Сказки Зеркал - Головы

АМ!
               
Уселись палачи на брёвнышко, поёрзали.
- Жестковато.
Сидят, отдыхают после казни. Отдохнут – и надо будет срубленные  головы собирать, в корзины укладывать. Дел невпроворот.
- Вы, милостивый государь, любитель покушать или худеете?
- Так-то я, конечно, любитель. Но вопрос – смотря чего покушать.
- Ну, а предложу я вам вдруг грибков жареных!
  - Грибков?.. мама дорогая, я же за лукошко груздочков – полцарства…  Но, будьте любезны, мне грибков со сметаной! Исключительно.
- Непременно со сметаной. Транжирь по полной.
- Да-да-да, одну ложку сметаны – в грибы, а другую ложку – в рот! Так запросто и прямиком в рот!
- Транжирь по полной. Всю корзинку, что жена насобирала. Пускай ругается, шут с ней.
- Жене не должно ругаться, когда муж голоден!.. Сперва накорми – потом ругайся. Досыта накорми.
Оба облизнулись.
- У-у-у!
- А там, глядишь, после грибков, и печёночку к столу преподнесли бы. Гусиную печёночку под соусом, а ещё с лучком меленько-меленько нарезанным. И чтоб у лакея Анисима ливрея имелась с галунами, а руки в белых перчатках: приятного, дескать, аппетита!..
- Маменька! да мне бы эту печёнку в рот!
- Можно и чесночком её, дуру, потереть, и обязательно на сливочном масле пожарить минут пять… а на столе уже рюмочка дожидается!
- Что-с?
- Рюмочка! Уберите висюльку с носа, эк вас разнежило.
- Дак, милостивый государь! Милостивый государь!..
- Хлоп из рюмочки! хлоп рюмочку об пол!.. Машенька, дескать, тащи из шкафа другую!..
- А кто это – Машенька?.. Жена ваша?
- Жена. Она самая.
- Тогда и куропатку сюда тащи! слышь, Машенька?.. сейчас Машенька с лакеем куропатку принесут, и мы её целиком вам в рот запихнём!
- Мне??
- А то кому ещё? Вы только рот пошире откройте.
- А-а-а-а!..
- Пошире, пошире… Куропатка-то!..
Оба облизнулись.
- Куропатка-то! куропатка-то!.. Да тогда, будьте любезны, подать к столу и рагу из фазаньих потрохов, и чтоб всё свежее было, сей день из лесу!..
- Не просто фазана, а цыплёнка? Его вы имеете в виду?
- Имею! В виду его – золотопузого, фазаньего – очень хорошо имею!
- Ножки пухлые, крылышки розовые?
- Его!!
- Косточки шейные мягонькие-мягонькие?
- Матушка-гражданочка! Да после этакого цыплёнка мало чего в рот полезет!.. Бьюсь об заклад, что стерляжья уха не полезет!
- К вам-то в рот не полезет?
- У-у-у!
- Полезет как миленькая. За «здорово живёшь» полезет. Да я вам и просто кусок стерляди, без ухи, в рот закину, а затем другой закину, и ещё один закину. Рыбаки давеча с Волги пару центнеров стерляди привезли, так отчего теперь не лакомиться?.. Да ещё лакею Анисиму на кухню покричу: подавай этой… как её бишь?.. осетринки!
- У-у-у!
Оба облизнулись.
- А то вздумали мне рассказывать, что не полезет… щепетильность вам не к лицу, я это чисто по-приятельски докладываю…  Борщ со свининой и черносливом – полезет?
- Полезет!
- И чтоб свинячьи рёбрышки не переваривать – правильно я ваш вкус понимаю?
- Правильно!.. Слушайте, я недавно у кума, в гостях, замешкался, и пришлось кушать борщ с карасями. Честно сказать, всё вкусно было, но осадок некий остался. Совсем не то, когда борщ без свинины готовят! Совсем не в терцию!
- И к чёрту! Вы бы этот борщ на помойку вылили!
- И вылил бы! За «ради здоровья» и вылил бы, если б кум на меня не поглядывал пристально!.. Но зато вот, после борща, я откушал картошечки жареной с бараниной, да к ней подавались яйца перепелиные, запечённые с сыром… И это было сплошное удовольствие, я вам доложу.
- Неужели с сыром?.. С пармезаном?..
- С моцареллой! А за-а-апах!..
- У-у-у!
- Сам в рот полез, я лишь рот пошире раскрыл!
- У-у-у!!
Оба облизнулись.
- У-у-у!!
- Обожаю быть чрезмерно сытым, хотя и признаваться в этом вроде как не совсем удобно. Бывало, нажрёшься этак до безобразия, брюхо дивной вкуснятиной наполнишь, да всё равно жевать не престаёшь, чавкаешь без устали: музыка! сюита си-бемоль-мажор!.. Машенька только крикнет: грудинку говяжью подавать?.. А я даже и не знаю, подавать её или не подавать?..
- Да отчего же не подавать?.. Слышишь, Машенька, и грудинку тащи сюда, и целого поросёнка копчёного тащи с квасом ржаным, с клюковками в пятачке… Ты мне его, подлеца, на блюдо с хохломой уложи, помидорками инкрустируй – милостивый государь впритык к милостивому государю – а я его кушать буду!.. Нет, я его не кушать буду, я его жрать буду! за ушами пищать!!
- Ах, верно-то верно: за ушами пищать!! обязательно должно за ушами пищать!!
- Иначе: ни-ни-ни!..
- Ни-ни-ни… иначе: жрать буду, но хрен вам на блюде!.. Ах, ты жизнь обжористая, напасть чревоугодная!.. Да подайте же мне зайца сей же час!
- Зайца??
- Зайца мне подайте, бога ради!.. Я его укропчиком-петрушечкой разрисую, горчички не пожалею, ложечку мёда куда-нибудь сбоку заложу – и себе его в рот!.. Кушай на здоровье, Фрол Кузьмич!.. А затем и вам его в рот!.. Кушайте на здоровье!..
- Мне в рот?
- Кушайте!
- У-у-у!
Облизнулись. Отрубленные боярские головы жалобно заскулили и запачкались слюньками.
- А рябчика? Вы помните ли, каков на вкус рябчик?..
- Ещё бы не помнить!.. С ананасом рябчик запечённый, податливый… Корочка румянцем светится!!
- Корочка красного перцового отлива, словно у рака варённого... Ах, раки!! Про раков-то мы с вами почему-то забыли!! Вот уж чем лакомиться можно хоть целый день без устали!! Вот уж где объедение!!
- Ваша правда. От раков сплошное объедение.
- Их ведь можно и с пивком холодненьким, благодетель вы мой, да одну кружечку за другой, да пены не сдувать, ибо сама спадёт, благодетель вы мой!!
- О-о-о! пива-а!..
- Кружечку за кружечкой, да вам их в рот!!
- Мне их, мне их в рот!.. Отца родного мне не надо – вы мне за отца, за благодетеля, за кормильца!!
- И вы мне тоже за отца, за благодетеля! Только рот пошире раскройте, а я вкусности-то все эти – вам в рот! прямёхонько вам в рот!..
- А я их: ам-ам-ам! я их: бульк-бульк-бульк!
- Вы их: ам-ам-ам!
- Ам!
- Да гори они синим пламенем – эти фрейдисткие комплексы… ам!..
- Ам!..
Оба щедро облизывают губы друг у друга.


ЗАГАДКИ-НЕОТГАДКИ
               
Кабы не нужда, я бы и стараться не стал, чтоб россказнями народ баловать. Мне ведь сочинительство с большим трудом даётся, истинная мука. Пять строчек напишу, максимум шесть – всё, падаю в обморок. Здоровья не хватает на умственные напряжения. Но – ничего, пишу, тружусь. Страха ради иудейска.
Если вы покойников не боитесь, то вот вам сказочка. А ежели и боитесь, то плюньте да разотрите: хандру-то надо обмишуливать. Высоко сижу – далеко гляжу.
И вот одним прекрасным днём умирает ярославская графиня.
- Как умирает??
- А так, что застарелость в организме психанула и кишки ослабели, а тут, значит, пора графине помирать. Нешто прикажите старому человеку без уздечки мучиться и жить пятнадцать веков?.. Да он с пятнадцатью-то веками и не уместится в инженерию событий, оскудеет плотью, а разумом ниспадёт до младенческих горизонтов. Усядется этакий старикашка внукам на шею: этого мне дай, да того купи!.. Капризный старый чёрт.
Ну, а у нас, значит, графиня умирает. И картина, прямо скажем, не предвещает ничего необычного.
Вокруг умирающей столпились любящие родственники, друзья приковыляли. Так сказать, свидетели невозвратных лет (эх, всё-то я о грустном, всё о грустном), и несколько бабулечек-кликуш прижалось в уголок – уж если где похороны намечаются, так это для наших бабулечек самое вожделенное зрелище.
Тут, давеча, на похороны губернаторской левретки, симфонический оркестр из областной филармонии пригласили. Тот как вдарил по городу трубной тоской – все окрестные собаки от зависти сдохли. Наши бабулечки затем дня четыре с собачьих похорон на собачьи похороны поспешали, без перекуров. А вы говорите: зубы на полку, запеканка-простокваша!.. Нет, наши бабулечки ещё о-го-го.
Но это давеча было, а сегодня-то что?.. А сегодня, видите ли, графине затеялось помереть. Пригласила всю родню к себе домой. Наблюдает, как опечаленные граждане проливают горькие слёзы на смертный одр. Но всякий про себя досконально думает: кому же вредная бабка свои богатства завещала?.. Графиня-то, не будь дура, денег по заграницам не транжирила, у ней этих несчастных денег в кубышке, может быть, тысяча миллиардов! Очень может быть!..
Расположились родственники вокруг умирающей, перешушукиваются умеючи:
- Ладно, что кубышка, а ещё пять десятин леса в Кукобое – эвон ли?
- Ну, допустим, что вопрос кубышки не до конца ясен, а вы сами зачем сюда припёрлись?.. Вам графиня и на понюшку табака рубля не завещала: обрыдл, говорит, мне этот зять троюродной сестры!.. Я с утра всё разузнал и теперь знаю, кому тётка денег оставила, а кому передала своё родственное благословение.
- И пёс с ней, с графиней! Я до неё с почтительной любовью касался не ради выгоды, а ради родственной любви, пёс с ней!.. А вот вам – подружкиному племяннику – она и половой тряпки в наследство не оставила, и братца вашего самолично на каторгу упекла, а мамаше вашей ворота дёгтем мазала. Можете и не торчать здесь пнём, а можете домой убираться и стишки пасквильные в газетах кропать; авось, до князя Чугунникова дойдёт смысл вашей писанины, он вам и почешет физиономические промежутки.
- Да сдался вам мой братец!..
- Племя Иродово!..
- Обзываешь ты меня – переводишь на себя!..
- Алкашня деревенская!..
  - Обзывай меня хоть год, всё равно ты – бегемот. Обзывай меня хоть век, всё равно я – человек!..
Графиня уже почти совсем померла, но говорит рефлексивно, хотя и сердечно:
- Вот я воистину еле дышу и еле говорю. Про моё артериальное давление пускай вам доктор скажет. То-то он зелёный такой ходит со скальпелем и бурчит: надо срочно совершить переливание крови! надо срочно совершить переливание крови!.. Я тебе совершу! Экспериментатор хренов.
Доктор испуганно съёжился, скальпель украдкой под половичок сунул. Вроде смирный такой и вежливый, а зуб на графиню всё-таки точит. Сам же точилку и изобрёл.
- Родные мои, – говорит графиня. – спасибо, что пришли проститься со мной, на предсмертные листопады полюбоваться. Спасибо, что такая я старая дура, а вашим радением пользуюсь.
Все галдят потихоньку:
- Не дура, не дура! Пользуйтесь сколько можете!
- Вы нам благодетельница и звезда, указующая праведность пути! – заблестел глазёнками племянник подружкин.
Тут графиня расчувствовалась, даже слегка всплакнула – древнегреческие-то трагики ей на ум пришли. А из коридора мужики закричали:
- Мы гроб привезли. Рубль тридцать копеек с вас.
Графиня закашлялась.
- Не вам гроб-то привезли. – попытались успокоить графиню родственники. – Это какой-то посторонний гроб… так, шаляй-валяй…  На помойку его выбросить – никто и не обидится.
- Деньги заплатите, потом выкидывайте! – кричат из коридора. – Зазря, что ли, умные люди гробы выпиливают? Зазря и покойника петь не заставишь!.. Ты покойнику сперва денежку заплати, а опосля он споёт, универсализм-то звонкий!
Все приуныли вроде как, не знают, что сказать. А графиня говорит:
- Я сейчас умру, и никаких песен не будет. Лучше покажите-ка мне гроб, вдруг по размеру не подходит.
Притащили гроб.
- Нешто модно стало гробы в жёлтый горошек красить? – смутилась графиня. – Помереть спокойно не дают, со смеху упокоиться можно. Власти-то где, почему авангардизм не возбраняют?
- Власти уже давненько подле вас торчат, а за каждым художеством не уследишь. – говорит околоточный. – Горошек вам не нравится, милая тётушка?.. Так я вам доложу, что горошек – это ещё пустяки, это, так сказать, окраска выдохшихся пространств. А вот некоторых графинь в алюминиевых гробах хоронят, а крышку мастерят наподобие сковороды, местной выдумки. Тут уж покойницам вовсе нет моченьки удержаться от смеха. Прямо выскакивают из гробов и хохочут. А похороны насмарку.
- Как выскакивают? – вздрогнула сноха Ольга Даниловна, помпончик-бутончик из улыбки заклубил. – Разве сие на кладбищах не запрещено?
- Запрещено, да они выскакивают. Я докладывал Андрею Капитонычу, статскому советнику: непорядок, мол, получается! Вынуждены в могилы укладывать родственников, внезапно умерших от испуга, а воскресших графинь – заново на пенсионное содержание оформлять!.. У вас, матушка-графиня, пенсия почём?
- По сходной. – лепечет графиня.
- А у вас? – спрашивает у Ольги Даниловны.
- По условиям общественного договора.
- Ну и вот! А общественность у нас добрая, на пенсии не скупится.
На несколько минут зависло молчание. Каждый себя посчитал и взвесил.
- Да ладно, пускай будет гроб в жёлтый горошек. – разрешила графиня. – Я из него не выскочу, а мёртвому хоть щи лаптем хлебать – сытость в иных фундаментах обрящет… Вы, господа, не желаете ли узнать о моём завещании?
- Ага, наконец-то. – говорят все. – Желаем именно этого, и больше ничего умнее придумать не можем.
Провинция, ещё бы. Утащили гроб.
- Всё скоро узнаете. – говорит графиня. – После моей скоропостижной смерти. И лишь незначительный секретик я готова раскрыть прямо сейчас. Хотите?
- Долгих лет вам жизни, матушка! говорите поскорей!
- Мало платишь, тётка! – донеслось из коридора. – Гроб изготовить, это вам не табуретку сколотить, его, спустя рукава, не выпилишь. Да и за табуретку ярославские подьячие по полтине за каждый гвоздь платят, а ты нам два гроша без сдачи сунула.
Да пёс с ним, с коридором! Что же секретного раскроет умирающая графиня?..
Графиня говорит:
- Можете называть это жадностью, можете припечатывать излишней предусмотрительностью (при моих обстоятельствах, вам сегодня можно всякое говорить, фактически я отколыхалась стебельком на мемуарных лужайках), но ту кубышку, в которой я доверчиво храню свои миллиарды, я спрятала…
Родственники ушами вытаращились, шеи вытянули: муху слышно!.. Говорят, что графиня в молодые лета рисовала миллиарды на конфетных фантиках, и получались они не хуже настоящих денежных ассигнаций. Говорят, что ими – фантиками-то – свою кубышку и напичкала доверху, разбогатела. Без отца ведь росла, всухомятку, лишь перед венцом попробовала строго отцовского надзора. Маменька-то ейная за жандармского полковника замуж выскочила, а полковник тот и в естественный натурализм верил и в неизъяснимые муки верил, они же – читай – муки воспитания молоденьких девиц. «Смеркаться в заблуждениях позорно. – говаривал обычно полковник, на штаны ремень натягивая. – Нет ничего ясней обыкновенной кубышки, потому как она заполняется и эволюционирует!» Голова – дом советов. Мог и выпороть падчерицу, а мог и пожалеть. Но уроки его пошли на пользу, как мы видим.
- И спрятала я свою кубышку не где-нибудь, – лопочет графиня. – а в таком месте, где...
Но тут кто-то из родственников носом сквозняк задел, шмыгнул оторопью и бульёнисто чихнул: р-раз!!! И сразу во второй раз: апчихххх!!! апчихххх!!!
- Форменное нахальство. – перепугались все. – У нас необычайно ответственный момент – такое раз в жизни бывает – а какой-то дядечка чихает запросто, будто в кабаке каком-то. Убирайтесь вон и дочихивайте в коридоре!..
Чихнувший родственник комнату покинул, но разозлился очень крепко. Наткнулся в пустом коридоре на графиньевский гроб, подумал маленько. Из сапога достал ножичек и на крышке гроба выцарапал злобную говнючку. И злобна и сдобна, и на трюфеля похожа.
А те, которые подле графини кучкуются – они о проказах в коридоре ничего не знают, и, окромя тощих шей, ещё и тазобедренные суставы вытянули. Все во внимании.
- На чём я остановилась? – лопочет графиня.
- На кубышке, матушка. Тащи её сюда, пока помнишь, куда спрятала. Мы же все люди семейные и нам у тебя засиживаться некогда.
- Неужели я на кубышке остановилась? – сконфузилась графиня. – Значится, заболталась я с вами, разомлела совсем. Кубышку я в землю зарыла две недели тому назад, как раз вдова статс-секретаря Кудряшова блины пекла. Дедушка-то ейный Софрон в тот день именинником получился, а уж любит она дедушку Софрона – слов нет! И на именины ему блины пекёт, и на день восшествия на престол ныне здравствующего государя императора – блины, и на…
Графиня мысли притормозила, завитки распрямить попробовала. А все слушают её внимательно, светотени вяло расточают. Чёрт его знает, а, может, дедушка Софрон и по сей день блины уплетает да за графиньевской кубышкой приглядывает?.. Так, поди, старый совсем дедушка Софрон, треснуть ему по башке монтажкой – и забирай добро! солидный куш! а?..
- И вот теперь отгадайте несколько шуточных загадок. – улыбнулась шёпотом графиня. – Для того, чтоб сопоставить в масштабе один к одному визуальный ряд ответов, и обозначить место, куда я деньги спрятала. Все готовы меня выслушать?..
- Все до одного!..
Да вот держи карман шире!.. Тут и померла графиня, на красивую кривду ей времени не хватило.
- Бабушка, – бухтит в испарине внучёк. – ты бы сперва нам загадок загадала, а затем помирала. Хоть бы самую малость намекнула. Нешто народ зря собрался??
- Похоже, что бабушка на тот свет с опережением срока свинтила. – предположил доктор. – Вообще-то, я в посиделки до завтрашнего утра нанимался. Я думал, что она завтра на юдоль-то свернёт.
Ну что же, доктору видней. Стали завтра все собираться, плакаться у гроба. А там пришло время и похороны праздновать.
Любимая прислуга у графини – Авдотьюшка, здоровенная тётка такая, души огромные порывы – перетащила усопшую в гроб, крышку заколотила и послала за судебным приставом, чтоб засвидетельствовал глубокую утрату. Прискакал на тройке пристав, обнаружил заколоченный гроб и маленько засуетился в смысле легитимности… нет, тройка завсегда легитимна, и утрата – легитимна, но хотелось бы убедиться во всём воочию.
- Я, – говорит пристав. – привык освидетельствовать покойников, которые свои аргументы выставляют напоказ. Кто меня убедит, что ваша графиня в гробу не на пузе лежит, посягая на христианские обычаи?..
  Все принялись убеждать, что не на пузе, а всем известно, что ассигнацией убеждать проще простого. Судебный пристав приложил ухо к крышке гроба, чтоб послушать – не дышит ли кто живой под ней, а глазами наткнулся на выцарапанную говнючку. Легитимность вкупе с говнючкой ещё одну ассигнацию потребовала. «Ваша правда. – расписался в документах пристав. – Графиня безусловно померла. Хоронить её следует по-быстренькому, чтоб у впечатлительных людей не начались приступы кошмаров.»
Ну, спраздновали похороны, заказали «Губернским Ведомостям» век поминать, и пришло время наследство делить.
- Давайте завещание читать. – предложил граф, сын графини; а глазёнки-то по сусекам шмыгают, мошна топорщится.
- Можно и почитать. – изрёк князь Чугунников. – Грамоте, чай, обучены, буквы с ижицами спаяем.
- А в каком комоде завещание лежит?
- А в каком бы не лежало – мы во всех поищем. А комодов не хватит – так мы за плинтуса примемся.
Поискали по всей графиньевской усадьбе, все комоды с ног на ноги перевернули, чихнувшему родственнику дозволили камин обыскать – на свежею голову легко ищется. Поискали и не нашли. Нашли только пьяненького доктора на кухне с говяжьей костью в руках.
Говорят:
- Послушайте, доктор, а вы, когда графиню залечивали, то про завещание ничего не слыхали?.. Может, по ейному завещанию теперь микстуры в аптеках малоимущим раздают?..
А доктор сказал для начала: О-о-о!! Затем выдал полное клиническое описание своей честности. А затем понёс такие химеры про себя, про говяжью кость и про суверенную демократию, что стало ясно, кого мы в следующий раз похороним, если он будет нехорошо себя вести. Просто, нужно сказать, стало стыдно за выпивох из медицинских академий.
Затем все принялись дружно припоминать: а видел ли кто-нибудь это злополучное завещание?.. Выяснилось, что никто толком не видел, а те фрагменты графиньевских писем, которые изымались из комодов, ничем не лучше докторского «О-о-о!!». Вызвали спешно нотариуса, но тот с неподдельной грустью оценил одиночество мгновения, погасил щелчком челюсть Ольги Даниловны и выпрыгнул из окна на улицу. Просто сбежал.
  - Ну надо же! – возмутились рыдающие родственники. – Вот почему-то до сих пор не обращали внимания на то, что живём в одном городе с таким количеством чокнутых экземпляров. А надо губернатору требование направить, пускай психбольницу откроет.
Князь Чугунников, не довольствуясь наведённой в бровях угрюмостью, ещё и закурил в присутствии дам.
- Я, – говорит смущённо. – извиняюсь, что дымлю, но иначе нервы не соблюсти в штабелировке.  Иначе я могу детонировать.
Все закурили.
- Дело ясное. – говорит сын графини. – Мамаша нас всех натурально облапошила. Завещания не написала, столовое серебро Авдотьюшке подарила, а кубышку с миллиардами в яму закопала. То-то она хотела загадки загадывать, на мышление выруливать. Мол, за тремя дубами, под тёмной темнотою за коврами, у родниковой скважины под носом у вражины – угадай, где кубышка?.. Нам без отгадки кубышки не найти – хоть всю землю перекопай. Если самого себя откопаешь – и на том спасибо!
Вывод, конечно, неутешительный. Вывод, разумеется. печальный.
Но кто-то из дальних родственников не отчаивается, перемещается по усадьбе с пытливым интересом, тараканам допрос с пристрастием учиняет. Обыскали весь дом до последней тарелки, из туфлей всё нажитое повытряхивали – не нашли. Нашли, к удивлению, ещё одного доктора, который крепко спал в чулане, на топчанчике, и просыпаться не умел. Разбудили, конечно. Ласковое словцо и кошке приятно, а доктору – вдвойне. И на вопрос взмыленных графиньевских кузин: «Откуда вы взялись, доктор на топчанчике?», тот обнюхал милых юниц с нахальством любопытного кота, и одутловато отвечал: пришвартовался, мол! прошу присоединяться без стеснений!.. Нахал, но, впрочем, вполне симпатичный.
Князь Чугунников, как сигаретку докурил, так за лопату взялся. Весь графиньевский огород перекопал. В одной яме нашёл бутыль с самогоном, в другую яму сам свалился. А кубышки так и не нашёл.
Дни идут за днями, а о завещании – ни слуху ни духу. Просочилась информация, что в некотором столичном министерстве вопрос о графиньевских миллиардах был вынесен на повестку. Главный министр всё это дело выслушал, за пропавшие миллиарды обеспокоился и приказал всех граждан богоспасаемого града нашего наказать. Вроде даже в Ярославль ввели палочные войска. Я сам не видел, но некоторые уверяют.
Уверяют, что безродный мещанин Прошляпин собственными глазами взирал на те войска, распознал в правофланговом дяденьку губернаторской левретки и, расчувствовавшись до неприличной слабинки, вытащил из однобортного пиджака самодельную бомбу. Тут же и взорвал, на какую-то кнопку нажав. Как говорится: погибоша аки обры. «Погибоша» всем стала понятна, а «аки обры» вызвали затруднение и испуг. С того испугу палочные войска передислоцировали в Кукобой. Деревенщине-то тамошней допрешь и во сне не снились молодые солдатики с палками, а тут сразу целый сонм прибыл! Полезно!..
А через год, при неизбежно таинственных обстоятельствах, исчез сын графини с молодой женой, а вместе с ними исчезло и бриллиантовое колечко с пальца Ольги Даниловны. Та вроде бы как спать легла вечером, заснула, померла вдруг и не проснулась. А колечка нет. Пришлось, кстати говоря, те же самые «аки обры» и к Ольге Даниловне прикладывать.
- У-у! – спел северный ветер, просвистев над обомлевшим народом, и подумалось народу, что где-то рядом бродят призраки прошлого.
А ещё через год объявилась жена графа – графиньевского-то сына – но женой графа себя уже не рекомендовала, а притворялась женой князя Чугунникова. Сам князь Чугунников от скверных вопросов уклонялся, а молодую жену, укрепившуюся в объятиях, угощал лёгкой оторопелостью. Но вскоре и сам отмочил штуку. Взял, никого не предупредил и исчез, оставив записку на комоде, заверяющую всех, что случайно помер от мигрени. Труп просил не искать, ибо «мигрень сия всего меня сожрала с потрохами».
Тут вдова евонная расслабилась, разнежилась и выскочила замуж за кладбищенского сторожа Пахомыча. Пудрила ему мозги день-другой, напудрила и тоже исчезла. «Всего-то пачпорт попросил гражданочку предъявить, – рассказывал сторож Пахомыч. – а она не предъявила.» Что поразительно: исчезли вместе с ней и три могилки с кладбища, словно бы их и не было. Могилка доктора с говяжьей костью, могилка мещанина Прошляпина и могилка Ольги Даниловны. Мало вам загадочных чудес?..
Прошёл ещё год. И вот из камина, в доме старой графини, выполз чихнувший родственник, чтоб сообщить, как не напрасно он провёл всё это время. Преисполнившись всяческого трепета, сообщил, что ознакомился в камине с духом умершей бабушки, а заодно и с её завещанием. «Всё до копеечки мне оставила, благодетельница. – квохтал чихнувший родственник. – Взгляд ей мой понравился: есть, говорит, в этом взгляде что-то такое по чему сквозняки гуляют!»
Незамедлительно принялись обыскивать каминный дымоход и вытащили из него мелко обглоданный скелет. Сравнили с фотографией почившей графини и усмотрели необычайное сходство. Сообразили, что не дух графини повстречал чихнувший родственник в камине, а саму графиню в натуральном виде. Засим обнаружили спичечный коробок, зажатый в пальцах скелета, и вывели предположение, что графиня пробовала осветить интерьер дымохода лёгким огоньком, дабы лучше ориентироваться в оном.
Трудней всего было предположить, зачем графиня залезла в дымоход. Может, залезла для проверки надёжности тайника, в котором заскучала досужая кубышка. Может, будучи навечно мёртвой, решила схорониться от шустрых глаз и тихонько, наедине со смертью, дожидаться пришествия антихристова и конца света. Может, была живёхонька, когда перед родственниками свежим трупом представлялась, а когда они, в слезах горя, отпрянули от смертного одра – спички схватила быстренько и в дымоход сиганула спрятаться. А обратно выбраться не смогла.
           Таких фантазий народ распускал по сто штук на день, но все на пользу чихнувшему родственнику. Отчего-то никто не сомневался, что графиня все свои деньги ему завещала. Отчего-то всем сразу стало жить веселей.
- Кого же мы под скорую руку с этакими почестями похоронили? – взволновалась общественность.
Произвели раскопки могилы, пригласили понятых и вытряхнули из графиньевского гроба сильно увядшего дедушку Софрона. Сей же миг полились на находку расспросы и кривотолки, но дедушка к ответственным повествованиям способности не имел, а как бы истлевал без надежд: ухайдакали, дескать, меня – ну, и слава Богу!.. Тут и все родственники дедушки Софрона оказались без завещания, напугались и сгинули в обездоленных жизнеописаниях.
Делать нечего. Народ ждал от властей решительных действий. В сей же миг арестовали Авдотьюшку, участие которой в похоронах графини запомнилось именно тем, что она – плутня дворовая – приподняла со смертного одра как бы графиню, утащила её как бы в гроб, и – без всяких «как бы» – заколотила на гробе крышку. Кстати уж, и говнючку на крышке надо расследовать, поскольку за неё ассигнация уплачена. А если графиня нашлась в дымоходе, а в гробу очутился дедушка Софрон – то неудивительно, что Авдотьюшку нарядили в кандалы и отправили в острог.
- Да какая же я, к псам, Авдотьюшка?? – вдруг с недоумением завопила арестованная. – Я есть настоящая вдовая жена князя Чугунникова и тайная мамаша чихнувшего родственника. Я теперича готова его по всем правилам усыновить, и на графиньевские миллиарды позариться... Кстати, тут где-то и мой новый муженёк прячется… а, Пахомыч?
- Кричите, братцы, караул! – просит у народа ошалелый Пахомыч. – Спасайте меня, кто может!..
И вовсе неуместно сие намерение, когда целый город от смеха с ума сходит!.. Этакая кутерьма в сознании, что вам и не снилось.
Эх, граждане, граждане!.. Не держите вы нажитое богатство в кубышках. Помрёте, так никому оно на пользу не пойдёт.

               
НА КОНФЕРЕНЦИЮ СЪЕЗДИЛ

Однажды свезли здешнего метрдотеля на конференцию сотрудников общепита, а после заставили прослушать концерт мировых художеств. Задарма свезли и вечерний досуг оплатили, там девочки и всё такое… Ежели извилины постоянно в мозгу на узде держать и не дозволять гулять по всему телу – то застопорится прогресс где-нибудь в канцеляриях носоглотки. Надо иногда и отдохнуть.
Ну, ничего себе конференция погуляла, с кулинарной пользой. К примеру, повариха вокзального буфета доказала, что рой мошек – куриному бульону не помеха. И концерт замечательно поозоровал, в смысле культуры: аж душа рвалась зонтиком распахнуться!.. Не сразу, чего тут хвастать, душе способно вникнуть чаянием в экой-нибудь продольный септаккорд, в экую-нибудь аллегорическую фортепьянную фигуру, в экий-нибудь, сказать если попроще, по-кавалерийски смузыцированный катаклизм!.. Но ежели душой постигнуто звучание небес, ежели, извините, неиссякаемая струя прищемила своей фиоритурой твой сердечный сосуд – то пленись и не жмись. И не стесняйся обретённым счастьем поделиться со всем человечеством. Ан вот она – стезя!!
Тут наш метрдотель и проникся мировыми искусствами, а особливо клюнул на китайскую оперу… ну, на ту самую, где в первом акте на ужин гуляш подавали… а певцы с певичками сего гуляша откушали вдосталь, метрдотеля китайского поблагодарили, ибо представлен он был уважаемым человеком – весьма поучительная опера.
- Экзальтация их национальной многочисленности на меня не влияет. – рассудил про Китай метрдотель (не оперный, а тот, который наш, настоящий, не понарошку). – А вот ихний, растяжимый по музыке гармониум, весьма увлекательно опережает чувства: уже это умею, но ещё не осознаю – каким образом это умею!..
И возвратился метрдотель домой, на здешние починки, заперся в кафешантане. Носу из заведения не выказывает, оконце занавесил. До сих пор-то очень просто гражданам отдыхалось в кафешантане, хоть трава не расти. Посетители балычок кушали да на винцо налегали. Сам петербургский заводчик Гурьев с тарелкой каши за задним столиком часы просиживал и прострацию наполнял.
Знаменитая певичка под балалаечку всяких-разных генералов ублажала, а репертуар известный: «отцвели уж давно хризантемы в саду, но любовь, кстати сказать, всё живёт в моём сердце шальном». У иного генерала от излишка чувств даже распирало изнутри. Или вот ещё такая песня про любовь: «сама садик я садила, сама буду поливать»... вроде некая поселянка шлёт весточку своему любимому поселянину… и даже такая песенка для острастки: «ромашки спрятались, поникли лютики, когда застыла я от горьких слов»... там дальше девушка признаётся, что она красивых парней любит, невзирая на все осложнения с этим связанные, хорошая песенка… и ещё такая нежная, басом исполняется: «реве та стогни Днипр широкий»… Генералы бывалоча слезами шибко заливаются, а официанты незаметно в ихнии тарелки омлета подкладывают: какой-никакой, а – рупь! а то – и с гаком рупь!.. Умеет народ отдыхать; просто, но со вкусом.
А метрдотелю нынче неймётся. Сочинил какую-то свою оперу и занялся вплотную её репетировать. Вот до чего додумался: положил на китайский гармониум тексты российской застольной фольклористики. Мы не ретрограды, мы понимаем, что Китай подвержен вхождению в мировую цивилизацию на скоростях птицы-тройки, а, однако же, странен сей поступок метрдотеля. Дезинфекция устоев смотрится-то вкусней, нежели декодирование обычаев. Если вы понимаете, о чём я говорю.
Ну, народ в воскресный день пробирается в кафешантан, на поцелуи с певичкой тратится, прислушивается.
- Я, – заступил с речью метрдотель. – граждане отдыхающие, сюрприз подготовил и сейчас преподнесу.
Хорошо, давай сюрприз. Все водочки по стопочкам разлили, смотрят. Ну, несколько лобастых парней – кухаркиных-то охламонов – на сцену кафешантана взобрались и принялись стучать молоточками по кастрюлям алюминиевым и кривулям бутылочным: музЫка, тить-итить!.. А певичка декольте сверкнула, генералам подмигнула для установления интимной связи и запела колокольчиком муторным: три-та-та, три-та-та, жили-были два кота!.. В принципе, на русском языке пела. Но под сопровождение звуковых конфуцианских артиллерий.
Народ, конечно, от удовольствия не обомлел, а ушами заелозил и заворчал. Из угла в угол неприятный гудок перекатываться взялся: съездил, дескать, наш голубчик на конференцию за казённый счёт!.. Заводчик Гурьев заподозрил покушение на государственные устои, и метрдотелю свой достославный кулак показал. Кто-то один, из самых купцов прытких, за топором в лавочку сгонял и облокотился теперича на статую с вазой. Стоит – милый человек – топором помахивает и рассказывает мысли вслух: сейчас я эту восточную экспансию прикокошу! патриотизм-то родных котов требует!..
- Неразумный вы народ. – горько сетует метрдотель. – Мир сжался в единый комок и перемешался солью с сахаром. Духовность обрела взаимозаменяемость, а язык музыки подобен той халве, произнося имя которой, во рту становится сладко.
А парни лобастые – кухаркины охламоны – по железякам дзынкают, молоточками жестянки корябают: а морды-то счастливые-счастливые! так на сияния и истрачиваются!.. И певичка с подмигом наяривает: тритатушки-тритата, вышла кошка за кота, за кота котовича, за Петра Петровича!.. Песня-то явно застольная и весёлая, но с двусмысленностью. Возможно, что и с подтекстом.
Пришла царица инкогнито, говорит:
- До сего дня существование беса относила к иудейским выдумкам. Ныне, кажись, воочию бесов узрела. Эти кухаркины охламоны долго будут мне по мозгам колотить?
Немного завралась царица-то. В культуре-то не шибко смыслила. Колотили исключительно по кастрюлям и бутылочным предметам. У них – если верить метрдотелю – тональность лавирует по всем ступеням звукоряда и отзывается на флажолетах пьянящей глухотой.
- На трёх паршивеньких нотах симфонию генерируют, и от этого меня оторопь берёт. – жалуется царица. – Я это всё позволю себе запретить.
А метрдотель на царицу задирается (художник, дескать, ему видней):
- Вы, матушка, дама старой закалки, и привыкли к звуковым воплям тех, которых розгами потчуют. Оттого и пытаетесь творческому взлёту своим брыканьем мешать.
И ещё говорит, хоть уши затыкай:
- Вы, матушка, всё по старинке живёте, шипящими мехами звуковолны глушите, а я новым веяниям зараз поддался. Не исключено, что и сам новых веяний немножко напридумывал – от меня не убудет. И государственные устои тут вовсе не при чём.
А царица ему:
- Я тебе, – говорит (а взор зело мутен, слог тревожен). – я тебе, милейший, велю секир-башка учинить и прочее, и прочее, и прочее.
- Эх, матушка…
- Цыц, вражина! Заладил про свои матушки!..
- Искусства всё ради!.. Эх, матушка!..
- Знаю. Обо всём знаю, что ты мне сдуру ляпнешь, весь ты у меня на ладони – со всеми потрохами и ветреными веяниями. Да только понимания у меня к тебе нет и не будет. Прекращай оперу. Твори культуру по старинке.
Ну, не надо – значит, не надо.
Метрдотель прибрал в сторонку кастрюли да стекляхи, и – шустро косясь на царицыну зацепу – затянул на пару с певичкой балалаечное, великодержавное и тёплое: «Хор наш поёт припев любимый, вино сыплется рекой! К нам приехал наш родимый, наш Пётр Петрович дорогой!»...
А Пётр-то Петрович приехал, едва царице ручку поцеловал, так тут же в сортир рванул – нужда!.. Простокваши с утра несвежей выпил.


САПОГИ-СКОРОХОДЫ
               
Приятно мне, после порки розгами, глупостям потворствовать, вот сам для себя сказку сказываю. Терпи, казак, атаманом будешь.
А сказку я про такой казус знаю. В былые времена случались в российском государстве разные цари да царицы, корон на всех хватало. А если боженька у какого-то царя корону отнимал – то нам отдавал. Нам, то бишь, трудовому народу. Но теперича эти времена музейные прошли без оглядки, археологов – и тех – из Кремля взашей попёрли (хватит, мол, по полатям рыскать!), теперича мы главенствуем в умах общественности – скоморохи и литераторы.
А в ту пору, про которую я рассказываю, жила да здравствовала царица Екатерина. Номер два. Вот тут, где-то под Москвой, здравствовала. Ну, вёрст пятьсот от Москвы будет. Ну, тыща!.. Не, тыщи не будет.
С тех самых времён безудержно сплетничают на эту царицу Екатерину, болтовнёй шпыняют. Некоторые говорят, что траектория её управленческого полёта умещается в двух математических величинах. Причём минусы и плюсы присутствуют попеременно в каждой, а неожиданная разность количества минусов и количества плюсов – и есть суть эквивалента бюрократического вакуума! Отсюда можно сделать вывод, что царица не уповала на сию непослушную арифметику вплоть до переписки с Вольтером!..
Впрочем, и уроки знаменитого мыслителя ненадолго пошли ей впрок. Не сумев толком разобраться в вопросах свободолюбия, вновь обратилась к бюрократической и тиранической форме правления. Кстати сказать, тогда же, на нижегородской ярмарке, эти насущные вопросы поднимал касимовский юродец, а касьяновский юродец его оспаривал: нет, дескать, братец, начнём глотки драть с познания математических величин!.. Во-первых, управленческий мир не может закончиться на какой-нибудь цифре, обязательно найдётся ему идентичная преемственность! А во-вторых, бюрократия подвергает социологии и арифметике всё, что угодно, кроме своей погубленной души, а она – душа – злопамятна! Дескать, все мы в младые годы мародёрствовали, но к старости обязались служить диктатуре закона!.. Если твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого, то нахер и нужна такая свобода.
Этих двух спорщиков, как не унимали, а дело обернулось государственной изменой: у касимовского юродца вывалился из кафтана еврейский паспорт с миллионом ассигнаций, а у касьяновского всплыли антисемитские взгляды и депутатская неприкосновенность. Сходил по-отечески в народ, называется.
Ну, а царица во все эти слухи и сплетни шибко не вникала. Царствовала, как говорится, во славу нам. Административные ресурсы ёмко обихаживала, расширение прозелитства нещадно поощряла и наукам покровительствовала. Выписала из разорённых голдштинских земель астролябию. Если смотришь в книгу – значит, видишь фигу; хоть чего-то, да видишь. Всё польза.
Этаким манером, кажись, и зима сменяет лето, и панталоны противоборствуют соболиной шубе – а царствованию Екатерины не видно конца.
Однажды князь Чугунников и говорит:
- Матушка, – говорит. – здорова ли будешь, Ваше Величество?
А она отвечает улюлюкой шутейной:
- Не-ет, не везут дров из Сызрани, так-сяк-наперекосяк!..
Изъяснялась в целом-то по-русски, но с немецким акцентом – происходила родом из прусских фанфаронов. Российский мужик, об ту пору, немцев очень не забижал, а так иногда, разве что, в порыве беспричинных чувств, треснет щелбаном по загривку: гуляй, мол, Вася, жуй травку и проси добавку!.. А опосля щелбана – со слезами целоваться лезет, угощает сермяжной идиллией. Вот царицей немку сделал.
- Да на кой тебе дрова из Сызрани? – валяет ваньку князь Чугунников. – Я тебя, матушка, про здоровье расспрашиваю, а ты потянулась кликушествовать. Не могу сие поощрить, поскольку сведениями обладаю: чётная болезнь нечётную подхватывает, цепями бактерий организм опутывает, кишку на кулак наматывает – и медицина, оказывается, бессильна!.. Вот у тебя, матушка, нынче цвет лица почему вдоволь брюквенный.
Царица кофем поперхнулась, пожаловалась:
- Это всё оттого, что мне про твои шашни каждое утро докладывают. Я вот задумалась намедни: правильно ли сделала, что тебя из Сызрани ко двору выписала, или лучше, заместо тебя, дров оттуда же востребовать?
И хихикает вахлачкой. А князь Чугунников серьёзен до сих пор:
- Ты всё шутки шутишь, Ваше Величество, а тут посылка с нарочным курьером прибыла. Император-то подводного царства, дабы не воевать с тобой со следующей недели по понедельникам, решил твою персону умилостивить. Подлизухин-то сын.
- Что ещё за подводное царство? – недоумевает царица. – Тыкни мне на карту, чтоб поглядеть.
Князь Чугунников и тыкнул. Вот оно, есть такое.
- Я одну мысль в толк взять опасаюсь, – желудит царица спелым оком. – Раз царство под водой устроено, так император ихний – кто получается? нешто рыба?.. Да разве рыба способна с нарочным курьером посылки посылать?
- Всё здесь понятно, огороды-то не городи. – сердится князь. – Дабы возбудить в человеке добрый настрой – его подарками умасливают, на ущемлённое место примочки лепят. На эти хитрости и у рыбы соображалки хватит. Таким образом – на её добрые примочки – и Ваша Милость чем-нибудь положительным отзовётся. Круговерть.
Ну, князь идеализирует развитие-то добрых отношений. На практике могут на добро ответить дровами из Сызрани (к примеру). Могут за переписку с Вольтером к исторической ответственности привлечь, а могут и благодарностью потомков закидать.
- Что же у нас получается в евоной посылке? – спрашивает царица.
- А получается, – излагает князь Чугунников. – что император подводного царства прислал вам в подарок сапоги-скороходы! На обувных фабриках у них, что ли, караси такие штуки ловчат. Технологии восемнадцатого века.
А царица всё кофем попёрхивается. Екатерина-то, которая аж вторая по счёту.
- Кхе-кхе. – говорит. – И как мне это надо понимать?
- Сапоги-скороходы. – разводит руками князь. – Как умеешь, так и понимай.
- Посуди-ка сам, дорогой Чугунников, ибо я наукам покровительствую, инженерам жалование иногда выплачиваю… а астролябию-то я на кой чёрт из Голдштинии сюда выписала?.. А получается по замыслу подводного императора, что я – суеверка и морфинистка! Получается, что я нянюшкиным сказкам верю!.. Ау, нянюшка!!
- Туточка я, матушка!
- Таскал ли Змей Горыныч из стольного града Киева Василис Премудрых?
- Окстись, матушка! До сих пор тащит. Ирод.
- Ну вот. – царица затылок почесала. – Нянюшка брешит, а у меня всё по Станиславскому выходит: не верю!..
Князь Чугунников плечами пожал:
- Мне не надо твоего Станиславского с нянюшкой. Ты мне скажи прямо: будешь сапоги брать?.. Не возьмёшь, так я отошлю их турецкому султану. Он с меня давненько подарочка просит. Взамен вроде Крым обещает, иди вроде чего похожее.
Соблазняет задурилкой, рододендроном-то цветёт и пахнет.
- Все вы у меня во дворце – плуты и интриганы. – погрозила царица козой-дерезой. – Тащи сюда сапоги, да скликай консилиум профессоров.
Как и было положено в ту учёную эпоху – консилиум сей же миг и собрался.  Притащил князь Чугунников сапоги-скороходы, гуталином подчистил. Размер вроде бы сорок второй.
- Приказываю, – говорит царица. – сию обувку подвергнуть изучению и механику ея на подключение произвести. Штука прелюбопытная, но, возможно, испорченная. Да не трепещите с радости, применение кувалды всё равно не дозволяю.
Собрался консилиум, посмотрел, а в одной подошве дырочка чумазится. Заглянули в дырочку: и нате вам! инструктивное письмо по механике из дырочки торчит!
Стали читать по-подводному, благо, что толмачи не успели от эрудиции улизнуть, разбирают: «Механика опорно-двигательных аппаратов в представленном исполнении умом непостижима. Надёвывайте правый сапог на правую ногу, а левый сапог на левую ногу. Бейте каблуком левого сапога три раза себе по заду и загадывайте адрес, куда желательно умчаться. Гарантия – вашей же динамикой скорости и гарантируется. А прочие тяжкие ощущения сугубо индивидуальны, о них и говорить нечего.»
- Ишь? – занеблагозвучил князь Чугунников. – Загадывайте адрес!.. Это, если я спьяну сбрешу, то могу и в Африку залететь?.. а на кой мне Африка??
Сапоги молчат. Меланхолией скромничают.
- Африка-то мне на кой? – переспросил князь Чугунников. – Возможно ли обрести поприще титулованному чиновнику в тех землях, где одни негры обитают в адамовом трикотаже? А ежели они голодны повсеместно?..
- Если голодны, то сожрут.  – говорит консилиум. – Мореплавателя Кука сожрали, а князя Чугунникова тем более.
- Матушка, – говорит царице князь Чугунников. – прогоняй этих профессоров, а созывай госслужащих. У нас намечается история эпохального свойства.
Прогнали консилиум, созвали боярскую думу. Обволокла Екатерина всех своих бояр царственным укором: двое в обморок хлопнулись, трое изнутри промокли, а у остальных икота началась, а штофики с сивухой за один глоток опустели.
Спрашивает Екатерина (всё та же самая, вторая):
- Ну, братцы-бояре, кто напоследок выслужиться жаждет, кто желает испытание сапогам-скороходам произвести?.. Державы, как говорится, славные сыны!..
А в братцах-боярах народишко трусливый затесался ноне и корыстный. Приусадебные родовые пажити слишком любят на повышенных страстях, деток родных наразмножали без устали и не хотят, чтоб те детки беспочвенными сиротами остались. Они, державы славные сыны, на каждое предложение свой спрос имели и успешно различить могли, которое предложение вкусным леденцом радует, а которое затяжным дерьмецом отдаёт.
- Матушка, – говорят бояре. – тут такое дело. Дело затруднительное.
- Ещё бы.
- Не могём знать, – говорят. – статистические показатели сапог-скороходов, а оттого слишком их опасаемся. Этак ведь чёрт знает как сапоги на ноги примеришь и гикнешься с концами!..
- Эвон, курфюрсту чухонскому подарили молодильных яблочек, он и сожрал их половину бадейки. – припомнил боярин Мухлюев. – А у евонной матушки – старухи-то девяностолетней – тут же родовые муки начались, и родила она ещё одного курфюрста чухонского! Всякое бывает.
Царица слушает, вникает. Что ещё полезного ей сообщить готовы?..
- Конечно, если захочется со слоном подружиться или с крокодилом – за сим добро пожаловать в Африку. – принялся рассуждать о насущном князь Чугунников. – В Африке для шалопаев и условия приспособлены к обывательскому натурализму. Ну, а ежели в сумерках на жирафу наткнёшься?.. шеей-то хлопнет по мозгам – и поминай, как звали!.. Ох, туманы мои растуманы!..
Жираф же, ясно! Велелепие дыхательных путей!
- Я вами, бояре, не удивлена. – замурыжилась царица. – Трусливы и словобудливы. Придётся на удачу в кого-нибудь жезлом пихнуть.
А жезл сразу уши навострил и охотничью стойку принял: чё, пацаны?..
- А-а, наш пострел – везде поспел! – вдруг вскинулся героем Марк Гордеич; знакомый всем боярин с Коровницкой слободы, весь такой из себя кавалер фартовый, цветок в петличке. – Согласен я в сапогах по миру пройтись! Подозреваю в зарубежных землях оскорбительно-небрежное отношение к русской личности, и посему жажду ярко заявить о себе и обеспечить у иностранцев стойкое уважение к российскому подданству.
- Вздор! – трещит князь Чугунников.
- Ничего не вздор, нюни-то прекращай распускать. – Екатерина указ подписала и печать поставила. – Вот, Марк Гордеич, моё царское дозволение на твои прогулки.
Пока вот так моя история галантно тянется, даже, можно сказать, катится по волнам памяти. Ни одного словечка лживого и близко не подпустил. Слушайте, что дальше было.
Надел Марк Гордеич сапоги-скороходы, и очень они ему впору пришлись. Сорок второй размер, как говорится. Три разочка каблуком об зад стукнул, да загадал очутиться по адресу города Парижа. Сказано – сделано, мозолей не натрёшь. Что-то во внутренностях Марка Гордеича по-компанейски свистнуло, вознёсся он над боярской суматохой и в распахнутое окошко вылетел. А вот в Париж вылетел или не в Париж – уточнять никто не побежал, все обомлели под игом ситуации!.. Но направление, вроде, правильное взял, с учётом изгиба земной поверхности. Ещё, поди-ка, и над Берлином соколом пролетит – знай, дескать, царица кайзерская, русского дворянина!..
А князь Чугунников буквально раздосадовался. Буквально недоволен.
- Почему же мы, дурни, окна не позакрывали? – шумит. – А то посмотрите на него: через окно в Париж вылетел! Через окно и я куда хошь вылечу.
Валяется на полу прежняя обувка Марка Гордеича, с виноватым цинизмом дани ждёт.
- Уберите-ка колодки эти. – говорит Екатерина. – Не желаю, чтоб подле трона ароматы халтурили.
А бояре за бородёнки лопатистые спрятались, немотствуют суетливо. Созвали спешно давешний консилиум из профессоров, те обувку подобрали и снесли в архив. А вот боярин Мухлюев торопиться с мнением выступить.
- Долго ли нам от Марка Гордеича весточки дожидаться? – спрашивает. – Ожидаючи, не завянем ли мы тут по примеру иссохших корнеплодов?..
Консилиум вновь в сапожную инструкцию заглянул, но, кроме непонятной риторики и сургучных клякс, пунктов для осмысления не обрёл.
Прошло три часа с ударами, а Марк Гордеич из странствий не возвращается. Супруге его – боярыне Морозовой – дурно сделалось, ощущения посыпались: воздуху мне бы, говорит, побольше!..  А за воздух во дворце князь Чугунников ответственен, но он зело раздосадовался насчёт распахнутых окон, и заколотил их напрочь. Чем помочь жене Марка Гордеича? – вопрос вопросов.
А ещё сквалыжники-то боярские над ней зудят:
- Ой-ой, муженёк-то по заграницам пустится во все тяжкие, растлением барышень увлечётся!! бессамемучо, однако!!
А чтоб у вас языки повырывало!..
День прошёл. У околицы солнце примостилось, воробушки забрезжили под сурдинку. Бояре на небо таращатся забияками, высматривают путешественника – вдруг с гостинцами вернётся! успевай на раздачу!.. Министр финансов глазёнки вдруг выкрутил: вижу-вижу, как летит что-то по небу!.. Все сбежались посмотреть, но вовсе не Марка Гордеича в небесах узрели, а некую печальную оморочь. И не птица, и не змей межзвёздный, а какая-то доска с буковкой «М». Хорошо, что ничего, порушающего государственные основы, в сей доске не изучили, и, когда упала, то подобрали и выставили на столбовую дорогу указателем будущего поселения. Граждане перекрестились.
Ещё пять этаких досок по губерниям распределили, а Марк Гордеич домой не возвращается. Жене его субъекты с пистолетами мерещатся, и даже драконы, устрашающие мир жупелами огненными. Зрелище, по сути говоря, апокалиптического свойства, но маловероятное.
- Значиться, обворовать меня решил Маркуша. – говорит Екатерина, а царственный взор ейный ласковым не назовёшь. – Для того ли я престол и скипетр в сохранности соблюдаю, чтоб меня всякие пройдохи обворовывали?.. Отвечай, князь Чугунников, пока в графа Лыкова не понизила.
- Ваше Величество! – лебезит Чугунников. – Да разве можно тебя без твоего согласия использовать? Ты хоть кого спроси: разве ты отказывала когда?.. А вот чего я посоветую, пока губки поджимаешь: ты, матушка, яичную скорлупу на зубах кроши – оно в процессе поглощения и злость ублажает и от суетных мыслей зело отвлекает. Кроши, Ваше Величество, кроши: кр-кр!.. кр-кр!..
Хорошо ранней зорькой по Руси прогуляться: курочки квохчут, туманец лёгким сном по дворам пробирается, лопухи женихами к ромашкам жмутся – даром, что средняя полоса, а этакие синие разливы и не в каждом раю примерещатся!.. И вдруг из Шлиссельбургской крепости телеграфируют флажками: мол, кайзеровская царица с рейхстагских башен юбками машет, требует общения на высочайшем уровне!
- Ну вот я на вас, вот вам уровень! – матушка Екатерина кричит на Шлиссельбург, а те – оттудова – флажками телеграфируют на рейхстагские башни. – Вы, тётенька кайзерша, чем изволите огорчаться?
- Я, матушка, женщина срывная и впечатлительная, я тут на все сто за себя ручаюсь! – отпечатывает буквы юбками кайзеровская царица. – Я пока ещё дипломатическим путём на тебя наседаю, но могу прибегнуть и к бомбам. Ты пошто за мной шпионишь глумливым образом?
- Теряюсь в догадках: пошто это я и где это я? – телеграфирует Екатерина. – Главное, что вот в чём теряюсь: с каких это пор я шпионю глумливым образом?
- Слушай сюда. Я нонеча в баньку собралась, принарядилась, кстати, а тут глядь: летит на меня сверху Марк Гордеич, идол-то твой!.. Имеется у тебя, в государстве, такой?
- В реестрах значится.
- Точно?
Погодите-ка, сейчас поглядим… м… м… мишель обама… михал сергеич… ага, есть Марк Гордеич!
- Точно. – говорит царица. – Вылетел от нас буквально несколько дней назад. Обещал, что прилетит в Париж.
- Ну вот, обещал, что прилетит в Париж, а сам ко мне, в баню, залетел. Прямо в сапогах! – сыпет на ветер кляузы кайзеровская царица. – Я ему говорю: бесстыжие твои глаза, ежели сверху на женщин в бане кидаешься!.. А он мне сапогом по сусалам хлобыстнул, честь отнял и посоветовал жениться.
- На ком?? – вздрогнула матушка Екатерина.
- На макроэкономическом авторитаризме.
Э-эх, слёзы бы сдержать, да не могу!
- Чую, матушка Екатерина, зело чую, что ты на меня зло держишь. – вещает   кайзеровская царица. – Ты меня в дубинную Сибирь упечь хочешь – я-то женщина впечатлительная – да, ничего, дорогая моя, я и в Сибири не пропаду. Меня хоть прямо сейчас в Сибирь ссылай, я немецкого гонору не уйму!.. Слышишь?.. Зови своих извергов, пускай меня хватают и на цепях в Сибирь тащат! шпарь давай!..
Пришлось кайзеровскую царицу в Сибирь упечь. Бывает.
А тут вдруг говорят, что французский посланник на крылечке отирается, хотя никто его и не звал. Будто бы имеет важные известия, относящиеся к правовому сотрудничеству двух государств.
- Пусть войдёт. – разрешила чёхом Екатерина. – У нас не болото, лягушек не наворует.
Вошёл французский посланник, шевалье такой липкий, кланяется.
- Экий красавчик к нам сюда прибыл хвостом вертеть. – щурится знойно Екатерина. – Ступай поближе, не укушу.
- Пардон, пардон, – говорит посланник (а сам худенький такой, жердявый). – Подходить надо так, как по церемониалу положено, верительными грамотами, например, обменяться, а кусания вашего – мне, по дипломатическому статусу, бояться негоже. Я ведь знаю, что не укусите, а в кандалы засадить можете.
- Для каких целей мне тебя в кандалы сажать? Ву компроне?..
Тут князь Чугунников в разговор втесался, вездесущ оказывается:
- Неприятность в том, матушка, что сия французская рожа блудодейством знаменита. Посчитай, что тринадцатая фрейлина на него показания даёт: кружит, дескать, пуделёк вокруг фрейлинского училища, а заодно и мезальянсом соблазняет. Его бы на дыбу надо, матушка, а ты с ним по-французски чешешься, язык коробишь.
- Блудодействую потихоньку. – согласился жердявый. – А кто без греха?
- Экий ты пёс. – чадит чертоги царица, ругается малость. – Повелеваю тебя тоже в Сибирь услать – на рудники казённые. А какого рожна во дворец припёрся?
Жердявый приуныл, конечно, а хвостом вертеть не перестал:
- Извиняйте, ваше-ство, – говорит. – про Сибирь вы замечательно рассудили; я так своей родне парижской в письме отписал: на добычу урана всеми фибрами души устремлён!.. Это вы по-справедливому политурите, матушка… пардон, ваше-ство!.. Я и вещички в чемодан уложил. Показать?
- Ты на кой сюда припёрся, висельник?
Ну, нервничает царица, яичную-то скорлупу не успела на зубах покрошить.
- Из Парижа депеша прибыла, а в ней моё начальство на ваше государство жалуется. – сообщает посланник. – Марк Гордеич, чай, российский подданный?
- Наш, наказал господь. – лепечет князь Чугунников.
Посланник жердявый, с жалобой-то:
- Конечно, у нас на таможне пентюхи трудятся, оттого и прозевали вояж Марка Гордеича. А обнаружили его подле версальского фонтана с местной русалкой в обнимку, и немедля обоих в больницу увезли. Ибо оказались оба без всякого сознания. Русалка вскорости в себя пришла, а сказать ничего не может, только пузыри пускает. А Марк Гордеич, когда очухался, так сразу доктору на голову сел и воззвал проклятия на тему искоренения западной ереси. «Не позволю, – говорит. – вашим Робеспьерам покушаться на монархические устои.» Потом, конечно, учинил запой и про сапоги спросил. «Где, – спрашивает. – сапоги с ног моих?» - «Да на ваших же ногах по-прежнему. – доктор заверяет. – С головы-то моей спешно слезьте, а там, быть может, ваша требовательность сама по себе искоренится.» - «Э, нетушки, – говорит Марк Гордеич. – продолжаем двигаться в намеченном направлении.» И учредил в больнице кромешный апофеоз. Все канистры о спиртом опустошил.
- Маркушины проделки. – печёт на щёках коврижки Екатерина-то, лыбится. – Узнаю братца Маркушу, вы ещё пороху его не нюхали.
- Не нюхали. – согласился французский посланник. – Зато мы его в каземат посадили. Хоть эдак-то с докторской головы стащили. А вскорости в камеру сунулись, дабы узника киселём угостить: а и нет Марка Гордеича!! Сидят в камере двое арапов, подобных Голиафу, предлагают на продажу восьмое чудо света. Не купите по дешёвке, ваше-ство?
Зря продают, от сих трудов праведных – не нажить палат каменных.
- Не траться, матушка. – шепчет князь Чугунников. – Нешто я для тебя хуже восьмого чуда света?
Так и не сговорились о покупке. Свои-то, тульские арапы, тоже в ухо шепчут: да мы знаем, дескать, тех парижских чудоделов! на проспекте Октября у них «малина»!..
- Ну, так вот. – несёт петицию посланник (кокошанелем надушился – страсть!). – Если вы Марка Гордеича в российских владениях застигните, то будьте любезны, отдать его в руки французского правосудия; без вашего участия, эти руки коротки.
- Ничего нам про него не ведомо, – вздыхает Екатерина. – никому мы его не отдадим. А мечтать не вредно.
- Ну и ладненько. Сибирь-то в какой стороне громоздится?
- Да сразу, как отсюда, так направо. Семь тысяч километров по прямой.
Французский посланник откланялся, соболиной шубы взаймы не попросил. Ушёл.
А царица зла зело. Натуральнейше зело.
- Будьте вы все неладны – говорит. – Поскольку вы все страшные ворюги.
И про бояр наших говорит, и про консилиум, и вообще про всё на свете.
- Однако, не в первый раз эта бестия Марк Гордеич-то на чужую собственность покушается! – припоминает князь Чугунников. – Я ещё помню, как он у вашего матушкиного величества на балу черевички слямзил. Супруга его в этих черевичках по воскресеньям на рынок топает, у коней зависть возбуждает.
- Свинство. – скорбит Екатерина. – Вся ваша Россия – это большое историческое свинство.
Конечно, князь Чугунников, на такие слова, заявил ей с гражданской прямотой: ты, матушка, ещё до конца спектакль не досмотрела, а уже кукольный театр в коробку укладываешь!.. Нехорошо так, дескать. Соприкоснулась тут царица тождеством обычаев и пространств с неисповедимостью путей Господних, притупила взор. И быть бы на гребне её взора келейному молению, кабы не засеменил у крыльца пошехонский посол. Тоже на срочную аудиенцию просится, с чего бы это вдруг?.. Если и этот в Сибирь тянется – то уж дудки! Сибирь не резиновая, места мало.
Пошехонский посол и рассказывает речи, щиплется лепестком маргаритки:
- Почивала у нас в Пошехонье тишь да гладь, да божья благодать. Сноха Никодима Якимыча из городской лужи не выползала, коза Авдотьи Егоровны у земской управы целомудренно паслась, мерин Лёшки Венедиктыча в сенате буцефалил, у почтмейстера Канальева на обед двуглавого орла со взбитыми сливками подавали – съели за милую душу. А купец Щедрин психоневрологическому интернату орудия пыток завещал и помер, царствие ему небесное… Жили мы – не тужили, суверенитетом дорожили, в каморках от мороза закалялись. Но сегодня с утра, лишь ночь шмыгнула со двора, обнаружили в золотовалютных запасах труп Марка Гордеича и его же нос расквашенный при нём.
- А сапоги?? – воскликнули в один голос князь Чугунников с царицей.
- Босым он прибыл в Пошехонье – вот документики из морга. Протоколы, канцелярские печати – всё, как положено. Да вы не огорчайтесь, граждане, я же до сегодняшнего утра тоже босиком ходил – и жив-здоров, как видите.
- Ах, куда же этот чёрт сапоги дел?? – рвали глотки князь Чугунников с царицей.
- Этак-то вот, этак-то вот!.. – вздыхает пошехонский посл. – Ничего не знаю.
- Сапоги-то?..
- Сошьём мы вам сапоги. На пошехонской сапожной фабрике и сошьём. Главное, труп Марка Гордеича себе заберите. Он наши воздуха весьма портит.
Профукали сапоги-скороходы царица с князем Чугунниковым, задосадовали. Трать теперь средства на железные дороги, а нервы – на железнодорожные концессии. С тех пор стали болтать про царицу Екатерину, что она – недотёпа и непутёха, вот оно как. Стали болтать, что быть бабой во царях – не бабского ума дело. А вот мне-то кажется, что это ваш сказочник – недотёпа шлялый! Балакает всё, что на язык взбредёт!.. Пошарьте-ка, не побрезгуйте: чего навалено в голове у сказочника? рухлядь и сырость!..
Ну, ладно, пошарили – и хватит, довольно. Вам только волю дай.
 
               
КАПИТУЛЯЦИЯ

Сынок у меня народился, сбылись наветы-то. Крепенький буржуёнок получился, редкостный Никитушка, ручки-ножки-огуречик... а пиписька махонькая-махонькая – смех, да и только… Но, впрочем, крепенький буржуёнок, четыре кило, безмен маху не даёт… сынок!!
Народился, оклемался и мамке говорит:
- Устал я чего-то рожаться. Мне бы теперь покушать досыта, а там я спать лягу.
А мамка Оленька – жена моя – умница и красавица. Красота её подобна древней Эсфири, жене царя Артаксеркса. Но вот характер придирчивый, спесивый.
- Тебе, – говорит она Никитушке. – дам немного молочка. А тебе, – говорит мне, носиком фыркает. – подзатыльника дам. Хорошо, не сковородкой по лбу.
- Чего это? – спрашиваю. – Вдруг по лбу?..
Вроде как выкобениваюсь.
- В зеркало на себя глянь, шалопут. Ведь я, пока Никитушку рожала, за тобой уследить не могла. А ты пил две недели без просыху. Алкоголизм-то, – говорит. – является бичом нашего времени. Нешто ты этого не знал?..
- Так ведь ладно, что бичом. – хмурюсь я. – Пил-то не спроста, а поскольку стресс переживал. А тут ещё и идиопатический цистит с вегетососудистой дистонией. Я вроде как и не водку две недели лопал, а лекарство. Антидепрессанты.
Ну, ладно. Покачала Оленька головой, Никитушку накормила, спать уложила. Я втихаря водочки попил, тоже спать лёг. Все легли.
Час спим, другой спим. Вдруг слышим, что Никитушка просыпается, ручонками елозит и говорит вслух про что-то диковинное. Прямо ересь какую-то несёт запредельную, и вроде не сам с собой общается.
- Кто такой у тебя в кроватке лежит, Никитушка? – спрашиваю. – С кем ты разговариваешь?.. Мама Оля, кроме тебя, нам никого не рожала. Вроде бы.
- Ах, добрый мой папенька. – жалуется Никитушка, вертится с боку на бок. – Я бы сказал тебе, кто мне спать мешает, да боюсь, что ты не поверишь.
- Нет, если начал говорить, то договаривай. – требую я.
- Да вот, папенька, поселился под моей кроватью Ёкарный Бабай. Спать мешает и залезает прямо под одеяло, щекочет да шебуршит.
Экие страсти, думаю. Никогда такого не было, и вот опять.
- А прогнать его не пробовал?.. – спрашиваю. – Ежели ему кышь сказать, он наверняка испугается и стрекача задаст.
- Нет, – говорит Никитушка. – ничего он такого не задал. Лежит вот рядышком да насмехается.
- Это, – говорю. – не иначе, как свойства детской психики с тобой злую шутку сыграли. Материализация бредовых фантазий. Даже не знаю, чем тебе помочь.
Тут Оленька наша вскочила в сердитом расположении духа, к кроватке никитушкиной подбежала и под одеяло глянула. Видит: и вправду сидит Ёкарный Бабай!..
- Нет-нет, – говорит Оленька. – мне это примерещилось, этого не может быть.
И опять под одеяло глянула, и опять видит, что сидит там Ёкарный Бабай. Весь такой щуплый, лохматый. Волосики на голове всклокочены, глазки слегка выпучены. Руки трёхпалые, а один палец Ёкарный Бабай у себя во рту держит и посасывает. Смакует, видно.
- Муженёк ты мой родной и, конечно же, любимый! – принялась взывать Оленька. – Поднимайся скорей и эту нечисть изгоняй куда-нибудь. Я ещё понимаю, когда люди кошечку или собачку заводят в доме. Но Ёкарный-то Бабай, конечно, не кошечка.
Конечно, не кошечка. Надо такую штуку из дома гнать метлой поганой.
И вот я с дивана приподнялся, покряхтел. Суровыми очами по миру поводил, как полагается богатырю былинного происхождения. Да только вижу, что прямо из-под моего дивана выскакивают Зелёные Человечки. Штук сто, не меньше.
Тонюсенькие все и словно бы приплющенные. Егозливые и попрыгучие до суматохи.
- Оленька, – говорю. – скажи мне правду и только правду, как на духу. Ты тоже видишь эту дрянь чумазую, или я один до белой горячки допился?..
- Конечно, вижу. – Оленька мне отвечает. – Я ещё вчера их приметила, когда ты домой вернулся и упал прямо в прихожей. Пока ты дрых без задних ног, они и повылезали из всех щелей. Гоняла я их по квартире, некоторых и прогнала вон, но на всех у меня сил не хватило.
- Надо же, без задних ног. – лопочу я, ощупывая свои скукоженные ноги.
- Но шуганула я их хорошенько. – рассказывает Оленька, очень довольная. – Вот они и спрятались под твой диван, затаились. Да вот снова ошалели от наглости и вылезли.
- Снова вылезли. – сумеречно осерчавши, повторяю я за Оленькой. – И что же нам теперь делать?..
- Пока не знаю. – смурнеет Оленька.
а Зелёные Человеки вперевалочку по квартире семенят, плечами пожимают. Тоже не знают, что нам с ними делать.
- Давайте вы нас будете холить и лелеять! – вдруг загундосил Ёкарный Бабай. – Мне ещё шарфик мохеровый надо бы подарить, а то у меня горлышко слабенькое, боюсь простудиться.
- Холить и лелеять! Холить и лелеять! – запищали радостно Зелёные Человечки, заегозили бестолочью.
- Всё мне с вами понятно. – говорит Оленька. – Теперь слушайте меня внимательно. Вот это всё, что из ненужной психики повылезало, я холить и лелеять не буду. Вот пускай сыночек мой Никитушка со своим балбесом-папашей гулять идут сей же час, на свежий воздух. Чтоб выгуляться и всю дурь из головы выкинуть. До тех пор, пока ихняя дурь не капитулирует, пускай с прогулки домой не возвращаются.
- Ночь на дворе. – скулю я. – Зачем ты нас из дома гонишь, Оленька.
- Если гоню, значит надо. – отрезает Оленька. – Ещё не хватало мне в доме пакость разводить.
А я вам так скажу, причём с толикой супружеского сожаления. Если Оленька захотела рассердиться всерьёз, то спорить с ней и смысла не имеет. Такое у нас семейное счастье.
- Собирайся. – говорю я Никитушке. – Пойдём гулять. Скажи своей маменьке спасибо за всё хорошее!..
- Да пожалуйста! – поджала губки Оленька.
И, недолго думая, отправился я с Никитушкой по двору гулять. А на улице тишина властвует над безбрежным покровом ночи. В палисадничке цветочки цветут и голубки воркуют. Мир корабликом по резвым ветреным струйкам катится в глубины заповедных высей, манит за собой и флюсы в небесах надувает: всякому охота подорваться с места, возлететь повыше, чтоб над землёю бренною в полёт пуститься!..
Гуляет Никитушка по палисадничку, песенку на ходу складывает – тыры-пыры – всякому встречному и поперечному «здрасьте» говорит. И вдруг вижу, что за нами, на прогулку выбежали Зелёные Человечки и Ёкарный Бабай!.. Все сто штук, не меньше.
- Кышь отсюда. – говорю. – Ежели здесь свежий воздух и воспаренье чувств, то вам и взяться неоткуда. Видишь ли ты их всех, Никитушка?..
- Вижу. – печалится сынок.
- И я вижу. Тут надо что-то делать.
Ёкарный Бабай по-стариковски кряхтит, всем на свете недоволен, тоску нагоняет. Человечки мельтешат россыпью, затевают экую-нибудь глупость и гадость. Капитулировать не собираются.
- Тогда давайте, друзья, я такую игру для вас придумаю. – попробовал я пойти на хитрость. – Играть-то любите?..
- Любим, любим. – дружно закивали Зелёные Человечки.
- Игра будет называться «Баба сеяла горох». Играли когда-нибудь в такую?
- Нет, никогда не играли.
- Вот, а напрасно, что не играли. Сейчас становитесь в хоровод и выполняйте буквально всё, что вам ведущий игры скажет. Например, ведущий говорит: «Баба сеяла горох – прыг-скок прыг-скок – обвалился потолок – прыг-скок прыг-скок!» А вам, значит, надо ходить по кругу, аккуратно друг за другом, и прыгать, где положено, и горох сеять, и с потолка падать. Вот такие правила.
- Очень весёлая игра! – обрадовались Зелёные Человечки. – А кто же будет нашим ведущим?
- Вот сынок мой, Никитушка, и будет. Приступай, Никитушка!..
Зелёные Человечки дружно встали в хоровод. Никитушка только приготовился водить весь этот сброд по кругу, да вот Ёкарный Бабай принялся пыхтеть и зудеть. Чует здесь что-то неприятное для себя.
- Эх. – говорю. – Сейчас самое время для цитат из «Критики Чистого Разума», чтоб Ёкорного Бабая смутить и одолеть. Да у меня в голове путаница сплошная. Практически умственная слабость.
- Ладно, не ссы, мы без Ёкорного Бабая наиграемся. – журчат Человечки.
Ну, ладно, коли так.
- Слушайте меня, да делайте, как я скажу. – наказал Никитушка и принялся водить игру «Баба сеяла горох»: – «Баба шла, шла, шла – баба пирожок нашла – баба села и поела – и опять сюда пошла!.. Баба стала на носок – а потом на пятку – стала краковяк плясать – да гопак вприсядку!..»
Зелёные Человечки послушно ходят по кругу, вертятся да приседают. Скоро у одних ноженьки принялись заплетаться, а у других пуканы запылали. Однако, не хотят признаваться, что игрой в «бабу сеяла горох» наигрались досыта.
- Ходим, ходим!.. – наказывает Никитушка, развеселился совсем, во вкус вошёл. – «Баба с зайцем сено косят – шуры-муры тыры-пыры – к сеновалу воз увозят – аты-баты-мойдодыры!.. Довезли до сеновала – баба с воза закричала – я на землю не пойду – я оттуда упаду – ноженьку сломаю – буду я хромая!..»
Скоро все Зелёные Человечки ноги поломали, завалились на землю, заныли жалобно.
- Нет-нет, – говорят. – нам такая игра разонравилась, мы все теперь покалеченные и поломанные. Мы капитулируем. Сдаёмся.
- По-настоящему сдаётесь, не врёте? – спросил Никитушка. – Не будете больше моего папашу доставать?
- Нет, не будем, не будем! – обещают Зелёные Человечки. – Отпустите нас с миром. Капитулируем.
Ладно, этих отпустили с миром. А как теперь быть с Ёкарным Бабаем?.. Тот стоит, усмехается, волосики на голове топорщит страшней прежнего. Дескать, не найдётся у вас на меня управы.
- Эх, папенька, надо бы тебе ещё одну игру придумать. – говорит Никитушка. – Надо чем-то удивительным пакостника соблазнить и огорошить.
- Если только в трансцедентально-логическом смысле попробовать. – задумчиво рассуждаю я.
- Иных смыслов я и не вижу. – одобряет мои задумки Никитушка.
Внимательно смотрю я на Ёкарного Бабая, приглядываюсь ко всей его затейливой конструкции. И трёхпалые ладони на его руках наводят меня на дельную мысль.
- А вот, – говорю. – дорогие граждане, послушайте, какую я игру только сейчас придумал. Называется «Кони-кони».
- Кони? – переспросил Ёкарный Бабай и сразу заинтересовался. – Скакать, что ли, надо?..
- Нет, не скакать. В ладоши хлопать.
- Вот в ладоши хлопать я люблю. – залыбился во всю ширь Ёкарный Бабай. – Знаешь, папаша, ещё лучше играть, когда с приятелем усядетесь рядышком и начнёте друг другу по ладошам хлопать. И чем быстрей, тем лучше.
- Вот моя игра про коней очень быстрая. – обещаю я. – Хочешь, тебе Никитушка приятелем станет, пока вы играете?..
- Ну, не знаю. – ворчит Ёкарный Бабай. – Я с ребятками-то не очень дружу. Если защекотать до смерти надо – тут я не против с ребёночком побузить, а вот в игры играть... Ну, давайте пошалим.
- А ты, Никитушка, – спрашиваю. – согласен в коней поиграть с Ёкарным Бабаем?.. Хочешь, чтоб вы друг другу в ладоши хлопали?..
- Согласен. – подмигнул мне Никитушка. – Только будем хлопать сначала неспеша, а затем всё быстрей и быстрей. А кто первым устанет и промахнётся мимо ладоши, тот проиграл. Тому и капитулировать.
- Замечательные правила. – говорю я. – Лучше не придумаешь. Как ты думаешь, Ёкарный Бабай?
А тот смущённо морщится, ищет подвоха. Хитрый бестия такой.
- Чёрт с вами, я согласен. – всё-таки говорит Ёкарный Бабай. – Поглядим, кто кого.
- Тогда приступим к игре, не мешкая. – говорит Никитушка. – Чур, играем до первого промаха. И чтоб всё по-честному.
- У меня всегда всё по-честному. – обиженно щурится Ёкарный Бабай. – Потому что я всегда у всех выигрываю.
Хорошо, сели Ёкарный Бабай и Никитушка друг напротив друга, принялись в ладоши хлопать. А я идиотский стишок вслух читаю, чтоб игрокам ритм задать. И с каждой новой строчкой читаю всё быстрей и быстрей. Темп игры прибавляется, ладоши у игроков становятся всё горячей и стремительней. У Ёкарного Бабая испарина вскочила на лбу. Сопля из носа полезла.
- «Кони, кони, кони, кони – мы сидели на балконе – чай пили, чашки били – на турецком говорили – чаби-ляби-дюба-дюба – мышка бегала по кругу – прискакала и сказала – чтоб скакать нам всё сначала!..»
Ёкарный Бабай глаза выпучил, пыхтит похлеще любого паровоза, ум за разум бесцеремонно уходит и не возвращается. А я всё нагоняю стишок, всё быстрей и быстрей.
- «Кони в рот воды набрали – замереть всем приказали – а кто первым отомрёт, тот получит шишкой в лоб – шишечка еловая, стопятипудовая – раз-два-три – замри!..»
Слово «замри» я произнёс очень громко, а ещё резко треснул рукой по воздуху. Ёкарный Бабай замер, ничего не соображая и выделывая глазами потуги курицы-несушки.
- Отомри! – неожиданно крикнул я, а Никитушка услышал и сразу сообразил, что ему по-быстренькому надо делать.
Протянул свою ладошку, чтоб Ёкарный Бабай по ней хлопнул. А тот замялся, заелозился неряшливо, забыл, где у него какая рука. Вытянул свою ладошку навстречу никитушкиной и промахнулся. Проиграл в сию же секунду.
- Ну, – говорит Никитушка. – теперь держи своё слово, как договаривались. Проваливай отсюда с концами. Крути педали, пока не дали.
Опечалился Ёкарный Бабай невмоготу, завздыхал, попробовал канючить. Дескать, в целом, он парнишка не плохой, и идти ему отсюда, по сути говоря, некуда. Но закон игры надо выполнять. Если проиграл – капитулируй.
Ушёл Ёкарный Бабай, только столб пыли позади себя оставил. А я с Никитушкой весёлые возвращаемся домой. Здравствуй, Оленька!.. Здравствуй, маменька!..
- Нагулялись? – придирчиво осматривает нас с ног до головы Оленька.
- Мамочка, до чего хорошо мы нагулялись. – Никитушка лопочет, смеётся звонко. – Всех, с кем мы в палисадничке забавлялись, всех обыграли. Жаль тебя с нами не было.
- Оленька, лапусик!.. – стыдливо бормочу я. – Ты ведь самого главного не видела. Капитулировали Зелёные Человечки. И Ёкарный Бабай капитулировал!.. Всё, как ты просила.
- Ну, тогда ладно. – говорит Оленька. – Заходите в дом, да ложитесь спать побыстрей. А то всех соседей перебудите; ещё не хватало, чтоб они на вас жаловались.
И зашли мы к себе в дом, и я сразу на диван свой завалился, даже водки допивать не стал. И слышу, как Никитушка у себя, в кроватке, спит, носиком посапывает, сны счастливые просматривает. Ну, думаю, теперь справедливость бытия восторжествовала и мне не следует ни за что тревожиться, можно отдыхать спокойно.
А мир-то до чего прекрасен, граждане вы мои дорогие!.. И никто эту красоту своей напастью злой не перебьёт.


УЧУЯЛ

Мир, стало быть, безоговорочно прекрасен, и каждому прожитому дню порция пронзительного счастья достаётся. Это, стало быть, факт и повод, чтоб осенить себя знамением творчества на тему предметно-декоративного искусства. Но вот, с другой стороны, допустим: прореха!.. Допустим, она в нашем житейском заборе зияет незаметно и лишь букашкам да тараканам на пролаз годится. Но ведь всё равно прореха!.. Губит целостность и величие картины человеческой радости.
А вот, допустим, и факт свадьбы. С одной стороны, ты уважаемый человек и все вокруг тебя обожают и без задержек в стопку винца подливают. А с другой стороны, прямо вот чувствуешь, как чьи-то шаловливые ручонки к тебе в карман лезут и кошелёчек вытягивают потихоньку. С одной стороны, гости «горько!» кричат и кимвалом бряцающим подбадривают жениха с невестой. А с другой стороны – шурин Степана Гаврилыча отпросился на минутку в туалет, чтоб поссать, а его на следующий день там повешенным находят. И причём повесился гадёныш на той же самой верёвке, на которой и сам Степан Гаврилыч неделю назад висел!.. Вы о такой свадьбе мечтаете?..
Ну, как бы там ни было, а пришло время и в нашей сказке свадебку сыграть, звёзды покровительствуют. Есть на том берегу городской реки полянка славная, солнышко там в подвечернем платье зевает томно, лесочек там с кусточками: костерок развёл, на брёвнышки газетки подстелил – и сиди, празднуй свадьбу!.. Ну, друзья, на брёвнышки пойдём?.. Пойдём. И ладненько.
- Горько! Горько!
Жажда самовзорваться оттаявшей глыбой льда, грохнуться на звёздное небо чопорной каланчой, разметаться скучным и, одуревшим от работы, телом по всем весёлым уголкам полянки – не этого ли праздника жаждало сердечко?.. Хохот, полупристойное баловство, потеря ощущения мгновения, растягивание бесконечности до остановившейся часовой стрелки, потоки щедрой рвоты из тела, вывернутого наизнанку – кто не позавидует разгульной свадьбе?.. Кто не подхихикнет над молодожёнами: совет вам да любовь, дескать, но за невестой глаз да глаз нужен!..
- Горько! Горько!
- Да потерпите вы с «горько», дайте жениху раскопошиться, у жениха вентиляция поломанная.
Жених тревожно ощупывает свою голову. Нет, вроде всё цело и фурычит, как прежде.
- А ты, между прочим, не того... не с-смей! – каким-то неестественно-футбольным хрустом рычит жених. – Не с-смей в присутствии жены моё раскопошенье ковырять… Машенька!
Машенька не без усилий поддаётся требованиям «горько!», прикладывается губами к губам жениха, а проворными зелёными глазками чеканит: нажрался сволочь!.. Нервные клетки, будет вам известно, не восстанавливаются, Маше нужно срочно успокоеньем надышаться, и она ищет среди гостей мамашу. До свадьбы мамаша обещала, что будет начеку.
- Доченька! – находится мамаша совсем рядом и пальчиком грозит. – Я всё вижу!.. Ой и всё-о-о!..
Прибыли на свадьбу племянники невесты, мальчики лет тридцати. Дарят люстру из хрусталя, весом килограмм в пятьдесят. Аплодисменты.
- Это мы такие! – довольно щерятся улыбчивыми ртами. – Машенькины племянники!..
- Наливай им штрафную! – требует жених. – Пускай ведро шампанского выпьют. Нет теперь у меня ближе родни, чем машенькины племянники!..
Гости торопливо нажираются, майонез выплёскивается из кастрюлек с салатом оливье и метит праздничные штаны, алфавит обогащается взвизгами и стонами. «Я пить натощак не буду! Я водку, чёрт возьми, не пью!» - «Не ври, Вася, у тебя физиономия – ажно лимон красный, попробуй-ка уверь, что ты не алкоголик!» - «Я водки завсегда не пью, я такой трезвенник с рожей красной, чтоб быть на зависть всем!» - «А ты и не пей, но сегодня выпей! Вот тебе пива стакан на запивку!» - «Уговорить-то вы меня уговорили, но последствия наблюдайте сами.» Стали последствия наблюдать. Вася выпил и решил характеру дать шанс поупражняться в искренности намерений. Санёк Шатин без зубов остался, а Шурик Куштаев зубы проглотил – вроде как ничего нужного насовсем не потерял. Правда, от хрустальной люстры осколком слишком много. Можно и пораниться ненароком.
- Что и кто я есть такой: человек или необъяснимая аномалия? – аккуратно пытал жених машенькиных племянников. – И всё, что во мне имеется – всё вопрос, и вопрос риторический! Ожидать ли мне, в таком случае, чего-нибудь утешного от судьбы?
Племянники пообещали утешать жениха, как только свиснет.
- «По реке плывёт топор из села Кукуева!..» – задорно, магистрально и, даже, в чём-то внимательно, отплясывает под баян мамаша невесты. – «Ну и пусть себе плывёт – жизнь непредсказуема!!»
Баянист с голодной суровостью двигает мехами инструмента, помогает своему веселью притоптывающей ногой, трясущейся головой, ярко-свежим сердцем и потухшей, со вчерашнего вечера, папироской. Даже заглатываемая водка из стаканов, которые самостоятельно подлетают к баянисту, не разжимает его богатырских зубов и не мешает папироске торчать во рту, подпрыгивать.
- Горько! Горько!
- Могу ли я – человек разумный, сиречь хомо сапиенс – относиться к себе так же, как хотел бы относиться к другому человеку? – сподвигает баяниста на философию штормистый жених. – Можешь ли ты – существо, образно говоря, культурного производства – относиться ко мне, как к человеку, который ко всем относится столь же прелюбопытно, как и к самому себе?
- «А я играю на гармошке у прохожих на виду!..» – старательно и сквозь зубы вырисовывает застольную песню баянист.
- Знаю! рожа-то твоя всегда у всех на виду – как не знать! – рычит жених и пробует станцевать юмористический крокодиловый канкан.
- Горько! Горько!
И, вопреки ожиданиям, жених лезет целоваться с баянистом.
- Зарежу! – истошно гамкнул баянист, но, для поддержания свадебного веселья, не бросая папироски, вынужден целоваться с женихом, затем с Машенькой, затем с машенькиной мамашей, затем с сипло скулящим младенчиком Никитушкой – отпрыском то ли свидетельницы со стороны жениха, то ли свидетеля со стороны невесты. Затем баянист целуется с дедушкой Тарасом (это ладно, дедушка всё-равно мизантропии не понимает), целуется с группой купальщиков, переплывших на праздник с городского пляжа, затем вкусно целуется с пышногрудой, пышнощёкой, волоокой, рыжеволосой… как её бишь?.. Людмила… ила… ила… Людмила Прокофьевна!.. затем ещё разок целуется с Людмилой Прокофьевной!.. затем снова пляски, пляски!.. Расцветали яблони и груши, жирные воздушные шары с хохотом лопались под облаками.
- Цыган! – требуют машенькины племянники.
Ну, гулять так гулять. Я взмахиваю волшебной палочкой, загадываю желание – и на праздник являются цыгане. Впереди косолапит медведь с бубенчиком на шее, тянется к ведру с шампанским.
- Горько! Горько!
Жених перецеловывает всех цыган, цыгане перецеловывают гостей, баянист с новым запалом целуется с Людмилой Прокофьевной, Машенька в слезах целуется с мамашей. Мы все преданы закону одноклеточного происхождения, мы целуемся радостно, изобретательно, с изяществом всепримиряющего обновления.
- Толенька! Витенька! Ванечка! – целуются друг с другом машенькины племянники.
Машенькин папаша – язвенник и прокурор республики в отставке – кисло морщится, делает глоток минеральной воды и переписывает имена цыган на бумажку. Напротив мужских имён он рисует крестики, а напротив женских – символы прокурорского надзора.
- Алексей Николаевич, а пенсию мамаше сможете прибавить? – кричит мне Машенька, намекая на возможности волшебной палочки.
Я обещаю.
- Тост! – просят гости. – Пусть кто-нибудь скажет тост!
Тост произносит приятель жениха. Скорбь и уныние насильно трезвят душу приятеля жениха.
- Дай бог, Дима, что бы ты женился не в последний раз. – старательно молит приятель жениха. – Дай-то бог, Дима, дай-то бог!..
- Горько! Горько!
Приятель и жених целуются.
- Машенька! – затем зовёт растроганный жених.
Машенька порывисто целуется с приятелем жениха, с женихом, с цыганским медведем, с куском бифштекса на вилке папаши.
- Танцы-шманцы! – объявляет Санёк Шатин, а Шурик Куштаев заламывает ногами дивный выкрутас и падает на голову.
- Ай да молодёжь! – ликуют гости и присоединяются к танцам. – Ай-юли-юли! ай-юли-юли!!
Цыганский медведь оторопело взирает на танцующую толпу, тоскует по своему тихому лесному обиталищу, по берлоге, по неспешному религиозному чтению затёртых газетных клочков… Машенькины племянники сочиняют тост о медвежьих шашлыках, предлагают всем выпить. Пляжные гости за считанные минуты переделывают медведя на шашлыки и обещают цыганам купить нового медведя. Жених целуется с Людмилой Прокофьевной, баянист целуется с баяном, Наташа Ростова пищит от восторга, угодив на первый в своей жизни бал, старушка-процентщица тычет вязальной спицей в пузо младенчика Никитушки. Гости принялись за пока ещё робкие, стыдливые и безболезненные подзатыльники. Запахло либо дракой, либо невиданной доселе ахинеей.
- Горько! Горько! – вдруг орёт, выползая из кустов, шурин Степана Гаврилыча.
Учуял-таки нашу свадьбу. И не прежний это шурин – не тот, который давеча повесился, а новый, весьма новёхонький. Бесёнком несносным помаргивает, требует торжественных хоровых песен.
- «Мир дому твоему!» – разжигаются звонким хором гости: – «Ми-и-и-ир дому твоему, ми-и-и-ир дому твоему!.. Слова простые эти всем знако-о-омы!..»
Шурин Степана Гаврилыча пытается увернуться от наступающих гостей, но его звёздный час, видно, пробил. Шурина Степана Гаврилыча целуют по очереди: жених, приятель жениха, Машенька, машенькины племянники, бесчелюстные Шатин и Куштаев, младенчик Никитушка, дедушка Тарас, старушка-процентщица и т.д. и т.п.. Степан Гаврилыч вылезает из запертого морга, переплывает через реку и тоже лезет целоваться.
Вот так хорошо всё и было на нашей свадебке. Все остались довольны.
   
               
СУСЕДУШКО

Ещё намедни эта сказка сказывалась про дедушку Суседушко с погремушкой. Но у той погремушки малец Никитушка башку свернул – и забава сия на курьерских скоростях отбыла в кладези небесные. Ничего, дедушка Суседушко и без погремушки наловчился тешиться: и швец, и жнец, и на дуде игрец. Вот любит телевизер поглядеть: игры-то обстоятельств гоношатся без пауз, лица телевизерных фельдфебелей проповедуют апокалипсис. Иной и Богу молиться, и крест щепотью налагает, а из-под рясы копыта с хвостом торчат. Загвоздочка выходит.
Родился наш дедушка Суседушко у бабушки Маланьи в погребке, в бочке огуречного рассола. Нужды не знал, всё об горшок ночной спинку чесал: так тёрся-тёрся, так измылился, что вытер душных джиннов из горшка. Возвели они для бабушки терем-теремок, пирожок с грибками выпекли, в сторону погоста тропинку замостили: всякое, мол, у бабушек бывает! первого апреля никому не верят!.. Стоит терем-теремок на взгорочке с пейзажем, деревенские устои колеблет, из трубы палёной акварелью дымит – в небе завирухи разрисовывает. Суседушко и созрел для подвигов рачительных, подпрыгнул будто ошпаренный.
- Не сидится мне на месте, – говорит он бабушке Маланьи. – коли зад горит и поспешать велит.
Суседушко на ярмарку сходил, обменял джиннов у ярмарочного ханыги на тройку лошадей и умчался в зарубежные гастроли. Да на этих зарубежных гастролях вконец распоясался: засыпал угольком Суэцкий канал, предал царя Ирода испанской инквизиции, лишил статую Свободы мужских причиндалов, поприжал футбольный мяч с квадратного на круглый, изогнул экваториальную линию в экваториальную параболу, напел обессиленному Моцарту финал «Реквиема», перекрутил экваториальную параболу в экваториальный штопор, подложил бревно на рельсы поезда братьев Люмьер – и был отправлен в тюрьму, на кичу париться. «Братцы вы мои – ханыги да ханурики, мазурики да фармазоны! – приговаривал он сокамерникам, сквозь зубы поплёвывая и чиферёк попивая. – Всё пучком у нас будет, всё ништяк!..» Утешитель знамо.
Но на одном месте дедушке Суседушко не сидится, зад горит. Проходит жизнь зазря, и молодость дедушкина проходит, выуживая впустую сперматозоиды – все до единого. В России, приближаясь, хмурился Октябрь революционный, звероподобные троцкисты ночами вдруг завыли на луну, размазанный в могильной яме Стенька Разин вдруг стал являться в снах кошмарных членам царской семьи и требовать, чтоб те взялись за пошив красных саванов и флагов!.. Суседушко прогрыз в тюрьме отверстие, пролез на волю и рванул к русской границе – на месте не сидится, зад полыхом горит!!
  Холодная бледно-алая осень встретила его у пограничного столба, ноги свирепо продавили империалистическую грязь. Будучи вознесённым над землёй чудесной ненавистью к преградам, Суседушко перелетел через сиракузы колючей проволоки и опустился на колени, поцеловав раскаты кипящей Родины. Незамедлительно, добравшись до ближайшего амбара буржуазии, Суседушко подъел его содержимое до гвоздя, густо отрыгнул и взялся революционные набаты возвещать. Но часик-другой полежать на травке да вздрыхнуть – дело святое!.. кармическое!.. Вздрыхнул сперва.
Надёжно пребывая в кармическом сне, дедушка Суседушко умертвил двумя электродами двуглавого орла и спаял навечно крестьянский серп с рабочим молотом. Находясь всё в том же сне – где-то по серёдке ровно – подхватил Ильича из шалаша, довёз до Москвы и оформил прописку в мавзолее. Выпил портвешка – себе налил и Ильича не обидел. Тут же раскрыл состав политуры, употребляемой вовнутрь приверженцами ницшеанства, вместо презервативов. Тут же столкнул с поднебесной пристани бога Ярилу и заставил его выкопать Беломоро-Балтийский канал. Тут же скинулись по рублику на троих – Ильич, Ярило и Суседушко – купили ещё портвешка. Выпили, проснулись; вроде как конец настал кармическим дремучкам.
- Бабушка Маланья! – говорит. – Теперь меня не остановить. Научусь из говна лепить конфетки.
Сперва слепил из говна человеческую душу. Нашёл в ней эквивалент кратчайшей физиологии и развил её до алчной страсти к жертвенной крови. Влепил пощёчину общественному вкусу, сжёг второй том «Мастера и Маргариты» Булгакова, вылечил от творческой депрессии товарища Сталина.
Поверьте мне, как поверил дедушке товарищ Сталин, что, надрываясь в постижении законов вселенной, что намереваясь покорить космические дали, следует сперва позаботиться о скромном земном шарике, передвигаясь по которому пешим строем, можно и не заметить земной округлости! Таким образом, как справедливо заметил товарищ Сталин, наш дедушка Суседушко приравнивается к маленькой бацильной запятой, после которой следует не продолжение предложения, а всемирная победа коммунизма!.. Зад горит? Выпей и закуси.
Спасаясь от собственного сияния, убежал Суседушко в овощные кладовые разума, где, пользуясь изобилием витаминной пищи, вершил геройские победы без унынья. Славянизировал папу римского, скрестил исламский полумесяц с жидо-масонским американским долларом, подарил свободу вероисповеданий жертвенным агнцам, реабилитировал кармические страдания рождественских индеек, чёрных котов и рыбы фиш. Выпил, несмотря на то, что закуска кончилась. Поблагодарил себя за скромность нужд.
Заставил педерастов зашиваться сзади, ввёл в статус безопасного секса надувных резиновых олигархов, восьмого марта запретил импотентам выходить из дома, инсценировал высадку человека на Луну в павильоне «Мосфильма» и запатентовал все, связанные с этим космическим половым актом, глобальные стратегические фобии. Также дедушка Суседушко обучил лидеров стран, входящих в Совет Безопасности ООН, петь хором акапелла: «а пойду я во лесок по грибок» и «ах, вы сени, мои сени, сени новые мои»!.. Отныне всякий раз, после закрытия заседания ООН, весь дружный дипломатический кворум поёт и изгаляется с танцами вприсядку: «вот однажды дон Хуан подарил козе баян!.. рассердился дон Хозе: нахуя баян козе?!» Суседушко был награждён нобелевской премией мира и званием народного артиста СССР.
Заглядывал иногда дедушка Суседушко в потёмки своей совести. Проверял, всё ли там на месте. Находил всё до копеечки, правда не было внутри никакой-такой России. Ни настоящей, ни придуманной. А были терем-теремок, бабушка Маланья и телевизер. Штепсель-то воткни в розетку – и начнёт показывать.
Смотрит дедушка Суседушко журчистый телевизер, внимает.
- Крепитесь, граждане телезрители! На пятницу точно обещали конец света – не долго ждать осталось.
- Ыгы, ыгы, ыгы!..
Дескать, я на вас надеюсь.


СНИЗУ ДОВЕРХУ

Люблю я рассказывать правдивые истории, хлебом не корми. Вранья ненавижу, поскольку и у самого язык заплетается, когда врать начинаю, да и вообще!.. До слёз бывает жалко иных занятных граждан, ежели их всякая шелупонь вокруг пальца водит и облапошивает. Мало кто ведает наверняка, где правда оборачивается к истокам кривды и выворачивает себя наизнанку. Тянешь, бывалоча, за собой воз соломки: ну, думаешь, ежели чего, а соломки-то я под себя и подстелю!.. Но, в необходимый мглистый срок, заместо соломки у себя, на возу, кобылу-пассажирку узришь! «Сейчас, дескать, – говорит. – последний пучок дожую и побегу по своим делам!..» Вот тут тишайшим из вздохов ты своё сознание и потрясёшь. Почувствуешь себя обманутым. Вот как бывает.
Или, скажем, превратности судьбы тебе чирей на зад насадили и вынудили пешком погулять пройтись, размяться. Оно, конечно, вокруг весна-красна! знак календарной исключительности!.. Ноги у девок почему-то быстрее растут, нежели в иное время года!..
Хорошо. Даже очень хорошо.
- Вот, – говоришь себе. – наверняка любви все возрасты покорны, а посему я прямо сейчас кого-нибудь и полюблю!..
Однако, чирей глухо уходит в оборону – чешется. И нутро позывы на кашель еле сдерживает. А девки от этаких болезненных принцев рыла воротят. Теперь только и может твоя распоясавшаяся душа, что подпевать древним песенникам на звончатых гуслицах: чужая жена – лебёдушка белая, а своя-то жена – волчья горькая трава!.. Не всякому в охотку бегать без приглядки за весенним колесованием, но петь всё-равно хочется.
- У меня, братец, авитаминоз в крови. – жалуется рыжий кот бесхвостому, покончив с лирическим отступлением. – Прямо такие симптомы дурные, что хоть режь и плачь. Замурлычешь спросонья, а тут – вот прямо в горлышке – сразу щебенисто квохчется. Эх, братец-братец, мучениям моим не видно конца.
- Как ты сказал? – очнулся от самосозерцанья бесхвостый. – Понос что ли задался?..
- Авитаминоз! Дурень!
- Расскажи, что это за штука, мне невдомёк.
- Э, братец, да ты ничего из науки не знаешь. С тех пор, как собаки хвост откусили, ты из ума выжил.
Бесхвостый слегка ощетинился и фыркнул. Но не сердито, а как-то так, с нахальной задерёшкой: фрррх!.. Но день сегодня удался благодушным и заискивающим, всякой твари не укрыться от чар обожаемой лени – не хочется в драку лезть.
- Я, – солидно говорит бесхвостый. – морду бы тебе расцарапал до ушей, но солнышко глазёнки мои жмурит. Правда, скоро вечер наступит, и у меня нервная система обострится, а уж тогда я за себя ручаться не смогу.
- Да я же пошутил. – трусливо осторожничает рыжий. – Не ерепенься, братец, за шутки морды не расцарапывают.
- Ты пошутил, я пошутил. – бурчит бесхвостый. – А осадок на душе остаётся.
- Ну?? Значит, верна мудрость народная: после каждой, дескать, шутки – в зубах бывают промежутки.
Бесхвостый задумался, почесал за ухом.
- Ты не рефлексируй на мои простонародные мысли вслух, ты же не интеллигент. – говорит бесхвостый. –Так часто получается, что не тех бьют, кто сдуру соврамши, а тех, кто уши выше лба отрастил.
Рыжий невольно поприжал ушки.
- Народ опрометчиво велик, и если кто-то из народа соврёт невзначай, то не сразу его и приметишь, чтоб за руку схватить. – вздохнул бесхвостый. – А драться без причины нельзя, мы же не быдло какое-нибудь.
- Бить-то всякий умеет, этому пакостному ремеслу долго не учатся. – говорит рыжий. – А вот попробуй милость проявить, выразить себя так, будто ты – субъект мыслящей природы, а не глотка, орущая: жрать хочу!..
- Где-то сочувствую твоему образу мыслей. Но если не кричать «жрать хочу», так что же тогда?
- А так, к примеру: мур-мур-мур или уси-пуси!.. Нельзя скупиться на нежности, когда пушистая природа довлеет.
- Ой, чую, что ты не уйдёшь сегодня от меня без расцарапанной морды. – с ленивой зевотой шебуршит бесхвостый. – Меня твои намёки просто в краску вгоняют.
- Уж слишком ты обидчивым стал, братец, раньше ты по-другому себя вёл. – сидит начеку рыжий. – Вот у меня авитаминоз трещит – до того, скажу тебе, эта болезнь бедовая – а ведь я не гневаюсь по пустякам, в раж не вхожу. Давай-ка, в знак примирения, скособочим свои усатые рожи и хорошенько помяукаем!
- Давай-давай, помяукать я не прочь. – оживился рыжий. – А в какой тональности?
- А в нашей, из пионерской речёвки которая: эй, приятель, ты косой! подавился колбасой!..
- Давай в нашей.
Коты доверчиво усаживаются посреди грязно-свежей весенней дрызготни, с царственным величием озирают нервно движущееся продувное пространство, и выдавливают душно-режущим мяуканием изумительный, по своей красоте, концерт.
- Мя-а-а!.. А-а-у!..
- А-а-у!.. А-а-у!.. У-у-у!..
- У-у-у-а!.. У-у-у-а!.. Я-я-я-у!! – свои бурные сердцебиения рыжий соединяет с сердцебиениями вселенной, весело шлёпающей по лужам.
- А-а-а-а-а!! Мнмнмааааа!! – выводит бесхвостый тягучие поминки по невозместимо утраченной части плоти.
- Уауа-я-я!..
- Ааау-а-а!..
Юркая весна, оглушенная сипловатым кошачьи концертом, притормаживает свою размочаленную, мятежную работу: шланги, веники, лопаты, грабли – вываливаются из её рук и пускаются в споры-перекоры! Ракитов кусток, уловив в шумах природы мистический клубок, дополз до ледохода реки Смородины и покончил жизнь самоубийством – пропал втуне! Витязь банный, ошпаренный кипучей катавасией, выскочил на улицу голым-голёхонек, в срамоте беззаботной станцевал «русь не трусь!», но простудился и заболел плешивым менингитом, ныне на запах валерьянки лишь и отзывается сопливым мурлыканьем! Сельский тракторист Пал Палыч, затрюханный без зарплаты и без запчастей, вывалил пару тонн навоза у крыльца областной администрации, перенося тем самым искусство авангарда из советской культуры в культуру российскую! Устремлённая к родному переславль-залесскому дому, кроваво-лучистая птица икнула от ужаса, будто поминает её кто-то вертелом, и полетела спешно назад, к кавказским партизанам, окрашивать серые будни праздничным судом шариата! Роза ветров потеряла чувство ориентировки, застыла в глухой жадно-жующей точке, застыла, словно ком грязи в распахнутой могилке, словно блудная дщерь у ворот родительского дома, словно тракторист Пал Палыч, проглотивший, вместо стопки этилового спирта, стакан денатурата!.. Ненависть неподвижности ко всему, что живо струится и юрко снуёт, достигла предела! Время неподвижности завопило от гнева и укусило себя за внезапно замызганное сердце, и затряслось в тянучей исцеляющей истерике!..
Удовлетворённые концертом, коты наконец-то умолкают, а весна, обращая все свои взоры на небо, страдальчески вопрошает:
- Что же это такое было?
- Мяяяууууу!!! – огромным счастливо-распалённым воплем доносится с небес глас Божий.
          Всюду жизнь, ребятушки, снизу доверху.

               
ПРОЕКЦИОННЫЕ СХЕМЫ

Проснулся Павлик ночью и услышал, что в уголке кто-то шуршит. Немножко пошуршит, затем немножко похрустит, затем немножко посопит. Кто-то такой таится в уголке.
- Ты кто такой? – спрашивает храбрый Павлик.
- Мышка. – пропищал голосочек.
- Ты зачем в уголок пробралась?
- Пошуршать, корочку хлебца погрызть.
- Нет, поди вон, нам шуршалки не нужны!..
И ушла мышка. Не хрустит, не шуршит в углу. Седобородый гномик шпажку обнажил, встал на караул у норы. Если Павлик кошку в дом притащит – гномик кошке глазки повыкалывает!.. «Надо утречком-то, проснувшись, яду в норку насыпать! – подумал сонный Павлик. – Да побольше насыпать, такого добра не жалко!»
Спокойной тебе ночи, Павлуша. Не надо, не просыпайся.

               
БЫСТРЕЕ, ВЫШЕ, СИЛЬНЕЕ

Сейчас такое расскажу – не поверите. А если поверите, то вам же хуже будет. Добрые люди вас пальцами затыкают и засмеют: бестолочи, дескать!.. От меня реверансов извинительных не ждите; я за вещи, не сданные в гардероб, не отвечаю.
Ну, так слушайте. Собрались за пирушкой семь знаменитых королей из семи достославных королевств, собрались в одной русской деревеньке. Такая себе деревенька, мякотная: речушка, садики яблоневые, лужок с пасущейся живностью крупнорогатого сорта!.. Кабак на окраине да почтовая станция. Вообщем-то, всё устремлено к благоденствию и к подпоркам заботливой сермяжности.
В кабаке по обычным дням пустота усталая дворняжничает. Целовальник от безделья с ума потихоньку сходит, вожжи к крюку потолочному приспосабливает, загадывая: удавиться сегодня или погодить?.. Да ещё торчит за столом Филька-скопец – паренёк ничейный, спившийся. Сидит за полуштофом, таракана неумытого в свою правду обращает.
- Ты, брат, думаешь, что Филька пьян? – исподволь куражится. – А я, брат, не пьян, я в инаком состоянии купаюсь. Оттого и наловчился со всякой насекомой тварью общаться. Душевные сиропы изливать.
- Э-э, который день ты зенки-то заливаешь? – вдруг спрашивает таракан.
Или не спрашивает? Послышалось?.. Да нет, в нашей деревеньке и таракан заговорит взыскательной речью, ежели ему стакан налить. Полуштоф водки кому угодно язык развяжет.
А короли зря времени не теряли, великую думу обдумывали. Совещались о том, как поделить между семью королевствами великую мирскую мешанину. Чтоб избавиться от всяческих воинственных экспансий и укрепить на земле бесконечный апофеоз житейской прочности, именуемый иными романтиками благодатью. Чтоб жизнь настала, милые вы наши граждане, сладкая да конфетно-шоколадная. Чтоб от этаких человеколюбивых чувств всем блаженно стало, а антихрист срамотный подавился комком в горле!..
Но вот легко придумать, даже цель поставить неукоснительного толка, а чтоб выполнить её – не знаешь, как и взяться. Мир совсем не торт бисквитный с кремовою розочкой, чтоб на семь сладких частей разрезать поровну. Не знаешь, как и приступиться к нему, как ножичком аккуратно расчленить. Дабы всякий кусок кремовой розалией кривился вкусно и ароматы испускал. Дабы всякий король своим вкусняцким кушем любовался, да на лаврах обольщено почивал.
Легко сказать, но трудно сделать.
Один король, видите ли, носом шмыгает и рожу кислую кривит: весь мир до ужаса прекрасен, даже жалко на кусочки резать!.. Другой король, видите ли, давненько уголок посахаристей приглянул и оккупацию организовал. Теперь только так, для лирического впечатления, что-то делит, из флажков заборы кроит.
- Мне бы, – говорит. – такую землю надо, на которой баб побольше, у меня на женский пол организм реагирует.
- У всех реагирует. – говорит другой. – Однако, терпим и молчим.
И все видят: точно, терпит. *** торчит, как Эмпайр-стейт-билдинг посреди родных полесьев, а король всё терпит.
Ещё одному королю, видите ли, хочется кусман земли, где тёплый климат круглый год, где пальмы на морском побережье цветут, не хнычут. Ибо знобит его сурово – в буйную-то молодость о здоровье не думал, сиживал голой попой на асфальте и зимой без шапки гулял, а теперь плоды пожинает: ревматизм-батькович!.. А ещё другой король, видите ли, из родной ухайдаканной среды не бестолочью извлёкся, копейку с рублем бережёт. Нефтяных вышек в глобус понатыкал, колючей проволокой каждую обмотал, и говорит, хитрован-то почтенный: «Я, конечно, – говорит. – чистоплюй ещё тот!.. Но в солнечную энергию не верю, а потому намерен продвигать прогресс на бензонасосах.»
- А по какой цене нефтью торговать будешь, Ваше Величество? – балансируют на внутреннем валовом продукте короли. – На чём договоримся?
- У нас завсегда торгуют по цене молодецкой удали! – юлит король, бензиновым тугриком прыщ с носа утирает. – Договоримся, не ссыте, братцы-короли!..
Хороший договорник, ушлый. С таким, если по нужде сходить приспичит, то и твою нужду к своей приберёт.
Вот сами и посудите, можно ли королям без обид и чванства разделить весь мир?.. Ведь если рассматривать процесс катастрофически-художественно, то выяснится, что шарик земной, со времён адамовых, состоит из нескольких равных величин и возможностей. Но вот ежели всякую отдельную величину мерить вдоль и поперёк, то обязательно она покажется меньше, чем возможности соседской. И как тут быть?.. Рядились короли, оскоромились компрометацией, а делёжка с места не сдвинулась – скучает с охами да вздохами.
- Самое главное, от чего меня по жизни коробит, так это от невежливости. – посетовал русский король. – Вот скажешь какому-нибудь грубияну слово, а он тебе в ответ с десяток выложит, и всякое на постыдных матюках. Я посоветую вам, братцы-короли, не уподобляться многословию велеречивых хамов, а пригласить на совет смекалистого русского мужика. Он в два счёта делёж разлопатит, у него категорических рассуждений – пруд пруди.
- Какого-такого мужика?? – обомлели короли. Тиранические-то институции преобладают в сознании. Презрение к народным массам.
- Да такого мужика. Ежели он не сразу родился соломоновым последышем, то, по общеупотребительности, в соломонов довесок сгодится. Накормим его досыта – ему полезно, он и разжарится здравыми мыслями!.. Мир разделит так, чтоб никому обидно не было. 
Призадумались надолго семь королей, обдувают ноздрями стратегию нового мирового порядка.
- Да найдётся ли в России смекалистый мужик? – усомнился чухонский король (по нечётным дням – король, а по чётным – королева). – Я слыхал, что мужик в России щи лаптём хлебает – ему испокон веков такая заповедь дадена. Впрочем, щи хоть решетом хлебай – лишь бы ртом щёлкать вовремя. А вот тот факт, что русские мужики в облака из пушек палят для прибытия дождливости – это вовсе дикость несусветная, даже богомерзкая. Ладно, ежели снарядом в облако засандалят, а ежели в ангела небесного не промахнутся? Крамола!
- А я вот слыхал, – говорит швабский король, пальчиками по столу марширует. – что сермяжность русской жизни далека от умственных энциклик. Я слыхал, что ежели учёный человек в России народится, то станет либо вором, либо пьяницей… ать-два, ать-два!.. А ежели не вором и не пьяницей, то политической благонамеренностью по всем статьям обескуражит.  С вилами да рогатинами за попами и жандармами начнёт гоняться, основы монархии ковырять республикой… ать-два, ать-два!.. Вот мне моя жёнушка давеча Пушкина вслух читала, а тот открытым текстом пишет, что русский бунт – бессмысленен и беспощаден!.. Одно сплошное горе получается нам всем от русского мужика. Вот поди теперь и выпей с горя… где же кружка доброй юности моей?..
Что же делать, случаются и такие национальные нюансы, неаккуратно складываемые в обстоятельства. Но большую часть жизни русский мужик живёт мирно и тихо, выдавливает из себя те светлые озарения, которыми и жандарм сможет возгордиться.
- Вилы да рогатины нам не шибко страшны, сами с усами. – блямкает овсянкой аглицкий король. – А вот недавно в наши лондоны туманные прибыл мужик учёный из России. Сигаретку-то покуривает, словно, в дымке схорониться хочет, а подле ног сундук носильщика дожидается… Мы у него спрашиваем – я и носильщик – весело подмигнув: медведя, гражданин, непривитого везёте с собой?.. А тот сигареткой-то махорит и говорит курчаво: вижу, говорит, в ваших головах загадочные эманации; так для того я – и учёный человек, чтоб сии затруднения преодолевать!.. Раскрыл свой сундучок, а там и нету никакого медведя, но всё заполнено саркастической пустотой!
Аглицкий король по лбу себе постукал указующим перстом и окрестности головы по воздуху ограничил, рисуя вакуум.
- И ещё пару миллионов фунтов стерлингов нашли, завёрнутыми в газетку. Нет, не верю я, братцы-короли, что медведи в России кончились; мог бы, ради нашего любопытства, парочку с собой привезти.
- Пустота, говоришь? – хихикают короли.
- Пустота определяется в понятиях, не нуждающихся в отрицании, но нуждающихся в отрицателях. – говорит русский король. – А вот ваше любопытство к медвежьей персоне не должно перешагивать в ту часть пространства, где медвежье любопытство обращает вашу персону в пустоту. Судьба – злодейка, конечно, да от судьбы не уйдёшь. Возьмёт тебя с собой куда угодно.
Это верно, с этим не поспоришь. Хфранцузский-то король впоследствии, когда его на гильотину потащили, о том же самом размышлял.
- «Миленький ты мой, возьми меня с собой, а там, в краю далёком, буду тебе женой!..» – с задумчивой тоской пропел басурманский король. 
- Эх, милая моя, взял бы я тебя, да… – начал подпевать ыпонский король, да осёкся.
- Русский человек завсегда умом преимуществовал, у него и чепуха на постном масле продуктовую корзину наполняет: вот он каков! – принялся назидать заморских остолопов русский король. – Всё, что вы про наших мужиков рассказывали – всё это злостная хула, и меня подраться с вами тянет, патриотизм отстоять. Но будет лучше, если мы состязание бесстрашное учиним и доподлинно узнаем: из какой страны мужик умней всех прочих мужиков!
А как это?
- Да так это, тишкина ты жизнь!.. Вы, любезные братцы-короли, пригоняйте на состязание своих смекалистых хитрованов – по одному мужику на каждого короля – а я подуськаю своего самородка. Соберутся все семь мужиков на мужицкую олимпиаду, примутся между собой судачить да рядить. Кто всех быстрее по уму, кто выше, кто сильнее. И вот тот, который из всех умственных состязаний целым-невредимым выйдет, тот и будет победителем. Ему и придётся всю нашу землю на семь частей разделить. Поняли вы мой замысел, братцы-короли?
Те вроде поняли, головами кивают.
  - Проведём мужицкую олимпиаду, назло рекордам?
- Проведём-проведём. – решились короли. – На какое место печати с подписями тиснуть?
А вот сюда мажьте!
- Быстрее, выше, сильнее – транспорантики-то с лозунгами на вокзалах разукрасьте.
И разъехались шесть королей по королевствам своим. Пока ехали, так в каждую отдушину придорожную руками лазили, в каждый вдрыбадан полевой глазами вперивались. Искали хоть какого мужика завалящегося да мудрёного на вид. В кабаке, на окраине деревеньки, нашли, однако, Фильку-скопца с тараканом, да эти двое лишь чепухи наворотили.
- Я не мужик. – говорит Филька. – Я есмь таракан.
- И я не мужик. – говорит таракан. – Я есмь скопец.
Ну, а значиться: живите с миром, да пошлёт вам всем аллах парня в джинсовых штанах!..
Безусловно, не всякому королю достаточно ясна котировка мужика. Да и не всякому мужику ясна его государственная причинная принадлежность. Ты от него победы требуешь и приумножения гордости за родное государство, а он только об том думает, как пузо набить да девку поиметь. А девку поиметь – дело немудрённое. Лишь уголовно наказуемое, в иных случаях.
Да и некогда иному королю в олимпийских-то резервах ковыряться, мало ли похвальных дел у короля: дочурку замуж выдать, прогрессивную шкалу налогов учредить, в опочивальне полы вымыть – на всё про всё уйма времени уходит, а силы уже не те!.. И старость не в радость, и подагра лезет с насморком знакомиться, чёрт их знает!..
Но, как бы там ни было, а все семь королей по мудрому мужику в своих королевствах разыскали, смекалистости их вдоволь подивились и повелели на олимпиаду собираться. Мужики нашлись, словно на подбор: взоры спело-горячи, мозги неустанно шевелятся, ажно головы трещат. Самое-то главное, что в полнолуние себя цепями к кроватям не приковывают – с обесцененной сторицей по-свойски цацкаются, неча психовать!.. «Харизма» с большой буквы «Х» – можно так про каждого сказать, дабы попонятней было тем, кто не сначала сказку слушает!..
Аглицкий мужик, к примеру, с малых лет читать и писать умел. И что написано – прочтёт, и что не написано – прочтёт.
Спросят у него, у доброй дитятки:
- Скажи нам экий смысл тут, между точек, выписан?
Он и прочтёт от корки до корки, шпыняя отсебятину. Все слушают и от восторгов млеют: да-да, дескать, не иначе, как Шекспир будущий растёт!! жемчужина британской короны!!
С малых лет умел на цифрах все подсчёты выводить и ценовые категории формулировать.
Спросят у него, у щенка этакого:
- Сколько будет 100 + 100?
А он возьмёт и скажет сколько. Ни на грамм не ошибётся.
С малых лет карандашом египетские иероглифы выписывал столь кучеряво, что получалось без единой ошибки: Азы да Буки, пишет по-египетски, Ферты да Ижицы!.. Вызвали учителей из соседнего Академгородка, дабы они разобрались, откудова в ребёночке ветер дует и сколько сего ветра необходимо для развития животного магнетизма. Пробыли учителя с ним в одной комнате до первых петухов, а вышли озадаченные и с выпученными выражениями лиц.
- По поводу, – говорят. – направления ветра, мы разузнали так мало, что и говорить стыдно. А вот то обстоятельство, что ребятёнок лично нам указал постыдное направление и адрес, нас серьёзно раздосадовало. Мало вы его в детстве ремнём пороли.
Распрощались и ушли через дверь, как любой нормальный человек уходит. Чего им особенного деточка указал?..
Скоро вырос аглицкий мужик, профессором заделался. Про всё на свете разузнал, проведал, на каждый чих ответствовал пространной философской закавычкой. Для медицинского лечения свершил ряд выдающихся открытий: желудок промывал посредством трепанации черепа, импотенцию искоренял при помощи совокупления с клизмой, отрубленные головы к туловищам напрочь прилагал при помощи гидравлического пресса, а горбатых излечивал – вопреки общепринятым научным исследованиям – не исправлением могилой, а простой мужицкой лопатой!.. Главное: добиться в лечении уюта. А уют аглицкий мужик любил.
- Ваше Величество. – сказал он королю, когда узнал, что его на олимпиаду отсылают. – Не гоните меня с места прочь, нет любви у меня к дальним странствиям. Домосед я.
- Да ты уж как-нибудь. – чмокнул мужика в лоб аглицкий король. – Уж как-нибудь да постранствуй. По щучьему велению, по моему хотению!..
Сатрап. Ежели ему хорошо, то на других – хоть бы хны.
Теперь давайте я вам про ыпонского мужика расскажу, в ушах отверстия поглубже расковыряйте!.. Однажды утром ранним он целый день проснуться не мог, с боку на бок ворочался. Как жена его не будила, как за вихор не таскала, он всё не пробуждался. «Просыпуньки, потягуньки и улыбуньки! – говорит. – Поплакали, покакали, теперь и на работу пора!..» Тот видит, что делать нечего, жена все нервы вымотала, ушёл от жены в горы. Стал в горах жить.
Вот однажды проголодался, поймал залётного холерного дракона, сварил и съел. Да почуял некие виньетки в желудочных кишках, пукнул со всей ыпонской дури, да случайно разворотил, словно тайфуном, пять островов Курильской гряды. Его бы тут арестовать за факт государственной измены, да он встал в позу, принялся вещать.
- Я, – говорит. – отныне, пукнув, постиг все тайны аномальной химии. Обучился из говна чудесные лекарства приготавливать. Порошки и всякое такое прочее.
- Раз так, – ему говорят. – то трудись на благо отечество, искупляй вину перед родиной.
Он и принялся искуплять. Одному пациенту лысину порошком помазал – вырос картофель. Другому в глотку снадобье залил – вырос из жопы чертополох. Третьего в бочку с мазью окунул – вытащил гортензию, метельчатую и крупнолистовую. Не опыт красит человека, а результаты опыта.
- Я, – вещал ыпонский мужичок, забравшись на вершину Фудзиямы. – занялся мудрованием не потому, что о собственной выгоде забочусь. Есть некоторые личности, которых обеспечишь хлябями небесными – так они начнут из них последние соки выжимать!.. Нет, я не таков, я обо всём нашем королевстве пекусь: удобряйся каждый моим лекарством, чтоб произрастать декоративной красотой во славу света и добра!..
- Так ведь ваши гортензии жрать невозможно! – пожаловался кто-то, не постигая смысла красоты, спасающей мир. – Польза вроде как неочевидна.
- Любая очевидность, это ересь. Никто не может точно знать, насколько он – будучи живым – полезнее иного мёртвого.
Услышал такие мужицкие речи ыпонский король, понравились они ему, обрадовался.
- Вот тебя-то, – говорит. – на умственную олимпиаду и отправим. Сказывай мне, чего ещё умеешь?.. Мы про всё запишем и запротоколируем.
- Умею я немного. – засмущался ыпонский мужик. – Всего-то и умею, что бить баклуши, сматывать удочки да на собаку пятую ногу присобачивать. Вот ещё могу, прямо сейчас, на горе, раком свиснуть. Надо?..
- Надо. – попросил ыпонский король.
Ну, тот и свистнул. Всем понравилось.
Славен, славен между странами и народами ыпонский мужик, но гораздо ярче на миру прославился хфранцузский умодел – три аршина мозговая величина!.. По спирали политического азимута свою карьеру развивал и за государственными нуждами ухаживал. Стремился власть своими руками класть.
- И много ли наклал? – спросите.
- А сколько наклал, так всё его. Испытывая сильное влечение к невозможному, каждый из нас постигнет, что где-то рядом – при дотошных причинных обстоятельствах – и невозможное возможно. Бог смотрит не на то, что дают, а на то, что у себя оставляют.
Хфранцузский мудрован на любой казус совет дельный давал, погадавши на кофейной гуще: тут, мол, следует избирателя добрым словом подкупить и купюркой подслюнявить!.. тут, дескать, стыд за срамом надо по кругу запустить и тарахтелкой речевой аффектировать!.. а тут попробуем из кандидата в депутаты сотворить единицу, возможную в любое время дня и ночи округлить в дырку от бублика!..
- А избиратель разве не будет против? – вы спросите.
- Да до ****ы ему этот ваш избиратель. Избиратель, знамо дело, завсегда всем недоволен. Только мы всю жизнь избирателю в рожу плевали, и всю жизнь он находил умывальник, чтоб умыться. Хотя, надо правду молвить: хоть кожу на себе мытьём сотри, а белей воды не будешь!..
Впрочем, от посрамления и неурядиц никто из нас не застрахован, лишь бы печалиться об сём не было лишнего времени. Так и хфранцузский мужик жил-поживал, от короля к королеве в гости захаживал, да заодно, пока туда-сюда, много пользы неординарной сотворил. Обменял библиотеку Дени Дидро на библиотеку Ивана Грозного, продал нижегородскому купечеству рецепт изготовления советского шампанского, извёл трёх мушкетёров галлюцинациями о четвёртом, выдал ответ на вопрос: что делал слон, когда пришёл Наполеон?.. Ответ получился логичным, шустрым и тревожным: травку жевал!..
- Как же так? – спросите. – Бонапартизму давно конец пришёл, ибо в битве при Ватерлоо оный император был пленён и обесчещен?.. А тут у вас – травка… Не чепуха?..
- А вот так. Как-то так. Объяснять вам если, так всё равно не поймёте.
Давайте посмотрим лучше на швабского мужика. Этот смекалистый мужик на все вопросы отвечает фигой в кармане. С ним шутки шутить опасно.
Чуть только вылез из мамкиной утробы, а все видят: осанка боевая, усища топорщатся по-генеральски, а за собой, на верёвочке, чугунную пушку тащит!.. «Я, – говорит. – явился с миром, но лучше бы вам мне не перечить.» А никто особо перечить и не намеревался.
Бывалоча, пообедает чем Бог послал, да на войну соберётся, пойдёт города и страны окрестные завоёвывать. Однажды сто стран завоевал, что рядышком с собой нашёл, да ещё сто земель, что были по соседству. Все тамошние орды гуннов, скифов и норманнов перебил, перекалечил. Где пушка чугунная стену не пробивала – там швабский мужик лбом колотился. Этак брешь пробьёт, пролезет, врага за шкирку схватит, скажет: «Будем песню героическую петь. – скажет. – Будем хором распевать: Ooooh Ma Ooooh Pa!.. Must the Show Go On!..»  Тут и не захочешь, так запоёшь.
Умел коз сидоровых драть, на начальство возбухать, «гитлер капут» кричать – много чего умел. Мог с дивана на диван подушки перекладывать, мог в два конца и два кольца посередине гвоздик вбить, мог пьянице за воротник залить и отлить, мог с Тимошкой в лукошке ехать по дорожке, встретить Егора да проводить до забора!.. Чтоб в здоровом теле присутствовал здоровый дух, спортивную зарядочку с утра непременным делом исполнял: сели-встали! сели-встали!.. Попрыгал, поприседал, завершил упражнения балетным дивертисментом.
- Этакого мужика, – говорит швабский король. – я бы на привязи держал, чтоб никуда не убежал. Поскольку мне самому такой мужик завсегда нужен. Дасистфантастишь, – говорит. – а не мужик. Но делать нечего, на олимпиаду надо собираться.
Ать-два, ать-два!..
Но вот пришла очередь рассказать про басурманского мужика – уж тут у меня кровь в жилах стынет. Басурманский мужик не сеял, не пахал, а на завтрак пасть поширше раскрывал и некие оккультные зигзаги на помощь призывал. Они прямо ему в рот лакомые кусочки закидывали. Как в наших народных деревнях бабки-хлопотуньи караваи в печь суют – так и тут. Только пасть нараспашку раскрывай.
Жрал всё, что только можно и нельзя, но сытости не знал. Русалок вялил, щи скипидарил, жевки солил, слюньки варил, поленья засекал, время выпекал, стамески жарил, вёдра парил, свечной огарок рубил для шкварок, приоритет мял для котлет, из колотушки готовил плюшки, из продольной кишки – суп харчо и шашлыки, табачок мариновал, самогон из водки гнал, болты да шестерёнки сухарями сушил, детские пелёнки люлякебабами крутил, колбасил семь нот, ртом ел рот!.. Пузень, конечно, огромный отрастил. И тамошние недра отнюдь не свиристелькой тюкали. Звуки, так скажем, где-то базирующиеся между согласными и гласными.  Детям лучше и не слушать таких.
- Насытился ли, голова твоя садовая? – спрашивает у мужика басурманский король.  –Тебе ведь на соревнование надо поспешать. А куда ты поспешишь с такенным брюхом?
- Не знаю, – говорит тот. – насытился я или нет... Я вот ощущаю, допустим. пельмень, как некий предмет архимедовой тяжести или, даже, эвклидовой геометрии, но калорий его, – говорит. – не распознаю!.. Зиждутся ли они во мне – не ведаю.
- Калорий нет, а говна с тебя много. – ворчит король.
- Говна много. – соглашается басурманский мужик. – Тоже зиждется, скажем так.
Послушаем теперь рассказ про чухонского мужика, на его смекалку подивимся, рот разинув. Чухонский мужик был ростом невелик, а к изобретательской мысли тянулся хуже горькой редьки. С утра до ночи, бывалоча, мозговыми лязгами шишиморит, новаторствует. То сковородке, вместо ручки, колесо с моторчиком присобачит, то к вороньей пасти кусок сыра привинтит, то не в коня корм упакует. Но преимущественно изобретал летательные аппараты – они и развлечения доставляли деревенской малышне, и путешествующую скукотищу на дыбы вздёргивали. Гений человеческого мышления поднимается тем выше, чем сам человек стремительней взлетает над бренной землёй. Ангела изобрести дело плёвое, а вот над ангельскими крыльями намаешься.
Чухонский же изобретатель болотную кочку с тёмной ночкой в помощники взял, сопротивление равновесию случайностей не оказал, и сколотил крылатый аппарат, дабы земное тяготение мотором побороть и улететь к неведомым планетам. Знамо, живут на тех планетах человечки юркие, человечки весёлые.  Давно они аппарата с земли дожидаются и мечтают познакомиться не с пустой механикой, а с полногабаритным земным выпивохой: так выпьем же, граждане, за то, чтоб нас не сглазили, и с нас не слазили… чтоб всегда у нас стоял вином заполненный бокал... ну, и так далее, всё в том же духе!..
Чухонский мужик посадил в летательный аппарат собачонку и запустил всё это дело в космос, рукою на прощание помахал. Однако, возвращения аппарата не стал дожидаться, у конуры цветочки возложил – розы, что ли, гладиолусы… молебен, что ли, какой спел, сообразно обстановке... Человеки-то юпитерские до сего дня никак не уймутся, ходят вокруг да около прилетевшей собачонки, сообразить не могут: где в данном существе философия отношений куролесит? как с ним в контакт вступить?.. Тявкает да хвостиком виляет.
- Отчего ты, милый человек, сам не полетел галактики изучать? – чухонский король до своего мужика вопросами домогается (по нечётным дням – король, а по чётным – королева). – Или знаешь доподлинно, что выше головы своей не прыгнешь?.. Бздишь?..
А чухонский мужик выслушал королевский попрёк, погрустил слегка, имея для опоры тяготы души, и вдруг прыгнул выше собственной головы – покорнейше прошу!.. От чухонской церкви его сразу отлучили и анафеме предали, но от извержения мыслительных идей не уберегли. Человечья мысль завсегда в таких острых обстоятельствах не дремлет. Этак-то ретрограды пытаются налагать клапаны на обнадёживающие дырки в связях человека с небесным омутом. Позор, позор, позор!..
- Вот погодите. – говорит мужик чухонским мракобесам. – Я теперь на олимпиаду умственную отправлюсь, а когда домой вернусь, то вы у меня все куда-нибудь улетите. Думаю, что к чёрту на рога. Прилетите, а там, как хотите. Хотите – назад спускайтесь, хотите ебитесь сами с собой до конца света. Я вашу поповскую породу повыведу.
Задели за живое мужика, обидели. Бывает.
А вот посмотрите зато, как хорошо осенним деньком выйти на улицу да свежим воздухом подышать. Листопады выхолощенным холодком шуршат, лужи кисло-сладким леденцом мерцают, птицы тоскливым клином небо окропляют, а за ними вслед и чухонские леталки хряпают. Фанерными крыльями помахивают, пассажиров перевозят туда-сюда. Проносятся мимо да крючкотворят моторами зудилово – тоже, верно, молебны отлётные поют, с природой гармонируют. Лепота.
А кто это на них снизу любуется и ехидкой неосанистой сияет? Кто кулачок трубочкой к глазу приложил и любуется на заморскую невидаль, из бороды улыбкой сквозит? Кто он такой?.. А это он – русский мужичок-старичок, знатный хитрован и всем кудесникам кудесник!..
- Э, братцы, – говорит. – чухонские моторы хороши, да наши пламенные сердца лучше. Летайте самолётами «Аэрофлота»!
Русский смекалистый мужик, опосля того, как в седьмом разе своё семидесятилетие спраздновал, разглядел небывалые колоброды в разверстых миражах. Видит, а там такое творится, что ни в сказке сказать, ни пером описать: дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, жучка за внучку, кошка за жучку!.. тянут, вообщем-то, потянут, но вытянуть ничего не могут!.. Потомился наш смекалистый мужик, стараясь уразуметь увиденное, поизлучал чарующие циферки в глубине глаз, да узрел в макрокосмосе микромышь. Восчувствовал внутри себя избыточность ума. Сразу мышку из макрокосмоса за уши выхватил и приспособил вслед за кошкой – все вместе взяли-потянули и вытянули репку.
«Дело надо делать, дело!» – с тех пор принялся приговаривать мужик, чтоб люд безмозглый наставлять. Чтоб правильностью разума к праведности жизни баллы скапливать. И сам нисколько не ленился, весь восьмичасовой рабочий день калымил от звонка до звонка. Даже когда на печи лежал, не сидел без дела. Бывалоча, с печи не слезая, плевком пронырливую муху на потолке зашибал.
- А до луны доплюнет ваш мужик? – вы спросите.
- А луна – штука полезная, в неё плевать не надо, её изучать требуется. Балбесы вы, раз такие вопросы задаёте.
Русский мужик из кирзовых сапог воздушный шар смастерил, на ближайший Эверест слетал, кой-чего ненужного отвинтил на память, а от себя оставил знак – те, кто бывали на Эвересте, те видели: до сих пор на вершине эпохальный перст судьбы громоздится и предостерегающе покачивается.
Русский мужик из самовара атомный реактор в одночасье сконструировал и одиозные соцветья северных сияний электрифицировал. Русский же мужик оторвал на базаре любопытной Варваре сизый нос, а прикудесил заместо носа эдакую оказию, что Варвара через неё и слышит и видит и вещает. Русский мужик познал пять миллионов иностранных языков, а уж своих русских языков разузнал так много, что больше некуда. Русский же мужик свой статус деревенского повесы одеколоном ресторанным оснащал, дамочкам – из незамужних – липко угождал, и на гитаре задушевные романсы исполнял. Да так исполнял, что и замужним дамочкам одеколону жахнуть хотелося. Не гляди, что мужику сто лет в обед, а всяческих силёнок на всяческие потехи да утехи у него с достатком. Как на сбоку припёку губу раскатать – здесь равных русскому мужику и в помине не было!..
Не брат евонный, не деверь, не сеструха – никто похвальных песнопений наших не заслужил, а вот ему – всё тому же самому русскому мужику – аллилуйю упоительно долдоним, каждую минуту поминаем славным словом. «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс!..»
  На всякую ботаническую конструкцию русский мужик свою умственную толковость применял, особливо сельскому хозяйству помогал. Вырастил у Беломорья три банановые пальмы, урожай собирает по три центнера в год.
- Зачем мне милый-растакой, коль банан есть под рукой? – принялось распевать нахальные куплеты женское население Беломорья.
А благоверные им замечания делают:
- Хучь банан, хучь ананас – а изящества не даст!
Народ тамошний изумительный по всем статьям, шуточный, мало кем забиженный.
Русский мужик, хитрости ради, и лес рубил без топора. Изобрёл штуковину с пружинкой бомбометательной. Там, когда на кнопочку один раз нажмёшь, то все леса в окресностях спалишь!.. Когда во второй раз нажмёшь, то и от лесов на заокеанских островах мало что останется. Да вот куда-то подевалась та штуковина, типа выкрали ханыги из заокеанских островов. Вроде того, что был компот – и нет компота. Пейте воду из ведра.
Нашлись, правду сказать, в царских архивах такие документы, которые уведомляли, что некий участковый пристав на сие мужицкое изобретение взор метнул, усами показательно шевельнул и ажно исплевался весь. Затем, рот утерев, он применил рукоприкладство, да повелел мужику не наглеть, а рубить лес по примеру почтенных отцов и прадедов. Чтоб исторический порядок на чепуховину не изошёл.
  - А эту материальную базу, – указал на штуковину-рубилку пристав. – я в гробу видал!
Кто чего в гробу видит – это процесс немаловажный, но личностный, и указом быть не должен. Но мужик перечить приставу не стал, увлёкся вездесущей медициной. Афиногену Карпычу руки-ноги местами поменял, и Афиноген-то Карпыч хоша бы на человека трезвого теперь стал похож. Доротею Юрьевну интимной продуктивностью вывел в лидеры по всем показателям, и нонеча тыщу сибирских городов отстроили с нуля, а граждане тех городов Доротею Юрьевну маменькой величают. У Зиновия с Пахомием отрезал по Зиновию с Пахомием, добавил чуть Аполинария с Якимом, инкрустировал Коляном и Толяном – так и вылечил их всех от педерастических коллизий!.. У Геннадия Геннадьевича все зубы повыдёргивал и вставную волчью челюсть пришурупил – крокодилова-то челюсть на двух зайцах поломалась, а с волчьей теперь от зайцев отбою не будет. Поликарпу Калинычу язвой желудка ушибленную голень перебинтовал – глядишь, поправится больной на днях, заегозит вприпляску!.. Фёкле Матвеевне, прямиком в ейную печь растопленную, клистир с анальгином закинул: пусть, однако, моментоморит домовой на кикиморе, а психика Фёклы Матвеевны на поправку идёт. Пусть ей только добрые сказочные персонажи по ночам мерещатся.
Русский мужик даже пробовал свою лечебницу открыть, но всё тот же участковый пристав отличился консерватизмом. Съездил мужику по стыдобушке разок-другой и объяснил дотошно, что медицина – мошенничество тонкое и нежное!.. Если, с религиозной и нравственной точек зрения, все человеки нуждаются в оздоровлении, то, с медицинской точки зрения, иногда проще помереть, нежели выздороветь!.. Вот у генерал-губернатора сынок в медицинский университет учиться сбежал, в общаге жить поселился и опрометчивым знакомствам поддался. Ныне чебухвостит в фармазонах, а сие занятие, как правило, людей не лечит.
- Даже от геморроя не лечит? – спрашивает у пристава русский мужик.
- Даже от геморроя. – отвечает тот. – Геморрой-то посылается за грехи наши, и скулежи его непредсказуемо-полезны. Где больно – там глядь да поглядь! А где мило – там завсегда одна ****ь!.. 
Да знаете ли вы, сколько ратных подвигов мужик русский со смекалкой содеял, люди добрые?.. куда вы хоть попрятались все, люди добрые, не видно вас и не слышно?.. А сколько доброты беспросветной в мужике русском ужилось – ни в одной кадушке заморской столько не уместится!.. А силищу атлетическую имел столь знатную, которой и богатыри из библейских сказаний не имели: сто подков одной рукой запросто разгибал, а другой рукой в Тьмутараканском фараонстве землетрясение колошматил!.. Славен, бесконечно славен мужик русский!!!
Да и все семь королевских мужиков вышли как на подбор: премудро-хитрые да смело-смекалистые. И решили соревнование между ними провести в российских просторных закромах; там, где и своя чужую понапрасну не гоняет, и муха муху не забидит. Россия ведь наша нежна и пышна, завсегда гостям рада – лишь топай веселей да кивай с улыбочкой на «спасибо» и «пожалуйста»!..
Вот семь королей на умственное состязание приехали пораньше своих мужиков, на поляночке спортивной собрались и принялись потихоньку выпивать да закусывать. Праздновать открытие олимпиады. На небе, словно нарочно, пять разноцветных русских солнц запылало праздничным салютом. Гусляры-былинники принялись неспеша рулады выводить.
- Мой мужик скорее всех придёт. – хвастает хфранцузский король. – Витающая муза, а не мужик: одна нога здесь – другая там.
- А у моего одна нога там, а другая здесь. – ловчит по-быстрому аглицкий король. – Когда третья вырастет, так и третью с собой принесёт.
- А мой на леталке железной прилетит. – бурчит чухонский король. – Для неё вообще ног не надо. Аэродинамика нужна, а этакого-то добра в наших краях навалом!..
Жизнь современная лихая да тревожная. Стремительно катится по дорогам и морям, невзирая на то, что бьёт по ней со всех сторон бравурностью зацепочек, а то и шалопайством заминочек. Жизнь-то прощелыгу со святошей запросто перепутает, в ейной-то прострации все на одно лицо – и вот-де прощелыга скачет на белом коне, а святоша… ах, где святоша?..
Вот и поспешили мужики из шести королевств на олимпиаду; на глобусе российские закрома еле-еле отыскали. Каждый отправился по своему пути, вправо-влево без особой нужды не сворачивая. Лишь русский мужик никуда не дёргается, зевки обобщает – а куда ему идти, ходьбой ноги мучить?.. Он у себя дома, в олимпийской деревне!.. Солнышко греет безропотно, травка периной кутается, щегол на сонной сосне стоеросовой трели щёлкает да на канареечную похвалу нарывается – топ да топ, с разных сторон света идут шесть мужиков, русский дух вынюхивают. Дойдут ли?..
Вот чухонский мужик полетел на леталке железной, но сперва до земли не долетел, а после проник в ослизлость турбулентности и на землю упал. На земле пожил недолго, покрутился ужом, а затем молебен спел, да и помер.
Аглицкий мужик перемудрствовал с лихвой. Шёл себе да шёл, вокруг тумана обошёл, и всего-то об сучок осиновый головой запнулся, но неизвестно в какие странности забрёл. Земля гиперборейская из уз сокрытия ещё не вырвалась, на атлантидских пажитях чужаков бульдозерами обратно гонят – вроде и некуда аглицкому мужику подеваться. А нету его нигде. Без вести пропал.
Тут и от басурманского смекалистого мужика осталась лишь голова в сохранности. Нашли её в бердичевских кущах, за солнечным поворотом, в сундуке у свояченицы украинского короля. Долго таилась свояченица, слова не давала из себя вытянуть, а потом, как из трубы прорвало: не я, говорит, разбойницкой повадкой руки обагрила, не я басурманина похерила и всё тут!..
- А голова-то? – говорят ей гамко. – Зараз голова из сундука – не тяжкий довод?
- А нехай, – отвечает. – проклятые москали той головой подавятся!..
Ответка сия всем по нраву пришлась, но взялись свояченицу украинского короля допрашивать с пристрастием. Ибо туловище без головы ещё возможно как-то на суд истории предъявить, а на голову без туловища хоть парик с буклями повесь – отчеканенных словечек правды-матки не услышишь. Свояченица на дыбе подёргалась чуток, в избыточный раж вошла и заявила, что: натурально москали – народ проворный и коварный, и непременно какой-нибудь москаль туловище басурманское на себя примерил, да так теперь и носит. Естественно, всех москалей арестовали, обследовали. Фильку-скопца в тараканьей шкуре подловили, а ничего другого не нашли. 
Чем дальше, тем не лучше. Швабский мудрый мужик топал приказным порядком, величием планетарного пространства изумлялся и всякую пупырчатость земную застигал врасплох. На каждый колосящийся лужок мечтательно коровку с козочкой умещал, на каждую бесхозную деляночку мечтательно домик пристраивал, а там и садик при огороде разводил, и неподалёку фабрику заставлял пыхтеть трубами… ать-два, ать-два!.. Полюбился швабскому мужику бескрайний мир; много в нём неправильных вопросов и несоответствий, но найдётся много места и для асфальтирования парадного плаца, чтоб приобщать неразумных поселян к урокам диалектики.
Пока на умственную олимпиаду маршировал, то много подвигов добротных учинил: Барборосу из пещеры забвения вызволил, философию Ницше эротогенным дном усовершенствовал, выучил маршировать парадным строем стыдливо-нафталинных рыцарей тевтонских, длину пути занудством сократил и всякому встречному-поперечному свою фигу заповедную показывал. За эту-то фигу, в глухих самоедских лесах, медведи его и сцапали. Обнюхали, ощупали и шаловливо слопали. Эти самоедские-то медведи только так уныло прозываются – самоедские – а сами жрут, что в рот попадёт, только себя не трогают.
Дальше – хуже. Ыпонский мужик сперва шёл по морю, словно, посуху, затем по полю, словно, майский ветерок, а после забрался на этакую сракотень невиданную, что гикнулся оттуда в вулканическую яму, и утоп в ней, так и не окстившись. Взялись спасать его ыпонские спасатели, кричмя кричали различные свистулечки, но тоже гикнулись, утопли и не возвращались более. Только если ухо приложить к той яме, то услышишь, как шуршит чего-то там далёко, как хрустит чего-то и хрумстит. Дерётся кали-юга с хари-кришной. Или что-то вроде того.
Только хфранцузский мужичонка добрался до российских констатаций, потроха от рытвин пообчистил и забрёл на чашку чая в кабак, что на окраине. Утробное-то урчание заканителило.
- Мадам, месье, – говорит, в шляпе треугольной с белым плюмажем красуется. – же не манж па сис жур…
Русские-то мадамы да месье его сначала с кем-то перепутали и хорошенько побили. А засим распознали в нём хфранцуза – бонапартизм-то фалды сюртука бесстыдно развевает – омовеньем освежили и ещё разок побили. Вроде как и до смерти, на этот раз. Кровельным железом судьбу пресекли и выкинули в реку Березину.
Вот и вышло в этом деле всё косяк-наперекосяк. Ни один смекалистый мужик из шести королевств до полянки соревновательной не добрался и в умственном состязании участие не принял. Лишь русский умница лежит себе на травке, бороду пяткой почёсывает и идею о путях неисповедимых эталоном складывает.
Шесть королей прознали про несчастья мужиков своих, заохали да заахали тяжко, выпили да посмурнели. Русский король стыдливо глазки притупил.
- Ваше, дак, Величество? а, Ваше?.. Как же так??
- Ну, наше, наше… хрен ему папаша!!
Трубочки забили разрыв-травой, покурили с горем пополам и убедились, что не удастся им мир по справедливости разделить. И объявили друг другу войну не на живот, а на смерть. Воевали до первых порванных бушлатов, хотя прошло с тех пор сто лет в обед. После чего русский король свою империю накрыл медным тазом и помер от почечуя, а остальные короли по углам вселенной разбежались, там и клянчат у Господа прощенья с вразумленьем. Один чудак, вроде как, и допросился. Нынче у нас на шинном заводе работает сварщиком пятого разряда. Карамельки жене и детям покупает с получки, обещает бросить пить и курить. Бывает же такое.
Или не бывает?..


ЧАЕПИТИЕ

Я, моя сивоусая кошка Василиса и гусеница сидели за столом. Разговаривали неспеша и пили заварной чай. Гусеница – солидная толстуха, холёная – сидит на табурете и лапками стеснительно елозит. Белесовато-крыжовенными глазками на всю нашу компанию с юморком посматривает. Чай – не водка, много не выпьешь. Но водки я сегодня наливать не буду. Мне вчерашнего хватило.
- Я, – говорит гусеница. – первый раз приглашена в гости, к приличным людям, и потому периодически волнуюсь… Вы извините меня, если я неловко себя поведу, если растеряюсь. Сама очень уважаю, когда всё чинно-благорадно.
- Ладно, извиним. – говорит кошка.
- А то иногда случается саранча в земле египетской или падёж скота во Владимирской губернии, а на меня вину валят. – хихикнула гусеница. – Разве это хорошо?
- Разберёмся с саранчой, наверное, мы не звери. – прихлебнула из чашки кошка, усы залоснились от удовольствия.
Но вдруг гусеница замирает на секунду, глазки судорожно выпячивает, подскакивает на табуретке и с громким трусливым присвистом икает!!!
- А?? – вздрогнула кошка.
- Это я икнула. – безобидным голосочком сообщает гусеница. – Первый раз в гости приглашена, к приличным людям, а церемоний не знаю. Как не старалась удержаться от икания, но этот ик сам по себе выскочил.
- Фу, и признаться стыдно, до чего я перепугалась. – нахмурилась кошка. – Ты в дальнейшем давай поосторожней с поикушками, не барыня. Мы на тебя долго любоваться не будем.
- На меня долго любоваться не надо. – говорит гусеница. – Прошу прощения. По сути говоря, я в таких кошмарных условиях воспитывалась, что только на словах был этикет, а на деле – принудительные торфяные разработки. А чаёк ваш крепко заварился, его вкусом очень я довольная. Спасибо вам большое.
- Вот и пей, а не икай за столом.
- Не буду, не буду, не буду!.. Я же не специально икнула, а невзначай, будто и не было! – нараспев сказала гусеница, потянулась всем телом за конфетиной в вазочке, но посерёдке пути замерла на секунду, стрельнула зрачками из глазных орбит и пронзительно икнула.
- А?? – переполошилась кошка. – Что опять случилось??
- Ничего-ничего. – принялась успокаивать кошку гусеница. – Это всё я икаю. Вы так пугаетесь интересно, что я ни разу такого не видела. Обычно люди просто хмурятся.
- Это ты икаешь?
- Я икаю. Не хочется, чтоб у вас сложилось мнение обо мне, будто про икунью вредную, но этот ик лезет сам по себе, я вовсе не требую, чтоб чего-то там икало, я сдерживаюсь из последних сил.
- Ох, сдаётся мне, что ты нас обманываешь. – ворчит кошка.
- Ни в коем случае. – заверяет гусеница. – Сдерживаюсь из последних сил.
Но очень плоховато гусеница сдерживалась. Едва успела конфетину в рот запихнуть и язычком лизнуть, как тут же замерла на секунду, из глаз флуоресцентными огоньками сверкнула, носом кипеш навела и зычно икнула!.. Обмусляканая конфетина изо рта вылетела, упала на пол. Теперь на полу валяется, никак вспомнить не может: зачем полетела? куда её чёрт понёс?..
-  А-а-а!!! – заорала кошка. – Ты меня, падла, со свету сжить хочешь?.. Напугала до смерти!!
- Полноте, живите сколько угодно. – смущённо мямлит гусеница. – Меня раньше в гости не приглашали, к приличным людям, и я у себя, в комнатёнке, одна-одинёшенька чаёвничала – ну, хоть бы разок икнулось!.. А тут просто бес попутал.
- Бес?? – продолжала истошно орать кошка, дёргая хвостом.
- Я, думаю, что это, может быть, бес, а может быть, и что-то другое. – вдумчиво пучит глаза гусеница. – Я думаю, что теперь можно как-нибудь разрядить обстановку и спеть что-нибудь невинное хором. Можно туманный поэтический вензелёк на этот случай сочинить. Например: ты, кума, не озорничай! ты, кума, тут лопай чай!.. Правда, хорошие стишки?
- Чай?? – обалдело орала кошка. – Какой ещё чай??
- Я к вам в гости пришла и теперь чаёвничаю. – демонстрирует кумовство гусеница, разъясняя кошке, что с нами происходит. – Потом я на конфетину из вазочки губу раскатала, да пришлось закатать обратно, поскольку громко икнула и вас напугала. Впрочем, я могу и без конфеты чай пить. И без того в чашке три ложки сахара.
- Четыре. – напомнил я.
- Ну четыре. Чего вы сердитесь?
- Икает, да ещё хоровым пением грозит. – возмущается кошка. – Ушам своим не верю.
- А вы и не верьте, ведь икается у меня непроизвольно, почти не я икаю по существу. – извинительно мямлит гусеница. – Кургузость по горлышку бродит и не ведает чего творит. Я сама еле сдерживаюсь от крепких слов.
- Это ненормально, если кургузость. Тебе надо к доктору сбегать.
- Обязательно сбегаю. – примирительно обещает гусеница. – Сразу, как от вас уйду, направлюсь к доктору. Пусть помучается со мной, так ему и надо!
Затем гусеница подозрительно прислушалась к себе, замерла. Долго-долго сидела с надутыми щёками, нервно зеленила слякотно-выпученные глазки и пыталась что-то запретить своему непослушному организму. Но всё-таки не сдержалась, схватилась за сердце и принялась икать сокрушительной автоматной очередью.
Вот так: ик-ик-ик-ик-ик-ик-ик!..
- Милостивцы вы мои распрекрасные!!! – заскулила стоязычным мяуканьем кошка. – Ой, спасите-помогите!!! Ой, режут-грабят-убивают!!!
Мне стало очень жалко кошку, поэтому я взял в руку тяжёлый фаянсовый чайник и безжалостно, с жидким причмокиванием, раздавил толстую гусеницу. Блямк!!
- Хорони её сама. – говорю я кошке не без язвы.
- А чего я-то? – хмурится кошка.
- Ты своими криками довела меня до душегубства. Ишь какая нервная особа выискалась.
- А чего она тут икает?.. Пришла и икает!..
- Да ничего.
- Попили чайку называется. – бурчит кошка.
Если с одной головой не дружить, так и другая не помощница.


2004г. и т.д..