Старик и горы

Из подслушанного в кардиологии от Володи
Старик, как обычно, шел в гору по еле приметной тропе. Утро обещало жаркий день, но там куда он направлялся жара не донимала. От аула надо было пройти не мало, но и старик нагружен был не очень: старая брезентовая куртка с широкими карманами висела на локте, да сумка из добротной холстины с небольшим припасом перекинута через плечо. Старик всегда имел при себе острый, небольшой топорик с крепко закрепленным топорищем и нож в чехле с тонким длинным лезвием, которое могло легко порезать палец опробовавшего его.
Лезвие не истерлось за многие годы - хорошую сталь создавал кузнец, смастеривший его. Кузнец же называл нож казахским и приговаривал, что именно таким был убит хан Абулхаир.  А купил он его, когда был еще черняв и подвижен, как рыба-змея, что водится в омутах местных родников. Аул лежал у подножия протяженного хребта Ку, каменные склоны которого тянулись долго, иногда перерываемые ельником, сосняком и рядами стройных осин и берез. Кто-то говорил, что встречались и рощи ольхи (старик слышал, что они в основном растут в Канаде и Казахстане), но теперь их не было, а почему старик не знал, хотя, не так уж далеко, в ущелье ведьм Баян – Аула их было не мало.

Узкие тропки среди скал были хорошо знакомы старику, и он любил их как своих детей. Тропки извивались и вели куда-то, и не на всех он дошел до их окончания. 
"Жизнь прошла - думал иногда старик - стремительно как струйки воды, питавшиеся родниками гор, сбегавшие вниз не на одну сотню метров, и затем попадавшие в запруду у подножья" А что там будет ему в этой запруде, в конце пути он не знал. Но старик не боялся потустороннего. Не потому что был безгрешен, этих делов у него хватало.  Но он считал: кто тут безгрешен, киньте в меня камнем! И не всем же гореть в аду. Аллах всемогущий и милостивый. И каждое лето приносило ему новое - то, что он еще никогда не проживал, и это держало его на земле, но каждое последующее лето проносилось все быстрее. Ему было за 80, но почти в каждый погожий день он проходил этот путь, а горы знал уже свыше 50 лет с тех пор как появился тут.

Когда-то родители его - Персы, объявились и укоренились здесь. Территория, где они обжились, была просторна и горы, расположенные на некотором удалении от Егиндыбулака, не теснили луга из густых трав, и там ходил скот, а стайки лошадей мирно перемещались по выпасу.  Бараны же были тучны и шерстисты, приносили хозяйству хорошую прибыль. Впрочем, её особенно и не считали – хватало и хватит. Старик вырос здесь и потом отец отправил его в Каркаралы, где был зооветеринарный техникум. И он знал, не только как врачевать скот, но и людей. А уже после войны некоторое время работал на шахте в Караганде и навсегда ему помнились: темный уклон, по которому, как по своим горам, он ходил до забоя,  специфический запах угольной пыли, когда включали вруб машину и она с неприметными рывками скользила вдоль забоя. Бар поблескивал резцами, врезаясь в черный с жирными отблесками пласт, и призмы угля, отжатые горным давлением, осаживались на почву. И он чувствовал, как сочится из трещин разрушенного угля пласта газ, и как он собирается в проемах в тучнеющие лужи, ждет искру, разрушение и кровь. Он знал это правило ожидания во всем. И плохое происходившее после хорошего научило его не успокаиваться.  Тревога всегда была с ним, но не то чтобы досаждать, но настораживать. 
       Это чувство позволяло ему и уходить от опасности на войне, где он был командиром пулеметного расчета. Он не был боязливым, и хорошо разбирался в технике – она увлекала его и перед каждым боем, он старательно проверял мат. Часть. Знал каждую деталь и как сохранить затвор от заклинивания, и как быстро наладить огонь, если что-то помешало.  Поэтому он всегда был нужен и без труда сходился со своим взводом, легко управляя пулеметом, но и это на всё: каждый из них умел обращаться с ППШ, и винтовкой, когда приходилось опережать расчет, для подготовки новой позиции и когда надо было вести бой для её очистки от врага. Старик был меток и сообразителен в использовании обстановки, и осторожность довлела в нем, хотя однажды пуля все-таки настигла его. Но возможно она и спасла, поскольку пока он валялся в госпитале – война закончилась.

Она пробила легкое и начались проблемы с дыханием. Его эвакуировали и поезд - теплушка, трое суток катил до Казахстана почти через весь мир, а за Боровым он уже узнавал свои земли. В Щучинском госпитале, дела его быстро пошли на поправку, то ли от минеральной воды из родников, то ли кумыса, которые ему выдавали, но скорее всего от чувства Родины. Местность здесь была похожа на Егенды, хотя и отличалась: среди гор встречались осевшие,  протяженные холмы, как будто по мановению некоторой силы скалы вдруг  обратились в мелкую россыпь и осыпались.


Здание госпиталя, расположенного у озера, удивляло его своими мощными стенами и окнами – амбразурами, полуподвального помещения, стелящимися низко над землей. А скалы же начинались прямо со двора. Смешанный лес окружал госпиталь и горы резко уходили в вышину. Он выходил из здания и ковылял к одной из вершин. К ней вела крутая тропка. Охрана окружавшая госпиталь сурово окликала его, но он как-то выходил за колючую проволоку. Недалеко от госпиталя располагался распределительный пункт для военнопленных и строгости у проволоки были поэтому. Но когда он принес в столовую корзину грибов: маслят, белых и прочих боровиков,  (а он был мастер в их сборе), запрещать прогулки стали реже, но всегда проверяли что он вносит.
        Валю он встретил здесь же. В столовой подрабатывала её мама – немка. И иногда Валя приходила помогать. Статный иранец оказал впечатление на  расцветающую немецкую и русскую кровь. И мать, помня созданный войной дефицит мужчин - не препятствовала.
       Как-то они шли по двору госпиталя, рассматривая его монументальные стены, у которых как часовые замерли серо-серебристые статуи Серго Орджоникидзе, Лермонтова, Достоевского и Гоголя. Старик же не мало мог рассказать Вале о каждом из них.  А это поднимало у молодой девушки его авторитет. Как - то во время прогулки, она остановила его и показала на губы – помолчи: из здания вышел седой и весь в белом человек. Профессор – так его тут же назвал Старик, это слово сразу же пришло ему на ум. Профессор прошел мимо и взглянул на них. По–видимому, солдат выглядел необычно, а Валя же привлекала юностью и красотой. Ну и что

Молодые люди? - спросил профессор.   Он знал, что, Валя прислуживает здесь, и ему захотелось узнать, кто это за солдат такой странной внешности. "Ты откуда" – спросил Профессор и когда узнал, то добавил: - знаю, знаю Каркаралинск. Ведь там родился генерал Корнилов, да и похож он чем-то на тебя. Ты, вероятно Казах? Слышал о Корнилове?  Да, я казах и мы с ним родственники – ответил Старик, почему-то решив не углубляется в   тонкости национальных делений – ведь это Аллаху не так важно. Он сказал то, что слышал от Раи - его знакомой из Каркары: она считала что Корнилов Каракесек, также как и она сама.   

-  Там природа примерно такая же как здесь, и ты поправишься.   Они разговорились и что потрясло Старика: Профессор вел себя с ними как отец. И легко разбирался в делах пулеметчика так, будто и сам не раз лежал в окопах. И, по-видимому, профессор, почувствовав, что солдат и природа, близки друг к другу – рассказал о том, чем занимался, правильно посчитав, что молодежь поймет о его  Ноосфере. Старик удивился, именно это, о чем говорил ему Профессор обдумывал и он сам, стоя на мшистых валунах скал, у госпиталя, когда склонялся вечер и опускающееся солнце красило неподвижные облака. Он чувствовал: из глубин недр исходят жизнь и мысли, так если бы эти скалы,  мхи и лес на них были бы живы и могли говорить ему, нечто важное.  И об этом самом рассказывал Профессор. "Биосфера, ноосфера – подумал Иранец - она жива, она как Аллах и она делится мыслями с людьми, если они к ней прислушиваются".

- Ты слышал о нем - спросила потом Валя - это же Академик Вернадский, он из Москвы. И еще один с ним, я покажу его тебе: микробиолог Гамалей – так его называют.
       За Валей, из Егенды Старик вернулся почти через полгода, когда все вопросы с отцом об их женитьбе удалось утрясти.   

Работа на шахте была интересной, но Старик привык к своим горам, да и отец был стар и ни в коем случае не собирался переезжать в город. Кроме того, отец предостерегал его от дурного и почему-то настойчиво - от пития. Но старик этим не увлекался.  Вскоре они с отцом купили подержанный Виллис, и он вернулся в поселок. Хорошие заработки не расслабили их: стадо баранов росло также, как и в детстве, когда еще командовал старый Перс.  И он, к тому же, знал и врачевание: не только из-за зооветеринарного, но больше по советам тех, с кем он работал уже много лет.   Появлялись и лошади необходимые в хозяйстве, и 3—5 коров, ежегодно приносящие приплод.  А когда пошли дети, то надо было думать и об их судьбе.  И не потому что жизнь изменится, а потому что каждый должен был думать о грядущем, что их ждет через 5, 10 и 15 лет. Женщина думает на 5 дней, а мужчина на 5 лет вперед, так говорили казахи. 

Жизнь не малина, считал старик и её дурной бок иногда разворачивался к ним. А этот бок начался с 20 съезда партии. Сталин, чей портрет был укреплен на переднем стекле его Виллиса стал критикуем. Для старика это был двойной удар и не только как Победителю, но и потому, что Сталин был, по его мнению, героем Тегеранской конференции в Иране, где старик никогда не был, но о котором часто вспоминал его отец, подчеркивая, что они Персы и бывали в Тегеране. Победа же была добыта в Тегеране, и сам он стал Победителем в войне, да и Вождь, чем-то напоминал ему Персов. Но еще большей неприятностью стало решение Хрущева ограничить количество скота на одни руки. Но к тому времени местные руководители и народ, поднаторевшие на экспериментах свыше, не особенно рьяно брались за их выполнение, а лишние головы можно было распределить и по знакомым.   
       
А потом и времена наступили другие и появилась возможность поездить. Вроде бы порядок был нарушен и ему это совсем не нравилось, но он думал и том, что все равно жизнь меняется: также как у его родителей, покинувших Иран.  Грянула и перестройка. Старик же, довольный укладом страны, к которой уже давно прикипел, не приветствовал новые порядки, но и теряться не стал. Кровь древних персов, не чуралась поиска новых заработков, и надежны на лучшее все же существовали и когда в районе за новыми впечатлениями появились арабские шейхи, он быстро нашел пути, которые его соседи называли бизнесом, а он тем же словом, что уже давно существовало среди них – табыс*.  От людей сопровождающих арабов он слышал: каждый сокол - балапан стоил около 1000$. Конечно они бы не говорили это ему, знай что

Старик и сам заядлый любитель соколиной охоты и что это он унаследовал  от своего отца, а тот от древней традиции иранских сокольников. И подозревал Старик, что сокольники - казахи от Каркаралы до Егендыбулак** получили это умение еще в древности когда Кесеки, как именовали себя эти народы получили  его по крови от персов и евреев, составлявших воинские дружины  царя Кира, ходившего на побережье Каспия походом,  так и оставшихся здесь и по причине поражения, и  по причине времен Исхода от Муссы,  И Старик знал, где и когда надо брать этих птиц, крик которых так напоминал ему писк сбившихся в кучу цыплят, и знал как их воспитывать. Ничего не забывал Старик из опыта  предков и тех кто жил с ним по соседству, а ладить с ними Старик умел и это вероятно и было главное в нем. А еще шейхов можно было сопровождать в пути. Он был в этом профессионал: горы Ку, Каркаралы*** и Кент**** - Старик знал. Также, как и фауну этих мест, и о кумысе, и о саумал*****, как выходить на утку и тетерева, где пролегают тайные тропы диких баранов – архаров. Но Старик не был выжигой, и жаден до денег. Чувство табыс было в нем, но и тратить деньги он мог.  Это нравилось его попутчикам и его брали везде.
       
Тогда же у него появилось новые развлечения, о которых он слышал и раньше. Теперь же он быстро проводил их в жизнь. Особенно публику привлекали боевые бараны. Для шейхов и их свиты, которые жили в расставленных для них юртах это было главным развлечением. Боевых баранов Старик растил давно, выбирая тех, кто был более разборчив в ударе и умел принять удар. В его стаде такие встречались еще с детства: они могли атаковать и соседних самцов, и проходящих людей, а самые упрямые могли сбить с копыт и корову. И в эти моменты, когда баран пятясь отходил назад на метров 5- 7 для разгона  душа Старика замирала. А баран, приняв боевую стойку стремительно начинал разбег, набирая скорость для удара, как валун отправляемый из гигантской баллисты его предков, осаждавших плато Устюрт. И он отбраковывал худших и улучшал лучших, обмениваясь ими с другими хозяйствами, а потом строил отдельные загоны для особых задир. И в этом тоже советы давал отец: как развить нужное и закрепить это качество. Огромный опыт — лучшая школа. 

У Старика же было природное чутье и скоро в загоне стали появляться экземпляры, которые ценились, и ими можно было торговать. Тем более, что они часто оказывались победителями и приносили не плохой доход. И эти представления были не только для шейхов, а и для тех, кто мог приехать на назначенное представление или заказать его. Табыс Старик не транжирил, но мог помочь, то школе, то мечети, то... и это нравилось его жене.  Валя научилась использовать безотказность Старика, она помогала детям, близким, но не так просто, а с толком и нравоучением: любовь детей к матери укреплялась, и ценность слов её возрастала. Поэтому, когда её близкие потянулись на фатер лянд ей, хотя и не без труда, удалось уговорить вначале старших детей, труднее младшего Володю и уже с большим трудом мужа.

Конечно в этом помогло и то, что Старик воевал в Германии. Аккуратные домики немецких Dorf снились тогда ему не раз, он и опять бывал там, навещая старших детей. И они познакомили его с турками. Это по-видимому сыграло свою роль, но все же он понимал, что влезает в большую авантюра: степняку, прожившему на огромных просторах гор Ку, пропахшему лошадьми и бараньим курдюком, знавшим каждую травинку в ущельях, зачем был Мюнхен, громады его домов и электронная промышленность, и как любил с ёрничать Старик «с его педерастами».    Но что мог получить там Старик? И даже размеренная жизнь в городке Кобленц ему была не по душе – он задыхался в нем. Уважение, дружбу, возможно это ему бы и удалось установить, но язык и возраст! Да и с турками мало, о чем можно было поговорить, разве что о политике. Они повторяли то что видели в стеклянных ящиках: СССР плох, Россия плоха, а Казахстан? да, что это за государство, откуда, и зачем оно? Старик удивлялся и тому как терялось его слово и то, что было значимым там на родине, здесь ценилось меньше и вскоре он стал понимать, что - не ко двору. Старик хирел. А когда говорили про Гендеры, то просто плевался и, как было принято в Егенды, разражался отборным матом. И хотя не далеко от городка тянулись горные холмы, быть в них также как в Егенды он не мог: не было с кем, да и правила были другими.
 
Он чаще вспоминал войну и госпиталь, и горы вокруг, и как-то, когда его попросили рассказать о ней, ответил: туго было нам: в первый год, бил нас немец, гибли мы, и бежали… , но потом ушли в горы Каркаралы, набрались сил и через год, спустившись, прогнали их! Ничего же удивительного в этом и не было, настолько война и Родина смешались в нем, он, конечно не считал, что Казахстан выиграл войну с Германией с Каркаралинских гор, но добавлял, что все пули, выпущенные во врага, были из свинца, добытого неподалеку.   
        А как-то проснувшись спросил жену, а где здесь можно сдать парт. взносы.  В одном из самых мощных государств НАТО он и в самом деле попытался оплатить членство в КПСС, давно не существовавшего. Это озаботило Валю.  Она смотрела на него, и никак не могла понять, что с ним: его очередная шутка или начавшийся Альцгеймер, тем более, что Старик не улыбался.    
 
И Она, склоняясь к нему: замечала, как слабеет тот, чьими силами это все было создано. И годы совместной жизни вопили ей о помощи. Поэтому, когда Старик заявил, что он возвращается то повозражав согласилась, но старшие дети (два сына и дочь), они приехали сюда первыми и уже говорили по-немецки, - ни в какую. Младший же Володя заметно тосковал по родным краям и не мог привыкнуть. Все ему было не то и радужные парады и отсутствие веры.  Поскольку те, кто посещал мечеть были далеки от него, а тех, кто посещал собор было совсем не много и найти среди них близких Бог не помогал.  Старик и Володя решили вернутся. Но Валя должна была остаться со старшими детьми и внуками – так решил Старик. И в печали слез она думала, перед тем как заснуть, как будут они там без нее. И хотя теперь не будет у нее бранных слов мужа за неразумную поездку, но куда деть прожитое? У Старика еще оставалось кое-что из денег, и он передал часть их Вале и детям, а что-то Володе.


Сын же вернулся в Караганду на шахту где работал раньше, а отец в Ку, где лежал родной Егенды. Перестройка  закончилась и наступала новая жизнь которую Старик не принимал, но которой покорялся.      Теперь ему пришлось покупать снова дом, но за этим проблем не было и платить не много – жилье стояло в селе пустым. Были и хозяйственные постройки, тройка баранов, корова и лошадь, впрочем, друзей у него оставалось много, но без Айель было никуда.  А теперь постаревшая, но все еще со своей суховатой стройностью Рая не оставляла его: и поесть и прибраться все она могла, а, в ответ ничего не просила. Рая – казашка и естественно, каракесечка, каковых здесь было как пруд пруди. И за ее широкие глаза и несколько сужающийся овал лица он называл её Мартовым. Рая обижалась: Мен Мартов болсам, а сен кім сін?  спрашивала  она. Она обижалась не потому, что Мартов был мужчиной и евреем, а потому что, Меньшевиком, а это не соответствовало курсу партии, о котором она не смотря на давно прошедшие времена не забывала.  Народ в Каркаралинске был не чужд грамоте, и там рождались самобытные люди, и многие из них были хорошо осведомлены и о ВКПБ и её истории. И даже существенная часть детей женского пола имела имена: Лаура, Луиза, Клара, что относили к именам дочек Карла Маркса или к самой Клары Цеткин. Ну, а среди мужчин, и особенно после 50 годов, встречались Диаматы, Истматы, вероятно от того, что эти имена звучали как родные слова.    

Была книга у Старика еще с царских времен, досталась она ему от польского диссидента, проживавшего в Каркаралы, с которым Старик был неплохо знаком. В ней он и увидел Мартова - о котором много слышал в те времена. И надо было так   случиться - их похожести.  Ол сенін ата сиякты, не иначе как дед твой Рая. Дело в том, что Рая дедов своих и одним глазом не видела. И кто они были - терялось во времени (родители Раи были сиротами). Как-то Рая показала ему старый мазар её близких, лежавший на кладбище среди густой травы. По-видимому постройка была из самана, и лет ей было за сто, но сохранилась отменно. Разве, что стены напоминали рыхлое от оспинок коричневое лицо человека - следы дождей. Они тогда долго сидели у Мазара - что-то было от погоды делавшей этот день Раем. И тогда Старик позавидовал тем, кто здесь лежит: он нисколько не сомневался, что они там в блаженстве, как и он сейчас среди этого моря трав.  Там в самом углу он увидел памятник увенчанный звездой Давида. Ну и что - ответила Рая на недоумение Старика,- Мальчик увлекался такой Религией, а родители, когда он ушел, попросили ему покоя здесь среди моих родных. Ну и увековечили его странности этой звездой, не спрашивая нас. Лежит же твой Поляк - диссидент здесь по соседству под Серпом Ислама! Мартов же никогда не был в Каркаралы, хотя людей его семени здесь побывало ни мало, и Пришвин,    да и дядя его, что наезжали из Павлодара. Отец Старика ходил с ним по ущельям Каркаралы и Кента и никто не мог бы больше и лучше показать тайные тропы зверей и вывести к Архарам перескакивающих по торчащим валунам над пропастью, спускаясь в ущелье. Много, что показывал ему Отец в горах и особенно  трехпалую  куропатку (в её  короткопалых оперенных лапках наружный палец сросся со средним, а задний совсем отсутствует). Они - большая редкость, но водилась у гор Ку.   

Он же представлял их уже арабам, те хорошо платили, а если удавалось подстрелить трехпалую, то араб тут же съедал еще живое сердце. Как они считали: тогда в доме сохраниться порядок и благосостояние. Впрочем, эту традицию, считал Старик, арабам навязали местные, ведь трехпалая, как утверждает В. Даль, водилась восточнее Каспия. Т.е. в Казахстане, и арабы должны были мало что знать об этой птице. Охотились они и на тетеревов, так же, как и на куропаток. Осторожно подъезжали к группе севших на землю птиц и стреляли, добывая до 30 штук. Старый перс рассказывал, что для Пришвина Арка, Аркадия, как он называл страну за семью синими горами, была землей обетованной, и в ней живут Адам и Ева - старые киргизы   у пещеры со своим верблюдом, быком и мышью, которая первая встречает Весну в горах взобравшись на горб верблюда. А в юрте из дерева, кошм, задрапированных мягкими матрацами и подушками через кабырга (решетчатые стены, укрытые кошмой) и шанырак(отверстие вверху) гуляет ветер свежести и прохлады - летом, тепла и уюта - весной и осенью.

«– Одно слово Каркаралы», – сказал цветущий помощник уездного начальника. – Ведь это, батенька мой, те же тартарары, да еще почище; сюда заехал, как под стену попал.
– Что значит это слово? – спросил я членов клуба. Никто не знал.
– Ты не знаешь ли, аксакал? – спросили мы старика киргиза у костра.
– Каркара,– ответил он,– значит черное перо; в этих горах красавица Баян оставила черное перо из своего головного убора.
– Какая Баян? Расскажи! – заговорили члены клуба.
– За этими горами есть еще синие горы, а за теми горами еще пять синих гор. На последней горе Карыбай и Сарыбай увидали беременную козу. ««Слушай, душа моя», – сказал Карыбай, – у меня жена беременна, я не буду стрелять эту козу». – «И ты слушай, душа моя, – ответил Сарыбай, – у меня тоже жена беременна, и я не буду стрелять беременную козу». Карыбай и Сарыбай не стали стрелять беременную козу и поклялись: если родятся мальчики, будут братьями, если девочки – сестрами, если мальчик и девочка – женихом и невестой.
– Невесту звали Баян-Слу,– продолжал старик,– а жениха Козу-Корпеч. Они жили далеко друг от друга и выросли. Он стал батырь, она – красавица. Лучшие женихи сватались за Баян, но она говорила: «У меня есть жених, он придет, когда у него отрастет золотая коса». И потому, кочуя со стадами, Баян оставляла ему приметы: в горах Алтын-Тарак она оставила золотой гребень, в наших горах Каркаралы она оставила черное перо из головного убора. Джаксы?


– Дальше. Видите, вы эти пятна в долине? Что это?
– Табуны.
– Нет, это – овцы. У Баян было много овец и коз. Молодой пастух нанялся к ней пасти овец и коз: пас хорошо, стадо размножилось; Баян полюбила этого молодого пастуха. Очень полюбила. Но как-то раз у любимой козы сломалась нога. Баян рассердилась и задела пастуха по голове. Шапка упала, и сверкнула золотая коса. Молодой пастух был Козу-Корпеч. Джаксы?
– Когда киргизский батырь Козу-Корпеч лег отдыхать в долине Чок-Терек, злой калмыцкий батырь Кудар-Кул убил его и взял голову и отдал красавице Баян. Невеста пришла с головой жениха в долину Чок-Терек и молила бога воскресить его на три дня. Козу-Корпеч воскрес, и невеста оставалась с ним, как жена, три дня в долине Одинокого Тополя, Чок-Терек. Джаксы?


– Дальше: перед третьей зарей умер батырь Козу-Корпеч. Баян поклялася отомстить. Обещала выйти за калмыцкого батыря и просила его только достать воды из глубокого колодца. Спустила туда свою косу, и когда по ней батырь спустился – засыпала колодец землей. Проезжему начальнику каравана обещала выйти замуж, если он сложит над Козу-Корпеч высокую могилу и бросится вниз. Начальник каравана бросился и умер. Всем храбрым юношам каравана обещала быть женой, если осмелятся броситься. И все бросались и умирали. Потом она вошла в могилу своего жениха Козу-Корпеч и заколола себя кинжалом*****.

Старик нашел и распечатал, эти строки Пришвина из журнала, и запрятал листок в карман куртки. Вот - иногда рассказывал он попутчиком, - аксакал то был мой отец, а лет ему было около 40… Название же Каркаралы соответствовало легенде. Зимой Старик влезал на гору и удивлялся её точности: далекие вершины елей на фоне снегов выглядели как черные перья. Издали их темная зелень заглушалась белым сиянием. Чернеюший снег - если переводить дословно.    
Время летело быстро и ему часто звонили из Кобленца. Но как-то заболела Валя и все что Старик накопил отправил ей. Нужна была срочная операция. С отъездом Старика и по мере подрастания внуков жизнь для нее становилась не сахаром, она тосковала, не спала, казалось, что и влажность не та - никак в Егенды. Постель промокала, и она терзалась ночами, вспоминая Старика - плакала. Операция не помогла и Валя тихо ушла. Старик же сидел в тот день на утесе, сжимая старое ружье и впервые ему стало тоскливо, как волкам которых он бил зимой, скупые слезы скатывались на уже старческие руки. И ему хотелось взвыть, от того, что он не смог помешать беде, и он это сделал.

Выть по волчьи по-настоящему Старик не мог, но душа просила. Вечер тогда уже склонялся к ночи и на соседнем утесе он увидел Архара. Он косился на Старика откинув мощные рога на спину и его стальной силуэт врезался в ночнеющее небо. Архар был крупным, и таких Старик здесь не видел, но он был еще и старым и, вероятно, уже не водил стадо. Архар, казалось, был удивлен, и не  воем Старика, а ярко выраженной болью в нем. И она,  по-видимому, задела животное.   

Валя редко появлялась и во сне - только раз или два. Однажды она улыбалась ему и была молода как в Щучинске, а однажды он, что-то пытался сказать ей, но она не слышала. Он кричал ей, но словно пропасть пролегла между ними, и пустота была беспросветной и полной черного отчаяния. От тоски он уже умирал, и только молитва помогла ему прийти в себя. Почему же думал он утром, я не дал себе умереть? Но кто бы тогда остался с Раей?  Сен менін мынау омірінін батпагында тобемсін - говорила она ему поглаживая седую голову, вспоминая как шли однажды в ночи вдоль берега озера, который незаметно перешел  в   трясину – Ты моя последняя кочка на болоте этой жизни. И я всегда знала что буду с тобой. И если бы я не была с тобой, то все равно бы была бы.

Теперь же Старик стал такой же как Архар, мало кому нужный - общение с друзьями становилось реже, да и уходили они из жизни. И он провожал, их одного за другим, и бывало по просьбе родственников обряжал в последний путь. Его руки скользили вдоль тела покойника и струи воды смывали земное, он непрерывно молился, что бы всевышний простил их, ибо они не были без греха.
И ему начинало казаться, что люди тяготятся им. Рая же, делала все, чтобы поднять его настроение, но он привыкший зарабатывать с достатком, был слишком строг к себе и ему казалось, что все дело в деньгах, но тут же убеждался, что дело не в этом.


Охотиться и создавать табыс он еще мог, но без избытка - не каждый день. В доме его было не особенно жарко, и он рано улегшись долго отдыхал в своей постели, а встав и выпив утренний чай уходил по своей тропе. Она стелилась равниной и постепенно поднималась в горы, где среди плоских блинов скал и валунов среди густой травы бил, образуя небольшой омут родник. Рядом росла группа из берез, осин и пара старых раскидистых сосен. Здесь он и останавливался, и мир ему казался другим: ярким и светлым, как в Раю. Осторожно стелил свою постель на траву. Постель из старого тюфячка он принес сюда давно и уходя домой вновь скатывал её в рулон с пленкой и прятал в кустах. Никто и так бы не позарился на барахло и инвентарь, люди здесь были воспитанные на старой традиции. Рядом же была небольшая заготовка дров. Старик садился и затевал костерок ловко укрепляя на сложенных камнях свой старый чайник.  Раскрывал свою сумку и извлекал на полотенце пару лепешек, тонкий ломоть сыра и банку с молоком, а иногда и с кусками мяса, все что укладывала ему Рая.    Он пил чай и вспоминал ушедшие годы, но это не были воспоминания - он был реален в них. Потом он лежал в свой постели и сквозь ветки деревьев смотрел на небо, пронзительно голубое оно манило его.


Сол аспада болганда мен кім боламын (кем я буду на небе) - думал он, и еще о том до чего не мог дойти в суетливой молодости, почему я, что есть мое сознание, вот я иду, и открываются новые горизонты, что же это значит иметь осознание здесь и сейчас. И ему казалось, что там в безднах Аспана, что то мелькает и серебрянные диски НЛО планируют за горы, но он знал, что там невесть где, и невесть к чему привязана его душа, и оттуда он начинается. Но он знал и другое – это место было не одним, а  разбросано и в других пространствах, что присуще и самому Аллаху. И обычай капіров  рассыпать прах  среди гор и морей, рек и озер, долин и лесов произошел от этого знания. И Старик молился за детей Валю и Раю и просил, что бы уйти вперед Раи. Костерок его был совсем малым, и он иногда подкидывал в него пучки  травы. Дым тонкой струйкой плыл среди низких кустов и приносил запахи. И Старик был мастер их регулировать, и они легко возвращали в параллельные времена.

Да и детство не казалось ему далеким, оно было тут рядом с ним, пряталось в старых ущельях и потемневших деревянных балках Дома. Среди знакомых Старика были и травники, те, чьи родители этим еще занимались. И Старик собирал травы: чабрец и мяту и это помогало ему и Рае преодолеть зиму. Запершит в горле -  тут же и нужная трава. В Каркаре правда этим не увлекались, казахи больше надеялись на кумыс, саумал и конину и знали как использовать курдюк. Старый же иранец мог дополнить это букетами трав, чудо которых, он все чаще и чаще обнаруживал с возрастом, когда заниматься изнуряющей работой не было уже сил, а освобождение  открывало новые перспективы.  Иногда он шел к кустарникам, где росла малина и собирал её – нет, он не был любителем ягод, но Рая делала из них варенье и если приезжали дети, он мог им что-то передать, собирал Старик и грибы и Рая мастерски готовила с ними картофель, но Старик ел мало и не был тучен, а чаще всего в его меню  – беспармак, который был чудом. И Старик знал что съев немного он получит бодрость.  Рая в приготовлении еды была большая мастерица и периодически   собирала гостей.

Среди них были и те, кто не нравился Старику, но на его возражения она отвечала пословицей «Таспен  урма нанмен ур!»  - не бей камнем, а бей Едой. И в самом деле те с кем он не ладил вдруг становились приветливее к нему. И тогда он вспомнил 16 Декабря, и как волком смотрели друг на друга люди: русские и казахи.   Тогда ему надо было сьездить в Темиртау. А, честно говоря, он побаивался выйти на улицу, но выйдя и сев на автобус он удивился: в мало населенном казахами Темиртау в автобусе была их большая группа. Нет они не ехали вместе куда-то, и не договорились о встрече, но словно какая-то сила посадила их вместе: и теперь группа русских и группа казахов не будучи одинокими: не боялись друг друга, и отсутствие страха не добавляло агрессии.

И что интересно, когда он возвращался  домой та же история повторилась. Причем так было до тех пор пока все не стихло.  И еще Старик удивлялся тому как быстро улеглись волны этого шторма, ему казалось что в другой стране такого не было бы.  Постепенно стадо свое он раздал по родственникам Раи, но скот и поголовье по прежнему считались стариковыми, и он иногда приплачивал за услуги, но кто считал их ..
Огромное небо склоняло к думам об Аллахе, и Старик чувствовал его, и он знал что Небо всегда напоминало о нем, и что-то обязательно происходило в виде Чуда, но его нельзя было измерить деньгами. И от него нельзя было расслабляться. Старик был обыкновенным сыном своего отца и по мере сил и времени исполнял его заповеди, он не удивлялся и тому что за долгую жизнь встречал удивительных людей: Пришвин, Вернадский, Гамалей, генералы красной армии и солдаты вермахта, арабские шейхи и они говорили с ним, как с равным.  Был ранен в Германии и женился на её дочери, и вернулся на Родину. Он всегда знал: Аллах не оставит его, и как бы не было трудно - оган сінемын. Верю ему.  Он был честен, любил работать, но не упускал возможности отдохнуть. А когда следовало, он поступал по казахской  пословице, которую Пришвин любил повторять отцу:
- Егер сіздін досыныз кигаш болса, онда бір козінізді жумыныз******.

Отлежавшись, уже под вечер Старик собирался домой.   Иногда же к роднику спускался старый архар, и попив воду уходил не сразу: пригнув узловатые колени тяжело опускался на траву, шумно вздыхал, осматривался и дремал. Старика же  он не боялся, хотя помнил о его ружье. Потом он вставал и уходил в горы.    Старик не пытался подойти к нему. Его чувство говорило, о том что они не одно и тоже, хотя и вместе. Так они и дневали у родника Старик и Архар, оба отживающие, оба разные и оба достойные******* И об этом еще помнят в Егенды.
*доход, каз
** поселок у подножия гор Ку, дословно «весенний ручей», каз
***городок и одноименный горный массив, здесь неоднократно бывал М. Пришвин
**** заповедные горы, где еще бродят рыси, и забредают тигры, не путать с английским заповедником и графством Кент - родиной Мика Джагера;
****Свежее кобылье молоко после рождения жеребенка – целебное, каз
***** ****** Если у тебя друг косой, то и сам прижмурь один глаз, каз. 
*******слышал, что приезжие строители убили Архара, а вскоре скончался и старик, но есть и другая версия: старик и Архар до сих пор встречаются на земле обетованной.