожеланий и случилось эпизодических сюрпризов. А потом приволокли милиционера Ехремыча из дежурного отделения, напоили вусмерть и уговорили его на полу спать. А милиционер вскоре проснулся, из фуражки ненужное выскреб и песню грянул: старый клён, старый клён... Тут все гости проснулись и подхватили: старый клён стучит в окно! приглашает нас с друзьями на прогулку!..
- На прогулку! – засвистела маменька Лёхи Сумилина в два пальца. – Пойдёмте по району гулять, гости дорогие!
- Не сейчас, маменька. – тормозит Сумилин. – Всякому подвигу должен быть свой черёд, дабы качество действия прояснялось через своевременное противодействие – не этому ли вы меня с детства учили?
- Была прореха, учила. – соглашается маменька. – А ты, паршивец, нашёл время, чтоб гнусности припоминать.
Затем Лёха Сумилин сказал, что он уже два раза успел выпить, пока все выпили только по одному разу. Тогда и все выпили по два раза, и Сумилин, конечно, тоже выпил. Тогда все стали догонять Сумилина и не догнали. Затем Сумилин сказал, что он пошёл поджигать дом Синицына, поскольку тот его «подлецом» поздравил. И все пошли вместе с ним дом поджигать: как-так товарищу не помочь?.. Позади всех бежала водка и кричала, что нельзя её одну дома оставлять, она очень пугается.
Потом сгорел дом Синицына и сам Синицы. Совсем не опозналась среди пепелища жена Шейкина. Сгорел в незадачливый момент и задира Сумилин. Думали, чтоб его спасать, но маменька не пускала, говорила, что она хочет похоронить останки любимого сыночка по-человечески и рядом с его могилкой костьми лечь.
- В морду! всех отмудохаю! – что-то такое привычное вопил из пекла Сумилин, но ни к чьей морде дотянуться не смог. Эх, Лёха, Лёха!..
Всё сгорело, всё обрушилось в прах и пепел. Опоздавшая водка рухнула устало без сознания. И только тогда, уставший от хулиганства, Шейкин залез на небо. Умаялся, но весёлое настроение ещё имеется в наличии.
- Я вам тут всё по порядку расскажу, вы обхохочитесь! – сказал Шейкин ангелам на небе. – Таких историй вы ещё не слыхали.
Сказочник, блин.



ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЬ


У нас тут, за железнодорожной линией, в посёлке Заячий Холм, этнографический заповедник организовали. Торжественно, с оркестром, правительственную телеграмму вслух зачитали. Очень интересно было послушать.
«Гы-гы-гы тык-мык-пык фигли-мигли!..» Коротко и ясно.
Сами граждане и напросились обустроить заповедник. Особого порядка захотели на своей земле, государева пригляда. А граждане с Гаврилов-Яма недовольными остались. Ведут себя хуже сарацинов.
- Да кто вы и откудова? – гаврики на заик шапками кидаются. – У нас-то, поди, город районный, он и на карте бельмом блямстит, а ваша-то деревня – туды её растуды!
- Наша-то деревня – туды её растуды! – орут вороньим коклюшем заики. – Да мы зато на холме строены, а холм наш – достопримечательность, вот. Можно с людей деньги драть, чтоб посмотреть.
Прямо так и шпыняют соседей своим этнографическим холмом, а гаврикам из матушки-стыдобушки выкарабкаться трудно. В самом Гаврилов-Яме, из достославных городских примечательностей, лишь две в сохранности остались: шаровая молния взаперти сидит у краеведа Дмитрия Ивановича Ручканова, в сарае; да ещё мост имеется через реку – два бревна и три фанерки сквозят.
Тогда из Гаврилов-Яма делегацию пустили к обер-полицмейстеру в район. Дабы он приструнил кого надо и обеспечил, так сказать, всё такое прочее. Комфорт.
А обер-полицмейстер как раз лечебные ванны принимал: усатым крокодильчиком в мыльной пене пофыркивал, флотилию из резиновых утят волнами понукал – развлекался на старости лет. Оно, конечно, можно, ежели на старости; оно, конечно, без лечебных ванн совсем загнуться можно. А тут делегация.
- Отворяй, – говорят. – пока сами не отворили!
Вышел обер-полицмейстер по-домашнему, по родному – в тапочках да в байковой пижаме – с делегацией гостеприимно расцеловался.
- Эх, Марья Гавриловна, – говорит. – Марья Гавриловна! А я ведь вашего батюшку ещё этаким помню!..
И сантиметров двадцать отмеряет от пола.
- Эх, Дмитрий Иванович, Дмитрий Иванович! – мурлычет, дотянувшись до обнимок с краеведом. – Помнится, на прошлой неделе вы у меня в долг два гривенника взяли… Отдавать пришли?
А делегация сердешно кланяется и представляет ему суть амбиций, требует вспомоществования. На карте, дескать, сидим и небо коптим, а достопримечательности-то всем известной нет.
- Будет вам достопримечательность! – грохочет обер-полицмейстер кулаком об стол. – Все заики обзавидуются – вот чего будет!
И, вникнув в нетерпёжную догадку, извлёк из оной причиндалы сверх чаяния. Извлёк и повелел гаврикам слона добыть.
- Слона добыть? – чередуется разинутыми ртами делегация. – Чай, с хоботом?
- Добыть и исследовать на тему родины слонов. – крутит обер-полицмейстер из банного полотенца утлый чёлн. – Чтобы всем известно стало в мире, что родиной слонов является Гаврилов-Ям. Чтоб всякий у себя на носу крепко зарубил: аnimus rem sibi habendi, как говорят у нас в провинции!..
Замечательно говорят, шут их знает, с реверберацией.
Гаврики-то сразу проявили рвение и добыли слона – прямиком с нижегородской ярмарки к себе на площадь в клетку засадили. Три тонны с гаком. Сами смотрят и млеют от удовольствия: нешто не посконная достопримечательность?.. Хотя, право слово, дрянь громоздкая и жрёт много. Но с хоботом.
- Корону из картона смастерите и на башку ему наденьте. – говорит обер-полицмейстер. – Нынче страждущие по всему миру ищут фантастических чудес, а у вас будет царь-слон. Продемонстрируйте, как скромная человеческая общность погрязла в вычурных экспромтах.
Склеили гаврики корону из картона, к слоновье голове примерили. Да вдруг неладное случилось. Либо чрезмерные почести слона одолели, либо мозоль на хоботе зачвохала апатией, в связи с тоской по родине. Но слон совсем жрать перестал. В тарелке густо, а в брюхе пусто. В вечерних новостях по радио сказали: помер.
- Живодёры!! – по тем же новостям залаяли заики. – Эндокринологи, мать вашу!!
И обер-полицмейстер зело коситься начал. Пообещал звонить в санэпидстанцию, чтоб город до карантинной зоны довести. Мало ли, что, дескать. Слоны запросто так не подыхают.
А на следующий-то день (на следующий от завтрашнего позавчера) выросла у помершего слона оказия с три коломенских версты размером. Слон-то беспринципно дохлый на площади валялся, а оказия стоймя выросла. На этакие агрегаты любо дорого глядеть.
- Вот, – хвастают заики. – и не сажали, и не сеяли, а оно проросло!.. Всем достопримечательностям достопримечательность.
- Да это же форменная гуманитарная катастрофа. – жаловались заики, посматривая издалека. – Этаким хером, как начнут тут всё херачить, так, глядишь, и до геноцида недалеко.
«Терпи, казак, атаманом будешь.»
Поначалу гигантскую слонячию оказию в Гаврилов-Яме использовали по разряду научно-популярного процесса: дескать, корень учения горек, да плод его сладок. Такие коренья на Заячьем Холме отродясь не росли, а, значит, им завидно стало, завидки их берут!.. а?..
- Берут! – на вздохах кургузятся заики.
Затем гаврики оказию к работе приспособили. По утрам она метеорологической станцией работала, а по вечерам на оборонку шпионила. Локаторами-то шуровала по округе: шур-шур-шур да шур-шур-шур!..
Заики-то затихли вдруг там чего-то, ажно и не дышат. Как уразумели сей распустившийся розмарин, так и попрятались под картузы. Может, со страху, а, может, хитрят да выжидают удобного момента, чтоб злонамерения отважные учинить. Допустим, если бомбой или какой ракетой слонячию оказию нельзя с лица земли стереть?..
- Ох уж и вражины мы! – шептались радостно заики, пушки заряжая. – Ох уж и интриганы!..
Тут гаврики проведали про замыслы врага, да быстренько дотумкали, что сделать им, сумняшеся ничтоже. Слонячию оказию опутали канатами и пригнули к самой земле. Привязали покрепче к теплотрассе. Отряд гаврилов-ямских рыцарей расселся на оконечность согнутого объекта, а начальник ихний приказал перерубать канаты.
- Куда? На кой? – взмахнули гаврики топорами.
- Полетим накостылять заикам, сверху-то они нас не ждут! – веселятся жухлыми жуками рыцари. – Мы им накостыляем, и им же – накостыленным – до конца смерти помниться будем, словно страшный сон.
Интересная бодяга, чистое флибустьерство. Канаты и перерубили.
- Долженствуйте, дескать. – кричат им гаврики с земли. – Возвращайтесь, сволочи, с победой!..
Как у нас, в песне поётся?.. А вот так степенно и поётся: «Вот по небу пролетела стая серых уточек!.. Мне подружка просвистела пару прибауточек!..»
Оторвавшись от теплотрассы и принимая вертикальное положение, слонячия оказия выполнила роль катапульты и отправила отважных рыцарей прямёхонько в сторону вражеского холма. Прямиком на север. Народ гаврилов-ямской ещё немножко понапутствовоал своих героев, краевед Ручканов ажно двумя ручками вослед помахал и затомился в ожидании. Оно, конечно, не лотерея, но, может статься, пять из тридцати шести домой вернуться.
- Что, кроме ничтожества врагов, можно увидеть с русских небес? – наслаждался краевед сызнова и сызнова собственными размышлениями. – А вот, что увидишь – с тем и бди. На Руси объективно несоизмеримо всё то, что субъективно измеримо даже на первый взгляд.
Рыцари возвратились в небо родины спустя три четверти часа, и возвратились с южной стороны, исполнив короткий беспосадочный перелёт вокруг земного шара. Но не упали вниз, на землю, в объятья родственников и друзей, а продолжали свой стремительный полёт.
- Куда? На кой? – кричат им гаврики с земли.
- А к матери-перематери! – курлычут с неба добры-молодцы, дрыгая руками и ногами, да слёзно вопия о метаморфозах. – Летим к таким-то мамочкам-перемамочкам!..
Метаморфозы в рыцарских стенаньях завсегда грустны.
Так и летают до сих пор страдальцы, грозя и соотечественникам и врагам; зачастую вызывая восхищение у тех и у других. Летят на север, прилетают с юга. Земля, поди-ка ты, и вправду круглая.
- Ежели на Руси имело место быть начало полёта, – кладёт догмы в уши слушателей краевед Дмитрий Иванович Ручканов. – то быть концу евонному никак не может быть. Поскольку за концом всегда последует начало.
А слонячей оказии всё нипочём – достопримечается!.. Торчит хером стоячим. А вот когда ссаться начала прямо в сторону заик, тогда торжеству гавриков не было предела: пускай величие нации заключено в величине… пускай, хоть в какой величине заключено, мы не смутимся!.. пускай гордость попахивает подсознательной пошлостью, но зато действительность в сознании опережает все мечты!!
- Мы вас, стервецов, не сегодня-завтра оплодотворять примемся! – кричат гаврики заикам. – Заебём до смерти.
Но время бежит неумолимо, а тем паче его клевреты. Опосля того, как обер-полицмейстер скоропостижно скончался и почил с миром, его, вопреки всякому разумному оформлению, одели в байковую пижаму, положили в незаполненную ванну и похоронили. Сей траурный авангардизм произвёл на дохлого слона целебное воздействие. Воспрявши от смерти, слон немедленно осадил оказию, стыдливо раскланялся перед публикой и задал стрекача. Впрочем, уменьшилась оказия в размере всего-то на полторы-две коломенских версты, и сопровождала бег слона преизрядными комическими грохотаниями и разрухой.
- Ох ты, как оно так! ох ты, как оно перед людьми-то неудобно! – пристонывал убегающий из города слон.
Лишившись полюбившейся достопримечательности, гаврилов-ямцы попытались вытянуть нечто подобное из ванны с обер-полицмейстером, но от пейзажирования такого срама я избавлю и себя и своих читателей. Малы ещё.



НОРМАЛЬНО!


Савелий Захарыч вытер рот салфеткой, похлопал одобрительно по пузу и сказал:
- Одно утешение в моей горемычной жизни – это к тебе в гости на обеды ходить, любезная черепашка. У тебя и пожрёшь по-человечески и языком почешешь. У тебя очень правильная линия жизни, не такая, как у некоторых.
«Хороший дядька. – подумала черепашка про Савелия Захарыча. – И приятели у него тоже хорошие; слава Богу, сегодня без них припёрся.»
- Вкусные обеды у тебя, прямо и не знаю, что ещё сказать. – замлел Савелий Захарыч. – Ощущения непередаваемые. Прямо-таки с набитым пузом – и лезь в самый рай! Под самую красивую яблоньку!
- Куда с нашими грехами в рай? – вздохнула черепашка. – Разве, что в заборе райском щёлочку отыскать да подглядывать через неё: чего там за кущи такие, да как в них души маются?..
Много ли через щёлочку увидишь? Дезинфекционный пункт разве что.
- Кто грешен, а кто не очень. – заметил про себя Савелий Захарыч. – Вот и получится, что ты с одной стороны забора за мной подглядывать будешь, а я за тобой возьмусь с другой, через щёлочку, подглядывать. Здрасьте!!
«Хороший человек. – подумала черепашка. – Только, как бы мне его из гостей спровадить?»
- Я, – говорит Савелий Захарыч. – у тебя тут недоел шоколадный орешек с глазурью… или не с глазурью он, а с какой-то помадкой вкусной… я его в следующий раз доем, ладно?
- Обязательно в следующий раз приходи, ладно. А если сегодня ты накушался досыта, то тебе пора надевать ботинки и топать домой. – черепашка на дверь указала.
Нормально!.. Такие у нас, оказывается, добрососедские отношения.
- Вроде бы я двери твоей не вижу. – заморгал глазами Савелий Захарыч. – Эх, тётушка, вот до чего я дожил: уйти домой для меня проблема.
- Разве ты теперь слепой стал? – удивилась черепашка.
- Будто ты до сих пор не замечала?
- Нет, совсем не замечала.
- А я еле-еле добрался до тебя. На кустики натыкался, в деревьях застревал, восклицал: дойду – не дойду?! И люди всё встречались хмурые, дороги не указывали, вот и шагай себе наугад.
Савелий Захарыч тяжело вздохнул и помахал ладонью перед глазами, делая вид, что ничегошеньки не видит.
- Однако, погоди. – говорит черепашка. – Сегодня ты кушал у меня самое вкусное, самое аппетитное тащил со стола... Как же ты, будучи слепым, всё лакомое распознавал?
- Обоняние у меня неплохо развито. Как у собаки.
- Мамочки! – прыснула смехом черепашка. – Надо же: нюх как у собаки!
- Ага. – сказал Савелий Захарыч. – Можешь проверить, я чего хочешь унюхаю.
Так. Черепашка для верности повязала глаза Савелия Захарыча чёрным платком, поставила в угол блюдо с жареным мясом, сказала:
- Внимание-внимание! Я интересную штуку в комнате спрятала, а ты теперь поищи.
- Нет, так играть нельзя. Ты скажи, чего ты спрятала, чтоб я знал запах. Тогда я унюхаю.
- Ну, я спрятала блюдо с жареным мясом.
- Оно в комнате? – Савелий Захарыч повёл носом. – Сейчас я его найду.
Встал на четвереньки и принялся искать. А черепашка осторожно подползла к блюду и съела здоровенный кусок мяса. Подумала, что теперь запаха станет меньше, и Савелий Захарыч оконфузится. Но Савелий Захарыч унюхал, где находится блюдо, и подбирался к нему с высунутым языком. Черепашка поспешила съесть всё мясо, сохранив пустое блюдо, а последний маленький кусочек забросила в соседний угол.
- Что за безобразие! – удивился Савелий Захарыч, ощупав пустое блюдо. – Мясо непременно лежало здесь, а где оно сейчас? Нешто в соседнем угле поискать?
- Ищи-ищи. – говорит черепашка, а сама, поджав лапы, покатилась на панцире в соседний угол, схватила последний кусок мяса и залпом сожрала. Затем облизнулась каверзно и захохотала.
- Противная черепашка! – раскусил черепашьи козни Савелий Захарыч. – Да ты унизить меня захотела и обманщиком выставить. Вот дожили: нас, несчастных слепышей, и черепахи обижают!..
- Обижают, потому что ты врёшь. – говорит черепашка. – Потому что слепых среди всяких ваших савелиев захарычей вовсе не бывает.
- Да как же так не бывает?
- А так, что симулянты среди вас сплошь и рядом.
Нормально!
- А вот давай про симулянтов у князя Чугунникова спросим. – предложил Савелий Захарыч. – Хватит ему в запертом чулане сидеть.
Черепашка отперла дверь чулана и оттуда вывалился закоптелый, весь в паутинных хлопьях, злющий-презлющий князь Чугунников. Три дня, однако, он по казусному случаю просидел в чулане и мечтал кого-нибудь отшельмовать.
- Получай! – кричит князь Чугунников и швыряет в черепашку чуланную банку варенья.
Черепашка спешно заковыляла подальше от банки варенья, а Савелий Захарыч, хотя и врал, что слепенький, но глаза его закрывал чёрный платок, и он не видел куда летит банка. Вот Савелий Захарыч и засуетился, заёрзал туда-сюда, и угодил как раз под банку. Она ему в лоб прилетела и всю внешность помяла.
- Ой-ёй-ёй! – с убедительной тревогой произнёс Савелий Захарыч. – Так и думал, что у черепашки где-то крыжовенное варенье прячется.
Нормально!
- Тут ещё и вишня в маринаде! – прорычал князь Чугунников и тремя банками запульнул, не разбирая, в кого попадёт. А попал снова в Савелия Захарыча.
- Братцы! Я вишню не люблю, вы прекратите это дело!.. – пожаловался Савелий Захарыч. – Наверняка с моего лица вся липкая дрянь на пол капает – это же некрасиво.
- Пофик веники! – вошёл в азарт князь Чугунников. – Вот ещё тебе и финским сервелатом по балде пятнадцать раз!..
Попробуем посчитать, чтоб ошибки не вышло, князь-то в математике не очень силён: один, два, три… пятнадцать!!
- Где это я, братцы? – зачавлунькал расплывшимся ртом Савелий Захарыч. Повязку сбросил, распахнул глаза пошире, а в глазах: оранжевые барашки! Совсем не дело.
- Кажется, мы с тобой переборщили с экспериментами. – пожурил князь Чугунников черепашку. – Смотри, Савелий Захарыч реальной обстановки распознать не может. А ты говорила, что слепых не бывает среди савелиев захарычей.
- Теперь верю, что бывает. – опечалилась черепашка.
- Савелий Захарыч! – с радостью сообщает князь Чугунников. – Я эту тётушку убедил по твоему вопросу, она теперь завсегда будет на твой стороне. Если что, если надо будет через дорогу тебя перевести или объявления в газете вслух почитать про скидки на погребение – ты меня зови. Я завсегда готов помочь.
- Спасибо. – мямлит Савелий Захарыч.
Нормально так!



ЛАУРЕАТЫ ЖИВОПИСИ


Знаю я одну жуткую историю, во веки бы вам её не слыхать. Да, ладно, моё дело заманить верёвочкой, а уж в петле крутитесь сами!..
Одна, знаю, художница как-то раз взяла да состарилась. Состарилась и пережила склеротический взлёт. Видали, как бабки-ёжки на ведролётах летают? Ну и вот!.. Полетала-полетала причудливая художница, а после всего нахохлилась и забурчала.
- Я, – говорит. – не намереваюсь оспаривать старые истины: количество не обязательно равноценно качеству. Однако, рассуждаю я, и качеству никто не запретит компенсироваться количеством. Именно так я и рассуждаю.
Лауреатка премии ленинского комсомола, как-никак. Член Союза Художников.
- Что есть творческий процесс? – говорит. – Он есть: поиски и воплощения, ибо детализированное явление воздействует на умы зрителей сильней, нежели фрагментированное зубодробение. А настоящему художнику за сюжетами далеко ходить не надо: можно высунуться из окошка и этюд с вороной творчески воплотить.
Орден Дружбы Народов третьей степени, знаете ли. Дача в Переделкино.
- Вороне-то, – говорит. – и не узнать никогда, что она разгильдяйствует источником вдохновения, сытая ворона никуда не спешит. А художник не успевает бумагу портить: ещё этюд с вороной, ещё, ещё, ещё один!.. Вот тут количеству запечатлённых ворон и предназначено перейти в художественное качество. Но со мной приключилась невероятная беда: я позабыла, сколько картин с воронам нарисовала. Обыкновенный приключился склероз.
Две картины в Третьяковке, представьте себе, пять в Русском Музее. Из Лувра давеча на коленях приползали, просили, а не дала. Патриотизм, что ли, такой у ней необычный.
Зубака выслушала художницу, головой покачала и говорит:
- Ну, одну картину с вороной я изгрызла, каюсь. Да ведь у тебя, матушка, их целая картинная галерея была. Мне все не изгрызть.
А Грызука ей говорит:
- Между прочим, грызть картинные галереи мне здесь одной положено, а ты только зубами щёлкать должна. Учти на будущее.
- Спасибо, что напомнила. – скрипя сердцем, поблагодарила Зубака. – Выйдем на улицу, поговорим?
Вышли, поговорили. Вскоре возвращаются, и видок у обоих не очень. У маленькой Зубаки глаз подбит, губа кровоточит, половина оторванного уха из кармана торчит и суматохой невестится!.. А толстая Грызука на ватных лапах плетётся, отфаршированной сумятицей в мозгах припахивает. Шкура пять раз вывернута наизнанку. А вслед за ними Копеечка катится на инвалидной коляске и сломанным костылём дорогу себе указывает.
- Парадоксально. – говорит Копеечка. – Сто раз себе твердила, что в чужие драки нельзя вмешиваться, но никак сдержаться не могу. Сильные ли слабых бьют, слабые ли сильных колошматят – я мимо не пройду. Нет во мне, понимаешь ли, этакой апатии.
- Били тебя плохо. – предположила Зубака. – Настоящих тумаков никогда не пробовала, вот и возбухаешь на первого встречного.
- Быть может, ты и права, Зубака. – задумчиво погладила костыль Копеечка. – Но согласись, что не моя вина заключена в том, что меня плохо били. Ты бы, Зубака, чем на словах попрекать, отвесила бы мне хорошенького тумака, а я бы и просекла фишку.
Лестно Зубаке, что её об хорошем тумаке попросили, а, однако, чуточку тревожно.
- А ты мне сдачи за тумак не дашь? – спросила Зубака у Копеечки.
- Нет, воздержусь случайно.
- Это ты мне торжественно обещаешь? – заглядывает Зубака в глаза Копеечки.
-  Разумеется, как же иначе.
- Ну, хорошо, сиди в своей коляске крепче!..
Зазвучала мелкая барабанная дробь, Зубака любовно прицелилась и отвесила хорошенького тумака Копеечке.
- ОЙ! – случайно воздерживаясь, сказала Копеечка.
- Понравилось? – с надеждой спросила Зубака.
- Нет, плохой тумак, гуманизмом отдаёт. – поморщилась Копеечка и попросила Грызуку: – Вот ты, голубушка, подойди, не стесняйся. Отредактируй меня хорошенько!
Вновь зазвучала барабанная дробь, флейты загнусавили юркими треморами, и Грызука радостно бухнула кулаком по шее Копеечки.
- ОЙ!! – где-то глубоко внутри себя сказала Копеечка.
- Понравилось? – спросила Грызука.
- ОЙ!! – скучно повторила Копеечка.
По всему дому развалисто запахло палехским цветением, разрушая свежесть копеечкиного бытия. Даже, наверное, последнею свежесть.
- Твой тумак, Грызука, получился лучше моего. – совсем без зависти признала Зубака. – После моего тумака она два раза не ойкала.
- ОЙ!! – ещё раз сказала Копеечка, пытаясь улыбнуться.
- Это она страха ради иудейска. – нахмурилась Грызука. – А если измерять тумаки в рефлексивных математических пропорциях, то выяснится, что мы с тобой не умеем бить как следует. От кинетической энергии не отобьёшься ни двумя ни тремя ойканьями… тыща – ещё куда ни шло, но от наших тумаков тыщи ойканьев не будет… Правда, Копеечка?
- ОЙ!! – сказала Копеечка, трудолюбиво раскрывая рот.
Всякий, кто похищает огонь у богов, покинет наш мир с исклёванной печёнкой. Мне почему-то об этом подумалось. Именно сейчас.
- Я знаю, кто умеет тумаки отвешивать. – весьма строго сказала бабушка-художница, та самая, с причуд которой моя сказка и началась. – Я знаю, но вслух произносить их имена не буду, а нарисую. Смотрите.
Установила на мольберте белую картонку и угольком нарисовала кирпичную стену старинного Царьграда. А на одной из башенок приметилась ворона. Слегка окосевшая ворона, словно с набитым рылом выползала из фонтана ЦПКиО имени Горького, а вслед за ней полезли мутные, иссечённые тельняшками и татуировками, добрые молодцы. Снизу художница написала название картины: «День воздушно-десантных войск. С праздником, дорогие товарищи!».
- Ну, допустим... – иронично оценили картину Зубака с Грызукой. – А дальше-то что?
А дальше добрые молодцы слезли со стены, и принялись тумаки отвешивать. Всем, кого в доме нашли, надавали по тысяче тумаков. Только бабушку-художницу пожалели. Почётная пенсионерка союзного значения, как-никак.
- Да-а, бабулечка… – после долгого молчания и распухших сомнений, произнесла Копеечка. – Ловко, бабулечка, ты угольком милитаризм пропагандируешь. Умеешь народу нервы испортить, спору нет.
- Я такая. – лыбится художница.
Жуткая история, я вас предупреждал.



ГЛУПОСТИ И СЫР


Однажды мышонок съел огромный кусок сыра, набил брюхо, облизнулся залихватски и позлорадствовал:
- Эхе-хе. – говорит. – Кусок сыра весил, может быть, полкило, а я его за один присест слопал. Килограмм, конечно, мне не слопать, за это прошу извинить… Ну, а полкило запросто.
Таких-то едоков мы видали в сельских амбарах. Нарываются на неприятности.
- А дело было так. – сам себе рассказывает мышонок. – Кусок сыра купили и положили на столешницу под салфетку. И ушли куда-то по своим делам. Но тут появляюсь я с расслабленной походочкой – салфетку долой, зубами щёлк! – и за пять минут от сыра не остаётся ни крошки.
Мышонок погладил пузо.
- Переваривается!.. А хозяин квартиры, который скоро домой вернётся, просто сдохнет от злости, что сыра нет. Такой шум поднимет, что непременно соседи сбегутся: ах, скажут, у вас свои проблемы, и у нас свои проблемы, но мы их потихоньку празднуем и нервы никому не треплем! В конце концов, скажут, если ты залил зенки и думаешь, что тебе всё можно, то это совсем не так. И начнут хозяина по морде лупить!..
Мышонок с удовольствием заколошматил кулаками по воздуху: на тебе! на!.. Запыхался и устал скоро.
- Или даже не так всё будет. – подумал мышонок. – Пускай хозяин придёт, обнаружит пропажу сыра и крепко озадачится.
Мышонок встал на задние лапки, подбоченился и скорчил гримасу поглупее – вроде изобразил хозяина квартиры:
- Хочу сыра слопать на ужин, поскольку целый день только об этом и мечтал, а сыра нигде нет!..
Мышонок изобразил весьма глупого хозяина. Короткую шею по-петушиному вытянул и заквохтал:
- Я под стол не поленился заглянуть – нету под столом сыра; я в буфет нос сунул – а сыра отродясь там не бывало; я холодильник обшарил снизу-доверху – всё вроде бы есть, а сыра нет!.. Что тут мне сказать себе, горемыке?.. Пришла беда – отворяй ворота!!
Мышонок озорно расхохотался, принялся приплясывать на месте. А затем решил посмотреть, как же на самом деле хозяин квартиры сердиться будет, если обнаружит пропажу сыра. Мышонок умудрился забраться на шкаф и стал оттуда смотреть.
Ага, вот и хозяин поспел, самолично Андрей Капитоныч.
- Тру-ля-ля, со святыми упокой! – Андрей Капитоныч в приподнятом настроении домой с работы пришёл; пылит лёгкой иноходью и песенку поёт: – Зайчику на ужин полагается морковка, лошадке на ужин – вкусная соломка, а Андрею Капитонычу, голубчику, на ужин – кусок сыра!..
Мышонок тоненько хихикнул.
- Где же мой сыр? – проскользил глазами Андрей Капитоныч по столу.
Лежал под салфеткой сиротливый кусок хлебца, но слишком было бы мудрено обнаружить в нём сходство с полкило душистого сыра.
- Куда же делся мой сыр? – пока ещё весело, но с досадной подозрительностью пропел Андрей Капитоныч.
Хотел-было у хлебца спросить про сыр, но подумал, что это странновато бы выглядело, деструктивно даже. Никогда Андрей Капитоныч не разговаривал с хлебцами, и никто из его знакомых не разговаривал.
- Совершенно не могу понять, где мой сыр. – проворчал Андрей Капитоныч, петь ему совсем расхотелось. – А вот позову я служанку. Быть может, она умница, и вместо того, чтоб целый день на диванах валяться, положила мой сыр в холодное и безопасное место. Служанка, идите сюда!..
Приходит служанка, вежливо кланяется и спрашивает:
- Андрей Капитоныч, вы меня звали?.. Ой, понимаете, меня целое огромное несчастье мучает, болезнь такая, что спасу нет. Ладно бы на улице заразилась или в гостях – тогда было бы на кого попенять. Но беда с ушами случилась внезапно, пришпандорило внутренние органы без всяких внешних причин.
- Пришпандорило? – нахмурился Андрей Капитоныч.
Служанка кивнула головой и выжидательно умолкла.
- Но, надеюсь, вы сейчас меня слышите? – посочувствовал служанке Андрей Капитоныч. – Впрочем, если я вас позвал, а вы пришли, значит вы меня услышали.
- Да хороши вы со своим впрочем. – хмурится служанка. – Я уверена, что болезнь у меня настырная, и скоро от неё спасу не будет. Это вам просто повезло, что я вас услышала и прибежала на клич, а могло бы быть совсем по-другому. Мне иногда слышатся всякие посторонние звуки и голоса, бежать на зов которых нету никакого желания. Я теперь боюсь, что могу дурёхой сделаться, в связи с этой болезнью.
Служанка поковыряла пальцем в распухшем левом ухе, чуть оттопырила его и ущипнула кончик.
- Вот что. – говорит Андрей Капитоныч, вынимая из аптечного сундука упаковку пилюлей. – Примите от меня лекарство для исцеления ушей, оно мне когда-то помогло и вам поможет. Но вот о чём я вас спросить хотел…
- Погодите, погодите, Андрей Капитоныч. – перебила служанка. – Слышите?
- Чего это? – оторопело пригнул голову Андрей Капитоныч.
- Не надо чегокать, ответьте, пожалуйста, мне на один вопрос. – сопит служанка. – Вы слышите или не слышите?
- Я ничего не слышу. А вы чего слышите?
- И я, к счастью, ничего не слышу. – с некоторой озабоченностью произнесла служанка.
- А почему вы заставили меня прислушиваться, будто сами чего-то услышали?
- Я внезапно подумала, что вы чего-то слышите, чего я не слышу, вот я и перепугалась. Обычно-то всё наоборот происходит.
Андрей Капитоныч недовольно крякнул. А мышонку всё не терпится со шкафа посмотреть, когда Андрей Капитоныч со служанкой драться начнёт. Насчёт пропавшего куска сыра.
- Я слышу только то, что и вы слышите, а потому оставим этот пустой разговор. – сердито забурчал Андрей Капитоныч. – Я к вам вопрос имею, касающийся хозяйственного уклада в моём доме. Вы куда-нибудь понарошку кусок сыра не запрятали?.. Лежало на столе полкило сыра, и его не надо было слушать, его надо было видеть.
Служанка озабоченно пожевала губами:
- Про то, как люди слушают сыры – я ничего не знаю, но приметить ваши полкило я также не сподобилась. Значит, я не могла схватить руками то, чего не вижу. Весьма странно это могло бы получиться, даже если представить.
Служанка с тоскливой издёвкой потрясла пустыми раскрытыми ладонями. Никаких следов сыра они не выказывали.
- В этом доме, у кого не спроси, а ответ один: ничего не видел и ничего не знаю. – посетовал Андрей Капитоныч. – А разве вы можете ничего не знать и не видеть, если вы – непосредственно моя служанка?.. Или чья вы служанка?
- Ваша.
- Потому вам и карты в руки. Вы за всем должны следить в этой квартире и учитывать всякую пропажу. А то получается, что в доме сыр исчез, а куда исчез – я не знаю, вы не знаете, а тот, кто должен знать, тоже, пожалуй, ничего не знает… У меня от этих глупостей уже голова ходит кругом!!
- Определённо мистическая история. – служанка приподняла салфетку под которой раньше находился сыр и кусок хлебца, а сейчас был только кусок. – Такое впечатление, что кто-то (совершенно невозможно угадать – кто) залез под салфетку и полакомился вашим куском сыра. Даже крошек не оставил.
- Пускай история мистическая. – согласился Андрей Капитоныч. – Но, в принципе, в доме никого, кроме вас не было. А вы утверждаете, что не ели мой кусок сыра.
- Я даже в глаза его не видела. – горячо воскликнула служанка. – Салфетку видела с самого утра, но заглянуть под неё у меня и желания не возникало.
- Получается так, что кусок сыра никто не съел, что он лежит где-нибудь здесь в целости и сохранности. Деваться-то из дому ему некуда.
- Кому некуда деваться? – напряглась служанка.
- Здравствуйте!.. кому!.. этому самому куску сыра, который вы не видели и не слышали, а я его, например, покупал, и теперь мои потраченные деньги полетели коту под хвост…  Вот так у нас с вами получается.
- Ну да, именно так. – на свой лад поняла служанка вопрос Андрея Капитоныча. – Кусок сыра поступил весьма неучтиво, если ушёл, не предупредив хозяина. Можно, разумеется, предположить, что у него нашлись важные и неотложные дела, обязательства перед семьёй и кредиторами. Вот он слишком заторопился и убёг, позабыв об апологии быть съеденным. По сути он не виноват, хотя (опять говоря по сути) нахальства в его поступке пребывает больше необходимого уровня.
Андрей Капитоныч заметно опешил.
- И поверьте мне, что у кота под хвостом деньгам не место. – отрезала служанка. – Не место!!!
- Извиняюсь… кто и куда убёг? – вытер пот со лба Андрей Капитоныч. – Я решительно отказываюсь вас понимать. Мне кажется, что или я недостаточно трезв или любая околесица выучилась соображать быстрей меня… Кто убёг?
- Как же вы успели позабыть, Андрей Капитоныч? – ахнула служанка. – Речь-то идёт о пропавшем куске вашего сыра. Он лежал на столе, под салфеткой, и вы думали, что полакомитесь им на ужин. А теперь его нет.
Андрей Капитоныч озабоченно потёр щёки. Левый глаз принялся слегка подёргиваться. Правый скорбно таращился на мир. А ведь подумать только: совсем недавно Андрею Капитонычу хотелось безмятежно петь!
- Вы пытаетесь меня – взрослого человека – убедить в том, что проклятый кусок сыра вспомнил про свою семью и кредиторов?.. – сердито полоснул ладонью по воздуху Андрей Капитоныч. – Что он не просто слез со стола и ушёл по своим надобностям, а убёг, в компании с какой-то трижды невероятной белибердой?..
- Ох, Андрей Капитоныч, я бы на вашем месте поостереглась в это дело впутываться. – заявила доверчиво служанка. – Повидала я на своём веку таких молодцов, уж будьте покойны!.. С тех пор, как у меня болят уши, мне вообще стало казаться, что в мире вертится гораздо больше непредсказуемых и мошеннических вещей, чем это было в то время, когда у меня не болели уши. Вы меня понимаете?
- О, страсти иродовы! – размашисто заорал Андрей Капитоныч. – Она снова мне про свои уши лопочет!.. А я ведь так мало хочу, совсем-совсем немногого хочу, мне так не свойственны излишества. И неужели за плюгавенькое скромное желание покушать на ужин кусок сыра можно меня так терзать?..
- Должно быть, и кусок сыра в этой жизни что-то постоянно сурово терзает. – заверила служанка, ничуть не испугавшись криков Андрея Капитоныча. – Он непременно из тех суматошных молодцов, которых я повидала на своём веку. А вот, представьте, я вам расскажу ещё одну странную историю. Вчера, пока вас не было дома, я с необыкновенной ясностью услышала, что из гостиной доносится конский топот. Паркет-то в гостиной давно пора на свалку – чуть вступишь, он и скрипит… Но поставьте себя на моё место. – служанка выпяченной грудью дотронулась до плеча Андрея Капитоныча и огладила манишку. – Я вошла в гостиную и убедилась в том, что коня в ней не было, да и не так-то просто уместиться коню в нашей гостиной. И мне пришлось очень долго размышлять на тему, как мог получиться звук конского топота в отсутствии какого-либо коня!.. Я чуть с ума не сошла. Как по-вашему: где в этот момент мог быть конь?
- Конь??? – рявкнул Андрей Капитоныч. – Ваш конь сдох и сами вы вскоре сдохнете; как аукнется – так и откликнется!
- Почему вы на меня кричите?
- Потому что вы рассказываете сволочные глупости, а меня они приводят в бешенство. Пойдите-ка вон!
И служанка ушла.
Но ушла в очень расстроенном виде и была готова расплакаться. А поздно вечером, после сумерек, она снова вспомнила, как хозяин её понапрасну обидел, и расплакалась. И плакала довольно-таки долго, педантично. Андрей Капитоныч собирался спать укладываться, пошлёпал дружески по подушке, но услышал служанкин плач и затоптался рядом с кроватью. Невозможно честному человеку уснуть, когда рёв стоит на весь дом. Глаз не сомкнуть.
Андрей Капитоныч дошёл до каморки, где служанка обитала, просунулся в дверцу, смотрит: чёрт знает что!..
- Милочка, – говорит. – скажите мне, ради Бога, чего вы тут ревёте битый час, будто рёва-корова?.. Это совсем недостойно поведения взрослой девушки. Надо и совесть иметь в одиннадцать вечера.
- Очень красиво у вас получается. – всхлипывает служанка. – Мне, значит, надо совесть иметь, а для ваших забав совесть не заказана?.. Прямо бы убила вас за такие слова.
- Как так у меня совести нет? – ёкнуло сердце у Андрея Капитоныча. – Потрудитесь объясниться.
- Ворвались без стука в каморку – это раз. – с готовностью взялась пересчитывать служанка бессовестные поступки. – Ни на грамм не извинились за то, что ворвались без стука в каморку – это два. И ко всему ещё, нанесли тяжкую обиду, когда тыкали мне в лицо куском сыра.
- Я тыкал?.. Каким, хочется узнать, куском сыра я мог тыкать?.. У меня нет куска сыра, его, судя по всему украли, и, между прочим, практически на ваших глазах. Уж если кто-нибудь и тыкал вам в лицо куском сыра, так вовсе не я, а тот, кто его у меня украл, а я не тыкал!
- Про тыканье я выразилась фигурально.
- Ах фигурально?? Ну, мне тут и добавить нечего к вашим подлым глупостям, я ухожу! – и Андрей Капитоныч вылетел из каморки, хлопнув дверью.
Служанка разрыдалась ещё громче.
А зловредный мышонок всё это время сидел на шкафу и со смеху давился. Обзавидуйтесь, дескать, мадам и месье: мышонок серенький, маленький, а натуральную чехарду в доме навёл! Герой, несомненный герой!..
Но вот вскоре, сразу в полночь, к служанке пришёл жених. Почему-то все служанкины женихи ходили к ней сразу в полночь, наверное, были полуношники с рождения. Пришёл и этот жених – привлекательный едва ли, но чем-то гармонирует с окружающей действительностью: дело-то молодое. Пришёл в отличном настроении и принёс в подарок букет цветов, бутылку вина и, как это не забавно, кусок сыра. Правда, маленький кусок, гораздо меньше того, который держал под салфеткой Андрей Капитоныч. Возможно, грамм на двести.
Когда служанка увидела в руках жениха этот сыр, то сосредоточено позеленела и взбесилась.
- Это всё похоже на издевательство! – говорит она, указывая на кулёк с бутылкой вина и сыром.
- Ни в коем случае. – улыбнулся жених июльским фавном. – Я тебя люблю и готов сколько угодно добиваться твоей руки, а подарками я тебя подмасливаю. И сыром тоже подмасливаю, понюхай-ка мимозу с его корочки!..
И сунул кусок сыра прямо ей под нос.
- Ах так! – визжит служанка. – А мне велено вам передать, молодой человек, что медицина здесь бессильна, и лучше бы вам катится отсюда подобру-поздорову!.. Отчего же меня никто не любит по-настоящему, отчего смерти моей неукоснительно ищут?
- Я тебя люблю. – взволнованно затрепетал жених. – Если пойдёшь за меня замуж, то будешь, как сыр в масле кататься.
- Сыр?? – победоносно сплюнула служанка. – Пущай ослы сопатые твой сыр хрумкают, и пускай им подавятся! Тьфу на вас всех!..
И она принялась обзывать жениха презренными словами, и не таилось в этих словах ни намёка про любовь или свадьбу. Жених случился необыкновенно добрым человеком, потому и обошёлся без увечий третьей степени тяжести. Но обиделся. Выпил бутылку вина, но обида не прошла, и жених решил уйти от греха, а кусок сыра в коридор выкинул.
- Зачем, – спросил у себя. – мне этот сыр? Она в него плюнула, а я теперь таскайся с ним повсюду?..
Ладно, ушёл. Ночь плескается себе в городской луже, а Андрея Капитоныча бессонница соблазняет, лавирует по организму. Вот взялся он бродить по дому, бессонно тыкаться в разные углы, жалеть, что обидел свою служанку. Девушка она, вообщем-то, невинная и честная. Может быть и попутал её бес, а может быть и нет.
Но внезапно Андрей Капитоныч ощутил знакомый запах, пошёл ему навстречу и обнаружил в коридоре кусок сыра. Тот самый маленький кусок, который жених покупал. Но Андрей Капитоныч про жениха и ведать не ведал.
- Позвольте-позвольте. – озабоченно взял он в руки находку. – Вот и нашёлся мой кусок сыра, только его хорошенько поели. Был большой кусок сыра, на целых полкило, а как его поели, так он стал маленьким. А кто же мог его поесть, кроме служанки?
Вроде бы некому. И Андрей Капитоныч решил окончательно разобраться со служанкой, резко застучал в её дверь и вошёл в каморку.
- Ещё раз здрасьте!.. – очень саркастично поклонился он служанке, которую тоже мучила бессонница, и она не спала в этот поздний час.
- Наше вам с кисточкой! – весьма злобно, даже в буро-васильковых красках заговорила служанка с Андреем Капитонычем.
- Милочка любезная! – ехидно заворчал Андрей Капитоныч. – Вот вы говорили, что кусок сыра убёг куда-то, а он вовсе и не убегал, а просто вы его взяли и поели. Соглашусь, что каждому не терпится моего сыра попробовать, но зачем конями голову морочить?
- Ах кони?.. Ах сыр?.. Ах голова?? – дико завопила служанка и вцепилась зубами в горло Андрея Капитоныча. – Так ведь я, кроме сыра, очень много чего ем!.. И пью очень много чего!..
Затем служанка долго закатывала глаза и надругалась над телом Андрея Капитоныча, экономив на орудиях убийства. А, когда на крики сбежались соседи, она шустренько переоделась в случайного свидетеля и незаметно выскочила за дверь. С тех пор в городе её никто не встречал.
И всё бы забвением поросло, всякое терпеть приходилось жителям городской среды, но служанка не могла согласиться с положением изгнанницы и душегубки, и написала письмо своему жениху. Написала, что: свершившееся преступление (в его корне) содеяла не служанка, а мышонок, да-да, всего-то навсего мышонок, нелепое животное фатума; ищите, дескать, этого трагического мышонка по всем городским норкам и судите по полному комплекту его собственных признаний, и не будет обременительным, в случае чего, пытку применить; а я бы, дескать, я – та самая нелепая служанка и избранница судьбы – я бы после осуждения мышонка вернулась в родимое отечество на правах вольной гражданки, поскольку ностальгия – штука скверная и гноистая; а если будет справедливая воля властей, то я, дескать, и так втихаря вернусь в отечество, сама разыщу зловредного мышонка, а уж чего именно с ним сотворю – позвольте держать в секрете, это, дескать, моё личное понимание справедливости и праздника, а то некоторые гуманисты, словно сыр в масле катаются, и думают, что со своими глупостями новый мир построят!..
Жених служанки всё это внимательно прочёл, разыскал проклятого мышонка и написал на него заявление в прокуратуру. Мышонок вытянул руки по швам и отправился склочничать по судам. Так дело до сих пор и тянется. Процесс века.



НА ЯДЕРНОМ СКЛАДУ


Я и мама жили некоторое время на заброшенном ядерном складу. Скукотища была – хуже некуда. Редко когда поминки генерала к нам по добрососедству ночевать заявлялись и до утра отплясывали. Иногда граждане с приёмного пункта металлолома заглядывали, чтоб перешерстить весь склад. А чтоб порядочный гость наведался с приветом – этого я не припомню. Надо думать, солидные гости и на всём белом свете наперечёт.
Маму-то трудно в этом убедить, а я давно рукой махнул и никого не жду. Вот Гошка приходил – сын Крязевых – взял и испортил мне солдатика из пластилина, и бляшечку на ремень украл. Главное, почему мне обидно: у самих Крязевых в доме красть нечего, я всякий раз от них с пустыми карманами возвращаюсь. А карамелька не в счёт, потому что я её у Деда Мороза стащил, а Дед Мороз, пусть и к Крязевым заходил, но всё равно он не крязевский, а государственный. Правда, мама?..
- Ох, горе мне с тобой, Филушка, чистое горе!
- Ну что ты такое говоришь, мамусенька? Разве можно такое говорить про собственного сына?
- Иногда можно. Ладно, иди учить уроки.
Э, таких уроков и не задают вовсе, какие бы я пожелал выучить. Но вы про мои мечтания маменьке ни гу-гу! Меньше знаешь – лучше спишь.
И вдруг в полу нашего склада образовалась щель и через неё пролезла шустрая бархатно-чёрная крыса. Видно, что слегка спросонок. Видно, что не туда попала.
- Ну-ка, позвольте ваш склад обнюхать. – пощекотала усами крыса. – Да полноте, разве я сюда не забегала раньше?.. Вы не Марья Гавриловна?..
- Нету здесь никаких Марь Гавриловн. – говорит мама. – Извините, вы ошиблись, и проваливайте отсюда.
- Что значит – нету здесь никаких марь гавриловн? – не обращая внимания на мамин гнев, принялась вынюхивать повсюду крыса. – Признавайтесь, куда вы подевали Марью Гавриловну? Съели что ли?
- Мы Марьями Гавриловнами не питаемся. – убеждаю я. – А если вы держите мнение, что Марью Гавриловну съесть можно, то, значит, сами её и съели.
Крыса шумно икнула и замлела глазками, словно несозревшими желудями.
- Когда это я Марью Гавриловну съела? – строго спросила она у меня.
- За обедом. А теперь к нам заползли нервы трепать.
- Допускаю, что нервы потрепать я любительница. Тогда скажите срочно, куда меня чёрт занёс?..
- Вы на ядерном складу. – сказал я. – Вы сами всё прекрасно видите.
- Ах, на складу ядерном? мило-мило! – крыса вертляво обрадовалась, что пролезла на ядерный склад, поскольку почувствовала себя хитрой шпионкой. – И вы уверяете, что я сама Марью Гавриловну схрумкала за обедом? мило-мило!.. А что полагается после вкусного обеда?
- Мало ли чего полагается. – говорю я.
- После вкусного обеда, по закону Архимеда, вытри руки об соседа – вот что полагается! – сказала крыса и протянула свои когтистый лапки.
- Неправда. – отскочил я подальше от крысы. – Нас в школе по-другому учат. Или я не в той школе учусь, в которой вы учились. Вы, наверное, в семьдесят третьей учились?.. Вот, а я в семьдесят восьмой. Там про Архимеда совсем не так учат, как вас выучили.
- Да чему вас вообще могут в семьдесят восьмой научить? – ухмыльнулась крыса. – Драться на переменках да листы из дневника вырывать.
- Ш-ш! – указываю я крысе на свои губы: мол, потише ты со школьными делами при маме!.. А вслух говорю: – Нас учат тому, что после вкусного обеда нужно поварам спасибо сказать, а затем можно устроить тихий час, чтоб поспать и набраться свежих сил.
- Получается, что и мне можно поспать. – крыса крепко зевнула, свернулась калачиком и заснула. – До трёх часов прошу не будить.
А на часах, между прочим, уже три с четвертью.
- Нет, немедленно просыпайся и убирайся прочь! – хлопнула мама тапкой по стене.
Но крыса и ухом не пошевелила. Лежит себе и лежит – спящая красавица. «Ну, – думаю. – всё это случилось не случайно. Теперь надо ждать ещё гостей на склад.»
А так и есть. Через щель на полу пролезла тощая змеюка и сильно закашлялась – как будто сипом бронхи прочищает. Сперва мама перепугалась, а потом заметила, что змеюка на ладан дышит, и успокоилась.
- Здесь безнадёжных исповедают? – спросила змеюка. – Мне бы ещё и причастится надо, да я слишком на много не рассчитываю.
- И правильно делаешь, что не рассчитываешь; я, вроде бы, не поп. – сказала мама и ко мне обратилась: – А ты, Филушка, не духовного звания?
Я заверил, что я тоже не поп.
- Вот, где его, попа, найдёшь в нужный час? – печалится змеюка. – Времена-то на дворе препоганые… Но вообразите себе, пожалуйста, такой нюанс. Допустим, вы временно стали двумя попами, и я приползла к вам издалека, чтоб исповедоваться. неужели вы мне не поможете?
Ладно, вообразить можно. Я соорудил из газеты папа-римскую шляпу, мама надела свежий белый фартук, и мы сказали: «Слушаем тебя, сын наш… то есть, дочь наша непутёвая!»
- Офигеть можно! – улыбнулась змеюка и закатила исповедальную унылость. – Начну с того, что в позапрошлую пятницу я махнула в ресторан – благо, за районной больницей открыли культурно-просветительский ресторан. Оркестр обещали, клоуна в трёх ботинках – ничего не было, сплошной обман. Я говорю официанту: «Послушаете, милейший, если завлекли обманом, то на этом обман и прекращайте. Принесите мне печёнку с горошком.» Он и приносит. А я забыла, что просила печёнку с горошком, говорю: «Ах так! Значиться печёнку с горошком втюхиваете, когда я просила фасоль со свининой? Стало быть, у вас тут жульничают во все сто рук?.. Позовите метрдотеля!» Пришёл метрдотель, а я ему по морде тарелкой хрястнула, с тем и ушёл метрдотель. А Марья Гавриловна (она за соседним столиком выпивала) запеканкой подавилась.
- Это тяжкий грех, – вздохнула моя мама. – но мы тебе его прощаем.
- Спасибочки! – продолжила исповедоваться змеюка. – Затем я пошла в парк, а там ребятишки на санках с горы катаются. Масленицу провожают. Тогда я встала поперёк и принялась кричать: «Вниз, с горки, и дурак скатится, а вы попробуйте вверх по горке скатится!» Они говорят: «Мы сейчас скатимся и вверх и вниз, но у кое-кого мозги вышибем.» А я говорю: «У кое-кого можно штаны приспустить и ремня по голой жопе дать, а я вам не кое-кого!» А они говорят: «Всё-равно мы тебя сильней.» А я говорю: «Тогда выходи против меня, кто из вас главный!» Вышел один, я ему глаз подбила, он и перестал быть главным.
- Аминь! – возгласил я.
- Вот вам и аминь. – посмурнела змеюка. – А когда меня в милицию забрали, то пришлось штраф заплатить и долго извиняться. Да я сперва заплатила, а после из милиционерского кошелька миллион выкрала – в чём и каюсь.
- Аминь! – опять возгласил я.
- Затем я с подружкой на кухне шушукалась, и выскочила на балкон всего-то на минутку, а подружка все пенки с варенья слизала. «Любишь вкусненьким подавиться? – говорю я ей немного грубо. – Получай теперь по шее!» И взбуцала оплеуху. Кабы она была воспитанной подружкой, то она бы на оплеуху не обиделась и с балкона вниз не сиганула.
- Как это – сиганула??
- Да прямиком, с балкона на асфальт.
- Больно, наверное, если с балкона вниз сигануть?
- Да так… мозгов если нет – чего ж тут плакать… А затем у нас на работе доктора выставку организовали про профилактику гриппа, и, между прочим, бухгалтерша наша к одному из них прилипла: так, дескать, голова у меня кружится, что необходимо выписать рецепт!.. Доктор сразу перепугался и выписал, а я тот рецепт порвала и на свой подменила. А по моему рецепту ей полагалось два литра мочегонных капель по три раза в день. А затем я жабу наказала – помазала подсолнечным маслом ступеньки в подъезде, где жаба живёт, и она по лестнице три часа кубарем кувыркалась. А вчера я из театра выхожу – и что такое на меня нашло? – накидываюсь с криком на гардеробщицу: «Ежели, – говорю. – на вашу художественную самодеятельность два билета продано, то об этом надо на афишах крупными буквами печатать!.. И попрошу вас, – говорю. – горностаевых мантий не воровать, их у меня почти и не осталось!» Все волосья из головы гардеробщицы повыдирала – казни вавилонские!.. За то и каюсь.
Какие уж тут казни?.. На лицо социальная деградация.
- До чего же ты противная злюка! – я больше не нашёл утешительных слов, чтоб исповедовать грешницу. Я подумал, что никогда бы не пошёл работать попом.
- Противней некуда. Как в картине Репина «Не Ждали»!
А вот моя мама почему-то пожалела змеюку и сказала, что, разумеется, все змеюкины грехи прощены. Змеюка попробовала ответить чем-то благодарным и пакостным, но потеряла дар вкусной речи, закашлялась и скоренько померла. Я подумал, что выйдет нехорошо, если я с мамой оказались неряшливыми попами, и змеюке на том свете хвост прищемят. Но вдруг наш склад заметно покачнулся.
- Раз-два-три! – заревел колючим басом Олимпийский Мишка, проникая на склад через щедрую щель в полу. – Змеюка! хочу змеюку! деньги есть, спички есть, будем сочинять фокусы факира со змеёй!!
Ну, от такого косолапого фокусника лучше труп змеюки припрятать. Что мама и выполнила: хлоп! труп в чёрном ящике!.. По фокусам и она знатная мастерица.
- Признавайтесь, где тут есть змеюка? – потребовал Олимпийский Мишка.
- Мы не знаем. – хором сказали я и мама. – Мы не видели.
- Тогда срочно производим обыск, ищем змеюку.
Первым делом мы все вместе обыскали шкаф. А в шкафу пылищи куча – сто лет никто не убирал и даже носы совать ленились. Вот интересно: чихнёт Олимпийский Мишка или не чихнёт?.. А тот зажал нос пальцами, запыхтел, словно кулебяка с кишечными палочками, прослезился до неузнаваемости, но чихнуть – не чихнул.
Вторым делом обыскали мою кроватку, поскольку любят змеюки под пушистой периной нежиться.
- Что за товар? – указал Мишка на яблочный огрызок. – Не змеюка?
- Какая же это змеюка? – расхохотался я. – Вы что, яблочного огрызка никогда не видели?
- Посмейся мальчик, посмейся. – разрешил Олимпийский Мишка, а сам посуровел необычайно. – Чего я видел и чего не видел – тебе знать не положено, мал ещё.
- Вот и молчи на здоровье. – посоветовала мама.
Третьим делом обыскали таз с водой. Как мы его обыскивали – про это рассказывать очень стыдно: вы решите, что мы все с ума посходили. Мишка после обыска оказался мокрым, словно накупавшаяся селёдка!.. Со всех сторон с него капает, чванливость напрочь нарушена, отфыркивается!.. Дурдом олимпийский, так и есть.
А тут из щели на полу выкатилась Кусака и обыск запретила.
- Прекращайте ***нёй маяться.  – говорит. – Сейчас такое будет! Дурака при полном параде хотите увидеть? Он сейчас в гости припожалует.
И вдруг пролез на ядерный склад самый настоящий Дед Мороз. И, действительно, при полном параде, с мешочком.
- С Новым Годом, с новым счастьем! – раскланялся Дед Мороз, очень довольный собой, но слегка выдохшийся, и равновесие плохо держащий. – Кто просил подарков и пряников – налетай, разгребай!
- Здравствуй, друг ситный! очухался наконец! – обрадовалась Кусака. – На дворе месяц март, а он с Новым Годом притащился, пьяница несчастный. Ведь всё на свете пропил, скоро и мозги пропьёшь.
- А ты не ябедничай. – попросил Дед Мороз. – Зачем ябедничаешь, ябеда?
- Ни капельки не ябеда. – парировала Кусака. – А кто так обзывается – тот сам так называется.
- Да ни чуточки. – улыбнулся Дед Мороз. – Я называюсь Дедом Морозом, и любой это подтвердить готов, а ты – ябеда. Ябеда-корябеда, солёный огурец, на полу валяется – никто его не ест.
- А вот и ест!
- А вот и не ест!
- А вот и ест, ест, ест!! Шурин Марьи Гавриловны однажды поднял с пола солёный огурец и съел. И не поморщился – до того сильный духом мужичок. Это ты, когда пьяный, валяешься на полу неподвижный и ничьих шуринов не помнишь.
- А вот и помню. И шурина твоего сейчас вспомнил. Не поморщиться-то он не поморщился, но затем две недели от унитаза к унитазу бегал и всю душевную комфортабельность изувечил. Блевун этакий.
- Да это же клевета, люди добрые! – возмутилась Кусака.
- Отнюдь не клевета, а констатация факта.
Кусаке бы тут забиться в истерике или лезгинку станцевать, но её нервы таковы сегодня, что хоть верёвки из них вей.
- Какая ещё Констанция в его престарелые годы? – зашла в нажим Кусака. – Он же шурин бесхитростный: ему и с Марьей Гавриловной не справиться, так куда ему до молоденькой Констанцией Бонасье.
- Констатация факта, а не Констанция, дура ты!!
- Сам дурак!
- И сам я дурак бываю, не спорю, но сейчас форменная дура ты!
- Спасибо за критику!
- Кушай на здоровье, смотри не подавись!..
Кусака сделала очень обидное выражение морды. Будто она передаёт привет родителям Деда Мороза. Но такой характерно нездоровый привет.
  - Понесла нелёгкая, теперь не остановятся. – ехидно констатировал факт Олимпийский Мишка.
- Это мы ещё посмотрим. – с весёлой угрозой сказала мама. – А ну, граждане, заткнитесь в сию же секунду, иначе прогоню обоих и будете на улице гадать про шуринов и деверев!..
- Я на улицу не хочу. – поёжился Дед Мороз. – Скоро ночь наступит.
- Не скоро, а через восемь часов. – поправила Кусака. – Совсем вокруг себя ничего не соображаешь, всё на свете пропил.
Долго бы им так друг друга подковыривать, но вдруг загудело на нашем складу иерихонской дулей, забалалайкало национальными мотивами и пролез на склад, через известную щель, Лаврентий Палыч Берия. Нужен он нам, конечно, как собаке пятая нога, но, однако, сперва надо выслушать человека, выцедить скляночку дельного, а затем и попросить покинуть помещение.
- Ага! – зашамкал Лаврентий Палыч Берия, зловеще потирая ручонки. – Вот где мной обнаружен корень зла!.. Вот где он затаился!..
- Да тут всё заброшено давным-давно. – попробовала робко оправдаться мама. – Сами посмотрите, что ничего путного не осталось.
- Зашибись! – заковылял Лаврентий Палыч Берия, перебирая складские колбочки и вентили. – Тогда вот, что я придумал. Сейчас мы здесь побушуем маленько, а потом дёру дадим. Марья Гавриловна, ау!..
Но никто не откликнулся на призыв.
- Ау, дорогуша!.. – повторил Лаврентий Палыч Берия.
- Помешались все на этой Марье Гавриловне. – рассердилась моя мама. – Вот чует моё сердце, что непорядочная она женщина. Ох, непорядочная.
- А что вот это значит – побушуем? – полюбопытствовал я у Лаврентия Палыча. – Вы собираетесь тут всё окончательно поломать?
- Безусловно я собираюсь тут всё поломать и сломать, милый мальчик. – сказал Лаврентий Палыч Берия. – Главное, чтоб это было интересно и неподсудно. Сломать нос у Деда Мороза подсудно?
- Да. – сказал Дед Мороз.
- Нет. – сказала Кусака. – Я уже ломала.
- Однажды и нечаянно. – Дед Мороз погрозил большим ледяным пальцем. – А потом тебя в тюрьму повезли, так ты и тюрьму сломала. Последняя тюрьма на весь город – её беречь надо от таких пройдох и бездельниц.
Лаврентий Палыч Берия поморщился:
- Впрочем, не будем ломать нос у Деда Мороза, а будем бушевать иначе. Будем пляски танцевать.
- Оп! – прихлопнула в ладоши Кусака. – А какие пляски?..
- Танцы народов мира. В честь повсеместного Интернационала.
Тут Лаврентий Палыч Берия принялся танцевать и колобродить, изобретая отчётливо-кривоногие па-де-де. Быстренько сломал табурет и цапнул за щиколотку Олимпийского Мишку. Ухватился-было (на радость Кусаки) за нос Деда Мороза, но тот пружинисто увернулся. И наконец-то Лаврентий Палыч добился греха, к которому очень стремился: наступил лапищей на спящую крысу и раздавил бедняжку. Расплющил в лепёшку.
- Ага! – возликовал Лаврентий Палыч Берия. – Танцы помогают мне прекрасно бушевать, тут-то вы все и подвернётесь мне под ноги… Хочу гармошку – играет кто?
Я один умел играть на гармошке, но почему-то решил, что сегодня лучше не играть.
- Думаю, настала пора нам всем отсюда смываться. – предложил Олимпийский Мишка. – Этот бешеный старикашка запросто нас передавит.
- Попрошу внимания. – вдруг очень тихо и доверительно сообщил Дед Мороз. – Мне следовало бы сразу вас предупредить, да только противная Кусака слова не давала вымолвить. Вот, посмотрите сами: она и теперь рот во всю ширь разевает, хочет заголосить.
- И загаласю! – выкрикнула Кусака. – Загалашу!.. или загаласю… загалашу-загаласю…
- Тише, Кусака, тише. – попросил я. – Дедушка Мороз, о чём вы хотели нас предупредить?
- Я скажу, если Кусака не будет мне мешать.
- Кусака! – мы все шикнули на Кусаку. – Не мешай, пожалуйста.
- А чего сразу я? – обиженно завертелась Кусака. – Чуть чего, так сразу я. Если вам очень хочется, то я смогу помолчать и не говорить ничего. Не велика для меня потеря, сколько раз молчала, и никто на это не жаловался. Взяли себе за моду: чуть чего, так сразу виновата Кусака!..
- Тише, тише.
- Друзья мои. – скорбно сказал Дед Мороз. – Очень важные люди мне велели вам передать, что сейчас на наш склад упадёт жутчайший трамтарарам.
- Кто упадёт???
- Жутчайший трамтарарам! – повторил Дед Мороз. – И тут всё ка-а-ак шарахнется! ка-а-ак взорвётся!! ка-а-ак аукнется и откликнется!!
Сообщение о трамтарараме поспело очень кстати. По небу уже нёсся, свистя и похрипывая, обещанный жутчайший трамтарарам, и ему прямо-таки до слёз мечталось хорошеньким образом шарахнуть. Чего мы ему плохого сделали – мне даже придумать трудно; я и мухи, например, не обижу. Сообщаю на тот случай, если чокнутый трамтарарам слишком обожает мух.
Моя мама схватила всё, что могла схватить: и Деда Мороза, и Кусаку, и крысиную лепёшку, и ещё кого-то!..  Мама бросилась бежать с ядерного склада, сшибая всё на своём пути. Сшибла и Лаврентия Палыча: пришлось ему лбом стенку склада доконать, а приключения со лбом ещё никому на пользу не шли. По счастливой случайности, мама не забыла на складе и меня. Очень хорошо, что она никого не потеряла, пока убегала подальше от ядерного склада и трамтарарама.
- Где же мы теперь будем жить? – спросил я у мамы.
- Обязательно найдём, где жить. – пообещала мама. – Мир не без добрых людей.
И вот мы нашли приют в гостях у папы, на овощехранилище. Здесь много вкусного и полезного, и главное, что всё забесплатно. Папа помогает мне учиться в школе, и никогда не говорит маме, если я получаю двойки. И Дед Мороз теперь наш собственный, а не государственный или крязевский.
- Ой-ой, какая здесь поганая скукотища! Ой-ой, здесь бушевать строго запрещается! – иногда нам слышится с небес голос Лаврентия Палыча Берия, связанного в смирительную рубашку.
Грустит, сопли на кулак мотает. Так ведь сам во всём и виноват.



ЛОПАТА БЫЛА У СТАРУШКИ


Одна славная старушка выкопала из снега другую старушку. И сразу решила, что они раньше где-то встречались. Кофточка цвета синицы с начёсом, брошка козликом и волосике на затылке в пучок сплетены – вздор, но всё до боли знакомо.
А наша старушка оттого взялась за лопату, что вспомнила про вчерашнею склоку с уволенным дворником, и припомнила его крики о том, что «трудишься как лошадь, а другие только критиковать умеют». А старушка не только критиковать умела, и лопата у неё была. Утром нашла во дворе залежи сугробов и приступила к работе. Через час с небольшим выкопала другую старушку. Причём, совсем живую.
- Не важен факт наших прежних встреч. – доброжелательно вымолвила копавшая старушка. – Важно, что старушкам нельзя лежать в снегу, и этот пунктик нужно срочно разобрать.
А выкопанная старушка ей вторит:
- Очень срочно нужно разобрать, иначе этот пунктик мне покою не даст. Я в непостижимые вещи-то не верю.
- Будем теперь копать по очереди сугробы во дворе, и когда-нибудь выкопаем то, что нам поможет узнать страшную тайну.
И обе старушки сразу принялись копать. Копали-копали по очереди и выкопали Раису Эдуардовну. С ней они раньше точно встречались: Раиса Эдуардовна с молочным бидоном поспевала всюду.
- А разобрать пунктик? – воскликнули старушки.
- Сей момент. – говорит Раиса Эдуардовна. – Представляете, меня закопал в сугроб собственный муженёк. Обзывал меня «мегерой» всю прошлую неделю, да, видно, нервишки сдали, он и закопал. Допустим, что я – мегера; а он-то кто, после эдакого злодеяния?.. Старый хрыч!
- Старый хрыч, старый хрыч! – загалдели обе старушки, а та, которая была первой выкопана, добавила: – Не уверена, но клянусь, что ваш муженёк, Раиса Эдуардовна, и меня закопал. Сначала вас, а потом меня.
Раиса Эдуардовна сказала, что она в этом не сомневается. Если старому хрычу взбрела на ум шальная идея закапывать в снег невинных старушек (вопли о «мегере» сами по себе ещё не являются обвинительным вердиктом), то он будет их закапывать с максимальным усердием.
- Бедные мы, бедные! – спохватились старушки. – А сколько же всего несчастных жертв он успел закопать? В нашем-то городке, посчитай, старушек с пол-миллиона будет.
Надо копать дальше. Раиса Эдуардовна предложила дедуктивную стратегию для копания. То есть, она предложила изучить расстояние от точки, где была выкопана первая старушка, до точки, где была выкопана сама Раиса Эдуардовна, и затем выкопать третью яму на идентичном расстоянии, но удалившись, скажем, вправо от места первой выкопанной старушки. Ничего сложного.
- Да, – согласились обе старушки. – ничего сложного. Но хотелось бы вникнуть в детали.
- Я лежала левее от первой старушки, – пояснила Раиса Эдуардовна. – и я была закопана в сугроб первой. А та старушка, которая была выкопана первой, была закопана второй. Значит старый хрыч закопал третью старушку правее от второй, если мерить по чёткой линии горизонтали.
- Непременно мы там чего-нибудь выкопаем! – согласились обе старушки и взялись за копание.
Важность момента и сообщнические инстинкты предали им сил. Поочерёдное копание шло бодренько, дерзко, на изумительных старушечьих скоростях. Снег летал по двору, словно картечь, изрыгаемая объевшимся вулканом. Иней брызгал, словно веера листов, вырванных из вексельной книги. Пот со старушек лился ручьями.
Раиса Эдуардовна умоляла копать чуточку побыстрей, ведь речь идёт о спасении чьей-то жизни. Возможно, очень важной жизни для всего человечества. Старушки вняли мольбам и принялись копать столь стремительно, что люди, подглядывающие за событием из окон, принялись отчаянно креститься. Однако, третья старушка не выкапывалась из снега, будто и закопать её было некому.
- Уф! – сказала старушка, которая назло уволенному дворнику, с утра схватилась за свою лопату.
- Уф! – сказала старушка, которая была первой выкопана из сугроба и, предположительно, второй закопана. – Кажется, мы ищем напрасно. В этом месте старый хрыч никого пока не закопал.
- От ошибок никто не застрахован, а тем более те, кому внезапно довелось искать в снегу закопанных старушек. – деловито изрекла Раиса Эдуардовна. – Я думаю, что ещё не поздно выбрать иное место для копания и спасти-таки жертву старого хрыча. Вы как полагаете?
Старушки согласно закивали головами.
- Абсолютно с вами солидарна, Раиса Эдуардовна. – сказала старушка, уже слегка жалеющая, что вчера поругалась с дворником. – Попробуем теперь принять незаурядное решение и копать ещё на пару метров правее и чуть прямее.
- Вот тут? – посмотрела сквозь запотевшие очки старушка, выкопанная старушкой, которая не пожалела для копания своей лопаты. – Мне кажется, что я уверена, насчёт этого места. Приступаем к работе незамедлительно.
С какой-то жутковатой стахановской агрессией старушки принялись вгрызаться лопатой в сугробы, через каждые две-три минутки сменяя друг дружку. Ни одна полярная вьюга и арктическая метель не наносили столько ущерба городскому благоустройству, сколько нанесли эти две великолепные старушки, но третью старушку откопать никак не могли. У обеих слёзы наворачивались на щупленьких глазах и предынфарктно бились сердца.
- Надо бы нам придумать ещё одно незаурядное решение. – упёрлась лбом в черенок лопаты старушка, вставшая с утра ни с той ноги. – Срочно надо.
- Мне кажется, что я надумала одно незаурядное решение. – призналась старушка, выкопанная первой. – Обернёмся-ка назад к тому месту, где вы когда-то выкопали меня, и обмозгуем возникшую незадачу.
Обе старушки юрко обернулись. Мир не мог не измениться за то время, которое старушки истратили на копание снега. Но, кажется, в этом мире слишком явно чего-то недоставало, а чего-то явно прибыло. Например, огромный снежный холм, рядом с местом, где была выкопана первая старушка – холм был слишком несуразного размера, и вызывал смешанные чувства.
- Я этого холма не помню, но раз он есть сейчас, то несомненно был и раньше. – робко сказала старушка, которую бес попутал взяться сегодня за лопату.
- Минуточку! – задремучилась личиком первая выкопанная старушка. – Я не решусь поддерживать вас, рассуждая на тему «помню – не помню», ибо я привыкла доверять своим глазам, удачно приспособленным к очкам. А если поглядеть без обиняков, то мы с вами увидим: холм есть, следовательно, он когда-то здесь и был. И, кстати, мне думается, что нужно раскапывать именно холм, а не третью яму. Думается мне, что именно раскопав холм, мы вызволим на свободу третью старушку.
- Это дельная мысль!
Обе старушки принялись раскапывать снежный холм и, спустя незначительный срок, выкопали… Раису Эдуардовну!! Прямо из снежного холма!!
- Надо же такому статься, что третьей выкопанной старушкой оказалась вторая Раиса Эдуардовна! – изумились энергичные старушки.
Если бы курица, несущая золотые яйца, призналась в том, что вслед за яйцами она несёт и Раис Эдуардовн, то старушкам и дышать стало бы легче. Старушки подсуетились бы и живо навоображали пару миллионов Раис Эдуардовн, весело марширующих по заснеженным просторам города Ярославля и его окрестностей. Сила воображения упоительна и целебна, это лучшее средство от приступов невралгии… впрочем, всё не так просто… вторую Раису Эдуардовну старушки выкопали, а где же у нас первая Раиса Эдуардовна??
- Всё, о чём я хочу сказать, умещается в несколько фраз. – шумно застрочила только что выкопанная Раиса Эдуардовна. – Я, как родилась одной единственной, так в том же самом числе и сохранилась до сегодняшнего дня. Это вы, копая яму, увлеклись и позабыли про всё на свете, и забросали меня холмом снега. А на мои протесты даже не оборачивались – такие вы снегоуборочные старушки!.. Я окоченела и теперь преизрядно злюсь на вас, и мне хочется верить, что ваш поступок не продиктован наветами старого хрыча.
- Значит, вы нас подозреваете? – обиделись старушки.
- Немножко подозреваю. Мне сегодня довелось и в яме лежать и в холме торчать – а это наводит на ужасные мысли.
- Если бы мы затеяли закопать вас в холм, то мы бы вас после не выкапывали. – сказали старушки. – Коварство с глупостью не совместимы.
Очевидно, что старушки правы. Раиса Эдуардовна ткнулась носом в воротник и стушевалась. Но долго дуться друг на друга старушки не любят, и вскоре, утешившись неприхотливыми сетованиями на пенсию, забыли о раздорах. Похлебали молочка из бидона и возобновили поиски третьей закопанной старушки, судьба которой уже давно висела на волоске.
- Если предположить, – Раиса Эдуардовна обвела вокруг пальца невзгоды. – если предположить, что первая выкопанная старушка была и закопана первой, то я была закопана второй: по сей видимости старый хрыч решил на ком-нибудь попрактиковаться, прежде чем угробить «мегеру», то есть меня. Поэтому я советую копать левее от того места, откуда выкопали меня. Левее – это как раз там, куда я сейчас указываю.
- А кто будет копать? – строго вопросили старушки, которые заметно устали и покачивались.
- Вы!
Хорошо, старушки поочерёдно принялись копать. Снег полетел, словно фонтан новогоднего шампанского, дарующий людям любовь и счастье в личной жизни. Сначала из выкопанной ямы показалась хмуро выпяченная лысина. И надо сказать, что это была очень знакомая лысина. Не всем знакомая, но кое-кому – совершенно точно. Затем из ямы высунулась голова, облепленная несвежей бородой и постылыми морщинами. А затем стало ясно, что выкапываемым из ямы был никто иной, как проклинаемый старый хрыч!..
- О ужас! О ёлки-зелёные! – вскричали разъярённые пенсионерки.  – Признавайся, негодяй, куда ты закопал третью старушку?
Старый хрыч созерцал своих освободительниц с беззаветным изумлением, но, угадав среди них Раису Эдуардовну, затрепетал.
- Бабусенька, – произнёс он сквозь обледенелые губы. – я чуть было не вынудил тебя оплакивать мой труп и интриговать с подружками у вдовьего камелька! Прости меня, я отныне буду паинькой!
- Куда ты закопал третью старушку? – вскипела Раиса Эдуардовна.
- Бабусенька, ты напрасно злишься, я отныне буду паинькой!..
- Я потому и требую от тебя признаний, что знаю твой характер, и знаю, что паинькой ты не будешь.
- Буду! – решился на капризы старый хрыч.
- Не верю, не умоляй! Куда ты закопал несчастную старушку?
- Я её не закапывал. – всхлипнул старый хрыч. – Бабусенька, я её просто посадил.
- Как посадил?? зачем посадил?? разве из старушки, посаженной в снег, вырастет что-нибудь путное?!
- Вырастет. – убеждённо промямлил старый хрыч. – Посаженные старушки к весне вырастают не хуже горькой редьки!..
Через сто пятьдесят стопятидесятилетий в ночной вазе коллежского асессора Замараева выросли дровяной склад и столб для сжигания еретиков. И никто из наших правнуков не сомневался, что здесь была когда-то посажена старушка.



ТЕМПЕРАМЕНТЫ


Приключилась история в театре. На сцене, как всегда: актёры, декорации и творческое настроение. Зал рукоплещет, но не бесчинствует. Под сценой шушукаются режиссёр спектакля Солодудин и пудель.
- Какого чёрта ты меня сюда приволок? – волнуется пудель.
- Подожди. – нашёптывает режиссёр Солодудин.  – Вот сейчас Мефистофель скажет «даль моя, даль!», а ты гавкни. Хорошенько гавкни, громко.
- Чего-чего мне надо сделать? – удивился пудель.
- Гавкнуть надо. У него по тексту «даль моя, даль», а ты гавкни прямо так, без текста.
- Кхе-кхе. – откашлялся пудель. – Заливистого лая наподдать минут на десять?
- Наподдай. – хихикнул Солодудин. – Мефистофеля-то играет актёр Тытин, а его со своей женой застукал. Ладно бы просто целовались, а то ещё обниматься взялись.
Режиссёр и пудель прислушались к голосам на сцене. Актёры не мошенничают, артикулируют.
Вот и монолог Мефистофеля:
- И небо, между прочим, навевает поэтическую благодать, и птички о том же самом чирикают, в смысле элегии…
- Приготовься! – шепнул режиссёр пуделю.
- …и даль моя, даль!
А пудель наглым образом замяукал.
- Гавкай! – приказал режиссёр Солодудин. – Ни в коем случае не мяукай, а гавкай!
- Тытин! – заорал пудель на весь театр. – Я не буду гавкать, я тебе не враг. А режиссёру Солодудину руки подавать не смей. Слышишь ли ты меня, Тытин?
И мяукнул назло режиссёру.
- Гав! рявкнул Солодудин.
- Мяу! – задразнился пудель. – Хрю-хрю! иго-го! битте-дритте!..
- Гав!
- Мяу!..
- Гав-гав-гав! – покатился звонкий лай лишившегося разума режиссёра Солодудина.
- Да ведь это – всем моим благим мечтаниям конец, творческой карьере конец! – ужаснулся актёр Тытин, ушёл со сцены и завёл дружбу с буфетчиком. Подвели темпераменты.



ЖЕНСКОЕ СЧАСТЬЕ


Телевизор бес попутал, поломался телевизор, а монтёра не дозовёшься – обидно до слёз. Главное дело, что у них, в монтёрской мастерской, телефон круглосуточный, но сегодня звонить туда бестолку. Пообедали монтёры, покурили, а теперь хороводы товарищеские по цеху водят, День Рождения князя Чугунникова празднуют, тридцатник ему стукнул: каравай-каравай, кого хочешь выбирай!.. А начальство ихнее старенькое, валидол пьёт и в существование поломанных телевизоров не верит.
А Бяка Запятая сидит перед потухшим экраном, ладошкой щеку подпёрла. Скучно ей безмолвную темноту запоминать – просто хоть вой со скуки, просто хоть вой!.. И говорит она своей подруженьке, что бы та не гостила зря:
- Рассказывай, какие новости из Москвы привезла.
Подружка Задвижка пять дней на неделе в Москве проживала, а на выходные в провинцию гостить напрашивалась. У старых друзей и подруг завсегда чай горячей и вкусней, а сахарок слаще.
- Да какие новости? – вздыхает Задвижка. – Вот обещали сызнова первомайскую демонстрацию трудящихся организовать, да, говорят, сам месяц Май вознегодовал: не наступлю, кричит, вовсе, если вы опять классовую рознь распространять намерены!..
- Да ему-то какое дело? – удивляется Бяка Запятая. – Пришёл да ушёл – и вся его работа. Чего он в политику-то вмешивается, корчит из себя невесть что?
- Это приятель его, дружок закадычный – Рупь Задрипанный – всё он с толку сбивает. У самого в мозгах дырокол пошустрил, так теперь и другим житья упорядоченного не даёт… Ох, мужики-мужики, спасу на них нет!.. Один пьяница, другой фетюк, у третьего руки из жопы растут, мусор в комнате подмести не заставишь… Во времена настали!
- И не говори, подруженька. Разве это мужики? Хиляки дефективные в чистом виде, таких и полюбить не захочется скромному девичьему сердцу. А вот помнишь ли ты батяньку своего – Фёдора Терентича?.. Габаритный был мужчина, представительный, богатырь – не чета нашим!
Задвижка тихо улыбнулась:
- Богатырь, помню… Бывало, придёт с работы, уроки у детишек проверит, матери по хозяйству поможет, да ещё и соседу подскажет, где у того харизма располагается, а где просто харя. Шутить любил весело, постукивал пальцем кому-нибудь по лбу и приговаривал: да-да, войдите! да-да, войдите!.. Всенепременным уважением пользовался человек, всякий ему дорогу уступал и всякий перед ним кепочку снимал.
- И грамма в рот не брал!
- Ну, граммы-то, пожалуй, что и брал. – усмехается Задвижка. – Мы Фёдора Терентича всяким видывали, теперича-то можно смело пожурить. Бывало, придёт с работы напыжившись, детишку за ухо схватит и в угол потащит, чтоб уроки нескучно учились. Матери оплеуху закатит, а соседа за волосья таскать начнёт и приговаривать: ещё раз на Машеньку (на маменьку-то нашу) глазом косить будешь, то не миновать тебе гагачьего пуха! растерзаю!..
- Так это что. – махнула рукой Бяка Запятая. – Это просто шалил человек, расслаблялся после тяжёлого трудового дня. Раньше-то ведь как люди работали? На совесть, с огоньком люди работали, вкалывали – одним словом!.. Естественно, что иногда и раздражались, свинчивались с катушек – так не директору же завода морду бить, милочка?.. Уж лучше жену побить, жена всё поймёт и простит!
- Жена поймёт. – бережливо согласилась Задвижка. – Женщина на то и сочинена природой, чтоб всё понимать.
Помолчали, пощёлкали семечки.
- А ещё какие новости из Москвы привезла? – интересуется Бяка Запятая. – Урожай весь съели?
- Да разве по телевизору новостей не сообщают?
- Очумела нешто! Не работает у меня телевизор – сто раз тебе говорила!
- У меня в одно ухо влетает, а из другого вылетает. – смеётся прибауткой подружка Задвижка. – Давай-ка я тебе телевизор на свой лад починю.
- Это как?
- А вот гляди. – Задвижка уселась прямо перед экраном телевизора, ловко изобразила, что она как бы включилась, и заговорила голосом телевизионного диктора, степенно и рассудительно: – Внимание, внимание. Говорит и показывает Москва!.. Прослушайте, пожалуйста, программу телепередач на завтра.
- А на сегодня? – взбрыкнула Бяка Запятая.
- А сегодня уже спать пора: на горшок и в люльку! – радостно сообщил телевизионный диктор. – Зато завтра, в шесть часов шестьдесят шесть минут, на ваших глазах убьют некоего прощелыгу. Прямая трансляция с Красной Площади.
- Ох. – вздрогнула Бяка Запятая. – Как это убьют??
- Как, как... каком кверху. Поскольку у меня начинается период ретроградного меркурия, то руки чешутся – прямо невмочь.
- Ох. – опять вздрогнула Бяка Запятая. – А ведь точно, что это самый сложный период в жизни женщины.
- Не надо много охать, а вот свои пожелания присылайте по адресу: Москва, Шаболовка 38.
Бяка Запятая тут же раскланялась нетвёрдым реверансом и воздушный поцелуй побыстрей на Шаболовку послала – вот такие от неё пожелания.
- Скажу по секрету, что тот прощелыга занял у меня кучу денег, а отдавать, говорит, дядя будет. – доверчиво рассказал телевизионный диктор. – Я бы и дядю его маленько убила.
- Маленько можно. – не испугалась Бяка Запятая.
Телевизионный диктор приосанился и продолжил программу телепередач на завтра:
- В десять часов, даже без пяти десять, состоится показ художественного фильма про то, как люди в тюрьме сидят, первая серия.
- Не люблю про тюрьму, хочу про любовь.
- Хорошо. По многочисленным просьбам телезрителей, показ художественного фильма про тюрьму отменяется, мы вам покажем кино про любовь. Но только первая серия про любовь будет, а во второй кого-нибудь обязательно в тюрьму посадят. Поскольку одно ворьё кругом. И прощелыги.
- Это так. – вздохнула Бяка Запятая. – То ли время портит людей, то ли люди портят время.
- Затем на нашем телеканале будет перерыв вещания до вечера. – сообщила Задвижка голосом телевизионного диктора. – А вот ровно в полночь, через пять минут, смотрите программу о женском счастье. Дорогие телезрители, участницей нашей популярной телепередачи будет Бяка Запятая.
- Ах! – обрадовалась Бяка Запятая. – Разве и мне можно в телевизор?
- Отчего нельзя? Конечно можно!..
- А можно не завтра, а прямо сейчас?..
- Конечно, можно!!
Бяка Запятая немного смущённо и взволнованно села спиной к тёмному телевизору, устало посмотрела на свою маленькую, желтоватенькую комнату, на опостыло покосившийся шкаф и безнадёжно пятнистый потолок. Бяка Запятая ласково нахмурилась и медленно, сердечно, заговорила:
- Здравствуйте, дорогие товарищи телезрители! Я не какая-нибудь там особая личность с заслугами и уважением, чтоб набраться смелости перед вами выступать, но немножко-то поговорить могу, даже, впрочем, не поговорить, а поделиться своей тихой женской простотой… сейчас время такое, что стыда в нём меньше стало, нет ни у кого больших обязанностей перед остальными людьми, ни особой жалости, деньги тоже куда-то порастерялись… а, хотя, у кого-то денежка и есть, такие люди сразу в глаза бросаются, на машинах с мигалками ездят, девочек по саунам возят… мне бы роптать, как многие сейчас поступают, а я молчу, я по большому счёту и смирилась с этакой проклятой жизнью, я себя очень просто ценю, по житейскому обыкновению… только было бы хорошее здоровье, а это, дорогие товарищи телезрители, для нас самое главное!.. я, например, все передачи про здоровье смотрю, все-все какие только по телевизору показывают, смотрю и не болею… это для меня очень выгодно – не болеть, потому что я одинока и ухаживать за мной некому, а подруженька гостит лишь по выходным, да и то не всегда, иногда пропускает выходной… так оно и понятно – подруженька на серьёзной работе занята, вертится как белка в колесе, а Москва слезам не верит – вы, верно, и кино такое помните, ещё когда Советский Союз был, такое хорошее кино сняли, а сейчас всё коммунистов ругают!.. одинокому человеку нельзя болеть, да и, вообще, одинокому человеку обязательно нужно трудом руки занять, иначе в голове крен поползёт, запсихуешь, сама с собой жить замучаешься, винить начнёшь кого ни попадя... легче всего опуститься на дно и не всплывать, но ведь так и хочется, так и тянет выхватить из любой возможности хоть что-нибудь хлёсткое, хоть какую-нибудь, пусть и маленькую, пользу… да и кто будет от тебя учтивости ждать, если ты сама с собой, как дура, разговариваешь, если одинока?.. тут вы наверняка улыбнётесь, товарищи телезрители, потому что и вправду я смешная, бестолковая такая, да, быть может, и выступаю по телевизору сейчас только для того, что бы вас посмешить, но всё-таки очень хочу, чтоб вам  было про меня хоть что-нибудь  понятно... ведь случается порой и плакать для утешения, уж очень хорошо слёзы умывают всё наболевшее и понурое, и не жалко их… а, быть может, пролитыми слезами и вымолишь себе то, что не успела вымолить словами… мы же очень мало о себе ведаем, родные мои товарищи, часто не знаем, чем себе помочь и как сделать себе лучше, только потому, что теряемся в случайностях, скукоживаемся в минутных заблуждениях, треплем нервы себе и другим, а от этого ещё сильней обостряется одиночество… конечно это так… а мелочиться в пустых удовольствиях всякий дурень способен, тут наивность и прочая чепуха радуют себя: куплю новое платье и будет мне везение!.. и я понимаю такое везение, я бы сама не прочь новое платье купить, я новых-то уж больше года не покупала, но я пока ещё и старыми пользуюсь – от меня не убудет, я за модой не гонюсь, оно, возможно, и есть для меня такое жизненное удовольствие… а что?.. у других ещё хуже бывает, так бывает, что даже я им помочь чем-то могу, да и помогаю, не всё же в себя пихать, в одну-то харю!.. Да, так вот я и живу, дорогие товарищи телезрители, извините, если я чью-то личность задела, я никого не хотела обидеть… извините, пожалуйста!..
А про женское счастье Бяка Запятая рассказать не успела, просто лишних минуток не хватило. А завтра упорхнула подружка Задвижка на гулянку, в парк, и свою единственную любовь во вселенной за миг отыскала!.. Женилась. Двойню родила, мамочкой стала.
В гости приглашает Бяку Запятую, в Москву.

 
      1994г. и т. д..