Молодой солдатик. Новая редакция

В уединении все впечатления усиливаются.
 О. Бальзак

Авиационный полк истребителей МиГ-17 каждое лето проводил учебные полёты на грунтовом аэродроме в местечке Е.
Для обеспечения полётов на место назначения маршевым порядком выдвинулась авторота батальона обслуживания: тягачи, заправщики, автомобили специального назначения…
Первый день полётов, автопарк опустел. На КПП остался один дневальный - молодой солдатик Юрий Завадский.
Сидит срочнослужащий у телефона, скучает. Ещё полчаса назад здесь было столько движения, неразберихи и шума, а сейчас - полная тишина.
Жарко, дверь открыта настеж, от телефона отойти нельзя, могут позвонить в любое время, даже просто с целью проверки, на посту ли дневальный.
Неожиданно в служебную комнату влетает крохотная птичка серого цвета.
Юрий в изумлении, - помещение узкое, тесное, прокуренное, с единственным небольшим оконцем, - чудо какое-то, феномен.
«Может от Нади письмо придёт?.. - на минуту задумался, - подруга стала редко писать, письма короткие, сдержанные, сухие, что-то там не так… Я ей - два письма, она - одно, и то с большой задержкой, видимо вовсе собирается прекратить переписку. Судя по всему, дело идёт к разрыву отношений…»
В юности многие живут в предчувствии будущего счастья и не догадываются, что любовь - явление временное.
«Обидно, очень обидно, остаётся только строить догадки, и, несмотря ни на что, всё ещё продолжать надеяться, вот она, грустная правда жизни…»
Птаха сразу подлетает к окну и начинает биться о стекло, стремится на свободу, но её свобода в противоположной стороне - в открытой двери.
Завадский в тот же момент решает выпустить птичку. Осторожно берёт неудачницу в руки, внимательно рассматривает живой комочек, нежно гладит указательным пальцем, - настолько она крошечна, - по головке, по спинке… Пленница с гладкими пёрышками дрожит, сердечко колотится - жалко красавицу. Юноша говорит ей ласковые слова - успокаивает, ободряет, утешает…
«Да не бойся ты, глупышка, не трепещи так, - отпущу, не дрейфь! Я ведь не Бармалей какой-нибудь, и здесь не Африка. Дай, только хорошенько рассмотреть тебя, налюбоваться; какая ты симпатичная, опрятная, гладкая. Всё ясно, - у тебя сбился прицел, но сама посуди, когда мне ещё доведётся держать в руках такое чудо природы? Ты же само изящество и великолепие, но, скорее всего, не понимаешь этого».
Пока Юра общался с пернатой прелестницей, над КПП беспокойно металась вторая, такая же птичка. То она сядет на нижнюю ветку развесистого дерева, самую близкую к крыльцу, - то подлетит к дверному проёму и взметнётся вверх. Улетит и вновь вернётся, начинает кружить…
Юрий не может понять, кто из них мальчик, кто девочка? Для ответа на базовый вопрос, заглядывает под хвост.
«Не п-о-нял, значит, девочка. А дружба у них - будь здоров: настоящая, крепкая, надёжная; переживания: сильные, глубокие, искренние. Верность друг другу сохраняют до конца, просто позавидуешь.
Вот люди бы так хранили верность! Как важно, когда есть тот, кому ты нужен, кто думает о тебе, готов помочь в тяжёлую минуту, даже рискуя собой. А у людей: клянутся, божатся, наобещают с три короба, даже слезу проронят, а через полгода забудут, как ни в чём ни бывало, как-будто так и надо…»
Юрию очень хотелось дождаться хоть кого-нибудь из сослуживцев, чтобы показать птичку. Если рассказать, что держал в руках живое сокровище - никто не поверит, подумают - померещилось парню в одиночестве. Однако решил, что страдания этого комочка с острым клювиком, глазками-бусинками и шелковистыми пёрышками не стоят хвастливого желания кого-то удивить.
«Всё! Хватит ребячиться, впал в детство - воин».
Подержал ещё немного прелестную крошку, на прощанье осторожно прикоснулся губами к маленькой головке, вышел на крыльцо, высоко поднял руки и разжал ладони.
Птичка мгновенно взлетела вверх, - фью-ю-йть, и уже сидит на ветке. К ней тут же подлетела вторая половина супружеской пары, и они начинают оживлённо «обсуждать» случившуюся опасную ситуацию.
Неожиданно одна из них, - какая именно, та, что побывала в неволе или другая, определить невозможно, - подлетает к стоящему, с восторженным выражением лица, пареньку и очень низко, едва не касаясь, пролетает над его головой.
Юрий в изумлении. Он понимает, - это знак благодарности за освобождение из заточения, но, неужели такое крохотное существо способно мыслить, провести анализ и принять разумное решение? Значит способно. Ему становится приятно за свой гуманный поступок и последовавшую за ним, трогательную признательность.
И тут он вспомнил, как в позапрошлом году дома, в начале ноября за ночь неожиданно навалило много снега, наутро к берёзе перед домом прилетела синичка. Не обнаружив сала, сразу же подлетела к окну и начала стучать клювиком, спрашивала: «А где же сало?..»
«Подлетела именно к нашему окну, откуда она знала, что это я, каждый год, прибиваю сало гвоздями к дереву. Специально в магазине самообслуживания отбираю большие, плоские, как подмётки, куски, удивляя своей непрактичностью покупателей и кассиров. Могла бы предъявить «претензии» соседям. Нет, стучала именно в наше окно, - значит, птицы хорошо запоминают важные для себя события, умеют думать, а не только, как принято считать, живут на инстинктах.
Если в этом случае всё ясно: «Давай сало, сало давай!..» - то другой, остаётся до сих пор загадочным.
Возвращаюсь как-то рано утром домой, - никого из пешеходов на дороге не было, - подлетает синичка, на расстоянии метров десяти от меня, начинает парить как жаворонок: вверх-вниз, вверх-вниз. Приближаюсь, - она отлетает, так же метров на десять, и всё равно продолжает порхать. Сделала три таких захода. Что она хотела этим выразить: радость, горе, передавала от кого-то привет, просила о помощи или предупреждала об опасности, может быть, о смерти?.. Так пока вроде ещё живой…»
Закончив «обсуждение», и отдав долг вежливости спасителю, счастливая парочка улетела по своим делам.
Молодой человек вновь вернулся к своим нелёгким мыслям.
«Последнее письмо, вообще, похоже, на прощальное, видно Надежда собралась замуж. Молодые девчонки поначалу легко знакомятся, лишь бы кто-то был рядом, чтобы не быть одной. А потом приходит какой-никакой опыт, начинают что-то понимать и тогда у них уже всё по-серьёзному. Охмурил, наверно, какой-нибудь чувачок мою Надюшу, жалко, девушка хорошая, ещё не успела по-большому испортиться…»

Юру Завадского в автороте, - а это чуть больше сотни солдат, - уважали все, по двум главным причинам.
Одна из них, - как только он прибыл в роту, в первый же день обыграл всех лучших игроков в настольный теннис.
В казарме автороты стоял хорошего качества, - даже удивительно, и в это трудно поверить, - импортный теннисный стол, на котором можно по-настоящему показать всё, на что ты способен.
Серьёзное сопротивление новичку оказал только чемпион роты Ухарьцов, у которого хватило мужества признать своё поражение только после трёх, проигранных подряд, партий. Старослужащий подошёл к первогодку, по-отечески обнял его за плечи и публично поздравил:
- Спасибо, сынок, что надрал «старику» задницу.
Другая, - у Юрия был красивый голос. После отбоя, когда старшина-сверхсрочник Козловский уходил из роты, кто-нибудь из «стариков», - в то время служили по три года, - подходил к койке первогодка и просил его попеть немного в бытовой комнате. Именно просил, вежливо и уважительно, случалось «певец» отказывал: «Спать хочу!» и это принималось к сведению.
Гитаристы Иониди и сибиряк Шумилин давно и хорошо играли дуэтом, но солиста в роте не было. Новичок, как нельзя, пришёлся ко двору. Все в роте особенно любили три его песни: трогательную «Спят дома и улицы заснежены», весёлую «Прощай, прощай, Одесса, мама…» и «Шестнадцать тонн» на ломаном английском языке, выученную на гражданке с пластинки.
Вскоре дело дошло до того, что старослужащие записали на магнитофон весь «репертуар» Юрия, чтобы лишний раз не дёргать парня.
Приходит в казарму уставший солдатик из автопарка, а там крутят его «вокал», - на душе становится тепло, легко, уютно; быстрее проходит физическое утомление…

Подъехали первые три машины: Кузнецов, Мякшин и Михайличенко. Дневальный открыл шлагбаум, ребята поставили свои тягачи в боксы, пришли на КПП.
Юноша рассказал сослуживцам о приключении с птичкой, что держал её в руках, а когда отпустил, одна из них в знак благодарности близко подлетела к нему: «Чуть на голову не села».
Кузнецов, кажется, поверил и начал рассказывать, как он на гражданке держал голубей, проводил с ними много времени…
- Интересно за ними наблюдать, особенно, когда они целуются…
Мякшин был сегодня не в духе, один лётчик за нерасторопность обложил его отборным матом, - лётчики в этой дисциплине не уступают морским офицерам, - попытался было поменять тему, но вмешался Михайличенко…
- Это соловейко, я вчера сразу определил по пению, его никогда ни с кем не спутаешь. Мал соловей, да голос велик, соловушку любо слушать. У нас в Курске есть даже Музей соловья, наподобие, как в Ленинграде, только там чижик-пыжик, который на Фонтанке водку пил…
Мякшин сделал вторую попытку, но в автороте не было никого, кто бы мог перебить курянина, он всегда говорил спокойно, негромко, но убедительно и веско.
- Не зря же говорят, трели курского соловья, виртуоз, какие вариации и коленца: свищет, щёлкает, поёт, - растрогался курянин. - Чудесное пение, чарующие звуки - душа радуется, жить охота. Эх-х!.. Скорей бы уж дембель, дом стал часто сниться… - закончил свой лирический монолог старослужащий…

Так и жила у КПП, до последнего дня учебных полётов, неразлучная пернатая парочка, лаская слух парням своим неподражаемым певческим искусством,
«Соловьи, соловьи…» - радуйте в мирное время наших солдат…

1962