В сентябре 41-го ч. 3

(из романа "Нерушимая связь")

В Болгатове тоже стоял немецкий гарнизон, потому партизан там как будто не наблюдалось.
В Крулихине, в бывшем помещичьем особняке разместился военный офицерский госпиталь. Другой немецкий лазарет открылся в Болгатовской участковой больнице. За больницей, на широком поле, хоронили умерших от ран немецких солдат. День ото дня это поле пополнялось новыми и новыми крестами, которые немцы сколачивали из двух неокорённых берёзовых палок. На каждом кресте висела бирка. Офицеров же хоронили отдельно от низших чинов - в Крулихинском парке, под величественной сенью клёнов и дубов.
На бельведере барского дома был размещён наблюдательный пункт: местность оттуда просматривалась на многие километры, и это обстоятельство отталкивало партизан...

Оккупанты с первых шагов зарекомендовали себя как умелые (хотя и бесчеловечно жестокие) организаторы производства. И недели не прошло, как в Опочке и районе стали всем жителям выдавать "аусвайсы". И попробуй, не получи! Тем, кто по глупости отметил в анкете, что он член ВЛКСМ, выдавали "зондераусвайс" - особое удостоверение ("волчий паспорт").
Быстро на всех основных дорогах обустраивались патрульные посты со шлокбаумами и будками. Быстро набирали желающих послужить новой власти в полицию. Мигом назначили по деревням бургомистров, завели волостные правления...
Сразу же были составлены списки наличного населения, которое было разбито на рабочие бригады. Сельский народ опять вернулся в ярмо крепостничества, ликвидированное в 1861-м. На врага надо было работать почитай каждый день: восстанавливать и строить дороги, валить, заготавлять лес, наводить мосты, рыть канавы, траншеи и окопы, возить с полей камни и дробить их в немецких камнедробилках на щебёнку. Камнедробилки стояли в Болгатове, в Лаптеве... На себя дозволялось трудиться в часы, свободные от работы на рейх.
В Нижних Дуплях вскоре вовсю заработали скотобойня и колбасный цех (колбаса - "херрам", "ашмётки" - овчаркам и населению), возобновила работу пекарня. Наладил выпуск продукции (на потребу рейху) и Болгатовский маслозавод...
В Теребенях, в здании школы, был образован концентрационный лагерь для наших несчастных солдат, попавших в плен. Охраняли его немцы, а на черновых "грязных" работах были задействованы новоиспечённые полицаи в чёрных или тёмных пиджаках с белыми повязками на рукавах и с дубинами в руках.
Среди тех, кого простой народ называл "немцами" было пруд пруди вчерашних "наших": латыши, литовцы, эстонцы с казахами и узбеками... А набрали их враги из числа военнопленных. Форма у них была своя - вроде немецкой, серо-бурая, только неважно сшита и плохо подогнана, сидела на этих вояках мешковато (а вот на немцах - ладно)...
Эти самые "бывшие наши" всё больше были в разъездах, надолго уезжали в "командировки"... Все вокруг знали, что основная служба этих нехороших парней состоит в карательных экспедициях против партизан и окруженцев, шатавшихся по лесам. Ну а не найдут партизан - так сожгут несколько деревень вместе с жителями, расстреляют энное число местных людей, предварительно записав их в партизаны. Не брезговали "бывшие" также и поиском и ликвидацией цыган и евреев.

"Бывшие наши" расквартированы были по домам крестьян, и для русского оккупированного народа были такие же "херры", как и сами немцы. Боялись их даже ещё больше, чем "истинных арийцев", поскольку "бывшие" были куда подлее, а в жестокости по отношению к местным равных им и не было...
Командовал "бывшими" немецкий гауптман. Уже в сентябре 41-го силами бывших под чутким руководством гауптмана стали разыгрывать смертельно опасные представления: переодетые в новенькую советскую форму, с советскими винтовками в руках, "бывшие" по ночам стучались в дома крестьян и жалобно просили впустить в дом. Зайдя в избу, плакались, "пеняя" на горькую судьбину, мол попали в окружение и теперь пробираются по ночам да по лесам до наших... А то и партизанами назывались и просили о помощи или записывали сердобольное семейство в партизанские связные...
Такими спектаклями оккупанты выявляли лиц, лояльных к партизанскому движению и советской власти. Участь этих людей была печальна. Вскоре приезжали эсэсовцы в чёрной форме,  выволакивали всю семью из дома и увозили в неизвестном направлении. Больше этих несчастных уже никто никогда не встречал.
При "гестапо" в Опочке несла службу далеко не бесталанная лицедейка Нина Денисенко. Служила у немцев эта "бывшая наша" на должности провокатора. Ходила она под видом нищенки-беженки по деревнЯм, заходила в дома, просила каких-нибудь продуктов - якобы для партизан. Женщина-фиглярка умело играла на чувствах простых бесхитростных трудовых людей, вызывала у них сочувствие к себе, несчастной, к голодающим в глубине лесов партизанам... Тех, кто клюнул на её приманку, она записывала в свой тайный блокнот, потом передавала списки гауптману, а тот - в "гестапо".
Вскоре к домам "лояльных" подкатывал грузовик, людей хватали сразу целыми семьями и увозили. Больше никто их не видел...