Попутчики

Тысячи людей ездят на электричках: на работу, в гости, на дачу, даже по делам. Самые интересные, — для меня конечно, — работающие пенсионеры. Наша компания из пяти человек выбрала второй вагон. Я езжу в Санкт-Петербург из Гатчины четвёртый год. Если учесть, что зимой-весной у меня строительные каникулы, то стаж мой самый низкий.

В половине седьмого утра я вхожу в вагон. Лена уже держит мне место у окна. Лена — единственная среди нас женщина и пока ещё не пенсионер. Её знают все в нашем вагоне, а с контролёрами она на короткой ноге. Этому способствует её врождённая доброжелательность. Пять дней в неделю она встаёт полпятого и приезжает домой в восемь часов вечера. И так почти десять лет. Что ни говори, а что-то героическое в этом есть.

Электричка трогается с места, а Лена приветливо здоровается с контролёром. Только мы успели купить билеты на завтра, как объявили остановку «Мариенбург». Нашего полку прибыло. Григорий, медлительный мужчина под семьдесят, сел рядом с Леной. Павел, невысокий крепыш с седой щетиной на лице, обычно садится рядом со мной. Завязывается разговор на общие темы. У Григория и Павла свои дома в Мариенбурге, у Лены дача под Гатчиной. Что обещали синоптики, какой вчера был дождь, насколько сантиметров он увлажнил землю, — всё это им очень интересно. Я первое время молчу, старясь явно не демонстрировать отсутствие интереса к теме. Правда, Лена уже спрашивала, взял ли я зонтик. Я никогда его не беру, Лена постоянно задаёт этот вопрос. Григорий вскоре засыпает, ему ещё пилить через весь Питер. На работе его ценят, молодёжь не горит желанием заниматься сборкой в цехе. Что именно он собирает, уже не помню.

Павла знаю давно, ещё со времён СССР, мы заканчивали один институт. Паша было поднялся в девяностых, но наступает момент, когда надо делать выбор. Победило желание остаться порядочным человеком, теперь он работает простым инженером на лакокрасочном заводе. У нас много общего: адекватное отношение к социализму, интерес к истории страны, негатив к алкоголю и прочим излишествам. Есть и различия, Паша считает меня оптимистом, я его пессимистом. Хотя оба считаем себя информированными реалистами. Как это часто бывает, примирил нас анекдот:
— Оптимист — это не тот, кто кричит первым: «Ура!» А тот, кто последним говорит: «П... ц».

Паша самый основательный и степенный человек среди нас. Как-то раз принёс нам пуговицу времён Петра I, нашёл у себя в саду. Паша из рюкзака достал баночку, открыл её. Пуговица лежала в белой тряпочке. После осмотра, он потёр пуговицу тряпочкой, — видно было, что делает это далеко не в первый раз, — положил в баночку, не спеша закрыл её, убрал в рюкзак. Стал бы я везти какую-то пуговицу в специальной баночке да в тряпочке? — Да ни в жисть!
В саду у Паши растёт неимоверное количество яблонь, вишен, слив и прочих кустарников. Он не успел до конца перечислить свои богатства, я его перебил:
— Куда тебе столько? Не пора ли нанять управляющего?
От совета Паша отказался, но вздохнул:
— В прошлые года из-за пандемии пришлось часть урожая закопать в яму. Не смог никуда пристроить.

Лена резко поворачивает голову вправо, — мы переезжаем по мосту через Ижору. Здесь речка разливается на двести метров и сужается за мостом до десяти. Она бурлит и пенится, потом успокаивается и растекается на два рукава. Это-то место и облюбовала для охоты цапля. Губа не дура, — течение выносит рыбёшек птичке в аккурат под ноги. Скорее всего, под ногу, но рассмотреть мы не успеваем. Последнее время цапля поменяла то ли время, то ли место завтрака. Мы замолкаем и выжидательно смотрим на Лену. Она огорчённо мотает головой:
— Опять её нет. 
Может быть, ушла проситься к журавлю замуж?

Объявили остановку «Тайцы».
— Анатолий Прокопьевич интересно с нами? — неизменно спрашивает Лена. Толя или Анатолий Прокопьевич тоже наш попутчик. Он живёт в Санкт-Петербурге, летом на даче в Тайцах. Работает на том же заводе. Он самый жизнерадостный среди нас. Мы с удовольствием выслушиваем, как Анатолий разговаривал вчера с собакой, отбирал у неё ёжика, покусившегося на собачью еду, что сделал по дому и какие выросли помидоры. Два дня в неделю играет с коллегами в карты на деньги в третьем вагоне. Ярко выраженный экстраверт. С такими всегда легко. Если недолго.

Мы одновременно посмотрели в окно. С недавних пор на окраине деревни пасётся гнедая лошадь. Успеваю рассмотреть её блестящую на солнце спину и чёрную гриву. Почему именно на этих красивых животных так нравится смотреть? — Наверное, потому, что «каждый из нас по-своему лошадь».
Какая всё же у Маяковского оптимистичная концовка стихотворения:
 
И всё ей казалось —
она жеребёнок,
и стоило жить,
и работать стоило.

Мы живо обсуждаем увиденное:
— Вчера она бегала, а сегодня улеглась отдыхать.
Лена слегка возмущается:
— Что же они привязали лошадку? Ей же до травы не дотянуться, вокруг вся земля вытоптана.
— Вот так и у нас, — пошутил я, — сами накуролесим, а кто-то виноват.
Посмеявшись, возвращаемся к прерванной теме.

О чём разговаривают пять разных людей? — Обо всём и ни о чём. В компании легко поддерживать беседу даже на скучные темы. Июль — месяц отпусков, мы с Леной остались одни. К середине дороги я выдыхался, попытки заинтересовать собеседницу моим богатым внутренним миром привели к неудаче. Лена слушала из вежливости. Удивляться не приходится, я сам такой.

И тут мне помог метод Антона Павловича.
Вспомнил историю, когда три дамы забросали знаменитого писателя вопросами о политике. Антон Павлович отвечал кратко и неохотно, и вдруг на очередной вопрос:
— А кого вы больше любите — греков или турок? — он ответил:
— Я люблю — мармелад... а вы — любите?
Дамы оживлённо заговорили, обнаруживая о мармеладе прекрасную эрудицию.

Я вспомнил, как на днях Лена поведала нам, где можно купить самый лучший торт в городе. Именно торты меня мало интересовали. Посему тихохонько, с паузами, произнёс:
— А любите ли вы есть овсяное печенье так, как его ем я?
У Лены заблестели глаза.
Я продолжил:
— Во-первых, надо купить самое обычное, даже некрасивое печенье. От приятного на вид одна изжога. Во-вторых, требуется творческий подход. Просто взять печенье в рот и откусить? — Ни в коем случае. Это будет просто еда, перекус и никакой креативности. Я наливаю кружку горячего чая, именно кружку, чашка не подойдёт. Опускаю треть печенинки в чай. Здесь важно поймать момент. Промедлишь — печенье отправится на дно. Поторопишься — оно будет ещё твёрдым. И вот, печенюшка в нужной консистенции отправляется в рот. Не надо сразу жевать, глотать и совершать прочие стандартные манипуляции. Я зажимаю губами печеньку и ... втя-а-агиваю  сладкое, пряное и ароматное месиво в рот. И только потом, не спеша, перекатываю его по нёбу и как бы нехотя проглатываю. Глоток горячего чая завершает процесс.

Я даже сам вдохновился, а Лена с нетерпением дождалась-таки, пока я закончил:
— Да, да, я тоже так делаю. А вот ещё мне нравится земелах.
Лена со знанием дела вкусно рассказала и о земелахе, и о курабье, и прочих сладостях.
Приятно всё же наблюдать за человеком в моменты его искренности. За окном мелькали деревья, народ в электричке кто спал, кто общался, я слушал Лену в сладкой полудрёме. Как на берегу моря.

— Следующая остановка Санкт-Петербург, — прервал Лену голос машиниста.
Мимо нас в первый вагон проследовали десятка два работников лакокрасочного завода, — они всегда выходят первыми. Анатолий на ходу успевает поздороваться с нами. Лена делает заключение:
— Что-то не улыбается, наверное, проиграл.
Чаще всего у него на лице довольная улыбка, видимо, хорошо умеет играть...

Лена вышла в отпуск. Григорий уехал к сестре в Таганрог, предварительно угостив нас конфетами. Паша две недели отдыхает на строительстве нового забора у своего дома. Анатолий Прокопьевич взял отгулы, — приехали внуки в гости. Мне пришлось ездить одному. Есть время и почитать, и подумать, и поспать. Всё что я люблю. Но нет-нет да нахлынет желание переброситься с кем-нибудь словечком. Верно подмечено в песне:
— А мне всегда чего-то не хватает:
Зимою - лета, зимою - лета,
Зимою - лета, осенью - весны.