Возвращение к Шаламову

Книга "Колымские рассказы" Варлама Шаламова попала ко мне ещё во время, когда входила в число запрещённых чтений.
Я, конечно, уже знал о сталинских репрессиях и лагерях, когда страх политических репрессий в обществе позднего СССР с его начавшимся откатом к сталинизму был ещё свеж – знал о разоблачительном докладе Хрущёва, из обрывков случайных осторожных разговоров, знал об их огромном масштабе, но знал как-то абстрактно.
Однако на то и существует литература, чтобы скелет истории обрёл плоть и кровь. Варлам же Шаламов своим документально художественным методом превращал абстрактное знание в конкретику факта, событий, судеб, поражая и возмущая воображение и достигая сердца.
Шаламов писал о том, что власть изо всех сил, под угрозой расправ пыталась навсегда скрыть от человеческого общества  – о сталинских тюрьмах и лагерях смерти, их системе уничтожения человека нравственно и физически: голодом, так называемой системой желудочной шкалы ("убивает не маленькая, а большая пайка"), истощением от непосильных для самого крепкого человека норм труда, бессудными избиениями и убийствами охраной и блатарями, доносами стукачей, подводящими человека к последней черте за горстку махорки охранника, изнасилованиями.
Да, в ГУЛАГе совершилось дьявольски гениальное открытие: страх голодной смерти оказался гораздо эффективным стимулом производства , чем принцип пресловутой материальной заинтересованности. Чтобы осилить невероятную норму и получить несколько менее скудную пайку, человек выкладывается полностью и в течение дней становится инвалидом и погибает. Правда при такой системе умирает много людей, но за утрату людей начальство не волнуется ибо заключённые ГУЛАГа материал бесплатный, и  на место сгинувших с каждым днём прибывают всё новые и новые.
Нередко те кто выжил и вернулся в жизнь вычеркнули из своего сознания лагерь как кошмарный сон ибо "Лагерь – это отрицательная школа жизни целиком и полностью." Не избежал подобного соблазна и Варлам Шаламов, когда освободился ибо всё вокруг было так обычно привычно: паровозные гудки, вокзал, милиционер, базар... "И я испугался... страшной силе человека -  желанию и умению забывать." И он не позволил своей памяти забыть всё что видел за 20 бесконечных лет каторги.
Мысленно оглядывая бескрайний колымский погост, он определил своё призвание – стать голосом этих невинных жертв, хотя это было сопряжено с риском быть вновь осуждённым или убитым за нарушение подписки о неразглашении испытанного в заключении, которую вынуждали давать всем освобождающимся.
Человек по имени Варлам Шаламов страдал чудовищно, но писатель Варлам Шаламов запоминал и наблюдал, испытывал человеческую натуру в экстремальных условиях. Был он по характеру подвижником и миссионером. Возможно этот характер он унаследовал у отца, священника миссионера, 12 лет проповедовавшем Божье слово индейцам и эскимосам Аляски. Подвижничество Варлам взял от отца, но веру отверг, став великим скептиком в отношении человеческой природы, её сути:
"Обнажённая глубина человеческой сути – и какой же подлой и ничтожной оказывалась человеческая суть. Битьём можно было добиться любых показаний. Под палкой изобретали, открывали новое в науке, писали стихи, романы. Страх побоев, желудочная шкала пайки творили большие дела."
"Безнаказанная расправа над миллионами людей потому-то и удалась, – пишет Шаламов, – что это были невинные люди.
Это были мученики, а не герои."
И тем не менее сам Шаламов противостоит разгулу зла и страха:
"Всю жизнь свою я не могу назвать подлеца честным человеком. И думаю, то лучше совсем не жить, если нельзя говорить с людьми вовсе или говорить противоположное тому,что думаешь." "Наивное чувство справедливости живёт в человеке очень глубоко и, может быть, неискоренимо." И лгать "невыносимо трудно, гораздо труднее, чем говорить правду."
"Лагерь был великой пробой нравственных сил человека, обыкновенной человеческой морали, и 99 процентов людей этой пробы не выдерживали.Те кто не выдерживал- умирали вместе с теми, кто выдерживал, стараясь быть лучше всех, твёрже всех – только для самих себя..."
Шаламов – автор неуютный – силой его таланта читатель превращается из сторонней фигуры, находящейся вне темы, в свидетеля преступления против человечности, не имеющего сока давности. И эта неожиданная роль читателя смущает. Смущает небезосновательное подозрение в собственной более чем возможной принадлежности к тем 99 процентам, которые не выдержали бы испытания нравственных сил, и потому Шаламову не грозит широкая популярность беллетристики – его всегда будут читать мало, но будут читать ВСЕГДА, пока существует русская литература.