Разбитый калейдоскоп

 

                Глава 1
 
    Переезд на другую квартиру всегда считается вторым пожаром, как бы этого не хотел новосёл.
Павел Алексеевич Тарасов, отодрав телевизионный кабель от плинтусов, скрутил его и засунул в бумажный мешок. Затем он, подставив табурет к антресолям в коридоре и начал перебирать годами нетронутые разные вещи. Всё летело в хлам.
— Зачем выбрасываешь нужные вещи? — спросила внучка Катя, подняв с пола старые часы с кукушкой.
— Не будем захламлять новый дом, утилём, — ответил ей дед, скинув сверху вместе с пылью картонную коробку с бумагами. Пожелтевшая и деформированная временем старая коробка сразу развалилась и оттуда высыпалась кипа бумаг чертежей и черновиков институтской дипломной работы пропахшей затхлостью.
Катя стала собирать с пола бумаги, и складывать в кучу. Разгребая ворох ненужных бумаг, ей в руки попался фотоальбом. Она открыла первый лист альбома, на неё смотрел портрет маленького мальчика в пионерском галстуке.
— Дедушка, а это кто Павлик Морозов? — спросила она.
Дед с удивлением посмотрел на внучку:
— Ты откуда про Морозова знаешь? — и увидал в руках Кати открытый старый малинового цвета его альбом, о существование которого он давно забыл
— Передача по телевизору вчера была про него, — ответила Катя.
— Дай — ка я на него взгляну? Я ведь думал, что этого альбома в живых нет, а он вон, где отыскался, — обрадовался дед.
Он сел на табуретку и взял альбом в свои руки.
— Нет внучка, это не Павлик Морозов, а Павлик Тарасов, — ответил он ей, — это я в детстве.
— Как интересно дед, дай мне полистать его? — протянула девочка ручки к альбому.
— Занимайся пока своим делом, я посмотрю, потом тебе дам, — сказал ей дед.
Но Катю разобрало любопытство. Ей интересно было взглянуть на маленького дедушку. Она положила свою ручку на плечо деда и склонилась над старым альбомом, словно над самой любимой своей куклой.
Над фотографией была надпись. Павлику десять лет. День пионерии 1960 год.
Перелистывая поочерёдно страницы, он наткнулся на приклеенную коллективную фотографию третьего «А» класса вместе с учительницей Софьей Ивановной Гудковой и подпись двадцать второе апреля 1960 год. Это был памятный день, когда их класс принимали в пионеры. Тогда его мать, работая во Дворце культуры художественным руководителем, привела Павлика учиться играть в эстрадный оркестр на трубе, где он постигал азы этого инструмента с взрослыми музыкантами.
Софья Ивановна учительница старорежимных взглядов, ревностно и осуждающе относилась к тому, что Тарасов, пренебрёг школьным духовым оркестром, который несколько лет существовал в школе, а пошёл в чуждый для пролетариата буржуазный джаз. При удобном случае она всегда напоминала ему об этом.
Софья Ивановна все года ходила в одном и том — же черном платье, какие носили монашки. На плечах у неё постоянно находился платок или косынка тёмных тонов. В праздничные дни она на платье прикалывала камею с непонятным изображением. И от этого её облик казался властолюбивым, как у Вассы Железновой. И если бы вместо камеи у неё висел крест, то она бы обязательно преобразилась в игуменью из женского монастыря.
Гудкова была строгой и требовательной учительницей. Не терпела, когда на уроках отвлекались её ученики. Если заметит шептунов, ни слова не говоря, брала с классной доски тряпку и клала её на парту перед нарушителем, давая понять, что если услышит повторные переговоры, то заткнёт рот тряпкой. Тут же в классе наступала тишина. Софья Ивановна не допускала, когда её ученики занимались посторонними делами, она сразу давала команду: «Руки назад» и после этого все ученики, словно заключённые закладывали нехотя руки за спины. За плохое поведение и удовлетворительные оценки, полученные на уроках, она наказывала весь класс, отменяя уроки физкультуры и пения, заменяя их русским языком или математикой. Поэтому у неё никогда не было второгодников. Не было у неё и любимчиков. Для неё все ученики были равны. Она одинаково относилась к дочке дворника и к дочке директора завода.
На фотографии рядом с ней по одну сторону стоял Павел, — самый хулиганистый парень в классе, а по другую сторону Сашка Орехов, его первый помощник всех шалостей.
Софья Ивановна всегда на всех массовых мероприятиях держала их подле себя, боясь, чтобы эта парочка не выкинула очередную шалость.
Павел Алексеевич вспомнил, как Софья Ивановна, расхаживая по классу, говорила:
— Сегодня канун девяностолетия В. И. Ленину, я хочу вам дать напутствие на будущее.
Она кратко, но торжественно изложила об исторической роли Ленина в образовании пионерии, о символе галстука, и кто такой пионер Советского Союза.
Проходя мимо парт, она словно заученно одно и тоже твердила:
— Дети завтра у вас наступит незабываемый и знаменательный день. Вам повяжут пионерский галстук, и вы будете с этого момента маленькими строителями коммунизма. А это значит, что учёба поведение и ваши поступки должны быть безукоризненны, так завещал великий Ленин.
У Тарасова была персональная парта. Его Софья Ивановна, специально отсадила от трёх общих рядов, чтобы он не смотрел мечтательно в окна и не мешал другим ученикам получать пятёрки. Эта парта была установлена около окна параллельно со столом преподавателя, где он хорошо обозревался не только учителем, но и всем классом.
Заметив, что Павлик отвлечён, она тихим шагом подошла к его парте и произнесла:
— А тебе Тарасов, особенно надо подлечить твоё поведение и прекратить нас кормить нелепыми выдумками.
Павел Алексеевич с улыбкой вспомнил, какими изобретательными были его выдумки и проделки, в которые верили поначалу весь класс и учительница, а позже обман вскрывался, и его начинали прилюдно стыдить на школьной линейке. Особенно он опростоволосился с Сашкой Ореховым в день птиц. Всем мальчикам дали задание изготовить скворечники к птичьему празднику. Павлик и Сашка откладывали каждый день своё задание, а перед скворечным шествием бросились лазить по частным секторам, где сняли с вишен два птичьих домика, как после оказалось, что эти скворечники стояли во дворах Софьи Ивановны и однорукого учителя по истории Михаила Борисовича Нестерова. Тогда они сильно оконфузились, доказывая, что своими руками сделали жильё скворцам из старых досок.
В пятом классе, они сдали новую штангу в металлолом, которая была спрятана в складе с макулатурой. Пропажу в груде металлолома обнаружил преподаватель по физкультуре в этот же день. Их с Сашкой обвинили в подломе склада и воровстве школьного имущества. Обещали определить обоих в колонию, но на деле оказалось, что их просто попугали. Напомнили они о себе громко, когда наступил голодный 1963 год. Хлеб выдавали по карточкам в тот год. Поведение у Павла к тому времени улучшилось и родителей не так часто стали приглашать в школу. Когда у него, кто — то из знакомых спрашивал: «Как дела»? — он отвечал: «Скучно, но зато спокойно».
Хлебная нехватка прошивала недоеданием каждый дом. С голоду, конечно, не помирали, но нехватка мучных изделий ощущалась. Более сытно жилось, тем у кого в семье были родственники с больными желудками. Им выдавали дополнительно по четыре французских булки или сайки. У Павла в доме было вдвое больше булок, чем в других семьях, так, как у отца была язва и у старшего брата Николая гастрит.
Павел тогда тайком по утрам намазывал бутерброды с маслом, заворачивал их в газету Советская Россия, которую выписывал отец и носил в школу для своих одноклассников из детского дома Володи Смирнова и Альбины Мельниковой. Смирнов с благодарностью брал бутерброды, а Мельниковой он на переменах незаметно подкладывал в портфель, лежавший у неё в парте. И так продолжалось до тех пор, пока Смирнов не предложил свой бутерброд Альбине, завернутый в знакомую газету. Она сразу догадалась, кто ей оказывал хлебную добродетель, и вместо слов благодарности отругала Павла, как набедокурившего мальчишку. После этого он перестал подкармливать и Смирнова.
Осенью перед Октябрьскими праздниками по школе бросили клич. Кто принесёт в школу золы или помёту для удобрения земли, тому будут выдавать по буханке белого хлеба и по килограмму лимонных пряников. Павел знал, где находятся большие залежи этого добра. Он взял с собой Володю Смирнова и Ореха, где совместными усилиями очистили вначале у сарая Героя Советского Союза Сергея Мочалова закуток, набитый кроличьим помётом. И так сложились обстоятельства, что на приёмке удобрений стояла жена Героя, — учительница начальных классов, которая выдавала за каждый принесённый килограмм талоны, не позабыв при этом похвалить ребят за их пионерский вклад в развитии сельского хозяйства страны. В буфете ребята получили ароматные жёлтые пряники и буханке кукурузного хлеба. Тщательно очистив закуток героя войны, Павел повёл ребят на школьную котельную, где в бочках кочегары складировали золу. Словно шахтеры, изрядно припудренные золой, они довольные несли удобрения из своей родной школы в свою же школу.
Четыре ведра они сдали, заработали на пряники и массу лестных слов в свой адрес от приёмщицы Валентины Ивановны Мочаловой, а на пятом ведре их заметили председатель пионерской дружины Анюта Липовская и Васька Золотов, — внук известного революционера. Оба они учились в параллельном классе. Увидав мальчишек, поднявших чёрный смерч вокруг себя, ковырявшихся детским совком в школьных бочках, они поняли, что эта компания пытается добыть пряники нечестным путём. Они, не раздумывая, побежали, жаловаться в школу директору.
Ребята тем временем быстро отоварили свои талоны. Часть своих пряников Павел попросил Смирнова положить Мельниковой под подушку, а остальные решили раздать малышам детского дома, поручив выполнить эту работу Володе Смирнову. Вечером в этот день Павел поймал Ваську на улице и разбил ему в кровь нос и губы.
После праздников на школьной линейке за эту золу и избиение Золотова их выстроили перед строем всей школы в актовом зале. Линейкой руководили директор и завуч. Первым слово взял Вересов — завуч школы:
— Ребята, хочу вам сообщить, что вот эти три супчика, не явились на праздничную демонстрацию седьмого ноября, за что они получат неуд по поведению. Но не краше их поступок был шестого числа. Они решили нечестным, я бы сказал преступным путём, заработать себе на пряники, украв из школьной котельной четыре ведра золы.
— А что школа в заплатках теперь будет ходить за четыре килограмма пряников, — выкрикнул старшеклассник Стас Толчков.
— Не перебивай Толчков, — одёрнул его завуч, — у нас половина школы в латаной одежде ходит. Тарасов и Орехов уже можно сказать совершили школьный рецидив. Вы должны помнить все, когда они похитили новую штангу со склада и принесли её в металлолом. Шестого ноября, они повторили свой мерзкий поступок. И получили нечестным путём мучное довольствие, насытив свои животики лимонными пряниками, не подумав, что в нашей школе много детдомовских ребят и учеников из малообеспеченных семей.
— Золу, как и штангу, они принесли в родную школу, а не продали конголезскому народу, — вновь разнёсся басовитый голос Стаса. По строю пронёсся заливистый и продолжительный смех.
— Станислав, прекрати паясничать, — выкрикнула через строй его мать Галина Анатольевна, — учитель математики.
Завуч подошёл к строю, где стоял Стас и положив ему руку на плечо, предупредил: — Будешь паясничать, удалю с линейки.
А шум между тем в актовом зале не утихал. Вересов, поняв, что может сорваться важное школьное мероприятие, стал быстрым шагом обходить ряды и успокаивать всех.
— Они себе не взяли ни одного пряника, — неожиданно для всех громко сказала Мельникова.
Шум моментально затих.
— Они все пряники отдали в детский дом, — пояснила Альбина, выйдя из строя линейки.
— Видите, как они красиво поступили, а вы им трибунал решили учинить, — вновь вылез со своей критической ремаркой Стас. — Их премировать за это надо праздничным пирогом, — добавил он.
Тогда директор школы не вытерпел и вывел из зала Стаса, а Смирнова и Сашку поставил в общий строй линейки, оставив стоять Павла одного, словно приговорённого к голгофе. После этого завуч кашлянул в кулак, многозначительно обвёл взглядом линейку. Строй поутих. Он достал из газетного свёртка белый шарф Золотова, залитый кровью, и стал проносить его по рядам, показывая кровь.
— Видите, вот полюбуйтесь, — это результат хулиганской выходки Тарасова. Своему близкому товарищу он сделал кровопускание. Разве допустимо носить такому хулигану и драчуну почётное звание пионера Советского Союза. Вы думаете, отчего он голову в пол опустил? Думаете, пробрало его? Нет, дорогие мои, — он в это время раздумывает, какую бы очередную пакость сотворить.
И действительно в голове у Павла в это время был сплошной ералаш, одна мысль вытесняла другую. Он был зол на Анюту Липовскую и Золотова — мысленно планируя, как будет им мстить. Потом перешёл на директора школы и очкастого завуча, похожего на гестаповского офицера, только без формы. — Хотя в школе за глаза его все называли Берия.
Павел стоял посередине зала и кусал губы, чтобы от обиды не расплакаться и не опозорится перед всей школой. Его взрослый сосед Толик Бухара, который отслужил четыре года во флоте на Баренцевом море, всегда ему говорил, лучше кровь на губах, чем слёзы в глазах.
— Негодяй, маленький паскудник, — донеслось до Павла — мы за кого боролись? — За кого кровь проливали?
Это был прокуренный голос однорукого историка. Он дал волю своим эмоциям, вспомнив Павлу скворечник со штангой. Схватив единственной рукой за галстук Павла, он начал трясти его, как грушу, так, что пустой рукав, вылез из кармана пиджака начал описывать круговые движения вокруг историка.
— Ты враг народа! Ты замахнулся на колыбель революции! Ты белогвардеец, прикрывшийся пионерским галстуком. От тебя корниловщиной пахнет, — хрипел он. — Снять немедленно надо с него пионерский галстук.
Эти слова тогда больно ударили по самолюбию мальчика. Он схватился своими маленькими руками в руку историка и вонзил у всех на глазах свои острые зубы в единственную волосатую конечность Нестерова, от чего тот на весь зал матерно выругался, а потом заголосил, что есть силы, и отпустил галстук Павла.
Павел оттолкнул его и бросился к дверям, но ему вход перегородила дородная учительница пения Рима Владимировна. В школе все её называли Зыкина. Она своим телом перекрыла двойные двери, сделав стойку футбольного вратаря. Павел долго мешкать не стал, он изловчился и бросился ей в ноги, пытаясь беспрепятственно проскользнуть между них. И у него бы получилось это, но ей на помощь подбежал завуч, схватив мальчика за ноги. Павел не видал, кто его взял за ноги и тащил назад в зал. Он брыкался, как мустанг и иногда его удары достигали цели. В пылу борьбы Павел схватился за накладной карман юбки певички и сам того, не ведая, дернул за него так, что у неё не только карман порвался, но и юбка слетела с толстого «багажника». Она всей школе, показала огромные василькового цвета рейтузы — парашют.
Стены школы задрожали от оглушительного хохота. Смеялись не только школьники, но и некоторые учителя. Рима Владимировна залилась от стыда краской, затем подобрала быстро юбку с пола и в раскоряку слоновьими шагами заспешила в учительскую. А юркий Павел, воспользовавшись секундным замешательством, вырвался из цепких тисков завуча, рванул по лестнице на первый этаж. Выбежав раздетый на улицу, где лежал уже снег он, не глядя под
ноги, запнулся об металлическую обрешётку, для чистки обуви. После чего рыбкой съехал по лестнице парадного входа. Павел быстро поднялся и влетел на всех парусах опять в школу. Раздумывая куда можно спрятаться, он забежал в кружок духового оркестра. Там находился руководитель школьного кружка его тёзка Павел Алексеевич Василенко. За барабанами восседал Стас Толкачёв. На соседнем стуле около Стаса на газете лежала целая гора пирожков.
Василенко прекрасно знал, что Паша отлично играет на трубе, и при каждой встрече старался его переманить с джаза к себе, обещав для него персонально приобрести помповую трубу чешского производства. Но выдувать на демонстрациях марши и играть на смотрах художественной самодеятельности Ивана Сусанина Глинки, ему было не в радость.
— Павел Алексеевич, вы ко мне? — спросил его руководитель.
Он намеренно всегда Павла называл по имени и отчеству, давая понять, что относится к нему с большим уважением.
— Нет, я до Стаса.
Стас сидел за барабанами и аппетитно поглощал пирожки. К Стасу он был привязан с первого класса. Ему нравился этот здоровый и спортивный парень, который зачастую на переменах сажал Павла себе на плечи и носился с ним по школьному коридору, так, что у маленького Паши дух захватывало.
Стас был весел и остроумен везде и всюду, будь то спортивная площадка или трагический фильм в кинотеатре. Он любому мрачному скептику мог поднять настроение. Увидав взмыленного Павла, он встал со стула, улыбаясь, подошёл к нему и протянул пирожок. Пирог был с капустой и ещё тёплый. Пашка незамедлительно запихал себе его в рот.
— Что галопом по Европе проскакал? — спросил он.
— Культя сказал, что я враг народа и фамилия моя, не Тарасов, а белогвардейская, Корнилов. «А я за это его укусил и с Зыкиной стащил юбку», — прошептал он тихо, чтобы музыкант не слышал.
— Так это рёв стоял по этому поводу в школе? — спросил игриво Стас.
Павел разговаривал со Стасом тихо, почти шепотом и поглядывал иногда на руководителя духового оркестра, но тот не вникал в их разговор, занимаясь своим делом.
— Да, но первый заревел Мишка Культя, а потом все остальные, — ответил на последний вопрос Стаса Пашка.
— Не унывай, всё обойдётся. Посидим здесь пока не съедим все пирожки. Поверь мне, тебе за это ничего не будет. У нас не царские времена. Погоди ещё сами прибегут к тебе вину заглаживать.
— Никто не придёт. Зыкиной я юбку порвал, а у неё она единственная. Мне Индюк, — её сосед рассказывал, что она покупает две одинаковые юбки сразу. Потом приносит сшивать их, его матери. У неё корма, как Медведь — гора в Артеке. Я на неё в прошлом году целый месяц смотрел, — они точно близнецы.
— Я не понял на кого ты смотрел на задницу Зыкиной или на гору? — спросил Стас.
— Конечно на гору, — ухмыльнулся Павел, — а на жопу певички я с первого класса наблюдаю. Наверное, она дудит сильнее, чем я на трубе играю. Муж с кровати точно падает. Вот кого Павлу Андреевичу надо в духовой оркестр записывать, а она с баяном по классам ходить.
Стас весело залился от сказанных Павлом слов.
— Тебе смешно, а за юбку мне точно влетит.
— Что ты расстраиваешься, купит она себе новую юбку, — успокоил его Стас.
— Таких размеров в магазине не бывает. Если она только простынёй себя обвяжет как индианка. А Культя перед Лавром Корниловым никогда не будет заискивать, он во времена Октябрьской революции был пламенным революционером. Напрасно ты говоришь, что прибегут вину заглаживать.
— Поздравляю, тебя Паха! — ты произведён в ранг главнокомандующего. Лавр при Керенском занимал такой пост. Так что у тебя большое будущее, — с серьёзной миной на лице объяснил ему Стас.
О Корнилове он мало, что знал, но слова Стаса его позабавили и немного взбодрили. Они доедали по последнему пирожку, когда в инструментальную комнату вошла его классный руководитель Александра Викторовна Никитина.
— Вот ты где прячешься, решил в духовой оркестр записаться? — спросила она.
— Думаю пока, — сказал ей Павел, — если Павел Алексеевич возьмётся меня на тромбоне учить, то запишусь в кружок, но на уроки пения и истории ходить не буду.
— Какой ты гордый, как я посмотрю. Натворил сам дел и виноватых ищешь среди учителей, которые образование тебе дают.
— Чего это неординарное выкинул мой будущий тромбонист? — спросил Василенко.
— Покусал Михаила Борисовича Нестерова на школьной линейке, — сказала она Павлу Алексеевичу. — Теперь ему будут делать сорок уколов против бешенства.
В её голосе Павел почувствовал нотки юмора и немного успокоился.
— Да серьёзный выпад ты сделал против ветерана двух войн, — сказал музыкант. — Он на фронте одну руку оставил, теперь не дай бог, инфекция попадёт и вторую отхватят. Что он будет тогда делать, ума не приложу?
— Возьмёте его в свой духовой оркестр. На свирели наяривать будет, — сострил Стас.
— Станислав, ты школу заканчиваешь. Тебе этим летом в институт поступать, а серьёзности у тебя ни на толику нет, — пристыдила его Александра Викторовна.
— А чего вы Паху пугаете. Вся школа знает, что историк по пьяной лавочке себе клешню отморозил, когда занимался продразвёрсткой в двадцать первом голодном году. А за продразвёрсткой скрывался замаскированный грабёж народа, — это любому мальчугану известно сейчас, — сказал Стас.
— Возможно, и известно, — но вслух говорить об этом не полагается. Неприятности могут быть, — предостерегла Стаса учительница.
Она в тот день забрала Павла раньше из школы и лично отвела его домой, где с матерью они долго о чём — то беседовали.
После этого случая историка в школе никто больше не увидит, его отправят на пенсию. А Зыкину переведут в группу продлённого дня, находившуюся в торце школы с отдельным входом. Вместо неё пение будет преподавать молодая выпускница Культурно — просветительного училища, стоявшее позади их родной школы.
 
Глава 2

    Павел Алексеевич Тарасов приятно улыбнулся, вспомнив времена, связанные со школьной порой, и перевернул следующею страницу альбома. Там была вклеена фотография хоккейной команды мальчиков, в которой основная масса была его одноклассники. Тогда им было по тринадцать лет и в те года не проводились турнир «Золотая шайба». Были команды взрослые и юношеские, а младший возраст постигал науку хоккея самостоятельно. Создавали в классах команды, составляли турнирную таблицу и играли по круговой системе. Начинали играть, не дожидаясь, когда выпадет снег. Хоккейный сезон начинался, когда первый лёгкий мороз сковывал льдом пруд или небольшую речку. А уж как только заливался каток на стадионах, у всех мальчишек наступала хоккейная эпидемия. Забрасывали всё на свете, пропадая с утра до вечера на стадионе, отставляя школу на второй план. Трудно было встретить пацана в то время, который бы не мог играть в хоккей или девчонку, плохо стоящую на коньках. Павел Алексеевич вспомнил тогда как он собрал всех тринадцатилетних мальчишек со стадиона и школы, и они всей гурьбой направились в завком Судостроительного завода.
— Мы хотим быть командой? — выдвинули мальчишки своё требование, — нам нужен тренер и форма?
На их просьбу завод охотно откликнулся.
Похвалив ребят за хорошую и нужную идею, они пообещали в течение двух дней решить вопрос по команде мальчиков. Мальчишки безгранично были рады, когда им назначили тренера из взрослой команды. Тогда им выдали, старую, рваную экипировку, которую они после каждой тренировки штопали и латали. Зато они чувствовали, что команда состоялась, гордились этим и несли ответственность на льду за свою игру.
В лютые морозы, когда по радио передавали, что по седьмой класс занятия в школе отменяются, для мальчишек это был праздник. Ни одно радио и телевидение, не сможет им запретить ходить на стадион. В один из таких морозных дней с Родионом Пуховым, одноклассником Павла произошёл курьёзный случай, после которого он получил кличку «Отмороженный». Увлёкшись игрой, он не заметил, как на паховом месте, старом, почти истлевшем трико образовалась внушительная дырка и его мальчишеское достоинство, которое с возрастом имеет перспективу продолжать род человеческий, было изрядно обласкано морозом. Придя в раздевалку на перерыв, Родион ощутил колющую ломоту в причинном месте. Он сидел на лавочке и требовал у всех, чтобы ему делали согревающий массаж, иначе, через день он непременно почернеет у него и отвалится. Мальчишки поначалу смеялись от всей души, но, когда на глазах у мальчишки появились слёзы, забеспокоились. Моментально все сорвались со скамеек, кто за снегом побежал, растирать его, кто кипятку в кружку налил, для согревающего эффекта. После контрастных процедур, лучше подростку не стало. Тогда Павел пошёл за стадионным врачом. Через десять минут после осмотра, пострадавшего увезла скорая помощь ремонтировать замороженный аппарат. Ремонт медиками был выполнен успешно и свои функции он в будущем выполнял ударно.
Этот случай, для Родиона, долго откликался издевательскими насмешками девчонок и старых бабок, — дворовых посиделок. За зимний казус, связанный обморожением важного органа, он заработал хладокомбинатов скую кличку «Эскимо».
В зимние каникулы у мальчишек должны были состояться первые соревнования, но медицинская комиссия, не только не допустила Павла до хоккейного турнира, но и вообще запретила заниматься спортом. Для Павла это была трагедия. Начались длительные походы по врачам, где у него признали нефрит и положили в больницу. Два месяца провалявшись на обложенной книгами, больничной койке, он сильно прибавил в весе, что делало его повзрослевшим. При первой встрече с лучшим другом, Сашка Орехов обрадовал его приятным сообщением. Пока он лежал в больнице, в школе решили создать эстрадный оркестр. Сашка тоже, на пару с Вовкой ходил во дворец и постигал кларнет и саксофон. И у него неплохо получалось.
— Сыграем один раз на школьном вечере, потом от девчонок отбоя не будет, — говорил Сашка. — Я знаю одного негритоса из Иванова, приезжал к нам на гастроли, когда ты почки свои ремонтировал. За ним весь дамский пол, в городе бегал. А мы наружно красивее его будем. И когда мы с тобой исполним соло «Когда девушка грустит», увидишь чудо! Посмотришь, как стерва Лисовская к тебе причалит на туфлях — лодочках, а ты её по борту пошлёшь небрежно. Напомнишь ей про коварное пряничное предательство. Скажешь ей, ты меня Анюта за пряники продала. Теперь тебе веры нет, хоть ты и красивая, как актриса Быстрицкая, но дюже продажная. Я понял, у вас красивых подлости больше, чем у Мани Батыревой уродства. Вот тогда она позавидует Мане.
Маня Батырева была самой старшей в их классе девочкой. У неё была большая квадратная голова и маленькое туловище с короткими ногами и когда она передвигалась, голова её постоянно качалась как маятник. Создавалось впечатление, что ей тяжело носить голову на своих плечах. Маня несколько раз оставалась на второй год в разных классах и в будущем она восьмилетку так и не закончит, хотя и считалась самой лучшей шахматисткой школы.
— Орех, чтобы девчонки заинтересовались тобой, ты должен Маленький цветок, как Питер исполнять. Я тоже пока не Армстронг. А Анюта Лисовская мне не интересна. Так иногда смотрю на неё, потому что девчонки с нашего класса все надоели, кроме Альбины Мельниковой. С ней и шахматы можно сыграть и вообще приятно поговорить на любую тему. Она мне такой же друг, как и ты, только вместо фургона косынку носит на голове, — говорил Паша.
К Павлу в школе после больницы учителя стали относиться лучше, добрее и терпимее. Александра Викторовна сразу его предупредила, что, если посреди урока ему необходимо выйти из класса, он может это сделать легко, при помощи поднятия руки. Такое послабление ему было на руку, особенно когда не выучены уроки, и Паша частенько к этому прибегал.
От уроков физкультуры он был освобождён, и по этой причине чувствовал себя полу человеком, которому позволено только есть, спать и играть вволю на трубе. А ему страстно хотелось движений и обязательно играть в хоккей. Но коньки на эту зиму были спрятаны от него так далеко, что в последующей жизни ему их не придётся, ни разу одеть на себя. Но был ещё футбол, где коньки не нужны были. На футбол его затащит парень классом старше, — Жора Хлястик. (С ним, впоследствии они вместе не один год будут играть за команду Водник).
На следующий год половина их класса заболеет желтухой, а ещё через год он сломает себе ногу, не дождавшись зимы. А потом их джаз-оркестр, отличится на областном смотре, и их захлестнёт волна разных конкурсов, где они будут становиться неоднократно лауреатами и победителями различных конкурсов.
Павел Алексеевич Тарасов с болью и сожалением вглядывался в хоккейную команду мальчишек. Четверо из них играли не только в хоккей, но и в джазе. Серёжка Платов, — защитник и гитарист, — повесился, ощутив себя после перестройки никчемным человеком.
Вовка Макар, — защитник и тромбонист, — умер в психбольнице от белой горячки. Юрка Осипов, — кларнетист и нападающий сидит за убийство в тюрьме. Остался один Орех, которого Павел Алексеевич видел последний раз год назад. Остальные музыкантами не были, но двое из них впоследствии стали хорошими спортсменами и играли за команды мастеров в высшей и первой лиги. «Славка Оленин», — считавшийся одним из лучших игроков города, спился. Последний раз, Павел его встретил деградированным и оборванным. Он тогда у него попросил на полбуханки хлеба и очень долго извинялся. Усов Виталька, — спалил свой организм стеклоочистителем. Единственные, о ком он знал, что они в норме, — это Лёшка Марков, — главный инженер завода. А так — же Пётр Рогожин начальник крупного цеха этого — же завода.
— Надо будет съездить, на родину, после новоселья. Проведать свою родню, — с друзьями детства встретится, — подумал Павел Алексеевич и перевернул следующую страницу альбома.
Следующая фотография была подписана 1966 годом, она была сделана на небольшом речном судне, на фоне родной реки Волги. Это была совместная фотография двух девятых классов.
Тогда завершился учебный год, май припекал не весенними лучами солнца, он с сумасшедшим напором рвался в лето, пытаясь изменить климатический календарь, и это ему удавалось. В городе повсюду распустилась сирень и черёмуха, а ребята уже купались в прохладной волжской воде, или тёплой небольшой речке «Огурец». Александра Викторовна, с 9 «А», и 9 «Б» классами дождавшись последнего звонка, прозвеневшим на линейке колокольчиком, который больше был похож на корабельную рынду, повела ребят на берег Волги. На многолюдном Перевозе, всегда пахло воблой и пивом, и Павлу тогда казалось, что такой запах издавали барыги, торгующие дрожжами и рыбой, а так — же выпивохи и цыгане. Этого люду там было предостаточно, хоть зимой, хоть летом.
Обходя их стороной, ребята спустились вниз к берегу, усыпанному галькой, где стояли несколько дебаркадеров, которые были облеплены кочующими цыганами.
С голубого дебаркадера учительницу окликнули:
— Саша, проходите по мосткам сюда.
Пожилой мужчина в тельняшке и белой форменной фуражке речника подзывал их рукой.
Зайдя на дебаркадер, морячок расцеловал учительницу в обе щеки, бегло рассматривая учеников.
— Это что — же дочка, все твои будут? — поинтересовался он.
— Мои папа, все мои пушистенькие и пернатые. Привела прокатиться, как мы с тобой договорились в назначенный час, но что — то обещанного судна не вижу.
— Пяток минут подождите, речной трамвайчик вышел от Стрелки и на всех узлах спешит к вам.
— Вы кто капитан будете? — полюбопытствовал белобрысый Серёжка Бобров.
— В прошлом, я был капитаном, водил вон такие суда, — он показал рукой на стоящий на рейде допотопный колёсный пароход «Нахимов», а сегодня работаю шкипером.
— А шкипер главнее капитана? — не отставал от него плохо осведомлённый Бобров.
— Шкипер — это командир несамоходного речного судна, а капитан, командир речного или морского судна, — пояснил он.
Речной трамвайчик пришвартовался к пристани с небольшим опозданием. Школьники успели за это время сбегать в магазин купить батонов и крюшону.
Павла сильная жара допекла до нетерпимости. На крыльце магазина он выпил свой крюшон и хотел выбросить бутылку в кусты, но внезапно чья — то жилистая рука, перехватила его за локоть. Он обернулся, перед ним стояла цыганка средних лет. Красные веки глаз и ярко накрашенные губы придавали вульгарный и неприятный вид её внешности. Смоляные с небольшой проседью волосы были сзади перевязаны зелёной, атласной лентой. Длинная крепдешиновая цветная юбка прикрывала босые ноги.
Она смотрела на Павла с возмущённым лукавством:
— Постой сокол ясный, если разобьёшь этот сосуд, то расколешь своё счастье, отдай мне бутылочку, а дашь Розе монетку, узнаешь свою судьбу. Роза никогда не лгала и сейчас не солжёт, — вытягивала она деньги у мальчика.
Павел всегда неприязненно относился к цыганам и гаданиям их не верил, но в этот миг у него взыгрался любопытный интерес. Он достал из кармана оставшийся гривенник и протянул цыганке.
— Я, гадаю по глазам — продолжала она гипнотизировать его, — В недалёком будущем ты окунёшься в протухший омут. Отмываться долго будешь от смрада, но большим человеком тебе быть! — Дай ещё одну монетку? — попросила она, — я тебе подробно расшифрую сказанные мною слова.
— У меня пусто в кармане, — выпалил он ей и побежал на посадку к прибывшему речному трамвайчику.
Павел, запыхавшись, вбежал на судно, и прошёл на нос, где устроился все ребята. Он присел на сидение рядом с Орехом и Вовкой Смирновым. Трамвайчик отшвартовался от причала. Из местного радиоузла полилась знакомая песня «Шумит волна, звенит струна», песню прервали, и детский девичий голос объявил:
— Здравствуйте уважаемые девятиклассники, вас приветствует на борту нашего судна экипаж Горьковского детского речного пароходства. Разрешите вас поздравить с успешным окончанием учебного года и наступающим праздником «Днём защиты детей» Желаем вам интересной экскурсии по нашей великой, русской реке Волге, и приятного вам всем времяпровождения, — звучало из эфира местного радиоузла речного трамвайчика.
Толкнув Павла, локтем в бок Вовка проговорил:
— Вот здорово, я знаю, что детская железная дорога есть на автозаводе. Они наш детский дом катали, а про пароходство не слышал. Добрая тётка у нас училка, такой нам праздничный сюрприз устроила. Я, ни разу далеко по Волге не ездил, а сегодня шлюзы увидим.
— Мне это не в диковинку, я катался и на двухпалубных и на трёхпалубных теплоходах и шлюзы все, какие стоят в городах на Волге, тоже видал, — ответил Павел. — Я, даже маленьким в капитанской рубке был, за штурвал держался и рулил.
— Тебе везёт, у тебя родители есть, а я дальше пионерского лагеря не ездил никуда, — с горькой обидой произнёс Смирнов.
Павел понял, что его бахвальство задевает Вовку за живое и, начал переводить разговор на другую тему.
— Вовка, а ты, куда поступать будешь после школы?
— Точно ещё не знаю, наверное, на повара пойду учиться, а не получится, тогда устроюсь на рынок. За торговые места плату буду собирать.
— Смирнов, ты бред, какой — то несёшь — встряла в разговор сидевшая сзади Лисовская, — эта работа, связанная с финансами. Тебя нельзя к деньгам подпускать, по причине того, что ты считаешь, как Лобачевский, а во-вторых, ты на этой работе будешь помышлять, как обмануть бабушек, торгующих репой да луком. Профессию себе нужно выбирать к чему есть наклонности и к чему душа лежит.
— Грамотная нашлась! — тоже мне. Я, разве сказал, что буду обирать бабулек, — я сам обездоленный. Мы с Емелей Пугачёвым иногда ходили им помогать вёдра да корзины с товаром подносить. И денег с них не брали.
К теме выбора профессии, подключилась Александра Викторовна. Она села напротив ребят, внимательно посмотрела на них и начала изрекать нравоучительные вещи:
— Напрасно вы не прислушиваетесь к словам Анюты. Выбор профессии дело серьёзное. Кто — то мечтает о выбранной профессии с детства, и готовит себя к ней со школьной скамьи, кто — то после окончания средней школы, а иные себя находят в зрелом возрасте. Вот ты Володя действительно сказал бред, не подумав. Ты хорошо учишься! У тебя по математике твёрдые пятёрки, тебе обязательно надо поступать на физмат!
— Будешь в институте набираться опыту, как нужно грамотно и смачно материться при физических нагрузках, — сострил до этого молчавший Родион.
— Эскимо у тебя ни ума, ни фантазии, — сказала ему Лисовская, — может Смирнов это будущий Лобачевский.
— Может быть, — согласился с ней Родион, — но если ты на него виды имеешь, и он на тебе женится, то звёзды на небе потухнут.
— Это ещё почему? — прищурила глаза Анюта.
— Мы все знаем, что Смирнов будет знаменитым учёным в науке, — сказал Родион. — Когда он подберётся к вершине славы, ты ему не нужна будешь. У него много к тому времени найдётся чаровниц, кто по утрам хорошо готовит яичницу. И все они будут относиться к сословию академичных особ и безумно будут влюблены в Вовку.
— А я значит ему не подойду глазунью жарить? — ухватилась она за слова одноклассника.
— Анюта, ты худая, как мой обгрызенный карандаш и, если на такую жену смотреть и мусолить, каждый день, взвоешь, от мрачной жизни, как наш дворовый пёс Джек. Он в посты от голода гимны исполняет.
Все знали, что Родион ужасно не любил, когда его девчонки называли Эскимо. И он порой закатывал им словесный скандал, не забывая подёргать за косы.
Лисовская покраснела после его слов и бросила Родиону:
— Недоделок — эскимос чокнутый.
После чего демонстративно отвернулась от него.
Родион отошёл от дискутирующей группы и сел на крышку люка.
— Вот я думаю ребята, — продолжала учительница, — наши ученики Орехов и Тарасов давно избрали себе профессию. Вероятнее всего они будут профессиональными музыкантами.
— Нет Александра Викторовна, музыка для меня досуг и моей профессией она никогда не будет, — возразил Павел. — Это Сашка Орехов решил поступить в консерваторию, а я пойду учиться в медицинский институт, на уролога.
— Я тоже туда буду поступать, — оправившись от обиды, — сообщила Лисовская, — но буду детским врачом.
— А я закончу факультет журналистики, а после сразу поступлю в Высшую партийную школу при ЦК КПСС, — сказал Золотов.
— А я геологом буду, — заявил Бобров.
— А у меня на роду написано, — робко произнёс Емельян Пугачёв, — что быть мне бунтарём и мятежником, и фамилия у меня подходящая для этой деятельности. И за душой у меня ничего нет, кроме мыльницы и зубной щётки, а остальное принадлежит всё детскому дому.
— Фамилия никогда ещё не определяла будущее человека, — объяснила Александра Викторовна Пугачёву.
— Не скажите Александра Викторовна, — возразил ей Емельян, — если у Анастаса Ивановича Микояна есть авторучка с желанным пером, он перспективно нарисовал будущее своей фамилии. Или взять Абдурахмана — 1, он тоже не забыл в Эмиратах про свою родню. А Пугачёва я знаю одного Емельяна.
— Академик известный есть Пугачёв, — подсказал ему Золотов.
— Но ведь не Емельян же? — бросил ему Пугачёв.
— Искренние мои пожелания для всех вас ребята, чтобы вы не ограничивались средним образованием, а закончили высшие учебные заведения. «Знания необходимо получать в полном объёме», — сказала преподаватель.
Она посмотрела на отрешённо сидящего, на пожарном ящике для песка Родиона.
Он втихомолку жевал батон и запивал его крюшоном. Его не интересовала экскурсия и тема выбора профессии.
— Родион, подойди к нам, поучаствуй в полезной дискуссии? — пригласила, она Пухова.
Прожевав батон и сделав глоток из бутылки, он нехотя подошёл к кругу ребят.
— Я оттуда хорошо вас слышу, — показал он на ящик, — а если каждый пойдёт в институты, то дома строить некому будет. У меня отец пять классов закончил, работает бригадиром каменщиков, а какие дома строит, просто загляденье.
— Уважаемый Родион Фёдорович, — официально обратилась она к нему. — Переубеждать тебя не буду, но могу тебе напомнить, что есть строители имеющие дипломы о высшем образовании.
— Не уговаривайте меня, я себе уже давно застолбил профессию. Буду пожарником или водолазом и обжалованию это не подлежит. Они всех меньше работают, — сутки отдежурили трое дома, итого десять трудодней в месяц. Не жизнь, а малина!
— Теперь мы уже знаем, кем у нас Родион будет. Он, оказывается, давно определился в своём выборе. Ему по нраву героические профессии, связанные с риском для жизни, — в голосе учительницы явно проскальзывала шутливая интонация.
Одноклассники знали, что совсем недавно он грезил работой банщика в женском отделении городской бани. Он всем, не скрывая, делился своей голубой мечтой, к тому — же этой зимой его сняли работники типографии с дерева, откуда Родион через запотевшие стёкла пытался сфотографировать фотоаппаратом «Юнкор» голых женщин, мывшихся в бане. Папарацци из него в тот день не получился, ему тут же засветили плёнку и передали в руки милиции вместе с фотоаппаратом.
— Ой, я сейчас упаду, держите меня, — засмеялась Лера Шилова, — да тебе водолазный костюм нужен для того, чтобы ляжки женские под водой на пляже рассматривать.
— На твои кривые ноги если насмотришься, то спать ночью не будешь, — съязвил ей в ответ Родион, — я лучше тебя на Мочальном острове подловлю и ко дну к батюшке Нептуну в гарем сдам. Он мне за тебя может щучьей икры отвалит граммов десять.
Он скосил лукаво глаз в сторону Шиловой, заметив, что она от обиды надула щёки, и недобро сузила глаза. Это был сигнал, в таком состоянии она могла поцарапать ему лицо. Но он продолжал её доставать:
— Можно, конечно, с Нептуном поторговаться ещё граммов на пять, — успокоил он её. — Но я сомневаюсь, что ты потянешь больше десятка. Но мне на бутерброд с хлебом хватит.
— Идиот с латаной головой, — вспыхнула от обиды Шилова, — у меня ноги не кривые, а точёные и на Мочальный пляж я не хожу. И никаких Нептунов в Волге не водится.
— Всё равно уволоку тебя на дно. За твою утопшую душу ОСВОД мне даст премию десять рублей и бюро ритуальных услуг двадцатку отстегнёт.
Родион все свои планы высказывал Шиловой с серьёзным видом. Она, поверив в его намерения, немного встревожилась, но Лёра на язык была тоже остра, и его она часто заставляла замолчать.
Их перепалка всех развеселила.
Александра Викторовна встала с сиденья и отошла к другим ребятам, предварительно сказав двум спорящим одноклассникам, чтобы они вели себя, как взрослые люди, а не как дети.
Но Шилова распалилась не на шутку. Дождавшись, когда учительница пересела на другое место, она словно кошка подкралась сзади Родиона. И начала выпускать свои когти:
— Пухов, а у тебя не бывает такого ощущения, что ты себе не чирку отморозил, а голову, на которую в раннем детстве упала коровья лепёшка.
Родиона её ехидная реплика нисколько не смутила. Он покрутил ей пальцем у виска и сказал:
— Неумная ты Шилова. Мне и яблоки на голову падали, как Ньютону по нескольку раз, когда я ваши сады шерстил. Придёт время и на меня наитие грандиозное найдёт. Будешь бегать за мной по пятам, просится ко мне на работу в НИИ. Я тебя даже уборщицей не возьму.
— Это почему? — спросила у него, рядом сидевшая одноклассница Нина Жигунова.
— А я в штат буду себе набирать сотрудников только с научными званиями, не ниже кандидата наук.
— И, что ваш институт интересно будет изобретать? — поинтересовалась Жигунова.
— Как деньги из воздуха делать, вот чем, — резко ответил он, дав ей понять, что разговор с ней закончен.
Смеяться над его словами никто не стал. О его изобретении, которое он условно запатентовал среди мальчишек три года назад, — одноклассникам было ведомо. Родион брал за него по рублю со всех и ни копейкой меньше. Оно заключалось в беспрепятственной очистке недоступных фруктовых деревьев, чужих садов. Суть изобретения была до удивления проста. На конец длинной палки, которую он называл «десертная удочка», прибивался остро заточенный гвоздь. Обладатель такой удочки подходил к частному дому с высоким забором или злой собакой во дворе, остриё втыкал в плод, и тянул яблоко или грушу на себя. Такой метод пацаны признали продуктивным и дали ему кодовое название «Фруктовый стриптиз».
— Не дождёшься ты никаких умных наплывов в свой бараний череп, потому что ты Родион Пухов, а не Малиновский. — Родион Малиновский в то время был министром обороны СССР.
— Дура, ты Шилова набитая, — сказал он ей. — Я с тобой разговаривать не хочу. И вообще мне смотреть на тебя тошно, — махнул он рукой и пошёл к борту судна кормить батоном чаек.
— Да, преподносит жизнь иногда неожиданные сюрпризы, — всматриваясь в старую фотографию на речном катере, — сказал Павел Алексеевич, внучке.
— Как они грызлись между собой Родион и Шилова. По полгода не разговаривали, несмотря, что учились в одном классе и жили рядом, а потом взяли и поженились. Лера родила ему шестерых ребятишек. И по моим последним наблюдениям жили они неплохо тогда. Как интересно у них сейчас дела обстоят?
— Пап ты чего расселся? — зашёл в квартиру сын. — Некогда отдыхать, — торопил он отца. — Машину надо быстро загружать и отправлять. Одним рейсом всё не вывезем, ещё ходку будем делать.
— Да вот сынок, внучка в бумагах нашла альбом моей юности. Четыре только фотографии успел посмотреть а, сколько приятных воспоминаний, не передать!
— Отложи его пока, после вместе посмотрим, — сказал сын.
 
Глава 3               

    Про альбом Павел Алексеевич вспомнил, только через неделю, когда они все сообща навели порядок в новой квартире. Дождавшись, когда вся семья отправилась спать, он достал альбом, и удобно устроившись в кресле, открыл его у себя на коленях.
Он просмотрел с удовольствием все фотографии, привезённые из пионерских лагерей и Артека. В международный лагерь Артек в те годы трудно было попасть рядовому пионеру. В основном там отдыхали отличники или дети больших начальников, партийных и профсоюзных работников. Ему тогда мать через областной совет профсоюзов по великому блату достала путёвку, где он отдыхал вместе с иностранными детьми. Это были незабываемые и самые счастливые времена в его детской жизни. Он любил ездить и в другие лагеря, и когда вторично его нога вступала на территорию лагеря, Павел бросал свой чемодан и в первую очередь обегал все места, которые ему больше напоминали о приятных впечатлениях прошлых смен.
Здесь фотографии были, с пионерского прощального костра и с карнавала. Здесь он увешанный ветками папоротника, с разукрашенным лицом под дикаря, танцует переходную польку с Лисовской. Но всех больше снимков, где он с пионерским горном и с трубой. Он с шестого по десятый класс, ездил в лагеря уже по бесплатной путёвке. Павел в отряде был на правах помощника вожатого, и пользовался льготами, как вожатые и причиной тому была его труба. Начиналась его работа с подъёма и до отбоя. По всей территории слышались его сигнальные команды. Утром его труба призывала. Вставай, вставай, постели заправляй. В столовую идти, труба весело пела — Бери ложку, бери хлеб и садимся за обед. Каждый вечер если не было дождя он, аккордеонист и барабанщик на танцевальной площадке ублажали пионеров хитами того времени. Танцевали тогда в основном чарльстон, твист и переходную польку. Твист до 1965 года запрещали танцевать в общественных местах и многие пионеры, боясь обсуждений, под музыку тряслись вместе с молодыми вожатыми за пределами площадки, чтобы директор лагеря не смог увидеть, как они выделывают ногами замысловатые кренделя. А после вечерней линейки его труба протяжно и грустно выдавала. — «Спать, спать по палатам пионерам и вожатым».
А вот фотография попалась, где он в обнимку стоит вместе с Родионом около застеклённой веранды, где висит вывеска отряд N 02 имени Володи Дубинина. В тот год их отправили обоих в лагерь на всё лето, чтобы они не бедокурили в летние каникулы в городском парке культуры и отдыха, который был открыт ежедневно, кроме понедельника.
Следующая фотография, он в парке вместе с группой пацанов. Они жили рядом, и парк считали своей территорией. Особенно им нравился понедельник, — выходной день у культуры и отдыха, но не у них. От нечего делать, мальчишки взламывали замки аттракционов и катались бесплатно на самолётах и различных каруселях. Хотя цена на аттракцион была тогда пять копеек, но зачем платить, когда мелочь можно было сэкономить и после на неё вечером сходить в летний кинотеатр посмотреть фильм или купить мороженое Эскимо на палочке по шесть копеек. А потом их поймали одиннадцать человек со двора и забрали в милицию, где пугали электрическим стулом, который был похож на стульчик сапожника, но с круглым отверстием внутри и привязанным к ножке куском проволоки. В конце концов, не совсем злые дяденьки милиционеры строго наказали им, чтобы они по понедельникам в парк не ходили. А если и бывали там, то замки не трогали. Они угостили ребят барбарисом и распустили всех по домам, пообещав, что в школу и родителям сообщать не будут. Тогда мальчишки действительно думали, что им показывали смертельный стул, пока им взрослые парни не объяснили, что это персональный туалет для безногих арестантов, которых в те времена после войны в городе много ещё осталось в живых.
Он с улыбкой на лице вспомнил один смешной эпизод, связанный с парком этим же летом. Через стадион и парк Павел возвращался домой из дворца культуры с трубой. В гуще кустарниковых зарослей, где у них с мальчишками были сооружены из двух досок и кирпичей низкие места для отдыха, где они могли, прячась от глаз взрослых выкурить сигаретку или папиросу. Из этих кустов, хорошо обозревалась шайба, — так называлось круглое стеклянное кафе, которое в будние дни чаще посещал рабочий люд. В день получки, кому не хватало в шайбе места, компании устраивались под густыми кустиками и распивали спиртные напитки на свежем воздухе, периодически бегая в шайбу только за закуской и пивом. Во время распития в обязательном порядке у мужиков возникали горячие производственные разговоры, которые, как правило, заканчивались драками. Наставив себе синяков, они маленькими группами расходились, а кто не в силах был передвигаться, оставался спать в парке, до приезда наряда милиции. Но до милиции мальчишки после драк делали первыми набеги мест побоищ, где часто находили оброненные деньги либо другие личные предметы драчунов. Чаще это были наручные часы, перочинные ножички или ключи от замков, которые Родион коллекционировал. Потом, как оказалось, во время пьяных разговоров он определял, где работают выпивохи, и после на другой день разыскивал растерю и возвращал ключи за небольшую компенсацию.
Когда Павел подошёл со своей трубой к своему зелёному штабу, то застал пацанов, держащих за животы за кустами крушины, вне их засадного места. Они стояли и смеялись, показывая пальцем на Родиона, но от смеха не могли вымолвить ни слова. Тогда Павел их спросил, по какому поводу такая радость, смех стал ещё громче. Павел тоже тогда зашёлся, не зная причины веселья. Он смеялся, потому что его друзья безудержно хохотали, не боясь последствий за свои животы. Немного успокоившись, Орех и Вовка Торба пытались объяснить причину заразительного настроения, но новый взрыв смеха вновь накатил на них.
Павел бросил футляр с трубой в траву и стал дожидаться, когда они до конца отсмеются.
— Это надо было видеть Паха, — рассказывать не так интересно, — сквозь слёзы сказал Орех. — Короче мы сидели на своей лавочке и играли на спички в буру. Смотрим, приехали на велосипедах три мужика в рабочей спецодежде с выпивкой, но без закуски. Они начали выпивать, и закусывать водку крушиной. А мы наблюдаем за ними из нашего штаба. У них обеденный перерыв видимо был. Один мужик звал их с собой в завод, но они не послушали его. Тогда тот сел на велик и уехал, а эти двое в шайбе брали ещё несколько раз вина и пива. Мы про них уже забыли, так как они то появлялись перед глазами, то пропадали. Потом неожиданно вторглись в наш штаб, на ходу снимая штаны, прогнав нас с насиженного места. Квадратно — гнездовым способом удобрили весь наш штаб, что невозможно было войти. Когда они облегчились, допили свой вермут. Потом схватились бороться, а потом перешли на драку, наставив себе фонарей, и свалились замертво в кустах. А Родион с Торбой удумали такое, — это был мировой номер, которого ни в одном комедийном фильме не увидишь, — Ха — Ха — Ха, — заржал Орех, как жеребец, — не могу дальше, я сейчас описаюсь сам от смеха.
— Иди, отлей, чего ты на полпути остановился, — улыбаясь, сказал Павел.
— Хорошо слушай дальше, — продолжил свой рассказ Орех. — Родион с Торбой сбегали в шайбу и спёрли там совок от мусора. Перегрузили весь навоз из нашего штаба в этот совок, и пошли возвращать его кровным владельцам. Родион словно торт поднёс жидкие кучи к мужикам. Они с Торбой наложили им внутреннего месива в обе ладони, а потом у них в носу начали щекотать былинкой. Первый подумал, что это муха у него под носом гуляет, и вяловато ударил себя ладонью с подарком, но всё равно зрелище было прикольное, смешнее любой комедии. А второй, так вмазал себе по роже, что брызги разлетелись по сторонам попав в лицо и Родиону и Торбе, а потом мужик во сне начал облизываться и причмокивать. Ему, наверное, кабачковая икра приснилась. Пацанов сразу после этого на тошноту потянуло. Они перед твоим приходом только сами в чувство пришли, очистив свои желудки.
Пашка услышав про такое чудачество друзей, насмеялся от души и спросил у Пухова:
— Что Родион опять яблоко Ньютона на голову упало? — Патентовать будешь своё изобретение?
— Нет, мы с Торбой это совместно придумали. Сейчас пойдём у них цепи и педали с велосипедов снимем, чтобы знали, как испражняться в чужих вигвамах.
— Зачем снимать, — сказал Пашка, — давай совсем лишим их транспорта.
— Правильно, угоним и продадим по дешёвке, — обрадовался Родион замыслу Пашки.
Покупателей на велосипед они нашли в этот же день в парке. Один велосипед купил сторож из парка, а второй друг сторожа, — рабочий со стадиона. В тот день они вдоволь настрелялись в тире из пневматического ружья. Затем в кафе — шайбе накупили много кондитерских изделий, запив их грушевым лимонадом. Наевшись и напившись до отвала, они развалились на траве в парке.
— Ты молодец Паха! — накормил нас всех, как дураков на поминках, — Родион пригладил рукой свои назад зачёсанные волосы. — За это я научу тебя, как дым из уха выпускать, когда ты курить начнёшь.
— Курить я пока не думаю начинать, — ответил Пашка.
— Тогда давай я тебе продемонстрирую, как можно стрелять воздушными продуктами, по тридцать раз за полминуты. Когда сам овладеешь, таким искусством, — после в компаниях можно пари будет на деньги заключать. Вариант беспроигрышный, я у Торбы сегодня утром выспорил портсигар и зажигалку. Теперь буду перед девчонками щеголять.
— Этого мне не надо, — Пашка отодвинулся резко от друга и постучал по футляру трубы, — я лучше полёт шмеля на трубе буду исполнять, чем твои рулады.
— Как пожелаешь, — а для меня это доходный бизнес, — бросил Родион.
На следующий день участковый всех, кто лакомился в парке сладостями, привёл в милицию. В этот раз их не пугали электрическим стулом, и не угощали барбарисом, а угрожали отдать под суд, если они не признаются в краже велосипедов. В милиции они ничего не сказали, кому продали велосипеды, но обещали их вернуть в ближайшие дни. Родителям пришлось тогда выкупать велосипеды и возвращать потерпевшим, а мальчишек всех после вызвали с родителями на заседание комиссии по делам несовершеннолетних и оштрафовали на двадцать пять рублей каждого. Суда они избежали. Мальчишки тогда были неподсудны, — из них никому не было в то время четырнадцати лет. Но после этого случая никто из друзей Павла не был замечен в подобных поступках. Только позже, когда они все будут учиться в институтах, их обвинят в фарцовке. И жизнь у Павла покатится по другой колее, о чём он всю свою последующую жизнь ничуть не сожалел.
Павел Алексеевич отложил альбом на журнальный столик. Достал с книжного шкафа любимую кассету с музыкой ретро и вставил её в магнитофон, не забыв одеть на себя наушники. Дальше шла целая студенческая репродукция и фотографии выпускного школьного бала.
               
Глава 4               

    Павел Алексеевич смотрел на себя юного, когда ему вручали аттестат зрелости в том актовом зале, где его, когда — то однорукий историк таскал перед строем за пионерский галстук, который он в седьмом классе поменял на комсомольский значок. Все мальчишки в то время носили брюки клёш и длинные, как у битлов волосы. Павел никогда не отращивал себе длинные волосы. Он всегда стригся коротко и аккуратно, на левой стороне делал себе нитевидный пробор. На выпускном бале, модные брюки клёш запретили одевать. Предупредив всех выпускников, что кто придёт в клешах на бал, и с длинными волосами, тому аттестаты выдаваться не будут. Один Родион не постригся тогда, принеся в школу справку от врача — дерматолога, что у него в области головы находится стригущий лишай. Мальчишки все знали, как он добыл себе эту справку. Он собрал в лесу очень много лекарственного ландыша и сдал в больницу, получив за него не только заветную справку, но и деньги. Эта справка отпугнула от него на балу всех девчонок. Ему они объяснили, что танцевать с ним никто не будет. Но Родион и в этот раз нашёлся, и доказал всему выпускному балу, что переживать по этому поводу преждевременно. Он сходил за красавицей Катькой Евстигнеевой, — в то время известной всей области гимнастки, которая закончила, эту школу двумя годами раньше. На бал он её сосватал идти с ним за десять рублей. И просил, чтобы она в этот вечер ни с кем кроме него больше не танцевала. Она его ангажемент держала в секрете и от него ни на шаг не отходила.
Он демонстративно, как опытный кавалер, ухаживал за Катькой. Показывая, что к ней он не равнодушен, и остальные выпускницы для него безразличны. Этим он вызвал яростный приступ ревности у Леры Шиловой и в коридоре школы от неё получил за это звонкую оплеуху. Катька, поняв, что может назреть нежелательный для неё скандал, моментально покинула стены школы. А Родиону после полученной пощёчины всю ночь пришлось гулять по городу с Шиловой. В эту ночь и Павел впервые поцеловал Анюту Лисовскую, на берегу Волги, не смотря, что по их стопам везде ходил нудный Золотов.
После бала у Павла с Анютой завязалась тесная дружба, которая постепенно начала перерастать в любовь. Они вместе подали заявление в медицинский институт. Из их выпуска четыре человека смогли набрать нужные баллы для поступления. Большинство мальчишек, ринулись в военные училища. Тогда была поголовная эпидемия на военную форму. Мальчишки любили носить форму, а девчонки сходили сума от тех, кто носил форму со звёздочками на погонах. Связали свою судьбу с армией и Вовка Смирнов, с Пугачёвым, уехав учиться в танковое училище города Чирчик. Родион поступил учиться на торгаша, а Шилова в институт железнодорожного транспорта. Альбина Мельникова и Жигунова, не поступив в медицинский институт, пошли работать официантами в ресторан, а Сашку Орехова после того, как он срезался в консерваторию, вскоре призовут в армию в город Львов. Удивил всех Вовка Торба, окончив школу твёрдым троечником, он в институт поступил по счастливому билету через парадный вход. И никто не думал, что Золотову не помогут революционные связи деда, поступить внуку в университет на факультет журналистики. Он был срезан на первом экзамене. Но Васька вскоре восседал в своём кабинете областного комитета ВЛКСМ в качестве инструктора. И до перестройки он будет везде занимать важные посты, связанные с партийной и общественной работой. Тогда Александра Викторовна, была очень довольна своим выпуском. Практически все её ученики школы, не только её класса, начинали свою сознательную жизнь со ступенек высших учебных заведений. Она часто встречала Павла и Анюту вместе на улице и интересовалась, когда будет у них свадьба.
— Как окончим институт, так и в загс пойдём, — отвечал ей Павел.
Но не суждено было Павлу быть врачом. Их с Родионом поймали на фарцовке модными тряпками и магнитофонными записями. Тогда Паша уже заканчивал третий курс. В институте Павла разбирали по косточкам, как врага народа. В тот злополучный день в аудитории кроме его однокурсников, Леры и ректората присутствовал инструктор обкома ВЛКСМ Золотов Василий, который активно ратовал, за исключение Тарасова из института.
Павел, тогда никого не стал умолять о снисхождении, а молча забрал документы, оставив институтский оркестр без трубача и команду интеллектуальных хоккеистов КВН, без остроумного участника. Родион тоже при помощи Васьки вылетел из института, после чего устроился в строительную организацию снабженцем.
А у Павла обострились отношения с Лисовской после его изгнания из института. Она была беременная, но об этом не знали тогда они оба.
— Ты неудачник, — говорила она ему, — я не питаю радужных иллюзий на будущее с тобой и не держу надежд на твои плечи. Они у тебя слабые. Ты не уверенный в себе человек. Проявил слабость перед сереньким Золотовым. Не мог в полной мере постоять за своё счастье. Гордость тебе не позволила поклониться декану. Нужно было проявить гибкость характера, и найти компромисс с Золотовым. Вот тебе с кого пример надо было брать! Он хоть и серость, но умеет жить! С тобой у нас не будет крепкой семьи. Тебе своё счастье нужно создавать с Мельниковой, она нашла своё признание в ресторане, там и ты приживёшься со своей трубой. Хорошего трубача в любой ресторан примут, но учти музыканты там, зачастую спиваются.
— Знаешь, что Анюта я тебе скажу, — выразительно посмотрел на неё Павел. — У меня никогда не будет компромиссов в жизни с такими инфузориями, как Золотов. Так, как счастливого будущего у него не будет. Эту чёткую информацию он давно носит на своей тупой роже. И жена, которая носит красную косынку на голове, считая, Ваську, хозяином жизни, — мне не нужна. Лучше быть холостым, чем остановки перед красным светом делать.
В это время он смотрел на Лисовскую после её слов, как на чужую и испорченную вещь. За считанные минуты она отдалилась от него на немыслимое расстояние.
— Ну, вот и хорошо, — фыркнула Анюта и, развернувшись, помахала Павлу на прощание газовой косынкой красного цвета.
А Павел, через две недели после окончательного разрыва со своей невестой повесил рюкзак за спину, взял трубу с футляром и поехал по комсомольской путёвке на гигантскую международную стройку Курской магнитной аномалии. Под стук колёс он смотрел в окно, скрывающего от него родного города. Дорога манила его в неизвестность. Он мысленно задавал себе много вопросов, пытаясь разобраться, от кого он бежит, от себя или Анюты. Но ответов на эти вопросы он не нашёл. Была только одна романтическая комсомольская путёвка в кармане, которая обещала ему на первых порах дать необходимую опору. Тогда он не знал, что пассажирский поезд Буревестник везёт его к успеху и жизненной удаче.
— Труба зовёт! — сказал он себе.
Он не подозревал, что свой родной город Зеленый бор долго теперь не навестит и с друзьями не встретится больше десяти лет. Но зато в ресторане другого поезда Москва — Симферополь он встретит знакомую девушку с соседней улицы, у которой была такая же комсомольская путёвка как у него. Звали её Галина, правда фамилия её, ему была не известна. Они посещали раньше одну школу, но Галина училась на класс ниже его. После восьмого класса эта девушка незаметно исчезнет из школы. Как после выяснилось, она поступила в строительный техникум. И позже им часто приходилось встречаться в транспорте по пути следования места учёбы. Он так же часто с ней сталкивался и на улицах города и других общественных местах. А однажды на осеннем балу во Дворце культуры, где играл оркестр Павла, во время паузы Галина пригласила его на белый танец. После этого танца у него, к великому сожалению, не завязалась дружба с понравившейся ему девушкой. Следующий танец он посвятил Лисовской, поддавшись её напору. Та устроила ему ревностную сцену за белый танец с Галиной. И Павлу пришлось до конца бала не выпускать трубы из рук. Почему-то в тот вечер, танцевать ему больше ни с кем не хотелось.
Про это кратковременное знакомство с Галиной он быстро забыл, но иногда в транспорте он не переставал ловить на себе её взгляды, на которые он старался не обращать внимания. Потому что была рядом Лисовская, с кем, ему предрешали родственники связать свою судьбу. Увидав, Галину в вагоне — ресторане он сразу подсел к ней за столик:
— Не думал встретить здесь знакомое лицо, — вместо приветствия сказал он. — Далеко направляешься?
— Думаю, я еду в ту же точку, куда едешь и ты, — без восторга ответила она.
— А тебе разве известна моя географическая карта?
— Я видела тебя в обкоме комсомола, когда ты выписывал путёвку на строительство Курской магнитной аномалии.
— И ты, значит, решила следом за мной махнуть в чернозёмную сторону?
— Не обольщайся Паша, — не меняя лица, сказала она. — Я еду работать по вызову, как специалист, а путёвку взяла, для льготных гарантий. И взяла я её на неделю раньше, чем ты. Так что твой вопрос я могу переадресовать тебе, но не буду. Мне это не волнует, как и твоя звезда, Лисовская, с завышенной оценкой о себе.
— Уже не моя, — поправил её Павел. — Мадам Лисовская сейчас в свободном полёте.
Галина чуть улыбнулась:
— Я догадывалась, что у вас с ней ничего хорошего не получится. Вы две противоположности — без микроскопа видно.
— Это почему же? — удивился Павел.
— Она изнеженная и высокомерная особа из номенклатурной семьи, а ты своевольный парень с улицы. Точнее сказать трубач! А трубачи не скрипачи, они поголовно хулиганы или уголовники.
— Странное суждение у тебя о трубачах, и я знаю почему? — Потому что джаз довольно долго находился в подполье, и поэтому приходилось многим джазменам вопреки нелепому закону прятаться по подвалам и на рентгеновских плёнках записывать свои шедевры, за что подвергались гонениями властей. Разве Эдди Рознер, который создал великолепное танго «Зачем смеяться» — уголовник? Нет, он просто человек со сложной судьбой. Кстати, он совсем недавно эмигрировал назад в Германию, на свою историческую родину.
— Я знакома с его судьбой и не только его, но и другими выдающимися музыкантами. Например, я знаю, что Луи Армстронг тоже был в молодости заключён под стражу, за огнестрельное оружие. С недавних пор меня увлёк джаз.
— Понятно, — изрёк Павел.
— Ничего тебе не понятно и не думай, что из-за тебя мне стал нравиться этот жанр. В джаз я влюбилась в прошлом году, когда услышала в Свердловске Владимира Чекасина. Он не так знаменит, как Рознер. Молодой ещё, но я уверена, от него слава не уйдёт.
— Галя, почему ты такая колючая, — спросил у неё Павел, — давай я тебе закажу чай с двойным сахаром и шоколадку вдогонку в буфете куплю? После сладкого я слышал, люди добрее становятся.
Галя на его слова нисколько не обиделась, а наоборот приятно заулыбалась и согласилась только на шоколад.
Утром в Белгороде они вместе сошли с поезда на платформу. И больше не расставались никогда, хоть и жили вначале целый месяц в разных интернатах. Он жил, в молодёжном общежитии работая строителем, а потом ему неожиданно выделили комнату в новом строении семейного интернационального общежития и не просто выделили, а предоставили право самому выбрать комнату. И оказала ему большую помощь в этом, — его медная труба. Он по приезду сразу влился в коллектив музыкантов строительного треста. Они вместе с Галиной подобрали себе самую лучшую комнату, а ещё через месяц поженились. Но когда он женился, ему пришлось оставить своё увлечение. Пошли дети, и семейные заботы заставили трубу закинуть на антресоль. Когда у них с Галиной дети подросли немного, Павел поступил учиться на заочное отделение Одесского института народного хозяйства. К тому времени, он дважды менял жилплощадь и будучи студентом — заочником жил в трехкомнатной квартире.

Глава 5               

    Он был доволен жизнью, семья, дом, хорошая работа, — в общем, всё что надо, для счастья он имел. Работал он тогда начальником Жилищной конторы в посёлке Пищевик.
Иногда его приглашали по старой памяти музыканты на концерты смотра художественной самодеятельности, чтобы он со своей трубой помог ансамблю треста «SOS» создать профессиональную музыкальную форму. Один раз он им помог так удачно, что они стали дипломантами областного конкурса и в награду получили путёвки на российский смотр ВИА в город Калинин, где он встретился с Санькой Орехом и Серёжкой Платовым, которые со своим ансамблем тоже были удостоены чести, участвовать в конкурсе ВИА. Радости у друзей детства не было предела. После концерта Павел сидел у них в гостиничном номере и пил небольшими рюмками Столичную водку. От родителей, которые к нему часто приезжали в гости, он знал, что Санька после службы в армии закончил Львовскую консерваторию и работал руководителем оркестра в одном из отделений Горьковской железной дороги. О Серёжке Платове они ничего не знали, так как жил они в разных районах города.
Серёжка оказывается, к этому времени объездил многие известные музыкальные коллективы Советского Союза, но нигде не мог долго задержаться, и виной тому была неограниченная тяга к спиртному. Его пригласил на этот раз к себе Орех, выдернув, из ресторана «Муза», где он был лабухом в оркестре слепых музыкантов. От друзей он тогда узнал, что Анюта тоже не окончила институт, родив после его отъезда сына, неизвестно от кого и работает медсестрой в заводской поликлинике. Живёт с родителями. До сих пор не замужем, но надежд на замужество не теряет.
— Как — же она без мужа? — спросил Павел, — тяжело ей одной ребёнка воспитывать.
— О чём ты говоришь, Паха, — возразил Орех, — у неё папа ещё не вышел на пенсию, — по сей день работает директором завода. А мама главный врач, СЭС города. Она живёт как принцесса. Я её вижу иногда, когда в заводской поликлинике бываю. Спрашиваю, чего замуж не выходишь? Она мне отвечает, что за женихом надо ехать в другой город. Здесь якобы ей опостылели все. Говорит куда не взглянешь, везде одинаково грубые лица, на которых выразительно отштамповано «Мужлан». О тебе как — то спрашивала, но я ей сказал, что связи с тобой не имею. Говорю ей, если интересно, сходи во дворец культуры к твоей матери или к твоему брату на обувной склад. Они тебе всё расскажут про жизнь Павла. Она мне ничего на это не ответила. Но то, что у тебя два сына растут, Лисовской известно. К ней Золотов Васька сватался несколько раз, но она его отшивала. Говорит лучше одной век куковать, чем с этим косноязычным под одной крышей жить. Она ему открыто говорит: «Вася возвращайся на кладбище и больше не сбегай оттуда». Ты знаешь Паш, у него, что — то с речью произошло. И на ухо он туговатым стал, но это не мешает ему передвигаться вверх по партийной лестнице. Он мне сильно помог в покупке инструментов и новой аппаратуры, после этого я к нему не обращаюсь. Неудобно вроде надоедать, хотя просьбы к нему ещё есть.
— Лично меня Золотов совсем не интересует, ты мне лучше расскажи, как сложилась судьба у Мельниковой? — спросил Павел.
— Альбина поступила со второго захода в медицинский институт, это при тебе ещё было.
— Да я это помню, — подтвердил его слова Павел. — Но дальше мне про неё ничего не известно.
— Она успешно его окончила и работает врачом в нашем санатории. А Жигунова, — её лучшая подруга в молочном магазине заведующей работает. Обе семьями обзавелись, живут вроде нормально. «В общем ты Паха можешь за них порадоваться», — сказал Орех. Но тут в разговор вмешался Платов:
— Жигунова нормально живёт, — знающе сказал он, — а Альбина вроде вдовой стала, у неё муж военный в Афганистане в первые дни войны сгинул.
— Я этого не слышал, — удивлённо сказал Орех, — может оттого, что давно не видел её.
— Я тоже с ней последний раз встречался пять лет назад. Мы вместе с Александрой Викторовной как — то ехали в автобусе, и она мне рассказала про беду Альбины. Александра Викторовна дружит с ней и в гостях у неё часто бывает.
— Знаешь, что Паха я тебе скажу. Чем расспрашивать про городские новости у нас, — давно бы сам приехал и воочию увидел всех, кто тебя интересует. Неужели на Родину не тянет взглянуть? — Приезжай, а то некоторые думают, что ты в тюрьме сидишь, поэтому и носа в город не показываешь.
— Желание приехать у меня велико, — сказал с грустью Павел. — Но ты забыл, что у меня хроническое заболевание почек и все свои отпуска я использую на санаторное — курортное лечение. Беру ежегодно путёвку в Трускавец или Кисловодск и еду лечить почки и рушить свои зубы минеральной водой. Больше туда не поеду, пора по другим местам ездить, но надо сказать, что болячка моя давно уже не беспокоит. Может, излечился?
Павел три раза сплюнул и постучал по столу, пообещав при удобном случае обязательно навестить родные места. И он сдержит своё обещание, приедет вскоре в свой город не по собственной инициативе, а по срочному вызову матери для того, чтобы быть третейским судьёй у своих родителей. Мать с отцом прожившие вместе больше тридцати пяти лет, решили расторгнуть свой брак. Отец, уравновешенный и серьёзный семьянин запал на новую молодую жилицу в их подъезде, у которой муж Геннадий, был рыболовом — любителем и трудился с отцом на одном заводе. Геннадий работал посменно, а его молодая жена Катя была парикмахером в комбинате бытового обслуживания, иногда принимая клиентов женского пола у себя на дому.
Геннадий, часто развешивал пойманную рыбу, вялится на балконе второго этажа, и когда он выходил проверять рыбу, запрокидывал голову наверх и громко кричал:
— Алексей, спускайся ко мне? — У меня пиво есть, и рыба созрела.
Отец часто стал туда спускаться не только пиво пить с рыбой, но и по личному вызову Кати, когда её супруг находился на рыбалке или на работе. На втором этаже отца стригли, брили и одаривали ласками. Затем парикмахерша соберёт своему мужу рыболовецкие снасти с узлами и выставит своего благоверного за дверь. А Алексей Тарасов, со своими узлами перекочует с четвёртого этажа на второй, прочно заняв место, на кровати рыбачка Гены.
Эмоциональная мать спокойно мимо двери «молодожёнов» не могла проходить. Она ногой часто выбивала им филёнчатую дверь и сносила кирпичом электрический звонок. Соседка — сластёна до соседских мужей панически боялась попадаться ей на глаза. Мать это чувствовала и назло ей пускала в ход сумки, и длинные когти. А дальше шла серьёзная артиллерия. Смачные плевки, вылетающие изо рта матери, словно из зенитки, точно ложились в цель. Разлучницу такой штурм морально валил наповал.
Директор завода Лисовской ценил старшего Тарасова, как хорошего специалиста и по просьбе отца обменял ему квартиру с новой женой в другом доме. Разрешить их семейную проблему было не под силу ни Павлу, ни тем более его брату Николаю, который был старше Павла на один год. Время было упущено, Катя запустила свои чары в отца мёртвой хваткой. И ни о каком заднем ходе новой семьи, речи не должно быть. Павлу это было ясно. Он тогда все претензии высказал старшему брату, которого давно турнули из военного училища, после чего он уехал в Мурманск ловить рыбу, где зарабатывал неплохие деньги. Каждый свой отпуск он приезжал с кучей денег, и обязательно обзаводился временной гражданской женой. Имея иногороднюю прописку, он не шёл домой, а селился в гостинице. К нему ежедневно приходили друзья, и пить они начинали с Шампанского и коньяка. Потолок в номере от пробок, когда он съезжал из гостиницы, требовал свежей побелки. Водку и вино он не пил по началу, но к концу отпуска самогон и брага для него были лакомством. Однажды он сжёг номер в гостинице и его копчённого в нетрезвом состоянии отвезли в вытрезвитель. Хоть он и выложил приличную сумму за причинённый ущерб, но его больше после этого случая ни одна гостиница города к себе не селила. Одевался он всегда, как Лондонский денди. Последний раз он приехал весной с длительного рейса в дорогой шубе из натурального бобра, какие раньше носили бояре. Он советовался с отцом, что лучше приобрести автомобиль или катер?
— Всё хорошо, — ответил отец, — но, имея деньги, — это не значит, что ты легко можешь купить транспорт.
Отпускное время шло, и убегали деньги на покупку спиртного, и когда он однажды пересчитал оставшиеся средства, обнаружил, что денег хватает, только на тяжёлый мотоцикл, который купить было проблематично в то время, как и автомобиль. Тогда он купил себе спортивный велосипед, но через неделю проснувшись от сильной жажды, пропил его за литр водки. Гардероб его тоже с каждым днём иссякал из шифоньера. Когда он протрезвел, понял, что начинать всё надо с нуля. Но назад в Мурманск его на работу уже не взяли, и он устроился на обувной склад грузчиком, где и нашёл себе очередную жену Лизу. Она родила ему сына Марка. Воспитанием Марка занималась больше бабушки. Ребёнок жил на два дома. А Брат с Лизой жили интересным браком, у них не было определённого места жительства. Они жили на два дома то у одной матери, то у другой. А могли жить порознь месяцами, каждый в своей квартире, установив график воспитания Марка.
Мать Павла часто ходила в гости к его тёще, — она жила недалеко одна в двух комнатной квартире. Похоронив мужа, тёща осталась одна без родственников и детей. Все разъехались по разным уголкам страны, и своё одиночество она скрашивала в общении с матерью. Мать вышла на пенсию и была свободной от многих забот. И когда она уходила к тёще с ночёвкой, то для брата было приволье, он приводил в квартиру своих друзей алкашей или братьев двоюродных, которые тоже были охочи до выпивки, — особенно если она халявная. Часть зарплаты он отдавал матери, так — как она его кормила, а остальное оставлял себе на пропой. Спустив все деньги на выпивку, он уходил полностью в работу, не беря ни капли в рот спиртного. Тоска по излияниям нападала на него, как только у него шуршали денежные купюры в кармане. А у него они часто шуршали, когда из обувной коробки ему незаметно удавалось вытянуть туфли или женские сапожки. За полцены он находил покупателя, после чего одевал на себя белый в чёрную полоску костюм. Мать уже знала, что у Николая начинается очередной запой. За этот костюм она брата называла Матрасом, на что он никогда на неё не обижался.
Павел Алексеевич покрутил в руках фотографию, где он вместе с Николаем запечатлён на берегу Волги. Эту фотографию делал Марк. Павел тогда путёвку не брал, а приехал в летнее время отдохнуть у матери. Тогда их дому производили капитальный ремонт, и мать временно переселили в комнату общежития. Павел тогда больше находился у матери, а спать ходил к тёще или двоюродному брату Феде, — опытному автоэлектрику.
Федя, — это производное от фамилии Федин, а звали его Валерий. По выходным дням Павел иногда заходил к Николаю. Брат жил у жены в частном доме на берегу Волги. Приусадебный участок, огороженный высоким забором, врезался в реку, а за окнами дома через грунтовую дорогу, раскинулось большое озеро Стоковое. Николай любил отдыхать на природе в выходные дни. Он с утра наливал трёхлитровый бидон браги, расстилал в пяти метрах от Волги одеяло, раздевался до плавок и ставил около себя лейку с водой. Глотнув из бидона бражки, он подходил к грядкам, срывал на закуску клубнику или редиску. С аппетитом закусив, и довольно крякнув, он приступал к водным процедурам, обливая себя водой из лейки, а потом равномерно переходил к приёму солнечного загара.
— Ты же матрос, чего в Волге не купаешься, а предпочтение лейке отдаёшь? — спрашивал Павел у брата.
— Ты меня матросом называешь, мать матрасом, когда я облачаюсь в свой банкетный костюм. Сговорились что ли? Я ни в тропиках, ни в Баренцевом море, никогда не плавал, а здесь, если окунусь, можно дальше не загорать. Вылезу весь в мазуте. А ты поменьше спрашивай, — сбегай лучше на причал за винцом?
Николай кривил душой. Вода в Волге была чистой, как в роднике. Только позже он узнал от матери странную причину водобоязни Волги. У него после купания шелушилась кожа на лице. А за своим лицом он тщательно смотрел, не меньше, чем любая фотомодель. Если выпивки у него не было, он шёл к матери и выпрашивал у неё деньги. Вечером появлялась жена, покупала ему вина и забирала его домой на природу.
 
Глава 6               
   
    В тот июньский отпуск, Павел никого не встретил из своих друзей, кроме Родиона и Емельяна Пугачёва. Родион построил себе большой дом и нигде временно не работал. Раскатывал по городу на автомобиле РАФ, который для их многочисленной семьи на исходе советского времени бесплатно выделил горисполком. Лера у него работала начальником железнодорожного вокзала и строго смотрела за мужем, чтобы он не влип, со своей нелегальной коммерцией. Ей уже не раз приходилось вытаскивать своего благоверного супруга из недружелюбных объятий внутренних органов.
Емельян Пугачёв жил в коммунальной комнате один. Он бывший майор, танковых войск раненый в Афганистане, существовал благодаря препаратам, к которым пристрастился после войны. Когда осколки, притаившись в его теле, начинали двигаться, он всегда прибегал к этим злотворным средствам.
Узнав от Родиона, что Емельян находится в городе, Павел утром пришёл к нему домой с бутылкой водки. Из мебели у него стояла старая кушетка, ободранный кухонный стол с электроплиткой, шифоньер с портретом первого и последнего президента СССР, залепленного грязными пятнами и подтёками. Встретил его Емельян в дырявых комнатных тапочках, из которых выглядывали пальцы с не подстриженными ногтями. Увидав в дверях импозантного мужчину, с кейсом в руках, он принял своего одноклассника за работника домоуправления, решившего нанести визит злостному неплательщику коммунальных услуг.
— Проходите? — сказал он, несмотря в лицо Павла. — Платить нечем, все деньги на лекарство идут. Передайте в ООН, что за мои, роскошные апартаменты уплатил сполна Михаил Сергеевич.
— Непорядочно переводить свои долги на бывших генсеков, — сказал Павел, ставя кейс на стол.
По голосу Пугачёв сразу узнал своего одноклассника:
— Паха, — обрадованно крикнул Пугачёв, — неужели ты решил меня порадовать своим присутствием?
Емельян сильно сжал друга детства своими руками, сложив голову ему на плечо, и Павел тогда почувствовал, что сквозь ворот рубашки ему на шею из глаз Пугачёва стекают обильные горячие мужские слёзы.
— Успокойся Емеля, — всё нормально. И у тебя обязательно всё будет хорошо! — успокаивал он Пугачёва.
Емельян, не стыдясь своих слёз, подошёл к грязному портрету плюнул в него и с негодованием погрозил тому пальцем.
— Это он виноват во всём, ему народ припомнит и перестройку, и гласность, и ускорение, — зло выразился Емельян.
Тогда Павел понял, отчего у него висит замусоленный плакат бывшего президента и генсека. Емельян с похмелья отводил на нём свою душу, снимая, таким образом, алкогольный синдром.
От Пугачева он узнал о Вовке Смирнове, что тот служит в Петрозаводске в танковых частях в чине майора. И женился там на очень состоятельной даме, занимавшейся скупкой пушнины по всей Карелии, сдавая её на выгодных условиях на меховые фабрики страны.
В этот отпуск Павлу не удалось выпить по чарке вина с лучшим другом детства Орехом. Он уехал делать операцию на глаза своей жене в институт имени Гельмгольца. Очень хотелось встретиться с Лисовской, чтобы показать себя, чтобы она удостоверилась, что он никакой не горемыка, а счастливый и самодостаточный мужчина, имея возможность любые капризы женщины легко удовлетворить.
А то, что он не номенклатурный работник, как её папа ему на это было глубоко наплевать. Он никогда не стремился к такой цели. Знал, что почти все номенклатурные ставленники, (кроме талантливых учёных), — по сути дела самоубийцы. И добивались своих должностей через партийный билет и бархатный язык.
Очень часто встречаются ловкие конторщики с виртуозными языками, филигранно полизывающие промежность своему шефу. А он из такого лизуна лепит послушного для себя заместителя, который вопреки своим желаниям делает то, чего хочет шеф. А это всё негативно наслаивалось внутри организма и впоследствии отражается на здоровье.
Тогда Павел, будучи под патронажем гигантского предприятия, понимал, что от него требуют вышестоящие чины. Им дай неучтённые залежи сантехники и бесплатные строительные материалы. Но Павел вёл свою экономическую политику, невзирая на то, что его штат насильно был навязан ему руководством завода. Зав складом — блатной профсоюза, кладовщик — блатной зам. гендиректора завода. Даже уборщица Ольга, тщательно проверяла из урн все ненужные бумаги, на которых везде Павел ставил резолюцию на английском языке «МУДОЗВОНЫ».
Всем тогда хотелось дармовщины, — халява от ЖКО для многих начальников была своеобразным аэрарием. Это была не булка, намазанная паюсной икрой, — а дармовая комфортабельная корова. Шуруп ввинтить, или заменить сифон — это была мелочь. В обход Павлу, — начальника ЖКО, — руководство завода, начало плести финансово — материальную пирамиду. Павел узнал, что на базе УКС, куда оборудование поступало из стран партнёров совместного строительства завода — гиганта, заведующая складом получает импортную сантехнику как отечественную продукцию, и сдает её в магазины города по приемлемым ценам. Они творили свободно эту бесхозяйственность, не опасаясь ответственности, загодя зная, что на скамью подсудимых посадят не их, а руководителей средней руки. Они впоследствии во время приватизации будут хозяевами жизни. Это были бывшие ярые коммунисты, которые на партсобраниях снимали стружку с рядовых коммунистов и с трибун на парадах громко орали:
— Да здравствует партия! Да здравствует Ленин! За свои взгляды и неуважение к вышестоящему начальству, Павлу перед развалом СССР предложат другую должность, которая ему придётся не по душе, и он станет свободным художником. Медицинские познания, полученные за три года обучения в институте, позволили ему, заняться выгодно коммерческим делом. Он широко мыслил в своих жизненно здоровых проектах. У него с возрастом возникли свои персональные взгляды на жизнь. Павел знал и придерживался только одного правила, которое вывел для своего здоровья. Он в определённых ситуациях всегда его цитировал:
«Никогда не сгибай голову перед начальством, если ты даже не прав, и никогда не унывай, — тогда ты будешь вечен»!
Для него было дико слышать, когда люди умирали от инфарктов, которые получали при разносе от своих начальников, или «убивались» от горя, когда их лишали премии.
В тот отпуск ему не удалось заглянуть в глаза Лисовской. Зайдя в поликлинику, где она работала, ему в регистратуре сказали, что его знакомая отдыхает в Болгарии. С Альбиной ему тоже повидаться не довелось, она была в Ленинграде на повышении квалификации. Отгуляв отпуск в родном краю, он уехал не совсем довольный, увозя с собой больше неприятных впечатлений, чем приятных. И в вагоне он сказал себе, что больше не приедет без нужды на малую родину, чтобы бесцельно проводить время.

Глава 7               
 
    Его величество «Случай» сведёт Павла с Анютой намного позже в Ялте, — тогда он ещё работал начальником, а Ялта уже относилась к ближнему зарубежью. Павел по путёвке весной отдыхал в санатории «Орлиное гнездо». В столовой его направили к диетической сестре. Он глазам своим поверить не мог, когда в зале натолкнулся, на Лисовскую, свою одноклассницу и несостоявшуюся жену. Она была облачена в фартук официантки. Его несостоявшаяся жена была такая же красивая и ухоженная, как прежде, но величавости и высокомерия в глазах у неё уже не было.
— Павел это ты? — только смогла она тихо произнести.
Он стоял перед ней уверенный в себе и респектабельный в светлом костюме, улыбаясь великолепной белозубой улыбкой, которая могла очаровать не одну женщину.
— Я это Анюта, — я, — приветливо сказал он. — Узнал, что ты здесь, вот и взял путёвку в этот санаторий.
— Ты как был фантазёр таким и остался, — сказала она, — годы тебя не исправили. Я всего второй день здесь работаю.
— А как ты попала в Ялту? — спросил он, не без изумления.
— Вышла замуж за капитана, вот и приехала к нему.
— И давно ты замужем?
— Три месяца, но с мужем давно познакомилась. Так давно, что до сих пор не пойму его, — тяжело вздохнула она.
Павел присел рядом около неё на стул.
— Что тебе тяжело с ним?
— Не знаю Павел, слёз я с ним не проливаю, но и радостных дней не вижу. Тоска одна и с ним, и без него. Он когда предложил мне зарегистрировать брак, условие выдвинул, что сына своего Антона я оставлю у мамы моей. Ты, наверное, знаешь, что она одна осталась? Папу мы похоронили два года назад.
— Да я слышал об этом, — сказал Павел, — а сын у тебя от кого? Я слышал, что он у тебя уже взрослый.
Анюта встала из-за стола, и подошла к зеркалу. Поправив перед зеркалом свою причёску, сказала:
— Антон старший лейтенант военного судна в Находке, а появился он на свет благодаря беглой любви с одним студентом из нашего института. Но ты голову не ломай, всё равно его не знаешь. Он в институте незаметный был. Активности ни в чём не проявлял. А вот папа у него в обкоме работал.
Она посмотрела на Павла, увидав у него в руках санаторную книжку, вырвала её и быстрым движением открыла перед собой:
— Тарасов Павел Алексеевич, — зачитала она, — нуждается в диетпитание.
— Что так и мучаешься со своими почками? — спросила она.
— Давно уже забыл, что у меня есть почки, — ответил он.
— По тебе видно, что жизнь у тебя лощёная, — окинула она его оценивающим взглядом. — И даже не буду пытать про твою жизнь. Внешность и нарядность говорит о твоей удачно сложившейся жизни. Права я?
— Не жалуюсь. Особых недовольств нет, но можно было лучше устроиться послом, например, в Бельгию или Швейцарию. А я в Чаде прозябаю, среди африканцев.
— Заметно, каким ты чадом в Африке покрылся. Дым от твоего загара до сих пор идёт. Там блондины не приживаются, — не поверила она ни одному его слову.
— А если серьёзно, где ты есть, чем занимаешься? — спросила она.
— А если серьёзно, то я работаю в знаменитом оркестре радио и телевидения, — вновь пошутил он.
— Ну, это ближе к правде, но всё равно ложь. Я ведь знаю, что ты работал каким — то хозяйственником средней руки. Мне Сашка Орехов рассказывал. И мне шепнули свои люди, что ты заходил ко мне в поликлинику много лет назад, когда я на Золотых песках отдыхала. И в знаменитом оркестре в телевизоре я твой профиль и близко не видела.
— Конечно, нет Анют, трубу я давно забросил, — перешёл он на серьёзный тон, — работаю заурядным руководителем одной конторы при большом заводе. В верха не лезу, довольствуюсь тем, чем обладаю. Воспитываю сыновей и люблю жену.
— Только её? — спросила она.
— Да, только её, но не отвергаю других женщин, которым я нравлюсь.
— Так ты подлый изменщик? — засмеялась она, — и по санаториям разъезжаешь, не лечится, а жизнь прожигать.
— Это я изменой не считаю. Измена, — это когда, ты бросил свою жену или она тебя. А сексуальные утехи на стороне, — это и есть здоровье и свидание с вечной молодостью.
Лисовская опустила голову после его слов:
— Ты меня презираешь, за тот разговор в институте. А ведь это ты закапризничал тогда, а не я. Ты тогда мне заявил, что тебе не нужна такая жена как я. Я в тот миг стояла перед тобой и ждала, что ты возьмёшь меня за локоть отведёшь в невидимое место и отхлещешь по щекам. Те слова, которые вылетели из моих уст, — это был не голос разума, а голос досады и обиды за тебя. Я тогда считала изгнание из института, чуть ли не концом жизни. Я сама с грехом пополам окончила институт, но по своей специализации работала мало, всё больше старшей медсестрой трудилась в городской больнице да в регистратуре. А потом ещё когда был жив папа, но не работал директором, он меня устроил в свой заводской профилакторий. А сюда меня мой новый муж оформил. Не хотели принимать, я же гражданка России. Но он всё утряс.
Она приложила руку к груди и с грустью произнесла:
— Вроде сейчас диетология приобретает большую популярность, но у меня не лежит душа к этой специализации и не лежала никогда. Наверное, это от того, что сама я не признаю никакой диеты.
Лисовская замолчала, крутя в пальцах санаторную книжку.
— Так тебе диетпитание надо? — спросила она.
— Нет, я за общий стол сяду, — отказался Павел, — а то, что между нами произошло, я думаю, вина лежит на нас обоих. Мы не могли вовремя откинуть ненужные амбиции и разобраться в наших чувствах, которые как мне казалось тогда, были у нас искренни.
— Иди, завтракай? — сказала она, — у нас с тобой много времени будет поговорить.
— Ты когда освободишься? — спросил он у неё.
— Через два дня я полностью буду в твоей власти, — обнадеживающе сказала она, — мой капитан уйдёт в рейс на три недели.

 Глава 8               

    Спустя два дня он сидел со своей одноклассницей в ресторане «Ванда» и пил с ней коллекционное вино из подвалов графа Воронцова. Он выслушивал её жалостливые сетования на жизненные невзгоды, на личную неустроенность и никчемность в этом мире:
— Я давно поняла свои ошибки. Мне мать постоянно предрекала красавца мужа крупного учёного или партийного руководителя, а на деле получилось, что один лишь функционер и тот зануда делал мне предложение и ни одного учёного. И вот итог моей разборчивости, — нашла себе невзрачного муженька старше себя на четырнадцать лет с неотапливаемым жильём. После того как союз распался я ходила какая — то растерянная. Деньги не платили месяцами, в магазинах ничего нет. И тут появился на небосклоне богатый иностранец. Он приехал в наш город вступать в наследство покойной сестры, которая работала вместе со мной в профилактории шеф-поваром. Хотя я с ним познакомилась до этого за полгода, на похоронах, но там была одна мрачность. А тут траур был стряхнут, и он показал мне свою щедрость. За два дня оформили с ним бракосочетание. По сути дела, он купил меня за подарки, и я, не раздумывая согласилась с ним покинуть Россию.
... Она сделала паузу и выдала другой вариант своего бракосочетания:
Думаю, лучше надо было сойтись с тем функционером. Пускай он и зануда.
— А функционер этот Золотов Васька, — догадался он.
— Он, но я на него смотреть раньше не могла, он больше похож на работника похоронного бюро. Признаёт только чёрные тона, и до крайности директивным стал. Васька в обкоме партии не последним человеком был. Обком развалился, но он в администрации возглавляет какой — то отдел. Он до сих пор не женатый и его все там зовут мальчиком. Делал мне несколько раз предложения и дарил дорогие подарки, а я его игнорировала. Отталкивающая внешность и воняет от него прелью какой — то. Он в школе мне надоел со своим запахом. С ним хорошо дружил твой лучший друг Орехов.
— Я знаю это, и знаю почему, — ответил он.
— А ты знаешь, что у Сашки жена ослепла полностью? — спросила она.
— Впервые слышу от тебя, я и жену его не знаю.
— Знаешь, — сказала Анюта, — она хорошо на скрипке играла. Классом младше нас училась, Арина её зовут, а фамилия Дружина.
— Да, что — то припоминаю, — утвердительно сказал он, — а почему она ослепла?
— У неё и так было плохое зрение, а тут слух прошёл, что он её сильно ударил по голове, и у неё произошло отслоение сетчатки на обоих глазах. Пьёт он сейчас сильно, играет иногда в переходе метро вместе с ней на пару. Но чаще, конечно, один стоит. И в своём футляре саксофона теперь только бутылки пустые носит сдавать в пункт стеклотары. Орехов живёт сейчас недалеко от нас, в полуподвальном помещении двухэтажного дома на Пушкинской улице.
— С трудом верится, — прервал её Павел. — У него не замечалось раньше предрасположенности к спиртному. И последний раз, когда я его видел, он выпил не больше ста граммов.
— Мне кажется, он устал от тяжёлой жизни вот и запил. А она у него действительно непонятная какая — то пошла. Что нас ждёт впереди одному богу известно, но мой папа не одобрял последние действия политбюро. Он как в воду смотрел что СССР идёт ко дну.
— СССР — это был мировой идеал! — посмотрел он внимательно на неё и добавил: — Анюта, никогда не надо огорчаться, морщин на лице не будет. И вообще, мне кажется, что ты совсем не это хочешь рассказать. Я же вижу и чувствую.
— А что же, по-твоему, я должна тебе сказать? — посмотрела она испытывающее в его глаза.
— Ты мне хочешь сказать, что устала барахтаться в озере лжи, и встретилась со мной не для того, чтобы рассказывать сельские новости, а для того, чтобы, как раньше потерять со мной голову, как девчонка, забыв про нравственность.
— Если ты всё знаешь, тогда пошли ко мне в гости? — смело бросила она ему и взяв со стола дамскую сумочку, повлекла Павла за собой.
Они тогда после ресторана, направились на пиратскую шхуну, где пили уже Шампанское с трюфелями. Только после пошли к ней домой в холодную квартиру, где он, растянувшись на чужой постели, узнает цену своих достоинств, которые долго и терпеливо все эти годы носила в себе эта женщина, надеясь на обязательную встречу.
Анюта ему расскажет, что все эти годы разлуки у неё не было мужчин, с которым она могла бы сравнить Павла. И что счастье уехало от неё с Московского вокзала вместе с комсомольским отрядом, создаваемым под руководством Васи Золотова.
Последующие все ночи, находясь в Ялте, Павел проведёт в её квартире. Домой она его провожала с железнодорожного вокзала в Симферополе. Дожидаясь поезда, Анюта, положив, голову ему на колени, сказала:
— Милый, я боюсь у тебя спросить. Не просто боюсь, а не хочу вторгаться в твою жизнь, для того чтобы не разрушить её. Но ты должен знать, если у тебя будут изменения в личной жизни, я тебя буду ждать. Вспоминай меня, не забывай? Ты мне всегда будешь, нужен, под любым соусом. Хочешь, верь, хочешь не верь, но я, кажется, влюбилась в тебя второй раз. У меня теперь к тебе любовь в квадрате. Потому что первая тоже пока не прошла.
Он тогда ехал в поезде и думал о ней и своей семье, которую любил и был сильно привязан. Себе он сказал твёрдо, что десять таких красавиц, как Лисовская с помощью дюжины бульдозеров не смогут его оторвать от родного очага. Он, тогда не подозревал, что она его всё больше и больше будет затягивать в свои сети.
Павел по приезду из санатория неоднократно с ней созванивался и приезжал в Ялту на выходные дни. Через год он возьмёт себе путёвку опять в Ялту, но в другой санаторий и опять их захлестнёт круговорот взаимных любовных отношений. Он вспомнил их совместные поездки в Севастополь и прогулки по морю, где Анюта откровенно намекала ему, что пришла пора задуматься им обоим о брачном сближении. Тогда Павел без обмана ей ответит, что никогда об этом не задумывался, и веских причин для развода с женой у него пока нет. После этой встречи, она пропадёт на три дня, а потом сама придёт за ним в санаторий с маской вины на лице. Разговор о браке, она больше никогда не будет заводить, поняв, что она проморгала своё счастье и разводить своего любимого мужчину на эту тему в данный момент бессмысленно.
Когда он, уволившись с работы, не созваниваясь с Анютой, сядет на поезд и поедет в Крым, её уже там не будет. Телефон её упорно молчал. И тогда он, решившись, нажмёт на кнопку звонка двери квартиры, которую ему неоднократно открывала для него Анюта. В этот раз перед ним стоял небритый мужчина в морском кителе без знаков различия.
— Бывший капитан первого ранга Аркадий Маркелов, — представился он. А вы, как я понимаю, Павел Тарасов, — друг детства Лисовской, — догадался он и произнёс: — Не теряйте зря времени в Крыму, она покинула Ялту и уехала в родную вотчину к своей сумасбродной мамочке. Я знал, что этим закончится наш брак.
— Знали, а что же тогда жили с ней? — спросил Павел, — зачем преднамеренно надо было губить своё здоровье стрессами, не веря в свои силы?
— Вы проходите ко мне, если не торопитесь? — чего на площадке стоять, — пригласил он Павла в квартиру.
Павел снял плащ с себя и начал осматривать, место, куда бы его повесить. Не найдя ничего подходящего, он повесил плащ на ручку двери.
— Только притворяться не надо, что не знаете, где у нас гардероб находится для верхней одежды? — спокойно сказал капитан, — Лисовская мне всё рассказала про ваши отношения.
Капитан взял плащ и перевесил его во встроенный шкаф в стене.
— А силы свои молодой человек я знаю. Просто всегда надеялся, что она забудется в Ялте после смерти своего отца, которого Лисовская очень любила. Кстати, она и вас не меньше любила. И если вы приехали сюда, то значит, не знаете, что ваш сын Антон капитан-лейтенант три месяца назад погиб во Владивостоке при учениях, где он в последнее время служил на боевом корабле.
— Сын Анюты погиб? — спросил Павел.
— Он ваш совместный сын и она всё это время скрывала от вас эту тайну. Знали об этом только ваши отцы и никому не говорили об этом. А сейчас я думаю это не должно быть тайной.
Павлу трудно было поверить в такое известие.
«Не могла словоохотливая Анюта хранить в себе столько лет тайну о совместном сыне, — думал он. — На неё это было не похоже. По складу её характера она любым способом попыталась бы добиться, чтобы Павел обязательно узнал о существование сына, который живёт на берегах Волги. Значит, она замкнулась после этого и ушла вся в себя после того, как родила Антона. А я тоже хорош, мог бы посчитать, сколько лет её сыну».
Но терзать себя напрасно за то, что проскользнуло мимо пальцев безвозвратно, не было никакого смысла. Ночевать в тот день Павел останется у Маркелова. А утром с унынием посмотрев на батарею пустых бутылок из-под массандровского вина, протянет на прощание руку Аркадию Маркелову, уедет без всякого сожаления на троллейбусе в Симферополь.

               
Глава 9
 
    Он сидел и слушал через наушники музыку Иона Джонса. Снимков Лисовской в альбоме не было, только школьные кадры на катере, когда они двумя классами ездили по Волге. Все фотографии были приклеены или лежали между страницами и не имели отношения к зрелой жизни. Повсюду на него смотрели чистые, и ясные лица близких людей, с которыми было связано его детство и юность. Вот попалась фотография, где он на баскетбольной площадке со Стасом Толчковым. Этот человек стал легендой городского спорта. Не было ни одного спортивного мероприятия, где не возможно было встретить Стаса. Если он сам не участвовал, в соревнованиях, то обязательно судил их. Он не мог жить без спорта. Если бы Павел не знал Стаса родителей, то он бы тогда сказал, что у него мама была «Спортивная площадка», а папа «Стадион». Спорту он отдал всю свою жизнь. Народ ходил на стадион с большим удовольствием, зная, если Стас будет судьёй, то оригинальный его юмор придаст болельщикам массу приятных впечатлений. Он умело мог связать спортивный матч по волейболу или гандболу со своим неповторимым юмором, который помогал болельщикам осыпать штукатурку стен спортивного зала от громоподобного смеха. При этом на качество судейства к нему претензий никогда не было. Стас был одиноким всю жизнь, хотя у него росла дочь во Владимире, но он родился спортсменом, но не отцом. Этого не могла понять его жена, предоставив ему право выбора. «Спорт или семья», не вникнув в его родословную. У него в семье были все спортсмены, и естественно ультиматум жены, в конце концов, разозлит его. Он оставит и её уедет к себе на родину в Зеленый бор, окунув себя всего в гущу спортивных событий, где спорт всегда вносил праздник в жизнь этого небольшого, но красивого и спортивного городка. Он тогда скажет жене:
— У меня на первом месте спорт, а дальше вакансии отсутствуют, так как я зачат, видимо на стадионе. И придёт время, когда таких занятых людей, как я, будут награждать дотационными гаремами. Там, меня ни одна жена не спросит, где я шатался.
Павел встретился в своём городе с двумя своими близкими земляками, когда они приехали в его город на первенство России по гандболу, это Валеру Шиганова и Витю Блохина. Встреча была неожиданной с торжественным настроем. Они не знали, что их знакомый живёт в этом городе. Он же не мог себе представить, что команда из районного центра смогла дорасти до высшего спортивного мастерства. От них он узнает про всю жизнь своего старшего друга Стаса. Позже с ними он ещё не раз встретится на железнодорожных вокзалах Москвы. Незапланированные встречи всегда происходят на большом эмоциональном уровне и оставляют в памяти приятные впечатления. Поэтому эти встречи у Павла были незабываемые.
А со Стасом он встречался год назад, когда на новой работе он привольно три года разъезжал по России на своём красном Фольксвагене. Стас тогда работал тренером по ручному мячу и жил в трёхкомнатной квартире с матерью.
Стас все встречи ознаменовывал новыми анекдотами, которые сочинял сам. Все его анекдоты были не печатной формы, и никогда не носили обид для слушателя. Когда он увидел своего младшего друга около магазина Калинка, узнал Павла и сразу вспомнил, как он носил его на своих, плечах по школьному коридору. Стас вытянул руки вперед своей груди и скомандовал:
— Не двигаться! Стоять на месте!
Затем он вокруг обошёл Павла и начал на ходу рассказывать байку:
— Послал однажды отец своего младшего сына в лавку за алкогольным спотыкачом.
Тот ушёл и не вернулся. Прошло много лет с тех пор. И как — то отец, ковыряясь в саду с граблями, видит, подъехала к его дому роскошная иномарка и оттуда вылезает стиляга из журнала Плейбой.
— Здорово старик, — говорит он. — Помнишь, как двадцать лет назад ты маленького мальчика послал за спотыкачом. Вот видишь, я приехал на Мерседесе, у меня сейчас коттедж трех уровней жена красивая и прислуги полный двор.
Старик с безразличием посмотрел на него, поднял угрожающе грабли вверх, и спросил:
— А где спотыкач ослушник этакий?
После этого он крепко обнял Павла:
— Мне казалось Паха, ты в джазе Нового Орлеана играешь, а ты пролётки бьёшь на берегах матушки Волги.
— Нет, Стас профессиональным музыкантом я не стремился быть, несмотря, что музыку сильно люблю, но меня затянула в своё логово Курская Магнитная Аномалия.
— Прослышаны мы, что ты там ковыряешься в залежах природных ресурсах страны, как роторный экскаватор, но спотыкач всё равно за тобой.
— Где пить будем и когда? — спросил Павел.
— Только сегодня, и обязательно у меня дома на стадионе Спартак. «Сегодня там футбол две новые наши городские команды встречаются», — сообщил Стас. — А меня на трибунах увидишь. Я тебя буду ждать в семнадцать часов.

Глава 10               
 
    В назначенное время Павел появился на стадионе Спартак. Стас сидел на полупустых трибунах и смотрел на разминку футболистов.
— А чего болельщиков так мало? — спросил Павел.
— А что в вашем городе хочешь сказать, футбол при заполненных трибунах проходит, — парировал Стас. — Сейчас на высшую лигу народ не вытянешь, а ты хочешь, чтобы на новые провинциальные команды болельщики шли смотреть. Будто на стадионе им будут выдавать благотворительную похлёбку. Нет Паха, те времена прошли, когда мы, чтобы сэкономить десять копеек, лезли через заборы и дырки на матчи при переполненных трибунах. Болельщика отвадили от стадиона, телевизоры да садовые участки. Ну и естественно веяние новой жизни, внесли у многих болельщиков безразличие к спорту. А молодёжи спорт давно не нужен с тех пор, как его сделали платным, а бесплатный спорт не всегда оправдывает себя.
— А куда деваться, сейчас бесплатного ничего нет, — заметил Павел, — как только второй раз окно в Европу прорубили, так и жизнь перевернули.
— Не в Европу окно прорубили, а в Америку, — поправил Стас. — Ладно, распаковывай свой кейс? Будем понемногу заправляться, и наслаждаться великолепной игрой новых команд. Тренера я смотрю, уже накатили по стакану. Вон тот, что в клетчатой рубашке тренер Рубина, Попов, — кивнул Стас на скамейку запасных, — а второй со свистком на груди, — тренер команды КПУСС, Ларин. Сейчас матч начнётся, они заберутся на трибуны, и ты увидишь опер кот одного мальчика Дениса, который обязательно тебя удивит.
Павел слушал и не догадывался, что Стас говорил, тая в себе, смысл своих слов о великолепной игре футболистов и опер коте Дениса.
Когда на поле выбежала судейская бригада, и команды разыграли мяч с центра поля, Павел сразу понял, что игра будет в одни ворота. В команде Рубин играли молодые мальчишки, которым не было и по восемнадцать лет, а в команде КПУСС бегали атлетически сложенные взрослые мужчины.
— Эти здоровяки порвут сейчас мальчишек, — сказал Павел, протягивая Стасу стопку с водкой.
Стас опустошил стопку и сморщил лоб:
— Не скажи, — эти мальчишки живые и техничные, они на моих глазах росли. Другая команда, совсем новая, они не успели сыграться. КПУСС создал Гоша Ларин, месяц назад. А Рубин — это бывший наш Водник, команда юношей, которая стала старовата для возрастных подгрупп. Для основного состава у них технический уровень слабоват. Вот городская власть и создала из них новую команду, чтобы пацаны не разбежались в разные стороны.
— Денис, что ты делаешь пень дубовый? — вдруг закричал с трибуны на игрока под девятым номером тренер Рубина. — Бегай за тем, к кому я тебя приставил. Ломай его игру.
— Что он ненормальный, чего он так орёт на своих подопечных? — спросил Павел.
— Подожди это только начало, — сказал Стас, — я же тебе обещал опер — кот показать, ты его увидишь.
Молодая команда Рубин, явно превосходила в технике своих великовозрастных соперников, и игра впервые минуты матча проходила у ворот КПУСС. Было забавно смотреть, как маленький мальчишка, хорошо владея мячом, ловко обводил почти двухметрового дядю. С трибун начали раздаваться смешки и обидные выкрики в адрес игроков КПУСС.
— Дави команду Ларька, — кричали с трибун болельщики. — Ещё раз услышу, по роже получите у меня, — кричал неизвестно кому Ларин.
— Береги свою рожу ошмёток культуры, — чей — то звонкий голос послал Ларину ответ.
— Ах, так, ну погоди у меня гнида, я сейчас Альберта каратиста по мобиле вызвоню, он со всем стадионом быстро разберётся, а бегает он неплохо.
— Не отвлекайся дурень, не то твоим голенастым игрокам сейчас гол вкатят, — вновь бросил кто — то из болельщиков реплику с трибун тренеру КПУСС.
И действительно у команды Рубина возник голевой момент, который не смог использовать вездесущий Денис.
— Денис придурок, — орал уже тренер команды Рубина, — ты, что делаешь паршивец. Гол не смог в пустые ворота забить. На тебя девочки смотрят, ничего от них сегодня не получишь за это. Даю тебе пять минут на исправление ошибки, а чтобы пупырь был в сетке противника.
— Замучаешься, — крикнул ему Ларин, — давай лучше ещё по одной пропустим за ничью?
— Ты пей за ничью, а я за победу, — ответил громко ему тренер Рубина.
Они прилюдно выпили водки, закусив её национальной русской закуской — огурцом, и принялись вновь посылать бранные слова своим питомцам.
Молодая команда молчала на грубые выкрики своего тренера, а другая команда только разводила руками.
— Стас, чего они так себя ведут, — спросил Павел, кивая на тренеров, — на них же публика смотрит, а не дай бог, на видеокамеру их поведение снимут.
— Все знают вплоть до главы администрации, и их бы давно сняли, но никто за копейки тренером работать не хочет.
— Ты же работаешь?
— Я не работаю, я живу здесь. Поэтому я рад любой копейке. С моим возрастом, я нигде больше не нужен. Хотя я бы и сам никуда отсюда не ушёл. Пенсия не за горами.
— Денис пять минут прошло, где гол? — надрывался до хрипоты тренер, — я убью тебя сейчас.
Чернявый симпатичный мальчишка Денис бросился отнимать у верзилы потерянный им мяч, но в пылу борьбы ударил по ноге соперника, который вмиг очутился на газоне. Хватаясь за колено, он заорал благим матом на весь стадион:
— ЁКЛМН, молотить тебя в душу.
Судья подбежал к Денису и показал жёлтую карточку.
— Стас, а подкованному игроку за нецензурную брань надо красную карточку показывать!
— Нельзя.
— Почему? — удивлённо спросил Павел.
— Команда КПУСС создана на базе культурно просветительного училища. Там играют одни преподаватели.
— Ну и что из этого, что преподаватели?
— Как, что? Они же должны в людские души нести культуру. Вот он до своего футболиста Дениски, частицу своей культуры донёс. А как же иначе? — засмеялся Стас, — наливай по следующей стопке, — сказал он.
Всё это Стас выговаривал с приятным басом так, что на трибунах слышали его речь тренера и болельщики.
— И нам бы Валера не мешало выпить, — сказал Ларин своему коллеге.
— Я с великим удовольствием, — не отказался от стопки тренер Рубина, Попов.
Но им помещал это осуществить Денис. Он забил красивый гол в ворота КПУСС. На трибунах пронеслась бурная волна аплодисментов.
— Вот теперь можно спокойно выпить за красивый гол, — оживлённо предложил тренер Рубина.
— Ты хочешь под мою водку победу свою торжествовать? — спросил разъярённый Ларин, — ничего не получишь. Беги сам в магазин в перерыв и пей, сколько влезет.
— Ну, ты и жмот Ларёк, подавись своей водкой, а мы всё равно победим, — уверенно сказал Попов.
— Попов, спускайся к нам, мы тебе нальём, — позвал Стас тренера молодой команды.
— Хороводник забубённый, — бросил он Ларьку и, перепрыгнув через пустующие ряды, сиюминутно оказавшись на нижних местах около Стаса и Павла.
— Ну, как Стас красивый гол мой Денис забил? — взяв в руки стопку, спросил он.
— Ничего, нам понравился, как Давид Кипиани сыграл в свои лучшие годы, — похвалил Дениса Стас.
— У Кипиани все года были лучшие, — заметил Попов, — Кипиани — это советский Пеле. Если таких бы парочку в команду России, — мы бы весь мир обыграли.
— Вот это русское «ЕСЛИ» и губит нас. «Не суждено нам Валера медали зарабатывать на международных аренах», — твёрдо сказал ему Стас.
— Это почему? — обиженно произнёс Попов, — смотри как ЦСКА хорошо в этом году причёсывает всех на кубке УЕФА. Увидишь, кубок они заберут.
— Мне такая победа радости не приносит. Там половина туземцев играет. Я за такие команды не болею. Ты ещё мне загни, что наша государственная дума выиграла, у бразильского сената и немецкого бундесрата. Не, к чему заграницу подкармливать, — своих футболистов нужно воспитывать. Развалили футбол в стране, сейчас побежали за бугор за помощью. Антанта нам не поможет. Ведь были же у нас свои самобытные футболисты, которые по сто очков форы давали папуасам.
— Вот именно папуасам, но не бразильцам и немцам, — возразил Попов. — Я согласен с тобой, что нет старого красивого футбола в стране и давно уже. А кто виноват в этом? Не мы же с тобой? Обидно у нас в России сто пятьдесят миллионов человек, не можем обыграть Данию, где население пять миллионов и Португалию с десятью миллионами.
— Валера дело не в этом. В Китае народу свыше миллиарда человек, однако, они играют ещё хуже нас. Но китайцы сильны в других видах спорта. У них подход правильный ко многим видам спорта. Но не далёк тот день, когда и они будут громить Россию на футбольных полях. У них земельные площади рисом засеяны. Вот сократят посевы, построят на той земле стадионы, тогда держись вся планета.
Стас прервался и начал молча разливать в стопки водку, а потом продолжил:
— По телевизору больше детский футбол надо показывать, а не волосатые грабли чиновников. Кому это интересно, что наши политики выиграли у Микронезии или Горландии. Федерацию футбола превратили в кузню по ковке долларов. Развалили весь спорт, теперь понты раскидывают, чиновники и депутаты разъезжают по чемпионатам мира, да Олимпийским играм с гнилым заходом, для поддержки наших спортсменов. Так позорно смотреть на это зрелище. Фанаты спорта мне нашлись, патриоты блин фейковые! Поддержите спорт хорошей организацией и денежкой!

Глава 11               
 
    Всё это Стас пылко и громко доносил, до всех болельщиков. В это время их внимание было обращено на него, а не на футбольное поле, поэтому он, не прерываясь продолжал:
— Нечего почётными туристами депутатам выезжать. В следующие выборы, не дай бог выберут в президенты, какого — ни будь астронома или скульптора знаменитого, то все будут звёзды на небе изучать да в космос летать или скульптуры возводить. Дурость нам по ящику показывают, как наши бабы депутатки болеют хором за футбол. Это вообще анекдот всей истории человечества, которому место в книге Гиннеса. Главное берутся анализировать события на футбольном поле и восторженно лживо хлопать в ладоши и приплясывать. Ты скажи, что они могут понимать в футболе? — ткнул он слегка в бок кулаком Попова. — Зачем такая показуха? Вот тебе Валера от чего беды наши берутся в футболе. Если баба — депутат, начинает на всю страну судить о футболе, то нужно задёргивать занавес. И наверняка, она после поражения нашей команды обсуждает в своих кругах о замене тренера, который ни на толику не виноват в поражении сборной, а виновата система.
Попов выпил стопку и похлопал Стаса по плечу:
— Благодарю коллега, — сказал он, — я знаю, что политика и спорт под ручку ходят вместе. Мы далеки от этого и не знаем, что там, в верхах творится, но виноват в провальном текущем моменте, я считаю главнокомандующий. Ладно, пойду своим прокачку сделаю. Сейчас перерыв будет.
— Иди, победы тебе! Да смотри громко не ори, а то охрипнешь — пожелал ему Стас.
Тренер ушёл, как только раздался свисток судьи, предвещая конец первого тайма.
— Я, конечно, в футболе не силён, — сказал Стас, — но будь я у руля Российского футбола, я бы нашу сборную вместо тренировок, ежедневно выставлял играть против тридцати таких игроков, как Денис, поменяв только вратарей, тогда бы польза была и основному составу, и молодёжи. И такие матчи обязательно нужно транслировать по телевизору. Пускай народ, смотрит, кто на что способен. И запретил бы переход футболистам России во все зарубежные команды.
Наши спортсмены проигрывают на международной арене, не из-за отсутствия патриотизма, как многие считают. А потому что они носят в своей душе нищую карму народа, не смотря, что бабок у них, полна коробочка. А по классу игры они не хуже мировых звёзд смотрятся.
— Капризов и запросов много стало не у футболистов, а именно у функционеров, — сказал Павел, — нужно отрабатывать, что получают. Раньше, сборники на семь рублей жили и привозили с чемпионатов ведрами медали всех достоинств. Это была мощь нашей страны, никто не смел, тявкнуть на нас. Знали, какие мы в спорте, такие и в бою. Международный спорт, это, по — сути, мирная война. А сейчас наших соотечественников везде арестовывают по делу и без дела, а наши им ноты с грифом «СЕКРЕТНО» шлют.
— Некому показать Кузькину мать, — сказал сзади сидевший дед — болельщик. — Американцы за двух своих журналистов Бурю в стакане навели, а у нас то лётчиков засадят, то моряков. Парятся там годами, а когда их освобождают, столько себе почестей чиновники вешают, деваться некуда. Они обязаны, не ноты отписывать в таких случаях, а по первому сигналу ударить кулаком по ядерному чемоданчику с кнопкой, а по второму нажать на неё. Тогда будут знать матушку Кузьмы.
— Молодец отец! — похвалил его Стас, — ты, наверное, батюшка Кузьмы? — держи краба, — Стас протянул ему свою широкую ладонь. — Мне нравится ход твоих мыслей. Только буря была не в стакане, а в пустыне. А в стакане мы тебе сейчас наполним.
Стас налил ему водки и протянул кусок ветчины.
— Держи батя чарку, — выпей за того мужика, у которого хватит мудрости, не по чемоданчику кулаком молотить. А за того, который очистит землю от барбосов с оскаленными рожами, что опыляют наш русский народ своими вонюче — вредными примесями.
Болельщик с радостью взял в свою руку стопку и сказал:
— Станислав Викторович, за такой тост маловато будет одной чарки.
— Ну, ты дед даёшь, нам тут самим на один зубок осталось, — потряс он бутылкой с остатками водки перед его глазами.
— А я сбегаю, если у вас деньги есть, — сказал лукаво болельщик, и опрокинул стопку себе в рот.
— Ты видишь Паха, как прост и находчив русский мужик? — кивнул он на болельщика, — я недавно в кафе с подносом подхожу к столику, сажусь обедать. Приступаю, есть первое, а передо мной сидит, навроде этого, — кивнул он на деда, — ухарь в спортивной футболке без рукавов, а поверх галстук повязан, какие клоуны одевают в цирке. Смотрю у нас вторые блюда одинаковые, — шницель с макаронами и кефир рядом стоит. Он смотрит на меня с сытой рожей, и спрашивает:
— Шницель будешь есть? — вроде как свой мне предлагает, — я говорю, нет. А он, недолго думая своей вилкой, хвать мой шницель и откусил его. Я рот открыл от удивления. Хотел, было, ему в лоб заехать, но быстро сообразил, что сам хохмач такой же. В душе улыбнулся, но виду ему не показал. Доел рассольник, — макароны отставил, приступил к кефиру. Глоток отпил из стакана, но два глотка слюны своей напускал, и отодвинул стакан немного от себя, показав этим, что не хочу его пить. Спрашиваю мужика, кефир будешь? Он недоверчиво и испытывающее уставился на меня, смотрю, а рука его к своему стакану тянется. Испугался, что я в отместку его кефир выпью. А я ему свой стакан прямо перед носом бац. Пей, говорю, пей, — я уже наелся. Вышел на улицу, подошёл к газетному киоску, попросил у Тони наклейку, какую-то детскую коричневого цвета по рублю кружок. Прямо там у неё вырезал ножницами и наклеил себе на язык. Смотрю, вышел охотник за чужими шницелями. Спрашиваю его, вкусно было? Он в ответ утвердительно отрыгнул, поглаживая себя по животу, и говорит:
— Да спасибочки очень вкусно, а у вас аппетит очень слабый. Витаминов нужно больше пить. В кефире их много находится.
— Я ему отвечаю, — в том кефире витаминов, который ты выпил, было больше, чем ты думаешь. Говорю, что страдаю больше двадцати лет твёрдым шанкром, и показываю ему язык.
Он интересуется, что это такое?
Стаса в это время окружили другие болельщики, зная, что любой рассказ его заканчивается бурным смехом.
— Стас, а что это такое, твёрдый шанкр? — спросил его кто — то из толпы.
— Вот и он у меня про это спросил, — засмеялся Стас. — Говорю ему, что это неизлечимая сифилитическая лейкодерма. Объясняю популярно, что вместе с кефиром он моих соплей отведал полстакана. Он от такой новости аж красными пятнами покрылся, и зрачки от испуга, наверное, к темечку закатил. Потом резко подпрыгнул на месте и вприпрыжку побежал в кусты. Это надо было видеть, я таких глаз в жизни не видел.
Все знали, что Стас мастак на подобные приколы, и громкого смеха не последовало.
— Бомжа, какого — то ты Стас напугал, ему эти болячки по хрену, — сказал дворник стадиона, — у них у каждого заразы в ассортименте.
— Не скажи Арсений, бомж бомжу рознь, — сказал Стас.
— Тебе Станислав Викторович надо было его проверить, может, он околел там, в кустах, — рассмеялся дед, после выпитой водки.
— Может, и околел, но ненадолго. На следующий день, на Московском вокзале сидит в своём галстуке на ступеньках входа в метро и просит с иконой милостыню на лечение страшной болезни. Всё лицо и руки у него разукрашены марганцевыми пятнами и жалобно просит:
— Подайте Христа ради.
Кто мимо него проходит без вклада в его кепку, он вдогонку им угрожает вслед:
— Подайте, ядрёный рот. Ну что вам жалко, что ли, не — то завтра вас встречу обниму с радости и поцелую.
И люди кидают ему бумажные купюры, одни из-за боязни, другие ради смеха. А пожирателю моего шницеля только этого и надо, и я не удивлюсь, если завтра увижу его за рулём Мерседеса. Предприимчивый оказался как Сорос. Таким предоставь трамплин для коммерции и все рынки наши будут, — даже мандарины и гранаты к нам перейдут.
— Стас, пошли ещё лучше в магазин сходим, а то на второй тайм у нас водки не осталось, — предложил Павел.
— Нет, мы лучше ко мне домой сейчас пойдём. Со своей учительницей хоть поздороваешься. А футбол смотреть больше не будем. Молодёжь не отдаст победу. Денис ещё пару раз протаранит ворота культуристов.
По дороге им попался гастроном, они зашли в него за водкой. Павел полез за своим кошельком, но Стас остановил его руку.
— Теперь моя очередь угощать, и молчи ничего не говори.
Он протянул симпатичной продавщице купюру.
Подавая Стасу водку, продавец, пристально глядя на Павла, сказала:
— Извините, но у меня нет сдачи пятьдесят копеек.
— А у вас туалетная бумага есть? — серьёзно спросил Стас.
— Да есть, — ответила она, — три рубля рулон.
— Эх, была, не была, — сказал Стас, глядя на Павла, — чего мы мелочиться будем. Кутить будем с шиком. Отмотайте, пожалуйста, на пятьдесят копеек пятнадцать метров гигиены.
Как понял Павел, продавец не оценила его юмора и начала Стасу объяснять, что туалетная бумага товар не делимый и метражами не продаётся, а только рулонами или коробками.
— Хорошо, я вас понял. Тогда на чеке запишите свой телефон и домашний адрес. Я в критический момент, когда рядом буду находиться, вместо платного туалета к вам зайду за пятьдесят копеек.
Она рассмеялась, не переставая смотреть на Павла.
— Стас, ну как тебе не стыдно, при постороннем человеке, меня в неудобное положение ставить, — мягко побранила она его.
— Где посторонний? — обнял он Павла, — это Паха. — Ты, что не помнишь его? Он в нашей школе учился, у меня на спине в перемены катался.
— Как катался, не помню, но, что он хулиган несусветный был, вспоминаю. И годиков много прошло, а вроде вчера всё это было. Начальником большим, наверное, работаешь, или новым русским стал? — спросила она у Павла, смотря на его внешний вид.
Стас Павлу не дал ответить.                — Бери выше, Софа. Новая русская это ты, со своим бакалейным магазином. А он у президента в личной охране работает. Законспирированный элемент! Человек за кадром, - согнувшись над прилавком, таинственно произнёс Стас и прижал указательный палец, давая этим ей понять, чтобы она молчала об услышанной информации.   
 — Завтра пол города будет знать, что нас посетил человек президента, — сказал Стас, когда они вышли из магазина, — тем более у неё сожитель бывший начальник паспортного стола, а сама она раньше практиковала нетрадиционную медицину. Сейчас магазин выкупила.
— Зря ты так сильно загнул Стас, а то не дай бог с нашей русской угодливостью приставят ко мне охрану из местной милиции, — сказал Павел, — и тогда нормально не отдохнёшь. Хотя я завтра уже уеду.
— Кому ты нужен, тебя охранять. Ты же сам телохранитель, но вот пьяного тебя не посмеют сопроводить в милицию, — это точно.
— Как сказать? У нас любят преклоняться перед высокими чинами, — этот порок ещё не изжит в России.
— Подхалимаж на Руси — это противно и смешно, но реально и не смертельно, — сказал Стас, — а вот смотреть равнодушно, когда молодёжь наша гибнет, — это трагедия. Стадионы и спортивные залы пустуют, — вот, где беда. Спорт надо делать бесплатным в особенности для детей. Кто посещает Фитнес клубы и другие элитные заведения, пускай платят бабки, а всё остальное должно быть бесплатно, тогда мы вновь будем побеждать на международных аренах. И я надеюсь, что спорт всё-таки будет таким же массовым, как и прежде.
— Может и будет, но мы до этого не доживём, — пессимистически заявил Павел, — то, что создавалось десятилетиями, разрушили всё с космической скоростью. И кто — то на этом хорошие бабки заработал.
— Почему ты так думаешь? — спросил Стас.
— А у нас в стране, демонтаж дороже стоит, чем монтаж, — сказал Павел, — а чтобы восстановить старую спортивную систему, это считай нужно новую революцию делать. Так как многие спортивные сооружения находятся сейчас в частных руках. Я вот внучке своей не рекомендовал спорт, чистоты в нём мало. А вот физкультура и танцы ей не помешают.
— Может ты и прав, — пробасил Стас. — Девочке, особенно красивенькой, совсем не обязателен спорт — огрубеет. И насчёт старой системы, я тебя тоже поддерживаю. Ведь раньше с нас спрашивали в обязательном порядке загруженность спортивных площадок и залов, а сейчас деньги и никому это не нужно. Тренеров — общественников нет, отлучили практически всех от спорта. А они большую работу проводили с детьми и молодёжью, особенно в провинции. А всё это глупый циркуляр, не допускать к работе без соответствующего образования. Разве мало у нас, в СССР было заслуженных тренеров, у которых кроме среднего образования ничего не было. Николай Эпштейн зубной врач по профессии, а тренировал команду мастеров Химика. Наш покойный Миша Носов — тоже заслуженный тренер. В настольный теннис играть не мог, а воспитал лучших игроков Европы двух братьев, и ещё с дюжину мастеров международного класса. Да разве мало у нас подобных ему самородков было. Короче людей сейчас ценят не по способностям, а по бумагам. А бывают такие дубы, приходят после институтов, которых бы я на пушечный выстрел не подпустил к детям. Они кроме азов ничего не знают, а потом идёт сплошное уродство. Но всё равно Паха я оптимист и верю, что спорт скоро у нас войдёт в нужное русло. Главное, чтобы правительство помнило, что Россия — это не только Москва и Питер, но и глухие деревни. Помнишь Заволжье с населением сорок тысяч человек, который дал Советскому Союзу Олимпийского чемпиона Валерия Лихачёва. И наш город, который вырастил Павла Ивановича Шиганова, — чемпиона СССР по лыжам. И дети у него спортсмены.
— Валеру, сына его младшего, я несколько раз встречал на Курском вокзале, — перебил его Павел и даже в своём городе.
— А сколько хоккеистов получила высшая лига с наших стадионов, — продолжил Стас, — сам посуди Москва, вся затянута выхлопными газами и промышленным смогом. Каких спортсменов можно вырастить при таком климате. Все москвичи рождаются, считай чахлыми, а у нас вздохни, какой воздух. Чище, чем в Швейцарских Альпах. У нас есть тренер один в городе по шахматам Миша Плотников, так он всегда болеет против России. Пускай говорит весь мир, сравнивает результаты нашего спорта с низким жизненным уровнем России. Ему то, чего надо, — двигай пешки в нужную сторону. Работай, ищи таланты и не скалься. А он мне, — я хочу, чтобы все мои пешки до ферзей дошли. Дурак, ты Миша, говорю я ему: ты обозлился на весь мир, вот и болеешь против своих соотечественников. Тебя в мирное время нужно в расход пускать. Говорю, ему если бы ты ночью со своими бывшими жёнами любовью занимался, а не решал свои шахматные этюды, тогда бы тебя жены не бросали. И ты бы не был таким обозлённым на весь белый свет. Я его тогда припугнул прилично, потом говорю, ему: «Фишер ты недоношенный, — твою ненормальную позицию в отношении нашего спорта я вынесу на первой конференции и потребую твоей срочной пожизненной дисквалификации, как кладбищенского тренера». С тех пор он со мной не здоровается и не разговаривает. Мне, конечно, до фонаря его обиды. Вчера в спорткомитете встретил его, спрашиваю: «Уважаемый Роберт, ты, что так сильно обиделся на меня? Я же пошутил. Так и будешь при встречах щёки, как гигантский хомяк раздувать?»
Плотников окинул меня презренным взглядом, и через плечо говорит:
— Если ты публично извинишься передо мной на оперативке, тогда поговорим о перемирии.
Я от его демарша дар речи потерял. Но быстро взял себя в руки и прямо при всех присутствующих спортивных работников в комитете, даю ответ этому гроссмейстеру:
— Миша если ты сильно обиделся на меня, то набери в рот говна и плюнь в меня. Что там началось, тебе не передать. Теперь точно после этих слов он до конца своей жизни со мной, словом, не обмолвится, — разведя руки в стороны, сказал Стас.
Павел от души рассмеялся над словами Стаса.
— Я знаю этого шахматиста, он во дворце культуры раньше тренировал заводскую команду. В свободное время приходил к нам в музыкальный сектор постигать обучение игре на валторне. Чванливый был мужик.
— Не то слово. Сейчас он натуральная сволочь. Его никто не уважает. И на пенсию не выгоняют, бояться. А ему уже давно за семьдесят лет.
Стас остановился перед своим подъездом и протянул бутылку Павлу.
— Паха, положи водку себе в кейс? — попросил он, — а то мама у меня не любит, когда я всему городу показываю свой достаток.
Павел открыл кейс и спрятал в него бутылку.
— И все — таки я Паха верю, что будущее российского спорта за провинцией.
— Верь на здоровье, а я останусь при своём мнении, — сказал ему Павел, — я сейчас часто буду мотаться сюда, будем вместе, следить за улучшениями российского спорта.
Но Павел после этой встречи больше Стаса не видел, хотя приезжал на родину по два раза в месяц. Но эти наезды носили чисто рабочий характер. Он появлялся на два, три часа садился за руль и спешил назад домой. Пустое времяпровождение для его работы стоили больших материальных затрат.
палец к губам, давая этим ей понять, чтобы она молчала об услышанной

Глава 12               

    Павел Алексеевич, просмотрев альбом, шумно закрыл его и спрятал в верхний ящик комода. После чего направился в спальню. Проснулся он только к обеду.
— Надо будет осуществить полноценную поездку, а что я молниеносные заходы делал туда и даже на ночь не задерживался. Отдохнуть хоть месяц у матери. Работа всё равно стоит. Прибыли пока никакой нет. Сменю курс минуя столицу. Попасусь на родине. Может, что — то, за это время вместе с отдыхом наскребу и по работе, — сказал он своим домочадцам за обеденным столом.
— Ты же работаешь с их медицинским центром, — сказала жена, — разве этого мало. В месяц по нескольку раз мотаешься.
— Это всё не то, — задумался он и встал из-за стола. — Родине я давно внимания не уделял, Москва захлестнула с её компаниями. Да так я и сделаю. Завтра — же уеду на Волгу, — решил он.
Отставив все дела по дому, он на следующий день собрался и ночью поехал на машине в Нижегородскую область, планируя к утру быть там. Дорогу он хорошо знал и ехал без всяких препятствий и затруднений. К десяти утрам он уже был в квартире матери. Мать, обрадовавшись внезапному приезду сына, с возгласами начала обнимать и расцеловывать Павла.
— Я, как чувствовала, что ты приедешь, пироги спозаранку принялась стряпать. «Ёкать в груди ещё со вчерашнего вечера начало», — сказала она.
— Коля вставай, Павел приехал, — принялась она будить старшего сына.
Тот лежал под простыней с закрытыми глазами, не спал, и вставать не собирался.
— Николай вставай, хоть поздороваемся, — сказал Павел.
Старший брат открыл глаза, а затем снова закрыл. Пальцем показал вниз:
— В нашем доме в гастрономе продают дешёвое вино. Сходи, купи, а потом поздороваемся, — сказал он.
Павел засмеялся, он всегда воспринимал с понятием его шутки.
— Вот он такой, — сказала мать, — он у них все стограммовые коньячные шкалики скупил. Я каждый день ходила, узнавала, когда они их распродадут. А вчера вино завезли дешёвое, чуть дороже ливерной колбасы.
Николай с головой натянул на себя покрывало.
— Матрас вставай, — закричала на него мать, — не стыдно с бесстыжей рожей. Брат приехал, а у него силёнок нет встать.
— У меня водка Ржаная есть, долгоиграющая бутылка и не одна, — сказал Павел.
— Культурные люди утро начинают с вина, — скинул он до пояса покрывало.
— Культурные люди утро встречают с восходом солнца, овсяной кашей, чаем и свежей газетой, — стащила совсем покрывало с него мать.
Брат, оказавшись без покрывала скрестив ноги, принял сидячее положение:
— Покажи мне хоть одного почтальона, который почту приносит с восходом солнца, тогда я скажу, что мы живём в туманном Альбионе, — прохрипел он.
Николай протянул брату руку и нехотя пошёл в ванную.
Павел спустился вниз в магазин, где встретил Женьку Рогожина своего одноклассника.
— Паха ты чего нас так редко навещаешь? — спросил он. — Покажешься, как золотой дукат, звякнешь об пол и закатишься в щель. Правда, что ты в кремле работаешь?
Павел понял, что сработала прошлогодняя ложная информация Стаса, но этот вопрос тактично пропустил мимо ушей.
— Я здесь последний раз был год назад, — ответил Павел, — но наезды часто делал в Нижний Новгород, а в Зеленый бор, если и заскочу, то часа на три, не больше. И бывал год назад часто, но эти наезды были кратковременными, туда-сюда. Так что новостей практически никаких не знал. Каждая встреча для меня с одноклассниками, это ящик новостей.
— Понимаю тебя, но иногда я делаю мысленно определение, что в наш городок населяет больше блондинов и рыжих, — подмигнул он Павлу. — Может наш город викинги или крестоносцы создавали?
— Нет Женя, я думаю, не викинги, а вот что ты языком Родиона стал говорить, очень похоже.
— Я же работаю у него, — сказал Рогожин. — Кстати, сын у Анюты Лисовской полностью твоя копия. — Похоронила она его.
— Я в курсе, наслышан, — сказал Павел и вспомнив его важную должность на заводе, спросил:
— Слушай Женька, ты же вроде начальником большого цеха был? А вид у тебя затрапезный, будто землекопом у Родиона работаешь.
Это было год назад. Как завод продали, так нас с Алексеем Марковым попёрли оттуда. Приехал дядя большой грузин, и набрал свою команду. А завод распилили на семь мини-заводов, — объяснил он. — Сейчас я — работаю у Пуха в бригаде десятиборцев, десятником. А одежда в данный момент на мне рабочая.
— А где же прозябает Марков, — спросил Павел.
— Лёха Марков с главных инженеров перешёл в охрану работать. Ты бы его видал, постарел. Зубы все потерял, а денег вставить новые, нет. Кручинится сильно по старой жизни. Родион обещал ему подобрать работу по специальности. Он хочет индустриальную базу по механике создать. Собирать и ремонтировать для заводов машиностроения оборудование.
— А что это за десятиборцы у Пуха, — спросил Павел.
— Десятиборцами он называет комплексную бригаду строителей, которые всё умеют делать и кирпич сложить и штукатурить, и плотничать. Короче все работы, для того чтобы начать строить коттедж с нуля и сдать его под ключ.
— И водку пить, — добавил Павел.
— А куда без этого сейчас денешься, я тоже к ней пристрастился. Веселей с водочкой живётся. Родион деньгой нас не обижает, платит всем неплохо. Заказчик за некоторые дополнительные работы частенько сам приплачивает. Мы их на квас запускаем.
— Вижу, — кивнул на набитую сумку вином Павел, которую Женька прижимал к груди, так как одна ручка на ней была оторвана.
— А как другие наши пацаны поживают? — спросил Павел.
— Многих в живых уже нет, а остальные все пьют. Твой друг Орех, музыкой давно не занимается. Оркестров в городе нет ни эстрадных, ни духовых. Один, правда, духовой в похоронном бюро остался, но они зачастую без работы сидят. Дохнут в основном бедные да пьяницы, у них денег не имеется на последний марш. Вот Орех до обеда и сидит с футляром от саксофона у церкви, а после обеда, что насобирает, пропивает со своей слепой женой. Жора Хлястик освободился недавно. Может, помнишь его на Новой стройке жил. В футбол вместе играли в юности. Отсидел мужик четырнадцать лет, а истинных убийц только нашли.
— Помню, его я хорошо, мы с ним даже дружили одно время, пока он первый раз не попал на скамью подсудимых за хулиганство, а потом наши дорожки разошлись. Но, что он сидел за убийство, я от тебя первого слышу.
— Не мудрено, он живёт в бандитском квартале. Наши парни туда никогда не ходили и не ходят, кроме твоего братца.
— Не бандитский, а спортивный квартал, — поправил Павел Рогожина.
— Ну, ты вспомни ещё времена царя Гороха, — удивлённо сказал Женька, — ты забыл, как Михаил Сергеевич выкинул лозунг об ускорении. Жизнь такие ускорения народу придала, что бежать уже некуда. А вспомни коммунистический лозунг — «Кто был никем, тот станет всем». — Так я тебе скажу, что он до сих пор в силе, даже ещё больше укрепился. Вместо меня начальником цеха стал Молокан Лёвка, — пройдоха на котором пробы ставить негде. Его дважды судили за аферу. Я его лично по тридцать третьей статье увольнял на закате социализма за кражу аптечек и инструментов. Тогда он работал у меня в инструментальном бюро, а он через некоторое время вынырнул с правом выкупа цеха и первым делом меня уволил. Так что он сейчас уважаемый человек в городе. По телевизору часто показывают, как он оказывает помощь детскому дому.
— Это дело не плохое обездоленным детям помогать, — заметил Павел.
— Паха, на тебя посмотришь, можно подумать, что тебя не мать с отцом делали, а Вера Игнатьевна Мухина лепила. Что ты, какой наивный? Он детишками прикрывает все свои грязные делишки. На десять тысяч купит им игрушек, а миллион себе в карман положит. Я бы тебе плакаться об этом не стал, если бы ускорение шло по истреблению таких нуворишей, а ускорение идёт сейчас в другую сторону. Молоканы жиреют, а твой лучший друг Орех у церкви сидит с протянутой рукой. Денег на операцию говорит, всё равно не насобираю, вот и приговорил себя к медленной смерти. Я ему толкую, давай пройдёмся по всем близким, может, что насобираем. Рукой только машет. Он играл в переходе в Нижнем Новгороде на саксофоне, а деньги складывал на операцию у себя в доме. Отморозки выследили это дело, и когда дома была одна слепая жена, выпотрошили всю его квартиру вместе с деньгами и саксофон — сопрано немецкий прихватили с собой. После этого он совсем, духом упал.
— Надо будет зайти к нему, — сказал Павел.
— Обязательно зайди и к Лисовской загляни, она через улицу от него живёт, — затем он опомнился. — Чего я перед тобой, как адресный стол распинаюсь. Ты без меня знаешь, как её найти.
Кстати, она работает на вокзале в железнодорожной кассе у Леры Шиловой, Пуха жены.
Рогожин перехватил свою сумку с вином, сославшись на синдром бригады, заспешил на работу.
— Приходи завтра ко мне, — Родион зарплатой богатой обрадует. Посидим втроём за хорошим коньячком, вспомним былые времена.
— Хорошо забегу, — пообещал Павел и пошёл к матери.

Глава 13

   Дома брат уже привёл себя в порядок. Чисто выбрившись и облив себя туалетной водой с дорогим терпким запахом, он в светлых брюках и белой сорочке помогал матери сервировать стол на кухне.
— Сейчас Валерка звонил по телефону, — сказала мать, — я его пригласила. Он придёт вместе со своей Лидой.
Валерка это был двоюродный брат Николая и Павла, которого они чаще называли Федей. Он был значительно младше их обоих, но имел уже дочь восемнадцати лет, против тринадцатилетнего Марка, — позднего сына Николая. И этой разницей возраста их детей он при совместной пьянке постоянно допекал Николая. Говоря ему: чем старше, дети, — тем отцы мудрее, а кто дочек воспитывает, тот вдвойне мудрее, так как мальчишек на половину улица воспитывает, а дочкиным воспитанием полностью занимаются отцы. Николай негодовал на Валерку, за такие высказывания по поводу мудрости и после этого прекращал ему наливать спиртное, которое покупал Валерка на свои деньги.
— А что Валерка не работает сегодня? — спросил Павел.
— Их предприятие выкупили какие, то дельцы из Москвы и сделали большое сокращение, — сказала мать, — вот подрабатывает, где придётся. Он не пропадёт у него руки золотые. У его подъезда всегда машины стоят. Он автоэлектрик от бога. Голодными не сидят.
— И вина халявного никогда не пропустит. Постоянно мне на хвост пушистый падает, — вставил Николай.
— Как тебе Колька не стыдно, сам постоянно у него на прикормке сидишь, — пресекла брата мать. — Как увидишь около подъезда Валерку около машин, так и бежишь к нему советы дурацкие давать. А после выуживаешь у него деньги на вино. Нет бы, хотя раз большую бутылку коньяку взял, да и угостил брата. Специально маленькие шкалики покупаешь, чтобы его не угощать. Бессовестный ты. Не знаю, в кого только уродился? У нас в роду никого таких не было.
— Ты его не защищай, — нахмурился брат, — вчера ему привезли за шабашку деньги и мешок кабачков. Вон видишь, на полу лежат, — показал он Павлу два перезрелых кабачка. — Переспели уже. Я у него просил вина купить. А он мне твердит, что у него долгов много. Толкует мне, возвращать время пришло. Всучил два кабачка, и говорит, продашь, — купишь себе вина. Я, как дурак с этими кабанами под мышками таскался по всему двору. Никому они ни к чёрту не нужны, у всех эти торпеды в огородах растут. Жмот он, — сам же вчера пьяный ходил по двору.
— Хватит ныть и причитать, пропойца золотая рота, — насмешливо сказала мать Николаю, — ты не знаешь, сколько у них долгов. У них девчонка взрослая растёт, её одевать надо.
— Может я и золотая рота, но я всегда всех угощаю, когда бываю в куражах. — Николай быстро налил себе в стакан вина и залпом выпил его.
— Не терпится ему, пьёт один. Убила бы гада, — она замахнулась на него поварёшкой, которой накладывала пельмени, но не ударила.
В коридоре раздались шаги. Пришёл Валерка с женой. Пока Павел с матерью их встречали, брат на кухне уже закусывал после второго выпитого стакана.
Мать это заметила и сказала:
— Павлик, больше не наливай этому Матрасу, он совсем обнаглел. С утра смотреть на его пьяную рожу сил моих дамских не хватает.
— Сегодня пускай пьёт, — сказал Павел.
— Ему вечером жену с ребёнком надо встречать. Они на теплоходе из Астрахани приедут. Куда он пьяный потащится. А мне сегодня в рейс идти в шестнадцать часов. Устроилась на летний период в бар посуду мыть на теплоход Тарас Шевченко. Пенсии никак не хватает.
— Конечно, не хватит, — шутливо заметил Валерка, — Николай Алексеевич обладает хорошим аппетитом, когда компот не пьёт.
— Ты давай Валерий Викторович не подковыривай, сам не меньше меня кушаешь, — ответил Николай и потянулся вновь к бутылке.
У матери терпение иссякло, она с невероятной проворностью подняла с пола перезревший кабачок и опустила его на голову Николаю.
Он сидел ошарашенный огородным плодом, который раскололся на его голове и облепил Николая всего слизистыми кабачковыми внутренностями вперемешку с продолговатыми семенами. По его лицу и ушам ползла бело — жёлтая масса, похожая на тыквенную кашу. На бровях и переносице у него висели гроздья семечек. Не поняв в чём дело, он сидел, замерев, и хлопал своими пшеничными ресницами. Без смеха на это представление смотреть было невозможно. Читавшая до этого нотацию мать, посмотрев на старшего сына начала безудержно смеяться. Так же и все сидевшие за столом смеялись до слёз.
Николай закатил глаза к верху, опустив при этом челюсть к низу. Стряхнув пальцем с переносицы жёлтую кашицу, он потряс головой, обдав всю кухню семечками с кабачка. И тут же получил от матери вдогонку увесистый подзатыльник.
— Ах, так, я сейчас уйду и больше не приду, — пригрозил он, выходя из кухни.
— Проваливай к своим дружкам на Новую стройку, никто горевать не будет, — сказала мать.
После этого она повернулась к Павлу:
— Ты знаешь Павлик, кто у него там друзья, отставное офицерьё и уголовники. Вот он с ними и пьёт. Бывшие офицеры у кого голова на плечах есть, создают разные коммерческие объединения, а эти только цирроз себе создают и нервотрёпку семьям. Почему я всех и называю пьяная золотая рота. А в городе, когда — то самый спортивный двор называют сейчас пьяный дворик. Туда стекается вся шваль, мне Марья Васильевна Конакова все рассказывает, чем они там занимаются.
— Вот ты только сплетни и можешь собирать по городу, — услышав из ванной слова матери, крикнул брат.
— Никакие это не сплетни. Играете там, в карты у сараев и самогонку на курином помёте хлещете. Скоро, наверное, все нестись будете, да кукарекать.
— Не смей так говорить, — выбежал брат из ванной с помытой головой.
— Там все люди интеллигентные и глупостями не занимаются.
— У вас интеллигенция начинается на заре. Утром собираетесь, друг на друга хищными потребительскими глазами смотрите. Когда доберётесь до среднего уровня опьянения, только тогда себя по имени отчеству называете. А потом становитесь все похожи на свиней, — хрюк да хрюк. Вас как некондиционный товар в вытрезвитель уже не забирают. Знает милиция, что взять с вас нечего, только постели обмочите в вытрезвителе.
Мать намеренно допекала брата, чтобы он не ушёл из дому никуда, а вступил с ней в дискуссию. Николай знал, что она поворчит и успокоится. А если он сильно захочет, она сжалится над ним и может ему денег на бутылку вина выделить.
— Я хоть раз в вытрезвитель попадал? — крикнул брат уже из комнаты.
— Вот по этой причине и не попадаешь, потому что не работаешь нигде. А я за тебя не буду платить, если попадёшь. Пускай лучше пятнадцать суток тебе дадут. Посидишь на одной воде и хлебе, вспомнишь слова матери.
— Ты, что казематы мне пророчишь? — раздражённо спросил он.
— Не мешало бы тебе там немного погостить. Во вред бы не пошло. У бабок все погреба в сараях почистили. Им и так тяжко живётся.
Николай возвратился на кухню переодетый в полосатых брюках и полосатой зелёной рубашке.
— Вот посмотрите на него, Матрас явился, — засмеялась мать.
— Ты знаешь, что я к воровству отрицательно отношусь, — сказал Николай.
— Так отрицательно, что тебя, как неблагонадёжного с обувного склада турнули, — зацепила его мать.
— Ты давай не путай кражу государственного имущества, с частным. Государство меня несколько раз обманывало, я же должен как — то компенсировать свои материальные и моральные утраты. Моя сберегательная книжка за один день обесценилась. Николай опять потянулся к бутылке.
— Не нервируй меня Матрас бесстыжий? У тебя на книжке всего семь рублей было, когда наши вклады обесценились, и поставь бутылку на место.
Николай бутылку не отставил, а второй кабачок на всякий случай от материных глаз закатил ногой под стол.
— Что меры безопасности Николай Алексеевич принимаешь? — спросил Валерка.
— У неё ума хватит она и вторым может звездануть, — сказал Николай.
— А ты чего не пьёшь? — спросил он у Павла.
— Вино я вообще не пью, а водку рано пить, — сказал Павел, — вечером ещё посидим, закуски мать наготовила на целую неделю. Вы сидите, отдыхайте, а мне на время нужно отлучиться.
Он, вставая, взглянул на мать:
— Мы мама тебя все сегодня проводим на теплоход, а заодно и семью Николая встретим на причале.
— Пускай он, сам встречает, чего вы будете целых три часа на речном вокзале околачиваться, — сказала мать.
— Погуляем по Набережной, — ответил Павел и вышел из квартиры.

Глава 14

   Он сел в машину и поехал на железнодорожный вокзал. Остановив машину на привокзальной площади, зашёл в старое небольшое здание, которое вокзалом не считалось с тех пор, как отменили электрички до областного центра, а их отменили, когда Павел жил ещё здесь. Автотранспорт был быстрее и дешевле. За пятнадцать, двадцать минут можно было доехать до центра, а электропоезд кланялся каждому столбу.
Павел подошёл к междугородной кассе. Единственное окошко было задёрнуто шторкой. Он пальцем постучал по стеклу.
— Что нужно? — услышал он знакомый голос Анюты.
— Билеты в Дели есть? — спросил Павел, повернувшись спиной к стеклу.
— Есть только в Кологрив, — грубо ответила кассир.
— Мне, пожалуйста, дайте один билет на сегодня в мягком вагоне до Кологрива? — вежливо попросил он.
Анюта отдёрнул занавеску от застеклённого окна, чтобы посмотреть, что за умник пришёл поиздеваться над ней, но лица видно не было. Увидав, знакомый силуэт, она, не веря своим глазам, чуть приоткрыла дверь. Потом резко отпрянула назад и, скрестив на груди руки, коротко произнесла;
— Мамонька! — это ты?
Павел стоял перед ней, улыбаясь обворожительной улыбкой и уверенный в себе, почти не изменившийся с момента их последней встречи. Анюта, как и прежде, была миловидная, но былой красоты уже не было. Болезненный желтоватый цвет лица и ярко нанесённая косметика придавали ей вульгарный вид.
— Тарасов, неужели это ты? Наконец — то ты сподобился появиться в отчем краю, — сказала она с восхищением. — Ты весь такой стерильный, к тебе и прикасаться страшно, но я всё равно тебя поцелую. Она подошла к Павлу и поцеловала его в щёку.
Павел почувствовал, резкий запах цветочных дешёвых духов, который он терпеть не мог.
«Что — то с ней произошло, — мысленно определил по её виду Павел, — она раньше не выносила дешёвые духи. Жизнь видимо после смерти сына и прощание с капитаном пошла у неё наперекосяк. А смерть сына — это утрата невосполнимая.»
— Я сейчас закрою эту чёртову кассу и пойдём ко мне в гости, — сказала она.
— Разве так можно? — спросил он.
— Можно мы все здесь сокращены. Уже неделю билетами не торгуем, теперь за ними будем ездить на Московский вокзал в Нижний Новгород.
Она закрыла двери кассы, и он проводил её к машине. Проезжая мимо двухэтажного дома Ореха, Павел нажал на педаль тормоза.
— Подожди минутку, — сказал он Анюте, — я хоть поздороваюсь с Санькой.
— Хочешь настроение себе испортить, тогда сходи, поздоровайся, — сказала Анюта.
Павел открыл массивные двери в глухом заборе и вошёл во двор. Квартира Сани находилась в цокольном этаже. Первое, что бросилось ему в глаза, это отсутствие стёкол в небольших окнах, где жил Орех. Он спустился по тёмной лестнице вниз. На ощупь нашёл дверь и открыл её. Было, похоже, что это нежилое помещение. На кухне, на полу валялись грязные банки от консервов и разбитая посуда. Газовая плита стояла без конфорок. На ободранной стене, криво на одном крепление свисал посудный ящик.
— Орех ты дома? — крикнул он.
— Кто здесь? — раздался женский голос из комнаты.
Павел прошёл в комнату. Старый шифоньер жёлтого цвета с разбитым зеркалом перекрывал дверной проём, оставляя место для прохода. За шифоньером стояла раскладушка, на которой лежала растрепанная неухоженная слепая женщина. Она, чуть приподнявшись со своей постели, двумя руками держалась за край старого домотканого одеяла.
— Кто здесь? — переспросила она.
— Где Санька? — обратился Павел к слепой женщине.
— На работе он, в церкви, на базарной площади. «А ты кто?» — вновь спросила она.
— Передашь ему, что Паха приехал, я попозже к нему зайду.
— Паха это с Парковой улицы, — трубач?
— Он самый, — ответил ей Павел и быстро вышел на улицу.
— Ты была права, — сказал он Лисовской, — я увидал жуткую картину. Никак не думал, что у Ореха так судьба сложится. Он ведь такой жизнелюб был.
— Твой жизнелюб часто около церкви на костылях милостыню собирает. То у рынка, то у бывшего дома пионеров сидит, — ему вернули первоначальный статус, перестроили под церковь. Она тяжело вздохнула и с грустью промолвила:
— Возможно, и меня такая участь в будущем ждёт. С завтрашнего дня я пополню ряды безработных.
— А что тебе пенсию не платят? — спросил Павел.
— Платят, но это не пенсия, а одни слёзы. Муж получку свою в руки мне не даёт. Он в доме заведует холодильником, а моя пенсия уходит вся на коммунальные услуги.
— Ты что замуж вышла?
— Как только из Ялты приехала, так и сошлась, — туманно ответила она, не уточнив с кем.
— И кто же твой избранник.
— Муж такой, что хуже во стократ ревнивого капитана Маркелова. Мука одна. Работает в леспромхозе экспедитором. А кто он? — тебе необязательно знать. Всё равно ты его не увидишь, хотя ты и знаешь его хорошо. Он утром укатил в Киров в командировку. «Чтобы он сдох там», — произнесла она с ненавистью.
— Догадываюсь, я кто это, — сказал ей Павел, — значит, Васька Золотов дождался своего часа. Добился всё-таки очкарик твоей руки.
— Я когда из Ялты приехала, вначале торговала цветами на Московском вокзале в тоннеле. Он меня там и встретил. Тогда Золотов работал в областном профсоюзе при хорошей должности. Предложил встретиться, чтобы обсудить мою дальнейшую работу. Через неделю, я уже была у него секретарём, а через месяц мы зарегистрировались, не меняя своих фамилий. А ещё через год ему предъявили финансовое недоверие и вышвырнули с работы. Вскоре и я следом за ним рассчиталась. Новый начальник естественно для себя подобрал молодого секретаря, у которой груди не обвисли и попка упругая. Я нисколько не жалела о потерянной работе. Вновь устроилась цветами торговать, но уже к азербайджанцам. Они платили хорошо. А потом Шилова меня к себе позвала кассиром работать.
Лисовская говорила не умолкая, не закрывая рта, даже о том, о чём её Павел не спрашивал. Он думал в это время о своём друге детства Орехе.
— Приехали, — произнесла она, — когда машина подрулила к бывшему элитному дому, в котором раньше жили директора заводов и партийные работники.
Они поднялись по знакомой Павлу лестнице на третий этаж. Лисовская открыла дверь в квартиру и минуя большой коридор по выбитому местами паркету, провела его в кухню. Двери в комнатах были закрыты. В кухне он бегло осмотрелся. Она требовала срочного ремонта. Штукатурка на стенах и потолке отваливалась кусками. Половина паркета на полу совсем отсутствовало, вместо которого зияли чёрные квадраты.
Лисовская обратила внимание, что Павел «сфотографировал» осуждающим взглядом её кухню, и сразу принялась оправдываться:
— Старое строение, требует ремонта, но руки не доходят до этого, — то средств не хватает, то времени нет. Садись я сейчас салаты быстренько приготовлю. Мы тогда с тобой выпьем и поговорим. Она достала из холодильника свежие овощи и бутылку вина Земфира.
— Ты пьёшь такое? — спросила Анюта.
Он отрицательно замотал головой и сказал:
— Анюта, ты пока режь салат, а я быстренько обернусь до дома, поставлю машину, и зайду в магазин куплю, напиток посущественней. Сама понимаешь, я за рулём пить сейчас не могу.
— Я не возражаю, поезжай, только не вздумай опять на долгие годы исчезнуть, — шутливо предупредила она его.
— Засекай время, пятнадцать двадцать минут, и я буду у тебя как штык, — сказал он, выходя из двери.
Павел действительно долго ждать себя не заставил. Поставив машину у материного подъезда, он забежал в магазин, купил там противотанковую бутылку водки Экстра и мясных закусок. Поймал такси и через пятнадцать минут сидел у неё на кухне. Он сразу обратил внимание, на старый холодильник. Наверху стояла рамка с фотографией молодого человека, которой до этого не было. Лисовская
сняла с себя фартук, вытерла об него руки и воткнула его в ручку холодильника:
— Я сейчас переоденусь, а ты пока хлеба нарежь, — сказала она и удалилась в комнату.
Павел подошёл к холодильнику и взял рамку в руки. На него смотрел красивый блондин с приятной улыбкой. Павел старался уловить, что — то родное и близкое, но ему в этот миг сложно было судить, носит этот парень его гены или нет.
— Вроде, что — то есть похожее, а вроде и нет, — сказал он себе под нос. Нужно перед зеркалом определять, а так не распознаешь. Сейчас она придёт, я её разведу на эту тему.
Он взял ножик и нарезал хлеба, уложив, куски на пустую тарелку. Когда пришла Анюта, он уже восседал за столом, сложа руки, как первоклассник за партой.
— Что сидишь без дела? — спросила она, — разливай водку.
Распечатав бутылку, он заполнил стопки, и они выпили. Водка ударила ей в голову, и она начала жаловаться на свою горькую судьбу, не жалея слёз:
— Ты прости меня Тарасов миленький? У меня воля нарушилась после смерти сына, вот слёзы и текут непроизвольно. Я когда покинула Ялту, долго ночами не спала, думала, что ты удосужишься приехать ко мне. Я долго горевала по Антону и тосковала по тебе. Понимаешь, что значит, несколько дней кряду не сомкнуть глаза. Я превратилась в зомбированное чудовище, не переставая ежедневно тебя ждать, знала, что ты в последние годы иногда заезжаешь на пару часов к матери, а домой тебе позвонить не хватало духу. Никак не решалась нарушать твою семейную идиллию. Ты не смотри, что у меня седых волос нет. Это хорошо подобранная краска на моей голове. Я иногда посмотрю в зеркало и боюсь сама себя. Душа сразу, как дуршлаг становится, а иногда по утрам себя чувствую молодой и красивой, — петь даже хочется. Ещё раз можно замуж выходить. Правда, года летят как минуты. Я, конечно, не Мария Магдалина, но ты скажи, я ведь ещё интересная женщина? — неожиданно спросила она, кокетливо заглядывая в глаза Павлу.
— Бытует мнение в народе, что женщина может быть сама собой до преклонных лет, так сотворила её природа, — уклонившись от прямого ответа, сказал Павел.
— Нет, ты не уходи от поставленного вопроса? Скажи мне только правду? Я знаю, что ты раньше безбожно фантазировал, думаю, что этот талант в тебе не изжит. Он даётся с материнским молоком. Ты мне скажи, утратила я свою былую красоту или нет? Или же я дрянь безнравственная?
— Анюта года всех нас тронули и заметно изменили, но ты по — прежнему милая, интересная, но пёрышки немного почистить не помешает. И ещё тебе надо перестать сурово, относиться к себе — солгал он ей, чтобы успокоить её самомнение.
— Спасибо, — расплывшись в пьяной улыбке, сказала она, — но ты не обманывай меня. Тебя года не взяли, ты всё такой же, как и раньше был. Я теперь хочу выпить за нашу молодость. Она разлила сама водку и, не дождавшись Павла, пропустила в себя одним глотком стопку водки, даже не поморщившись, закусив её оливкой.
— Ого, — мысленно сказал про себя Павел, — знать здесь стаж пития уже приличный.
— Павел, а ты хотел бы меня сейчас, как и прежде? — спросила она, сплевывая на стол ядро от оливки.
— Анюта, я тебе откровенно ответил на первый вопрос, а второй давай оставим пока без ответа.
— Это почему? — смотрела она на него нетрезвыми глазами.
— Одного хотения для меня мало сейчас. Существуют несколько преград. И первый фактор, — это ненавистный мне Золотов. Не могу, я после него любить твоё тело.
— Вот это откровенный ответ, — сказала она, наливая ещё себе водки, — значит, брезгуешь мной? Было бы тебе известно, что со дня нашего бракосочетания я ни минуты с ним не лежала рядом. Он всегда был для меня, как ненужная мебель. Золотов родился не мужчиной, — это «ОНО», что — то среднее между свиньёй и боровом. И нас с ним брачный союз заключался в чисто коммерческих интересах. Я для него была рекламной вывеской. Он гордился своей красивой женой. Мы продали его квартиру и дачу, когда ещё жива была моя мама. И переехали жить сюда. Часть денег он вложил в сомнительную рекламную компанию «Рита», которая позже прогорела, а остальные деньги мы с ним прокатали в Индию и Скандинавию. В Норвегии есть небольшой городок Лиллехаммер. Этот город мне всех больше понравился. Что особо запомнилось — там очень много памятников Ленину. Нашего вождя там почитают и живут по его заветам. Жизнь у них, там слаще, чем где — либо. Богатая страна ничего не скажешь. А у нас из Владимира Ильича сделали революционного монстра и вогнали страну в нищету.
Она резко замолчала и, выждав полу минутную паузу, налила себе ещё водки:
— Я от темы Павел немного отвлеклась, — сказала она.
— Ты много пьёшь, — укорил её Павел, заметив её чрезмерное пристрастие к водке.
— Не бойся пьяной, не буду. «Просто настроение у меня сегодня хорошее», — сказала она. — Так вот мой олух подарил в этом норвежском городке восемь тысяч долларов в какую — то международную коммунистическую организацию. Думаю, что у них существенной нужды в этих деньгах не было. Сейчас эта сумма для нас оказалась очень актуальной, но увы, — доллары отданы не в долг, а подарены безвозмездно. А потом ещё хуже пошло. С компанией «Рита» в один миг рухнули все богатые мечты и надежды. Он сейчас всех больше ненавидит певца Минаева, который красиво преподносил по телевизору рекламу «МММ». И самая возмутительная дурость моего лаптя, что известный певун никакого отношения к «Рите» не имел. В то время Риты и в помине не было, когда «МММ» накрыли. Но он упорно, каждый вечер выпивает по бутылке Земфиры, а потом идёт на улицу политизировать у нашего подъезда с бывшими коммунистами и проклинает все правильные и липовые финансовые пирамиды и главного родоначальника «МММ».
Павлу изрядно надоела её исповедь о Золотове, и он прервал её и постучал вилкой по бокалу:
— Анюта, давай о Ваське помолчим. — показал он на холодильник, где стояла фотографию сына. — Ты лучше рассей туман в моей душе?
— Поняла, но ты сердце не рви. Когда ты уехал, я совершила глупость, — переспала с одним студентом. Я тебе уже об этом говорила. Жить с ним после наших с тобой ночных утех я бы не смогла. Он слабеньким оказался, не в пример тебе.
— Анюта ты мне пытаешься навязать лживую мысль, которую сама из пальца высосала. Я знаю, что у тебя никого не было после меня. И Антон, как мне кажется, наш с тобой совместный ребёнок был. Мне всё рассказал твой капитан Маркелов. Я когда приехал к тебе в Ялту, не дозвонившись по телефону, решил нанести визит в вашу квартиру. С Маркеловым мы выпили изрядную дозу спиртного, отчего у него язык развязался в тот день, и я остался на ночь спать у него. Он поведал мне много эпизодов из твоей жизни, о которых я не знал. Так что Анюта не надо мне говорить неправду.
— Даже так, — удивлённо произнесла Анюта, — я этого не знала. Маркелов несколько раз звонил мне, просил, чтобы я вернулась к нему. Однако о том, что ты был у него в гостях, он мне не удосужился сказать. Ну, если ты всё знаешь, что теперь говорить, о потерянном сыне. Всё равно Антона не вернёшь уже. Хочу тебе правду сказать Павлик; Антон не твой сын. Это были мои иллюзии. Был у нас парень в институте похожий на тебя. После твоего отъезда я от отчаяния
бросилась к нему в объятия. Ты думаешь, если бы Антон был от тебя, я смогла столько лет хранить эту тайну. Я бы первой к тебе с грудным ребёнком примчалась не раздумывая. Мне хотелось, чтобы он был твой, и он на самом деле сильно похож на тебя. Поэтому я в душе считала его твоим. Я это говорю без преувеличения. Сейчас вспоминать об этом нет никакого смысла. Я одна виновата в своей горькой беде. Моё высокомерие помешало создать семейное счастье. Но ты не переживай, сын воспитывался в тепличных условиях без нужды, и ни в чём не был ущемленный. Бабка с дедом баловали его сверх меры. Он окончил музыкальную школу по классу фортепиано, а потом вдруг преподнёс нам сюрприз. Вместо консерватории посвятил себя морю. И зря, он очень музыкальный мальчик был.
Вот после этих её слов, Павел на все сто процентов был уверен, что Антон носил его гены.
Анюта вытерла слёзы салфеткой и пошла в комнату, откуда принесла семейный альбом с фотографиями, но посмотреть его Павлу не удалось. Только он открыл его, послышался щелчок дверного замка.
— Видать явился мой слепой крот, гадость мерзкая, — тихо, с ненавистью пробормотала она. — Давно бы его выгнала, если бы денег не носил.
Заметно пополневший и обрюзгший в маленьких очках с толстыми линзами на кухне появился Золотов. По его виду можно было безошибочно определить, что он не равнодушен к спиртному. Отёкшее лицо и неопрятный вид выдавали в нём страстного любителя алкогольных напитков. Золотов, не признав в госте своего вечного врага Тарасова, бессознательно ринулся к холодильнику:
— Моё вино не выпили случайно? — спросил он.
— Нужно нам твоё червивое вино, — ответила ему Анюта с пренебрежением. — Не видишь, у нас на столе водка элитная стоит. Ты хоть бы для приличия с гостем поздоровался. Давно ведь не виделись.
— Здравствуйте, — пробормотал он, несмотря на Павла и достал из холодильника бутылку Земфиры. Прижимая её к груди, поправил одной рукой очки и только после этого Золотов начал пристально всматривался в лицо Павла.
— Извиняюсь, не Тарасов будете? — спросил он.
— Он самый, — сказал Павел, — но извиняться необязательно.
Золотов подвинул табуретку к столу. Сорвав пробку, он налил себе стакан вина и залпом выпил:
— Я не предлагаю вам, — промолвил он, — простите, своего пойла. Вы пьете изысканную водочку, а я по бедности народное вино глушу.
Павлу хотелось, сказать, что пить бы с ним всё равно не стал, но воздержался. Несмотря на то, что время у него ещё было вдоволь свободного, ему сию минуту хотелось покинуть этот дом,
— Ты, почему не в Кирове? — спросила Анюта.
— Транспорт не дали, вот и не поехал, — пробурчал он, и выпил ещё стакан вина. — Зато получку дали, можно в магазин сходить продуктов купить, — посмотрел он на жену.
Павел отложил альбом на пустую табуретку и сказал:
— Анюта мне пора, я пойду.
— Погоди? — остановила она его. — Ты меня угостил, теперь очередь за мной. Золотов, дай мне денег, я в магазин быстро сбегаю — протянула она руку к Василию. Но не дождавшись ответа, молниеносно выдернула у него из верхнего кармана рубашки кошелёк.
— Деньги только на еду, — схватился он за руку Анюты, в которой находился кошелёк — На водку у меня нет.
Между ними завязалась борьба. Посшибав табуретки и часть посуды со стола, они не собирались уступать друг другу. Наконец Анюта изловчилась и ударила Золотова по лицу, отчего у него с носа слетели очки. Он подобрал очки и одел их на себя. Взъерошенный, как бойцовский петух, он размахивал одной рукой по воздуху. А второй поправляя очки, кричал:
— Я знаю, тебя все трахают. И вы с Тарасовым сейчас пойдёте на берег блудом заниматься, — орал он так сильно, что крик был слышен наверняка и на улице.
— Да, меня все любят, — смотрела она в упор на него. — А вот ты никого не трахаешь, потому что у тебя женюрка не работает. И ты никогда в жизни такой радости, как оргазм не испытывал. Потому, что ты валух слепой, имеющий инвалидный детородный орган.
Услышав нелицеприятные слова в свой адрес, Золотов схватил вилку со стола и занёс её над Анютой, но Павел перехватил руку с вилкой, оттолкнул его в сторону. Тот упал к газовой плите и вновь потерял очки.
Анюта с визгом вылетела на улицу. Павел вытащил из рамки фотографию сына, вышел вслед за ней на улицу. Она сидела на лавочке у подъезда. Он присел рядом и прижал её к своему плечу:
— Анюта ты много выпила сегодня, так нельзя. «Почти семьсот грамм одна уговорила», — сказал он ей.
— Золотова все на работе называли Зудой. Благодаря этому хорьку, я работу потеряла и пристрастилась к вину, — сказала она и уронила голову Павлу на колени.
Он не знал, что с ней делать. Рядом проходили, как показалось Павлу, знакомые лица и смотрели на них. От их взглядов ему было не по себе. Выручил его Золотов. Васька вышел из своего подъезда успокоившийся, но пришибленный, и удрученный.
Встав перед Павлом, он без всякого стыда взмолился:
— Не води её на берег? — Оставь Анюту мне? — Я люблю её, ты мне и так в жизни много неприятного делал и теперь жену хочешь отобрать. Зачем ты приехал, она только забылась, перестала меня Павликом называть. Я о ней мечтал со школьной скамьи, но, между нами, всегда стоял ты. Сейчас, когда по закону она является мне женой, вновь появился ты. Я собираюсь с ней встретить старость. Мне сложно будет в данный момент найти жену, да и не хочу я другую. Я её ждал почти тридцать пять лет. Хочу тебе открыться, что я ей всегда помогал материально на воспитание сына. Я ему считай, ежемесячно вместо тебя платил большие алименты. Анюта никогда от денег не отказывалась. Прошу тебя в знак благодарности, не покушайся на неё? У меня плохое зрение, и здоровье моё после перестройки дало большую трещину. Она все — таки ухаживает за мной. А если она меня бросит, я погибну. Тем более, квартиру мы с ней мою продали. Перспектива умереть под забором меня не прельщает.
Золотов медленно спустился перед Павлом на колени.
— Если не бросите пить, то вы оба погибните, — сказал ему Павел. — Забирай своё ненаглядное сокровище домой скорей, пока я не передумал. Не то на такси её сейчас погружу, и ты больше её не увидишь, — напугал он Василия,
Золотов встал с колен, перевалил её, как тюфяк через плечо и шатаясь, понёс домой. Когда он скрылся в подъезде Павел встал со скамейки и увидал у себя под ногами туго набитый кошелёк. Он подобрал его и бросил им в открытое окно кухни. Настроение от встречи с прошлым было прескверное, так как он понял, что ничего хорошего эта спившаяся пара в его сердце не оставила. В особенности он был разочарован Анютой. Когда — то эта была красивая девочка с яркими бантами на косичках, — флагман советской пионерии, баловень жизни, а позже без пяти минут его жена, снизошла до Васьки Золотова, которого всю жизнь органически терпеть не могла. Никак в голову не укладывалось, что она потеряла свою былую рассудительность и принципиальность. Павел понимал, что Лисовская стояла на грани деградации, и виной тому было тяга к спиртному. Непонятный тяжёлый и горький осадок, словно здоровый валун, осел в его душе. Как это не прискорбно это было осознавать, но факт её морального падения был на лицо. И он быстро направился прочь от этого дома.

Глава 15

     Посмотрев на часы, убедившись, что времени ещё достаточно до проводов матери, он решил дойти до машины взять подарок для тёщи и навестить её. Он положил фотографию Антона в бардачок, и с подарком направился к теще не подозревая, что день неприятных сюрпризов для него ещё не окончен.
Радушию тещи не было предела, она суетилась перед зятем на кухне, не зная, чем ему угодить:
— Мать — то Павел сегодня уезжает, — сказала она. — Тебе бы пораньше приехать, чтобы подольше с ней побыть.
Павел ногой под столом выдвинул табуретку и сел на неё:
— Я знаю, — пойду её провожать сегодня в шестнадцать часов, а пробуду я здесь вероятно целый месяц. Так что время посмотреть на мать у меня много будет. Она через две недели вернётся.
— Сейчас я стол накрою в зале, — сказала она, — у меня там жених сидит. Прицепился, как репей, предлагает старость вместе встречать. Он младше меня на десять лет, говорит пенсия у него хорошая и сбережения неплохие имеет.
— Зови его сюда, знакомиться будем, — сказал Павел.
— Василий иди сюда? — окликнула она кандидата в мужья, — я тебя с зятем познакомлю.
— На кухне появилась с детства презираемая им физиономия. — Это был знаменитый ассенизатор с Новой стройки Васька Галушка — вечный холостяк. О нём и о его коллеге Вальке Куркуле, ходили по городу анекдоты и разные небылицы. И явно он был не на десять лет младше тёщи, а намного больше. Павел с ним учился в одной школе и был младше его лет на пять. Этот Васька с малых лет лазил по помойкам, искал для себя подходящую утварь от спичечных этикеток, до разнообразного утиля. Всё собранное, он после сдавал Кариму, — так звали приёмщика вторсырья. Карим ездил по дворам на лошади с кибиткой и собирал у ребят в обмен на глиняные свистульки и рыболовецкие снасти разный утиль.
От Стаса он знал, что Васька после семилетки устроился официально на работу ассенизатором и проработал там приличное время. И когда Павел учился в институте, у него был с Галушкой неприятный диалог. Но когда из дома вышел Жора Хлястик, которого он ждал у сараев, тот вырвал у Галушки вилы, замахнулся на него, но не ударил, а закинул их на крышу сараев. После чего Галушка написал на Жору в милицию заявление и того посадили на десять суток в КПЗ. А, выйдя из КПЗ, Жора ещё раз напомнит Ваське о себе, но только это напоминание Жоре обойдётся двумя годами лишения свободы. А Васька потом получит новую машину, но женой так и не обзаведётся.
Галушка, находясь в гостях у тёщи, естественно Павла не узнал, а у Павла этот ненавистный портрет сохранился в памяти со школы.
— Здравствуйте я Василий Захарович, — он протянул руку для знакомства.
Но Павел в это время склонился к своей ноге, будто поправляя носок, спросил:
— А вы Василий Захарович, в какой обуви пришли к невесте?
— А что ноги пахнут нехорошо? — спросил он, — я в сандалетах сегодня пришёл, а в них ногам свежо, — продувает приятно.
— Вот обувай свои сандалеты и нарезай отсюда Василий Захарович Лужин, в простонародье Васька Галушка. Ты с малых лет запахом помоек пропах, и нечего к тёще моей рядиться, позорить её. Дорогу сюда забудь. Понял!
Такое знакомство в планы Галушки, не входили. Никак он не думал, что его профессию ещё не забыли в городе.
И тем более он никак не рассчитывал у покладистой старушки встретиться с человеком, который его знает. Но он надежд не терял, глупо заулыбался и как лиса начал ластится к ней:
— Галина Ивановна, не понимаю, почему я вашему зятю в немилость попал? Я с чистой душой, у меня вклады есть на сберкнижке. Пенсия хорошая, дача имеется. Что ещё нужно двум пожилым сердцам?
— Твои вклады говном воняют, как и дача, так как удобрены они с твоего танкера, на котором ты отсасывал по всему городу фекальные ямы. Ты забыл, как парня посадил в тюрьму в середине шестидесятых годах вместе со своим коллегой Куркулём?
— Ах, так ты Жора Хлястик, — прищурив глаза, сказал он, — тогда понял я всё. Слышал, что тебя освободили. Что будешь до конца жизни на меня обиду теперь держать? А я ведь не тебе руку свою предлагаю.
— Дёргай, быстро отсюда, не то я тебе помогу сейчас, — уже на повышенном тоне произнёс прощальную фразу Павел.
Тёща, услышав такие разговоры, заметалась по кухне, а потом бросилась в коридор, причитая:
— Боже мой, Господи помилуй меня от таких женихов. Напасть мне привалила.
Она протянула Галушке сандалии. Сунула ему в руки клюквенную настойку и рулет, что он принёс с собой, и сказала:
— Иди Василёк с богом. Оставайся и дальше мальчиком. А я бабка старая. Мне деда надо с импортной туалетной водой, а не с запахом наших клозетов.
Когда он вышел из квартиры на площадку этажа, она плюнула ему вслед и захлопнула дверь. А затем несколько раз перекрестилась и прочитала, какую — то молитву.
— Спасибо тебе зятёк, спас меня от позора. Ведь он мне брехун эдакий сказал, что всю жизнь проработал при исполкоме в санитарном комитете. Надо же какую должность придумать себе. Умные слова говорил. Я думала инженер, какой по медицинскому оборудованию. Мне старой и невдомёк, что это знатный Галушка, комендант всех мусорных контейнеров в городе. Представился Василием Захаровичем, у наших вдов с языка не сходит этот жених. Он же ко многим старым вдовам сватался, но всегда назывался разными отчествами. Квартирку знать мою хотел себе прибрать, злыдень проклятый.
Павел засмеялся над перепуганной тёщей. Вместе с ним и она стала смеяться, словно молодая девчонка.
— По помойкам он инженер, — сказал Павел.
— Ты там зять дочери не рассказывай про моё неудачное сватовство, а то она меня ругать будет. Был бы мужик хороший и чистый, а такого мне и на дух не надо. Молодчик мне нашёлся с большой пенсией и дачей.
Павел прошёл в ванную вымыть руки, и не закрывая дверь крикнул тёще:
— Он меня старше всего лет на пять не больше. Я это точно знаю, так как он учился со мной в одной школе. А насчёт дочки не беспокойся. Зачем я ей буду рассказывать.
Павел выпил у тёщи гостевую стопку водки и пошёл домой, решив пройти через Новую стройку, которая на самом деле была давно уже старой. Дома там возводили в сталинские времена, и их облик наводил только грусть.

Глава 16

     В юности он часто приходил в этот квартал к своему другу Жоре Хлястику. Когда — то во дворе раскинув свои густые насаждения, соседствовали два сквера. Их называли Ленинским и Сталинским садиками. Они служили главной достопримечательностью и местом времяпровождения жителей этого двора. Теперь вся зелень была уничтожена, ограждений по контуру не было. От былого красивого сталинского сквера осталась только одна большая с отколотыми обрамлениями и бордюрами ванна фонтана, которую дворники превратили в огромную — урну, складируя туда весь мусор. Ленинский садик со школьным стадионом был превращён в обыкновенный пустырь, где маленькие мальчишки бросали петарды и жутко матерились на чём свет стоит. Рядом стоявшие с ними девчонки такого же возраста ничуть от них не отставали. Некоторые мальчишки уже смело попыхивали сигаретой и не стесняясь могли подойти к взрослому человеку и запросто стрельнуть закурить, не получив при этом отказа. Павел вспомнил, как они раньше старшеклассники прятались в гущах этого садика, чтобы выкурить тайно сигарету, не попадаясь взрослым на глаза. «Да это поколение не знает подвижных игр и самодеятельных кружков и видимо у их родителей нет средств, чтобы отправить детей в лагерь», — подумал он и пошёл дальше в надежде увидать знакомое лицо и спросить о друге детства Жоре Хлястике. Проходя мимо розового дома, он увидел баталии полупьяных картёжников за длинным столом. Рядом с картёжным столом был вкопан на четырёх игроков небольшой стол, где деды рубились в домино. Он так же обратил внимание, что на крышах сараев не было ни одной голубятни, как прежде. В этом дворе раньше жили самые уважаемые голубятники города. Только на одном сарае был установлен макет небольшой пушки. «Видимо шутник, какой — то в металлоломе нашёл и установил», — подумал Павел.
Он всмотрелся в лица картёжников, но знакомых никого не признал. Не раздумывая, Павел быстрым шагом направился домой. До отправления теплохода оставалось полтора часа. Дома мать уже с тревогой посматривала на часы и сидела на чемодане.
— Я думала ты не придёшь, — недовольно сказала она.
Колька с Валеркой пошли такси ловить, а Лидка спит. Напилась как свинья, от Валерки не отстаёт. Он рюмку, она две опрокидывает. Куда только лезет в неё.
— Я смотрю, у вас здесь все поголовно пьют. От мала, до велика, — заметил Павел.
— Пьют те, кто работать не хочет, как например твой братец. Валерка тот всегда на хлеб заработает, а этот только в зеркало смотрится, как бы у него прыщик лишний на лице не вылез, да деньги с меня может тянуть. Замучил уже. Я еду в рейс, а у самой тревога, как бы он из дома вещи не начал пропивать. Было уже такое. Продаёт всё по красной цене за пол литру. В прошлый рейс, холодильник и телевизор у соседей выкупала. Совсем ума нет у пьяного. Ты хоть поговори с ним и присмотри за этим непутёвым. Я и работаю и воспитанием внука занимаюсь, а они живут каждый сам по себе. Зачем только регистрировали свой брак.
— Поговорю я с ним, как трезвым будет, — пообещал Павел.
Вбежал в квартиру запыхавшийся Валерка.
— Лидка моя спит ещё? — спросил он.
— Как убитая на Колькином диване пузыри пускает, — ответила мать.
— Вот волчица ненасытная, накушалась уже, — нелицеприятно отозвался он о своей жене.
— Ты же Валерий валенки можешь подшивать? — спросила мать.
— Конечно, могу.
— Вот и зашей ей рот дратвой, чтобы меньше пила.
— Придётся, а сейчас пошли вниз, такси ждёт на улице.
Брат сидел вместе с таксистом, пуская дым в открытое окно. Когда они тронулись с места, мать с подковыркой спросила у Валерки.
— Валерий Лидка твоя спит на постели Николая, она ему во сне не подмочит её?
Валерка, поняв, что тётка решила потравить Николая, ответил:
— Она у меня на все руки мастерица! — что ей стоит подпортить чужую постель. Ей даже хек — трек под силу устроить.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Николай.
— Что имею то и введу. А это значит, что она может на твоей постели сходить по полной программе в туалет, а прицепом еще рыгнуть прилично, — пошутил Валерка.
Николай повернул с диким взглядом голову в сторону Валерия и зло произнёс:
— Купишь тогда мне новую постель и диван в придачу.
— Сейчас, разбежался, — засмеялась мать, — постираешь, и будешь продолжать дальше спать.
— Я убью её тогда вместе с тобой Валерка. Ты её взгромоздил ко мне на диван, — процедил сквозь зубы брат.
— Да я пошутил Николай Алексеевич, ничего она не сделает с твоими простынями, а вот спереть из квартиры, что — ни будь стоящее у моей Лидии на это есть умелые ручки, — переадресовал свою шутку матери Валерка.
— Валерка сволочь, не порти мне настроение перед дорогой, — заголосила мать, — не то я весь рейс буду думать о своём золоте.
Павел рассмеялся:
— Мам, я же дома, шепнёшь мне на ухо, где твоё золото лежит, и я его перепрячу или к тёще отнесу, — успокоил её Павел.
— Ничего с ним не будет, — сказал Николай, — я на твои цацки не позарюсь. У меня есть запасной вариант, где денежку можно надыбать. Не думайте, что женщины перестали меня любить. Я ещё у них в цене. Так, что на бутылку вина я всегда своим обаянием смогу заработать.
— Кому ты нужен пень тряпочный, — уколола его ещё раз мать.
— Услышу от тебя ещё сегодня оскорбление, проводы на этом завершу и встречать не приду, — без обиды сказал брат, — на сегодня ты свой лимит некультурных высказываний весь исчерпала, даже с излишком.
— Сейчас, не встретит он, — засмеялась мать, — за пять часов до прибытия теплохода будешь на бакене со своим военным биноклем сидеть. Как ищейка, вынюхивать начнёшь, где у матери осетрина, а где икра паюсная.
Ответить брат ей не успел. Такси остановилось около речного вокзала. Они вышли из него на причал и через теплоход «Михаил Калинин», переоборудованный в гостиницу, прошли на палубу речного лайнера «Тарас Шевченко». В нос моментально ударил запах смоляных канатов, лежащих скрученными в кольца на нижней палубе. Павел, не смотря под ноги, засмотрелся на знакомое лицо, зацепился за одно, из колец и загромыхал вместе с сумкой на палубу. Ему помог подняться полковник танковых войск. Когда Павел встал на ноги, то перед собой увидал очень знакомое лицо Альбины Мельниковой. Она мало, чем изменилась за эти годы. Молодёжная стрижка и ухоженное лицо делали её молодой, и только складки на шее говорили, что этой даме уже больше пятидесяти лет.
— Алька, это ты виновата, — вместо приветствия, громко сказал Павел. — Я как тебя увидел, так буром попёр, не смотря под ноги. Не ожидал, что тебя здесь встречу. Тридцать три года прошло, а ты стоишь передо мной, как во времена нашей юности.
— Спасибо, Паша, — приветливо улыбаясь, сказала она, — но и по твоему виду не скажешь, что жизнь тебя трепала. А я всё — таки медик, если ты не забыл. Знаю, как следить за собой и за своей семьёй. Кстати познакомься, — это мой муж Пётр, — представила она полковника, который помог ему подняться.
— Очень приятно, — представился Павел полковнику, — а я слышал, что вы без вести пропали в Афганистане.
— Выкарабкался он, — погладила плечо мужа Альбина, — сейчас ждём дочку. Должна успеть прибежать и нам ручкой помахать, — она с трудом укротила радость встречи с одноклассником и слегка улыбаясь, спросила: — Ты отдыхать едешь или провожаешь кого?
— Мать провожаю, не узнала её? — кивнул он матери в спину. — Она на лето устроилась сюда посуду мыть.
— Узнала, — ответила Альбина, — она у тебя выглядит неплохо. А годков ей уже немало, наверное?
— Семьдесят пять, но она крепкая. Её бабкой даже не удобно назвать. Всю жизнь не унывает и знает, как правильно пар выпускать вот и выглядит хорошо.
— Ты Павел заходи к нам обязательно в гости через две недели, когда мы возвратимся. Расскажешь подробно о себе. «Ты хоть видел Лисовскую?» — спросила она.
— Видел, но осадок от этой встречи остался неважный, — наморщил лоб Павел.
— Горе её погубило, — сын погиб, а до этого мать похоронила. И она мне кажется, неизлечимо больна. Анюта всегда была сильным человеком, а сильные люди лечению не поддаются. Я сама лично занималась ей. Потом она ездила кодироваться к Довженко, но хватало кодировки ненадолго. Сам понимаешь, за короткий срок потерять сразу троих, близких людей, — это не каждый человек может выдержать. И о тебе она сильно кручинилась, когда вернулась с Крыма. Она была со мной откровенной, и я всё знаю о попытках вашего сближения. Может, ты попробуешь воздействовать на неё? — вопросительно взглянула она на Павла.
— Я с ней путём и не переговорил. Васька пришёл, а при нём я говорить не хочу.
— На него не смотри, он у неё, как ведро для отходов. Она всегда при встрече вспоминает тебя.
— Ладно, Аля, — ушёл от ответа Павел, — я пойду, мать до каюты провожу. Постараюсь быть у вас с визитом после отдыха. Встречать мать я приду, значит, и вас вновь увижу.
Попрощавшись с Альбиной и её мужем, Павел прошёл за матерью и братьями в каюту. Бросив сумки на полку. Они пошли к трапу. Перед выходом мать шепнула Павлу, что золото лежит у неё в кармане шубы. А шуба висит в шифоньере.

Глава 17

       Когда теплоход отчалил под марш Славянки от берега, братья пошли по Набережной.
— Пивом угостишь? — спросил Николай у Павла.
— А, что ты вина уже не хочешь? — отозвался Павел.
— Это будет ещё лучше. Давай начнём с вина, а потом пива. Время хоть убьём.
— Пьяным тогда жену с сыном будешь встречать Николай Алексеевич? — заметил Валерка.
— А ты шкет молчи, — она давно мне уже не жена. Мы с ней в разводе. Никто об этом только не знает.
— Как в разводе? — спросил Павел.
— Обыкновенно, — бросил Николай, — пошли в шашлычную, винца выпьем, там и узнаешь как.
Они с Набережной поднялись вверх на Маяковскую улицу, где Павел заказал вина и пива.
Когда Николай выпил вино, он оттолкнул от себя бокал, по стойке бара.
— Дрянь вино, — сказал он барменше, — подайте мне накладные на вино и калькуляцию на ваши салаты, что — то мой желудок выдаёт нецензурные па — де — де. Как бы плохо с нами чего не случилось?
— Хотите, я вам венгерского вермута налью, — напугавшись, сказала барменша, — Вермут благотворно влияет на слизистую желудка, — добавила она.
— Милая девушка, — сказал Павел, расплачиваясь с ней, — ни один спиртной напиток, благотворно никогда не будет влиять на организм, будь это хоть французский коньяк или шотландский виски.
Николай рукой отстранил от барменши младшего брата:
— Это у него такой скверный организм, что не принимает живительную влагу, а я, пожалуй, не откажусь от вермута, — напористо сказал Николай.
Девушка улыбнулась и налила брату полный бокал вермуту и положила перед ним пачку фисташек.
— Вот это вино намного лучше, — выпив вермут, сказал Николай. И взяв орехи со стойки, удовлетворённо сказал девушке:
— Мы тут погуляем полчасика по Набережной, если не пройдёт, я ещё раз загляну к вам с Виктором Адамовичем.
— Будем ждать Николай Алексеевич, заходите, — ответила девушка им вслед.
— Ты что здесь популярностью пользуешься? — спросил Павел у брата, когда они вышли из шашлычной.
— Я всегда из этой шашлычной довольным выхожу, — сказал Николай. — Здесь хозяйка Клара Абрамовна. Я с ней немного знаком. Мы тут несколько раз отдыхали на халяву с Виктором Полупановым. Он в силовых структурах работает в этом районе, — важная персона.
— Нашёл силовые структуры, мусорщик какой — то забубённый, — засмеялся Валерка.
— Это с какой стороны посмотреть, а его все на «ВЫ» называют и только Виктором Адамовичем. Он смог сделать из профессии мусорщика силовую должность. У него брат работает в СЭС. Виктор специально на денёк задержит вывоз мусора, по причине поломки транспорта, а на следующий день брату сообщает, где контейнеры с мусором не вывезены. Брат пришёл по его сигналу, и штраф наложил на кафе или ресторан. А в процессе взаимного удовлетворения вопрос этот закрывается. Вот поэтому они уважаемые люди. Я тут немного тоже примелькался. Иногда захожу сюда с загадочным видом, заказываю чашку кофе, а мне глядишь, прицепом вина нальют и горячий ароматный шашлычок подсунут. Мелочь, конечно, но приятно.
— И долго ты стоишь у них на балансе? — спросил Павел.
— Года два, но я бываю здесь очень редко, только по случаю. Чаще захожу с Виктором.
— Так тебе с твоим талантом можно не работать, — сказал Павел.
— А он и не работает, только у матери пенсию вымогает, — съязвил Валерка.
— А ты молчи малыш, когда взрослые разговаривают, — покосился брат на Валерку. — Доживёшь до наших лет, тогда позволим тебе в братских прениях участвовать, а пока только слушай и жену воспитывай, как я свою Лизку.
— Вижу, как ты её воспитал, что она отставку тебе дала. Ты сейчас не Николай Алексеевич, а отставной козы барабанщик, — не подумав, сказал Валерка.
— Правильно говоришь, она отставная коза, а я командирский состав. Она мне всю жизнь твердила, что я только командовать могу. Кто, на что учился, я, например, учился на командира, а она постигала науку печь лепёшки. Вот пускай их и печёт. В семье, каждый должен заниматься, как и на работе, своим делом. Она считает слишком умной себя. Кроссвордов скандинавских накупит и гадает их. И, что характерно, больше не решает, а подгоняет. А самое поразительно, что у неё все слова сходятся. Я потом возьму их и красной авторучкой начинаю исправлять. И обязательно ставлю ей как учитель в школе отметки.
— И хорошие баллы ты ей проставлял, — улыбаясь, спросил Павел.
— Больше двух баллов, она ни разу от меня не получала, — сказал он. — Нет один раз за бутылку вина, я ей троечку незаслуженно натянул, — вспомнил Николай.
— Так оказывается ты беспринципный и к тому же мздоимец, — шутя, сказал Павел, — за бутылку мог бы и пощедрей оценить решение её кроссворда.
— Не мог, — она тогда такой ереси наворочала. Вот слушай. Блокадное лекарство, — она пишет голодуха, — а это будет новокаин. Или, «забит молотком», — она в клетках пишет «жертва», — а это гвоздь. Курица она бестолковая, да к тому же ещё слепая. Меня спрашивает, кто обесчестил Гальку из четырёх букв. Я её спрашиваю, какую Гальку? Она мне говорит, не знаю, наверное, актрису, какую. Может из МХАТА кто? — и давай перечислять, каких она Галин знает. Я заглянул в кроссворд, а там не Галька стоит, а гайка. Дура говорю, читай правильно. Твою гальку болт обесчестил. Обиделась, неделю после этого со мной не разговаривала.
— И что вы по этой причине разошлись? — спросил Павел.
— По этой тоже. Но главная причина она, чем старше, тем глупее становится, а я умнее и мудрее. С ней и поговорить ни на одну тему нельзя, всё сводит к деньгам.
— Правильно она делает, мы и существуем за счёт них, а какие умные разговоры она с тобой будет вести на голодный желудок? — спросил Павел. — Ты стакан вина накинул и можешь ходить голодным весь день, зная, что мать всегда накормит, а у неё Марк растёт, которого кормить надо, — произнёс Павел нравоучительную фразу.
— Много ты знаешь, — бросив орех в рот, сказал Николай, — Марк, всегда жил и живёт со мной. Ты сегодня увидишь его, он копия я. От Лизки он унаследовал только пупок, а остальное всё моё. И воспитанием Марка по большей части возложено на меня. А это я вам скажу ответственное дело.
— Не слушай его Паш, он ещё стакан вкатит, не такие арии будет тебе исполнять. Неужели мать тебе не рассказывала, какие капканы он мочил в пьяном угаре.
— Вкратце она мне кое — что рассказала, — ответил Павел.
— Тебя, что за язык, кто тянет? — накинулся Николай на Валерку.
— Причём тут язык, — крикнул на него Валерка. — Мне мать твою жалко, мою родную тётку. Она только перед твоим приездом выкупила всё имущество, которое он за копейки вместе с Марком продал соседям. Оставил в квартире только старый шифоньер, который у вас стоит в нише в прихожей и пластмассовый кортик Марка. Он им уже несколько лет не играет. Как висел пять лет на дверной ручке, так до сих пор и висит там. Даже цветок с длинными стеблями сняли со стены. Николай Алексеевич вышагивает первым по улице, держа в руках горшок с цветком, а его сынок, словно фату придерживает сзади стебли. Я за день до полного оголения квартиры пришёл к Николаю, пристыдил его. Он тогда лежал на диване. Говорю, что ты Николай делаешь, неужели мать не жалко. Правда, он мне пообещал, на следующий день выкупить всё.
Валерка на всякий случай покосился на Николая и увидав его спокойное лицо, продолжил:
— На другой день, смотрю, материн гардероб валяется на полу, а в спальне Николай Алексеевич лежит на старом матрасе и вместо подушки у него под головой буханка хлеба, завёрнутая в газету. Может, твоя жена и плохо решала кроссворды, но она всё в дом несла, а ты из дома. Обои у неё пропил вместе с чужой лестницей — стремянкой. Она и ремонт из — за этого не сделала у себя дома. Выходит ты бестолковый Николай Алексеевич, а не твоя Лизка.
Николай сосредоточенно пошевелил своими белесыми бровями:
— Я её не Лизкой, а Лайкой зову, когда она мне денег не даёт. А насчёт скарба тебе вот, что скажу. — Если бы его принимали в ломбард, я бы в то время туда сдал, — заявил он. — У меня произошло помутнение коры головного мозга на почве синдрома. Я это осознал и больше этого не произойдёт. У меня сейчас дойная корова имеется на такой случай. Хоть и не Зорька, но доится неплохо.
— Знаю я твою корову, — перебил его Валерка, — это Манька Сиська, которая сахаром и мукой торгует на рынке в подвале. Если бы ты её Павел увидал, заикаться бы стал от испуга. Такой отвратительной рожи я в жизни не видел.
— Не Манька Сиська, а Марья Владимировна Батырева, — она до восемнадцати лет не смогла восемь классов окончить. Помнишь, наверное, училась со мной в пятом классе, — напомнил Николай Павлу.
— Как я её забуду, если она и со мной в одном классе училась, но она болела рахитом, а характер у неё неплохой был.
— Он у неё и сейчас неплохой, ей от мужика ничего не надо, главное общение. Она меня зачастую приглашает помочь ей выгружать мешки. Раскрутилась бабенка не хило, на оптовой торговле. Я бы с ней сошёлся, если бы у неё приусадебный участок маленький был, а дом большой. У неё же наоборот, маленький домик и огромных размеров садовый участок, который и трактору обрабатывать будет не под силу. А то, что лицо у неё, как у женщины из первобытного общества, мне на это наплевать.
— Конечно, ты с ней и встречаешься только когда поддатый, а трезвым бы был, шиповки на ноги беговые обул и прощай Маня. Бежал бы от неё, куда глаза глядят. Наверное, с испугу в этом месте Волгу вплавь одолел.
Валерка показал рукой, на широкий отрезок Волги, смотрящий на знаменитую Стрелку.
— Ничего ты Валерка не понимаешь в жизни, она Бухаре десятую модель «Лады» купила и мне купит позже.
— Бухара ей крышу в доме перекрыл заново и с лопатой не вылезал из сада, а ты кроме, как мешки ворочать ничего не можешь. Нет в тебе творческой жилки. Я не уверен, что ты на второй день совместной жизни с Сиськой дом её вместе с имуществом не заложишь. И бизнес её обязательно под откос пустишь. У тебя на лбу написан лозунг для умных женщин.
— Что написано? А ну повтори? — грозно проговорил Николай.
Валерка, знал, что Николай ничего запретного ему не сделает, но для самосохранения всё — таки перелез через защитную бетонную стену дамбы, чтобы на случай опасности можно было быстро убежать вниз к берегу Волги.
— Чего повторять то, ты и сам знаешь, что у тебя там выбито: «уважаемые дамы, если хотите хлебнуть лиха, поживите со мной недельку на своей территории», — скороговоркой выпалил Валерка.
И тут же кулёк с орехами полетел в Валерку. Он ловко в воздухе перехватил его рукой.
— Спасибо Николай Алексеевич, наконец — то догадался угостить орешками братца, а то всё один щёлкал.
— Твое счастье, что у меня брюки узкие и туфли на коже, а то бы я тебя догнал и макнул в Горьковской водичке.
— Она уже давно Нижегородская, — крикнул Валерка.
— Для тебя может и Нижний Новгород, а для меня Горький, понял сморчок сушёный.
— Придёшь ко мне на жареные свинухи, — пригрозил ему Валерка, — я тебе за это ни грибка не дам. Забыл, как в солдатской кружке сухари с луком варил, когда матери не было. А я тебя от неминуемого голода спас благодаря моим свинухам.
— Ладно, прощаю, — махнул Николай рукой. — Вспомнил, — было дело, тогда у меня пост вынужденный был, — миролюбиво сказал Николай, — подгребай ближе, не трону.
Павел знал, что никаких серьёзных контр у них быть не может, и только смотрел на братьев и смеялся над их перепалкой.
— Весело вы живёте здесь, — сказал Павел.
— Это веселье у многих внезапно прекращается и их хоронит небольшая кучка людей, — изрёк Валерка, спрыгнув с верхушки бордюры.
— Это ты правильно заметил, — отозвался Николай, — похороны сейчас дороже чем свадьба. А мрут в основном те, кто меры не знает или слабые здоровьем. Как предприятия развалились, так и здоровье безработных людей перестало волновать наших чиновников. Тогда в обязательном порядке проходили ежегодно медицинскую комиссию и, если найдут отклонения в организме, лечили. А сейчас мы никому не нужны. Мы есть потенциальный кладбищенский материал. Нас намеренно изживают со света, потому что мы росли и воспитывались в духе коммунизма. Меня на работу уже нигде не принимают по возрасту, хотя я здоров и свеж, а к кулаку я батрачить не пойду. На бирже труда предлагают вилки да ножницы. И на пенсию людей не отправляют и не трудоустраивают. У Валерки золотые руки, к нему вся область едет ремонтироваться. Даже его не оформляют на работу, а всё делают, для того чтобы азиатов сюда заманить низкими заработками. А они приезжают рабочие места занимают, да нашим барышням своим сперматозоидом замесы делают. Пойти бы на них стеной, да ведь они ни в чём не виноваты. Такие же бедолаги, как и мы. Дворяне с Новой стройкой было собирались выдавить их из города. Они все там дружные и ушлые — у них свой батюшка есть отец Григорий. Он всем своим дворянам устную директиву выдал, — не трогать обездоленных эмигрантов.
— Что это за патриарх там нашёлся? — поинтересовался Павел.
— Отец Григорий, — бывший футболист, приехал из Белоруссии. У него приход там сгорел, он сюда с матушкой приковылял. Чудотворный поп! Его все во дворе уважают. Завтра сходим к ним, познакомишься и с батюшкой и всеми другими дельными мужиками.
— Со всеми знакомится, у меня желания нет, мне бы с Жорой Хлястиком встретится. Интересно посмотреть на него.
— Может и встретишься. Я его сам ни разу не видел. Говорят, он в деревне обитает с племянниками. Они недавно похоронили своего родственника, уважаемого деда в городе. Ты должен помнить его был такой знаменитый футболист Иван Беда.
— Конечно, помню, — воскликнул Павел, — его все в городе тогда знали. Герман Колчин ему вроде родня был.
— Герман Колчин был мужем сестры Ивана. Там весь двор родственные души. А Герман капитаном работал после окончания водного института долго. А потом из — за болезни сошёл на берег. Но долго не протянул — болезнь его взяла в тиски. Кстати, его сын тоже успел отсидеть в тюряге. Хороший парень, Вовка Колчин. Умный и справедливый, от него блатного слова не услышишь. Интеллигент, как и отец, был в молодые годы. Рассудительный, и любого блатного на место может поставить. Его в городе многие блатари побаиваются. Родня в этом роду дружная, если на «гашетку нажмут» — мало не покажется.
— Это, что выходит пустые хлопоты были у Германа с институтом? «Зря учился», — разочаровано произнёс Павел.
— У тебя тоже диплом имеется, а медицинскими лепёшками спекулируешь вместо того, чтобы заниматься народным хозяйством, — ехидно заявил Николай.
— Я не спекулирую, я дилер, занимаюсь оздоровлением народа, — пояснил Павел.
— Это ты Валерке можешь вбухивать про здоровье народа, а для меня ты всё равно барыга в галстуке. Ты пошёл по цыганской тропе, и пользы от тебя на земле никакой нет. Жалко Лаврентия Берия нет. Он бы быстро на вас управу нашёл, — погрозил пальцем Николай в сторону купола Строгановской церкви.
— Молоти, молоти Николай Алексеевич, но сдаётся мне, что сегодня вечером мы будем пить Ржаную водочку с осетриной, без тебя, — ухмыльнулся Валерий, смотря в глаза Николаю.
Тот сразу осёкся:
— Как вдвоём, а я? — спросил Николай, хлопая пшеничными ресницами.
— А тебе придётся воду с хлоркой пить.
— Ты мне брось такие речи высказывать. Хочешь меня от явственного продукта отлучить. Не получится. Паха знает, что я шучу. «Я меценатов очень уважаю», — вполне серьёзно сказал Николай.
— Ага, напугался, будешь знать, как брата родного оскорблять, — пригрозил ему Валерка, — вон смотри, корабль твой ползёт, — показал он Николаю на приближающий к причалу теплоход.
— Пошли ближе к икре паюсной, — позвал Николай братьев.
— Я не пойму. Тебе, что икра ближе, чем сын? — спросил Павел.
— Ты, что больной? Конечно Марк. Это я образно говорю. Чтобы икрой завладеть, с Лизаветой придётся побиться по пути к дому. Она жила ещё та.
— Экономная она, а не жадная, — поправил его Валерка.
— Я, что — то никак не въеду, я с ней жил пятнадцать лет, или ты? — спросил Николай Валерку.
— Конечно ты.
— Тогда молчи и прекрати составлять на неё положительный образ, — сказал строго Николай, — она этого не заслужила!

Глава 18

   Они спустились вниз к причалу. Марк стоял на первой палубе рядом с матерью и махал отцу рукой. Когда теплоход причалил к берегу и матросы бросили трап, Марк первым из пассажиров сбежал по нему и бросился к Николаю.
— А мы бабушку встретили в Печоре, — сказал он, — она нам платочком махала со своего теплохода.
— Я знаю, мы её проводили недавно, — ответил Николай. — Ты мне привёз, чего я тебе наказывал? — вопросительно посмотрел он на сына.
— Привёз, у мамки в сумке лежит, но она говорит, пока мы с тобой лестницу и обои ей не вернём, ничего твой отец не получит.
— Куда она денется, не получит, — я сейчас все сумки у неё за эти слова заберу, — героически заявил он.
Лиза вышла на причал с двумя большими сумками. Сухо поздоровавшись со всеми, она поставила сумки перед Николаем.
— Я с теплохода заметила, что ты на бровях пришёл встречать сына, — упрекнула она его.
— Ну и что, брат родной приехал сегодня, надо же его было приветить по людским обычаям.
— Знаю я твои обычаи, на деньги матери или Павла.
— Неважно на чьи. «Важен факт гостеприимства!» — величаво произнёс Николай.
— Не смеши меня, а не то я упаду сейчас. «На чём до дому будем добираться?» — спросила она.
— Можно на речном трамвайчике, или на автобусе, — сказал он.
— По воде не поеду, она мне надоела за две недели, — отказалась она от речного трамвайчика.
— Поехали на газели, — предложил Павел.
— Частник сдерёт двести рублей, а это почти две бутылки вина, — возмутился Николай.
— Ну и что, я заплачу, — настаивал Павел.
— Жалко у меня своей газели нет, а то бы срубил сейчас пару сотен, — не то в шутку, не то в серьёз сказал Николай.
— Что же тебе Маня Сиська не купит автомобиль? — укоризненно спросила Лиза.
— Придёт время купит, — обнадёживающее заявил он, беря одну сумку в руку, а на вторую указал взять Валерке.
Лиза, идя сзади мужчин, несла в руках пакет и дамскую сумку и недовольно бормотала:
— Ты эту машину при первой пьянке загонишь за бутылку, — сказала она в спину Николаю. — У тебя на всё одна красная цена, как в старые времена, — поллитровка.
Он обернулся и зло сказал ей:
— За эти слова, я тебя не прокачу на своей машине. Будешь ходить пешком.
Этой фразой он вызвал у всех смех, даже Марк, схватился обеими руками за живот.
— Ты чего зашёлся, тоже против меня идёшь оппортунист? — покосился он на сына.
— Пап я за тебя, но Сиська при мне тебе сказала: «Построишь теплицу с баней, так она и купит тачку». А как ты ей сделаешь, если у тебя хрящ на руке вырос и с топором ты не знаком. Сам мне говорил.
— Это моё дело, каким образом я возведу ей баню и теплицу, а машина у меня, так или иначе будет, — пыхтя, сказал он.
Они сели в микроавтобус Мерседес. Лиза пристроилась рядом с Павлом.
— Замучилась я с ним. Я его к себе уже в дом не пускаю, — сказала она, — придёт и обязательно что — ни будь стырит. И Марка привлекает к этому делу. Мы с ним в разводе сейчас. Я ему условия выдвинула: опомнишься, бросишь пить, тогда приму тебя. Чего ему не хватало, жизнь у него была со мной, как у домашнего избалованного кота. Вся в него влезла. Себе во всём отказывала, лишь бы ему хорошо было. А он клубится начал с разной шантрапой, да ещё на баб чужих посматривает. К Мане Сиське ходить начал, совсем меня опозорил. Ладно бы нашёл красивее меня, не так бы обидно было, а то нашёл страхолюдную, коротконогую с тыквенной головой. А меня с некоторых пор Лайкой называет, — пожаловалась она Павлу.
Про Лайку он уже знал от Валерки и сделав вид, что не слышал её собачьей клички, затронул вопрос о трудовой деятельности брата у Мани:
— Он вроде подряжается к Мане изредка работать грузчиком в лавку. И говорит, платит она ему не плохо.
— Мне от этого не легче. Она им командует, а мне он никогда не разрешал приказывать ему. И в доме он у неё часто стал бывать. Зачем меня срамить. Неужели я такая же уродина?
— Не обращай внимания, — успокоил её Павел, — он оклемается от вина, я с ним серьёзно поговорю. Не к чему в вашем возрасте семью рушить, наоборот заботиться друг о друге надо. Дело к старости идёт. К тому же у вас прочная связка имеется, — это Марк.
— Не знаю, как тебе это удастся, но меня в данный момент в большей степени волнует Марк. Если бы не мать, чтобы я делала. Она всё — таки большую часть времени проводит с ним, когда я на работе. А Марк для Николая, только для забавы.
— Ты сейчас домой едешь или к нам пойдёшь? — спросил у неё Павел.
— Вы меня забросьте ко мне домой. Я из сумок выложу всё и приду вместе с Марком. Мне на работу в ночь сегодня идти. А у матери сумки нельзя оставлять. Он сразу опустошит всё. По соседям пойдёт продавать. А рыба и икра не телевизор. Не сразу выкупишь. Скажут, съели, и прощай поездка. Я ведь не просто так ездила в Астрахань, а поправить материальное положение. Ремонт в квартире двенадцать лет не делала, а ему ничего не надо. Купила зимой португальских обоев дорогих, так он в окно влез второго мая, когда я на работе была, и утащил, а Марк ему помогал. Продали молдаванам строителям по бутылке за рулон, а я по триста рублей покупала. А меня всё жизни учит, говорит, что я неправильно живу.
— Ты чего там жалуешься? — услышал их разговор Николай, — адвоката думаешь, нашла?
— А ты если подслушиваешь, то на ус мотай, — не поворачиваясь в его сторону, сказала Лиза.
— Я знаю, что и куда надо мотать, нечего меня жизни учить, а лучше с приездом бутылочку винца купи.
— Сейчас разбежалась, — ты меня, что с цветами встретил?
— Цветы — это живое существо, их рвать грешно. Они из земли должны глаз человеку радовать. Срезанный цветок, — это уже деталь веника. А вот укропу или петрушки у матери в холодильнике много. «Пучок могу выделить», — развязано произнёс он.
— Прибереги свою зелень для Маньки Сиськи.
— Ну и встреча у вас после разлуки, — засмеялся водитель, — давайте, я за мостом остановлю машину и на косогоре нарвём цветов целую охапку, — предложил он.
— Обойдёмся, гони домой, — сказал Николай, — ужинать уже пора, а не цветы в поле собирать.
Но не успели они пересечь Волжский мост, как машина заглохла.
— Черт, как знал, что меня электрика подведёт, — раздосадовано выкрикнул водитель. — Где теперь специалиста найдёшь? Придётся вас пересаживать, а мне буксир искать. Заколебала меня дурацкая машина. Вроде безотказно работает, но по электрической части, иногда капризничает и ладу ни один электрик не может дать.
— Не переживай, — успокоил его Валерка, — сейчас я посмотрю твою колдунью. Открой капот?
Валерка вылез из машины. В кармане он при себе всегда имел Аркашу — индикатор. Прозвонив провода, он спросил у водителя.
— Ножик давай, сейчас пять минут и будешь ездить без капризов.
Водитель из бардачка достал ножик и протянул Валерке.
Тот вытащил из рулевой колонки кабель и несколько концов совсем отрезал от него.
Водитель смотрел на него изумлёнными глазами:
— Ты, что делаешь? Загубишь мне технику напрочь к чертям.
— Не тревожься ты? — сделал жест ладонью Николай, — тебе повезло, что нарвался на нас. К нам весь Нижний Новгород едет ремонтироваться. Мы своё дело туго знаем.
Николая понесло, он начал водителю рассказывать, как ему приходилось вместе с братом, «Золотые руки — имея в виду Валерия», ремонтировать элитные автомобили Зелинского съезда, то есть из Нижегородского кремля, где обитает администрация области.
— Ой, мать мая женщина, — схватилась за грудь Лиза, — да ты не знаешь, что такое шуруп и отвёртка.
— А мне и не обязательно знать такие мелочи, моё дело организация и руководство ремонтом, — важно сказал Николай.
Валерка в это время заизолировал концы, и поставил кабель на место.
— Всё трогай, — сказал водителю Валерка.
Таксист повернул ключ зажигания, и автомобиль с полуоборота завёлся.
— Надо же, чудо, какое! А у меня кто только не смотрел проводку, и никто не допёр, что аппендикс напутан в рулевой. С меня магарыч вам ребята сейчас будет. Он остановился в Неклюдове около кафе и вынес оттуда двухлитровую бутылку Смородинового вина и пакет с халвой.
— Держи Валерий, спасибо тебе. Теперь я смело могу марафонские рейсы делать.
— Да не надо было так много покупать, там работы было только на пиво.
— Как это не надо, — перехватил Николай вино, — ты мне брось обесценивать наш технический труд? Ещё Карл Маркс говорил, что любая работа должна хорошо оплачиваться. Политэкономию что — ли не изучал?
— Николай Алексеевич, а оказывается вы шкуродёр приличный, а я и не подозревал, — произнёс Валерка и повернувшись к водителю сказал:
— А вы уважаемый подъезжайте ко мне в понедельник с утра на часок. Я вам всю машину прозвоню и ненужные сопли уберу.
— Я не шкуродёр, — обиженно сказал Николай, — просто я не хочу, чтобы наш труд обесценивался.
Тут рассмеялась Лиза:
— Всё, — он уже бесстыжим образом в техническую компаньоны влез к Валерке.
— Что значит, влез? — возмутился Николай, — мы с ним братья и только под моим грамотным руководством он сделался прима — электриком. Я ему рекламу делаю и клиентуру нахожу.
— А, что — же ты без денег всю жизнь ходишь, а только побираешься.
— Парадокс судьбы. Талантливые люди никогда денег не имели, это и ко мне относится, — гордо посмотрел он на Лизу и поднял вверх указательный палец.
— Весели, давай Павла и таксиста, а мы уже не хотим тебя слушать, — сказала Лиза Николаю, понимая, что в его словах присутствует в основном доля юмора.
Автомобиль подъехал к дому Лизы. Вместе с Лизой из Мерседеса вышел и Николай:
— Поезжайте до дома, мы скоро придём, — сказал он Павлу.
Валерка объяснил таксисту как проехать к нужному месту. Вскоре они были около подъезда дома матери, где рядом стояла машина Павла. Водитель категорически отказался брать деньги у Павла за проезд. Он, поблагодарив Валерку в который раз, развернулся и умчал в сторону областного центра. Павел подошёл к своему автомобилю. Открыл багажник и достал из него бутылку Ржаной водки. После чего они с Валеркой зашли в подъезд.

Глава 19

     Открыв ключом, дверь квартиры и пройдя на кухню, они увидели сидевшую за столом с заспанным лицом жену Валерки, хлебавшую из большого бокала горячий чай.
— Бросили меня здесь одну, — прохрипела она, — я тут одна, чуть на стены не полезла от головной боли. Налей мне Павел стопочку? — увидела она в руке у него бутылку водки.
— Обойдёшься, — сказал её Валерка, — иди домой, посмотри за дочерью. Весь день проспала. Лакаешь, как свинья, если бы тебе бог рога дал, забодала бы весь наш двор со своей пьянкой. Я сегодня специальное задание получил, рот тебе дратвой зашить. Докатилась, что вместо туалета в шифоньер к тетке зашла. Хорошо мы не дали тебе трусы с себя снять, — намеренно обманул он её.
— Павел, правда? — спросила Лидка, прикрыв от стыда глаза рукой.
Но Валерка ему не дал ответить.
— Что ты у него спрашиваешь, его дома не было. У Николая после спросишь.
— Ой, позор, какой, — обхватила она голову руками, — наверное, мне туалет приснился, вот я ориентацию потеряла. Со мной никогда раньше такого не было.
— Стыд ты потеряла и гражданскую совесть. Тебя с Николаем Алексеевичем нужно посадить в корыто и пустить по Волге. Вот там вы от души нахлебаетесь волжанки. Пригоршнями будете пить.
— Почему волжанки? — спросил Павел, наливая Лидии водку.
— А потому что она и он всех больше любят дешёвое вино «Волжское», после которого в туалет нельзя заходить. Хотя оба они ни от чего не отказываются. Для них и аптечный боярышник съедобный.
— Работу я потеряла, а не стыд, — выпила она водку.
Валерка угрожающе потряс перед её носом кулаком.
— А кто виноват, что ты в рабочее время нажиралась, как чушка. Посчитай, сколько раз я тебя пьяной выволакивал из чужих квартир. Не посчитаешь, а знаешь почему?
— Почему? — уже весёлыми глазами взглянула она на мужа и ударила слегка его по кулаку.
— Японцы ещё такого калькулятора не изобрели, который может произвести такой подсчёт. Вот почему, — иронизировал Валерка.
— Да хватит тебе ерундистикой заниматься, — повысила она голос на Валерку. — При Павле меня позорить не надо. А то он действительно может подумать, что я пьянь непробудная. — Ты его не слушай, врёт он, — смотря в лицо Павла, сказала она. — Всё что он говорит, нужно пропускать через титановый фильтр, какие в свиной республике стоят. Меня выгнали не за пьянку, а за неуважение к сотруднику правоохранительных органов. У нас нового молодого участкового назначили Вениамина, а мы его в глаза никто не видел. А нас дворников две недели назад послали газоны косить. Я после обеда иду с косой на свою травку, но, как таково голодная была в этот день и злая, а мне навстречу длинноносый молодой человек идёт с папкой под мышкой. Поздоровался и спрашивает:
— Почему форма одежды нарушена?
Я подумала, точно новый, начальничек из УЖКХ. Показываю ему желтую жилетку на себе. Нам всем дворникам выдали их. А он мне так серьёзно заявляет:
«На вас должен быть одет белый саван, а не распашонка лидера».
То есть сравнил меня с костлявой бабой с косой, которая жизни отбирает у всех. Я не догадалась сразу, что он юморист. Как заору на него матом. Кричу на всю улицу, что тебя длинноносый я и без савана искромсаю сейчас. Замахнулась на него косой, а он перепугался, и бежать, а я за ним. Он по пути папку свою обронил, а я подобрала её и забросила на второй этаж в лоджию к Рыковым. А следом прибежала моя техник Раиса. Набросилась, как овчарка. Говорит, что это новый участковый был, да к тому же близкий родственник нашего шефа. Спрашивает, где папка? Я показала на лоджию Рыковых. Она направилась к ним. Откуда мне было знать, что в ней хранились важные наработки и что Рыковы держали козу в лоджии, которая половину папки сглодала. А на следующий день меня заставили написать заявление на расчёт. Я особо и не держалась за своё рабочее место. Платили копейки, а спрос за работу большой был.
Павла рассмешила рассказанная история Лидии, и про себя он мысленно отметил, что её худоба и скуластое лицо придавали бы соответствующую гармонию к белому савану. Он налил ей ещё немного водки.
— Выпей теперь за то, что избавилась от неблагодарной работы. Поверь мне, жалеть действительно не о чем, я знаю, как она ценится, так как много лет проработал в этой сфере. Отойди от вина и иди, работай по своей специальности. Повара везде сейчас нужны. Сама сытая будешь и семью прокормишь.
— Что ты её Паха слушаешь. Она тебе сейчас наговорит в свою защиту и не такое. Случай с участковым, это был уже предел её чудачеств. Она всегда у меня на глазах была во дворе. Я машины ремонтирую, она рядом с метлой и совком марафет наводит. Не успею отвернуться, гляжу, все её орудия труда около дерева стоят, а Лидка моя у кого — то в квартире сидит, к стакану прикладывается. А у кого сразу не определишь. У нас здесь все почти пьют. Ну и приходится мне самому мести двор за неё. И это изо дня в день. Кому это не надоест. Никто таких пьяных лентяек терпеть не будет. И мне скоро надоест, выпишу под хвост пенделя и гуляй Лида.
— Выписывала у тебя ещё не выросла, чтобы мне пенделя давать, — прищурив глаз, сказала она. — Не забывай, что я мать твоего ребёнка и по дому всё делаю, как жена и мать. А то, что пью иногда, так это я оказываю уважение угощающим господам. Ты тоже каждый день лакаешь горькую, я тебя никогда не попрекаю этим.
— Ещё бы ты меня попрекала, я пьяным никогда не бываю. Знаю меру. И деньги каждый день могу заработать.
— Можешь, да не всегда отдаешь, — обиделась она.
Их перепалку прервал Николай, пришедший с сыном и бывшей женой. В руках у него была сумка.
— Так господа колхозники, ясно с вами! Пьёте уже, не дождавшись меня. Сейчас начну с вами разбираться, — посмотрел он на наполненную стопку, стоявшую около Лидии.
— Я одна пью, — сказала она, — заперли меня, я чуть не скопытилась здесь. Не могли винца оставить стаканчик.
— Протопчешься! Я сейчас ещё постель свою проверю, в каком она состоянии, а то и эту стопку у тебя заберу, — сказал Николай и удалился в спальню.
— Пей быстрее Лида, а то сейчас из него упругая волна пойдёт, — шепнул ей Павел.
— Ничего не будет, он такими закидонами себе настроение подымает, — сказал Валерка. — Николай Алексеевич безвредный мужик в компании, а вот когда он один и поддатый, от него один только ущерб.
…Лидка на всякий случай быстро опрокинула стопку себе в рот.
— Сейчас придерётся, к чему — ни будь всё равно, и действительно отберёт. Я знаю, он такой, — скорчив лицо от выпитой водки, сказала она.
— Когда вы только напьётесь, — недовольно произнесла Лиза, посмотрев на родственницу.
— С завтрашнего дня, моя половина завяжет пить, — сказал Валерка.
— Обязательно, но после тебя, — передразнила она его.
Павел смотрел на супружескую чету уже без веселья.
— У меня в машине альбом старый лежит, там есть ваши свадебные фотографии, — сказал Павел Лидии, — вы там такие молодые и красивые, как нарциссы. А сейчас посмотрите на себя. Вам и сорока лет нет, а похожи на стариков. Мне пятьдесят пять, но биологические года мои намного меньше. Я не ощущаю своего возраста.
— Ты Павел стерильный и жизнью непобитый. У тебя прослойка. Всю жизнь в тузах ходил, а мы горб себе набивали, — возразила Лидка, — что нам делать ещё в этой дыре при такой проклятой жизни.
Павел достал сигарету, посмотрел на своих родственников, закурил и сказал:
— Я за сегодняшний день столько жалобных стонов услышал от вас. Вы все жалеете себя и сетуете на плохую жизнь. Жалеть себя — это удел слабых людей. Перестаньте ныть и взгляните на жизнь трезвыми глазами. Не так уж и всё плохо у нас. Главное свобода есть и по плацдарму трудовой деятельности нужно ходить, не заглядывая в соседскую зарплату. Если у него мозг настроен, производить деньги, а не метлой во дворе махать, не надо его с собой сравнивать и завидовать ему. А делать то, на что ты сама способна. Ты посмотри на Лизу, она работает круглосуточно, и отпуск свой совместила с работой. Съездила в Астрахань на теплоходе, отдохнула, привезла икры с осетриной. Завтра она её всю реализует и поправит своё материальное положение. Я знаю многих дворников, которые на две ставки работают и вслух не плачут. Да тяжёлая работа, я понимаю тебя, но, когда наш народ приучится ценить городскую чистоту, работать дворникам будет легче и почётней.
— Народ научится тогда ценить чистоту, когда по выходным весь городской люд будут в принудительном порядке тотально, загонять на субботники, — сказал Валерка, — особенно это  молодых касается. В основном от них ворох хлама остаётся. Где пиво пьют, обязательно после них бутылки разбитые валяются и всякий мусор. Он взглянул с сожалением на свою жену и произнёс:
— Мою лебёдку надо устраивать на кухню, правильно ты Паха говоришь. Я ей уже об этом твердил не раз. А она сходила в один ресторан, ей там отказали. Сказали, что квалификацию потеряла. Кроме ресторанов есть другие пищеблоки.
В кухню зашёл Николай с коробкой в руках:
— Сейчас кальян будем курить, — сказал он, — настоящий персидский, Марк из Астрахани привёз. Соды только надо найти, табак у меня есть.
— Ты кури кальян, а я буду вино пить Смородиновое, — сказал Валерка, — мне твой табак до фонаря.
Валерка был не курящий. Он открыл вино и начал наполнять стаканы.
— Так ясно с вами, — недовольно забубнил Николай, — хотите без меня придушить вино. Не получится. Вот дыхну разок из кальяна тогда выпьем.
— Ты накорми вперёд голодного сына, потом кальяном будешь заниматься, — сказала ему Лиза.
Он вначале заколебался не зная, толи вина выпить, толи кальян закурить, но, послушав Лизавету, положил кальян на холодильник:
— Сейчас бульон закипит, пельмени заброшу. Все есть будем, а ты давай сумку распрягай свою, приготовь астраханских деликатесов.
Потом он бегло взглянул на брата и безобидно промолвил:
— Ты Паха если в гости приехал, то гости, а учить жизни нас не надо. Я слышал твои проповеди. Тебе повезло больше, чем нам. Ты живёшь на руде, а это метал. И земля у вас жирная, чернозёмная, которая урожай даёт, как хорошая свиноматка. Вашим властям есть, на что карнавалы проводить, а нашим властям на берегах Волги с песчаным грунтом и хоровод замутить не на что. Мы с Валеркой были у вас и видели, как Чернозём живёт. Различие между нами большое. Даже одеты ваши люди намного богаче, чем мы.
Он задумался и добавил:
— А про жратву я вообще молчу. Вы индюшку, да форель трескаете, а мы один ливер и то по праздникам. Правда мне и стерлядки иногда приходиться отведать, но это при хорошем улове. А сегодня и осетрины отведаю. Это, потому что я везучий, а другие вообще впроголодь живут. Особенно пенсионеры. Опять же ваши пенсионеры намного сытнее наших пенсионеров. Расслоение произошло людей по всем регионам. Как в калейдоскопе у Марка, — его крутишь, а разноцвет разбегается, вроде красиво. А вглядеться лучше и сразу поймёшь, одни стекляшки блёкло горят, а другие сверкают, как изумруды. Спрашивается, а почему? Отвечаю! Потому что технология выплавки цветных стёкол с добавлением оксидов была изначально нарушена. То есть цветная терапия — с удивительной игрой цветов, воздействия на организм человека не будет оказывать, и мало того зрение посадишь. Поэтому для бестолковых перевожу, что наша Россия разбитый огромный калейдоскоп. Так и у нас все жирные куски под приватизацию отдали бывшим верховым коммунистам, которые сейчас кричат, что звёзды на небе светят всем одинаково. Я это и без них знаю, а простой народ вместе со мной без оксидов остался. Я прихожу в магазин, глаз радует, и настроение падает. А плохое настроение ведёт к онкологии. А они нам вещают о каком — то единстве. Как я могу стоять на одном социальном рубеже вместе с олигархом. Не бывает при такой жизни социальной справедливости. Поэтому у олигарха деньги — у меня автомат. И я будь те уверены, найду ему нужное применение.
Столько удивления выразилось на лицах родственников, один Валерка иронически засмеялся.
— Ну, ты и речугу двинул Николай Алексеевич! Мне на миг показалось, что это Ленин с броневика выступал. А тётя Нина говорит, что ты прибабахнутым стал после аварии. Ты же нам сейчас не доклад прочитал, а докторскую диссертацию революционера защищал.
Николай улыбнулся и налил себе вина. Выпив и громко крякнув, продолжил свою бурную речь:
— Ты приехал к нам, и мы знаем, что у нас сегодня праздник. Пойла набрал и продуктов разных. А вот президент у нас бывал в городе и не раз, а дотаций мы не видали. Вот, что льгот хотят лишить и так несчастных людей, об этом все трубят. Ты не думай, что мы здесь весь ум пропили. Это кому — то так сильно надо было русский народ споить, поэтому и не обращают на нас внимания. Боятся видеть русский народ трезвым. Всему миру известно, что революции совершаются только трезво мыслящими людьми. Только последний переворот пьяного Беню на танк загнали чёрные неведомые силы. Не исключаю, что это был удачный совместный проект ЦРУ с власовцами и бандеровцами. С другой стороны, если взглянуть, то отечественную войну без ста граммов фронтовых, едва — ли бы наши солдаты выиграли. Нет, когда потребуется, — Николай приложил руку к своей груди. — Мы протрезвеем и снесём башки всем тварям поганым. Вот завтра Паха давай сходим на Новую стройку, посмотришь там истинно русских патриотичных людей.
— А чем они отличаются от наших дворовых мужиков? — спросил Павел.
— Ничем, — вместо Николая ответил Валерка, — если не брать во внимание, что здесь наши жлобы все до одного пьют в одиночку, а там сообща, вот и вся разница. И я удивляюсь над Николаем Алексеевичем, когда он обратил внимание на жизнь вашего региона.
Он приехал к тебе тогда пьяным с материным паспортом и из бара не выходил, и уехал пьяный. Как он может судить о вашей жизни?
— Ну, перепутал паспорта, ну и что из этого. Я же зрение и чуткость не потерял. И зря ты Валерка говоришь, что мужики на Новой стройке пьяницы. Ты же сам ощущал несколько раз такие моменты, когда оставался без средств сосуществования. Просыпался утром, а в карманах пусто и холодильник у тебя в длительном отпуске находится. Страшно подумать и заработать негде. А бутылки пустые собирать стыдно. Мы выброшенные люди и никому наши руки не нужны. Поэтому плевать хотел я на всю политику. Приветствую те партии, которые русских защищают. Телевизор включишь только и слышишь про успехи Мыкол да Саидов, а нам русским обещают ежедневно, что завтра начнём жить лучше. Я хочу сегодня жить хорошо и чувствовать себя нормальным человеком, а не изгоем.
— Папа, мы все знаем, какой ты оратор, — сказал Марк, — но пельмени у тебя, наверное, развалились. И мой калейдоскоп, несколько раз падал и стёкла внутри разлетались в разные стороны, и я туда несколько кусочков шлака бросил, поэтому он так не радостно вращается.
Николай вздрогнул и кинулся к плите:
— Эх, чёрт, я и забыл про пельмени, — повернул он ручку газовой плиты. — Это дядька твой виноват, вверг меня в революционный базар. И ты ещё, как назло, испортил мне под конец научную версию. А это может привести мою жизнь к печальному концу, — нельзя шлак отработанный мешать со смальтой. Примета плохая. Я же иногда нервы себе успокаиваю твоим калейдоскопом.
Он взял половник и начал раскладывать пельмени по тарелкам, но его давно сросшаяся после перелома рука, не давала правильно переворачивать половник.
— Тоже мне нашёлся Фидель Кастро с Волги, — бросила ему Лиза, — автомат ему подавай. Ты поварёшку правильно держать не можешь. Сейчас все пельмени на полу будут.
Она отодвинула его от плиты, вырвала из рук половник, и сама заполнила все тарелки.
— А ты Павел с ним в дискуссии не вступай, — сказала Лиза. — Он всё равно не поймёт. Я ему каждый день твержу, что работа является главным критерием нормальной жизни. А он меня только в Херсон да в Пизу посылает, вот и поговори с ним.
— А что тебя на Марс посылать? — буркнул Николай, — ты там все яблоки оборвёшь и на земле барыш будешь иметь. Помнишь песня была, — «И на Марсе будут яблони цвести».
— Ты мне сказки шестидесятых годов, не рассказывай, лучше бы помог сына правильно воспитать да к школе его одеть. Хорошо хоть мать помогает, а ты его воспитанием совсем не занимаешься.
— Как это не занимаюсь? Я с ним постоянно разговариваю об обозримом будущем. Он мне говорит: «Папка, я, как и ты сильным буду. Работать в грузчики пойду». А я поддерживаю его намерения. Пускай учится пока папка жив, иначе тяжело после будет.
— Да ты ему кроме жвачки ничего в жизни не покупал. Мать, да я его одеваем. Ты не знаешь, какие деньги мне приходится платить за его бесплатные знания в школе? С нас родителей собирают за всё, за каждую мелочь. Теперь уже за их безопасность охранникам платим.
— Ты давай ко мне претензии не предъявляй, — выпил Николай налитое Валеркой вино, — я Марку сразу сказал, от меня грандов не жди. Самому и так худо живётся.
— Вот Павел полюбуйся на него, каков папаша. Ты сынок, значит, постигай науку, но ко мне с помощью не лезь, а вот, как материну квартиру оголить, да у меня обои пропить, так сын у него в первых помощниках ходит.
— Будешь теперь свои обои всю жизнь вспоминать, — сказал Николай, — выпей лучше вина да поешь горячего.
— Не буду я пить, я на работу побежала, — сказала она, и недовольная вышла из квартиры. Затем сразу вернулась и обратилась к Павлу:
— Ты посмотри за Марком? Я приду утром к девяти часам. А то на этого у меня никакой надежды нет, — кивнула она в сторону Николая.
— Хорошо иди не волнуйся. Всё будет нормально, — успокоил её Павел.
— Мам ты ступай, работай, — сказал Марк. — Чего за мной смотреть, что я маленький что — ли, в восьмой класс уже перешёл.
— С таким отцом, как не волноваться. Был бы он трезвый другое дело, — ответила она сыну и вновь покинула квартиру.

Глава 20

    Николай ничего ей больше не сказал, а молча сидел и тыкал вилкой в горячие пельмени. Перед тем, как отправить пельмень в рот он тщательно её обдувал
— Неблагодарные существа эти бабы, — обжигая рот, выдавил он из себя, — им, сколько денег не дай, всё мало. А ты чего расселась, — крикнул он на Лиду, — доедай свои пельмени и кати отсюда. Не видишь, один мужской коллектив остался.
— А что больше мне не нальёте? — обиженно спросила она.
— Нам самим не хватит. Вон если только Паха тебе своей водки нальёт, а вина не получишь. Нам ещё долго сидеть.
— Не хочу я больше пельменей, — отодвинула она от себя тарелку, — налей мне лучше Паша водочки?
Павел взялся за бутылку, но Валерка закричал:
— Не балуй её, у неё дома целая фляга браги стоит. Пускай идёт и хоть с ног до головы обольётся этой брагой.
— Ну и пойду, начихала я на всех вас, — заплетающим голосом сказала она. — А ты Колька, ещё не раз придёшь ко мне за брагой и грибами, вот у меня получишь, — показала она ему костлявую дулю.
— Прекрати мне при ребёнке непристойные фигуры показывать кошка облезлая, — ударил он её по руке.
— Припомню я тебе Коленька и кошку, и вино смородиновое, — не убирая свою фигу от его лица сказала Лидка и выбежала из кухни, громко хлопнув дверью.
— Ох, и жизнь пошла, пойду, наверное, повешусь, — загоревал Николай после ухода родственницы.
— Иди на чердаке верёвок много, мыло только в ванной возьми, — посоветовал Валерка.
Павел знал от матери, что брат, когда переберёт спиртного, всегда ходил на чердак вешаться. Но к утру после не состоявшего суицида приходил домой и садился отмыкать в ванную.
— Мыло у меня там есть и не один кусок, — сказал брат, и встал из — за стола.
Потом он долго начал ходить по квартире, заглядывая во все уголки.
— Пускай сходит, развеется немного, — шепнул Валерка Павлу.
— Никуда он не пойдёт, — засмеялся Марк, — вино ещё не всё выпито и водки почти целая бутылка осталась, — знающе заявил он.
— Видишь Паха, даже сын изучил его повадки, — убедил Валерка Павла в несерьёзности намерения брата.
— Пап ты чего всё ходишь по квартире и осматриваешь? — спросил Марк, — ищешь, чего?
— Ключи от квартиры ищу, — ответил Николай, — куда бросил, не помню?
— Так ты мне их отдал, когда мы зашли в подъезд, — сказал Марк.
— Вспомнил! — давай их сюда?
— А тебе они зачем, ты же вешаться пошёл. Лишний вес в кармане будет. Верёвка не выдержит и оборвётся. Опять тёте Зине с первого этажа не дашь подзаработать стольник на обмывке твоего труппа. Мама говорит ты чистюля без мозгов.
Николаю после этих слов сразу расхотелось сводить концы с жизнью, и он во весь дух гаркнул на сына:
— Ах, ты, засранец, родному отцу гадкие слова вздумал говорить. Я тебе сейчас всю жопу исстегаю ремнём. Где он у меня?
Николай пошёл за ремнём, но в это время Марк, куда, то юркнул, не выходя из квартиры. Искать его начали втроём. Заглянули везде, Марка нигде не было.
— Убежал стервец на улицу, — сказал Николай, — ну ничего спать придёт, я ему покажу, как преждевременно толкать отца на тот свет, когда вино на столе стоит недопитое, — возмутился он. — Надо Паха ещё на ночь прикупить винца, чтобы по темноте не ходить. Дай сто пятьдесят рублей, я сбегаю? — И повернувшись к Валерке, приказным тоном сказал:
— А ты малыш пока телевизор посмотри? Он, что — то в последнее время рябить стал.
Павел улыбнулся и протянул Николаю две сотенные купюры.
— Купишь себе вина и Марку большую шоколадку. Он тебя, наоборот, от неуютной ночи спас.
— Ладно, пойду. Заодно посмотрю этого паршивца на улице.
Когда он ушёл, Павел прилёг в зале на диван, а Валерка развернул телевизор.
— Когда Марк успел выбежать на улицу? — недоумённо пробурчал Павел, — я же отчётливо помню, что дверь входная не открывалась.
— Дома он, за трельяж спрятался, — сказал Валерка. — Вылезай? — позвал он Марка, — отец ушёл. — Пошёл тебе за шоколадкой.
— Я слышал, куда он пошёл, — раздался голос Марка за зеркалом.
— Он, что порет тебя? — спросил Павел.
— Нет, но по жопе может стегануть, — отодвигая створку трельяжа, сказал Марк.
— Ну и отвёртку он мне дал, ни одного винтика нельзя отвернуть, — ворчал Валерка. — Пойду у него на шифоньере поищу, там хороший инструмент находится. Больше половины моего инструмента лежит. Он его никогда в заклад не отдаёт.
Валерка взял стул и пошёл в прихожую. Ковыряясь в чемодане, где лежали инструменты он, что — то бормотал себе под нос, чего именно Павел разобрать не мог.
Послышался скрип входной двери.
— Что красть начинаешь? — услышал он голос прибывшего Николая.
— Ничего не красить, — отвёртку ищу. Дал мне какую — то ковырялку, которой только в носу самый раз лазить, — не поняв брата, проворчал Валерка.
— Я сказал не красить, а красть, — проворчал Николай. — Понимать надо, а не дурачком прикидываться.
— Да тут весь инструмент мой, кроме связки ключей от разных замков, — бросил ему Валерка.
— Это тебе не связка ключей, а оперативный инструмент, для добычи овощей, варенья и прочего снадобья, — объяснил Валерке Николай.
Павел не стал вдаваться в слова брата, но их пьяный диалог его заметно развеселил. И он, встав с дивана, подойдя к ним сзади, сказал:
— Ну, вы братцы даёте. Я же говорил, что вы весело живёте.
— Ты чем за нами много замечать, пей с нами вровень, лучше на душе будет. А то это ему не так, и так не эдак, — посмотрел укоризненно Николай на Павла, — мы люди отсталого мира. Нас власть осколками злого общества называет и только раз в четыре года мы для них электорат, а мы намеренно протестуем против иностранных словечек и к урнам в этот день не подходим. Так как мы уважающий себя народ.
Он поставил вино на стол и пошёл в спальню. Оттуда вынес и показал подарок жены, что она привезла ему из Астрахани. Это была красивая мужская сорочка и чёрные джинсы.
— Видишь, как она меня любит, — похвалился он обновой, — знает, что пропадёт без меня.
— Вижу, что ты не ценишь её любовь, — ответил ему Павел.
— А взаимности у нас никогда и не было, — почесал он пальцем переносицу, — мне нравятся жутко горячие женщины, а не фригидные пробки.
Павел не стал больше Николая разводить на пустой разговор, а скромно промолчал на его высказывание.
Валерка, в это время быстро наладил телевизор, и они продолжили застолье в кухне до глубокой ночи. Потом Валерка, ушёл, сославшись, что ему утром надо обязательно за грибами ехать, а Павел уснул на диване вместе с Марком.

Глава 21

     Сквозь сон Павел слышал шаркающие шаги брата, которые раздавались до самого утра. Он слышал, что среди ночи Николай поправлял на нём спустившее, на пол одеяло. Рано утром, когда стрелки часов показывали шесть утра, Павел встал и прошёл в спальню. Брата там не было, кухня тоже пустовала.
«Наверное, с Валеркой за грибами рванул»? — подумал Павел.
Он прошёл в ванную. Побрился, обмылся и после чего заварил себе крепкого чая. Взяв чашку, он прошёл в зал и включил телевизор, не делая громким звук.
«Сегодня надо отдохнуть, а завтра нужно садиться за руль, и ехать на базу. Возможно, товар новый появился, — рассуждал он про себя. — Если, что пока матери нет, можно до дома коммерческий виток успеть сделать».
Его мысли прервал неожиданно появившийся в квартире возбуждённый брат. Он был одет в нарядную сорочку и новые джинсы, которые привезла ему Лиза.
Размахивая в стороны руками, не замечая Павла, с бешеными навыкат глазами, он метался из комнаты в комнату. Видно, было по нему, что он пил всю ночь.
— Ты чего взъерошенный какой? — спросил его Павел.
— Я её стерву сейчас отправлю на её этническую родину к своим чувашам в Шумерлю, — негодовал он, — браги зажала паскуда. Вчера весь день пила у меня, да ещё своей задницей мяла мою постель.
— Где Паха ножик? — спросил Николай. — Я Лидию Степановну пойду сейчас резать, — воинственно заявил он.
— Ножик вон на двери висит, — показал Павел на игрушечный пластмассовый кортик в ножнах.
Николай резким рывком вырвал из ножен кортик и засунул его за пояс брюк.
— Пошли за мной, свидетелем будешь. Валерке скажешь потом, что она сама виновата.
— Отдохнуть тебе надо, — сказал Павел, — выспись, а после вместе пойдём Лидию Степановну воспитывать.
— Нет, когда я просплюсь, я добрым буду. А она к этому времени всю брагу выпьет с подругой.
— Что у неё за подруга там? — спросил Павел.
— Не знаю, не видел, она у неё в ванной мокнет, зовут Сонька, а Валерка в лес уехал. Ты, как хочешь, а я пошёл казнить её.
— Погоди, — остановил его Павел, — давай тогда хоть чайку выпьем по чашке и сходим к ней, — надеясь, за чаем охладить пыл Павла.
— Ты, чего ненормальный? Там брага вовсю играет, а ты чаем решил меня потчевать.
— Хорошо, давай я тебе вина куплю, — предложил ему Павел.
— На кухне водка стоит, а брага — это дело принципа. Думаешь, мне после вчерашнего вина хочется её брагу пить? Совесть Лидии Степановне нужно иметь. Мать ей постоянно, что — ни будь, в сумку кладёт, а она мне браги зажала. Запищала тоненьким голоском:
«Не трогай лебедя», — передразнил он Лидию.
— Какого лебедя? Что ты несёшь? Начал с браги, а закончил лебедем, — не понял Павел Николая.
Но старший брат больше объяснять не стал, а выбежал стремглав из квартиры с детским кортиком за поясом. Павел знал, что когда — то Николай побывал в автомобильной аварии, и у него у поддатого часто бывали подобные сбои в голове, не приносящие никакого вреда окружающим. И всем казалось, что он намеренно чудит, чтобы над ним посмеялись. Возможно, так оно и было, потому что он всё свои чудачества помнил, каким бы он не был пьяным в предыдущий день.
Павел пошёл за ним следом. Валерка жил в соседнем доме на первом этаже. Когда он зашёл к нему в квартиру. Николай стоял на кухне в дверном проёме и вращал перед лицом Лидии детским кортиком с красным пластмассовым лезвием.
— Это ты так меня за добро благодаришь? — шипел он.
— Браги родственнику пожалела.
Лидка выглядела свежей и что она вчера была в пьяном угаре, на её лице и следа не было. Она смотрела на Николая и задорно смеялась.
— Колька отстань, совсем, видимо рехнулся. Хоть бы ножик взял настоящий, — подсказала она ему.
Он посмотрел на сжимавший в руке кортик Марка, бросил его со зла на пол, повернул голову к вошедшему Павлу и сказал:
— Ты чего мне бутафорию подсунул? Сорвал мероприятие века!
Лидка оттолкнула Николая и прошла в комнату. Возвратилась она тут же с вазой даров природы. В вазе находился красивый восковой натюрморт, с фруктами и овощами, а наверху лежал надкушенный огурец.
— Павел, ты будешь смеяться, но вот эту вазу вместе с плодами три года назад подарили мне на восьмое марта на работе. Колька к нам вечером в тот день пришёл пьяным и у нас добавил ещё. А ваза эта стояла в зале на телевизоре. Так он своровал у меня огурец, приняв его за свежий, и дома угостил Марка. Тот грыз его и зуб молочный сломал, а я виновата осталась. Прибежал ко мне сразу же с претензиями. Почему я контрафактные овощи покупаю? Я ему говорю Колька, — это муляж восковой, а не огурец. Так, он всё равно накинулся на меня. Говорит, что на рынке давно свежие огурцы продают, нечего подделку покупать. Ненормальный, какой — то, — засмеялась она.
Павел, тоже не смог удержаться от соблазна повеселится над причудами брата.
— Не верь ей Паха, как она врёт, никто так не может. Она Валерке рога точно наставляет. У неё, наверное, чувашей мелких в Шумерле человек шесть по чужим семьям скитаются. Не даром она туда без Валерки зачастила.
— Дурень, ты Колька, а не лечишься. У меня там дом стоит без присмотра. Мы с Валеркой решили его продать.
— Мне врать не надо, думаешь, я лопух? Выдай мне де — факто об измене родному мужу? — взбеленился он, — и браги дай?
— Своей семьи нет, в чужую лезть не этично, — остановил его Павел. — Если нестерпимая жажда одолела, браги она тебе сейчас нальёт. Давай присядем только с тобой. Спешить нам некуда.
— На фиг она мне нужна её брага, я из принципа спросил, — уже успокоившись, сказал он, присаживаясь на табурет.
— К нам милиционер Вениамин Гордеевич Горелов привёз своего ангела — жену, — сообщила она.
— Это не начальник паспортного стола случайно? — осторожно спросил Николай.
— Случайно он самый, — важно заявила Лидка, строго смотря на Николая. — Валерка ему машину отладил на неделе, вот они и махнули в лес сегодня в пять утра за грибами.
Она перевела взгляд на Павла, и свои слова обратила ему:
— А его жена Софья, — между прочим, красивая баба. В ванной моется у нас. У них воду горячую отключили, — пояснила она, — и тут Николай нагрянул. Дай ему браги и всё тут. Я ему говорю, бери банку и черпай, сколько хочешь. А он с хрустальной ладьёй лебедем полез к фляге. Она и в горловину не пролезет, а он её силком толкает, думает, что ладья резиновая. Кричу ему, сволочь хрусталь побьёшь. Он обиделся и убежал.
Николай выслушал её и обратив внимание висевшую на стенке картину, где Мавр, душит Дездемону, выпучил глаза:
— Всё Паха нам здесь делать нечего, — привстал Николай с табуретки. — Пошли они привечают здесь нехороших людей.
— Почему это они нехорошие люди, — возмущённо сказала Лидка, — они, что по кастрюлям у тебя лазают?
— Ещё этого не хватало, да я их на порог не пущу. Мундир бесовский носит, — значит, добра от него ждать нечего, — прищурив глаза, определил Николай и показав пальцем на Отелло, ехидно заявил: — Этот Мазут вероятно каждый день предрекает тебе своё будущее?
Лидка плюнула через плечо и перевела тему на свою гостью и её супруга:
— Ты знаешь, как жена называет своего мильтона?
— Мне до лампочки, хоть хромосомой, хоть бациллой, — равнодушно сказал Николай.
— Бумажным червём она его зовёт. А этот бумажный червь обещал устроить Валерку на работу в самый лучший сервис.
— Хрен с ним с бумажным червяком. Валерке с его талантом не нужна никакая протекция. Нечего хребет гнуть на помещика. Его и так все знают.
— Это кто вспоминает моего дражайшего супруга? — раздался женский голос за шторкой, служившей вместо кухонной двери.
В кухню вошла знакомая Павлу женщина. Он её сразу узнал, — это была хозяйка магазина, где когда — то они со Стасом покупали водку.
Николай встал ей навстречу и, причмокивая языком, не без восхищения осмотрел её фигуру.
— А ты ничего, — без церемонии, взял он незнакомку за грудь, — сгодишься на разок.
Та от неожиданности откинулась к косяку проёма, но руку Николая со своей груди не стала убирать.
— Ты, что Тарасов не узнал меня? — взволнованно задышала она, — а ведь я тебе нравилась, когда — то. Неужели не помнишь Соню Водопьянову. Когда ты выпускник школы, мне восьмикласснице обещал жениться после того, как погоны офицера оденешь на себя. Я глупенькая девчонка тогда была. Долго ждала своего офицера. А он исчез, как призрак, а сейчас объявился и тут же забраковал меня.
Николай с интересом разглядывал женщину, не убирая руки с её груди.
— Не помню ничего из — за тумана, — заикаясь, протянул он. В аварию попал, на машине по дороге в аэропорт. Череп раскололся, как арбуз и кисть не сгибается. Помню только туман и встречные тусклые фары. А с девочкой из восьмого класса у меня не могло быть серьёзных отношений. Если только шутливый фарс произошёл. Поэтому ты стёрлась из моей памяти. Он убрал руку с её груди и провёл изуродованной рукой себе по лбу, где у него красовался продольный шрам.
— Эх, Коля, Коля, — вздохнула она, — каким парнем был в школе. Не одной мне, наверное, голову вскружил. А сегодня ты стоишь передо мной с утра и уже пьяный. Что жизнь не удалась?
— Всё у меня срослось, а хмельной я по причине приезда брата, — Николай отошёл в сторону и показал сидевшего за холодильником Павла.
— Ой, как здорово, — узнала она Павла. — Лидия у тебя полная квартира сюрпризов. Я знала в школе этого хулигана, но не думала, что он твой брат, — обратилась она к Николаю. — А сейчас я знаю, что он работает в кремле в охране, и что друг у него есть Стас.
— Дилером я работаю, — поправил её Павел.
— Маклак по — русскому, — опошлил Николай профессию брата, — стрептоцидом и норсульфазолом снабжает кремль.
— Не глупая — понимаю, что нельзя вашему брату распространяться о своей работе, — сложила она топориком ладони перед грудью. — Понимаю конспирация прежде всего. Больше затрагивать этот вопрос не буду. Мне даже муж многие свои профессиональные секреты не выдаёт.
Она оправилась от недоумения подошла к столу и спросила у Лиды:
— А кем они тебе приходятся?
— Братья Валерины. Живут в соседнем доме, — объяснила ей Лидка.
— И чем же я тебе интересно не приглянулась? — присела она на табуретку, показывая братьям свои голые ляжки. — Почему ты «половой наряд» на меня выписал всего на один раз?
— Я пересмотрел своё желание, — облизнул он губы, увидав соблазнительные ноги Софьи. — Лидка наливай браги? — встречу долгожданную будем праздновать.
— Николай, ты уже до браги снизошёл? — явно издевалась она над ним. — У нас повкусней напитки имеются.
— Мы тоже не бедствуем, можем тебя такой водкой, угостить, которой ты в жизни не пробовала, — сказал Николай.
— Я магазин свой имею, и нет таких напитков, которых не знают мои губы, — хвастливо заявила она.
— Паха сходи до дома принеси Ржаную водку? Давай утрём нос этой миловидной супруге околоточного, — попросил он.
— Фу, какая — то Ржаная, неужто Абсолют хуже? — брезгливо скривила она губы.
— Софа я пила вчера эту водку, — сказала Лидка, посмотрев на себя в зеркало, висевшее над раковиной. — Сегодня даже не красилась, а выгляжу после Ржаной, как Софи Марсо.
Павел незаметно улыбнулся, но его улыбка не ушла от взгляда Софы, а Николай закатился пьяным смехом:
— Ты, что Лидка совсем очумела, — вот это ты завернула, ничего себе. Жалко Валерка не слышит, он бы точно со смеху подштанники свои обмочил. Бражки, наверное, без меня банку опрокинула. Нашлась тоже мне Софи Марсо с метлой и косой.
Лидка обиженно надула губы.
— Тебе бы Колька только смеяться над людьми. А мне, кстати, Валерий сказал лично сам, что я на неё похожа, когда мы фильм смотрели «Храброе сердце».
— Чудо в перьях, — гаркнул Николай. — Он не то имел в виду. Там все в фильме в средневековые времена ходили оборванные и полуголые. Вот он тебе сравнение и сделал. Ты на лицо не смотри, ты на грудь свою взгляни. Я когда лифчики покупал своей Лизе, я вначале шёл в овощной и фруктовый ряд. Дыньку средних размеров подбирал. И с ней ходил бюстгальтеры, примерял по рынку, чтобы не ошибиться в размерах. И ни разу не ошибся. Вот и ты Валерку попроси, чтобы он тебе покупку по моему макету сделал?
— И сделает он у меня хозяйственный мужик, — гордо сказала Лидка.
— Я знаю, что он хозяйственный, но лифчик богатый по твоему размеру на рынке он тебе никогда не подберёт. Если только куклу Барби купит и разденет её.
— Полоумный ты Колька, — покрутила она у своего виска пальцем, — мало тебе мать вчера кабачком навернула. Надо было мне и второй ей ближе положить.
— А ты и рада, смотреть на мою трагическую участь. Я на мать за это не обижаюсь. Это вы с Валеркой специально и подсунули мне двух заколдованных кабанов, чтобы они на моей голове оказались.
— Всё хватит, — не выдержал Павел и встал со стула. — Я пошёл домой. Досыта насмотрелся на ваши перебранки. Вначале весело было. Теперь они меня раздражать начали.
— Нашёлся один умный человек, остановить этот бардак, — перегородила своим телом проход Павлу Софа.
«И что ты нас покинуть хочешь? — спросила она, — а водкой своей разве не будешь меня угощать?»
— Сейчас занесу, — отодвинул Павел её с дороги, и пошёл к выходу.
— Павел, ты не обращай внимания на нас. Мы всегда с Колькой собачимся, но границ приличия не переходим, — сказала вслед ему «Софи Марсо» с косой.
— Знает он всё Софи, что ты ему объясняешь. «Он просто не выспался», — сказал Николай.


Глава 22

   Павел вышел на улицу. Двор был пустой, ни одного человека не было, хотя стрелки часов показывали семь часов утра. Яркое солнце раскидало свои лучи не только по деревьям, но и аккуратно постриженным зелёным газонам, которые служили контуром двора. Отчего вся прилегающая местность казалась привлекательной, и скрывала убогость, ветхих сараев, почерневших и покосившихся от времени.
«Надо — же, здесь, наверное, не рабочий квартал? — подумал Павел, — на работу народ не спешит».
Он присел на песочницу и ощутил, что сильно хочет пить.
— Надо сходить в ночной магазин, купить воды, а лучше мороженое. «Утолить жажду», — сказал он себе.
Приподнявшись с песочницы, он последовал за угол дома, где находился магазин.
Взяв там бутылку минеральной воды и пломбир, Павел вернулся на старое место под грибок в детскую песочницу. Кусая мороженое, он раздумывал, как спланировать наступивший день: за руль садится после вчерашнего излияния, претило его установившемуся правилу. «К Саньке Ореху или Родиону в гости завалится, — это значит, снова выпивать. Опять работу придётся отложить. — Ты зачем сюда приехал? — мысленно задал он себе вопрос, — отдыхать или работать? — Я приехал сюда, чтобы встретится с людьми, чьи фотографии у меня находятся в альбоме и пообщаться с ними и родственниками, а работа — это второстепенное дело», — ответил он себе.
— Ну, вот и занимайся своим делом, не ломай намеченный план, — шептал ему внутренний голос, — работа от тебя не убежит. Навести отца и не забывай про друзей, которые тоже рады будут встречи с тобой.
Павел, так задумался, и опомнился, когда к нему подбежала лохматая колли, и уткнулась своим выдающимся носом ему в коленку, вопросительно заглядывая то на мороженое, то на него.
— Здорово почтенный, — услышал он сзади незнакомый голос.
Перед Павлом стоял худой мужчина в старом трико небольшого роста, но с пышными усами.
— Давно мороженое не ел, оставь? — сказал он.
Павел ответил на его приветствие, но не понял, что он сказал относительно мороженого и сунул почти целый брикет в пасть крутящей хвостом собаке, которая мгновенно проглотила его.
— Ты, что глухой? — возмутился мужичок, — это же я просил у тебя мороженное, а не собака. Она голодной никогда не будет, помоек много, а я ещё не завтракал.
Павел, вначале опешил от недовольных высказываний незнакомца, а потом погладил собаку по спине и сказал:
— Я не понял, думал ты для неё попросил мороженое, но, если тебе хочется полакомиться, держи червонец купи себе мороженое.
Павел вынул из кармана деньги и протянул незнакомцу. Тот, не веря своим глазам, вырвал из рук купюру и, бегая по сторонам глазами, тихо спросил:
— А можно я на сдачу булку куплю?
— Покупай, что хочешь, — ответил ему Павел, — только скажи, почему на улице никого нет, куда народ делся? Может сегодня воскресение?
— Сегодня пятница, а народ весь на работе. Ты, наверное, не местный, если не знаешь, что у нас рабочий день начинается с семи утра.
Мужчина позвал собаку и пошёл в сторону магазина.
Павел улыбнулся ему вслед и открыл об торец песочницы бутылку с водой. Не допив, минералку он оставил её, где сидел и пошёл домой. Там он собрал несколько бутербродов с паюсной икрой и осетриной, захватил недопитую водку и направился к Лидии Степановне в квартиру. Без скрипа, открыв входную дверь, он подошёл к кухне и отдёрнул штору. Увиденная картина поразила его. На столе стояло две больших бутылки импортного вина и полное изобилие закуски. Софа сидела на коленях брата, максимально оголив свои ляжки. Одной рукой она обвила его за шею, а второй рукой гладила по щеке. Николай сидел с закрытыми глазами, откинув голову назад.
— Да у вас тут полнейшая идиллия, — напугал он их своим присутствием.
Они оба встрепенулись. Софа встала быстро с колен, одернув халат. А брата неожиданно одолел приступ сухого кашля.
— Я немного полечила Коленьку. Защиту ему ставила, от плохих людей и биополе расширила, — как бы оправдываясь, сказала она.
— Ты, что колдунья? — спросил Павел.
— Не колдунья, а к экстрасенсорным наукам имею прямое отношение. У меня два международных диплома есть. Я ездила за границу, обучалась в Амстердаме и в Балтиморе.
— А что — же ты водкой торгуешь с таким талантом? — спросил Павел.
— Было время, когда народ валил к нам за помощью, — а сейчас охладели к нашей методике, а услуги у нас были значительно дешевле, чем в государственных медицинских учреждениях.
— Ты меня извини, но я не верю, в нетрадиционную медицину, — сказал Павел.
— Это почему? Ты посмотри на Коленьку, я за двадцать минут его отрезвила.
— Нашатырю дала, понюхать? — с издёвкой, спросил Павел.
— Нет под воздействием моих волшебных чар, он вышел из пьяного состояния, — восхваляла она себя.
Павел посмотрел на брата, тот действительно выглядел прекрасно и его лёгкий румянец на щеках и ясные глаза, отражали разительные перемены его состояния.
— Ты что Колька, действительно оклемался после ночного возлияния? — обратился Павел к брату.
— Я как новый пятак сейчас, — ответил он, — и напрасно ты ей не веришь. Она умеет делать вещи. Сделай ему тоже защиту? — попросил он Софы.
— Не надо меня защищать, — возразил Павел, — пускай лучше она тебе приворот сделает, чтобы ты вещи матери не путал с жидкой валютой. И нёс всё в дом, а не из дома.
— Если есть такая проблема, я готова помочь ему в этом. Но важно, его личное желание и осознание трезвой жизни. «Чтобы он проникся верой в полное своё излечение», — сказала Софа.
— Он это осознаёт, когда просыпается на полу в пустой квартире, — сказал Павел недоумённо смотревшей на брата Софе.
— Коленька, давай займёмся прямо сейчас, — предложила она.
— Пока я не пропущу стакан винца, я ни на какое зомбирование не осмелюсь, — отрицательно покачал он головой.
— Лидка, — крикнул он, — где ты есть?
— Что ты орёшь, как резаный? Дочь разбудишь, — появилась расфуфыренная Лидка.
Она была вульгарно накрашена и одета в свободное зелёное платье.
— Такой фасон любили раньше носить модницы во времена НЭП, — отметил Павел, — и действительно напрасно брат смеялся над её сравнением с Софи Марсо. Причёска и экстравагантное платье делали её схожей со знаменитой французской актрисой. Это платье подчёркивало её красивую фигуру, и бюст казался у неё в платье не таким маленьким, как в халате. Несмотря на её обильный и безвкусный макияж, Лиду этот наряд делал привлекательной и интересной женщиной.
— В лифчик памперсы, набила? — показал Николай пальцем, на выпуклую её грудь.
— Дурак, сам набитый, — бросила она ему и бесцеремонно, не стесняясь Павла, скинула бретельку с плеча и оголила сдобную как булочка грудь.
— Этот твой стриптизный демарш доказывает, что ты неверна Валерке и в Шумерлю ты ездишь плоть свою погонять с чувашами. Давай вино пить, а то из меня сейчас слепят мифологического Лота. Тогда держитесь все.
Он посмотрел на брата и добавил:
— Кроме Павла, конечно.
— Ой, какие мы боязливые и стеснительные, — кокетливо сказала Софа, припадая снова к Николаю на колени, — грудь обнажённую увидали и тут же у нас поджилки затряслись, адреналин взметнулся ввысь, и тестостерон закипел.
— Никого я не стесняюсь, я сам любого в краску могу загнать, — оправдывался Николай.
Лида извиняющее посмотрела на Павла, не торопясь, как бы давая всем окончательно убедиться, что груди у неё соответствуют норме, заправила грудь на старое место и набросила бретельку.
— Павел, он меня вынудил к этому, — обратилась Лидка к нему, — допёк меня совсем. Всегда хочет унизить, делая в чужих глазах меня недоразвитой алкоголичкой. А чем я хуже его?
— Да хорошая ты Лидка, только живёшь долго, — не прекращал он досаждать ей, — ты, почему всегда передо мной оправдываешься? Потому что я тебя насквозь вижу. Ты думаешь мне чердак пора в ремонт сдавать? — постучал он пальцем по голове. — Ничего подобного, я очень прозорливый и многоопытный человек по женской части. Ты это задницей чуешь вот и опасаешься меня, что я Валерке глаза могу открыть на твои ****ские утехи. Я бы давно ему нарисовал на тебя развратную карикатуру, но дочку вашу жалко.
Лидка больше не слушала Николая, она махнула на него рукой и начала разливать вино.
— Сейчас с утра напьёмся, и весь день будем свободны, — сказала она.
— А грибами заниматься разве не будешь? — спросила Софа.
— Меня Валерка к ним не подпускает. Сам собирает, сам и готовит. «Павел садись за стол?» — сказала Лидка, подвигая ему табурет. — Что ты встал, как вкопанный?
Он выложил принесённые им бутерброды и поставил на стол пол бутылки водки.
Софа налила себе и Павлу Ржаной водки.
— На самом деле отличная ржанка, — оценила она, когда выпила водку.
— Паша дерьмо не пьёт, — сказала Лидка.
— В моей памяти Паша остался хулиганом, и кажется, в школе играл на какой, то дудке, — вспомнила Софа. — Я помню, они школьным оркестром на КВН исполняли модную тогда песню, «Как проплывали пароходы».
— Не на дудке, а на трубе, — поправил её Павел.
— А сейчас играешь? — пристала она к Павлу с расспросами.
— Нет и давно уже. Музыку только слушаю, — отмахнулся от неё Павел.
— Ты, что со мной разговаривать не хочешь? — обнимая за шею Николая, не унималась Софа, — не любишь пьяных женщин, наверное?
— Чужих женщин обожаю, но и про свою не забываю, — отрезал Павел.
— Ну и обожай нас с Лидией, налей нам ещё своей водочки? Поухаживай за дамами?
— Отстань от Павлина, — у него голубая кровь в жилах течёт, а у нас пролетарская, — сказал Николай и сам заполнил стопки водкой.
— Я когда со Стасом был у тебя, ты мне показалась с первого взгляда скромной и серьёзной женщиной, — выпив водку, сказал Павел.
— Непостоянство и легкомысленность — вот твоё имя женщина, — процитировала она, — так сказал один из великих классиков. Кстати, твой друг Стас, находится на второй группе инвалидности, — сообщила Софа ему неприятную новость.
— Не может быть такого? — не поверил Павел, — он здоровый, как бык.
— Был здоровый, а сейчас инвалид, — ввязался в разговор Николай. — Стас после смерти матери потерял свою квартиру и живёт в полуподвальном помещении на шести квадратных метрах с удобствами во дворе. Он упал с верхней трибуны и получил тяжёлую травму головы. Я забыл тебе рассказать про него. Но на стадион всё равно каждый день ходит, только уже, как зритель.
— Всё я больше не пью, — встал из — за стола Павел, — я пойду лучше прогуляюсь. Дойду до Ореха, а потом Стаса нужно будет найти.
— Павел я для кого наряжалась? — обиженно пробормотала Лидка, — а ты покидаешь нас. Тогда надолго не пропадай? К грибам мы тебя будем ждать. Валерка к обеду приедет.
— Ладно, про грибы я не забуду. Я давно их не ел, и к ним обязательно приду, — заверил всех Павел.

Глава 23

     Ноги его сами понесли к церкви. В ряду нищих он сразу узнал Сашку Ореха. Он сидел на картонке, скрестив ноги, а перед ним лежал открытый футляр от саксофона — альта. Рядом около ног вместо костылей, валялась клюка, сделанная из лыжной палки. Сашка склонил голову над футляром, в котором лежала разная мелочь достоинством не больше рубля. Павел достал пяти сотенную купюру и опустил её в футляр. Сашка, несмотря на Павла, сразу захлопнул футляр, и только после поднял голову. Губы его задрожали, и глаза моментально наполнились слезами.
— Паха ты! — воскликнул он, — видишь, как у меня жизнь сложилась? — показал он рукой на футляр и на купол церкви. Я сейчас ближе к богу нахожусь. Сюда в основном народ бедный ходит, но добрый, на хлеб и на макароны нам хватает, а иногда повезёт, и бутылочку покупаю. Ей только и спасаюсь. Лекарство дорогое, а винишка выпьешь, легче становится.
— Вставай, — сказал Павел и, взяв за руку Сашку, помог ему подняться с земли. — Пошли отсюда, в другом месте поговорим.
Сашка пристроил под мышкой футляр и, опираясь на палку с трудом начал передвигаться.
Они перешли дорогу, где напротив церкви находилось кафе «Минутка».
— Пойдём, посидим туда? — предложил Павел.
— Рано ещё, — сказал Сашка, — Минутка в девять открывается, пошли лучше на рынок. Там есть где посидеть.
Рынок в это время во всю кипел. Пробираясь сквозь толпу народа Сашка, привел Павла в неуютную чебуречную, где мухи летали словно рой пчёл. Внутри этого заведения царила полнейшая антисанитария. В углу за столиком сидела сомнительная компания мужиков с лиловыми носами.
— Привет маэстро, — поприветствовал Саньку мужик с железными зубами, — рановато ещё, а ты сейф свой уже успел набить?
— Ничего я не успел подбить. — раздражённо ответил он всей компании. — Друга детства встретил, вот он меня и пригласил чайку попить.
— Мужики хламом торгуют разным, от ржавых подков до гаечных ключей, — пояснил Орех Павлу. — А когда рыбой свежей приторговывают, если улов хороший. Они, как только что — то продадут сразу бегут сюда. Меня часто угощают.
Павел с Сашкой сели за стол, где на столешнице была рассыпана соль, и чётко виднелись пивные разводы.
— Саня, а получше места нельзя выбрать? — спросил Павел, — мне здесь не нравится.
— Это самое дешёвое заведение, — объяснил он, — в других местах всё дорого, и к тому же здесь курить можно.
Павел заказал выпивки и закуски. Когда Сашка выпил, он расчувствовался и сквозь слёзы начал жаловаться на своё здоровье:
— Понимаешь, до чего дошло. Пошёл к врачу в прошлом году. Он мне тогда начал объяснять, что больные ноги результат кардиологического заболевания и направил на кардиограмму. Обследовали сердце. Теперь мне этот врач советует диету соблюдать, — больше зелени есть. Я ему талдычу, что питаюсь и так через день, но траву ни хрена жрать не буду. Он меня на ВТЭК послал за инвалидностью. А мне там без зазрения совести заявляют. Если бабки не принёс, значит, здоровье нормальное, и пишут заключение большими буквами, — «ТРУДОСПОСОБЕН». А просили с меня за третью группу двенадцать тысяч. Сволочи в белых халатах, кругом одни взяточники. Забыли подлюги Сталина. Хоть бы нашлись честные и справедливые чиновники, возобновили дело врачей, или дали им хорошие зарплаты, чтобы они с больных людей деньги не тянули. Торгаши с сальными рожами и толстыми жопами почти все имеют различные группы инвалидности. У них есть, на что купить себе эту льготу, а я больной человек не могу оформить пенсию, в которой я очень нуждаюсь. Из — за этих проклятых врачей я с весны без палки передвигаться уже не могу. Работать мне не в жилу и возраст не пенсионный ещё, вот и зарабатываю на прожитьё у церкви. Было бы здоровье, воровать бы лучше стал, чем идти на такие унижения. Я с саксофоном в переходах, когда стоял, неплохие бабки имел. А затем меня ограбили, всё пошло кувырком. На работу нигде не взяли. Пошёл на биржу, а меня там учиться послали на парикмахера, на три месяца. После учёбы сняли с учёта и естественно отказали в пособие по безработице. Сказали, теперь я сам себя обязан трудоустраивать. Я побегал по салонам. На меня, как на клоуна все смотрят. Кому я нужен такой? Им барышень — красавиц подавай. Вот и подвязался я к церкви.
Сашка плакал, по — мужски. Не рыдая, безмолвно выдавливая слезы из глаз, и тут же утирал их клетчатым носовым платком, который сунул ему Павел.
— А куда деваться? — сетовал он на свою горькую судьбу. Если бы не Родион давно бы померли вместе с женой. Он нас крупой разной снабжает. И Маня Батырева частенько, то сахарку или муки подкинет. Маленькой пенсии жены кое — как хватало оплатить коммунальные услуги. Сейчас несколько месяцев совсем не платим.
Павлу не ловко было смотреть на плачущего друга. Ему казалось, что и его собственная вина есть, в том, что у Сашки жизнь сломали реформы перестройки. Хотя это было не так.
— Удивляюсь, как Маня неполноценной девчонкой росла, смогла так хорошо раскрутиться, — недоумевал Павел.
— Враньё несусветное про её неполноценность. Ты же знаешь, какая у неё голова здоровая была. Она за счёт головы медали в шахматах завоёвывает среди инвалидов. Потом ей гранд из — за бугра богатый выделили, а бизнес с такими бабками любой дурак наладит. У неё только внешность уродливая, а душа красивая, как васильковая поляна. Ей тоже не легко. Она же старая уже. Считай лет на пять старше нас с тобой. Мужики пользуются её добротой и бегут к ней за своим спиртным бонусом. Раньше отказов знакомым не делала, а сейчас им даёт на водку, после того как у неё в огороде или по дому работу полезную сделают. Я тоже ей помогал огород вскапывать, но не из-за материального интереса, а чисто по — человечески. А потом меня ограбили и пришлось мне около храма собирать взносы для восстановления семейного очага. Думаю, всё это пустые хлопоты. От сбора взносов, хватает только на продукты. Повезёт и «керосин» иногда покупаю, — и он щёлкнул пальцем по стакану с водкой.
— Я слышал, что тебя ограбили, — сказал Павел, — но ты, почему ничего не предпринял против грабителей.
— В милицию бесполезно идти, они ничего не найдут, — уверенно заявил он.
— Почему ты так думаешь? — спросил Павел.
— Я когда стоял в переходе с саксом, меня постоянно опекал мент по кличке Щербатый. У него по причине редких зубов, речь с присвистом получается. Каждое его дежурство, я ему неплохо платил со своего навара. А когда жену, мою слепую грабили, она мне сказала, что один из подонков разговаривал с присвистом.
Думаю, что грабёж он организовал. Я его пытался после домой к себе пригласить на выпивку, а он категорически отказывался, говорит мне, что не спиртное на дух не переносит. Знаю, что обманывает. Он со стекольщиками часто в баре «Землянка» зависал. — Чернухой видимо занимались сообща?
— Тебе не так надо было сделать, — не одобрил его действия Павел. — Нужно было жену отправить, с кем — ни будь в переход, чтобы она рядом постояла около него и послушала голос. А потом обращаться к бандитам или УСБ.
— А это, что за организация? — спросил Санька.
— УСБ шерстит оборотней в погонах, стараясь возвратить доверие народа к милиции.
— Надо же, а я и не слышал о существование такой конторы, — удивился он, — а к бандитам я обратился уже. Ну не совсем к бандитам, а к авторитетным ребятам, — поправился он, — но что — то поиск затянулся. Вероятнее всего не получу я свои деньги и немецкий инструмент, — отрешённо промолвил Санька. — Я уже смирился с этой утратой. Время поисков прошло.
— А к кому именно ты обращался? — поинтересовался Павел.
— Меня свели с молодым парнем с Новой стройки. Ты самого Колчака, конечно, не знаешь, но его отца Германа Колчина должен помнить.
— Так тебя с Вовкой Колчиным сводили? — двигая ближе тарелку с варёными яйцами и чебуреками к Саньке, спросил Павел. — О нём я наслышан от Николая.
Санька утвердительно мотнул головой:
— Замечательный парняга! Он на зоне большим уважением пользовался, а в городе это ценят. «Колчак племянник покойного вора в законе Захара Минина», — сообщил он таинственно. — Его ты может, не помнишь, он на трубе в детстве играл, как и ты, только в другой школе. Вес огромный имеет, среди серьёзной публики. А Вовка Колчак сам громко не выступает в городе. Всегда незаметно выглядит в толпе, и другая шпана не позволяет себе развязано вести при нём. На него посмотришь, — вылитый Герман в молодости. Колчак молодой парень, лет двадцати пяти, но до того толковый, как будь — то у него вечность, прожита за плечами. Он дом в селе строит, вероятно, по этой причине на тормоза и поставил мой вопрос. Не до меня ему сейчас.
— Я сегодня буду на Новой стройке с братом, если он пьяным не будет, — пообещал Павел. — Постараюсь встретиться с Жорой Хлястиком. Он обязательно тебе поможет, не забыл, наверное, тебя?
— Я с ним раньше мало общался. Он же сорви — голова был, и старше на класс учился. Родители мне строго — настрого запрещали с ним водиться. Я в школе старался стороной его обходить. Я играл в хоккей, и на саксофоне не как ты и шайбу гонял и про трубу не забывал и мяч неплохо пинал вместе с Хлястиком. Моё знакомство было с ним шапочное и то благодаря тебе.
— Саня тебе ещё выпивки заказать с закуской? — спросил Павел.
— Нет не надо, — отказался он, — я сейчас пойду в павильон. Возьму жене сыру и творогу. Она любит молочные продукты. А тебя я ещё увижу? — спросил Санька и словно извиняясь, добавил: — Ты не думай, я не деградировал, я просто нищий, — оправдывался Санька, — суждение и мозги у меня на должном уровне находятся.
— Прекрати, — прервал его Павел, — ничего я не думаю. С тобой мы встретимся и не раз. Я сейчас собираюсь Стаса навестить на стадионе, слышал, что ему тоже судьбоносная Фортуна зубы показала.
— Она с пьющими людьми знаться не хочет, — бросил Орех, — а Стас сейчас живет через дом от меня и вход такой же, только его жильё в сравнении с моими хоромами, кажутся конурой. Дома ты его в это время не застанешь. Он с семи утра до девяти гуляет по берегу, а потом идёт на рынок с народом общаться. Я его распорядок дня знаю. Ты лучше посиди здесь. Он сюда в первую очередь зайдёт, — посоветовал Санька.
— В этом гадюшнике у меня нет никакого желания сидеть. Я лучше после забегу к тебе, и мы вместе втроём пообщаемся. А сейчас я просто по городу прошвырнусь. Интересно посмотреть места, где в молодости с тобой обитали.
— А чего их смотреть, лучше они не стали. У нас почти ничего не строят кроме коттеджей в «долине нищих». Город окунулся в наркоманию и пьянку. Аккуратней по улицам ходи, ногу не сломай об валявшие шприцы, — шутливо предупредил Санька.
— Я это уже заметил, но всё равно пройдусь. Память надо всколыхнуть о лучших годах моей жизни. Впасть в молодость хочу немного. Медицина утверждает, что воспоминания о счастливой юности и молодости благотворно влияют и омолаживают изношенный организм. Это вошло у меня в систему, поэтому я стараюсь мрачные мысли на себя не навевать.
— Может это и правильно, — задумавшись, сказал Санька, — наверное ты и выглядишь из-за этого хорошо.
Он оценивающе посмотрел на Павла и выставил вперёд большой палец руки.
Они распрощались. Санька остался доедать оставшуюся закуску, а Павел направился через улицу Пушкина к площади Победы.
 
Глава 24

   «Только бы Анюту не встретить, — подумал он, медленно шагая по выщербленному тротуару, — но часто бывает, что нежелательные встречи, как и вещие сны всегда сбываются. Может до Родиона дойти? Нет, пойду я лучше в обитель Жоры Хлястика, там тоже я в молодости часто время проводил. Если не посчастливится с ним пообщаться, хоть узнаю, где его можно выловить. Надо непременно ускорить помощь Саньке в поисках пропажи денег и саксофона. Деньги для него сейчас необходимы. А Жоре это под силу сделать».
И он свернул с Пушкинской улицы в переулок Дунайский, который вёл к кварталу Новой стройки. Подойдя к столикам, где вчера играли в карты мужики, он увидел за первым столом те же лица, и только за рядом стоящим столом сидели напротив друг друга бородатый благообразный дед и худощавый с перебинтованными кистями рук мужчина. Его глаза были полузакрыты.
— Наверное, это и есть их святой футболист? — определил Павел по увесистому серебренному кресту висевшим, на шее у бородатого деда.
«Кто же второй? — думал он, — до того знакомое лицо. Явно мы с ним раньше были знакомы». Но как Павел память не напрягал, второго мужчину с перебинтованными руками он вспомнить не мог.
На столе у них стоял пустой стакан, две помидорины и банка от майонеза с солью. Своим пристальным взглядом на мужчину с перебинтованными руками, он обратил на себя особое внимание игроков первого стола.
— Господа, в нашем ауле вроде цветной появился? — ехидно сказал конопатый мужчина, закрывая карточным веером лицо, — видите, как он нас фотографирует?
— Сирота, бог с тобой, — услышал его святой, повернув голову в сторону Павла. У нечистого глаза акульи и взгляд как у сатаны, а у этого стать Адониса и глаз добрый. Я бы сказал, вопросительный? Вероятно, ищет кого?
— Кого ищешь, сын мой? — спросил святой у Павла.
Павел улыбнулся и ближе подошёл к столу.
— Друга детства надеюсь найти, но среди вас я его не вижу. Если знаете Жору Хлястика, подскажите, где его увидеть можно?
Сирота отложил в сторону карты, и пересел за столик к святому.
— А вы уважаемый не из НКВД, случаем будете? — подозрительно спросил он.
— Остынь блаженный, — перекрестил его святой. — Не видишь нужда у него острая к бывшему мученику охранки и рабу божьему Джорджу. Сегодня сын мой праздник великий, — обратился поп к Павлу, — Явление иконы Пресвятой Богородицы, — величаво объявил дед и продолжил: — Эта икона трижды являлась во сне к Благочестивой Матроне. Это она почтеннейшая матушка повелевала сообщить архиепископу и градоначальнику, где хранится икона. После этого Матрона услышала голос, «Если ты не исполнишь моего повеления, то я явлюсь к тебе в другом месте, и ты погибнешь». Начальство ей не поверило, но в указанном месте сами выкопали её. С крестным ходом её стали переносить в храм. Многие больные, следовавшие за иконой, получили исцеление. Вот и ты, положи под стаканчик денежку бумажную, для исцеления. И мы вместе с богом укажем святую тропинку к Джорджу. Окажем тебе христианскую добродетель. «Каково твоё мирское имя?» — хитровато посмотрел он на Павла.
— Я Павел, — смутившись, ответил он.
После этого бородач неожиданно запел приятным баритоном на весь двор.
Владыка Павел, Очи наши уповают на Тя, Господи, пошли нам брашно пищу во благо время, Алчущие души рабов Божиих Григория и Владимира, Помоги напитать нас благодатной водой, Абы мы являемся причастниками жизни вечной, и молиться будем за Тя, вечно, АМИНЬ!
Окончив молитву подати, он ещё трижды перекрестил Павла, после чего Павел без разговоров вынул из кармана пятьдесят рублей и положил их под дно стакана.
— Вот это христианский поступок, — довольно прошамкал беззубым ртом мужчина с перевязанными руками, но до конца, так и не раскрыв свои тяжёлые веки.
Павел назвал его про себя Вий, так как он постоянно закрывал глаза, давая понять, что хочет сильно спать.
— Вон видишь БМВ, стоит у подъезда, — показал он Павлу шикарную машину. На ней Заур ездит. Он сейчас выйдет и сведёт тебя с Жорой. Они родственники все. Сюда наезды делают каждодневно, а живут в семи километрах отсюда в селе Осинки. Строительство грандиозное воздвигают. А на отца Григория не обращай внимания, он у нас прикольный пацан. Жору Хлястика ни разу в лицо не видел. Тот, как освободился, почти ни разу здесь не бывал. А этот живёт всего три года у нас. Милости всё ждёт у епархии, когда приход ему выделят.
Отец Григорий хотел вымолвить слово, но сзади подошла высокая дородная женщина, с крупным бюстом и короткой стрижкой. Её лицо выражало решительность и уверенность в себе. Обычно про таких людей говорят, — «широкая кость», — так как излишнего жира на ней не замечалось, но сквозь прозрачную мужскую рубашку можно было определить её упругое тело.
Павел мысленно ощутил её физическую мощь.
— Да эта амазонка любому мужику достойный отпор может дать. Такую невесту да для моего брата. Она бы быстро приучила его тапочки ей подносить.
— Что отроки, заждались, — поставила она на стол бутылку с мутной жидкостью, — сейчас я вас оздоровлю.
Она с ног до головы осмотрела Павла и басом произнесла:
— Если вы переписью населения занимаетесь, то мы не в счёт, нас власть за людей не считает. Спасибо отцу Григорию хоть он нас к рабам Божьим причисляет.
И она ласково обхватила деда за голову.
— Кира уймись и не охальничай, перед Владыкой, с небес посланным нам для исцеления, — и он постучал пальцем по стакану, где лежала пятидесяти рублёвая купюра. — Веди себя пристойно? Не позорь нас при постороннем человеке? Не то мы с отцом Григорием тебя в дортуар посадим к Джаге на хлеб и воду, — мотнул головой Вий на сарай, где на крыше стояло орудие похожее на пушку.
— Я лекарство вам принесла, а вы меня в кутузку, — воспротивилась она. — Хотя я согласна, там вину свою искупить, но только с тобой моя Торбочка.
Павла осенило, он сразу вспомнил знакомое лицо. Перед ним сидел Вовка Торба его одноклассник и товарищ с детских лет.
— Вовка ты, что здесь делаешь, ты же жил на улице Молотова раньше? — радостно спросил Павел.
— Не имею чести, а вы кто будете? — обескуражено спросил он, не подымая своих век.
— Всмотрись Торба лучше. Вспомни, кто с певички на линейке юбку сорвал?
— Паха? — он встал с удивлённым лицом и полностью раскрытыми глазами. Забинтованные руки держал впереди себя, согнув в локтях, как бы извиняясь, что не может поприветствовать, по — мужски друга детства.
— Каким ветром тебя занесло к нам? Я тебя сто лет не видел. Господа не бойтесь, это Николая Алексеевича Тараса родной брат Паха, — громко объявил он дворянам.
— Мы поняли, что он свой в доску, — сказал Сирота.
— Ба, надо — же какой прелестный братик у Николая Алексеевича, как пряник, так бы и скушала не задумываясь, — лязгнув зубами, произнесла Кира.
У Торбы глаза заискрились, он отодвинул рукой женщину от Павла и положил ему свой локоть на плечо.
— Я здесь уже давно живу, больше двадцати лет, но два раза срывался в Норильск. Вначале после института по направлению отработал там восемь лет в горной компании. Затем с женой возвратились сюда, обменяли старую квартиру с улицы Заслонного и забронировали её. Потом возвратились опять на Север, стаж дорабатывать. Я же стаж себе вредный выработал и уехал сюда, а жена не захотела здесь копейки считать. Осталась там с детьми и внуками.
— А ты зачем один приехал? Остался бы с семьёй на севере жить, — упрекнул его Павел.
— А это видишь, — он показал беззубый рот и руки, — я там гнить начал весь. Меня кожные заболевания замучили. Псориаз он зимы не любит, а здесь я недельку — две полечусь, и у меня проходит всё, если конечно пить не буду, — добавил он. — Ладно, Паха, пошли к Зауру, а то он незаметно может укатить, — сказал Торба, — за минуту всё равно ничего не расскажешь. Увидимся позже, поговорим. Я немного информирован о твоём житье — бытие. Мне брат твой как — то рассказывал. Рад за тебя.
Они дошли до роскошного автомобиля, стоявшего у дверей подъезда, и Торба придержал Павла рукой за плечо.
— Подожди меня здесь, — остановил он Павла. — Я дойду до него, скажу, чтобы он тебя отвёз к Жоре. Ты если, что назад будешь оттуда возвращаться садись на автобус, они бегают каждые тридцать минут. И имей в виду, Хлястик не совсем в норме по здоровью. Таким Жора возвратился из заключения. Он на одних уколах живёт, но выглядит правда бодро. Сам я его тоже не видал, знаем о его здоровье со слов Заура да Колчака. Так, что смотри, чтобы встреча с ним тебя не разочаровала. Мы то здесь все привыкшие к разным сюрпризам и ужасам людских судеб, а для тебя встреча может быть стрессом.
Сказав это, Торба зашёл в средний подъезд.

 Глава 25

     Вернулся Торба с молодым человеком лет тридцати, одетым в рваные джинсы и футболку серого цвета. Он протянул Павлу руку:
— Если вы Павел Алексеевич, то я Заур, — представился он. — Десять минут на колёсах, и вы увидите своего друга, но я в начале позвоню ему. Любой неожиданный сюрприз, может облегчение и вред принести его здоровью. Подготовлю его к встрече.
— Я всё понимаю, — без возражений сказал Павел. — Делайте, всё по вашей программе. Вы хозяин, я гость.
Заур набрал номер по мобильному телефону.
— Алло дядя Жора, с вами старый друг хочет встретиться.
— Кто таков?
— Павел Алексеевич Тарасов, брат дяди Коли знакомого мне мужика.
Он закрыл трубку рукой и спросил у Павла.
— Кличка, какая раньше у вас была?
— Паха, — вылез вперёд Торба, — они в футбол вместе играли.
— Сказал, что Паха, — футболист из Водника.
— Понял, давай его быстро сюда, но прежде заскочи в мясную лавку, купи свежего кролика и кочан капусты. Я помню, что у нас в молодости было одно любимое фирменное блюдо, — запеченный кролик в капустном листке.
— Всё ясно дядя Жор, сделаю, — отключил он телефон и бросил его на сиденье машины.
— Кроликов, любите в капустном листе? — спросил он у Павла.
— В общем — то да. При случае стараюсь покупать кролика на рынке, — ответил Павел.
— Дядя Жора просил купить длинноухого в мясной лавке, говорит, что вы большой любитель зайчатины. Садитесь, поехали? Он вас с нетерпением ждёт.
Павел на прощание пожал руку Торбе и сел в машину на заднее сидение.
— Весёлый у вас раньше двор был, таким и остался, — сказал Павел.
— Вы не правы, — возразил Заур, — сейчас он до боли смешной, против прежних времён, — если судить по разговорам взрослых дворовых мужиков.
— Но интересными личностями, двор богат. Особенно мне понравился отец Григорий, — ловкий дед.
— Успели познакомиться? «Сколько же вы ему денежек отвалили за знакомство?» — спросил Заур.
— Сущий пустяк, всего полтинник, — сказал Павел
— На полтинник две бутылки самогону можно купить, — перевёл Заур знакомство в товар. — Только он не дед, ему ещё пятидесяти лет нет. По нашим меркам пацан. Он до нас в Белоруссии был батюшкой, но по — пьяной лавочке спалил свой приход и сбежал сюда. Купил с матушкой квартиру в нашем дворе. Она у него местная. Жила до замужества на Моховых горах.
По пути Заур остановил машину около магазина. Быстро выполнив там заказ, двинулся дальше, продолжая рассказ, об отце Григории.
— Григорий поит и кормит всех мужиков. Его часто приглашают в дома на отпевание покойников или на крестины. Умирает народ чаще, чем на свет появляется. Бывает на дню у него по три вызова к покойникам. Берёт он по — божески, и люди довольны. Редко он сидит без работы, но на выпивку средства всегда находит. Он, как гипнотизёр. Ему ничего не стоит на улице подойти и культурно выудить у состоятельного человека на бутылку. А богатеньких он на сквозь видит. В основном на заправках подвизается. Ходит в рясе с крестом и благословляет тех автомобилистов, кто в дальний путь едет.
— Мудро делает и без греха, — заметил Павел.
— Грехов у него по самое горло. Сдаётся мне, что он вообще в бога не верит. Самогонку хлещет больше любого нашего мужика. Матом ругается, на чём свет стоит. И спит с Киркой меняясь с Торбой лежанками. Она Торбе гражданской женой приходится. Живёт с ним, пока у Торбы пенсию не пропьют, а пенсия у него не плохая, — с северным сиянием. По мужской части у него ресурс выработался, а у батюшки тестостерон ещё бурлит. Вот Кирка и любит двоих, за разные достоинства. Одного за большую пенсию, другого за божий леденец.
Павел улыбнулся такому сравнению:
— А ты сам коммерцией, наверное, занимаешься? — спросил Павел.
— Почему вы так решили?
— Машина богатая и карманных денег много.
— Тачка не моя, а моего родственника Серёги Беды. Это он у нас предприниматель. Я у него и за водителя, и за торгового агента, и за референта работаю. У нас в городе родни много. Из двоюродных и троюродных братьев можно смело создавать две футбольные команды. А если отцов считать, то и третья получится. Мы все помогаем Беде. У некоторых свой бизнес есть. Два брата у нас в Германии живут и работают. Один совсем недавно уехал.
— То, что у вас двор футбольный был, это мне известно, — согласился с ним Павел.
— Надо думать, если с дядей Жорой вместе в одной команде играли. «Самым крутым футболистом у нас был Иван Романович Беда, — сказал он с гордостью, — дядька Беды и Колчака». Похоронили недавно.
— Я его хорошо помню и про его трагическую смерть мне известно, — отвлечённо произнёс Павел, вглядываясь в лесную чащу через автомобильное стекло. — Сестру его Клаву, помню и всех родственников Колчиных, Никулиных, Арбузовых.
— Да вы я смотрю, всё наше генеалогическое древо изучили? — удивился Заур.
— Я же говорю, к Жоре постоянно приходил, и через него и футбол, я многих знал. Особенно запомнились мне голубятники, — ушлый и неунывающий народ был.
— Были времена, — вздохнул Заур — я тоже помню ряды надстроек на крышах сараев и свист голубятников, махавших длинными палками с привязанной к концу тряпкой. Сейчас ни одной голубятни нет. Одна оставалась, и ту весной снёс Жига после смерти отца и водрузил на её место свою артиллерию.
— Это где пулемёт стоит?
— Не пулемёт, а маленькая пушка, — внёс ясность Заур, — сразу видно, что военному делу вам не приходилось обучаться, — заметил он. — Жига у нас парень такой чудотворец, что отца Григория по всем приколам за пояс заткнёт. Кстати, кличка у него потомственная. За искусное умения стучать по-ирландски ножками по полу, всех мужиков в их семье поголовно называли Жигами, а мы его иногда Джагой называем, больно сильно он похож на индуса. А эту пушку из фанеры, он в школьном хламе нашёл. В ваше время в школах были разные кружки, и самым посещаемым и популярным был драматический кружок. У них театральных реквизитов много осталось. А прошлым летом ремонт в школе делали, и всё ненужное барахло вывозили на свалку. Жига и забрал в сарай себе кое — какой реквизит и эту пушку приватизировал. На первое мая у него на ней развивалось два знамени, Советского союза и пионерии. Он такую речь толкнул, с этой пушки тогда. Там все попадали со смеху. Надел на голову будёновку, на шею повесил пионерский барабан и как заядлый боец пролетарской армии, пародируя первого президента СССР начал выдвигать смертельные тезисы против зажравшихся чиновников. Все из окон повылазили, смотрят на его чудачества. А напротив, Шимановский живёт, — он управляющий заводом и бывший коммунист. Сейчас задницу шлифует своему новому хозяину. Шимановский вдвоём с женой, занимают трёх и двух комнатные квартиры на этаже. Услышали, что Жига в своей речи затрагивает их. Давай ему кулаки показывать. Жига в это время пушку на их окно навёл, затем оголил свой зад, который был, мастерски подрисован под лик президента с пятном. Встал рядом с пушкой раком и как заорёт:
«По вредителям и предателям, нагло занявшим позиции страждущего народа пли!» И тут никто не ожидал, что на самом деле раздастся приличный залп. Он пиротехнику заготовил за пушкой и когда пли сказал, верёвку дёрнул. Из окон моментально все скрылись. Милиция приехала, хотели его оформить на пятнадцать суток за нарушение общественного порядка, но дворяне отбили. У нас во дворе в кого не ткни футболист, бывший или артист оригинального жанра. Вот поэтому и зовут сейчас наш двор пьяным и смешным как кривое зеркало, а жителей всех поголовно называют дворянами. Это батюшке навеяло в голову такое название для жильцов. Ваш брат дядя Коля, тоже бывает капканы мочит с дворянами. Вроде грамотный человек, одевается с иголочки. Как с нашими сойдётся, то можно задувать свечи. Там карнавал у них пышный проходит, с кадрилью и традиционной ухой. Пьют, конечно, с избытком, но наговаривать зря не хочу, потому что их праздничная схема вреда никому не приносит. Глобальным миролюбием и коммунизмом от их дружного общества отдаёт. Иногда самому хочется присоединиться к их коллективу. Но обстоятельства меня не подпускают к ним на праздники. Они в отношениях между собой очень чистоплотны. Среди них нет таких людей, чтобы своим хамством взрывали дружескую идиллию, я это очень ценю в них.
— Что-то не верится, чтобы Николай проникся к такой компании и соблюдал их законы, — засомневался Павел, — он никого не признает, сам себе владыка.
— Если ваш братец начнёт неправильно плясать, на него Алевтина Кирилловна лассо накидывает и ведёт к себе домой.
— Кто такая? — полюбопытствовал Павел.
— Директор дома детства. Женщина приятная и серьёзная во всех отношениях. У неё квартира на втором этаже в подъезде Жиги. Без подзорной трубы обозревает карточный плацдарм и трапезный стол. Она женщина очень богатая. У неё ещё есть купеческий дом, где она дядю Колю и пригревает.
— А семья у неё где?
— Мужа я не помню, а дочь Анжелу убили два года назад отморозки на берегу Волги. Она у неё дюже непутёвая была, но красивая. Подробностями не буду сыпать, пускай девочка отдыхает в земле. Парадокс такой получается, чужих детей воспитывала, а свою дочку упустила, — рассуждал Заур.

Глава 26

     Машина въехала в большое село, половина которого находилось в ложбине. Заур подрулил к избе, рядом с которой красовался натуральный боярский терем.
— Это дом Беды, — показал он на терем, а в избе дядя Жора живёт и тётя Ира.
Жора стоял у калитки и встречал машину с гостем.
Если бы Павел встретил друга детства на улице, то едва — ли, узнал в нём, когда — то подвижного весельчака Жору, который, как и Павел, своим балагурством много причинял неприятных моментов школе и улице. Перед ним стоял совершенно незнакомый старик с выдававшимся большим кадыком на шее. На его волевом морщинистом лице можно было прочитать всю его нелёгкую жизнь. И только не изменившие озорные глаза напоминали, что перед ним стоит его закадычный друг Жора Хлястик.
Они крепко обнялись, похлопывая себя по спинам, исключив все сентиментальности не присущие мужчинам.
— Ты хорош Паха, до тебя и дотрагиваться опасно, — прохрипел он, — не расскажешь мне за чаркой секрет своей молодости?
Он освободил из своих объятий Павла, обошёл вокруг него, будто это новогодняя ёлка и с не поддельным изумлением покачивал головой восхищаясь, добавил, — ты, наверное, свой салон красоты имеешь?
Павла немного смутили слова Жоры, но он быстро взял себя в руки и ответил:
— Секрет очень прост. — Не обращаю внимания на жизненные невзгоды, веду здоровый образ жизни и обязательно люблю женщин. В общем проще сказать — удача меня любит по жизни и нередко балует!
— Для меня это невыполнимо сейчас, — отмахнулся Жора.
— Почему? — не так уж много пунктов для того, чтобы старость отсрочить на долгие годы.
— Я нарушил важную заповедь, которую мне вдалбливал один близкий человек. Помнишь у нас во дворе инвалида безногого, который в карты постоянно играл у сараев?
— Смутно, но помню.
— Он мне всегда говорил, «Жора никогда не пей с людьми, которым ты не доверяешь». Стоило мне один раз нарушить эту заповедь, и четырнадцать лет выкинул из своей жизни. Мало того здоровье на зоне серьёзно подорвал. А ещё у нас был родственник Лимон Балта, — того нагло подставили и на пятнадцать лет осудили. На зоне крыша съехала очень серьёзно и вскоре помер.
— Племянничек, — окликнул Жора Заура, — иди, отнеси тёте Ире продукты? Пускай она в микроволновой печи приготовит кролика, и стол накрывает в беседке.
Жора открыл калитку. Мимо терема провёл гостя в густой сад, где в виде ротонды была сооружена необыкновенной красоты беседка. Она была умело, вырезана хорошим специалистом с элементами русской старины, и если пристально не вглядываться, то можно было подумать, что над этим произведением искусства корпели лобзиком.
— Красота, какая, — оценил беседку Павел, — есть же мастера у нас хорошие.
— Это рукотворная работа, кого — то из местных селян, — объяснил Жора, — в ней мы с тобой будем уничтожать кролика и предаваться воспоминаниям юности. Присаживайся? — показал он рукой на резной диван.
Павел сел под крышу беседки. Увидав на столе пепельницу, он подтянул её ближе к себе и закурил.
— Я вначале не понял, почему ты именно кролика решил приготовить, — сказал Павел, — и только сейчас вспомнил, как мы с тобой лазили по ночам к одному кролиководу с рюкзаком, а потом шли с пацанами на берег. Жарили их на костре, а вместо хлеба отваривали капустные листья в ведре.
— Всё правильно и ходили мы за кроликами к живодёру Горбунову, который собак и кошек убивал, — до тех пор, пока я не порезал большой палец на ноге.
Он бросил осуждающий взгляд на курящего Павла и сказал:
— Ты же сказал, что здоровый образ жизни ведёшь, а сам тютюн в себя тянешь.
— Сигарета помогает мне не уснуть ночью за рулём. Знаю, что это зараза, но без неё нельзя, а ты, что не куришь? — спросил Павел.
— Курю мало, но обязательно с травкой. Я сижу на системе. Лечусь сильными препаратами уже много лет. Выхода никакого нет, и эти лекарства прописаны мне до конца моих дней. Здесь я себя чувствую отлично, благодаря природе и заботе племянников. Иногда по хозяйству работаю, хотя они мне все запрещают напрягаться. Ты знаешь, мне пятьдесят пять, а у меня нет профессии. В футбол играл и числился на заводе подснежником. Зимой нас спортсменов прикомандировывали к работам не требующей квалификации. Почти тридцать лет отдал зонам да тюрьмам. Если трудовой календарь убит, откуда профессии взяться?
— А на зоне, разве вас не заставляли работать?
Жора иронически улыбнулся и сказал:
— Паха мы не в ту трубу базар дуем. Расскажи лучше про себя. Как у тебя жизнь, чем занимаешься? Пожалуй, в оркестре знаменитом играешь сейчас?
Он вдруг тихонько ударил ладонью себя по голове, будто вспомнив что — то:
— Постой ты же на медика в институте учился. Как я забыл? Потом я слышал, что тебя отчислили за спекуляцию шмоток. И после этого наши с тобой стёжки — дорожки разошлись.
— Как врач я не состоялся, и с музыкой давно завязал. Уехал отсюда по путёвке на Комсомольскую стройку. Создал там семью, окончил заочно институт народного хозяйства, но работаю сейчас вольным художником. Ненавижу дураков и идиотов, особенно тех, которые кресла для умных людей занимают. Не в моём характере дуракам подчиняться, поэтому нашёл себе работу, я бы сказал, не совсем интересную, но прибыль неплохую от неё имею. Обеспечиваю аптеки лекарствами. У меня два сына и уже две внучки школьницы. В целом я своей жизнью доволен и даже очень, а если объективно посмотреть, то жизнь дрянь у нас. Мне по характеру моей деятельности часто приходится мотаться по разным областям. Ты представляешь, едешь мимо небольших населённых пунктов, людей почти не видать, как будто всё вымерло. Вечером света в окнах нет. Не понимаю, как люди живут, наверное, кроме радио ничего нет.
— Понятно всё, — произнёс Жора, — здесь у нас примерно та же картина. Это село ещё ничего, живое, дышит. Потому, что город рядом, а если отъехать километров за десять увидишь не засеянные поля и безлюдные деревни. В них староверы раньше жили, а сейчас даже бомжи не хотят обитать там. Я в городе редко бываю, но племянники мне рассказывают, что раньше, когда знакомые на улицах встречались, от радости, чуть не обнимались. Радушие исходило от людей, — не передать. Интересовались здоровьем и делами, а сейчас без всякой искренности сунут пять и спрашивают, где работаешь, и сколько платят. В этих разных приветствиях племянник Вовка Колчак говорит, скрывается унизительная судьба русского народа. Племянники у меня все чересчур начитанные. Любую тёрку на философский лад разведут. Они сейчас подгребут сюда, только Серёги Беды не будет, — он в отъезде. У нас неуклонное правило существует, если гость в доме, все собираемся за столом. Германа Колчака, не забыл, наверное?
— Как можно, — сказал Павел, — я всех футболистов помню, но мне кажется он капитаном был на судне.
— Нет его уже давно. Сейчас Заур привезёт его сына Вовку. Он ниже дом себе строит. Не сам, конечно, а наши дворяне помогают. Дал им возможность подзаработать. А то они совсем там заколобродили с вином.
 
Глава 27

      У беседки, незаметно, словно тень, появилась пожилая миловидная женщина, одетая под молодёжный стиль в короткие шорты и лёгкую блузку, оголявшую живот. В руках у неё была необычайного переплетения корзина с продуктами. Она приветливо поздоровалась с Павлом и начала выкладывать содержимое из корзины.
— Все овощи свежие, — сказала она, — ранним утром с грядки собрала.
Она выставила литровую бутылку водки и сухого вина.
— Григорий мясо готово, нести сейчас или позже подавать? — спросила она у Жоры.
— Ирина неси всё, что у тебя там осталось и присоединяйся к нам, — сказал он ей, — не забудь Надежду пригласить?
Павел смотрел внимательно на женщину, поражался её красотой и прокручивал в голове диск памяти, где он мог видеть раньше эту женщину?
«Такое красивое лицо если, хоть один раз встретишь, то никогда не забудешь, — подумал он, — возможно, она работала преподавателем в школе или в народном театре в спектаклях играла у матери во дворце», — рылся он в своей памяти.
Когда она так — же незаметно скрылась, как и появилась, Павел спросил.
— Где я мог видеть эту красивую женщину?
— Нигде, — ответил Жора.
— Ты, что из тюрьмы её привёз?
Хлястик расхохотался на весь сад, потом внезапно схватился за шею и побледнел:
— Жора, тебе, что плохо? — привстал с дивана Павел.
Но тот не убирая руку с шеи, свободной рукой показывал, чтобы Павел сел на место.
— Ничего страшного, — выдавил он из себя, — мышцу свело. А женщину ты эту ты вряд ли знал. Она нас с тобой значительно старше. Была супругой близкого друга Деда, так мы все звали Ивана Романовича. А также Ирина являлась по церковной линии матерью его дочки, то есть крёстной. После смерти Беды, нам с Ириной отошёл его дом. Перед уходом в мир иной он написал нам дарственную. Теперь получилось так, что она мне приходится сожительницей. Она хоть и солидного возраста, но ещё в соку. За мной, как за нашей малышкой ходит. У нас здесь племянница Надежда живёт с маленьким ребёнком, сейчас увидишь. Необычайно красивая женщина. Она дочь небезызвестного Захара Минина, тоже покойный свет. — Он мне двоюродным братом приходился. По воровской линии пошёл, а у них, как известно век шаткий. Где, то рядом и я по этой тропке гуляю. Но у меня кроме величественного титула, никакого криминала нет. Жду своего рокового часа. Он открутил пробку с водки и разлил по стопкам:
— Давай пропустим по одной, пока они сбруи свои примеряют, — поднял стопку Жора, но выпить им не дали. Раздались голоса в саду, и на тропе ведущую к террасе Павел увидал миловидную молодую женщину в розовом сарафане с неповторимо ослепительной улыбкой. Позади неё низко пригибая голову, от раскинувшихся в разные стороны яблоневых веток, шла высокая Ирина и везла перед собой детскую коляску.
— Здравствуйте, меня Надя зовут, — протянула она свою нежную руку гостю и села вместе с ним рядом.
— А я Павел Алексеевич Тарасов, — немного смутившись, ответил он.
— Неужели родственник дяди Коли? — спросила она.
Предполагая, что ему сейчас придётся выслушивать не лестные отзывы о Николае, Павлу стало не по себе, от заданного вопроса.
— Брат он мой родной, — ответил он робко.
— Известная личность! Он прописался в нашем дворе, — игриво хихикнув, сказала она.
— Если такие молодые и приятные девочки знают его, видимо он не важно себя зарекомендовал, — произнёс Павел.
— Я бы не сказала, — прошептала Ирина, откатив детскую коляску в тень. — Его у нас зовут вдовий любимец. Не позволяет скучающим дамам завянуть от тоски. Ирина резко развернулась и засеменила обратно в дом:
— Побегу, жаркое, наверное, уже готово, — на ходу бросила она.
Павел посмотрел ей вслед и облегчённо вздохнул. «Хорошо, хоть, что о его неумеренном пристрастии к вину не заикнулись», — подумал он.
— И с нашими мужиками — кудесниками, постоянно винчестер попивает, — словно прочитав мысли Павла, сказала Надежда. — Я сама сколько раз видела, как он из сарая Жиги выходил на бровях.
— Ты Паха не удивляйся? — улыбнулся Жора. — У Ирины и Нади квартиры в одном доме, откуда тебя доставил Заур и по старым служебным обязанностям Надя обязана знать всех дворян, кто и чем занимается, так как работала в органах.
— Ну, в милиции я, допустим, немного побыла. Я больше работала в инспекции по делам с подростками. Только позже меня перевели в уголовный розыск, — поправила она Жору. — В настоящее время нахожусь в законном декретном отпуске. И о работе разговаривать не желаю. Она поставила перед Хлястиком два пустых фужера и игриво произнесла:
— Дядя Жор, будь добр, налей нам с тётей Ирой вина? — попросила она, подвинув к его носу не раскупоренную бутылку. Это я мигом, — прохрипел он, но, осмотрев стол, встал и сказал:
— Штопора нет, наверное, в бане вчера оставили. Пойду, схожу. Он скрылся в густых зарослях сада. Надежда нежно прикоснулась своей ладонью к руке Павла и произнесла:
— Павел Алексеевич, расслабьтесь? Что вы поникли как лютик, когда речь зашла о вашем брате. Ничего страшного нет. Обычное житейское дело. Я его хорошо знаю, и он меня тоже. Николай Алексеевич, большой друг Алевтины Кирилловны директора детского дома. А я с ней хорошо дружу, не только, как бывшая воспитанница, но и по необходимости моей профессии.
— Как так можно иметь такую многочисленную родню и воспитываться в детском доме? — спросил Павел.
— Всё в жизни может быть, — мило улыбнулась она. — Мы много лет все жили рядом, почти в одном доме. Но никто не подозревал, что я их родовому клану прихожусь самой ближайшей родственницей. Эта история длинная и интересная, её так сразу не расскажешь. Она неплохим бы материалом послужила для любого литератора.
— Вот и штопор, — вынырнул из зарослей Жора, — там, в бане их скопилось несколько штук.
Он вонзил его в пробку и с хлопком извлёк её из бутылки.
— А может водочки тебе? — посмотрел он на Надежду.
— Нет, в такую жару я лучше вина выпью, — отказалась она.
«Прелестная девушка, — подумал Павел, — и зачем такая красавица пошла, работать в милицию? Она там наждачной пылью обрастёт и свою очаровательность потеряет»
— Я дохожу, свой декретный отпуск и пойду работать по специальности учителем, — вновь удивила Надежда Павла своей прозорливостью, — я педагог, окончила институт.
— Учителя в наше время самый обиженный народ, — посмотрел на неё Павел.
— Обиженны не только учителя, но и вся Россия, — многозначительно заявила она, но милиция это не моё, я уже поняла это.
Появилась Ирина с подносом, на котором, стояли горшочки с жарким.
— Всё готово, — сказала она, — я кролика приготовила по восточному рецепту не только с капустой, но и с другими овощами на курдючном сале. Такого блюда откушаете, никакая водка, не сморит в такую жару.
Она посмотрела на гостя и одарила его приятной улыбкой.
— Давайте за встречу и за знакомство выпьем, — предложил тост Жора, — а кто не успел, тот опоздал.
Они выпили и принялись за горшочки.
— До удивления вкусно! — расхвалил приготовленное блюдо Павел, — мне такое блюдо уже приходилось пробовать, и неоднократно в небольшом ресторанчике «Платан» на юге. Я первый раз там попробовал, — понравилось, и после зачастил туда каждый день, пока отдыхал там.
— Спасибо, — расплылась в довольной улыбке Ирина, — сейчас Заур привезёт Вовку, время уже к обеду. Они тоже пускай оценят мои кулинарные способности. Я первый раз приготовила такое жаркое по восточному рецепту, — призналась она.
Павел, поглощал с аппетитом кролика и не отводил взгляда от женщины.
«Нет, я не могу ошибаться, явно, я её, где — то видел. Всё можно стереть с памяти, но эти глаза, словно хорошо огранённые огненные опалы, прожигающие человека насквозь забыть невозможно».
Из-за зарослей сада в это время послышался шум.
 
Глава 28

   — Вон наши работяги идут, — сказала Надежда, — увидев своих родственников, показавших в гуще сада.
Первым на узкой тропинке показался Заур, а за ним шёл молодой парень крепкого телосложения, тоже в рваных джинсах и голым торсом. В левой руке он держал майку, а правую протянул Павлу.
— Владимир, — назвался он. — А о вас я уже кое — что знаю. Мне по дороге Заур кратко рассказал кусочек вашей биографии.
— Как ты похож на своего отца? — произнёс Павел, — примерно таким он мне запомнился в молодости.
— Ничего мудреного нет, — произнёс Вовка, — начинка одна у нас с ним.
— Колчак, — обратился Жора к Вовке, — всего тебе Заур не мог рассказать, — они в молодости с твоим отцом не только вместе в футбол играли, но и по девкам бегали. Был бы жив отец он тебе бы полную картину их молодости нарисовал. И я, конечно, могу добавить свои краски.
Жора поперхнулся, затем в кулак несколько раз прокашлялся и к сказанному добавил:
— Я, конечно, тоже с ними к шедеврам ходил, но безрезультатно. Со своей обезьяньей рожей постоянно получал отказ от красоток, а после по этому профилю стал держаться от них на отлёте.
— Полно тебе Георгий из себя Мефистофеля строить, — попрекнула его Ирина, — это не ты некрасивый был, а девки по причине своей молодости не могли ещё разбираться в истинной красоте настоящего мужчины.
Жора ещё раз откашлялся в кулак и с довольной улыбкой погладил её по плечу.
— Действительно, наверное, надо мне и себя похвалить, что окружил вокруг себя заботливыми, родными и хорошими людьми, вот за это мы сейчас выпьем по полной чарке, не оставляя на дне ни капли.
Он начал заполнять бокалы и стопки спиртным, приговаривая:
— Благодаря вам всем я и живу. Дай вам бог всем отменного здоровья и денег кучу. Будут бабки, будет и здоровье. И не слушайте, что деньги за здоровье не купишь. Всё за них купишь. Мне уже рассказали, что когда кладут в стационар, если крупную ассигнацию врачу в халат не положишь, то и лечения, надлежащего не получишь.
— Да это верно, — поддержал Жору Павел, — такое обслуживание во многих больницах практикуют, но это опять не от хорошей жизни врачей. Их винит в этом, язык не поворачивается говорить.
— Возможно, вы и правы Павел Алексеевич, — сказал Владимир. — У нас в порту, где я работаю, одному шкиперу врач посоветовал сделать сложную операцию на сердце. Гарантировал ему успешный исход. Наш шкипер начал собирать деньги, взял ссуду небольшую, продал гараж, машину и кое — что из дому. Набрал нужную сумму с трудом. Потом перед операцией ему посоветовали добрые люди обследоваться в нашем санатории, там главный врач женщина. Очень добропорядочная дива, и специалист хороший. Она каждый его волосок обследовала и сказала, что операция по сердцу ему не нужна, а вот гланды необходимо вырезать. Он последовал её совету — сегодня жизни не радуется!
— Врачебные ошибки иногда случаются, — поддержал разговор Заур, — у меня один раз вместо больного зуба здоровый вырвали.
— Это другой случай, — недовольно заявил Колчак, — со шкипером не ошибка произошла, а наглое выбивание денег с вполне здорового человека. Ты, что думаешь, лепила — шарлатан не знал, что у шкипера сердце здоровое? Сделал бы ему надрез в области сердца, зашил, а после снабдил его при выписке банальными рекомендациями по уходу за «обновлённым сердцем» и гуляй Вася, а денежки в карман бы себе положил.
Колчак вопросительно на всех посмотрел и спросил:
— А знаете, почему, такие безобразия творятся?
— Как говорят в семье не без урода, — сказала Надежда.
— Такое сравнение годится, но во множественном числе, — сказал Владимир, — я вам сейчас очень толковые рассуждения наших мужиков расскажу, которые сейчас у меня на стройке работают. Они говорят, что раньше в думу избирали доярок, ткачих, шахтёров, ну короче рабочего люду хватало там, которые знали нужды народа. А сейчас кто там заседает, в основном финансовые воротилы и жулики, которым нужна собственная неприкосновенность, но не нужны проблемы обездоленных и обманутых людей. Я вначале смеялся над их бесконечными спорами, а потом вспомнил Ивана Романовича Беду. Ведь он рассуждал совершенно также, а Иван Романович это и был народ с большой буквы. И когда такие люди, как он и эта честная женщина врач будут сидеть в думе, тогда ни на работе, ни на кухне мы не будем вести разговоры о влачившейся за нами нищете.
— Мне кажется, что мы с тобой Жора, знаем этого врача с санатория. — подал голос Павел. — Это Альбина Мельникова. Она работает главным врачом в санатории. Вчера я с ней встречался. Альбина поехала отдыхать с мужем на туристическом теплоходе по Волге.
— Нет, фамилию он называл другую, но точно не Мельникова, — сказал Владимир.
— Это в девичестве она носила такую фамилию, — уточнил Жора, — я эту девчонку уважал, она в детском доме жила. Хорошо играла в волейбол и шахматы.
— Какая разница, кто она и какую фамилию носит, — сказала Ирина, — главное, что есть в России люди, которые совесть не потеряли, несмотря на все жизненные невзгоды. Ты Володя правильно изложил мужской разговор, но понимаешь в чём дело, чтобы стать депутатом, нужно иметь деньги и не малые. Они являются главным ключом к входным дверям думы. Забыть мужикам надо про старые созывы. Мы все понимаем и ужасаемся, когда узнаём, что даже в местный совет попадают такие страшные люди, о котором каждый встречный прохожий скажет, что он сволочь и за него не голосовал.
— Однако, давайте учитывать, что мы не одни здесь? — сказал Владимир, — с нами хоть и не видимо, но всегда сидит Иван Романович. Он любил, разговоры на политические темы. Давайте мы свернём в присутствие гостя политику и не стукаясь, выпьем за Ивана Романовича. Все без разговора подняли бокалы и молча помянули Деда.
Надежда выпила свой бокал с сухим вином. Посмотрела на Владимира, как показалось Павлу не как на брата, а как на любимого человека.
Владимир тоже заметил этот взгляд, после чего встал и подошёл к детской коляски. Заглянул в неё, умилённо посмотрел на ребёнка и вернулся.
— Ох, и речистый, ты Вовка, — сказала с подковыркой Надежда, — скоро со своими строителями, наверное, политическую партию создашь со звонким названием.
— Ты тоже не меньше меня языком молотишь, — парировал он ей, — тебе хлеба не надо, дай только про политику потрещать. Или забыла, что краше тебя у нас в классе никто не мог выбрасывать патриотические лозунги и проводить политинформации.
— Не забывай, я же Надежда Константиновна Крупская, — улыбнулась она.
— Ты Минина, а не Крупская, — вмешался в их перепалку Жора.
Надежда пристально взглянула в глаза Павлу и, надкусив румяное яблоко, сказала:
— Вот вам Павел Алексеевич ещё один загадочный эпизод из жизни бедной девочки, которая училась с первого класса с мальчишкой — хулиганом и не знала, что это её брат, превратившийся с годами в купчишку.
— Надя, какой — же я купец? — возмутился Колчак.
— Купец, самый настоящий, — игриво передразнивая его, повторила она, — пакли машину целую продал, значит, купец.
— Не продал, а обменял на гвозди, — вмешался Заур.
— Всё равно он купчишка, — не унималась она, — я его сейчас представила себе с пробором по средине головы, в длинной ситцевой рубашке по колено, поверх которой надета жилетка со свисающей цепью от карманных часов и широкие штаны, заправленные в сафьяновые сапоги.
— Это тебя в милиции научили так язвить? — осадил её спокойно Колчак, после чего она надула свои малиновые губки и сразу сникла.
— Хватит вам ёрничать при госте, — сказала Ирина, — взрослые оба, а ведёте себя, как малые дети.
— Тётя Ира, не обращай внимания, — сказал Владимир, — для нас это не ссора, а своеобразная ласка.
— Ничего себе ласки мне нашли, между купцом и знаменитой революционеркой, — уже в шутку пробормотала тётя Ира. После чего Надежда, чтобы не разбудить ребёнка, зажав рот ладонью, прыснула от смеха.
— А я бы ещё такой горшочек не отказался съесть? — изъявил желание Владимир, — тётя Ира можно повторить, если вам не трудно?
— Двадцать минут подождите, и будет готово, — обрадовалась она, что блюдо её понравилось, — а пока вы можете на озеро сходить искупаться, -предложила она.
— У вас здесь и водоём есть? — спросил Павел.
— Ещё какой, — подал голос Заур, — прямо за садом и рыбку можно удить ради спортивного интереса. Пойдёмте, Павел Алексеевич? — Мы вам покажем нашу природу, — вы будете в восторге от увиденного ландшафта.
— И я с вами пойду, лето проходит, а я ни разу не купалась, — захлопала как ребёнок в ладоши Надежда, — подождите меня минутку, я только купальник на себя натяну.
Владимир подошёл к Надежде, нежно обнял её и на ухо произнёс, так, что слышали все, кто находился в беседке:
— Дорогая кузина, с высшим педагогическим образованием. Пойми одну простую вещь, что натягивают контрацептивные средства на производительный орган, которым преумножают прирост нации, а купальник надевают, но никак не натягивают.
— Спасибо за ликбез, — сказала она, легонько щёлкнув его пальцем по носу, — посмотри за дочкой? — и бросилась в дом, оглашая своим задорным смехом весь садовый участок.
Колчак вытянул коляску с тени, отодвигая рукой ветки яблони, и поставил её на тропу, ведущую в густые деревья сада.
— Лару возьмём с собой, — сказал он, — пускай прокатится с нами. И он, бережно толкая впереди себя коляску, пошёл первым к озеру. Заур прихватив с собой со стола бутылку минеральной воды, бросился за ним. А Павел и Жора выпили ещё по стопке и не спеша, подошли к озеру.
— Мы когда были молодыми, не видали раньше и не ценили красоту природы, — широко развёл рукой Жора в сторону озера, — и ведь нас в школе учили любить природу, проводили разные юннатские слёты, и мы слепо верили, что нельзя убивать птичек и ломать деревья. Мы этому следовали, но истинной красоты не понимали и только с возрастом начинаем понимать, что это всё живое, как и мы. Вот она стоит голубушка ольха, ювелирное и благородное дерево. — Он подошёл к ней и погладив её по стволу своей разрисованной в наколках рукой, продолжил: — Её шелест листьев, всегда меня успокаивает. Я иногда беру с собой покрывало ложусь под неё и засыпаю, видя приятные сны. И просыпаюсь, как перчик, срезанный утром с грядки. Иду в дом, полностью заряженный прекраснейшим расположением духа. Вот такое самочувствие мне дарит эта кудряшка. А её чешуйчатые серьги лечат от многих недугов.
— Твои слова мне сейчас знаешь, кого напомнили? — спросил Павел.
— Кого? — переспросил Жора.
— В фильме, Семнадцать мгновений весны, когда Штирлиц шёл около озера с провокатором Клаусом, который стучал гестапо на пастора Шлага. Этот Клаус рассказывал о людях, приговорённых к смерти. Он говорил, что все смертники находили красивые слова к природе. Я раньше думал, что те люди по жизни были или варвары ко всему живому, или за кулисами своей политической борьбы не замечали истинной красоты природы. И только перед смертью взглянули на голубое небо с белоснежными облаками и начали вспоминать, как жестоки были к тому, что их предохраняло от вредных экссудатов разбрасываемыми промышленными трубами. Сейчас я думаю по-иному. Наверняка все эти великомученики любили жизнь и природу. Поэтому и отдавали себя, не щадя своих жизней, чтобы сохранить баланс природы и человечества. Не помню, кажется, Спиноза сказал, что человек — часть природы, а душа его модус мнений.
— Паха — фильм про Штирлица — это хорошая сказка для единоразового просмотра. Но ты мне такого наворочал, что я месяц буду разбираться в этой белиберде. Ты мне сейчас настрочил, как профессиональный лирик. Тебе в самый раз философский базар вести только с Колчаком или Бедой. Они любят умные базары. А я сейчас больше люблю покой. Как мне Серёга Беда сказал, что для меня нежелательна экзальтация. Я это слово запомнил, и знаю, что оно является первым врагом спокойствию. А ты друг мой, наверное, стихи пишешь, как Гоголь?
— К сожалению я стихов Гоголя никогда не встречал. Мне приходится часто задумываться над грядущей жизнью, когда, колеся лунными ночами по разодранным российским дорогам, я вижу нашу неповторимую природную красоту, которую губят сволочи с раздутой мошной. Им ничего не стоит под корень спилить несколько гектаров леса, чтобы на этом месте возвести шинок с туалетом для автотуристов, стоянку для плечевых девочек. Ты вот Жора, сколько за свою жизнь посадил деревьев? — спросил Павел у старого друга.
Жора наблюдал за плавающими в озере племянниками и, не проявляя никакой реакции, на слова Павла, спокойно сказал:
— Советую Паха меньше ездить лунными ночами на машине. Заболеть идиотской болезнью можно, а имел я ввиду не того Гоголя, с Миргородского уезда, а нашего местного стихоплёта, который экспромты выдаёт во дворе у сараев с малых лет, сколько его знаю. Он на любую тему, может загнуть такие верши, что мне порой, кажется, Луку Мудищева он написал, а не Барков. И слова, посадил, сажал, я не люблю с некоторых пор. Это термин годится для прокуроров и судей, а я занимался озеленением. Поэтому перед природой у меня долгов не осталось. Сам знаешь, как в былые времена нас осенью и весной выгоняли на субботники. Конкретного счёта я не вёл, но знаю, что мой вклад был весомый в обогащении природы.
— Вот тебя ольха и благодарит за то, что ты был всю жизнь великодушен к природе. У нас один чудик, ночью взял и спилил высокое дерево около подъезда, так, что оно упало и раздавило детский грибок. Грибок на следующий день поставили новый, сваренный из металла, а милиции он сказал, что это было не дерево, а вороний базар, который не давал ему по ночам спать. Милиция его оштрафовала, но он им ничего не заплатил. Потому, что, вскоре его во время грозы под новым грибком поразила молния. Как тут, не поверишь, в потусторонние силы.
— Я давно уже во всё верю, — согласился с ним Жора, — лишь бы пожить подольше, не хочу быть пессимистом, у них, как и у наркоманов век одинаково короткий. Смотрю на Вовку Колчака с Бедой и стараюсь также на жизнь смотреть, как они. Помогает очень сильно. Беда и Колчак мои племянники, — они по матери родные братья. Оба хороши, но я уважаю больше Колчака. Он сделан из самого прочного металла, я с ним несколько лет сидел на одной зоне. Он поднялся скромно на зону, когда я был на больничке. Никто не знал, что он племянником мне приходился. И он, в первые дни себя так показал, не апеллируя мной, что все отсидевшие по десятку лет странники сразу его зауважали. Грамотные они оба, как академики. Колчак, учится в институте на тренера, а Беда после первой судимости окончил факультет журналистики. Немного поработал, — загремел на зону вторично. Он мне недавно сказал, любую науку может изучить без профессоров. Не желает учиться, купил себе Оксфордский диплом бакалавра, каких — то наук на всякий случай. Хотя он ему без надобности пока.

Глава 29

    Павел не решался за столом заводить разговор с другом детства о проблемах Ореха, а здесь удобный случай, когда они остались наедине и он бросил вопросительный взгляд на Жору:
— Знаешь, дружище у меня разговор есть важный к тебе и к твоему племяннику Колчаку. Есть возможность, помогите.
Жора был безмолвен. В озере появилась Надежда. Она как ребёнок, не плавала, а барахталась в воде, озорно посылая Зауру и Вовке снопы брызг вместе с заливистым смехом.
— Я тоже так хочу порезвиться, как они, — кивнул он на молодёжь, — но боюсь переохлаждения, — не убирая руки со ствола ольхи, сказал Жора. — Чем можем, — тем поможем. И он присел на травку, облокотившись плечом на ольху.
— Может, ты помнишь, был у меня одноклассник, на саксофоне играл Сашка Орех?
— Как — же не помнить, не так уж много было в наше время саксофонистов. Помню, как он бацал на школьном вечере хит шестидесятых годов про пушистого котёнка.
— У него слепая жена, и Санька сейчас серьёзно болен, — продолжил излагать проблему Павел. — В данный момент у церкви сидит милостыню просит. Его квартиру год назад ограбили. Забрали деньги и саксофон. Он им на жизнь себе зарабатывал. Грабили квартиру, когда дома была одна жена, она естественно видеть никого не могла, а по голосу грабителя может узнать. Я с Орехом буквально в восемь часов утра разговаривал, и он мне сказал, что твой племянник Колчак разгребал это дело. Хотелось бы узнать на какой стадии у него этот вопрос стоит. Надо помочь мужику, иначе он погибнет вместе с женой.
— Это не вопрос ни для меня, ни для Колчака. Насчёт своего одноклассника не переживай. Поможем ему обязательно, вопросов нет. Но почему Колчак на тормоза поставил, такой больной вопрос? Это не в его правилах. Он всегда дела доводит до конца. Понимаешь, Паха он в «шерстяные войны» никогда не лезет, но если уж впрягается, то результат будет таким, каким он захочет его сделать. В чём и есть сила Колчака. Он любой базар перетрёт, как ему нужно, найдёт массу фактов и доводов и подведёт оппонента на свою колею. Грамотный парень. Серёга Беда старше Колчака, очень сильно на него похож, такой же красноречивый, но иногда бывает демагогом со стопкой в руке. А ведь он по селу имеет много трансфертов. Условно, по своей деятельности, он является хозяином села. У него здесь помимо лесозавода, магазины и баня с хорошим буфетом, где всегда тебе нальют пива или холодного кваса. Вход в баню бесплатный, а за всё остальное будьте любезны платите. Селяне перестали свои бани топить. Мало того из ближайших деревень народ повалил. У себя на завалинке они, то, что держат в душе, уже всё пересказали. А баня это считай новая трибуна. Они в ней находят новых дружеских собеседников и отводят свои души. Бабульки с деревянными гребешками и вениками приходят в баню и базары такие ведут, что в церкви не осмелились бы сказать на исповеди. К нему все идут за помощью и сельсовет и аграрии. И он никому не отказывает. Он мечтает здесь построить фабрику — интернат по изготовлению мебели. И на работу будет зачислять специалистов, освободившихся с зон, тех, кто не имеет своего жилья, и кто не хочет бродяжничать. А в зонах такие спецы попадаются, я тебе скажу. «Ассы». В плане у него прописан и психолог и врач. Короче его затея полностью связана с полнейшей реабилитацией человека, который от государства ни на какую поддержку не надеется.
— Что же тут скажешь, хорошая и нужная затея, — восторженно сказал Павел. — Дай бог, чтобы эти планы у него полностью реализовались. Больше, надо иметь в России таких новаторов, как Беда. Жить с такими людьми легче. — Думаю, в паре с Колчаком у него всё срастётся. Он поддерживает Беду во всех его начинаниях. Но препоны им строит банковская система. Дают кредит под залог только под недвижимость. А это значит, что он может обломаться, на каком — ни будь пороге и тогда всему его бизнесу придёт крах. А Вовка ему советует, пока есть барбосы с бабками, не надо наш расклад хоронить. Давай говорит, аккуратно без бузы возьмём интеллигентно мизер с прикупом у них в банке. И банкира прихватим в учредители, а будут потом копытами бить, скинем его в окоп. Георгий с лёгкостью поднялся с травы. Отряхнув брюки, он отошёл от дерева и, ударив себя ладонью по груди, сказал:
— Главное, чтобы они крепко зацепились за эту ценную идею. Меня их план впечатляет. Смело и ошеломляюще придумано. Возможно, они пионерами станут на таком благородном поприще. Меня их все действия подбадривают и как-то вроде себя чувствую полезным в их делах. Физически нет, а вот дельный совет всегда дам. Пойми Павел, — не имея я таких оборотистых родственников, давно бы был обузой у государства. И в один из ненастных дней мой труп под Преображенский марш, сложили бы носильщики тележку на одном из вокзалов России. Или вытащили из зумпфа, сгнившего от сточных вод. Страшно подумать. Да я лучше буду сосны валить, чем приму такую смерть. Но откровенно тебе скажу, что я ни одной кубатуры не выдал за весь срок. Участь у меня была другая, благодаря нашему безногому вору Часовщику. Он, — пусть ему земля будет пухом, вкатил меня на зону по второй судимости золотым князем. И я с зоны кроме больнички никуда не передвигался, как другие.
— Помню я его, а он в законе вроде был? — мотнул головой Павел.
— Эту приставку придумали мусора от незнания мастей, — пояснил Жора, — раньше, если карманник залез в карман, то он обязательно вор. Если из сарая банку грибов умыкнул, тоже вор. Это неправильно, у карманника, и грибника существуют свои масти. А вор — это авторитетный человек, который неукоснительно блюдёт все традиции преступного мира. Эти важные традиции и законы, устанавливались сообществом дореволюционных криминальных зубров. Такими могли быть и Беда, и Колчак. Они вели себя на зоне по понятиям. Никому спуску не давали. И я думаю, они такие характеры выработали в спорте и во дворе. Они оба футболисты и борцы. Но ни тот ни другой не стремятся лезть в воровской комитет, хотя по их тюремным делам для них калитка туда всегда открыта. А меня в Чебоксарах короновали. Так что умру я по убеждению и по значимости вором, но как скоро не знаю? Этот почётный титул мне прибавил силы, и продлил жизнь. Ты Паха естественно далёк от этой политики. Для тебя это чуждо и не приемлемо, а для меня это вершина жизни. Подобные проблемы, какие случились с саксофонистом и другими страдальцами для меня являются частью жизни. Потому что оскорблённый и обиженный народ идёт не к ментам, а к нам. А власть этого боится. Поэтому и орёт на всю вселенную, Ату — его, — ату. Кричат, что криминал идёт во власть. Власть должна быть у дееспособных и сильных людей. А они думают, создали ОМОНЫ, СОБРЫ, и другие силовые структуры, и всё короли. Хрена им. Застращать народ, это не значит держать порядок в стране. Я без преувеличения скажу, мы многие дела решаем, которые милиции не под силу. Народ веру в неё потерял и не хочет обращаться к ним. Так как они решают все проблемы в свою пользу, но, никак не в потерпевшего. Хотя эта структура тоже подневольная единица, как им скажут то они и делают, и нередко проявляют свою вредную инициативу. Находясь за колючкой, мне не раз приходилось выступать в роли третейского судьи по вольным делам.
— Ты прав я далёк от такой жизни, — уводя Жору от неприятной темы, — сказал Павел. — Меня бог миловал от общения с милицией. Дальше паспортного стола я с органами не имел контактов. И думаю, если все люди будут похожими на меня, то они тоже не будут огорчены противоправными действиями милиции
— Паха, ты внимательно вглядись на себя в зеркало и посмотри на меня уродливого. У тебя на лице написано благородство и законопослушание. К тебе, наверное, в переполненном общественном транспорте подходят с немой мольбой, чтобы ты уступил место. И нищие вероятно в городе за подаянием обращаются. Если судить мою личность по теории Ломброзо, — я типичный уголовник. Для любого мента, моя внешность является премиальным бонусом. Вот тебе Паша ответ на твоё счастливое незнакомство с милицией.
…Молодёжь в это время, накупавшись вдоволь в озере, не утираясь, надели на мокрое тело одежду, и подошли к Павлу и Жоре. Надежда же, вытерев голову полотенцем, а потом тело, в одном купальнике пошла с коляской к дому. Когда Колчак вплотную подошёл к Георгию, он спросил племянника:
— Володя, у тебя был разбор по слепой женщине, ту которую ограбили в собственном доме?
— Да был, — сказал Вовка, — диктофон с голосом милиционера сейчас находится у моего друга Маклака. Он занимался этим делом. Он должен был заехать к ним домой и дать прослушать голос Копейкина.
— Что там праведник замешан? — удивился Жора.
— Пока она не опознает голос, трудно судить. Этот милиционер сержант Копейкин, наш, с Рабочего посёлка, но работает в метро. Мы бы давно помогли им, но сержант находился в месячной командировке в Чечне.
— А если это он и ограбил слепую женщину, что будешь делать с ним?
— Ничего не буду. Мне хватает головных болей, без него. Зачем, с ментами закусываться? Отдадим кассету Наде, а она по своим каналам пускай крутит это дело.
— Разумно, но только я сомневаюсь, что музыкант быстро вернёт свои бабки и инструмент, после этого.
— Я думаю, он всё получит, — возразил Колчак. — Нельзя всех ментов под одну гребёнку стричь. Я это понял по своему опыту. Был один подонок, который мне изрядно крови попортил, но уже выведен за штат милиции. А этот сержант завсегдатай в баре «Землянка». Помимо основной работы, у него с пацанами авторемонтный бизнес есть. И сомневаюсь, чтобы он решился на грабёж. Что он совсем безголовый, в петлю добровольно лезть? И ребята с Рабочего посёлка про него говорят только хорошее. К ним никаких профессиональных амбиций он не проявляет. Гадостей никому в жизни не творил.
— Ты ускорь, давай разбор. Этого Ореха музыканта я тоже раньше немного знал. Он был из нашей школы. Сейчас нужду большую терпит. Пока Паха здесь, нужно ускориться и урегулировать этот вопрос, а то он человеку пообещал, поговорить с нами.
— А вы когда покидаете наш город? — спросил Колчак у Павла.
— Я могу ненадолго и завтра уехать, а дальше, как обстоятельства сложатся.
— Долго добираться до дома? — допытывался Колчак. — Восемьсот километров от дома до дома, — ответил Павел.
— За двенадцать часов, я, не торопясь одолеваю это расстояние. Пять областей миную, чтобы оказаться в своей области.
— Наслышан про ваш богатый край. Собирался посетить его, пока в отпуске нахожусь. В вашей области говорят завод новый построили, где черепицу делают для крыш. Хочу черепицу у них для своего дома прикупить.
— Этот итальянский завод не далеко от меня стоит, — обрадовал он Колчака. — Но построили его кажется в начале девяностых годах. Желание есть — поехали со мной в разведку? На моей машине, мы домчимся вдвоём на переменках за восемь часов?
— Нет в холостую укататься не в наших правилах? Полуприцеп стоит под боком. Беда завтра приедет. Он туда пиломатериалы часто возит. Про ваш завод я именно от него и слышал. Загрузим лесом машину, чтобы порожняком не гнать транспорт, а оттуда облицовочный кирпич и плитку привезём. А второй раз я один туда за черепицей сгоняю. Вы Павел Алексеевич дайте мне обязательно знать, когда поедете домой?
— Непременно и мне веселей с тобой в пути будет, — ответил Павел.
— Я и подменить за рулём вас смогу, у меня водительский опыт, правда, небольшой, но по трассе я свободно проеду.
— А может вы, и меня с собой захватите? — возгорелся желанием Заур, — я дорогу в те края знаю.
— Нет вопросов, — сказал Павел, — прокатитесь, посмотрите наш уникальный город.
Договорившись, они возвратились в беседку, где уже дымились горшочки с жарким. Колчак взял телефон со стола и ушёл в кусты кому — то звонить.
— У него секреты от нас появились? — спросила Надежда у Жоры.
— Женщинам не обязательно знать мужские дела, — сухо ответил ей Жора.
После обильного застолья, Павла пошли провожать все гостеприимные хозяева, кроме Надежды.
Она осталась кормить ребёнка. Заур посадил Павла в машину, и они рванули с бешеной скоростью вперёд, оставляя за собой бурый клуб пыли.
В машине Заур сообщил Павлу, что сегодня один из их друзей даст прослушать кассету слепой женщине.
Он довёз Павла до парка, простившись с ним, развернул машину и уехал в обратном направлении.

Глава 30
 
    Павел в хорошем настроении, сытый и довольный приёмом Жоры и его родни, проходя мимо дома Валерки, решил заглянуть к нему и посмотреть, что там творится. По времени он должен был приехать с грибами из леса. Он подошёл к двери. Дверь была полуоткрыта. Зайдя в квартиру, он увидал на кухне остатки утреннего пиршества. Повсюду валялись пустые бутылки, стол был сдвинут с прежнего места. На полу опрокинутая корзина с грибами. Судя по обстановке, можно было определить, что совсем недавно здесь состоялась хорошая буза.
— Не плохо повеселились? — сказал он и зашёл в зал.
На диване лежал Валерка. Глаза его были закрыты. Но по нему было видно, что он не спал.
— Валера, — окликнул его Павел, — ты спишь?
— Как же, заснёшь здесь, — недовольно пробурчал он и встал с дивана.
— Ты чуточку не застал катавасию, которая произошла по вине моей жёнушки. Пока я в лесу был она шалава вертеп в квартире устроила. Ну, стерва проклятая, — выпускал пар Валерка. — Как я теперь Гордеевичу в глаза буду смотреть? — причитал он.
— Объясни толком, что здесь произошло? — спросил Павел.
— Она гадость такая Кольку свела с Софой, с женой Гордеевича. Мы приехали с леса. А она голыми сиськами по Колькиному лицу елозит и говорит, что ауру ему расширяет. Гордеевич не дурак, подполковник милиции. Запустил в них свою корзину с грибами и укатил домой. По дороге ехали, думали сейчас грибков нажарим и по — людски с водочкой посидим. А они мало того всё пойло выжрали, ещё сиськами перед Николаем трясли.
— Это начальник паспортного стола Гордеевич? — спросил Павел.
— Был, — но на пенсии давно. В гостинице сейчас работает. Понимаешь мне неудобно перед ним. Будто я всё подстроил. Лидка гадина при дочке, такие развратные разносолы развела. Пускай только появится, я ей всю жопу крапивой исполосую.
— А крапива у тебя есть? — рассмеялся Павел.
— Тебе смешно, а мне каково на душе, хоть от стыда гори, — огорчённо произнёс он.
— Выпить хочется, но кроме браги ничего нет, но я, её никогда не пью. Давай я сейчас аппарат настрою, выгоню баночку, а ты пока грибами займись, — предложил Валерка.
— Давай лучше так сделаем, ты занимаешься грибами, — отверг предложение Валерки Паша. — А я схожу к грибам морсу сорокаградусного возьму и дом заодно проверю. Они наверняка к нам переселились справлять день грибника.
— Вернее всего они переместились к Софе домой, на улицу Ворошилова. У неё там дом богатый стоит. В нём живёт её сестра однорукая Евгения. Теперь и Софа будет там жить. Её Гордеевич уже выгонял из дома, теперь, кажется, его терпению конец пришёл. Ей, конечно, оправдание есть, она баба не старая и смазливая, а он на грушу стал похож и мне говорил, что смычок его не работает уже несколько лет. Всё равно она подло с ним поступает.
— Я бы по этому поводу, будь у меня такая непутёвая жена не расстраивался. Не велика утрата. Хотя он себя должен винить в возрастном браке. По ней видно, что она баба огонь. Его я не знаю, но думаю жилетку он себе не ту подобрал. Вина его в её привольном поведении очевидна, как и некоторых рыбаков.
Сказав это, Павел и ушёл в магазин. Там он купил бутылку к грибам и на обратном пути завернул домой. Всю компанию он застал на кухне за распитием вина.
У Лидии Степановны высокая причёска, уже лежала на боку, а Софа сидела с пунцовым лицом рядом с довольным Николаем и гладила его руку.
— А Марк где? — спросил Павел у брата.
— Лиза забрала утром домой к себе, — ответил он, — А ты где пропадал? Мы без тебя в такой конфуз попали, тебе не передать.
— Можно подумать, что со мной бы вы не смогли в него попасть, — укоризненно смотря на Софу, сказал Павел. — Скромнее себя надо вести некоторым дамам, — нельзя сиськами бить по чужим мужским щекам. А ауру не сиськами расширяют, а манипулированием при помощи зеркала. Плохо тебя в Америке учили.
Софа только улыбалась, а Лидка пьяно заявила:
— У них старинная любовь вспыхнула, Кольке хорошо было, а Софе приятно.
После её слов Павел весело рассмеялся и перешёл на Лиду:
— А для тебя муженёк заготовил целый мешок крапивы и ждёт тебя. Меня кстати тоже с бутылкой дожидается. Он грибы сейчас жарит.
— Я тоже грибов хочу, но домой не пойду, пока он трезвый, — сказала Лидка, — пускай выпьет немного, и я появлюсь дома. Он тогда добрым становится, Лаской меня называет. Никогда руки на меня не подымет, только нотацию может длинную прочитать. Вы все грибы с ним не вздумайте съесть. Нам оставьте? — пьяно погрозила она пальцем незнамо кому.
— Грибов хватит на всех. Приходите немного погодя? — пригласил их Павел и закрыл за собой дверь.
Лидка появилась в своей квартире одна, когда Павел с Валеркой закусывали жареными грибами. Она, вихляющей походкой ничего, не говоря подошла молча к столу и стоя стала нанизывать грибы на вилку. Подув на них, как будто они были горячие, она проглотила грибы, не пережёвывая. После чего кинула вилку в раковину и так же молча, и ушла в спальню.
— Совсем ничего не видит, на ощупь идёт, — проворчал Валерка, — если бы, не дочка, давно бы её в Чувашию отправил. Ведь знаю, что может обходиться без вина. Но бывает, так зачастит, что от соседей стыдно. Все уже знают её индикатор нетрезвого состояния. Если копна на голове свисает на бок, значит моя Лидка под сильным градусом.
Услышав слова Валерки, она из спальни крикнула:
— Слишком зрячие наши соседи стали, за собой пускай вначале смотрят. Каждый из них больше меня пьёт поголовно.
— Спи, давай выдра облезлая, нечего подслушивать мужские разговоры, — громко ответил он ей, — завтра я с тобой поговорю.
С Валеркой Павел скоротал время, и когда завечерело, пошёл домой. Не заходя в комнаты, он прошёл в ванную. Умылся и лёг в зале на диван. И только он натянул себе до носа покрывало, ощутил, что сильно устал за день. Отключился он сразу, как закрыл глаза. Очнулся с рассветом, увидев, как мимо него проскочило обнажённое тело Софы.
«Ну, ничего себе даёт баба» — подумал он сквозь сон, и вновь закрыл глаза, чтобы уснуть. Но сон был прерван. Он отчётливо слышал на кухне разговоры брата и Софы. Она ему говорила, что жить с Гордеевичем больше не будет и их семейные отношения давно изжиты. Потом она говорила, что её сожитель бездушный и чёрствый чурбан, и Николай бы для неё был подходящим супругом. Софа жалела, что не встретила Николая раньше, когда его комиссовали из военных лётчиков по состоянию здоровья. Может бы и не было в её жизни этого лысого милиционера.
Чтобы не слышать их разговора, Павел окутался поверх головы одеялом. Но, как назло, после беседы они начали по необъяснимому поводу смеяться. Тогда Павел не выдержал, встал, надел на себя джинсы и прошёл в ванную. Пока он приводил себя в порядок, услышал щелчок дверного замка.
«Вероятно, эта звезда покинула квартиру» — подумал он.
Но, выйдя из ванной, он увидал понурую и опухшую Лидию Степановну, сидевшую вместе с братом и Софой за кухонным столом. Павел обратил внимание, что волосы её были уложены в высокую копну, как и вчера.
— Павел мне опохмелка нужна, — еле ворочая языком, сказала она.
— Да у тебя цистерна стоит на кухне, — бодро ответил он ей.
— Вчера была, а сегодня Валерий цепью её обвязал, и замок номерной повесил. Перед уходом, утром издеваясь, сказал, что пока я подберу шифр, мне похмеляться будет не обязательно. Ясно дело я окочурюсь около неё, а замок этот, в жизнь мне не открыть. Ну не изверг — ли, скажи Павел?
— А Валерка, куда с утра ушёл? — спросил он.
— За карасями пошёл в луга на озёра. Скоро придёт.
— Вчера у тебя день грибника был, сегодня день рыбака. Праздник продолжается!
— А что ещё делать, конечно, праздновать буду, — сказала Лидка.
— Правильно муж за порог, пошёл продуктовую программу выполнять, а ты из дома шмыг. И ещё называешь его извергом. На его месте я бы и кормить тебя не стал.
— Ты копия мой супруг, он такие же слова Лидии говорил, — сказала Софа.
— Он уже не твой, он вчера замену тебе нашёл. Какую — то задастую кралю посадил к себе в машину у нас во дворе, — пошутил Павел.
— Бог с ним, — махнула она рукой. — Ему мой зад был не под силу, а с толстокорыми кралями он тем более не справится.
— Напрасно, ты Софа так легкомысленно к жизни относишься. Утратишь всю свою красоту и здоровье потеряешь.
— Что и тебе я приглянулась? — спросила она вполне серьёзно. — Значит я красивая? — перевела она взгляд на Николая. — Мне приятно слышать такие слова от интересных мужчин!
Она открыла кошелёк, лежавший перед ней, и протянула Лидии три сотенных купюры.
— Сбегай Лидочка за водочкой? — сказала Софа, — выпьем за мою красоту!
— За своё божественно красивое личико могла бы и на винишко стольник отстегнуть, — проговорил Николай.
Она расплылась от счастья и добавила ещё сто рублей.
— Мне не жалко для тебя ничего, — прощебетала она, — но я пить сама не буду. Послушаю умного человека. Поберегу свою красоту и здоровье.
— Ненормальная, тебе наоборот надо сейчас выпить, чтобы вчерашние дурные мысли от себя отогнать, — сказала ей Лидка.
— Иди в магазин, — сказала Софа, — а совесть меня не гложет за моего плешивого мужа. Больше тебе скажу, что я даже рада такому исходу. Сколько я могу его поить и кормить. Хватит, лавочка закрыта для него. Ещё у него духу хватило вчера корзину с грибами в меня запустить. Сволочь рогатая.
— Я пойду с ней схожу в магазин, — встал Николай с места, — а то она купит мне дусту вместо хорошего вина. Мы сейчас быстро обернёмся, а ты Паха отвари пельменей.
Павел не стал отваривать пельмени, а сунул их в сыром виде в микроволновую печь, предварительно посыпав сверху зеленью.
— Сейчас три минуты и они будут готовы, — кружился он по кухне, делая вид, что не замечает Софу.
— Ты меня осуждаешь? — спросила Софа, когда он осматривал холодильник, ища майонез. Но не найдя его выставил на стол кетчуп и масло.
— Ты пельмени, с чем будешь есть? — спросил он её, делая вид, что не слышал её вопроса.
— Спасибо мы с Николаем давно уже позавтракали, — сказала она, — а на мой вопрос ты так и не ответил.
— Я никогда никого не осуждал и не осуждаю, кроме близких мне людей. Остальных я не волен судить. Каждый поступает, как ему совесть подсказывает. Просто меня некоторые люди заставляют удивляться, как, впрочем, и ты. Я тебя, когда впервые увидал со Стасом в магазине, ты мне показалась очень скромной и стеснительной женщиной. А вчера предо мной была чрезмерно смелая и развязанная женщина. Хотя большинству мужчин такие особы нравятся, к ним я и себя так же причисляю, но почему — то женимся мы всегда на скромных девушках?
— Ты, что инопланетянин? Посмотри, как молодожёны разговаривают во время бракосочетаний. Они разговаривают между собой с таким диким матом, что уши вянут. И считают в порядке вещей такую лексику.
Она поправила задравшую юбку и сдвинула ноги.
— Я не целомудренна Павлик. Меня жизнь заставила быть такой, я торгаш, человек бизнеса. Мне приходится в некоторых жизненных ситуациях зубы и коготки свои выпускать. Без этого нельзя иначе прогоришь. А выпиваю, я считай каждый день со своими продавцами, но самую малость. Стрессы надо как — то снимать.
— Ты же экстрасенс, неужели нет другого способа со стрессами бороться?
Она обескуражено подняла на него тонкие, как карандашные чёрточки брови и промолвила:
— Понимаешь, после трудового дня, я своим девчонкам из магазина всегда выставляю выпить и естественно сажусь с ними за стол. Ничего в этом страшного и предосудительного нет. А Николая я заберу скоро к себе на работу в магазин грузчиком. Он мне уже согласие дал.
— А больше ни на что он согласия тебе не давал? — спросил Павел.
— Если ты имеешь в виду на брак, то это от нас никуда не убежит. Если я чего захочу, то обязательно добьюсь, — уверенно сказала она.
— Это хорошо, но он человек свободолюбивый. У него много в жизни жён было, с которыми он жил не больше месяца, а потом провожал их в свою люльку спать, не давая денег даже на обратный проезд.
— Меня это не страшит, у меня свой дом прекрасный есть и ему едва — ли захочется от меня сбегать. А вино он будет пить только со мной. Я его к этому приучу.
— Посмотрим, как у тебя это получится? — улыбнулся Павел.
— Я сейчас покину вас, — сказала она, — надо до магазина дойти. Вчера не была. Там девчонки, наверное, с ума сходят, что потеряли меня. А вас я всех жду у себя вечером дома после семи часов. Валерий знает, где мой дом стоит. Если Лидка будет пьяная, её с собой не берите. Я уже ей сказала.
— Хорошо будем, — пообещал ей Павел.
Она собралась и когда Лидка с Николаем возвратились, ушла в свой магазин, не обращая на уговоры подруги пропустить стопку.
Павел тоже пить не стал, а их предупредил:
— Если сегодня в гости собираетесь, то не напивайтесь. Там, как я понимаю, выпивки будет вдоволь. Так, что не стоит частить. А я пойду к машине по деревенским аптекам проеду, может, выкопаю что стоящее. Там, часто бывает, то, чего нет в городских аптеках.
— Погоди Паха меня, я сейчас стакан выпью и с тобой прокачусь, — изъявил желание Николай, — чего дома сидеть.
— Меня опять одну оставляете? — недовольно спросила Лидка.
— Хочешь, иди домой, хочешь, жди здесь Валерку, — предложил ей Николай. — Он в любом случае придёт к нам. — Только не вздумайте все пельмени сожрать. Нам их мать на целую неделю налепила. Вы дорвётесь, до бесплатной пищи, за раз всё сметёте, — не то всерьёз, не то, шутя, предупредил её Николай.
— А я вот теперь принципиально не съем ни одного пельменя, — обиженно сказала она, и опрокинула в себя стопку водки. — Не успела бутылку открыть, он уже попрекает скобарь белобрысый, — недовольно пролепетала Лидка.
Она демонстративно вместо закуски взяла с солонки соль и положила себе на язык.
— Не слушай его? — сказал ей Павел, — накорми Валерку и дочку. Всем хватит.

 Глава 31

    Павел вышел из квартиры. Николай проследовал за ним, держа в руках бумажный кулёк, откуда выглядывало горлышко бутылки.
— А это зачем? — спросил он у Николая.
— Может, захочется в дороге добавить, чтобы у тебя не выпрашивать, — ответил он, садясь в машину.
Они поехали в цивилизованное село «Николина гора». Проезжая по асфальтированной дороге, где с обеих сторон красовались вековые сосны, Павел остановил машину и посмотрел на Николая.
— Ты мне скажи, с этой Софьей серьёзно хочешь подвязаться?
— Сам пока не знаю, как получится, но на работу я к ней устроюсь, а там видно будет. Скрывать не хочу, она мне нравится, баба красивая! Тут вопросов нет! Но у меня запасных вариантов хренова туча.
— Спору нет, она красивая, — перебил его Павел, — но за её красотой стоит прожженность и требовательность. Как бы она не превратила тебя в героя фильма Любовь и голуби.
— Ничего ты Паха в женщинах не рубишь. Это не я, её снял, а она меня. А уж приручить я смогу любую строптивицу.
— Всё ясно с тобой, — произнёс Павел, — а как же твой директор с детского дома?
— Ты уже и про неё знаешь. Ну, трепло Лидка, напеть успела, — пробубнил он.
— Она мне не говорила. Я вчера был на Новой стройке, и познакомился там с Кирой, с батюшкой и Торбу там встретил. Чего ты мне не сказал, что он там живёт? Или забыл?
— Да я про него никогда не помню, он вечно пропадает подолгу. То в больнице лежит месяцами, то из дома совсем не выходит, боится улицы. Я его совсем не узнаю, он как старый дед стал, — сказал Николай.
Павел тяжело вздохнул:
— Будешь дедом с такой жизнью. Я его сам не узнал, пока его эта мужеподобная Кира не назвала Торбой. Он много лет отдал северу и заработал себе массу болезней. Ладно, поехали дальше, — сказал Павел и нажал на педаль газа.
Они подъехали к аптеке, больше похожую на деревенскую избу. И только решётки на окнах и вывеска на крыльце указывали, что это была аптека.
— Со мной пойдёшь, или в машине останешься? — спросил Павел.
— Пройдусь с тобой ноги разомну, — ответил он.
Положив кулёк на сидение, он вышел из машины и вошёл следом за Павлом в аптеку.
В аптеке у витрины находились две женщины средних лет и о чём — то мирно беседовали между собой. Они, увидав незнакомых мужчин, вежливо поздоровались с братьями и с любопытством начали рассматривать их со всех сторон.
Павел попросил провизора пригласить заведующую, но та сказала, что заведующая по субботам не бывает на работе, и посоветовала явиться в понедельник.
Павел своим зорким глазом заметил праздный интерес стоявших женщин к незнакомцам, навестивших их село. Повернулся к селянкам лицом и в шутку произнёс:
— Уважаемые синьорины, у вас невесты свободные имеются в Николиной горе?
— Ой, милочек, да у нас здесь, все почитай холостые, — сказала женщина в голубом нарядном сарафане. — Мужиков нет, все на погосте лежат. Самогонку дюже любили. И село наше близ округи самое вдовье считается. А ты, что хотел то? — вопросительно посмотрела она на Павла. — Чай неужто себе молодку ищешь деревенскую?
— Да не себе я ищу, а вот этому мужчине, — показал он на Николая. — Очень ценный мужчина, холостой и темпераментный! Не судим, связей за границей не имеет. Очень ласковый и по хозяйственной работе скор. Рекомендую! За трёхлитровую банку сметаны могу его обменять.
Женщины недоумённо посмотрели на Павла:
— На время или только до Покрова? — приняв за чистую монету предложение Павла, спросила женщина с авоськой в руках и пристально начала всматриваться в Николая, словно это был племенной бык.
— Справный мужик, но больно белёсый. Как, пить дай, словно одуванчик нежный. С косой и топором трудно ему придётся совладать, — оценила женщина в голубом сарафане.
— Почему до Покрова? — поинтересовался Павел у женщины с авоськой.
— У нас у Зинки Чашкиной был один городской кавалер. Тот только ходил по деревне умные советы всем давал и самогонку пил. На её дворе палец о палец не ударил. А как после Покрова самогонка у неё кончилась, укатил в город.
— Окаянная ты баба Василиса, — встрепенулась женщина в сарафане, — совсем на яйцах и молоке ум потеряли. Чаво уж ковыряться вздумала. Тебе, что принца надо, за три литра сметаны. Если бы у меня не было своего алкаша бездельника, этого дядю я бы из аптеки увела, не задумываясь к себе домой. Смотри руки у него, какие сильные? Знать и в плоти сила есть.
Николай стоял с отупевшим лицом и слушал о себе объективную оценку деревенских баб.
— Ну ладно девочки, — сказал им Павел, — если мы не ко двору пришлись, поедем в деревню Пномпень невесту искать. И он за руку утащил Николая на улицу.
Следом за ними выскочила женщина с авоськой и, не сходя с крыльца, крикнула:
— В Пупонине невест нет, там был склад ГСМ и МТС. Бездействует почитай со времён Ельцина. Дяденьки, а почему, так дёшево три литра сметаны? — спросила она.
Но когда двое взрослых мужчины от хохота держались за животы, она открыла рот и забежала опять в аптеку.
— Ты зря засмеялся, — сказал Николай, когда они отъехали от аптеки, — смех, смехом, но так серьёзно жену можно найти.
— Не доставай меня, а то я сейчас в кювет съеду от смеха, как представлю тебя сельским козопасом или с тяпкой в руках, обрабатывающего свекольные плантации.
— Познаний, конечно, у меня нет по сельскому хозяйству, но мешки с зерном и мукой я ворочать ещё смогу, — после чего Николай показал Павлу свои бицепсы. Он задумался, потом прокашлялся и закурил:
— Даже председателем сельсовета могу быть, — неожиданно выпалил он, выпуская струю дыма изо рта.
— Ты такой же наивный, как те бабы из аптеки, — сказал ему Павел, — эта должность выборная и называется она сейчас, глава поселкового совета или местного самоуправления. Точно сказать не могу, но определённо знаю, будь ты главой этого цивилизованного села, то за короткий срок ты его превратил бы в оголившую местность, которая после твоего правления стала бы называться не Николина Гора, а «Николаево горе».
— Это ещё почему?
— А потому что ты пропил бы здесь всё вскоре после своих выборов, и глазом не моргнул. Село Николина гора стало бы похоже на пепелище, после извержения вулкана. Был уже подобный тебе в России правитель, который пропил всю страну вместе с потрохами.
— Ты так думаешь обо мне? — обиженно спросил он, — а ну, останови машину? Я выпью вина.
На выезде из деревни Павел притормозил машину.
Николай налил вина и залпом выпил, положив в рот пельмень, которая успела закостенеть после микроволновой печи. Он грыз её, как сухарь, потом открыл дверку автомобиля и выплюнул её на траву.
— Не можешь, ты пельмени готовить. Они стали у тебя, как лосиные орехи перед зимой.
— Что и их приходилось пробовать? — подковырнул его Павел.
— Валерка гадёныш один раз накормил, когда за опятами с ним в лес ходили. Куча орехов валяется под деревом, он мне говорит фундук переспелый. Я на зуб попробовал. Теперь знаю, какой твёрдости они бывают осенью. Потом он петлял от меня сам, как лось по лесу, пока я не упарился от этой беготни.
— Что ты столько лет прожил и не знал, каким фундук может быть?
— Я человек не лесной, как Валерка. Он мне подсказывал, какой гриб в корзину класть. Он знаток всего лесного. Любитель по лесу шнырять, да рыбу ловить. Откуда мне было знать, что он такую шутку над двоюродным братом может сотворить.
— Значит, повезло тебе, а мог бы вместо дикой груши предложить медвежьи экскременты, — смеялся от души Павел.
— Тебе смешно, а я вот возьму и женюсь на Софе с магазином. Брошу пить и докажу всем, что я не пропащий человек и могу не только подковы разгибать, а могу и созиданием заниматься. Приберу магазин к рукам и буду бизнесменом, — мечтательно заявил Николай.
Павел вновь засмеялся после речи Николая:
— Тебе может бутылку нужно отставить до завтрашнего утра. Хватит на сегодня пить, — посоветовал Павел. В гости же пойдёшь.
— Не бойся я в здравом уме, а ты напрасно себя на хихоньки разводишь. Мне и академиком предлагают быть. Знают, что только мне под силу из разбитого калейдоскопа собрать красивый художественный ансамбль. Я пока думаю над этим предложением, но подпись на всякий случай свою поставил. Заманчиво, конечно, в кармане иметь удостоверение академика, может, и пойду туда работать.
— Дай мне кулёк свой с бутылкой? — протянул руку Павел, — а то ты ещё стакан выпьешь, в Пилата превратишься. Какой может быть академик из профессионального грузчика? Сам подумай своей больной башкой.
— Опять не веришь. Чтобы я тебе не сказал, ты всё в штыки принимаешь и насмешки. Отец Григорий регистрирует общественную организацию, которая называется «Академия пролетарских докеров». Меня и Кирку он зовёт в учредители. Кирка раньше до зоны работала бухгалтером на Молокозаводе.
— И чем вы будете заниматься в своей академии? — убрал Павел руку от кулька.
— Как чем? — переспросил Николай.
— Научные или военные доктрины разрабатывать будете? — допекал его Павел.
— У тебя, что крыша едет? — Где ты видал, чтобы докеры занимались наукой? Мы будем организованно производить разгрузку и погрузку на пакгаузе и в порту. И все, кто будет, у нас работать автоматически будут называться академиками РПР — то есть разгрузочных погрузочных работ. А если ещё проще, то это будет академия труда. Мы всех туда будем принимать и будем обучать правильной работе. А батюшка будет президентом академии, если я, конечно, откажусь, — поправился он. — Были же в старые времена в России масонские ложи вольных каменщиков. И других подобных компаний хватало.
— Юридически, верно, — заключил Павел, — но зачем вам академия? Можно назвать организация или комитет. Зачем плодить численность нищих и пьющих академиков в стране? Не понимаю.
— А чего понимать — то. Зачем переименовали все институты в академии и университеты? Некоторые ПТУ и школы в лицеи и гимназии? — для того, чтобы обозначить людей по классовой принадлежности. Ты когда окончил институт, назывался выпускником, а сейчас это слово устарело и его заменили заморским бакалавром, да магистром. Вот и мы хоть и с голой жопой, но будем господами и академиками.
Павел задумался над словами Николая и сказал:
— Пойми, звание это тебе никакой прибыли не принесёт. Вон Родион Пух без образования и звания, двух слов раньше связать не мог, да и сейчас эрудицией не блещет, а пыхтит потихонечку, делает свое дело и успешно. Даже Маня Сиська, инвалидка, считай по возрасту уже старуха, а как раскрутилась. Вывод здесь один напрашивается — их жизненный успех оттого, что они не употребляют спиртного. А вашего попа Гапона, мне кажется меньше надо слушать. Этот святоша вернее всего авантюрист великий. И про масонское ложе ты мне не говори. Все масоны были декабристы или эсеры — террористы, у которых был лидер провокатор Азеф. Вспомни историю.
— Только свою науку мне не тискай, — повысил голос Николай, — я историю изучал и не плохо. Отец Григорий голова. Это он Мане Сиське проторил тропу к славе. Она получила гранд за инвалидный спорт, а потом ездила в Ливерпуль на конкурс уродов, где тоже не плохие бабки срубила. Родион, твой друг, тоже не с нуля бизнес начал. У него жена богатая. Если бы не его жена Лера, ходил бы сейчас по парку и стадиону бутылки пустые собирал.
— Вряд ли — Возразил ему Павел, — Родион с детства был предприимчивым парнишкой и свой бизнес он построил только благодаря своей голове.
— Прекращай? — не выдержал Николай, — я больше ничего тебе доказывать не буду. — А тебе хочу сказать, что твоя деятельность ни от чего не защищена. И коснись появиться какая — новая экономическая грыжа в России, что, не дай, конечно бог, пролетишь в трубу со своим таблеточным бизнесом. Тогда ты вспомнишь мои слова. И пьянка здесь не причём. Сам же должен понять, употребляем мы лишка не оттого, что у нас денег много. А потому что у нас, их очень мало, а иной раз совсем нет. Приходится сбивать пьяные кооперативы и пить хором. А куда мужикам деваться? Вот они и играют ежедневно по неволе пьесу Горького «На дне». Они все до одного, как, впрочем, и я, потеряли веру в хороших людей и в счастливое будущее. Но совесть и честь хранят.! Хочешь убедиться прямо сейчас, — поехали на Новую стройку в гости. Заберём там, в одном сарае наши вещи из дома. Мама наша, думаю уже простилась с ними. Но благодаря честности и сознательности представителей прославленного двора, вещи живы.
— Что там за вещи из дома? — спросил Павел.
— При последнем моём запое, я отнёс во двор на продажу набор кастрюль из нержавейки и покрывало с дивана. Всё новое в упаковке, из магазина. Они мне ничего не позволили пропить. Спрятали и сказали, как протрезвею, так и вернут. А наши жуки с Парковой улицы, Резец и Артём и им подобные, охотно помогут и продать, и пропить всё. А на следующий день прячутся от меня, чтобы я у них опохмелится не попросил. Они все до одного сквалыжные морды.
— За этим добром надо обязательно заехать, — сказал Павел, — мать приедет с рейса, хоть порадуется возвратившейся потере.
— Тогда сворачивай вправо, нечего сегодня в деревнях делать. В будние дни надо мотаться по ним, когда заведующие на месте бывают, — посоветовал Николай.

Глава 32

    Павел свернул на развилке вправо и помчал машину в сторону города. Он въехал во двор Новой стройки и увидел около среднего подъезда знакомый автомобиль БМВ. Рядом с машиной стоял Заур и мыл губкой лобовое стекло. Павел притормозил рядом и вышел из машины. Заур поприветствовал его как старого знакомого, слегка радушно обняв Павла за плечо, затем протянул руку Николаю.
— Вчера вечером дали прослушать кассету слепой жене музыканта, — оповестил он Павла, — она говорит похожий голос, но гарантированно утверждает, что тот, который у них в доме был, имел иной тембр. Так, что сержант Копейкин отпадает. Откровенно говоря, мы сразу не верили, что это он налёт сделал. Знакомые ребята о нём положительно отзываются. За Чечню ему орден на грудь повесили. Не мог он одновременно заниматься грабежом и совершать подвиги. Мы музыканту объяснили погоду. Просили о плохом не думать и налётчиков любом случае найдём.
Заур взглянул на вымытое стекло автомобиля и, убедившись, что оно прозрачное, как слеза бросил тряпку в багажник, затем подошёл к братьям и тихо объяснил:
— Понимаете, в чём дело, Колчак не тот человек, чтобы закрыть глаза на такой беспредел. Они с дядей Жорой всю область перевернут, а налётчика найдут обязательно по своим каналам. Я твёрдо в этом уверен. Тем более похищенный саксофон больших денег стоит. Орехов говорил пять зелёных за него отдал.
— Хорошо если так будет, — с надеждой сказал Павел, — а я, как дела свои оформлю на неделе, так к вам в село загляну или созвонимся. Мне Жора все координаты ваши записал. А сюда я с братом заскочил по его делу.
— Вон все его дела сидят, — показал Заур в сторону столиков. — Как огурцы, вместе с батюшкой на своей излюбленной позиции. — Батюшка сегодня в рясе, — знать на заправке побывал или покойника отпел. Уезжайте с дядей Колей домой. Менты всегда по субботам рейды в наш двор делают, и бывает, забирают всех в милицию за штрафами, а у кого деньги при себе имеются, квитанцию выписывают и отпускают. Николай, не вникая в слова Заура, отошёл от них и подошёл к мужикам.
— А что их святой отец не защищает? — спросил Павел.
— Он первый клиент в милиции. Они его постоянно выпытывают тайну исповеди о постояльцах нашего двора. Но он умело каждый раз отшивает их. Да и вообще я не верю, чтобы наши дворяне снизошли до исповеди. Это не тот народ, который почём зря языки распускает.
— Но это не по-людски, он же поп?
— Для них разницы нет святой ты или антихрист, но он штрафы всегда платит. А тех клиентов, у кого в кармане пусто без разговора на сутки закрывают, отрабатывать свой штраф.
— Надо увести от них Николая и ехать домой, — сказал Павел.
Он подошёл к столам, где сбились в кучу картёжников и чуть — ли не стал для всех местных мужиков братом.
Торбы там не было, но отец Григорий и Сирота объявили, что Павел намедни сделал щедрое пожертвование для страждущих рабов божьих, во благо их исцеления, за что ему от всех дворян огромная благодарность. На Павла дворяне смотрели вопрошающе, в их глазах он прочитал не просьбу, а заискивающую мольбу, чтобы он повторил пожертвование. От этих взглядов ему стало не по себе и превратиться в филантропа, для незнакомых людей он не желал. Деньги и так незаметно каждый день утекали, а ему нужно было заплатить немалую сумму за медицинские препараты.
— Поехали домой? — сказал Павел брату.
— Погоди сейчас Кирка с Жигой придут, я заберу свои вещи, и поедем, — на ухо шепнул Николай.
— Зачем ехать Николай Алексеевич? — спросил отец Григорий.
— Нас почтенные дамы сегодня в гости на вечер пригласили, — ответил Николай, — в порядок себя необходимо привести. Матрона там одна хлебосольная, а вторую не знаю. Не видел, но слышал мила.
— До вечерни ещё не скоро, а у нас сегодня рыбный день. «Стерляди и судака в сети загнали, — сообщил отец Григорий, — будем трапезничать со святой водичкой, которой у нас будет вскоре в изобилии».
— А где казан с ухой? — спросил Николай.
— За сараями Лука с Сатином колдуют, — сказал Сирота. — Здесь сегодня нельзя топить. Выходной день, — ментов быстро вызовут.
— Тебе Николай Алексеевич родного братика непременно надо попотчевать нашей фирменной ухой, — подняв вверх палец, произнёс величаво отец Григорий и устремил свой взор в даль двора.
Он смотрел на идущею к ним пару, где первой вышагивала женщина, а позади её шёл Жига. Опознав их, он тут же всех оповестил:
— Идут божьи дети с божеским напитком, кофр с нектаром Жига несёт.
Жига нёс в руке узкий фанерный ящик и было заметно, что ноша была увесистая, так — как оттягивала ему руку. Вместо ручек «кофра» служили толстые верёвки.
Он нёс ящик бережно ступая за Киркой, не спеша, перебирая ногами и постоянно меняя руки.
— Ну Кирка ты меня уморила, надо было сумку еще для баланса взять с собой, — сказал парень, поставив ящик с бутылками на землю.
Это и был знаменитый своими чудачествами Вовка Бурый. Он же Жига, о котором Павлу рассказывал Заур. Вовка опёрся рукой о ствол клёна, который щедро распустил свои ветки над столом. Грязно выругавшись, он своим лбом поцеловал ствол дерева, так, что листва осыпалась на картёжников. А сидевший на краю лавки пожилой мужчина в панамке от испуга вздрогнул.
— О и манка с неба упала, — засмеялась Кирка.
— Чёрт, я же сдачу не взял, — опомнился Жига.
— Ты, что Вова, я забрала сдачу. На хлеб и сигареты отложила, — обрадовала его Кирка, — сейчас я схожу в магазин. Уха всё равно ещё не готова.
— Поэтому Вове лесоповал давно плачет, — сказал мужчина в панамке которого за столом называли Пургеном. Он бросил на стол карты, освободив место следующему очереднику и накинулся на Жигу:
— За твои дурацкие выпады я банк прозевал кучерявый, — негодовал он. — В медовый спас банку мёда мне подаришь за это.
— Флягу подарю, — пообещал Жига и моментально занял место выбывшего из игры, которому не забыл с улыбкой заметить: — Пурген ты чего икру мечешь, люди с востока карты изобрели для хладнокровных людей, а не для таких невротиков, как ты. Смотри лицо, словно саван у покойника сделалось. Так и до инфаркта не далеко. Иди домой измерь кровяное давление?
— Ты, что инфаркт мне хочешь накаркать молокосос? — не унимался Пурген.
— Ты первый начал мне дорогу торить на лесоповал, — парировал Жига.
— Я это к тому сказал, что твой лоб острей бензопилы.
— Язык у меня острей пилы Дружбы, а лоб бронированный, как у Колчака и, если ты сейчас не заткнёшься, я тебе покажу, как остёр у меня язык.
— Знаю, я его остроту, — обиженно сказал Пурген.
— Терпение есть лекарство от всех неприятностей, и уметь терпеть значит уметь спокойно жить. Поостерегись, чтобы через своё ухо не принять участие в грехе чужого языка, — речитативно протянул отец Григорий и перекрестил, не выходя из — за стола обиженного Пургена.
Но тот от такого псалма только сильнее разволновался, плюясь по сторонам и бранясь не понятно на кого. Но заметив, что на него никто не обращает внимания, во зле покинул компанию картёжников.
— Кто его в круг принял? — спросила Кирка, — договорились же, что не будем, Пургена допускать к столу, иначе горя, мы с ним хватим.
— У него сто пятьдесят рублей было, — пробасил отец Григорий, — ну, как не утешить душу блаженного.
— Он сейчас жену свою за себя пришлёт отыгрываться, — негодовала Кирка, — или в милицию позвонит. Вы, что не знаете его? Спрячьте самогонку и лучше всем на полчаса разбежаться.
— Он нам перед крестом божился при всех, что не будет больше стучать архарам на близких людей, — успокоил её Григорий. — Давай лучше обнеси всех по небольшой чарке?
— Мне пока не надо, — отказался Жига, — у меня в сарае вина стакан остался. Начну с него, а потом уже и самогонки можно накатить.
Пока Кирка разносила всем самогонку, Павел с любопытством наблюдал за мимикой лица Жиги. И если бы не смуглость кожи, то его можно было смело зачислять в двойники комедийного актёра Смирнова.
И как пророчила Кира, вскоре к их столу направлялась жена убывшего Пургена. Это была худая, как чехонь женщина с тонкими губами и собранными в пучок на самой макушке рыжими волосами. Пучок на голове у неё был разделен на три хвоста и при ходьбе её волосы напоминали связку бананов.
— Конец тебе Жига, — сказал Сирота, — Флёра идёт за мужа рассчитываться.
— Только пускай хоть слово тявкнет, я её без лишних разговоров под стол загоню, — весело сказал он.
Женщина подошла к столу. Зло обвела всех нетрезвым взглядом и лязгнув металлическими зубами, произнесла:
— Что довольны шулера дворовые? Вновь моего хрыча и обули, и одели?
Она громко икнула и порывшись в кармане халата достала из него сто рублей:
— За кем буду? — спросила она и помахала сотенной купюрой.
— Я выйду сейчас, заменишь меня, — сказал ей Жига, — а мне нужно в сарай сходить, допинг принять.
— Флёра может, для везения стаканчик дерябнешь, — предложила Кирка.
— А когда я отказывалась, — радостно воскликнула она и подошла к Кирке.
Она выпила стакан самогонки, после чего Жига передал ей свои карты.
— Играй этот кон за меня, на банк я поставил, — сказал он ей.
— Ой, Кирка меня уже повело, ты мне через край налила. Сейчас просажу последнею сотню, а до пенсии деда ещё не скоро. Или обыграю вас всех и возрадуюсь.
— Жадность есть смертельный грех блаженная Флёра, — изрёк Григорий.
 
Глава 33

     Николай с Павлом пошли за Жигой в сарай, где хранился набор кастрюль и покрывало. На сарае висел большой замок. Но Жига, не доставая ключа, повернул одну из уключин и вытащил её из проделанного отверстия, после чего дверь открылась:
— У меня замок для видимости висит, — объяснил он, посмотрев на Павла, — я ключ давно потерял. Наши дворяне все знают, а чужой не залезет.
— Знаю я, что ты мне объясняешь, — буркнул Николай.
— Я дядя Коля не вам говорю, а Павлу Алексеевичу, — удивил он брата.
— А ты брата, откуда знаешь? — спросил Николай.
— Знаю. Он вчера почётным гостем был у Колчака и дяди Жоры. Забирай свои пожитки и больше не приносите ничего из дома. Они на полатях наверху лежат. Николай вошёл в сарай, а Павел с благодарностью пожал руку Жиги и попрощался.
— Погодите прощаться, тарелку ухи хоть съешьте? Она у нас отменная, на живом огне готовится, и рыбы сегодня много, в основном одна стерлядь, — сказал Жига.
Павел от таких аппетитных слов проглотил слюну и решил задержаться, чтобы отведать наваристой ухи.
Николай вышел из сарая с коробкой и покрывалом в прозрачной упаковке.
— Открывай машину? — сказал он Павлу. Из — за дома в это время с сиреной вывернула милицейская машина. — Вот и менты едут, — сказал Жига, и быстро зашёл в сарай.
— Дядя Коля воткни уключину? Я пересижу в сарае пока они здесь шмон наводят.
Николай передал пожитки Павлу и прикрыл дверь сарая, повернув уключину с бородкой в сторону. За счёт бородки, дверь считалась уже на замке. Милицейская машина с высокой скоростью подъехала к столикам картёжников. Из неё высыпались три сотрудника вместе с красномордым и жирным водителем.
— Опять нарушаем общественный порядок? — грубо спросил рослый сержант, окинув всех игроков суровым взглядом.
— Никто здесь сын мой ни чего плохого не делает, — ответил отец Григорий, — в дурачка вот решили перекинуться в выходной день после трудовой недели.
— Если бы у меня был такой отец, я бы на второй день из роддома сбежал в ближайший дом ребёнка, — рявкнул на весь двор сержант, — и песни мне про трудовые недели не надо петь. Пенсионеров здесь шерстите. Последних грошей их лишаете. Самогонку безмерно хлещете. Придётся заняться вашим воспитанием.
Сержант увидал стоявших, у сарая Жиги братьев Тарасовых:
— А вы, что стоите? Ползите сюда, что там притихли? — помахивая резиновой дубинкой, подозвал он их.
— Стой на месте, — остановил Павел Николая, успевшего сделать шаг в сторону сержанта.
Николай послушал младшего брата и замер на месте.
— Что вам не ясно, — взревел сержант и, подойдя к Павлу, специально наступил тому на ногу. Потом начал медленно своим массивным ботинком давить на носок туфли. Павел напрягся от невыносимой боли, но виду не показал, что её ощущает. Он медленно поставил на землю державшие в руках вещи, и спокойно смотря в наглые глаза милиционера, сказал:
— Извольте, представиться по форме полковнику службы безопасности президента, — спокойно соврал Павел.
Сержант резко убрал ногу с туфли Павла и, сменив свой прежний тон, уже мягче произнёс:
— Ваши документы вперёд, а после я буду по форме представляться.
Павел понял, что наглого сержанта просто так не пронять, решил надавить на него буквой закона, которую должен знать каждый гражданин России. Поэтому, не теряя самообладания он спокойно произнёс:
— Я с вами спорить не буду, но пункт четвёртый, пятой статьи закона «о милиции» мне известен.
— Грамотный никак? — приподнял он брови, — давай свои бумаги?
— Мои документы в машине, но я бы хотел вначале на ваше удостоверение взглянуть?
— Нечего на его документы смотреть, — встряла в разговор Кирка, — руки только марать. Мы его Павел Алексеевич со всех сторон знаем. Этот сержант, неудачный отпрыск Егора Лешего.
Милиционер скривил губы и, постукивая по ладони дубинкой, подошёл к ней вплотную.
— Ты Кирка, уже на взводе я смотрю. Сейчас договоришься у меня. Квитанцию на штраф мухой выпишу.
Вдруг Кирка неожиданно ударила в ладоши и выпятив вперёд свой большой бюст, начала приплясывать босыми ногами по усеянной окурками земле и исполнять песню из репертуара русского шансона.

Денег нет, ведь я не с юга
А в тайге с деньгами туго
Из тайги тебе привет
Ну, короче денег нет.

— Понял Вася мою проблему? — нагло бросила ему после музыкального номера.
— На самогонку у тебя гроши есть и на штраф найдёшь, а не найдёшь, помоешь у нас полы в отделении.
— Что бы я порядочная женщина для вашей челяди полы мыла? Не дождётесь.
Она показала сержанту большую дулю и нагло рассмеялась в лицо.
— Молодец Кирка, всыпь ему, чтобы клюв свой не задирал, — заплетающим голосом пробормотала Флёра.
— Эй красавица, а ты вообще в дугу кривая, — удивился сержант. — Такая почтенная женщина была и в кого превратилась? Примкнула к отряду пьяница и картёжников. А тебе известно, что вся эта гоп — компания у твоего благоверного выиграла последние деньги с пенсии. А ты их публично поддерживаешь. Разве это дело?
— Она сволочь пьяная, с ними пила, — сказал рядом стоявший красномордый водитель.
— Ты Хрюк Моржовый давай не сволочись, у меня дети старше тебя. А денежки не все они выиграли. Вот, — показала Флёра сержанту скомканные в кулаке сто рублей.
— Эти гроши оставь на квитанцию, они в твоём кармане лишние, — размеренно постучал дубинкой по столу сержант. — Не понимаю, как можно скатится до такой грани. Пьяной рожей тут торгуешь, да ещё в азартные игры играешь, — продолжал он её стыдить.
Она потрясла своими волосатыми бананами на голове и заявила:
— Я не играла. Это мне Жига дал подержать свои карты, а сам в сарае сидит.
Павел поднял голову на крышу сарая, где стояла пушка, затем взгляд опустил ниже крыши, где заметил небольшое окошко, размером с дискету и выглядывающий оттуда чёрный глаз.
— Грешны люди, ой грешны, — заголосил отец Григорий, — Пурген имеет страшные пороки вероломства и злоречия. Это есть настоящее зло. Это человеческий грех, не имеющий границ. Так говорят святейшие отцы. Пургена никто не просил к нам подходить. Если бы он не был с нами, то мирная тишина и благоденствие окружали нас сейчас, а не изверги, с дубинками в руках умывающиеся кровью христианского народа.
— Григорий твои проповеди мы знаем, ты мастак втягивать в азартные игры пенсионеров, — сказал сержант, — смотри допоёшься своих проповедей. Отыщет для тебя наш прокурор подходящую статью, тогда пеняй на себя.
— Грех на Пургене большой, — повторил отец Григорий. — Перед крестом клялся, что в милицию звонить не будет никогда. Не успел он на алтарь Пресвятой Богородицы положить пожертвование, как сразу к телефону побежал, сообщение сделать в орган бесовской. Негоже это, ох, как грешно.
— Гриша не тебе о грехе говорить, — перебил батюшку сержант, — сам греховодник великий. Изменяешь своей матушке с Киркой и рога наставляешь своему другу Торбе.
— Молод ты и не образован Василий Егорович, не тому знать тебя учили в милицейской семинарии, — тяжело вздохнул батюшка. — А известно ли тебе, что краше любви ничего на планете нет. Только она составляет высшее блаженство в нашей жизни.
— Ты мне поповские байки не рассказывай про любовь, — помахивал дубинкой страж порядка. — Для меня твой басурманский язык чужд. Желаешь быть понятным, балакай на мирском языке. Нечего мне буки забивать библейскими изречениями. Отец Григорий снял с себя крест и поцеловав его, положил на стол. Растрепав на голове волосы, уставившись в глупое лицо сержанта, сказал:
— А я знаю, и мои братья все знают, почему ты не любишь наших дворян и двор. Потому что ты сын Егорки Лешего, который у тебя перед парадом на день милиции казённую обувку пропил в нашем дворе. А теперь слушай мирской стих о любви, — и Григорий без зазрения совести процитировал:
Каждое дыханье
Требует пиханья
Да благодари ты господи!
Дворяне все приколы отца Григория знали хорошо и с улыбкой наблюдали за его диалогом с Василием.
— Теперь — то тебе понятно, что такое любовь? — надевая на себя крест, спросил батюшка. — Твоё злоречие беспочвенно. Я посланник бога и меня он нарёк любить всех на земле. А с уважаемой Матроной Кирой меня связывает только одно, — вера в бога. И ты Васька ирод нанёс своим блудливым языком оскорбление двум непорочным христианам.
— Я знаю давно, что ты охальник, выпивоха и прелюбодей, — повышенным голосом произнёс Василий. — а за оскорбление при исполнении сотрудника милиции поедешь на пятнадцать суток, — повысил голос сержант. — И индуса вместе с тобой прицепом захватим, чтобы вы там на пару пели. Распрягайте, хлопцы, кони.
— Джига не певец, — сказал Григорий.
— Жизнь заставит запеть, — сказал сержант и подошёл к двери сарая. Подёргав её за ручку, в щель, крикнул:
— Сипай выходи на свет божий иначе дверь вынесем и тебя в наручники закуём.
— Мне и здесь не холодно, — исказил голос Жига. Его один глаз в это время озорно гулял в окошке.                — Оставь его в покое, — поглядывая на Павла, сказал до этого молчавший третий милиционер. — Было уже такое. Он испарился тогда от нас, видимо через сараи соседей.
— Добрый человек истину глаголет, — пропел батюшка сержанту, — так как милосердие — условие наследования жизни вечной.
— Хватит Лазаря петь святой отец, — прорычал красномордый водитель. — На этого, Вову столько жалоб накопилось, что из них можно хулиганскую энциклопедию составлять.
— Ты, что имеешь против Вовы? Я же тебя хорошо знаю румяный мой, — показался опять в окошко глаз Жиги.
— Откуда ты меня знаешь? — поднял он голову к верху, где по отверстию вращался лукавый зрачок. — Я с тобой огурцы из одной бочки не жрал, — безобразным смехом зашёлся красномордый.
— Любуюсь твоим портретом каждый день, — заговорщицки произнёс Жига. — Будешь у меня в сарае, не забудь оставить автограф?
— Где ты меня видел Бурый? Я в ППС недели ещё не работаю, до этого в дежурке сидел.
— Я люблю тебя, вкусненький ты мой? — сверкал глазом Жига, — твой портрет окаянный мой, на банке свиной тушёнки сводит меня с ума.
— Ах ты, скотина, сам говядина протухшая, — взревел красномордый и начал за ручку дёргать дверь, — я тебя падла сейчас достану. Я тебе такую любовь покажу в КПЗ, что жизни рад не будешь.
— Не дергай дверь? — сказал ему сержант, — тащи монтировку и мои наручники принеси. А ты понятых веди из прохожих, — дал команду он третьему милиционеру. — Будем срывать замок, и производить обыск. Сквозь щели исходит наркотический запах, я это чувствую. Совсем обнаглел паршивец. При нас травку решил покурить.
— Чувствуют колбаску в одном месте, всё остальное ощущают, — бросил реплику, кто — то из мужиков.
— Вам что разъяснения нужны, как надобно разговаривать с представителями власти, — погрозил сержант дубинкой в сторону мужиков, пытаясь определить кто бросил в его адрес пошлую фразу.
— Джига совсем не курит, — громко сказал Николай сержанту, — и в сарае никого нет и быть не может. Хозяин, этого редута дома сидит. Нас с братом должен в гости к себе ждать. Хотите, мы добровольно будем понятыми при обыске. Только это будет пустой номер. Вы даже мышей не найдёте в его сарае, но мышеловки везде расставлены. И капкан на лису, где — то поставил.
— Я своими ушами слышал голос индуса. И его глаз в упор смотрел на меня сверху вон из той дырки, показал Василий на окошечко и тут ему на глаза подвернулся Павел:
— А вы, что стоите, несите свои документы? — сказал он ему.
Игроки в это время все побросали карты и обступили сотрудников милиции, доказывая, что сарай пуст. Одна Флёра спала за столом, подперев голову рукой.
— Срывай замок, — приказал сержант красномордому. — А вы отойдите все, не то сейчас ещё машину вызову, всем гуртом пойдёте у меня по мелкому хулиганству, — обратился он к толпе.
Никто не заметил, как бесследно исчезли в это время батюшка и Кирка, прихватив с собой «кофр» с самогонкой. Красномордый водитель просунул между уключин монтировку и что есть силы, рванул так, что фуражка слетела с головы и попала под ноги, картёжников об которую кто успел, вытерли ноги и поплевали. Красномордый ринулся в первую очередь не за фуражкой, а с монтировкой в сарай. На двери на него смотрел цветная наклейка поросенка от свиной тушёнки. Монтировкой он со злости порвал «свой» портрет и вместе с сержантом зашли в сарай.
— Спускайся оттуда? — поднял вверх голову сержант, — будем обыск производить у тебя при понятых.
Но в сарае царила тишина. Дворяне около сараев незаметно стали расходиться. Из наблюдателей остались только понятые Павел и Николай.
— Подымайся наверх, сбрасывай его с полатей? — тревожно приказал сержант красномордому водителю. Подчинённый беспрекословно бросился выполнять приказ своего командира.
— Тут его нет, — ответил водитель, когда залез наверх.
— Сейчас я посмотрю его здесь, — может он в погреб спрятался?
Он уже понимал, что дальше предпринимать какие — то другие действия по поиску Жиги не имеет никакого смысла. И для очистки совести открыл крышку погреба, но ничего там не увидав, разочарованно определил:
— Наверное через соседскую перегородку просочился и улизнул домой.
— Сволочь такая, — раздался голос сверху, — через крышу утёк. У него здесь за артиллерией люк замаскированный.
— Всё слезай оттуда, у него раньше голубятня стояла на месте пушки, — расстроенным голосом сказал сержант, — а я упустил этот факт.
— Да его не было там, я же вам русским языком сказал, — напористо начал доказывать Николай, — вон он смотрите, на кухне в окошке мелькает.
Когда они вышли из сарая, красномордый двумя пальчиками поднял с земли фуражку. С брезгливостью осмотрел её и бросил Жиге в сарай.
— Вы зачем частные владения подламываете и хлам туда кидаете? — перегнувшись через открытое окно, заорал Жига громко, чтобы соседи слышали. — Вам кто дал право лазить по чужим сараям? — продолжал он. — Если мне за выходные дни не замените двери и не поставите новый замок, в понедельник встретимся у прокурора. И не думайте, что я мер никаких не приму. Я это дело так не оставлю. Свидетелей у меня полный дом.
— Вот индус проклятый, — заскрежетал зубами сержант, — я тебе теперь устрою двери.
— Документы будете мои смотреть? — смело спросил Павел, протягивая пачку документов сержанту.
Но тот, небрежно рукой отстранил документы и подошел к столу, где спала Флёра.
— Давай её грузить в машину? — сказал он молчаливому милиционеру, — и начал её дёргать за пучок волос.
Та, приподняв голову, ничего не соображая, встала и, качаясь из стороны в сторону, сама пошла к машине. Красномордый водитель взял её за плечи, и втолкнул в бокс автомобиля.
— Не вздумай мне там опорожниться, не то всю машину заставлю вылизать, — крикнул он Флёре.
Уезжая, сержант подошёл к Павлу отдал честь и отчеканил:
— Прошу извинить меня? Я думал вы из их компании.
— Ничего я перетерплю, но хочу вам сказать, что руководству вашего управления хорошо известно из, какой я компании.
Сержант виновато опустил глаза и ничего не сказав сел в машину.
— Паха, ну ты даёшь. Вот загнул. Он, наверное, от страха в штаны наложил. Тем более базары, какие — то шли насчёт тебя, что ты важной персоной стал. Меня несколько раз спрашивали знакомые при встречах. Ты бы видал его лицо, когда про руководство управления сказал. Хуже, чем у Пургена было, после его проигрыша. Менты все, кто дубинками размахивают, по породе трусливый народ. Когда в штатском на улице появляются нас за версту обходят. Я уж не говорю про молодых блатных. К ним эти менты и в форме не подойдут, а вызывают ОМОН. Ну а те без разбора всех молотят.
— А тебе доставалось от этого сержанта по горбу? — спросил Павел.
— Нет, когда мужиков здесь много менты боятся бесчинствовать. Тут моментально стихийный бунт поднимется. Враз всех затопчут. Но, по Ваську скажу, что это очень жестокий человек. Если бьёт отца, надо думать, как он с арестантами обходится. Родного отца дубинкой бить, это ни в какие рамки не укладывается. Отвадил, Егора сюда ходить. Тот вечно раньше здесь ошивался. Вот его сынок нас и возненавидел. Каждое своё дежурство инспектирует наш двор. Думает, мы его папаше силком в рот водку заливаем и в карты обыгрываем. А сами они живут на Интернациональной улице.
— Кстати о папаше, — вспомнил Павел, — надо нашего отца навестить.
— Его в городе нет, он на лето уехал в Городец. «Приедет только с холодами, — сообщил Николай, — я его бывает, годами не вижу». У него своя жизнь.
Увидев, что опасность миновала, дворяне к этому времени начали стягиваться к столикам.
Павел положил вещи в машину:
— Поехали домой? Я не хочу больше, никакой ухи, — сказал он Николаю.
— Ну, ты, что? Ждали, ждали, и уехать, не отведав ухи, меня дворяне не поймут. Не думай, я самогон пить не буду. У меня в салоне отличное вино осталось.
Тут во дворе показался Жига. Он сразу подошёл к своему сараю. Прикрыв сломанной дверью входной проём, сказал Павлу:
— Васька зуб давно на меня точит. Он два года назад начистил в ночь на десятое ноября ботинки форменные. К милицейскому параду готовился, а отец дядя Гоша, утром проснулся больным. Посмотрел на них и упаковал в пустую коробку. И быстро ко мне, на продажу. Он на картах был немного должен мне. Если бы в, то время у меня были деньги я бы без вопросов эту обувь оставил себе. Я-то знал, что именно дяде Гоше надо. Короче сходил к сельской автостанции и загнал ботинки. К восьми утра дядя Гоша лежал готовый дома у Сироты. Там его Васька и нашёл. С применением дубинки сынок выбил чистосердечное признание у родителя. А толку то, что? Уехали ботинки в деревню, — в какую я не знаю. С того дня он придирается ко мне и по делу, и без дела. Заставляет гад писать на меня соседей жалобы и заявления за разную мелочь. Но ничего я скоро соседей воспитаю. Съедут из моего подъезда, — после чего он сжал кулак и показал его на чьи-то окна.
— Аккуратней надо быть с такими людьми, — посоветовал Павел, — если война с такими соседями идёт, надо или образ жизни менять или работать на опережение. Иначе при удобном случае, они тебя прикроют.
— Кишка у них у всех тонка. Батюшка говорит, что мы вечные, а ментов сейчас часто выгоняют из милиции. После сегодняшнего дня, отец Григорий напишет прокурору грамотную бумагу от моего имени. И посмотрим, чья возьмёт. Жига попросил у Николая сигарету и подкурил её.
— Ты же не куришь? — заметил Павел.
— Я курю с семи лет. Это дядя Коля им дуру прогнал, чтобы остановить лиходеев, или время протянуть. Он знает, что у меня люк на крыше стоит, - он щелчком выкинул недокуренную сигарету и потянул воздух носом.
— Знать уха готова, пошли за сараи, — объявил он всем мужикам.

 Глава 34
 
      За сараями на огне дымился большой котел, в котором варилась уха. Рядом стоял выпотрошенный кузов горбатого запорожца, на крыше которого возвышалась гора алюминиевых мисок и сложенные в стеклянную банку старые ложки. На газете лежала гора крупно нарезанного хлеба. Отец Григорий и Кирка сидели внутри ржавого запорожца, на досках, установленных вместо сидения.
— Братья мои! — обратился батюшка ко всем дворянам, — приступайте, пожалуйста, к трапезе? Обслуживает каждый сам себя, но знайте меру, не искушайтесь излишеством, чтобы не пошло во вред. Не забывайте, что наше тело честно, а душа драгоценна. И обязательно перекреститесь перед причастием святой воды, и вознесите хвалу господу богу, так, как каждый наступивший день, — это подарок божий. Когда мы с Господом, то и Господь с нами!
За мисками потянулись не совсем чистые руки, разрисованные татуировками с тюремной и морской тематикой. Дворяне, тихо без шума подходили к котлу, черпали ароматную уху. Усаживались все, кто, где смог. Это были и спиленные деревья, дырявые вёдра и другая утварь.
— Мальчишки подходим все ко мне? — объявила Кирка, — святой водой буду потчевать.
К ней выстроилась очередь, больше, чем за ухой. Она наливала самогонку вначале в мерный стаканчик, затем переливала в одноразовые стаканы. Джига взял три пустых миски наложил себе ухи и Николаю с Павлом и поставил их на сколоченную клетку для цыплят и настроился идти к Кирке за живительной влагой.
— Мы крепкое спиртное сегодня не употребляем, — сказал ему Павел. — Я за рулём, а у Николая вино есть.
— Употребляете, не употребляете, — это не разговор, а первые обязательные сто грамм я на вас получу, а уж пить или не пить это дело каждого, — ответил Джига.
— У вас, что здесь вроде дворовой коммуны, — спросил Павел у Джиги, когда он принёс три стакана с водкой. — Всё-таки толпа немалая, её прокормишь не легко.
— А вам, что дядя Коля не рассказывал?
— Немного, но я всё равно въехать не могу, — осмотрел Павел вокруг обжигающихся ухой мужиков. — Здесь я насчитал пятнадцать человек. Напоить и прокормить такую толпу, бабки приличные надо иметь.
— Это разве толпа. Половина мужиков у Колчака в деревне работают. А такая уха у нас бывает не каждый день, а в день богатого улова. Сегодня Лука с Сатином наловили восемь килограммов, а другие наши дворяне ночью два вагона выгрузили с асбестом. Вот и организовались. Бывает, конечно, без работы сидим по несколько дней кряду. Но с голоду не пухнем. Лес и Волга кормят. У нас снастей много. И ещё отец Григорий дворянам постоянно подкидывает работу по ритуальным делам. В контору не каждому по карману обращаться. А наши дворяне не гордые. За небольшую мзду любую работу выполнят по похоронам, кроме обмывки покойника.
— А зимой как вы перебиваетесь? — поинтересовался Павел.
— Примерно по этой же схеме и в другие сезоны работаем, только разбиваемся по звеньям. Погрузочных работ в городе по горло, только не ленись. Мы чужаков близко к нашей работе не подпускаем, потому что те себя называют мужиками, а мы дворяне, то есть все с нашего двора. Да они и сами на наши объекты не суются. У нас и свой общаг есть. В управлении юстиции документы готовые уже лежат. Для юридического адреса Батюшка в понедельник на общие деньги покупает недорогой дом с большим двором. Переоборудуем его сразу в избу — молельню. А во дворе наладим хозяйственное производство по изготовлению разнообразной ритуальной продукции. Наши дворяне почти каждый обладает не одной профессией, а несколькими, от землекопа до плотника. Народ копыта ежедневно откидывает пачками. Без денег сидеть не будем.
Их разговор прервал пронзительный крик Сироты:
— Смотрите, наглая рожа доктора Пургена появилась со своей тарелкой. — А ну вали отсюда дятел позорный, — угрожающе заорал он.
Все оторвались от своих мисок и устремили взоры на Пургена. Он стоял, прижав к груди глубокую тарелку, которую принёс из дома. На голове у него на этот раз была уже не панама, а соломенная шляпа с обгрызенными полями. Из верхнего кармана рубашки выглядывала деревянная расписная ложка. Его тщедушный вид взывал к жалости и милосердию.
— Негоже так поступать с братом заблудшим, — вышел из запорожца Григорий, — осуждать ближнего есть грех, а грех — мал — ли, велик — ли, есть язва для души. Подходи эскулап к общему котлу, и вкуси, чего бог послал рабам божьим? — показал он рукой на котёл.
Пурген подошёл к котлу, затем осмотрел всех присутствующих и спросил:
— А где Флёра?
— Флёру за твои грехи в змеиные застенки увезли, — сказал батюшка. — Накладывай уху, и по началу подойди, причастись у Кирки. Ударь по безденежью русским самогоном. А с супругой твоей ничего не будет, к вечеру домой отпустят, но сто карбованцев, которые она не успела на алтарь положить, непременно отберут.
— Пурген, что действительно доктор? — спросил Павел у Джиги.
— Рентгенологи они оба, — утвердительно качнул головой Джига — работали в бассейновой больнице. Он доктор Ершов, а Пурген конспиративная фамилия, — дворяне нарекли. Пурген давно на пенсии — лет пятнадцать, наверное, а Флёра моложе его на десять лет, недавно работать прекратила. Стаж пития у них солидный с хвостиком. Сколько их помню, всю жизнь пили. С ними и дети, из — за их образа жизни не живут. Давно разлетелись по другим точкам земли, и в гости не показываются. Тут три года назад ночью бомжи вскрыли подвальные кладовки. А у докторов кладовки вообще нет, ни на улице, ни в подвале. Утром они спустились на дно кота своего искать и наткнулись на кладовку с открытой дверью. Фонариком посветили, увидали в уголке красивый сундучок стоит. Открыли его, а там снасти для подлёдного лова. Зная, что у нас каждый в доме рыбак, они прихватили сундучок с собой. Утром на грудь приняли, а к обеду денег уже не было. Вот и решили продать ящик со снастями. Пришли к Павлову домой. — «Купи, говорят за литр вина». — Тот и смотреть не стал, забрал свой сундучок и хай поднял. Побежал в подвал, ну и обнаружил, что у половины сараев замки валяются на полу. Милицию вызвали, начали на Пургена катить. Если бы не отец Григорий, под суд бы попали. Он их отбил грамотно. Но после этого случая менты всё равно к нам зачастили. Даже зимой по квартирам проверяют всех, кто у них на карандаше, думаю, что у них хаты в притоны превратились. Какие притоны могут быть? — все дворяне почти семейные.
Павел доел свою уху и поблагодарил Джигу.
— Не за, что, — ответил он, — в следующий раз на машине не приезжайте, а приходите пешком.
— Обещать не буду, видно будет по обстоятельствам, — изрёк Павел, после чего они простились со всеми и покинули этот гостеприимный двор.

 Глава 35

 — Как тебе показалась наша команда? — спросил Николай, как только уселся в автомобиль.
Павел загадочно улыбнулся, положил на панель документы и завёл машину.
— Уха на самом деле отменная. Мне Джига накидал туда одной стерляди.
— Ты что глухой, давай не буксуй? Я тебя не об ухе спрашиваю, а о мужиках.
— За одну встречу, разве можно охарактеризовать людей. Могу только сказать, что индус мне симпатичен. Такие весёлые ребята всегда являются душой компании. К Кирке вчера у меня было отрицательное мнение, а сегодня поправилось в лучшую сторону. А отец Григорий мне кажется многоликий, поэтому до сих пор мне непонятен, но то, что он не подлый, а справедливый ясно, как божий день. Только я сомневаюсь, что он верит в бога. Не может так себя вести истинно верующий человек. Я, конечно, не особо понимаю его язык, но пошлостями он сыпет, как заправский уголовник. И ещё мне ясно, что в вашей компании на первом месте стоит не работа, а выпивка.
— Ничего ты не понял, — рассерженно бросил Николай, — вначале работаем организованно, а уж только потом пьём всем скопом организованно. К нам подтягиваются и другие мужики с города. Но отец Григорий, у всех просит справки с медкомиссии, на допуск работы грузчиком. Ему, зачем лишняя смерть. А на следующей неделе у нас будет свидетельство о регистрации общественной организации «Академии пролетарских докеров».
— Я знаю, что из этого роя у вас не будет ни суя, — иронизировал Павел.
— Поехали домой? Не надо мне настроение портить сегодня и убивать во мне веру в хорошее дело, — нахмурив лоб, сказал Николай. — Через полгодика приедешь, убедишься, как мы развернёмся.
Павел откровенно рассмеялся на весь салон.
— Чего смеёшься, или стерляди объелся? Смотри за дорогой, не то в столб влетишь.
— Я вспомнил фильм «Двенадцать стульев», когда Остап пришёл к застенчивому ворюге в попечительный дом. Там у него сидели сироты — мордовороты за обеденным столом и поглощали пищу, предназначавшаяся бабкам. И они жаловались на сирот Остапу, что сейчас всю капусту сожрут, и песни начнут орать. На секунду я представил вашу академию в похожем ракурсе вот и засмеялся.
— Слушай, Паша, хватит донимать меня и прекрати корчить из себя истинного дворянина. Здесь есть ощутимая разница, там дом старо — городского собеса, находился у государства на иждивении. А наша академия города Зеленый Бор будет самостоятельным органом. Который будет иметь свой офис и банковский счёт. Мы подберём себе в академию грамотных специалистов, как наш брат Валерка и вперёд. А тебе Паша я скажу, хоть ты и имеешь диплом Одесского института народного хозяйства, а мыслишь узко, я бы сказал шаблонно. Шире надо на мир смотреть. А у тебя, что не возьми одни скучные примеры с книг да кино. Утром у тебя Любовь и голуби. В обед — Двенадцать стульев. А на ужин про Колобка расскажешь. Ты сам можешь самостоятельную мысль родить?
— Могу как мать героиня! — важно сказал Павел, — но все мои примеры это стало классикой.
На тебя посмотришь, ты как будто из — за бугра приехал? Неужели ты не видишь, какой низкосортной кинопродукцией нас кормят. Она годна только немощным старикам, чтобы они быстрее в гроб слегли. Посмотри внимательно в ящик, все фильмы надутые и злые, от которых выть хочется. Одно враньё показывают. Большая часть кинопродукции — это яд для народа. Пользы ноль, а точнее сказать порчу наводят на зрителя. И народ от таких фильмов умного ничего для жизни не черпает, только трусливей стал. Своими глазами видел, как женщину с семилетним мальчиком мент угостил дубинкой. Ему, видите ли, она помешала, что пришла зимой поспать на вокзал, не имея при себе проездного билета. Вот это пример жестокости для подрастающего поколения. В защиту женщины и ребёнка никто слова не сказал.
— Если ты слишком смелый, почему несчастную женщину не защитил? — спросил Павел.
— Как раз я-то один и вступился за неё, — с негодованием произнёс Николай, — но эта защита стоила мне двести рублей. Он наряд на подмогу вызвал. Заставили оплатить штраф, или бы на трое суток задержали. Пришлось раскошелиться.
— Нельзя на человека руку подымать, — согласился с ним Павел, — а обозревать тем более. Не все же менты такие. Народ не должен это видеть. Вера должна быть только в добро. А твой знакомый мент, которому ты подарил 200 рублей конченый урод и ими занимаются серьёзное ведомство.
— Начинаешь умные мысли говорить, — вылезая из машины произнёс Николай.
Павел закрыл машину, и они поднялись в квартиру. По всему подъезду разносился запах жареной рыбы.
— Валерка, наверное, жарит? — открыл Николай дверь. Но на кухне находилась одна Лидия Степановна. На столе стоял большое блюдо, заполненное жаренными карасями.
— А Валерка где? — спросил Николай.
— Не Валерка, а Валерий Викторович, — гордо сказала Лидия. — Не видишь, сколько карасей наловил, чтобы нас накормить. Он спит у тебя в спальне на полу.
— Может, вы ко мне совсем жить переедите? То ты задницей своей мнёшь мою постелю, то Валерка. Пора с вас квартплату уже брать, — добродушно проворчал Николай, — а на карасей мне и рот не хочется раскрывать. Стерляди до отвала наелся.
— В ресторане что — ли тебя стерлядей потчевали?
— Знаю, где, но тебе не проболтаюсь. Тебе скажи, ты совсем дом забросишь.
— Можешь не говорить, я знаю, что на Новой стройке.
— Если знаешь, чего спрашиваешь? — взял он руками, горячего карася и быстро обглодал его до костей, не забыв сжевать и хрустящую голову.
— А вкусные они пока горячие, — смачно причмокнул Николай.
Лидия Степановна выглядела свежей, будто и не пила накануне. Павел посмотрел на пол и увидел, что между стеной и газовой плитой стоит почти целая бутылка водки.
— Знать не дорвалась до бесплатного угощения, если водка почти не тронута, — произнёс Павел. — Буди Валерку, сейчас под водочку карасиков отведаем. — сказал Павел.
Валерка появился на кухне заспанный и помятый. Не умываясь, он сел за стол.
Они дружно накинулись на карасей, оставив после них груду костей. Павел не пил, но после карасей отправился спать. Проснулся он, когда Николай тряс его за плечо:
Хватит спать, вставай? Пора в гости собираться.
— Я, наверное, не поеду, — сквозь сон сказал Павел.
— Ну, вот капризы начались, — начал он ворчать. — Валерка с Лидией Степановной пошли переодеваться. Давай и ты поспешай?
— Нет, не обижайся Николай? — категорически отказался Павел, — идите, а я лучше за вами приеду позже. Пускай нутро немного ещё выветрится. Только адрес мне запишите, куда я должен подъехать.
— Как хочешь, уговаривать не буду. Мы без тебя там управимся.
Павел вновь уснул.

Глава 36

   Проснулся он через час и включил телевизор. По телевизору гнали рекламу меховых изделий. Приглашали в Московские меховые магазины. Он тут же вспомнил про наказ матери. Быстро открыл шифоньер и достал из кармана её шубы пачку от сигарет «Тройка», где находились ювелирные изделия.
— Надо будет тёще отдать на сохранение, или в машину положить на всякий случай, — беседовал он с собой. — Мало ли, что брату в голову придёт? Если продавал из дому крупные вещи с цацками церемониться не будет быстро в ломбард сдаст.
Когда небо затянуло густыми чёрными тучами и, и в квартире сделалось темно, зазвонил стоявший на холодильнике телефон. Звонил Валерка, по его голосу было ясно, о его весёлом состоянии. Видимо к этому времени он хорошо был ужален спиртным. Его невнятная речь, которую Павел с трудом смог разобрать, сообщила о внезапных грядущих климатических изменениях в атмосфере. И что от надвигающегося катаклизма их с Лидией Степановной может спасти только Павел со своим автомобилем. Затем трубку взяла Лидка и прочитала адрес своей подруги, куда Павел должен подъехать. Совсем далеко раздавались отзвуки глуховатого грома, предрекая в скором времени нагрянуть грозовым ливнем и сюда. Ехать не хотелось, но он обещал. Взяв с холодильника ключи от машины Павел спустился вниз. На улице уже накрапывало. Редкие, но крупные капли больно хлестали по лицу. Он быстро спрятался в салоне и включил зажигание. Дождь усилился и уже сильно стегал по лобовому стеклу и крыше салона.
Павел остановился около дома с указанным адресом. Это был дом средних размеров, но с красивой и богатой отделкой. По его затейливой архитектуре со шпилем на крыше можно было судить, что дом принадлежит не бедным людям. Он посигналил, но из дома никто не показывался. Из машины не хотелось выходить, так как дождь уже окутал всё вокруг пронизывая все воздушные пространства. Никого, не дождавшись, он со спринтерской скоростью вылетел из салона и запрыгнул на крыльцо. Нащупав кнопку звонка, он надавил на неё большим пальцем. Звонок оказался голосистым, что его пение было слышно отчётливо и на крыльце. Вначале над дверным небольшим окном крыльца загорелся свет и послышался голос:
— Слышу, сейчас открою, — раздался за филёнчатой двойной дверью приятный незнакомый голос. — Вы что короткое замыкание хотите устроить? Уберите палец со звонка? Открылась дверь, перед Павлом предстала интересная дама лет сорока пяти, одетая в красную с длинными рукавами блузку и такого же цвета юбку. Сомнений никаких не было — это была младшая сестра Софы, но как её зовут Павел не знал. Он сразу отметил её пышные белокурые волосы, красивый рот с пухлыми губами и хорошо подобранную помаду.
«Никогда не думал, что помада может так привлекательно действовать на женщину?» — пронеслось у него в голове. И он, не сдержавшись ещё раз глубоко взглянул в её накрашенные губы.
«Да помада удачно лежит на этих губках и действует по — волшебному, притягательно». — сделал он мысленный вывод. «Наверное, напрасно я отказался от предложения Софы и Николая», — подумал он и убрал палец со звонка.
— А Вы, зачем вместо звонка сирену с корабля поставили? — вместо приветствия спросил Павел.
— Может, вы Павел вначале поздороваетесь, а потом ради приличия пройдёте в дом. Женщина раскрыла дверь шире:
— Меня зовут Ольга, — представилась она.
— Здравствуйте Ольга, — не раздумывая, переступил он порог дома.
Ольга без всякого стеснения взяла его за руку и потянула за собой по длинному и узкому коридору. Потом завела в большой холл, который по — видимому должен после отделки служить гостиной. Всё в этом доме говорило, что для жилья это помещение ещё не оборудовано. Судя по строительным материалам, которые были видны по всюду можно безошибочно судить что в доме идут отделочные работы. Он попытался освободить свою руку, но Ольга держала его крепко. Она влекла его за собой. Упёршись ещё в одну дверь, она его освободила и слегка подтолкнула второй рукой, которая оказалась протезом. Но это его не смутило. Они оказались в столовой, больше похожей на мебельный склад. Всё везде было нагромождено новой мебелью и стояло в магазинных упаковках. Только диван с холодильником были распакованы и установлены на своих местах.
К удивлению Павла, Николай выглядел собранным и ни капли в глазу. Он сидел около Софы на стуле и пил апельсиновый сок из небольшой банки. Валерка лежал, развалившись пьяным на диване с закрытыми глазами.
Лидия Степановна выглядела безобразно. В правой руке она держала стопку водки, в левой вилку с нанизанной нарезкой колбасы. Увидав Павла, она начала будить Валерку.
— Рано будишь, — остановила её Ольга, — дай гостю хоть чаю выпить, а Валерий пока отдохнёт.
Лидка махнула на мужа рукой, в которой была вилка и опрокинула стопку себе в рот.
— Хорошо хоть с опозданием, но ты приехал Павел, — сказала Софа. — Присаживайся? — подвинула она ему пуф.
Он присел и осмотрелся вокруг:
— Тут у вас одни лабиринты, — произнёс Павел, — а ночи где проводите?
— Будуары у нас с Ольгой оборудованы, по высшему классу, — хвастливо заявила она, и встав со стула, сказала:
— Пойдём ознакомлю? — подняла она Павла.
Она открыла перед ним двери двух жилых спален, которые обустроены были в стиле модерн. Там не было ни углов, ни прямых линий. Даже кровати имели форму эллипса. В этих комнатах был идеальный порядок.
— Как нравится, — с гордостью посмотрела на Павла Софа.
— Класс! — оценил убранство комнат Павел, — интерьер со вкусом подобран.
— Усилиями моей Ольги. Она у меня дизайнер. Из удобств у нас только свет и телефон, плита газовая правда есть, но она дачная и временная. На будущей неделе коммуникации все подключат и будем жить как люди, полноценной жизнью.
Николай в это время находился за спиной Павла и тыкал его в спину, давая понять, чтобы он быстрее забирал родственников и вёз их домой. Павел намёк понял и стал быстро собираться, но Ольга насильно усадила его единственной рукой на стул и налила ему чаю, поставив перед ним тарелку с нарезанным рулетом. Он не мог противостоять настойчивому напору привлекательной хозяйки и взял чашку в руки.
— Павел вы будете смеяться, но я сегодня убила страшным известием вашего неприятеля, — улыбнулась Софа.
— У меня здесь нет врагов, — отхлебнув чай, ответил ей Павел, — и вообще я стараюсь обходиться по жизни без них. Спокойнее живётся.
— Мне Коля сказал, что сегодня вы имели счастье, познакомится с Васькой, который у меня вечно берёт под запись водку, и страдает хроническим склерозом при отдаче долгов. Рассчитываю, что в ближайшие дни, он излечится от непорядочной болезни. Он обомлел, когда я ему позвонила и в тактичной форме объяснила, кем работает Павел Алексеевич Тарасов в Кремле.
Павел поперхнулся обжигающим чаем, выплеснув, половину чашки себе на джинсы.
— Чтобы вы не сказали про меня сержанту, — это шутливая блажь Стаса, — произнёс Павел. — Я такой же простолюдин, как и все вы. А понесло сегодня меня на версию Стаса лишь по одной причине. Уж больно хотелось приструнить наглеца и посмотреть на его реакцию. Думаю, мне это удалось. После моих слов я прочитал в его глазах панический страх.
— Ещё, как удалось, — засмеялась Ольга, — он обещал, и долг завтра занести сестре и дверь, отремонтировать, которую сломал сегодня кому — то.
Павел допил чай, и отправил своих родственников в машину. На Николая он внимания не обращал. Знал, что ночевать брату придётся в доме двух сестёр. Он поблагодарил Ольгу за чай и попрощавшись с обеими сёстрами на крыльце, пошёл садиться за руль.

Глава 37

    Дождь к этому времени немного утихомирился, но на улице было ужасное половодье, ступить некуда было. Валерка с женой сидели уже на заднем сиденье автомобиля и с применением пальцев языком жестов, как глухонемые о чём — то бранились. Вдруг Валерка, громко на весь салон крикнул:
— Крыса, выдра. Ты, чего меня позоришь сука такая?
— Это я для пельменей взяла в холодильнике, когда они пошли спальни разглядывать. Пельменей ещё много осталось, а майонезу нет, — оправдывалась она.
— Паха смотри, что эта тварь учудила? Своровала две пачки майонеза у сестёр и в лифчик спрятала. Это финиш. Со стыда сгоришь с этой курвой. Сука! — раздался звонкий удар по щеке.
— Ах, ты ещё меня бить будешь за доброе дело, — взвизгнула Лидка, и вцепилась одной рукой Валерке в волосы, а второй била его дозировано по голове, — один удар в секунду:
— Сам курва и тварь, — приговаривала она, — бить любимую жену за две пачки майонезу. Я тебе сейчас покажу такую суку. Забыл, как сам у меня недавно по карманам шарил.
К счастью, вскоре Павел подъехал к дому рассчитывая, что свара между ближайшими родственниками в родных местах закончится, но он ошибся. Он попросил выйти их из машины. Лидия Степановна никак не хотела отпускать волосы супруга, хотя удары по голове прекратила наносить.
…Время было ещё не совсем позднее, но после дождя тучи стали ещё темнее. Тишина стояла, будь — то это не центр города, а глухая окраина. Двор словно вымер и весь был залит водой. Пришлось Павлу разуться, завернуть штанины и поставить машину под окна квартиры матери.
Он вышел из салона и открыл заднею дверцу со стороны, где сидела Лидка. Взяв её за свободную руку, начал вытаскивать из машины. Она, не сопротивляясь, вылезала из машины, тянув за собой Валерку. Не смотря под ноги, Лидия Степановна затащила мужа в объёмную лужу. Он был скован сильно её цепкой хваткой, и стоял, опустив руки ничего не предпринимая. А она, держа его голову на вытянутой руке, читала ему пьяным голосом семейный устав о любви и вежливости.
Павел, вначале смеялся над их чудачествами, потом понял, что упрямая Лидка ни за что Валерку не отпустит просто так. Он увидел на подоконнике первого этажа, вальяжно разлёгшегося жирного кота. Взяв его спокойно на руки, подошёл сзади спины Лидии Степановны и не вступая в лужу, прицельно бросил кота ей на спину. Кот летел по воздуху метра три сипло, мяукая, но, когда приземлился на плечо истязательницы мужа, пропахал ей открытые места когтями. Потом зацепился за подол платья и плюхнулся в лужу. От испуга или боли Лидка истошно заверещала. Мгновенно отпустила волосы мужа и тут же получила ладонью по лицу. После чего, взмахнув руками, упала навзничь в лужу. Валерка сделал шаг к ней, но она, уцепившись за его джинсы, утащила Валерку за собой в недавно образовавшийся водоём. Завязалась схватка, у неё из лифчика выпали пачки с майонезом, которые в пылу борьбы лопнули, и всё содержимое быстро расползалось по луже. Ситуация резко изменилась. Теперь уже Валерка держал жену за волосы, окунал её головой в лужу и называл её теперь не курвой, а почтенно, Лидией Степановной.
— Получи Лидия Степановна, пельмени с майонезом! Получи рассольник чувашский, вместе с соплями дорожными.
Досыта напоив её дождевой водой, вперемежку с грязью и майонезом, он словно блудливую козу потащил её к своему дому, не отпуская руки с головы и придавая босой ногой ускорение под зад.
Их обувь плавала в луже, это были мужские новые кроссовки и женские босоножки. Павел собрал их и бросил в багажник автомобиля. После чего закрыл машину, поднялся домой и первым делом залез в ванную. Брат появился дома рано утром на следующий день. Павел был уже на ногах и пересчитывал оставшиеся деньги. Отложив нужную сумму на товар и бензин, он обнаружил, что на карманные расходы, средств осталось мало а, сколько жить осталось с братом, ему ещё до сих пор определённо не было известно.
Застав брата за пересчётом денег Николай произнёс:
— Здесь злой кощей, над златом чахнет, а брат родной с похмелья чахнет. Может, на бутылочку вина выделишь?
— А ты что в гостях не напился? — взглянул на него Павел.
— Нельзя в первый день знакомства показывать не совсем хорошие пристрастия. Показаться надо было с лучшей стороны.
— И что показался?!
— Думаю у меня успех был оглушительный, — да и ты в стороне не остался. Ольга на тебя глаз положила. Когда ты покинул дом, она у меня про тебя всё выпытывала. Я правда тонкостей ей не говорил. Но сегодня утром сказал: «Интересно о нём узнать, сама его расспроси». Сказал, что ты у нас общительный дядя. Короче она взяла номер нашего телефона. Жди звонка.
— Притягательная женщина, — сказал Павел, — и главное без комплексов. Физический недостаток, никак не отражается на её привлекательности. Чудесная женщина!
— Эта чудесная женщина сама дом нарисовала. Она работает в проектном институте, и никогда не была в законном браке. Как Софа говорит, что женщина в Ольге не угасла!
— Глаза светятся, значит, и душа горит, — выдал свою теорию Павел и протянул Николаю деньги на вино.
— Всё это последний раз, — предупредил он брата, — я сажусь на пониженную материальную норму. Мне по работе нужно за товар оплатить, да на бензин оставить. Как бы самому не пришлось у тёщи одалживать деньги.
Николай долго не раздумывал, схватил с радостью деньги и убежал в магазин. А Павел в это время подумал о Стасе: «Хорошо бы увидеть его и до Ореха доехать. Узнать подробности про его дело».
 
Глава 38
 
    Николай обратился быстро. Зайдя на кухню, он налил в стакан вина и быстро опрокинул в рот. Что осталось в бутылке он спрятал в газовую плиту.
— Сейчас прибежит, умолять будет, — присел он на табурет и закурил.
— Ты кого — то ждёшь? — спросил Павел.
— Лидия Степановна, видела меня от своего подъезда. Валерка, видимо за грибами или на рыбалку умотал. Она сейчас к нашему стану прибьётся.
— Вряд ли Валерка после вчерашнего вечера голову поднимет, — сказал Павел. — Они вчера, так накушались, что устроили шоу у меня в машине, а потом около подъезда в луже Курскую дугу подняли. Битва была лютая, насмеялся я вдоволь! Павел подробно в деталях рассказал Николаю события прошедшего вечера.
— Ну и что, — выслушав Павла, произнёс Николай, — они и похлеще, кульбиты вытворяли. Каратэ показывали всему двору. Валерка соображает и сильно её не бьёт. А эту бабу порой не бить надо, а сечь и сильно за адюльтер и плохое поведение, как при Петре холопов секли. Она раз такое учудила, что Фединого друга пришлось отправить с рыбалки на скорой помощи.
— Что это за история? — спросил Павел.
— Они с другом поехали на рыбалку и взяли с собой Лидку на Волгу. Там она наклюкалась в лодке и утопила дорогие капроновые сети четыре штуки, каждая по пятьдесят метров. Сети лежали в дерматиновой сумке и перевязаны верёвкой. Она подумала, что это груз вместо якоря приспособили, и скинула в реку. Валерка нырял, но бесполезно, там без водолаза они бы не обошлись. С другом плохо стало. Сердце защемило, и он прямо в лодке ковырнулся, прикрыв очи.
— Что он совсем угорел из — за четырёх авосек своё тело отдавать на растерзание Кондратию? — недоумевал Павел.
— Ничего ты не понимаешь. Он безработный и за счёт сетей, кормил семью, а у него трое ребятишек.
— Теперь понимаю, — сказал Павел, — это как мать тебя поит, кормит и из кожи вон лезет, а ты ведёшь праздный образ жизни и вещи из дома пропиваешь.
— Началось, — встал Николай с места, — сейчас про Митрофана, Фонвизина будешь рассказывать.
— Николай, ты сам посуди матери семьдесят пять лет, а она ещё работает. А ты здоровый бугай, живительные соки из неё сосёшь. И я ни за, что не поверю, что нельзя работы найти. Кто хочет работать, тот сиднем не сидит с мужиками за столиком, а ищет работу. Твоё сознание свободой разметало, вот ты и выбрал эгоистический образ жизни. Думаешь выехать на богатой Софе или Мане Сиське. Софа баба умная, и мне кажется с повышенной половой активностью. Ты её не сможешь развести. Ты уже не молодой и вино любишь больше, чем женщин. А с этой Софой постельные трудодни, возможно, тебе придётся выполнять неукоснительно, каждодневно и не по одному разу. Как только она начнёт тебя познавать в постели то вскоре поймёт, что ты неспособен удовлетворить её в полной мере. Так она сразу тебя проводит из своего гнёздышка, и останутся у тебя только одни воспоминания об её одеяле. Не увлекайся, а лучше пожалей мать. Продли ей жизнь. Наукой доказано, чем дольше живут наши родители, тем лучше для нас. Их возраст наша условная возрастная мерка. Так, что мать надо беречь и жалеть.
— Я её не гнал на эту работу. Она сама с удовольствием бежит в пароходство, перед навигацией. Ты думаешь, она вкалывает там? На туристическом теплоходе больше отдыха, чем работы. Там авралов не бывает. Это же тебе не рыболовецкое судно.
— Отдых там для туристов, но никак не для плавсостава, — возразил Павел.
— Отстань, — налил он себе ещё вина, — нашёлся Макаренко из Черноземья, нравоучения мне читать. Наша мама обладает мощной энергией, больше, чем имеет вся Российская энергетическая система. Ей бесполезно, что — то запрещать. Мать всё равно делает, как ей взбредёт в голову. Я ей говорю, бери пример со свахи. Она всегда спокойная твоя тёща. «Кстати ты с ней не поругался?» — спросил Николай. — Приехал давно, а её не навестил. Раньше и спал у неё часто.
— Тёща такого же возраста, как и мать, а выглядит намного старше её со своим спокойствием. И к ней я заходил в день своего приезда, но спать у неё не хочу. Меня раздражает, когда она телевизор смотрит. Тёща превратилась из телезрителя, в критический домашний орган. Она вслух обсуждает всех артистов. Такое про них говорит, что диву даёшься. Откуда только слова выкапывает. Любит только Кобзона и Соловьева. Соловьёв говорит шибко умный — ему в президенты надо баллотироваться, а Кобзона за то, что поёт давно и по сцене не скачет, как козёл. Я ей говорю, какие передачи не нравятся, — не смотри. Береги нервы!
— Правильно ты ей сказал, — отметил Николай.
— И ты думаешь, что она послушала меня? — уставился на брата Павел. — Ты, что, она с утра до ночи не отходит от телевизора. Представляешь, даже детским мультфильмам, достаётся от её острой критики. Ты бы слышал, как она напала на бедного Вини Пуха. Как она срамила его на всю квартиру, что он съел весь мед у Кролика, завязав рот Пятачку. И как она злорадствовала, когда на Вини балкон обвалился, когда он застрял на выходе норы. «Так, говорит тебе и надо обжора проклятый».
— Она может, чудит, как я иногда? — засмеялся Николай.
— Нет, чудачеством здесь не пахнет, — это старость, — сказал Павел и прислушался к звукам улицы:
— Рано ещё, но, кто — то поёт, и, если я не ошибаюсь это голос нашей родственницы, — сказал он.
— Она петь любит, — подошёл Николай к окну и открыл его. — Точно она распевает, — метнул он свой взгляд под окно. — В луже по колено стоит на корячках и что — то ищет с песней «Малиновое вино». — Браги, наверное, с Валеркой накинули? Сейчас к нам придёт точно.
— Ты чего там раков ищешь? — крикнул он ей из окна.
Она подняла голову кверху и рассмеялась:
— Раком я ищу, а не раков. «У тебя там случайно четвёрочки водки не найдётся?» — спросила она.
— Не по адресу обращаешься, а Паха с сегодняшнего дня слух со зрением потерял вместе с родственными чувствами к тебе. Нечего было вчера в чужих холодильниках аудит проводить. В Китай тебя надо отправить на исправление. Там тебе не только руки, но и ноги отрубят за воровство.
— Пошёл в жопу, — ответила она ему, — чего ты разорался на весь двор? Люди подумают невесть что.
После чего она нырнула в подъезд.
Лидка пришла босиком не совсем трезвая, держа в руках стоптанные домашние тапочки.
— Привет братики! — бросила она у порога свои шлёпки и прошла на кухню:
— Ой, как мне стыдно Павел за вчерашний день, — взмолилась она. — Прости? Разносортицы много выпили с Федей у Софы. Ничего не помню. Помню, только в луже с ним барахтались, и летучую мышь, вцепившуюся мне в плечо. Валерка, говорит, что это водяная ночница.
Лидка сняла кофту и показала поцарапанное плечо.
— Ой, как стыдно! — заладила она одно и тоже. — Пропади он пропадом этот майонез. Обувь с Валеркой новую потеряли в луже. Знать кто — то подобрал. Жалко, недавно купили, почти две тысячи заплатили за неё.
— Вы не просто выпили, а наклюкались, как свиньи, — сказал Николай, — а ты Лидка скоро, наверное, в рекордную книгу попадёшь за оригинальное воровство. Я лично нигде не слышал, чтобы майонез крали в титьках. Наконец — то ты нашла им целенаправленное применение.
— Колька, хватит издеваться. Не до тебя. Я допила остатки из фляги, а Валерий у меня больной лежит. Ему бы капельку на зубок, и он в норму придёт. Машину кому — ни будь, сделает, и у нас будут деньги.
— Валерку зови сюда, а сама домой иди. «Ты уже пьяная», — сказал ей Николай.
— А в чём он пойдёт, у него ни галош, ни тапочек нет, одни сапоги резиновые, — сказала она.
— Меньше пить надо, тогда обувь в ассортименте будете иметь, как у меня, несколько пар.
— Павел, ты Кольку не слушай? — умоляюще говорила Лидка. — Это он при тебе, такой правильный стал. Ты уедешь, он в загул удариться. И самогонку будет пить и брагу. Всё на халяву любит.
Она повернулась лицом к Николаю и злобой на него, выдала:
И ты не хвались своей обувью, что у тебя, её много. Она вся у тебя ворованная. Приобрёл незаконным путём, когда на обувном складе работал. А мы с Валерием Викторовичем люди честные, — живём на кровно заработанные средства.
— Валерка честный, я знаю, — за шиворот поднял её со стула Николай. — Скажешь, чтобы шёл сюда, а ты оставайся дома, — проводил он её до двери.
Павел вышел вместе с ней, достал из багажника невысохшую обувь и отдал ей.
Она радостно схватила её в охапку и бросилась домой.

Глава 39

    Домой Павел не пошёл, а сел в машину и поехал к церкви, где должен был находиться Орех. Сашка был там, только сидел на другом месте, где не было луж.
Павел посигналил и позвал его в машину.
— Поехали до Стаса, доедем? — возможно, я уеду в ближайшие дни и так его не увижу.
Орех закрыл свой футляр и при помощи костылей залез в машину.
— Поезжай по дороге на берег, там мы его встретим, — сказал он.
Павел знал эту дорогу хорошо, развернулся и направился к Волге.
— Быстро ты сработал с Жорой, жалко, что грабителя не нашли, — сожалел Сашка.
— Ты особо не расстраивайся, найдут они этого отморозка. Мне обещали, — обнадёжил его Павел.
— Да нет Пах, я думаю, не успеют. Здоровья и сил нет ждать. Я думаю, что мне скоро каюк придёт. Кажется иногда, что сердце моё останавливается. Особенно вчера я заметил. Водки выпил, потом только услышал стук сердечных клапанов. И ты меня напрасно успокаиваешь. Я всё понимаю, не маленький, вырос давно. Кому я нужен со своими бедами. Если уж такие талантливые люди ушли из жизни, как Высоцкий и Магомаев, которым никто не смог помочь, а мне, если накидают в день сто рублей я и этим доволен.
— Не переживай Саня, прорвёмся, — сказал Павел.
Стаса они нагнали по пути к Перевозу, он шёл, сгорбившись по обочине дороги, и учащённо размахивал руками. По его походке можно было без ошибки определить, что у него серьёзно нарушена координация движения. Сравнявшись с ним, Павел притормозил сзади него машину.
Стас вначале растерялся не поняв, откуда взялся Павел с Орехом, когда они его окликнули.
«У него нарушена ориентация, — сказал Орех, — он нас может видеть, а машину нет, или наоборот».
— Сейчас — то я и машину хорошо вижу, — ответил Стас. — У меня же не рассеянный склероз. Память нормальная, не забыл интересные эпизоды своей жизни. А тут машину увидал, сразу понял, что Паха приехал. Ты ко мне прошлый раз в больницу на ней приезжал. А на прошлой неделе мы на оптовую базу за морковью ездили с тобой. Целый ящик привезли. Она правда у меня уже кончилась.
Павел понял, что Стас заговаривается. Все ранее приезды Павла на родину, были кратковременные, и с друзьями он ни с кем не виделся. Только год назад он со Стасом был на футболе.
— Стас за морковью ты ездил со мной на машине Родиона, — сказал Орех, — и не на прошлой неделе, а весной, когда тебя во дворце спорта чествовали. Шестьдесят лет тебе тогда исполнилось.
— Ты чего Орех, я Паху от Родиона отличить думаешь, не могу? Ты знаешь, сколько он километров проскакал на моих плечах по школьному коридору? — Тебе не сосчитать.
— Погоди Саня, — оборвал Павел Ореха, — правильно он говорит. Ты сам всё перепутал, это я с вами ездил за морковью. — После чего он незаметно подмигнул другу, так чтобы Стас не заметил.
— Видишь Орех, это у тебя памяти нет, — смотрел Стас на друзей нездоровой улыбкой.
— Ты, как к водке относишься? — спросил Павел у него.
— Только положительно, благодаря ей, и живой пока, — ответил Стас.
— Садись тогда в машину, и поехали, посидим, где — ни будь, — предложил Павел.
— Нет Паха, пока я своё расстояние не отмеряю ногами, мне пить нельзя. График. Вы лучше скажите, куда мне подойти, а я минут через сорок освобожусь.
— Приходи в чебуречную, мы там тебя будем ждать, — сказал Орех.
— Понял, я сейчас туда и обратно пройду, — показал он в сторону Волги, — и буду в чебуречной.
Павел весь этот день провёл с друзьями. Они после чебуречной, поехали к Стасу домой. Он жил в полуподвальной комнате, которую можно было назвать только конурой. Долго находится в таком помещении, Павел не мог, — спёртый, и затхлый запах вызывал у него рвотные позывы. И он тактично намекнул Стасу, что погода хорошая и лучше пообщаться на улице. Они втроём вышли от Стаса. Орех направился домой, сославшись на плохое самочувствие. А Стас с Павлом спустились вниз в небольшой огород. Там он Павлу и рассказал, как лишился своей трёхкомнатной квартиры. Как потерял здоровье, и везде и во всём была виновата только водка. Стас не отрицал этого и рассказывал про свои невзгоды, не проявляя жалости, — виня только себя.
— Я Паха ни на кого не уповаю. Рад, что жив остался. Надеюсь на свою пенсию и на опекуншу Макееву, которой я подписал свою комнату. Если бы не она, давно бы с голода умер. Меня уже судить не приглашают, где я хоть какую-то копейку имел, но пустые бутылки по городу собирать никогда не буду. А пью на старые дрожжи. Люди за прошлые заслуги угощают часто.
Покинул его Павел в скверном настроении и с болью в душе.
Через пять дней Павел уедет из города один. Колчак не смог выехать с ним в назначенный день и просил пробить вопрос по его заказу и сразу позвонить.

 
Глава 40
 
    У себя в городе он пробыл три дня. За это время Павел успел сделать все свои дела, и договорится о стройматериалах для Колчака.
Колчак приехал на следующий день после его звонка на грузовой машине. Загрузив машину, он отправил её, назад передав все документы водителю, а сам поехал назад с Павлом на легковой машине. Выехали они на ночь, чтобы к утру быть дома. Ехали по переменке, один отдыхал, другой сидел за рулём, так, что устать они оба не успели. На рассвете около КПП Нижнего Новгорода, пока Павел ходил отмечаться. Колчак из бардачка достал альбом Павла и стал перелистывать его. Павел застал его за этим занятием, когда пришёл с отметки.
— Знакомые лица ищешь Владимир? — спросил он.
— Вы знаете, Павел Алексеевич, хотите, верьте, — хотите, нет, но мне кажется, визуально я весь альбом знаю. Фотографии старые, значит и молодые люди, которые здесь засняты, постарели на десятки лет, а я их узнаю. Даже тетю Иру у вас отыскал.
— Интересно я вроде весь его тщательно просмотрел, но её не видел, да быть такого не может? — удивился он. — Покажи мне это фото? — попросил он у Колчака.
Колчак достал чёрно-белый коллективный снимок на фоне центральной трибуны, где заснята была команда мальчиков, вместе с организаторами, шефами Судостроительного завода.
— Вот смотрите, — ткнул он пальцем в женщину, — тёти Иры голова виднеется, сзади. А рядом с ней её покойный муж дядя Лёня.
— Да, это точно она, — всмотрелся в фотографию Павел. — Я же говорил Жоре, что видал её, где — то, а он мне не может быть.
— А вот смотрите дальше, — продолжал опознавать знакомые лица Колчак, — после них стоит Фаина Николаевна Кулакова с мужем. Они уже старые оба. Вот вы на траве с дядей Жорой, сидите. Тут вам лет по пятнадцать, наверное. А вот мой отец, кубок держит в руках. Странно, почему у нас такой фотографии нет? — удивился он.
— Эту фотографию я можно сказать украл. Она на стенде висела в спортзале стадиона. Я её снял, когда в коридоре никого не было.
— Вот этот мальчик, который руку на мяч положил, — указал Колчак на Лёху Рогожина, — сейчас работает большим начальником на заводе, если я не ошибаюсь и фамилия его Рогожин.
— Да, это Рогожин Лёша, но он уже давно не начальник, — подтвердил Павел. — И вообще я тебе скажу, больше половины этого альбома, давно лежат на кладбище или влачат жалкое существование, как вот этот. — Павел показал, ему фотографию мальчика с саксофоном. — Это есть тот самый музыкант муж слепой женщины, которую ограбили. Так неудачно у него сложилась жизнь. И он в данный момент, потерял весь интерес к жизни. Для него отрадой считается кружка перловки и бутылка вина. Тогда он безмерно счастлив. Это у них на двоих с женой такой дневной рацион. И я думаю, если ты и поможешь ему вернуть деньги, он всё равно пустит их не на лечение, а на пропой. Алкоголизм заболевание такое, что душит другие болезни и не даёт нуждающимся в их лечении, заниматься собой. Поэтому человек не бросивший пить сознательно приговаривает себя к высшей мере. Пьяным умирать не страшно. Они мёрзнут, тонут, бросаются под машины, поезда, сбрасываются с крыш высоток. А многие умирают спящими, не успев сделать в трезвом состоянии глоток свежего воздуха. В этом альбоме, я иголкой над головой делал прокол над портретом, кого нет уже в живых. Если подсчитать, то человек пятьдесят давно покоятся на том свете.
— Павел Алексеевич, я с вами полностью согласен, — сказал Колчак, — далеко ходить не будем. Возьмите наш двор. Когда — то его называли «Спортивным». Теперь на смех всему городу его переименовали в пьяный дворик. И помирают в основном все из — за спиртного. Понятно, что водка многие судьбы исковеркала. Но без неё нельзя и плохо, что она не каждому организму может сказать «СТОП»
— Культуре пития ни в одной стране не учат. Просто у многих народов существуют традиции, где пьют умеренно, а на пьяного человек смотрят, как на динозавра, — сказал Павел, — вон возьми Эмираты, там со спиртным напряг. В Финляндии тоже большие ограничения и народ живёт неплохо. Я помню себя маленьким в пятидесятых годах, когда женщины практически не работали, трудно было в то время устроиться. Трудились только мужчины, а жёны занимались воспитанием детей. И если кто — то белым днём увидит компанию незнакомых пьяных мужиков около дома, сообщали всем соседям и двери в подъездах запирались. Боялись пьяных тогда. У меня брат, каждый день почти закладывает, но пьёт только вино, а работать не хочет. Но сейчас вроде с вашим попом Григорием, регистрируют, какую — то организацию. Планы у них несложные и вполне выполнимые. Усилиями Григория думаю, у них всё срастётся. Может, образумятся и ваши мужики.
— Я вам скажу, Павел Алексеевич, что наши мужики имеют все не одну судимость и в основном за кражу. Организованно работать они не смогут, а пить они мастаки. Эти люди живут одним днём, завтрашний день их не интересует. Разгрузили сегодня вагон и все деньги на пропой. С ними мой друг Джага завязался. У него отец помер вот он и колобродит с этой сворой. Парень классный во всех отношениях. Его осенью мой брат Беда, к себе заберёт работать на лесозавод. Станки новые только купит. Иначе он сопьётся во дворе.
— А ты кем работаешь на этом заводе? — поинтересовался Павел.
— Я работаю в порту и учусь заочно в университете. Сейчас у меня отпуск, поэтому я плотно занимаюсь строительством дома. Но брату всё равно на заводе помогаю во всём.
— Тебя в село везти? — спросил Павел, когда они переехали мост через Волгу.
— Нет, домой, надо жене и матери показаться, — сказал Колчак, — а в село я с Зауром уеду позже. Машину я сказал, чтобы без меня не выгружали.
Павел подвёз его к подъезду дома и сказал, чтобы он передавал привет матери.
— Передам, если увижу. Она дома сейчас редко бывает. Не официально деньги зарабатывает на двух заводах, а ещё швеёй — надомницей от фабрики оформлена. В общем перед ленью не пасует.
Колчак попрощался и скрылся в подъезде.

Глава 41

    Павел посмотрел на часы, стрелки показывали семь часов. Проезжая мимо дома, где он недавно ел наваристую уху, он обратил внимание, что у столиков картёжников гоношились знакомые лица. Но брата среди них не было, что его успокоило.
«Или за ум взялся или марьяж с Софой навёл», — подумал он.
Подъехав к дому матери, он взглянул на окна Валерки. Они были настежь открыты, и было хорошо видно, как Валерка с чайником стоял около стола и наливал чай. Павел посигналил ему. Валерка отставил чайник и высунулся в окно.
Павел вышел из машины и подошёл к окну:
— Как вы тут без меня, больше не чудили? — спросил он.
— Времени не было. Ты уехал меня на следующий день позвали экскаватор делать в ПМК. Всю проводку им заново делал. Только вчера закончил. Сегодня бабки заплатят. А Николая я не видел. Лидка у меня турне делала в Чувашскую республику. Наверное, Николай, у Софы прижился. А Лидка моя бизнесом занялась, — засмеялся он, — сегодня второй день вышла на работу.
— Что за бизнес?
— Пироги с картошкой продаёт. Вчера пробный день был, вроде ничего получилось. Сегодня ночью напекла целое ведро. Понесла на автостанцию продавать. Посмотрю, что у неё получится. «Попробуй, — протянул он через окно Павлу ещё тёплый пирог. — Вкусный, мне нравится!»
— Павел машинально съел пирог, не определив вкуса. Но ощутил, что сильно хочет есть.
— Валер, давай я домой пойду, а ты сходи в магазин, купи Кольке вина хорошего, а нам с тобой водки. Я с устатку немного выпью, и спать завалюсь. Завтра мать приезжает, надо её непременно встретить, на машине.
— У тебя ключи от квартиры есть? — спросил Валерка, — а то я дам. Мать у нас запасные всегда оставляет.
— Ну неужели она меня без вездехода оставит, — прокрутил Павел на брелке связку ключей. После чего сунул деньги Валерке, а машину подогнал к своему подъезду.
Открыв дверь квартиры, он сразу ощутил непонятную пустоту в прихожей. Чего — то там явно не хватало? Он бросил взгляд на пол. Увидав телефон на полу, а не на холодильнике, где он обычно стоял, он понял, что на нём отсутствует верхняя богатая накидка и нет висевшей над холодильником большой картины с подсвечником. Павел прошёл в комнаты. В зале на полу валялась одежда, выкинутая из шифоньера, и больше ничего не было. Окна сиротливо выглядели без штор и как бы дразнясь, смотрели на Павла и ехидно говорили:
«Что прокатал материно имущество на трассе»?
Спальня, тоже была голая, только по полу раскатан был матрас, покрытый пледом. Одна кухня была не тронута, там всё осталось на своих местах. Павел открыл холодильник. Ему показалось, что там ни к чему не притрагивались, всё осталось на месте. Материны пельмени до сих пор лежали в морозилке. Даже чёрная икра и осетрина, что принесла бывшая Лиза, были не тронуты.
У Павла до боли сжалось сердце в груди, от жалости к матери. Непреодолимая злость на брата заставила его смачно выругаться и сильно хлопнуть дверкой холодильника.
— Вот это защиту ему поставила Софа. Это называется, расширила биополе, — негодовал он, расхаживая по пустой квартире. — Сука подлая, колдунья непостижимая, — ругался он на Софу, — и этот академик по продаже материного имущества, — совсем, видно у него крыша набекрень сползла?
В таком состоянии Валерка застал Павла.
Он осмотрел квартиру, словно куратор гражданских сооружений и заключил:
— Похоже, что здесь не Николай Алексеевич орудовал, а отряд саранчи. Ты Паха не переживай сильно? Мать завтра приедет, всё вернёт назад. Она знает, кому он сдаёт имущество, я приблизительно тоже знаю. Дальше наших домов никуда не ушло.
Пенал с хрусталём и комодом, точно у соседки Люси стоит. У неё квартира пустая, она берёт у него только громоздкие вещи. Если бы рояль у вас была она и её бы пристроила в своей хате. Николай Алексеевич своими выносами только нам придаёт с Лидией Степановной лишней работы. Мы с ней первые грузчики.
— Пойду, схожу к соседке, — сказал Павел, — и вышел в коридор.
Соседка Люся работала приёмщицей стеклотары и жила с мужем, который нигде не работал, а по мере возможности помогал ей и собирал пустые бутылки и банки от пива и нёс ей на сдачу.
Он коротко позвонил в дверь. Перед ним предстала, когда в прошлом лучшая танцовщица в городе и все родственники ей предрекали большой балет и не меньше. О ней очень часто писали в шестидесятые года местные газеты. Но то, что ничего путного из неё не получилось, Павел знал давно. Банальная история, муж алкаш и вся жизнь насмарку и этим всё сказано!
Сейчас на ней был рваный халат в цветочках, и в зубах торчала папироса.
— Ты за мебелью уже пришёл? — спросила она.
— Что он тебе принёс и когда? — поинтересовался Павел и прошёл в квартиру.
— Пять дней назад, зашёл с Тараканом и Губой, говорит, купи диван, пенал с хрусталём, комод и две подушки, — сказала она. — Я ему предлагаю Николай, давай я у тебя куплю всю квартиру с обстановкой и ключами от дома до материного приезда. Пятьсот рублей ему давала. А он взял с меня три бутылки вина, — показала она на мебель. — И сказал мне, что не одна я желаю попользоваться его добротой.
С ним Паша бесполезно говорить в это время. Я у него телевизор выпрашивала. Ни в какую. Его он вроде Петрову на первый этаж отнёс. Ты сам ничего не ищи? Бесполезно, — мать вернётся, всё выкупит, она знает адреса. А это забирать можешь. Сашка тебе мой поможет, пока он дома.
Павел с Валеркой и мужем соседки Саней занесли мебель назад. Люсе он вернул деньги, а Саню угостил водкой, которую принёс Валерка. Тот с удовольствием выпил, поблагодарил Павла и ушёл к себе.
— Валер, у меня вопрос любопытный возник. А чем он питался эти дни? В холодильнике никаких движений не было — все продукты на месте.
— Ясно, где, наверное, у Соньки? У неё все продукты в вакуумных упаковках. И вино он у неё точно пьёт из серебреного кубка или из императорской посуды.
— Сейчас я позвоню ей, у меня телефоны её есть и рабочий, и домашний, — сказал Павел. — Ты давай пока приготавливай стол, а я пойду с ней поговорю. Мне нужно ей сказать несколько ласковых слов без свидетелей, — этой чёрной колдунье. Уши на время заткни?
— Какая она колдунья. Соня кроме ячменя и геморроя ничего заговаривать не могла, а остальное всё у неё напускное. Мне муж её рассказывал. Она просто хорошая артистка.
— Значит шарлатанка, — сказал Павел и вышел из кухни в коридор к телефону.
Валерка положил пельмени в стеклянную тарелку и открыл микроволновую печь, чтобы приготовить их. Внутри печки лежали две бутылки вина.
— Здесь, что — то не, то? — крикнул Валерка Павлу.
Павел вернулся на кухню.
— Что не то? — спросил он.
— Видишь, в печке два пузыря вина лежат, и заметь дорогого, а это не в правилах Николая оставлять про запас такой нектар. Если бы он к Софье пошёл, всё равно бы вино дома не оставил, я его хорошо знаю. Одну бутылку, куда не шло, а две для него — это перебор. Думаю, что — то случилось?
— Дело в том, что Софа не видела его несколько дней, а точнее пять дней, — сказал Павел. — Сама беспокоится за него. Я хотел Софу оттянуть по телефону за колдовство, но её встревоженный голос, заставил меня отказаться от этой затеи. Может я действительно в возбуждённом состоянии, зря на неё покатил. Она меня сегодня пригласила к себе домой в гости. Сказала: — «Найдёшь ты его или не найдёшь, а у меня быть обязан». — Примерно я понимаю, для чего меня в тот дом зовут. И, возможно, я решусь и схожу туда, но надо хорошенько вначале размыслить. Давай Валер выпьем, чтобы мозг заработал в правильном направлении, и будем думать, что дальше делать?
Пропустив по стопке, они накинулись на закуску и одновременно вслух начали размышлять, куда мог исчезнуть Николай.
— Я проезжал недавно по Новой стройке, — сказал Павел, — мужиков видел, но Кольки там не было с ними. Софа и Лизка его тоже не видели пять дней. Где он ещё может быть Валерка? Ты же должен знать все злачные места, куда он ходит.
— Или он у одной из бывших жён нежится или вшей кормит в КПЗ, — уверенно сказал Валерка, тыкая вилкой в пельмень.
— Нет, милиция исключается, — отверг его версию Павел, — он выглядит солидно, как интеллигент и разговаривать, как краснобай умеет. К тому — же хулиганских наклонностей, сколько я знаю, за ним никогда не наблюдалось. В лапы милиции он не мог угодить.
— В наше время туда попасть, как с балкона пописать. Если даже у тебя на шее галстук будет висеть за тысячу долларов, и владеть будешь тремя языками, от дубинки и наручников тебя это не защитит. Наоборот, ментов разозлишь. Они не любят умных, и респектабельных людей. Потому что сами тупые, как валенки. Сержантов в милиции не учат диалектики. Они проходят только курсы применения специальных средств, для подавления, взбунтовавшего народа, — высказал Валерка своё мнение о милиции, изобразив лицо мудреца.
— Ты не то говоришь. Я допускаю один, два мента злодеи, но не поголовно же вся милиция такая. Они в большинстве такие же, люди, как и мы. И давай не о милиции говорить, а думать, где он может быть в данный момент. У меня свои думки имеются, но я в первую очередь должен прислушаться к твоим догадкам. Ты с ним ежедневно вращаешься и должен знать, куда он сгинул?                — Я своё мнение сказал, больше мне в голову ничего не лезет. Если только новую женщину нашёл. Но я представить не могу, какой она красавицей должна быть, чтобы он задержался у неё на пять дней. Николай больше двух дней ни с кем не выдерживает. Если бы он у Маньки Сиськи работал, всё равно бы дома показался.
А у тебя Паха, какая думка имеется? — спросил Валерка.
— На новой стройке живёт женщина одна.
— Можешь не продолжать, — не дал договорить Валерка Павлу, — Алевтину Кирилловну, тем более он долго не выдержит. Она его постоянно воспитывает, и выпивать ни капли не даёт. Он её зовёт Раиса Максимовна Горбачёва, как бывшую мамку СССР.
За выпивкой они не услышали, как открылась входная дверь и как Лидка радостная с пустым ведром появилась на кухне.
— Я иду, вижу, твоя машина стоит, думаю, Павел приехал. А наши окна закрыты, значит, мой Федя у тебя. «Логично я рассудила?» — сказала она.
— Логично, — недовольно сказал Валерка, — куда пироги дела?
— Продала все до одного, докладываю, как на духу. Водители с автобусов, раскупили за пять минут всё ведро, а там восемьдесят пирожков было. По пять рублей за штуку, итого четыреста рубчиков, как с куста.
Она потрясла перед носом мужа кошельком с набитым монетами и купюрами.
— Я подсчитала на обратном пути, какой барыш у меня вышел, — сказала она радостно.
— Мука четыре килограмма шестьдесят рублей, маргарин две пачки десять рублей. Всех затрат семьдесят рублей. Итого чистой прибыли триста тридцать рублей. Если я каждый день буду столько иметь, то за месяц у меня будет двенадцать тысяч.
— А ты ещё сахар и дрожжи не посчитала, — подсказал ей Павел.
— Это Валерке бесплатно привозят за работу колхозники, вместо магарыча, — сказала Лидка, — а так на свои деньги мы брагу бы не ставили. Теперь Валерий от муки тоже не отказывайся.
Она обвела своим взглядом стол и быстро перевела его под стул, где притаилась початая бутылка водки:
— А вы водку пьёте? — как бы, между прочим, спросила Лидия Степановна. — Мне не нальёте?
— Обязательно нальём, если ты нам логично объяснишь, куда подевался Николай? — сказал захмелевший Павел.
— У зазноб своих, где ещё он может быть?
— Ты вначале комнаты осмотри, а потом свои логические мышления выдавай, бизнес — леди накрученная, — сказал Валерка.
— Ты зря её Валерка подкалываешь, — сказал Павел, — Александр Данилович Меньшиков, тоже вначале пирожками торговал, а потом светлейшим князем стал, генералиссимусом!
— Вот и я скоро светлейшей княгиней стану, — рассмеялась Лидка.
— Станешь, когда голой жопой на кол сядешь, дура, — без злобы сказал Валерка, — он пирогами торговал с зайчатиной, а у тебя пирожки с ангольской картошкой.
— Что это за новый сорт картошки? — спросил Павел, — я о таком не слышал никогда.
— Обыкновенная почерневшая прошлогодняя картошка с заводской свинофермы. Лидка раньше там тоже работала, лазейку знает, чтобы незаметно сумку вынести.
— А чего она от мяса ушла? — спросил Павел, когда Лидка пошла, осматривать комнаты.
— Из — за мяса её ушли. Она поросёнка спёрла. Её на проходной и прищучили.
— И хорошая работа была?
— Помощник ветеринара, помогала кастрировать поросят. Освоила это дело неплохо, но на работе долго не смогла удержаться. Её и сейчас некоторые частники приглашают иудейскую операцию делать визгунам. Но она после этого пьяной в сиську приходит домой. Сейчас я вето наложил на её медицинскую деятельность.
— Слышу, обо мне говорите, — вернулась Лидка в кухню. — Он тебе Павел рассказывает, что не разрешает мне кастрацией заниматься? Правду Валерка говорит, — подтвердила она слова мужа. — Но он не сказал, что вместо самогонки велел мне брать оплату мясом. Смешной Федя. Какого мяса я ему могу заработать? Меня чай приглашают не свиней резать. Поросячий винтик могу ему только в баночке от вазелина доставить, — чем богата, я бываю в день операции.
— Ладно, — улыбнулся Павел, над словами Лидии Степановны, — мы опять от темы ушли.
— Говори, где Николай Алексеевич? Иначе мы тебя сейчас пытать начнём, возможно, калёным железом, — пошутил Валерка.
Павел остановил его жестом руки.
— Лид понимаешь, он оставил две бутылки вина. И продукты в холодильнике все целые. Самого его уже пять дней никто не видал. Валерка говорит, что к вину он всё равно бы пришёл домой.
— Верно, он говорит, — утвердительно сказала Лидка. — Ты мне Павел налей, чтобы у меня извилины зашевелились. Я ведь полночи считай, не спала, пироги пекла.
Павел налил ей водки не в стопку, как себе и Валерке, а в стакан, которую она без задержки выпила и начала рассуждать:
— Я Павел Николая видела, после твоего отъезда. Таракан сидел на лавочке около нашего подъезда. К нему подошёл Николай и отдал ему связку ключей, которые у него в инструментах лежали. Я его спросила в шутку, «Колька ты ему ключи не от рая случайно отдал»? — А он на меня странно посмотрел и сказал, как праведник: «Так жить нельзя, пора кончать и думать о другой жизни», после чего быстро ушёл. А на следующий день я уехала в Шумерлю и больше с ним не встречалась.
— А он трезвый был в тот день? — спросил Павел.
— Как стеклышко и нарядный как кипарис.
— А кто такой Таракан?
— Погребной специалист, — пояснил Валерка.
— В похоронном бюро, что ли работает? — впился в Валерку глазами Павел.
— Погреба в сараях чистит, варенье, и всякое соление. Занимается этим делом лет восемь, и ни разу не попался.
Павел облегчённо вздохнул и разлил остатки водки по стопкам:
— Я думаю надо больницы обзвонить, может у него аппендицит или ещё какой приступ произошёл, — внезапно посетила мысль Павла.
— Ой, ужас, какой, — схватилась за голову руками Лидка. Её глаза закатились кверху. И она перекрестилась три раза. — Не ужели он смог с собой такое сотворить. Он мне сказал, что пора думать о другой жизни. Точно он имел в виду загробную жизнь.
Павел с Валеркой тревожно переглянулись.
— Ты чего дура, что ли? — прикрикнул на неё Валерка, — выкинь это из головы и вообще заглохни
— Точно, точно, — перекрестилась она ещё раз, — а вино он специально оставил для нас, чтобы мы его помянули. А так он из больницы бы со сломанной ногой приковылял домой за вином.
— Разумно, — сказал Валерка, — но он бы тогда предсмертную записку оставил.
— Надо хорошо посмотреть может, где и лежит, — окрылилась Лидка после водки.
Она вскочила со стула, и как охотничья собака стала обнюхивать кухню. Открыла посудный шкаф тщательно пошарила по тарелкам и бокалам. Потом достала восточную чашку и поставила её на стол.
— Вот смотрите подтверждение моих слов, — он и изюм купил для кутьи. Мать никогда изюм не покупает, она его называет дохлым виноградом.
— Это точно, — кивнул Валерка.
Павел, расстроенный от трагического предположения Лидии Степановны не на шутку, встревожился. Пошел в прихожую, где на полу лежала стопка брошюр. Там он нашёл городской телефонный справочник и начал обзванивать больницы и морги. Получив от всех абонентов радостное слово, «НЕТ», Павел обнадеживающе воскликнул:
— О плохом конце, можно больше не думать, его нигде нет, — заявил он восторженно родственникам.
— Погоди радоваться? — рано ещё, — остановила его Лидка, — может он висит, где — ни будь на чердаке или в подвале весь синий с высунутым наружу языком.
Сию секунду Лидка от Валерки получила крепкий подзатыльник за высказанную версию.
— Пошли тогда на чердак и в подвал на разведку? — позвал их Павел.
— Сейчас я домой за фонарём сбегаю, — остановил Павла Валерка, — там темно, особенно в подвале. Без фонаря ничего не увидим.
Валерка быстро сбегал за фонарём, но поиски в подвале и на чердаке ничего не дали. Трупа Николая нигде не обнаружили. Когда по чердаку возвращались домой, Лидка проколола себе гвоздём ногу и заголосила:
— Это знамение беды, я чувствую это. Ищите его лучше, — причитала она, хромая на одну ногу.
— Чучело, — это бог тебя наказал за карканье, — сказал ей Валерка, когда они возвращались в квартиру.
Дома Валерка заметил разительную перемену в настроении Павла. Он заперся в ванной, но воду не включал. Вышел оттуда минут через десять, с угрюмым видом, но с протрезвевшими мыслями.
— Я думаю надо в милицию идти, — твёрдо решил он. — Лидия никчемный советчик.
— Павел ты не бери в голову её логику? — пытался Валерка взбодрить Павла. — Она один раз так уже похоронила одного Николая, только не Тарасова, а Сизова. Он моим одноклассником был, и жил на соседней улице. Родители помогли ему купить во втором микрорайоне квартиру, и наши встречи были редкие. Домой иногда заезжал к нему, с поллитровкой. Как — то я случайно узнаю, что Никола лежит в больнице с гангреной, — ногу повредил в порту. Я в больницу поехал его навестить. Выглядел он не смертельно. Жена Валентина ухаживала за ним в палате. Разговаривали они со мной оба оживлённо, можно сказать с неподдельным весельем. Потом меня самого в больницу положили с водянкой, только в центральную больницу. Лидка пришла меня навестить и сказала, что Сизов помер. Видала, говорит из окна, Валентину его жену в траурном одеянии и с венком. Я, конечно, потужил крепко, а когда из больницы выписался, решил визит вежливости вдове нанести. Звонил в дверь долго, никто не отвечает. Думаю, жена ещё в трауре, и видеть никого не хочет. Где — то, через месяц встречаю на рынке весёлую вдову. Она меня и спрашивает, почему я не захожу в гости? Я ей отвечаю, что, один раз днём заходил, но дверь никто не открыл. А она мне выдаёт неожиданное известие. «Пока Коля, говорит, на костылях добирался к двери, ты уже ушёл. Так часто у нас бывает. Коля открывает, а на пороге никого нет».
Я её спрашиваю, а что он разве живой? Вижу, ей плохо стало, после моего вопроса. Глаза чуть из орбит не выкатились и недоуменно спрашивает у меня:
— С чего ты взял, что его в живых нет?
— Я ей отвечаю, что сам в больнице лежал, а Лидка тебя видала в трауре и с венком и мне доложила.
Она давай смеяться, рассказывает, что хоронила деда Коли, которому девяносто лет было, а её муж жив и здоров, но без ступни. Четыре года прошло уже, как моя Лидка живого человека похоронила. Вот она и нашего Николая Алексеевича, хочет предать земле со своей куриной логикой. Мне чутьё тоже подсказывает, что Николай в КПЗ или у одной из своих денежных бывших женщин.
— Так что будем делать? — посмотрел на Валерку Павел.
— Давайте сейчас, так сделаем? — предложил Валерка, — я иду в милицию, а Лидка шурует к Лизе в магазин и домой. Если и эти поиски нам ничего не дадут, то последний адрес у него может быть на той стороне Волги у своего друга мусорщика Полупанова.
— Мне обязательно надо драгоценную ногу и внутренности продезинфицировать, — сказала Лидка, поглядывая на вино, — а то начнётся заражение, как у твоего Сизова, буду тогда, как циркуль передвигаться на костылях.
— Я тебе ступу закажу у плотника ЖЭК, — успокоил её Валерка, — а помело бывшие коллеги подарят. И группу инвалидности получишь вторую или третью. Если до паха ногу отпилят, могут и первую дать. Вот тогда мы с тобой заживём. Возможности для воровства перед тобой необъятные откроются. В магазин зашла, незаметно в ступу засунешь палку колбасы и бутылку водки. И так каждый день. Представляешь, какие мы счастливые будем?
— Хватит подкалывать Федя? У меня нога не на шутку разболелась, — ныла Лидка.
— Пошли домой, йодом смажем и в розыск, — потянул её Валерка за руку, — а Павел пускай с дороги отдохнёт. У него глаза уже слипаются.
— Да я немного ослаб. Идите на самом деле? А возвратитесь, обрабатывать будешь свою ногу, — показал Павел жене на вино.
Но отдых длительным не получился. Валерка вернулся через час с радостным известием, узнав, что Николай действительно находится в КПЗ, и дали ему пять суток, за оскорбление продавца магазина.
— И когда его оттуда выпускают? — облегчённо спросил Павел.
— Послезавтра в двенадцать часов, — сообщил Валерка.
— Мать будет до безумия рада, — иронически заявил Павел, — что её любимый сынок в исправительных покоях находится. Она хоть и ругается, а всё смотрит за ним. Беспокоится, почему, у её Коли аппетит плохой и моча цветная, как каротин. У него давно уже вместо мочи вино льётся, — заключил он, — типа «Портвейна», которое в Советские времена было очень популярно.
Павел протянул руку к сигарете и закурил:
— Короче Валер, я отдохну ещё немного, а ты дожидайся свою супругу. Купите мне маленькую чекушку водки, а вам вина хватит.
— Нет, я сейчас дождусь её, мы с ней сходим в ПМК деньги получим. А потом придём, и ты за это время проспишься.
— Делайте, как вам удобно, — сказал Павел.
Лидка долго ждать себя не заставила. Павел не успел выкурить сигарету, как она появилась на пороге.
— Нема Николая Алексеевича у супруги, — развела она руки в сторону, — но Лиза мне подсказала верное направление, где его можно найти.
— Где? — спросил Валерка, не подавая виду, что ему с Павлом известно уже местонахождение Николая. — Давай не тяни резину, выкладывай, что ты нанюхала своим чувашским носом?
— В дурдоме он. Она говорит, что ему давно пора телевизор на потолке смотреть.
— Это почему на потолке? — спросил Павел.
— Чтобы придурки не имели возможности ковыряться в ящике. А если уж и там его нет, то я думаю надо время ждать, когда его тело всплывёт в Волге или другой, какой реке?
— Ну не дура ли? — засмеялся Валерка, — дурдом по тебе самой плачет. Николай, на реку давно не ходит. Он не рыбак и не купальщик, а ты так упорно хочешь его похоронить, чтобы кутьи на халяву нажраться. Нашли мы его, — заорал на неё Валерка, — жив он и здоров. Только в туалет временно ходит в позе орла. Биде и восходящий душ там отсутствует.
— Неужели к мильтонам попал? — уставилась она на Валерку.
— Пошли отсюда, больше тебе не нужно ничего знать, а то ты своим языком растрезвонишь на всю вселенную, что Николая арестовали, как политика. Скажешь, что на площади Минина требовал свержения директора муниципальной бани, за то, что тот повысил цены на веники.
…Когда они закрыли за собой дверь. Павел уснул.
 
Глава 42

   Проснулся он от бряцанья посуды на кухне. Стол был сервирован, новыми закусками.
— Не удивляйся, я шесть тысяч получил за экскаватор, — показал Валерка на стол.
— Купишь мне муки, луку — репки и повидлу? — сделала заявку Лидка, — ассортимент пирогов надо разнообразить.
— А осетрины с паюсной икрой тебе не купить? — съехидничал Валерка, — чтобы ты столбовой дворянкой стала.
— Смейся, смейся, а денежки у меня теперь постоянно будут, — распевала счастливая Лидка.
В этот день Павел к сёстрам в гости не попадёт. А на следующий день встретив из Астрахани мать он ей расскажет обстановку по дому. На что она скажет:
— Вези меня к свахе, в пустой дом я не пойду. Пока он всё не вернёт, — моей ноги дома не будет. Мне через два дня опять в рейс идти, а он пускай, как хочет. Нравится ему в каменном мешке голодным сидеть, — пускай сидит.
Павел отдал ей коробку с золотом и повёз её к своей тёще.
Только в этот день вечером он попадёт гостеприимным сёстрам. С редкими закусками и разнообразными напитками накроют перед ним богатый стол, после которого Павел очутился в спальне однорукой Ольги. Она вначале показывала ему при свечах свои работы по акварели. Затем заманчиво распахнула одеяло и глядя Павлу в глаза, начала снимать с себя одной рукой трусики. Видя, что он остолбенел от её эротической «интерлюдии», задула свечи и увлекла его за собой в постель.
Проснувшись рано утром, он сходил во двор умылся. Отказавшись от утреннего кофе с бутербродами и сославшись на нехватку времени, он ушёл, пообещав зайти вечером с Николаем.
Николая они встретили с Валеркой около милиции перед обедом, а Лидка, продав пирожки, занималась в это время приготовлением стола для арестанта.
Он вышел похудевший и помятый. Пригладив рукой волосы, Николай уселся в машину:
— Мать приехала? — спросил он.
— Вчера встретил, — ответил Павел, но не сказал, что она у тёщи.
— Тогда поехали домой быстро, у меня там пару бутылок вина «Улыбка» припрятаны.
— Улыбнулось твоё вино, — сказал Валерка, — Лидка его всё выпила, за упокой твоей души и изюмом закусила, который ты купил для кутьи.
— Ты заморыш давай меня не подкалывай? Она в жизнь никогда не найдёт, куда его я спрятал. А изюм покупал не я, а мать для Павла, — овсянку по утрам ему варить. Знает, что он любит это блюдо.
Павел остановил машину и посмотрел на брата.
— Колька, ты улыбаться можешь? — спросил он.
— Могу, когда есть причина.
— Причина есть. Лидка тебе жизнь продлила. Улыбнись широко? — Поверье есть в народе такое. Когда живого человека хоронят, тот живёт долго. Вино нашли в микроволновой печи и выпили.
— Я её убью гадину и в дом больше не пущу, комендантша мне тоже нашлась. Ты Валерка, дееспособный, — будешь мне теперь сегодня покупать вино?
— Лидка сейчас тоже дееспособная, она бизнесом пирожковым занимается. С неё и бери. Она уже ждёт нас дома.
— Что пончиками стала торговать? Кто ей доверил такую работу? Она больше сожрёт, чем продаст, а Валерка недостачу будет платить.
— Она сама печёт и распродаёт быстро, — сказал Павел.
— Если так, то другое дело, печь она может, я знаю. Только на продажу она калькуляции не будет придерживаться, вместо муки мелу насыплет, а вместо дрожжей карбиду кинет. Я бы её пироги не стал покупать на улице. Для себя она, конечно, вкусно печёт. Ничего не скажешь.
Когда вошли в квартиру, Николай в первую очередь бросился на кухню.
Увидав собранный стол, с вином «Улыбка», и Лидию Степановну в фартуке, он довольно кашлянул, но печку всё равно открыл, надеясь там найти ещё две бутылки.
— Не ищи, — то вино мы выпили, — сказала она. — Купили свежего вина, с сюрпризом внутри.
— Молодцы, что исправились, а то бы ты у меня первая чертей получила, — сказал он и пошёл проверять пустую квартиру.
— Не пойму, а мать где? — спросил он у Павла.
— У тёщи гостит, — ответил Павел.
— Наливку малиновую, наверное, со свахой глушат? — недовольно пробурчал он. — Хватит, предел должен, какой — то быть? Мне уже это изрядно надоело, — возмущённо расхаживал он по квартире, — надо будет заглянуть к ним и нагоняя хорошего устроить. Так и спиться старушкам недолго.
Павел с Валеркой недоумённо переглянулись между собой, не поняв, шутит он или говорит вполне серьёзно.
— Ты на себя критику наводи, а старушек оставь в покое, — одёрнул его Павел, — пропил всю квартиру и хочешь, чтобы мать пришла в голые стены. Она сказала, что домой больше не придёт, пока ты не вернёшь всё назад.
— А я всё сегодня выкуплю, или завтра, — если не забуду, — пообещал он, и начал вспоминать, кому, что раздал.
— Вот сегодня ты похож на Варёного? — заметил Павел Николаю.
— На какого Варёного?
— Фильм такой есть, «Последнее дело Варёного», который ночью грабил банки, а утром похищенные деньги возвращал назад.
— Ты опять взялся за свои прибаутки, — психанул Николай, — заколебал уже. Идите лучше к столу, а я сейчас обмоюсь быстро и приду. Вечером надо к Софе сходить.
— Ты пока в КПЗ сидел, постель с ней, наверное, другой уже делил, — пошутил Павел.
— Там, где был я, другому самцу, делать нечего, — уверенно сказал он, — да и мы уже с ней план наметили совместной жизни.
— Вместе сходим, я там тоже лежанку себе облюбовал, — известил его Павел.
— Неужели однокрылую Ольгу приласкал? Она ничего аппетитная и моложе моей Софы, а самое главное детей нет.
Николай выпил стакан вина и залез в ванную.
У матери в этот день сердце не выдержало, и она всё — таки решилась навестить своего сыночка.
Она пришла с большой сумкой в руке.
— Где он? — спросила мать.
— Смывает с себя арестантский налёт, — показал Павел на ванную, откуда отчётливо слышался плеск воды.
— Матрас ты слышишь меня? — постучала она в дверь ванной. — Домой не приду, пока не вернёшь всё. Павел уедет с голоду подохнешь бесстыжая рожа. Совсем совесть потерял, пьяница, — золотая рота. Кровосос, — иди, работай, больше я тебя кормить не буду.
— Я уже устроился на лакомую работу в сферу торговли, — крикнул он из ванны, — так, что голодным не останусь, питаться буду амброзией и пить только нектар. А сегодня свадьбу себе устрою с родственницей Гермеса Грацией и заживу, как бог, тебя не приглашу за оскорбление.
— Колька, я человек старый уже и не шокируй меня такими новостями, — постучала опять мать в дверь, — я сейчас от смеха описаюсь. Покажи мне, эту дуру, я ей килограммовую банку чёрной икры подарю и каспийского залома в придачу заверну.
— У неё у самой такого добра, хоть отбавляй. У неё икра в бочках стоит, а заломы в бассейне плавают, вместе с осетрами. И зря ты её оскорбляешь, она не дура, а умная и очень красивая женщина, не то, что некоторые мои пассии. В депутаты несколько раз выдвигалась от партии предпринимателей. Жалко, что не избиралась. А то бы я сразу вошёл в высшее сословие, после загса.
— Ему там, в милиции башку совсем не отбили? — спросила мать, смотря на Павла и Валерку. — Несуразицу, какую — то несёт, — пожимала она плечами.
Все сидящие в кухне улыбались.
— Николая Алексеевича мы с Лидией Степановной уже посватали, — сказал Валерка.
— И кто она? — спросила мать.
— Софья, хозяйка гастронома на Стадионной улице. Раньше она экстрасенсом была.
— Неужели я теперь отдохну на старость лет? — обрадовалась мать и стала выкладывать из сумки астраханские дары Волги.
Когда Николай вышел из ванны, матери он ничего не сказал о Софье, как она его не пытала.
— Пустой к ней не ходи, меня не позорь. Возьми икорки, осетрины. Магазинная икра такого вкуса не имеет, её женят с растительным маслом, а это свежея.
— Ну, если ты настаиваешь, — придётся захватить, — успокоил он мать, — так уж и быть, на свадьбу будешь приглашена, если, конечно, не испортишься.
Мать долго не задержалась дома. Она недовольно осмотрела квартиру, достала бумагу и записала в неё отсутствующую мебель и вещи.
Она тяжело вздохнула и сказала Павлу:
— Придётся мне всё выкупать. Сейчас обойду всех, кому он продал, а с рейса приду, заберу.
— Не беспокойся, он обещал сегодня всё вернуть, — убедительно уговаривал её Павел, смотря пытливо в сторону Николая.
— Может, не прям сегодня, а завтра точно! — заверил Николай. — После такой каторги, надо отдохнуть немного. Пострадал не за что.
— Посадили, значит за дело. Был пьяный, — уже виноватый, — погрозила ему пальцем мать, — и нечего оправдываться. Мало тебе дали пять суток, — поскупился судья. Надо было тебя до конца навигации продержать.
— Не знаешь, не говори, — повысил тон Николай. — На моей свадьбе с такой речью тебе не быть. А дело было так, я зашёл в магазин за батоном, а там нет никого. Музыка играет, но продавцов нет. Начал звать, ни звука. Только Аллегрова распевает на весь павильон. Смотрю, дымок тянется из — за прилавка. Я подошёл к тому месту и постучал. Коза молодая выскочила, как заорёт на меня. Что я ей музыку не даю послушать своим криком, а под прилавком она якобы мелочь, рассыпанную доставала. Я ей говорю вежливо, вы уважаемая Эвтерпа подайте вначале мне батон, и после будете подбирать свою мелочь и наслаждаться пением Ирины Аллегровой. Тут она своё хайло открыла и понесла на меня чушь разную. И вдруг, как назло, наряд милиции зашёл в магазин. Она при них давай на меня бочку катить. Сказала, что я, её, и певицу Ирину стервами обозвал. Я им объясняю, что я назвал уважаемого продавца музой Эвтерпой, а не стервой. Они меня слушать не стали, запихнули в свой чемодан с колёсами и увезли в каталажку. А пять суток дали не за продавца, а за сопротивление, что я ослушался ментов и не хотел добровольно проехать с ними в управление.
— Меньше выпендриваться надо было своими иностранными словечками, — сказала Лидка.
— Ещё ты меня поучи стряпуха, — прикрикнул на неё Николай, — без тебя разберусь, как мне разговаривать.
Мать не стала больше слушать Николая и ушла к тёще Павла.
После застолья Павел уговорил Николая, чтобы всю мебель занести домой. К вечеру почти всё стояло на месте, кроме одного дивана и четырёх стульев. Хозяев в этот день не оказалось дома. У Павла на сердце отлегло и вечером с хорошим настроением они с братом навестили сестёр. Приятную идиллию прервал телефонный звонок Валерки. Он просил перезвонить в Осинки Жоре Хлястику. Павел связался с другом юности и тот сообщил, что нашли грабителя Ореха, им оказался продавец газет в переходе и помог выйти на него, тот самый милиционер, которому вначале приписывали ограбление. Все деньги он вернул, но отдавать их некому.
— Как не кому? — спросил Павел.
— Умер музыкант от кровоизлияния в мозг, не приходя в сознание. Три дня назад, как похоронили, а жену отправили в дом инвалида или престарелых, — сказал Жора.
Павел положил трубку телефона. Это известие его убило и у него всё желание пропало оставаться в этом доме. Он извинился и вышел на улицу. Он шёл по улице и вспоминал весёлые времена, проведённые с Сашкой Орехом. Все моменты их детства нахлынули в памяти, которые в обычный день он ни за что бы не вспомнил. Опомнился он от воспоминаний около Ореха дома. Он вошёл во двор, но дальше проходить не стал. Его взору предстали тёмные оконные просветы без рам, подсказывающее Павлу, что в этом помещение никто не живёт. Он развернулся и направился к дому Стаса. Его он застал в своей лачуге, сидевшим на кровати в рваном трико и ломавшим хлеб от буханки, который он макал в консервы кильки в томате и отправлял себе в рот.
— Я тебе не буду предлагать угощения, — произнёс он, показывая на скудный свой ужин, — ты ведь белая кость, такие консервы не ешь.
— Ты не думай Стас, я не брезгую, я просто только из стола вылез. Насытился под завязку. Ты знаешь, что Ореха похоронили?
— Конечно, знаю, я у него на похоронах был. Ещё в прошлом году мы его отнесли на кладбище. Хоронили прямо из больницы.
— Да нет Стас, ты путаешь. Буквально неделю назад мы с ним были у тебя дома. Потом он ушёл домой, а мы с тобой в огороде допивали водку.
— Неужели так долго время тянется, — удивился Стас, — а мне кажется, это было в прошлом году.
— Ты счастливый человек, — сказал ему Павел, — живёшь, как в космосе.
Попрощавшись со Стасом, он вышел на улицу. В этот миг ему страшно захотелось быть у себя в городе, чтобы не видать этой унизительной нищеты простых русских людей, которые от, безвыходности своего положения топят себя в вине. И самое страшное, что он им помочь ни в чём не может.

ЭПИЛОГ

    Через день Павел отправится к себе домой. Он даже не успеет завершить свои дела по работе у себя в городе, как в трубке телефона услышит заплаканный голос Лидии Степановны.
— Павел, срочно приезжай, Валерка утонул, на моих глазах в озере «Кривом», — взахлёб, говорила она.
Валерку хоронили в закрытом гробу, его тело нашли через десять дней. И нашли его не водолазы, а дворяне с Новой стройки вместе с отцом Григорием.
Лидии Степановны по уважительной причине, не смогла проводить в последний путь супруга. Она в день похорон похитила венок из бюро ритуальных услуг, но была поймана и передана в руки милиции. Отпустили её после того, как были оформлены на неё все соответствующие бумаги и когда на могиле мужа, уже стоял дубовый крест.
Все близкие и родные обвинят в смерти Валерия его жену Лидию Степановну.
В этот день мать Валерия заберёт дочку сына к себе жить. У Павла после смерти двоюродного брата появятся ещё несколько смертельных точек на фотографиях его альбома. Он с печалью осознавал, что это фото превратилось в решето и хранить этот, когда — то позитивный снимок категорически дома не рекомендуется, так как он превратился в траурный негатив. Он твёрдо решил по приезду домой навсегда избавиться от этой фотографии.
Он ехал назад домой в скверном настроении. Проезжая мимо населённого пункта Владимирской области, ему на бешеной скорости дорогу перегородил пьяный извозчик в замусоленном спортивном костюме с двуглавым орлом на груди и крупной надписью на спине РОССИЯ. На телеге он перевозил навоз. Павел чудом избежал столкновения. Водитель кобылы был пьяный. Он так и не понял, что находился в двух шагах от смерти. И только дёргая за вожжи, но уже не на телеге, а на траве у обочины матерился благим матом. Он во всё горло кричал, что едет по главной дороге так как преимущество гужевого транспорта на сельских дорогах, должны признавать все городские лихачи.
«Вот она нынешняя Россия, — подумал Павел, объехав лошадь с опрокинутым навозом на асфальте, и свернул на развилке, где указательная стрелка показывала на старинный русский город Муром.
Позже он узнает, что Лидию, не просыхая от вина, найдут зарезанной у себя дома.
Обвинят в этом преступлении брата Николая. Не доказав его прямой вины и не найдя улик, ему повесят это преступление и осудят на одиннадцать лет лишения свободы в содержании колонии строгого режима. Этот приговор он не переживёт и скончается через день в камере следственного изолятора.
И тут Павел вспомнил его изложенную версию о разбитом калейдоскопе, — фантастично, но предельно пророческими оказались его слова о народе, о котором никому никакого дела нет.

Конец