Мученик науки

     Не зря, наверное, маститые и закалённые в интеллектуальных баталиях академики,  впиваясь пальцами в свои разлохмаченные седые шевелюры, исступлённо дерут  собственные волосы и чрезвычайно паникуют, крича,  что  современная  наука  находится  в страшнейшей опасности. Возможно, так оно и  есть. На то они и академики, им  виднее.  Мы же люди  от заоблачных вершин науки непомерно далёкие  и  анализировать  всю   эту   катастрофическую ситуацию можем лишь со своей обывательской колокольни. Для   примера, есть у нас одна драматичнейшая  и  показательнейшая история, самым  ярким   образом  демонстрирующая  гибельное  положение  современной  российской   науки.

      Студент биологического  факультета  Рома  Гнёздышкин – вихрастый,   ушастый,  с   осёдланным  массивными   очками  переносьем  ботаник – отправился   на  пригородные   поля  собирать  разные  важные  для   науки   цветочки  и   листочки.  Дабы  хоть  как-то  противостоять  несносной   мошкаре,  Гнёздышкин  обильно  намазался   дома  ванилином   и  благоухающий,  как   сдобная   булочка  из  гастронома,  поехал   на   электричке  на   станцию  Некормилово.  Там   он,  неописуемо  весёлый  и  жизнерадостный,  выгрузился   из  поезда,   увенчал  свою   научную   головушку  яркой   кепкой,  чтобы   небесное   светило   не  произвело   на   его  студенческий  организм    солнечного   удара,  и  потопал   китайскими  кроссовками  по   мутной   пыли  родного   бездорожья.

     –   «По-оле,  ру-усское  по-о-оле!..» – ни  грамма   не   стесняясь  своего  дребезжащего,  как   расстроенное   фортепьяно,  голоса,  тянул  Гнёздышкин.

      По обе стороны от шагающего студента простирались бескрайние волнующиеся под  порывами ветра поля. Широта и простор невероятно восторгали нашего ботаника, в его   научной душе сразу же рождались всякие возвышенные мысли и дифирамбы русской   природе. Гнёздышкину неудержимо хотелось слагать всевозможные оды и сочинять   пафосные  симфонии,  посвящённые   российским   полям.  Но   ничего   такого  слагать   и  сочинять Рома не умел, поэтому ему оставалось только шагать и блеять хромающим    тенорком  две   известные  ему  строчки   знаменитой   песни.

     – Капец! Это  что – переступень белый?! Его-то сюда как занесло? – изумился  Рома,  раздвигая руками заросли неведомой травищи. Он смело  шагнул  в  высоченный   бурьян,  поражённый каким-то своим, ботаническим  наблюдением.

    –  «Ру-усское по-оле! Све-етит луна-а и-или падает сне-ег…» – жутко  фальшивя,  кукарекал  Гнёздышкин,  срывая  любопытные   для   науки    листочки.

      «Покажу Пал Осифовичу! Удивится старикан», – размышлял Рома, вспоминая  одного   дедулю-доцента. И полностью поглощённый своей  ботанической забавой Гнёздышкин  всё глубже и глубже пробирался в непролазные  заросли  полевой  флоры.

       Вдруг из-за высоченных сочно-зелёных стеблей с диким шипением вылетела  ядовито-лиловая туча, окутав увлечённого  ботаника  удушливым   туманом.  Гнёздышкин  оглушительно  закашлялся, заливаясь потоками слёз. Он махом сгрёб очки  с   переносицы  и принялся  усердно тереть  покрасневшие очи  носовым  платком.

       В следующую  секунду из буйных  зарослей  навстречу  Гнёздышкину   шагнули   две  фантастически жуткие  фигуры  в  белых  комбинезонах,  с  огромными  баллонами   за плечами. Сквозь стёкла гигантских защитных очков смотрели их сощуренные  глаза.

    –    Это  чё   такое? – не  переставая   содрогаться  от  волн   неистового  кашля,  спросил   у  неизвестных  оросителей   Рома. – Тут  чё – радиация?
    –  Ты,  господина,  нарусытель! –  выдал  сквозь   фильтры  огромного  респиратора  незнакомец. – Ты  засол  на   сястный  поле   господина  Лю-Чанга.   Надо  делать  наказание  глупой    господине  за   нарусение  сястной   плантации!  Господина  Лю-Чанг  будет  сдесь  делать  теплиса.  Много   теплиса!..  Надо   делать  наказание!..

        Вновь водрузив на переносицу свои мощные очки,  наш друг с ужасом  воззрился  на   укутанных в белые одежды  китайцев. Исторгнув  дикий  вопль,  Рома   бросился   прочь,  продираясь  сквозь  колоссальные заросли  высоченной травищи. Остановился   он   только после десяти минут самого бешеного кросса по листьям и  стеблям  всевозможных  горцов,  спорышей  и  прочих не знакомых науке растений.

       Ботаник обессилено рухнул  на  траву,  шумно  хватая губами  горячий   июльский  воздух. Он извлёк из своего полупоходного рюкзачка литровую бутылочку почти  вскипевшей на солнцепёке минералки и принялся жадно глотать столь желанный   напиток.

       Отдышавшись,  перепуганный  и  вспотевший  Гнёздышкин  повлачился   дальше.

       «Пойдём   в  другую  сторону,   где   нет   китаёз», – мысленно  решил  Рома.  И   уже   совсем  скоро  он  вновь  с  головой  (в  прямом   и  переносном  смысле   этого  слова)  погрузился   в  свою   ботаническую  деятельность.  Он  срывал   листочки   и   лепесточки,   вздымал   их   над  головушкой,  любовно  созерцал  свежую  зелень  в  золотых   лучах  яркого  солнца  и  бережно   прятал  в  свою   объёмную  сумку.  Его   ботаническая   душа  невыразимо   торжествовала,  когда   он   обнаруживал  какой-нибудь  интересный   для  университетского  гербария  репей.

       Но  вскоре   вся   мирная   работа  нашего  студента  была   снова   нарушена  враждебными   внешними  силами.  Как   раз  в   тот   дивный  миг,  когда   Рома,   воздев  над  своим  челом  василистник  вонючий,   блаженно   любовался   его  метёльчатым  соцветием,  к   ботанику   со   спины   подступила  невероятно   мерзкая   троица.  Это   были   три   тощие,  как  засохший   укроп,  жалкие,  землисто-серые  личности,  напоминающие  поднявшихся  из  смрадных  болотных  глубин  сказочных  кикимор.  Один   из  серо-пепельных  доходяг  обладал  невообразимым  косоглазием.  Его  чёрные   дрожащие   зрачки  были  устремлены   в  кардинально  разных  направлениях,  рот  кривился   в  судорожной   улыбочке.  Он  постоянно   хихикал  и   переминался  с  ноги   на  ногу,   будто  выплясывал  на   раскалённой   сковородке.

    –   Э, пацан! – шагнул  к Роме худой  страшила,  по всей  видимости,   являющийся  главой   и  идейным  вдохновителем  шайки. – Ты  чё   тут   мутишь?

      Гнёздышкин  повернулся, и его  физия  вновь  исказилась  от  неподдельного  страха.

    –  Ни-чё… василистник  вот   собираю… – испуганно молвил наш  студент.
    –  Ты  типа в  траве  сечёшь,  да? –  мрачная  фигура неумолимо  надвигалась  на  Рому.
    – Я б-ботаник… м-мне  положено… – как бы оправдываясь,  выдавил  наш  приятель.
    –   И  чё – много  насобирал?
    –   П-порядочно… – Гнёздышкин  шумно  проглотил  скопившуюся   слюну.
    –  Слышь,  Горыныч,  по-любому   у   этого   ботаника   такая   трава   есть,  что  можно   нормально  кайфануть! – обратился   к  главе  кикимор  раскосый. – Я  не  хочу   третий  день   всякую   шляпу  курить!   Сам   чай   кури!  «Брук-бонд»  свой!
    –  Слышь,  пацан,  сумку   гони!  –  к  Роме  шагнула   третья   кикимора  и   рванула   на   себя   его  полупоходный   рюкзачок.
    –  Там образцы для Пал Осифовича! – вскричал  Гнёздышкин,  протягивая   руки   к   своей  заветной   ноше.

   Но  раскосый   уже  выудил из  его  набитой  всевозможными  растениями  сумки  какой-то  ветвистый  стебель и  начал  его  с  хрустом переламывать.
    – Это пижма обыкновенная! Tanacetum vulgare! – в ужасе вскричал  Рома. – Не трожьте!

    Однако   тощие  кикиморы  продолжали  потрошить   его   рюкзачок.
    – О-о,  щас  пошабим! – благозабвенно  выдохнул  раскосый,  лихорадочно  заворачивая очередного представителя полевой флоры в яркую рекламу бытовой техники от   «Эльдорадо».
    – Мой  коровяк  скипетровидный! – взвизгнул  Гнёздышкин. – Его  не   курят!
    Косой доходяга махом свернул немыслимую громадную цигарку из сырых  поломанных стеблей,  сунул её в кривую щелку  рта  и  запалил  зажигалкой.  Гигантская  самокрутка  вспыхнула ярким факелом  и  задымила, как паровозная труба. Раскосый блаженно затянулся,  его  вконец  разъехавшиеся   зрачки  описали   две  невероятные  восьмёрки  и закатились  куда-то под брови. Отняв курево от посиневших губ,  косоглазый   извергнул   облако  мутного   дыма.

    –  Уматно  вшторило! – констатировал   он  и   плашмя,   как  столб,  рухнул   наземь.
    –  Сергунчик!   Косячину  не помни! – завопил  предводитель  кикимор,  выдёргивая   из  кривых  пальцев  обрушившегося на  траву  куряки  такую  привлекательную  самокрутку.

      Улучив момент,  Гнёздышкин  выхватил  из  неприятельских  рук  свою   драгоценную  сумку с травами и, побивая все   установленные   и  неустановленные   рекорды,  помчался   на станцию. Бежал он, не разбирая дороги,  топча  запылёнными  кроссовками  все  подряд  листья, пестики и тычинки.

      «На хрен эти пижмы! На  хрен  василистники! На хрен всё! На хрен Осифовича,  пусть  неуд за практику ставит!» –  размышлял на ходу Гнёздышкин, пытаясь как можно    дальше унести своё горемычное студенческое  туловище  от  этих враждебных   полей.

      На железнодорожную станцию Рома ввалился пыльный, грязный, искусанный   комарами, лохматый и тяжело пыхтящий, как  престарелый гиппопотам. Он обрушился   на   деревянную   скамейку  и   бросил   рядом  свой   многострадальный  рюкзачок.

    –  Старший  сержант  Причесалов! – из-за спины ботаника грянула грозная  реплика. – Будьте  добры,  документики!

     Обессиленный, шумно дышащий  Гнёздышкин  безразлично  глянул  на  подошедшего  полицейского  и   расстегнул  «молнию»  рюкзачка.  Из  туго набитого   багажа Ромы  тут  же  на   щебень   у   подножия   лавочки  выпал   пучок клопогона даурского.

    –   Это…  чего? – опешил  страж  порядка.
    –   Cimicifuga  dahurica, – монотонно  пояснил  Гнёздышкин, – многолетнее  травянистое  маловетвистое  растение  с толстым  ползучим  корневищем…  Вот  мой   студенческий…

      Но протянутый ботаником документ уже мало интересовал полицейского.  Сотрудник  правопорядка, округлив глаза, отскочил в  сторону.  Его  форменная  фуражка  вспрыгнула   на   макушку.

    – Хранение и транспортировка растений, входящих  в   список   наркотических!   Статья  228 Уголовного  кодекса  Эр-Эф!  Не  с   места! – Старший  сержант  схватился    за  тяжёлые   кольца  висящих   на   его   ремне   наручников.
    –  Да  ненаркотический   он! – сокрушённо  выдохнул  Рома…

    …Из  отделения   полиции   нашего  друга  эвакуировал  лично  седовласый  доцент  Пал  Осифович.  Он   тряс   Роминой  зачёткой  перед  носом  какого-то  майора,  уверяя,  что  Гнёздышкин – примерный   студент,  отличник,  победитель  городских конференций, а  вовсе   не   наркодилер. Отпустили   их  только  к   утру,   выписав   обоим – и  учителю,  и  ученику – штрафы за какое-то никому неведомое  хулиганство. С рюкзачком и всеми травами Рому разлучили, пригрозив ещё более страшными  уголовными  статьями…

      Вот  и  рассудите  сами,  товарищи,  в  каком  катастрофическом положении  находится  современная   наука.  Правы   взлохмаченные  академики, ведь   им   всё   же   виднее…
   
                2  июля  2021 г.,
                г. Барнаул